Текст книги "Отважная лягушка (СИ)"

Автор книги: Анастасия Анфимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Нет, слух путешественницу не подвёл. От стоянки слышались довольные голоса и смех. Она едва не споткнулась. Да как же так?! Только что, всего пару часов назад умер один из их урбы, мальчик, ставший жертвой разнузданного разврата гостей Сфина Бетула! А они смеются!

– Госпожа Юлиса! – завидев её, вскричал Гу Менсин с широкой улыбкой. – Садитесь ужинать. Сегодня нам щедро заплатили! Да благословят Артеда и Ангипа тяжкий труд этих добрых людей.

На старой, покрытой заплатами накидке, служившей скатертью, горами лежали пышные лепёшки, красновато-розовые яблоки, подвяленный виноград, стояли миски с маслинами и блюдо речных креветок.

Оглядевшись, Ника, к досаде и удивлению, не заметила ни одного грустного лица. Впрочем, родителей умершего мальчика она у костра не увидела.

Весело скалясь, глава урбы продемонстрировал собравшимся тощий кожаный бурдюк. Стоявший рядом Менран, хихикнув, подал отцу неглубокую керамическую чашу, украшенную простеньким рисунком.

Медленно наполнив посуду коричневой, в полумраке похожей на кока-колу, жидкостью, старый артист торжественно вручил её знатной попутчице.

– Что это? – недоверчиво проговорила та, принюхиваясь. – Вино?

– Не совсем, госпожа Юлиса, – с явным сожалением вздохнул толстяк. – Бражка на виноградных выжимках. Но и в ней тоже заключена волшебная сила Диноса!

Пока девушка приглядывалась и принюхивалась к подозрительному напитку, старший урбы с помощью сына разливал его по мискам.

– Восславим Нолипа! – громогласно объявил Гу Менсин, поднимаясь на ноги. – Враги могут отнять у нас имущество, свободу, даже жизнь. Но благословение солнечного бога навсегда останется с нами, и подтверждение тому – этот щедрый стол!

Артисты одобрительно зашумели. Путешественница осторожно отпила из чаши. Вкус своеобразный, но алкоголь явно присутствует.

Приния, улыбаясь, стала раскладывать по мискам фасоль с оливковым маслом.

"Неужели им совершенно наплевать на несчастного мальчика? – в смятении думала Ника, дуя на разваренные зёрна. – Вот так урба, одна семья! Парнишка умер, а они ржут, как кони!"

Девушка почувствовала, что начинает презирать этих людей. Ну хорошо, даже если артисты боятся отомстить, неужели нельзя высказать скорбь или сожаление?

Не в силах справиться с обуревавшими её думами, путешественница перед сном высказала Риате всё, что думает об их спутниках.

Сытая и пьяненькая рабыня равнодушно пожала плечами.

– От того, что Хезин умер, жизнь урбы не остановилась. Хвала богам, все остальные живы и невредимы. А дети часто умирают, госпожа. Мать моего второго хозяина, достойная и уважаемая женщина, родила пять дочерей и три сына. Но бессмертные боги позволили только одному стать взрослым… Ах, госпожа! – прочувственно вздохнула невольница и неожиданно заговорила о другом. – Видели бы вы, как деревенским представление понравилось! Как хлопали, как благодарили. Здесь с сотворения мира артисты не бывали, вот деревенские и натаскали столько еды. Даже бражки принесли.

Улыбнувшись, она причмокнула губами.

– Но, как же Хезин? – слегка угрожающе, но с заметной растерянностью набычилась Ника.

– Так он умер, госпожа, – беспечно отмахнулась собеседница. – Какой-нибудь голубь или воробушек уже отнёс его чистую душу на райские поля, где она будет пребывать до скончания времён. А живым надо жить.

Крякнув, но не найдя, что возразить, хозяйка подставила сложенные ладони под струю воды.

– Завтра его похоронят, – зевая, проговорила рабыня, поливая ей из кувшина. – Отвезут подальше от деревни, чтобы никому не мешал…

Фыркнув, госпожа сорвала с её плеча полотенце, и женщина сочла за благо замолчать.

Несмотря на неизгладимое впечатление, произведённое игрой артистов на местную публику, провожать их утром пришли только ребятишки. У взрослых начались ежедневные трудовые будни, неожиданно прерванные приездом незваных гостей. Только дети, окружив фургон редкой стайкой, выспрашивали актёров: собираются ли они когда-нибудь вернуться, чтобы устроить ещё более смешное представление? Те отвечали многословными пустыми обещаниями.

А повеселевший Гу Менсин солидно прощался с местным старейшиной, всё-таки завернувшим по пути на поле, чтобы их проводить.

Место для могилы выбрали на их прошлой стоянке, неподалёку от главной дороги. Хмурые мужчины принялись долбить неподатливую, каменистую землю деревянными с железной полоской на конце штыка лопатами. Женщины, плача и причитая, вынесли на одеяле тело мёртвого мальчика.

Ника хотела уйти куда-нибудь, чтобы не видеть скорбной церемонии, но терзавшая её совесть заставила остаться, хотя и позволила держаться в стороне. Омытое водой из озерка тело завернули в более-менее чистые тряпки, оставив открытым лицо, и украсили зелёными ветками.

Опустившись на колени, мать с распущенными волосами и расцарапанным лицом негромко пела колыбельную мёртвому сыну под аккомпанемент тихого воя подруг. Ника со страхом почувствовала, как по спине забегали противные, холодные мурашки.

Тсева положила на спелёнутое тело брата грубо сшитую матерчатую куколку. Всхлипывая и размазывая кулачком слёзы, Менран оставил рядом с ней игрушечный деревянный меч. Женщины осторожно одели на голову Хезина венок из полевой травы.

Путешественница кое-что знала о погребальных обрядах цивилизованных народов. Аристократы и состоятельные люди предпочитали сжигать тела умерших с соблюдением великого множества различных церемоний. Бедняки предавали усопших земле на городских или сельских кладбищах. Девушке показалось странным то, что артисты не похоронили мальчика в деревне, но от вопросов она воздержалась.

Подошёл Гу Менсин с мужчинами. Женщины перестали выть, только несчастная мать продолжала петь колыбельную.

– Пора, Крина, – тихо проговорил старший урбы. – Твоему сыну больше нечего делать на поверхности земли. Отдай его тело Артеде.

Всхлипывая и кивая, та встала, что-то тихо бормоча себе под нос.

Ун Керат и трое мужчин взялись за углы одеяла, на котором покоился завёрнутый в саван трупик Хезина.

– Стойте! – внезапно вскричала Приния. – А монетку? Чем он заплатит перевозчику?

– У нас ничего нет, растерянно развёл руками толстяк. – Мы отдали всё до последнего обола.

Ника поняла, что его супруга либрийка. Особой разницы между религией радлан и либрийцев нет, даже боги почти одни и те же, но либрийцы верят, что прежде чем попасть в загробный мир, отделённый от царства живых рекой Смерти, душа должна заплатить перевозчику Анору. Пантеон радлан обходится без этого персонажа. Крина и кто-то из артистов тревожно охнули, а Корин Палл досадливо поморщился.

– У меня есть, – поспешила путешественница спасти ситуацию. Отвязав от пояса кошелёк, она торопливо достала первую попавшуюся монету.

– Спасибо, госпожа Юлиса, – поблагодарил старый актёр. – Теперь Хезин не останется между мирами мёртвых и живых.

Ун Керат с силой надавил на подбородок сына, заставив нижнюю челюсть трупа податься назад.

Девушка отвернулась, вновь чувствуя на щеках жгучие слёзы стыда. К могиле она подошла только после того, как артисты обложили вытянутый холмик дёрном и поставили небольшой плоский камень.

Покончив со скорбными делами, они разошлись. Только несчастная мать осталась возле последнего приюта своего сына, да в стороне, прикрыв лицо накидкой, безмолвно стояла Ника, волей судьбы оказавшаяся одной из причин случившегося несчастья.

Тем временем женщины готовили скорбную тризну. Когда путешественница вернулась на стоянку, оставив Крину наедине с сыном, то узнала, что артисты и сейчас не оставили своих привычек, прихватив в деревне двух случайно подвернувшихся кур.

Перед тем, как приступить к еде, разлили остатки браги, и Гу Менсин произнёс прочувственную речь, в которой говорил о многочисленных достоинствах Хезина и о том блестящем будущем, что ожидало его на пути служения Нолипу. Погружённая в свои мысли, Ника слушала краем уха, машинально поглаживая кончиками пальцев шершавый край чаши.

Утолив первый голод, артисты опять стали проклинать Сфена Бетула.

Ун Керат внезапно решил выяснить у Гу Менсина подробности о чародее, готовом за соответствующее вознаграждение отомстить за смерть Хезина с помощью магии. Как и следовало ожидать, данная тема вызвала живейший интерес, и толстяк едва успевал отвечать на многочисленные вопросы.

Невольно поморщившись, путешественница подумала, что весьма вероятно, большую часть из них он просто придумывает на ходу. Впрочем, члены урбы слушали своего старшего с таким благоговейным вниманием, что она решила оставить свои подозрения при себе. Хотя это и стоило некоторых усилий, ибо терзавшее её чувство вины никуда не делось.

После короткого отдыха их маленький караван тронулся в путь, оставив у неизвестного озерка безымянную могилку.

Когда выехали на мощёную дорогу, Ника задремала, к сожалению, очень ненадолго. Всё же отсутствие рессор давало о себе знать. Часа через четыре повозка артистов повернула, фургону Ники тоже пришлось последовать за ними, чтобы вскоре оказаться у небольшого городка, окружённого невысокой, кое-где до половины обвалившейся стеной. Поскольку урба не располагала денежными средствами даже на оплату въездной пошлины, то после недолгого совещания артисты решили остановиться примерно в полкилометре от города возле каких-то закопчённых развалин, поросших мелким кустарником и бурьяном.

Несмотря на явное пренебрежение властей Иокдама к состоянию оборонительных сооружений, здесь, как и повсюду на Западном побережье, городские ворота закрывались с наступлением темноты. Учитывая, что солнце уже клонилось к закату, Ника поняла, почему старший урбы отложил визит к здешним консулам до утра.

Девушка тоже собиралась в город, чтобы сбыть свои суперсапоги, они же меховые недочулки. Вряд ли за них удастся много выручить, но этим она хотя бы сможет объяснить артистам свою ночёвку на постоялом дворе. Спать в фургоне путешественница уже устала, да и помыться нормально не мешает.

Пока Ника тешила себя подобными мечтами, актёры привычно обустраивали привал. Мужчины рубили и ломали в зарослях сухостой, а женщины мыли фасоль, месили тесто для пшеничных лепёшек. Всё как всегда. Вдруг её внимание привлёк чей-то визгливый голос.

– Это наше место! – шагах в сорока верещала сутулая, кривоногая особа неопределённого пола и возраста в каких-то невообразимых лохмотьях. – Мы тут всегда ночуем. Уходите или платите десять риалов!

– А сегодня мы будем! – веско произнёс Анний Мар Прест, сбросив с плеча сухую лесину прямо под ноги вопящему существу.

Оно резко отпрянуло, едва не выронив кривую клюку.

– Пошла отсюда, курица старая! – рявкнул мужчина, взмахнув кулаком. – Ты в лучше годы ломаного обола не стоила!

Члены урбы поддержали его остроумный спич дружным смехом сплочённого коллектива, а девушке показалось странным то, что убогая старушка взялась качать права перед многочисленными чужаками.

Путешественница едва успела подумать об этом, как сумерки прорезал грозный рык.

– Кто тут нашу бабушку обижает?!

Из-за развалин и кустов вдруг полезли какие-то люди, быстро сбиваясь в ватагу под предводительством звероподобного детины ростом не менее двух метров.

Сутулясь и косолапя, амбал неторопливо приближался к ошарашенным артистам с явно недружественными намерениями, лишним подтверждением которых служила зажатая в правой лапище дубина с торчавшими во все стороны шипами. Остальные незваные визитёры, числом не менее пятнадцати, тоже шли не с пустыми руками, держа кто суковатую палку, кто короткий кривой нож, кто просто камень.

Однако закалённая во множестве передряг урба вновь продемонстрировала почти воинскую организованность. Мужчины постарше, похватав что под руку попало, тесной группой выдвинулись навстречу врагу, а молодые и женщины полезли в фургон за более подходящим оружием.

Оказавшись чуть в стороне от направления главного удара, Ника устремилась к своему фургону. И вовремя. Драка началась ещё до того, как актёры вооружились как следует. Но к ним на выручку бросились жёны, накинувшись на противника с горящими головешками.

Ника едва успела схватить давно припасённый на случай подобных разборок дротик, как раздался пронзительный визг Риаты.

Выругавшись, Ника рванулась на помощь, но, зацепившись подолом платья за одну из корзин, едва не упала, лбом распахнув дверцу фургона.

Шагах в десяти её невольница сцепилась в нешуточной схватке с какой-то чрезвычайно грязной, полуголой девицей. Крепко вцепившись друг дружке в волосы, они топтались на одном месте, визжа в унисон, и лягались, норовя попасть по голени или по колену.

– Тритс Золт! – перекрыл шум битвы чей-то отчаянный крик. – Тритс Золт убит!

"Жаль мужика", – охнула про себя путешественница, проникаясь серьёзностью момента.

Она уже хотела броситься на помощь рабыне, когда заметила, как с другой стороны к непрерывно визжащим противницам козлиным скоком приближается тощий старик в набедренной повязке и рваном, обтрёпанном плаще.

Заметив Нику, он неожиданно сменил направление, по-богатырски вскинув над головой палку с тремя кривыми, устрашающего вида гвоздями. Видимо, углядев прилично одетую девицу, посчитал, что справится с ней без особого труда. То ли сумерки виноваты, то ли зрение старика подвело, и он не заметил у намеченной жертвы дротика, то ли просто не придал этому значения.

Не раздумывая ни секунды, Ника, чуть откинувшись назад, метнула своё оружие, угодив в левую сторону поросшей седыми волосами груди, аккуратно войдя меж выпиравших сквозь грязную кожу рёбер.

Тоненько, по-заячьи вскрикнув, старик упал, беспомощно дёргая ногами. Противница Риаты, неожиданно перестав осыпать её грязными ругательствами, с криком рванулась к убитому, оставляя в кулаке рабыни изрядный клок грязных волос.

Предводитель нападавших успел в кровь разбить физиономию Корину Паллу, нокаутировать Гу Менсина и едва не прикончил Анния Мара, прежде чем Превий Стрех ударил его кинжалом в спину. Взревев медведем, громила развернулся, намереваясь прибить начинающего драматурга своей страхолюдной палицей, но на помощь тому пришёл Ун Керат, отоваривший великана топором по пояснице, от чего тот рухнул как подкошенный.

Потеряв главаря, враги тут же обратились в позорное бегство, растворившись в темноте, бросая убитых и раненых. Поле боя осталось за урбой.

Подойдя к телу агрессивного старика, путешественница с огорчением убедилась, что тот мёртв. Наконечник дротика угодил точно в сердце, не оставив несчастному никаких шансов. Но на этот раз Ника не чувствовала особых угрызений совести, лишь сожаление и привычная опустошённость.

– Отличный бросок, госпожа Юлиса! – проговорил старший урбы, уважительно качая головой.

Упёршись обутой в сандалию ногой в грудь мертвеца, он рывком выдернул дротик и протянул его собеседнице.

– Точно в сердце!

– С такого расстояния только слепой промахнётся, – раздражённо буркнула девушка, решив не признаваться, что целилась в плечо, и торопливо перевела разговор на другую тему:

– Почему они на нас напали, господин Гу Менсин?

– Ограбить хотели, – пренебрежительно скривил распухшую от ударов физиономию толстяк. – Обычно городские нищие – народ безобидный. Выпрашивают милостыню, помогают на базаре: ну там поднести, помочь или воруют по мелочам. Но это только пока среди них не появляется вот такой вожак.

Старый актёр кивнул в сторону мордоворота, над которым склонились Ун Керат и Корин Палл.

– Тогда их даже настоящие бандиты побаиваются.

– А как же городская стража? – спросила путешественница, взглянув на крепостную стену, где мелькали огоньки и слышались возбуждённые голоса.

– Им-то какое дело до нас, госпожа Юлиса? – горько усмехнулся толстяк. – Мы не горожане, не купцы. Такие же бродяги, немногим лучше нищих.

Он хотел ещё что-то сказать, но его прервал радостный крик Рхеи Власт.

– Живой! Тритс Золт живой! Хвала небожителям!

Оставив попутчицу, старший урбы заторопился к костру, посмеиваясь и размахивая руками. Та, ещё раз посмотрев на убитого старика, тихо прошептала:

– И чего тебе не жилось, придурок?

– Оголодал сильно, госпожа, – неожиданно проговорила Риата, рассматривая труп с каким-то будничным любопытством. – Вот захотел вас убить, чтобы ограбить. На большее он уже давно не способен. А на ваше платье ему пять дней можно было бы наедаться досыта.

Привлечённая её словами, Ника невольно присмотрелась к своей жертве, замечая не бросившуюся в глаза раньше морщинистую, покрытую струпьями кожу, впалый живот, казалось, присохший к позвоночнику, раскрытый в безмолвном крике рот с парой полусгнивших зубов и шевелящиеся от множества насекомых, грязные, спутанные волосы.

– Оттащи его куда-нибудь, – глухо проговорила девушка, борясь с подступающей тошнотой. – Только руки потом не забудь вымыть.

– А это ещё зачем, госпожа? – удивлённо вскинула брови рабыня.

– Делай, как я сказала! – рявкнула хозяйка, раздражённо топнув ногой.

– Слушаюсь, госпожа, – испуганно втянула голову в плечи невольница.

– И мой как следует! – уже остывая, добавила путешественница. – С песком потри. Да смотри, вшей не подхвати. Вон их у него сколько.

Послушно кивая и бормоча что-то себе под нос, Риата, пыхтя, но без особого усилия поволокла тело нищего в темноту. Туда же артисты потащили массивную тушу амбала. Ника успела заметить узкую, красную полосу сорванной кожи на толстой бычьей шее. Похоже, богатырь как-то сумел выжить в схватке. Ни кинжал, ни топор не смогли выбить жизнь, цепко державшуюся в могучем теле, и предводителя нищих задушили. Девушка передёрнула плечами, морщась от обдавшей её волны мерзкого запаха.

Кроме главаря нападавшие потеряли ещё четверых, да столько же тяжело раненых, скуля, серыми тенями уползли в темноту.

Когда очнулся Тритс Золт, оказалось, что урба вышла из схватки почти без потерь. Синяки, шишки, вырванные волосы и разбитые носы не в счёт. Столь разгромный результат легко объяснялся явным несоответствием физических данных пришельцев и аборигенов. Бледные, несмотря на слой грязи, лица с запавшими глазами; тощие, часто уродливые тела; слабые, давно отучившиеся наносит удары, руки. Более-менее здоровым и упитанным выглядел только главарь, очевидно, забиравший у остальных их скудную добычу.

Несмотря на понесённый урон, неожиданная победа резко подняла настроение артистов. Мужчины со смехом вспоминали наиболее забавные моменты короткой драки, похвалялись удачными ударами. Что же касается трофеев, то даже самые не привередливые из артистов отказались брать кишевшие насекомыми рваные тряпки, которыми прикрывали свои тела местные нищие, а ничего другого у них не оказалось.

Ночью в развалинах, куда оттащили трупы, кто-то рычал, ухал, слышался визг и треск кустов. Мулы и ослик испуганно вздрагивали и, натягивая верёвки, старались держаться ближе к расположенным вокруг костра людям.

К утру пострадавший в драке и выстиранный хитон Гу Менсина почти высох, что позволило главе урбы предстать перед иокдамскими консулами в более-менее приличном виде. Для солидности он прихватил с собой Вальтуса Торнина, чьё благообразное лицо почти не пострадало.

Пока шли к городу, Ника охотно рассказала старому актёру, зачем она туда направляется.

– Здесь они мне не понадобятся, – со вздохом проговорила девушка, когда рабыня достала из корзины меховой чулок. – Но, может, удастся продать какому-нибудь скорняку?

– Мех хороший, – с видом знатока кивнул собеседник, проведя ладонью по шерсти. – Только много за него не заплатят.

В воротах к старшему урбы пристали стражники, выспрашивая, что же случилось ночью у развалин?

Пока Гу Менсин обстоятельно рассказывал воинам о нападении на мирных служителей славы Нолипа каких-то оборванцев, путешественница с рабыней просочились в Иокдам.

Хотя данный населённый пункт располагался далеко от моря, он мало чем отличался от уже виденных ими городов Западного побережья. Даже местная площадь народных собраний, в отличие от гедорской, ещё не успела стать форумом. Хотя кое-какие действия в этом направлении явно предпринимались. Напротив храма богини мудрости Фиолы гордо возвышалась статуя широкоплечего, бородатого мужика в длинном плаще с зажатым в руке свитком. Судя по незначительному числу птичьих отметин и свежей штукатурке постамента, сей монумент возвели совсем недавно.

"Консулу Марку Овию Урбону, – прочитала Ника. – От благодарных граждан за долгое и честное служение городу".

Тут же возле храма Фиолы она увидела менялу. Закутавшись в тёплый, подбитый мехом плащ, унылого вида старичок, казалось, дремал, сидя на табуретке у небольшого квадратного столика с аккуратно разложенными по нему кучками монет. Направившись в его сторону, Ника вовремя вспомнила, что менялы берут за свою многотрудную работу определённый процент. Так стоит ли с ним связываться из-за одного-двух империалов?

Может, проще получить с них сдачу?

Покупать что-то из вещей девушка опасалась, дабы не давать спутникам повода для нехороших мыслей. Поэтому направилась в трактир, но выбрала для этого не самое удачное время. В подобных заведениях, расположенных возле площади народных собраний, как правило, столовались уважаемые люди, чей рабочий день начинался позднее, чем у простых горожан, так что все места в зале оказались заняты.

Путешественница зашла в другое место, но и там завтрак оказался в самом разгаре. Пришлось отложить решение проблемы с разменом и отправиться на базар искать скорняка.

В просторной лавке с широко распахнутой дверью на вбитых в стены колышках висели накидки из меха лисиц и белок, тяжёлые плащи из пышных волчьих шкур, различного рода безрукавки и жилеты, какие-то забавные шапочки с наушниками и великое множество выделанных шкурок.

Дождавшись, когда хозяин лавки всучит очередному покупателю заячий плащик, Ника без долгих предисловий предложила приобрести у неё меховые получулки, объяснив, для чего покупала их сама, и почему они не понадобились.

– Два риала, – с таким видом, словно оказывал ей величайшую милость, зевнул скорняк.

– Да лишит тебя бессмертная Фиола остатков разума за такую скупость! – взвилась девушка.

Она, конечно, не рассчитывала вернуть деньги, потраченные на оказавшуюся бесполезной покупку, но соглашаться на столь откровенный и беспардонный грабёж не собиралась. – Да я лучше их обрежу и сапоги себе сделаю, чтобы ноги не мёрзли!

– Воля ваша, госпожа, – с деланным равнодушием развёл руками собеседник. – Мех все равно старый, подшёрсток весь вылез, швы неровные. Вот тут видите? Самое большее три риала.

– Добавьте ещё пятнадцать оболов, – предложила путешественница. – И сможете сшить из моих чулок целый десяток вот таких смешных шапочек.

– Только из-за вашей красоты и мудрости, госпожа, – рассмеялся мастер.

Посетителей в знакомом трактире заметно поубавилось. Усталая, замотанная подавальщица, равнодушно выслушав слегка необычный для столь раннего часа заказ, сразу предупредила, что придётся подождать.

Ника понимающе кивнула. Она терпеливо высидела минут тридцать, но нисколько не пожалела об этом. Мясо оказалось сочным и хорошо прожаренным, лепёшки тёплыми, овощная подливка острой и возбуждающей аппетит, а разведённое вино вкусным.

Однако при расчёте возникли проблемы. Рабыня тупо таращилась на желтовато-красный кружок с изображением орла и надписью: "Импер форта", что в переводе на русский означает "Власть вечна". Потом, не сказав ни слова, убежала.

– Что же, госпожа, у вас совсем нет серебра? – подозрительно сощурил маленькие поросячьи глазки солидного вида дядечка в кожаном фартуке поверх светло-жёлтого хитона.

– Да вот как-то так получилось, – виновато вздохнув, посетительница тряхнула кошельком, из которого на стол выкатились две одинокие медные монетки.

Хмыкнув, трактирщик покачал империал на ладони, словно взвешивая, попробовал на зуб и только после этого, удовлетворённо кивнув, бросил подавальщице:

– Выдай госпоже на сдачу семнадцать риалов и восемь оболов.

Девушка рассчитывала получить больше, но торговаться не стала, мимоходом пожалев о том, что не воспользовалась услугами менялы. Из-за этого настроение испортилось, и она поспешила покинуть город.

Неизвестно, повлияло ли на решение городского совета то обстоятельство, что заезжие артисты убили предводителя нищих, уже начинавших надоедать не только рядовым гражданам, но и уважаемым людям, или здесь просто давно не было никаких развлечений? Только Гу Менсину без труда разрешили устраивать представления на площади народных собраний и даже выдали из городской казны небольшой кредит на установку помоста.

В свою очередь артисты выбрали для открытия сезона в Иокдаме мрачно-торжественную трагедию "Волосы Цреи".

Несмотря на то, что Ника не видела и даже не читала сей замечательной пьесы, она предпочла представлению переезд на постоялый двор.

Пока актёры разыгрывали перед благодарными зрителями кипение страстей, их спутница блаженствовала, подставив плечи под струю тёплой воды из кувшина, который держала Риата.

На следующий день довольный Гу Менсин сообщил, что урба смогла заработать кое-какие деньги, поэтому он готов вернуть госпоже Юлисе сорок риалов в счёт погашения долга.

Девушка как раз завтракала. Перехватив голодный взгляд толстяка, она покачала головой.

– Не нужно. Вот соберёте побольше, тогда и отдадите.

– Спасибо, госпожа Юлиса, – с чувством поблагодарил Гу Менсин. – Пусть небожители вознаградят вас за милость и доброту.

Они провели в Иокдаме три дня. За это время урба дала четыре больших представления на площади народных собраний и два раза выступала в домах богатых горожан. Как всегда кое-кто из актёров удостоился и индивидуальных приглашений.

Пока её спутники весело и с пользой проводили время, путешественница скучала. Только однажды Нику "развлёк" какой-то плюгавый мужичонка, с удивительной настойчивостью предлагавший посетить его скромное жилище, разумеется, за соответствующее вознаграждение. Она отнекивалась, огрызалась, пыталась скрыться от нежданного поклонника на площади народных собраний. Но тот оказался на редкость упорным. Пришлось нырнуть в пустынный переулок и достать кинжал. Быстрота и ловкость, с которой девушка проделала это действие, произвела благотворное впечатление. Приставала торопливо удалился, обозвав напоследок предмет своих недавних вожделений весьма нехорошими словами. Само собой, "предмет" не смолчал, обогатив местный фольклор новыми цветистыми выражениями о связях умственных способностей поклонника с его сексуальной ориентацией. На чём всё веселье и закончилось.

Перед тем как покинуть город, Нике вручили целых шесть десятков риалов, на что Гу Менсин получил соответствующую расписку.

Она всё ещё переживала по поводу смерти Хезина, а вот артисты, казалось, совсем забыли о нём. Даже родители вели себя так, будто их сын умер уже очень давно.

Следующей остановкой стал городок Акпий, последний населённый пункт перед имперской границей.

Избавившись от необходимости скрывать наличие денег, путешественница предпочла остановиться на постоялом дворе и даже сделала кое-какие покупки, в том числе давно вожделенные тёплые, шерстяные носки. Хотя и внешний вид, и способ вязки мало походили на то, что Ника видела в своём мире. Пятка отсутствовала, и носки походили на зашитый с одного конца рукав из грубых шерстяных ниток. Но, главное, они грели, а всё остальное можно какое-то время потерпеть.

Артисты вновь остановились за городскими стенами. Денег на постоялый двор всё ещё не хватало. Срочно понадобилось купить одежду и хоть какие-то декорации.

В Акпие урбе удалось повторить недавний успех. Тем более, что угодили они как раз на городской праздник. Да и после представления кое-кто из актёров также отправились по домам богатеев. Сам Гу Менсин читал стихи и отрывки из пьес у двух городских консулов.

Поймав удачу, урба задержалась в городе на четыре дня, после чего их долг перед попутчицей уменьшился ещё на восемьдесят риалов.

Они вновь весело шутили и смеялись, вели себя так, словно не было ни Сфина Бетула с его мерзостями, ни смерти Хензина. Осталось только лёгкое заикание Менрана, но отец надеялся, что оно скоро пройдёт.

Одалживая деньги и вновь пускаясь в путешествие с ними, Ника опасалась, что актёры, не желая отдавать деньги, просто исчезнут или даже прибьют её потихоньку. Однако все страхи оказались напрасными. Попутчики держали слово, честно выполняя свои обещания, и тревога постепенно сошла на нет. Дорога вновь сделалась монотонной, даже скучной, и девушка как-то незаметно втянулась в кочевую жизнь, привыкнув к новым городам, постоялым дворам и кочевой жизни бродячих артистов.

Но выезжая из Акпия, она вновь почувствовала лёгкое волнение. Если верить её спутникам, именно сегодня они должны пересечь границу Империи. Судя по разговорам, которые путешественница слышала на рынках и постоялых дворах, стремительно возрождавшееся после трагической "эпохи горя и слёз" государство понемногу обретало прежнюю мощь, что уже начинало беспокоить соседей.

Ника отдавала себе отчёт в том, что в этом мире ещё не знают о колючей проволоке, и вряд ли существует тщательно перепаханная контрольно-следовая полоса, сигнализирующая бдительным пограничникам о коварных нарушителях. Но уж какой-нибудь укреплённый пост пограничной стражи, да хотя бы столб с обозначением этой самой границы просто обязан быть!

Однако, сколько она не вглядывалась, даже приподнимаясь на цыпочки, так и не увидела ничего подобного. Те же унылые холмы с выгоревшей травой, да мелькавшие кое-где вдали отары овец.

С мыслями о том, что пограничный знак, видимо, стоит где-то впереди, Ника угомонилась и принялась терпеливо ждать появления бдительных пограничников и продажных таможенных чиновников, собираясь выдать им свою легенду.

Дорога спустилась в долину, по дну которой протекал широкий ручей или маленькая речка. Передняя повозка остановилась у широкого брода, и из неё стали поспешно выпрыгивать артисты, тут же почти по щиколотку погружаясь в чёрную грязь, густо покрытую следами копыт, сандалий и колёс.

Поймав взгляд попутчицы, Анний Мар Прест рассмеялся, указав на противоположный берег.

– Там начинается Империя, госпожа Юлиса! Вы почти дома.

Встрепенувшись, девушка завертела головой, стараясь увидеть какое-нибудь вещественное подтверждение его слов, но не заметила ни пограничной крепости, ни самих пограничников, ни пограничной собаки. Не видно даже пограничного столба!

Оставаясь на облучке, Гу Менсин стегнул мулов поводьями. Те фыркая и выгибая шеи, с явной неохотой вошли в воду, а другие мужчины урбы принялись толкать массивную повозку, помогая животным.

Прежде чем путешественница успела отдать какие-либо распоряжения, Риата уже спрыгнула на землю. Подвязав повыше подол, она взяла ослика под уздцы и смело потащила в поток.