Текст книги "Кровавый закон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Вернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

И только тогда, когда их поставили перед самодельным костром и большим котлом с чем-то кипящим внутри, Олиф удалось начать разговор.

– Здравствуйте.

Фрида удивленно глянула на нее.

– Привет. Нужно что-то?

Олиф закусила губу. Два дня она пыталась поговорить с этой женщиной. Ждала, искала, бегала. И вот теперь стояла прямо перед ней. Фрида была бледной, точно покойница, ее фигурка осунулась. И без того морщинистое лицо стало совсем старым, словно ей было лет девяносто. Вкруг глаз кожа покраснела.

– Вы любили его? – выдавила Олиф.

– Кого? – опешила женщина и тут же отвела взгляд.

– Своего мужа.

– Ты, конечно, нашла время, чтобы спросить.

– Просто скажите: да или нет.

– Конечно, любила, – Фрида зло кинула картофель в кипящую воду, – иначе зачем бы я замуж выходила?

– Вы не говорили, что замужем.

– Я много чего не говорила.

Олиф тоже кинула картофель в кипящую воду. Послышался плеск, и из котла брызнуло горячими брызгами. Девушка отступила на шаг.

– Вы не знаете, в камерах еще кто-то остался? – спросила она, спустя несколько мгновений.

– Не знаю, а тебе зачем?

– Просто странно. Мы никогда не носили туда еду.

– Это не наша обязанность, – пояснила Фрида.

– А чья тогда?

– Арли. – Она кивнула на полную женщину, которая копошилась, перебирая коробки с посудой.

– А сколько раз в день она носит еду?

– Один, в обед. Ну, чего застыла? Ножик в руки и за работу.

Олиф так и не смогла попросить Фриду о помощи. Она вдруг поняла, что сделает ей только хуже. Как бы женщине не хотелось отвлечься, это нужно было делать другим способом – не таким опасным. Олиф не простит себе, если из-за нее еще и с Фридой что-нибудь случится.

Поэтому ей пришлось обдумывать другой план. Еще более рискованный.

* * *

Олиф дождалась конца обеда. Она быстренько сбежала от Кнута под каким-то неубедительным предлогом, и теперь ждала Арли около входа в столовую. Песчаник стоял прямо на входе на кухню и, вроде бы, девушку увидеть не мог. Во всяком случае, она искренне на это надеялась.

План был жутко опасным и абсолютно сумасшедшим. Олиф в нетерпении переминалась с ноги на ногу. Если все провалиться, то… то, наверное, это будет конец. Потому что, если ее заметят, этого ей уже точно не простят.

Наконец, в проеме показалась Арли. В руках у нее была всего лишь одна тарелка. Не стоило особых усилий догадаться – для кого. Девушка почувствовала, как у нее вспотели ладони. Женщина что-то сказала Песчанику, и тот уступил ей дорогу. Она засеменила к выходу.

Олиф несколько раз глубоко вздохнула, сжала и разжала пальцы.

– Арли! – позвала она, как только та вошла в полутьму тоннеля.

– Да? – вздрогнула женщина.

– Здравствуйте. Это же вы несете еду Лекстеру, верно?

– А-а что? – мгновенно заволновалась та.

– Эм, понимаете, – на секунду Олиф показалось, что сердце у нее перевернулось в груди, – теперь ваши обязанности буду выполнять я.

– Ты? Почему?

– Э-э, это приказ. Ринслера.

– Так ты его служанка? – Арли узнала в девчонке ту самую, что живет вместе с ними.

– Да, он сказал, что раз я все равно работаю на кухне, то и еду Лекстеру буду носить.

Арли кивнула. Подослать к своему другу свою подружку под предлогом разноса еды – он не в первый раз так делал.

– Мне никто ничего не сказал, – поджала губы полная женщина.

– Это же Ринслер, – более уверенно сказала Олиф, понимая, что почти победила. – Он никогда ничего не говорит.

– Ладно, держи. Только, девочка постой! Только не подходи к нему близко. Оставь тарелку где-нибудь подальше от камеры, поняла?

– А как же он тогда поест? – удивилась Олиф.

– Дотянется. Всегда дотягивался.

Девушка ошарашено кивнула. Попыталась унять не пойми откуда взявшуюся ненависть. Глупая Арли. Что Лекс мог ей сделать? Интересно, из-за этой гадины, он вообще поел хоть что-нибудь с тех пор, как прошли Бои?

Все больше и больше Олиф убеждалась в том, что поступает правильно.

Она по памяти пыталась найти вход в тюрьму, но постоянно натыкалась на тупик, а один раз вообще вышла в коридор к «лапочкам». В итоге совсем запутавшись, ей пришлось спросить Песчаника. Тот грубо отмахнулся фразой: «прямо, направо, налево». Естественно, это не особо помогло. Плутать пришлось еще раз. В конце концов, когда девушка уже почти отчаялась, из темноты раздался мужской голос, грубо коверкающий слова акцентом:

– Ты что тут делаешь?

Олиф облегченно выдохнула, быстро приблизилась к неяркому свету, исходившему от единственного факела.

– Это тут тюрьма?

– Тут. Что тебе надо?

– Слава Берегиням. Я принесла еду для Лекса.

– А где Арли? – спросил один из Песчаников.

– Теперь я вместо нее. Это приказ Ринслера.

Задав еще несколько вопросов и обыскав девушку, ее все-таки впустили внутрь.

Олиф помнила о том, что Лекс находится в нижних камерах, поэтому сразу же направилась к противоположной стене – вроде бы дверь должна быть именно там. И она не ошиблась. Действительно, при слабом свете светожелов, ей все же удалось нащупать ручку. Девушка дернула ее, и практически сразу же в нос ударил затхлый запах грязи и сырости.

Олиф медленно начала спускаться по кривым ступенькам, боясь оступиться. Как только она сделала первые несколько шагов, хлопнула медленно закрывающая дверь, и одновременно с этим звуком по помещению разнесся глубокий кашель. Такой сильный, что у Олиф сжалось сердце. Почему-то стало страшно. Люди с таким кашлем – не жильцы.

– Ахаха, – сиплый смех вперемешку с раздирающим горло кашлем звучал жутко.

Олиф едва не оступилась.

– Надеюсь, это явилось Ее Высочество.

Голос у Лекса был сам ни свой.

– Ну? Чего стоим, кого ждем? Не бойся меня страшная женщина, поставь уже свою тарелку на другом конце камеры и оставь меня доживать эти часы.

Олиф не двигалась. Почему-то сердце упало в пятки, а потом снова вернулось на место и забилось быстро-быстро, словно девушка только что выиграла соревнования по самой волнительной реакции. Она хотела что-то сказать, но голос не слушался.

В камере послышалось копошение. Кажется, Лекс заподозрил что-то неладное.

– Да ладно! Я же не съем тебя!

Что это? Отчаяние в голосе? У Лекса?! Он серьезно испугался, что Арли сбежала? О Берегини, неужели он так давно не ел?

Олиф решительно вздохнула и сделала несколько шагов к камере. Конечно, в этой полутьме он вряд ли ее узнает, и эта мысль придала ей сил. Все-таки давно они не виделись.

Да, давно.

Лекс, полусидя, опирался о стенку, рассматривая побитые костяшки пальцев. Вся его одежда, особенно рубаха, были буквально искромсаны на маленькие кусочки. Даже в этой полутьме было видно, что некоторые раны на теле до сих пор не зажили. Похоже, самой болезненной из них была рана на плече: глубокая, и кровь до сих пор не остановилась, хоть в некоторых местах и появилась корочка. Все его лицо было в налившихся алым синяках, где-то виднелись порезы. Нос, кажется, был сломан.

Олиф почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. И не потому, что девушка боялась крови, а потому что впервые увидела Лекса таким. Даже в пустыне он хоть и был весь в песке, как в саване, но, тем не менее, он не напоминал кровавую лужу.

Мужчина повернул голову в сторону девушки и поднял взгляд.

Так странно они оба себя, наверное, еще ни разу не чувствовали.

Удивление Лекса было настолько сильным, что он даже не сумел сообразить какую-нибудь глупую шутку. Отшутиться, чтобы скрыть эмоции. И Олиф тоже стояла, как громом пораженная.

Пауза затянулась. Появилась какая-то неловкость. Шальная мысль пронеслась в голове девушки: «А может, вообще не стоило приходить?». Однако она тут же отогнала ее подальше. Стоило, еще как.

Собрав остатки воли в кулак, Олиф слабо улыбнулась и сказала, первое, что пришло в голову:

– Привет.

Глава 17

Лекс смотрел на нее немигающим взглядом.

– Что ты тут делаешь? – голос звучал сипло и недружелюбно.

– Вот, еды принесла. – Олиф слегка растерялась от такого тона.

– Почему ты?

Девушка нахмурилась. Она, конечно, знала, что Лекс снова начнет грубить, но все-таки до последнего надеялась, что, может, рад будет ее увидеть. Какое там.

– Арли плохо стало, – зачем-то соврала она.

Кажется, Лексу ужасно хотелось кашлять, но он почему-то сдерживался. То и дело слышались прерывистые вдохи.

– Поставь туда, – кивком головы он указал на дальний темный угол.

– Туда? – опешила Олиф, обернувшись. – Ты же не дотянешься.

– Дотянусь. Поставь.

Девушка не шелохнулась. Нет уж, она не Арли. Она его не боится.

Олиф в очередной раз обвела взглядом его фигуру. Лекс выглядел таким измотанным и израненным, что невольно сжималось сердце. Еще немного и его точно подкосит если не болезнь, то заражение, но все рано его держат тут, в темницах. Не трудно догадаться, на что они надеются.

– Тебе плохо? – тихо спросила девушка.

– Нет, мне прекрасно.

– Я же вижу, что плохо. Тебе нужна помощь.

Лекс поморщился.

– Плебейка, не ввязывайся в это.

– Во что? – нахмурилась Олиф.

– Просто поставь тарелку и уходи.

– Нет уж, однажды я тебя уже послушала!

– И выжила. Так что послушай еще раз.

Она не стала отвечать, только наклонилась и поставила тарелку рядом с решетками.

– Поешь.

– Уходи. – Лекс нахмурился еще больше.

– Ладно, только поешь.

– Не надо строить из себя заботливую подлизу. Уходи по-хорошему.

Олиф обиженно прищурилась.

– Понятно, почему тебя тут все так ненавидят. Ты жутко гадкий человек!

Она развернулась и пошла к выходу. Схватилась за ручку двери, уже даже приоткрыла, но все-таки обернулась напоследок.

– Но я все равно еще вернусь.

Дверь хлопнула. Послышались быстрые удаляющиеся шаги. Как только они стихли, по помещению разнесся громкий кашель. Лекс чувствовал, как порывы, один за другим, становятся все сильнее. Это неизбежно: начал кашлять и все, остановится очень трудно, практически невозможно. Кашляешь до тех пор, пока не почувствуешь, что с горла начинает сдирать кожу. Мужчина прикрыл рот кулаком, вдохнул: раз, два. Три. Приступы начали понемногу затихать.

Как только Лекс почувствовал себя лучше, он пару минут просидел в молчании, прижимая кулак ко рту, а затем со всей дури треснул им по решетке.

– ДУРА!!! Просто идиотка!!!

Слабость взяла свое. Тяжело было не просто сидеть, а даже элементарно сгибать ноги. Мужчина не выдержал, выпрямил их. Ступня задела тарелку с кашей и та с лязганьем перевернулась, оставляя кашу на грязном полу.

Злиться еще и на это, уже не было сил.

* * *

Олиф злобно пнула ногой и без того еле держащуюся на кривых ножках табуретку. Та с жалобным скрипом повалилась на пол, но при всеобщем шуме этого никто не заметил. Девушка несколько раз сжала и разжала кулаки, призывая себя успокоиться, и быстренько забралась на свою койку.

«Черт побери этого Лекса!». – Злость все никак не утихала.

Олиф понимала, что ему необходима помощь, но сделать ничего не могла, потому что стоило ей сделать шаг навстречу, с его стороны тут же вырастала ледяная стена гордости.

С самого начала было ясно – лечить его никто не будет. Если уж еду ему приносят раз в день (и то, не факт, что он всегда дотягивался до нее), то трудно представить, что кто-то будет с ним сюсюкаться по поводу насморка. Да уж, оригинальный способ добить человека. Он ведь умирает, Олиф это понимала, потому что его раны были слишком глубокими, кашель слишком сильным, а камера до жути холодной. Что может быть хуже, чем смерть в полном одиночестве? Не в бою, как воин, а в камере, среди зеленой светящейся слизи.

Олиф понимала, что чувствовал мужчина – не физически, а эмоционально. Потому что сама когда-то боялась умереть в пустыне совсем одна. Ждала этой смерти, осознавала ее неизбежность, и, тем не менее, все равно боялась.

Когда-то Лекс спас ей жизнь, причем не один раз. Да, здешним жителям он причинил много горя, и саму девушку он тоже когда-то использовал. Однако Олиф была обязана ему жизнью.

Она поднялась, села. Огляделась. Нужно было что-то делать, но что именно она не знала. Как избавить Лекса от кашля? Нет, даже не так. Как пробраться к нему с чем-то, кроме тарелки каши, да еще так, чтобы это не выглядело подозрительно? Хотя, и это неправильный вопрос. Пробраться-то она, может, и проберется, а вот как заставить Лекса принять помощь?!

Олиф вздохнула.

– Чего грустишь? Работы не хватает? – послышался снизу голос Фриды.

– А? Да нет, я просто… – и в этот момент в голову забралась шальная мысль. – Фрида!

– Что?

– Кажется, я заболеваю, – выпалила на одном дыхании девушка.

– Чем-то серьезным? – нахмурилась женщина.

– Не знаю, голова болит. И знобит немного.

– Понятно. Слезай.

– Зачем?

– Слезай давай.

Олиф послушно свесилась со своей койки. Как только она оказалась рядом с Фридой, та тут же приложила ей на лоб прохладную ладошку.

– Странно, жара вроде нет. Но все равно не будем испытывать судьбу.

Женщина схватила девушку за руку и потащила к выходу. Они оказались в полутемном коридоре, а завернув за угол, так и вовсе погрузились в зеленоватую темноту. Олиф уже примерно ориентировалась в тоннелях, однако сейчас не смогла сообразить, куда ее ведут. Только лишь когда они оказались возле небольшой деревянной дверки, она вспомнила это место.

Фрида водила ее сюда, что бы предупредить, что в этих местах хозяева – Песчаники, и рот лучше держать на замке.

Дверка была совсем маленькой, пришлось нагибаться, чтобы войти. Повсюду их окружали полки с бельем. Олиф недоуменно следила за женщиной. Зачем она ее сюда привела? Фрида ничего не говорила, только обошла Олиф стороной, и тут, за всеми этими полками, в самом конце, дернула за ручку двери.

При свете одной единственной свечи, которую женщина предусмотрительно взяла из коридора, заметить еще один вход было невозможно.

Олиф ошарашено пролезла, вновь сгибаясь пополам, в небольшую нишу. Посреди нее разместился стол, на котором сушилось множество трав.

– Так у вас есть лекарства?! – удивленно воскликнула девушка.

– Конечно. Только применяют их редко.

– Почему?

– А кого, по-твоему, тут лечить? Сумасшедших? От сумасшествия нет лекарства.

Олиф уставилась на сушеные травы. Ну да, не преступников же.

– Вот, – Фрида взяла горстку календулы, – заваришь ее, должно помочь.

– На кухне? – уточнила девушка.

– Конечно на кухне.

Олиф кивнула, взяла в руки сухие, полурассыпавшиеся цветки, и как бы невзначай спросила:

– А от кашля тут тоже что-то есть?

Фрида на секунду задумалась.

– От кашля лучше всего помогает мед с луком. Но тут у нас такого нет, поэтому, можно попробовать заварить сушеный подорожник. А ты разве кашляешь?

– Я просто на всякий случай.

– Может, так и гроб себе сколотишь? На всякий случай.

Олиф нахмурилась.

– Я не то имела в виду.

– Вечно ты вперед забегаешь, – махнула рукой женщина. – Живи сегодняшним днем. Как начнешь кашлять, так и разберемся.

Девушка кивнула и вышла из небольшой ниши вслед за Фридой.

Она и живет сегодняшним днем. Поэтому и помогает Лексу сейчас, иначе потом будет уже слишком поздно.

* * *

На кухне никого не было, даже Песчаников. Скорее всего, подействовали слова Фриды, что Олиф становится плохо, и время от времени она будет приходить сюда и заваривать настойку. В этот момент девушка четко поняла, что если бы она сама так сказала Песчанику, то ее, в лучшем случае, отлупили бы розгами за такое хамство. Однако, видимо чем-то, Фрида заслужила свое право голоса.

Девушка залила кипятком высохшие и свернувшиеся цветки, накрыла кастрюлю крышкой и завернула ее в полотенце. Осталось заварить подорожник, но для этого его сперва нужно раздобыть.

Олиф вышла из кухни в общую столовую, и поняла, что Песчаник все-таки был. Он стоял прямо на входе, и как только она к нему подошла, заставил ее поднять руки, и тщательно обыскал.

После проверки, Олиф пошла к комнате для женщин, и уже оттуда, по памяти, начала восстанавливать дорогу к маленькой комнатушке. Оказалось, что путь был совсем недолгий, лишь несколько поворотов. Однако хвалить себя за сообразительность было рано. Если первая дверь была открыта, то вторая закрывалась на ключ. Олиф пару раз подергала за ручку, поняла, что все бесполезно, и в отчаянии прислонилась лбом к прохладному дереву.

«О, Берегини, неужели ради этого Лекса придется обманывать Фриду?».

Выбор был невелик.

Девушка провела пальцами по двери. Почему-то обратила внимание на неровно отросшие ногти, со скопившейся под ними грязью. Раньше это было привычное их состояние – работа с землей по определению делала их уродливыми. Но теперь почему-то захотелось, что бы ногти стали красивыми: ровными, чуть розоватыми, и кожа на руках не шершавилась.

Олиф вздохнула и мысленно себя одернула. Не о том она думает. Какие, к черту, ногти, тут бы хоть человеком остаться.

Дело было не в том, что мамина мораль выедала мозг: врать не хорошо! Нет, просто обманув Фриду, Олиф сама упадет в своих глазах. Ее отправили в изгнание за преступление, и получается, что она подтверждает свое наказание.

Девушка вышла в темный тоннель.

Пока она возвращалась в комнату для женщин, ее не покидали тяжелые мысли. Однако стоило подойти к двери, Олиф четко и ясно осознала: выбор она сделала уже давно.

* * *

Дождавшись пока все улягутся спать, Олиф осторожно прокралась к койке Фриды и принялась искать ключ, по форме напоминающий нужную замочную скважину. Поиски заняли довольно много времени: во-первых, девушка боялась лишний раз вдохнуть. Если ее заметят, никто даже спрашивать не станет, что она тут искала. Во-вторых, Фрида не поленилась хорошенько спрятать ключи. Олиф пришлось перерыть почти половину скудных вещей женщины, пока она не нашла маленький мешочек, спрятанный под матрацем.

Дальше было легче. Песчаник на входе привык, что женщины время от времени уходят к отбросной яме. Олиф быстренько дошла до нужной двери, вставила ключ, повернула его по часовой стрелке, послышался щелчок.

На секунду девушка замешкалась, в который раз убеждая себя в том, что поступает правильно, а затем отворила дверь. Сперва Олиф хотела взять только несколько листочков, но потом поняла, что возвращаться сюда придется еще не раз, а значит, и воровать тоже, поэтому она завернула в маленький мешочек все, что было.

Естественно, ночное посещение кухни не могло остаться незамеченным, пришлось снова врать. Сегодня Олиф еще не ходила к Лексу, поэтому отложить все до следующего дня и оставить его там голодать, она не могла.

Легенда о том, что ей стало очень плохо и нужно срочно сварить отвар из трав, на Песчаника не произвела особого впечатления, но и противоречий не возникло, вроде. Он безоговорочно пропустил девушку на кухню.

Олиф быстренько подогрела тот отвар, что остался тут еще с прошлой ночи, заодно на скорую руку сварив каши. Оставалось только надеяться, что ее выпустят с такой порцией.

– Куда? – Путь ей преградила большая рука Песчаника.

– Несу еду в камеру, – не поднимая головы, ответила девушка.

– Не время.

– Сказано носить еду раз в сутки. Я и несу.

– Почему так поздно?

– Лежала с температурой. – Олиф заметила, что чем больше она врала, тем лучше у нее это получалось.

– Ладно, проходи. – Но только она сделала шаг вперед, как рука снова вернулась. – Почему такая большая порция?

– Всегда такая была, – попыталась отвертеться девушка, но куда там.

Песчаник был свято уверен, что Лекс не достоин такой чести и, в конце концов, пришлось вывалить буквально половину наготовленного. На искренние возмущения девушки он не обращал внимания. Хорошо еще, что отвар не забрал, поверил, что это ей.

Когда Олиф вышла из кухни, на душе у нее было ужасно противно. Она должна была принести Лексу поесть, а вместо этого несет что-то отдаленно напоминающее еду, причем такую скудную порцию, что лучше бы уж вообще ничего не несла.

На входе в тюрьму ей тоже начали задавать вопросы.

Олиф пыталась выкрутиться, как могла. Правда, в историю, что ей нужно всегда носить отвар с собой, иначе она свалится с ног, они вряд ли поверили. Однако все же пропустили.

Все-таки не стоило идти сейчас – только привлекла к себе внимание, а значит, слушок легко может дойти и до Ринслера.

В темноте, среди зеленых светящихся зверьков и одиноких камер, гулкий звук закрывающейся двери звучал особенно жутко. Олиф прошла до конца тюрьмы, дернула ручку второй двери и спустилась вниз.

На этот раз ни единого звука от Лекса не донеслось.

Девушка нахмурилась, чуть прибавила шагу. Мужчина лежал в какой-то жуткой, непонятной позе, словно до этого просто сидел, а затем не выдержал и завалился на бок. Глаза были закрыты, но грудь вздымалась – значит, спал. Но спал беспокойно, то и дело слышались прерывистые вздохи, причем ртом. Нос, наверняка, заложило.

Олиф поежилась. Присела рядом, просунула руку между решетками и легонько потормошила Лекса. Тот не реагировал. Пришлось приложить чуточку больше усилий.

Внезапно мужчина дернулся, и в одну секунду руку девушки сжали длинные пальцы с такой силой, что она вскрикнула от боли:

– Ай!

Лекс повернул голову, моргнул пару раз, пытаясь разобрать в темноте лицо незнакомца. А когда пришел в себя, виновато разжал пальцы и увидел, как девчонка быстренько одергивает руку.

– Прости, – хрипло сказал он.

Олиф потерла запястье. Откуда только в этом человеке столько силы?

– Ты специально так? – Одновременно с болью, девушка почувствовала обиду.

– Случайно вышло, прости.

Лекс принял привычное для него сидячее положение и провел ладошками по лицу, стирая остатки сонливости.

– Я принесла поесть, – спокойно сказала Олиф и поставила рядом с камерой тарелку.

Мужчина хмыкнул.

– Я-то надеялся, что уже не придешь.

– Кто бы сомневался, – закатила глаза девушка. – Вот еще.

Она подвинула вплотную к решеткам кружку с отваром.

– Что это? – недоуменно спросил Лекс.

– Отвар из подорожника.

– А мне он зачем?

– Это от кашля.

– Забирай обратно, – и не подумал идти навстречу Лекс.

– Мне он ни к чему, – поджала губы девушка.

– Мне тоже.

– Неправда. Я слышала твой кашель.

– И что?

– И то. Отвар тебе поможет.

– Плебейка, – устало вздохнул Лекс, – я же, кажется, просил не лезть.

– Я и не лезу. Я просто помогаю.

Олиф перевела взгляд на пол и тут заметила перевернутую тарелку. В душе сразу смешалась целая гамма чувств: недоумение, раздражение и… обида.

– Когда Арли носила еду, ты почему-то ел.

Лекс удивленно уставился на девушку. Ее взгляда в этой полутьме он не видел, но ее тон почему-то заставил почувствовать себя виноватым.

– Ну да, понятно, – самой себе сказала Олиф, – из моих рук противно.

Девушка схватила за край перевернутую тарелку, порывисто поднялась и вылетела из камеры. Лекс даже опомниться не успел, как с грохотом захлопнулась входная дверь.

* * *

Было жутко обидно понимать, что она ради этого гадкого существа рисковала собственной свободой, а он взял и просто окунул ее лицом в большую, грязную лужу. На душе было так скверно, как будто эту самую душу вырвали, да потоптались на ней, словно на лужайке какой.

Олиф быстро добежала до своей койки, забралась наверх, и уткнулась носом в простыню. О Берегини, вот чем она заслужила такое?!

Уснуть не получалось. Тяжелые мысли не давали покоя, даже глаза закрывались с трудом. В кромешной тьме, становилось невыносимо слушать мельтешение Песчаника. Хотелось тишины, чтобы никто и ничто не отвлекало ее от созерцания черного, невидимого потолка. Олиф уставилась в пустоту, и попыталась отключиться от едва заметных шорохов, окружающих ее. Притупить обиду, скрыть гнев, ей хотелось просто лежать и ни о чем не думать.

В конце концов, веки налились тяжестью, и сон сам как-то незаметно сморил ее.

* * *

Я ненавидела Перводружинников ровно столько, сколько себя помнила. От одного этого слова меня распирала ярость. Всегда. Эти люди ломали жизнь таким, как я. Таким, как моя мама. За одно это им полагалась виселица.

… Но на этот раз я стою посреди комнаты, в руках чувствую что-то тяжелое. Опускаю взгляд: сковородка. Передо мной лежит толстый Перводружинник. Под ним моя сестра – дергается, кричит. Пытаюсь что-то сделать, но не могу. Хочу поднять сковородку, подбежать и сдернуть с сестры толстого мужика. У меня и в мыслях нет убивать его, только оглушить.

Но Перводружинник вдруг поднимает голову, поворачивает ее и смотрит на меня. Глаза у него карие.

Не двигаюсь. Пытаюсь понять, что происходит. Мужик сам поднимается с постели. Мне хочется развернуться и бежать, но я не могу – там моя сестра. Я не брошу ее.

Перводружинник приближается медленно, аккуратно завязывая при этом пояс. Смотрю на него с нескрываемым страхом. Чувствую, как начинает тошнить.

– Убийца? – поднимает он бровь.

– Нет, – выдавливаю я.

– Убийца. – Он не спрашивает, он утверждает.

– Нет!

Мужик кивает на мои руки. Опускаю взгляд. Ладошки все в крови, со сковородки стекают темно бордовые струйки. Мной не на шутку завладевает страх.

– Нет!! – Крик ничего не решает. Крови становится все больше, она темнеет, вокруг меня уже огромная лужа.

– Убийца, – повторяет Перводружинник.

– Нет!!!

– Ты лишила меня шанса жить. Ты – убийца.

* * *

– Подъем!!!

Олиф резко подскочила в постели. Дыхание сбилось, на лбу выступила испарина. Казалось, еще немного и сердце из груди выпрыгнет наружу. Девушка провела рукой по лицу, попыталась восстановить дыхание.

Впервые за долгое время ей приснился Перводружинник. До этого она и думать о нем забыла, а теперь… давно она не видела таких четкий и ясных снов.

Мысли в голове спутались. Может, это первые признаки сумасшествия? Память вырывает из своих темных углов самые страшные воспоминания, пытаясь довести разум до полного безрассудства.

– Чего сидишь? Хуже стало? – поинтересовалась внизу Фрида.

Олиф вздрогнула от неожиданности.

– Нет, все хорошо. Я встаю.

Она слезла с верхней полки, чувствуя, как руки все не могут перестать трястись. Голова шла кругом, пришлось сесть на свободную нижнюю койку. Немного придя в себя, девушка принялась переплетать косу. Эта ночка выдалась просто кошмарной.

Когда все женщины построились колонной и пошли на кухню, Олиф отправилась к Кнуту.

Змей все не выходил из образа ранимого животного. Это стало уже какой-то навязчивой привычкой. Все это однообразие было настолько предсказуемым, что девушка даже выучила все места на его чешуе, которые он подставлял под тряпку, и уже без всяких подсказок чаще терла именно там.

– Как прошла ночь? – с этого ей всегда приходилось начинать разговор.

«Плохо».

– Почему?

«Никому до меня тут нет дела».

– Да ладно, – закатила глаза Олиф, – мне есть.

«И тебе нет!».

– А что я тут, по-твоему, делаю?

«Исполняешь приказ».

Насупившаяся морда змея стоила того, чтобы быть запечатленной лучшими художниками мира.

– Кнут, мне искренне не все равно.

Она знала, что змей ждал от нее что-то вроде: «Ах ты мой Кнутичек! Ах ты моя зайка, обижают тебя тут все эти злобные людишки? Иди сюда, я тебя пожалею!». Но Олиф, даже если бы очень сильно захотела, не смогла бы такого сказать. Поэтому Кнут немного пожаловался на свою бесполезную жизнь, и, не видя поддержки, успокоился.

В обед Олиф пошла готовить еду на кухню, и тут вспомнила, что ей ведь полагается разносить тарелки не только воинам, но и Лексу тоже.

Схватив первую попавшуюся порцию каши и быстро преодолев темные тоннели, она злобно дошагала до входа в камеры и уперлась в две широкие груди Песчаников. Однако видя недружелюбный настрой девчонки, и списав все на нежелание носить еду этому придурку, они пропустили ее без особых возражений.

Перед тем, как войти в нижние камеры, Олиф постояла перед дверью, привыкая к темноте, разбавляемой лишь слабым зеленым свечением светожелов. Наконец, дернула за ручку двери и спустилась вниз.

На секунду ей даже показалось, что Лекс ждал ее. Он не спал, просто, как обычно, сидел, облокотившись о стену. Как только она приблизилась к его камере, он тут же перевел на нее взгляд, но ничего не сказал.

– Кушать подано, – нарушила девушка молчание.

Лекс усмехнулся и боком просунул ей между решеток две пустые тарелки, одну в другой.

– Ты съел? – не поверила Олиф.

– Не знаю, гордиться, или разочаровываться твоим удивлением.

Девушка на всякий случай даже потрясла посудой вверх дном, чтобы удостовериться наверняка.

– Ого, даже отвар выпил.

– Сама готовила?

– Да, – настороженно ответила Олиф.

– Редкостная гадость.

Девушка состроила такую страшную мину, что Лекс не смог сдержать улыбки.

– Не обижайся, в мире многие люди не умеют готовить.

В этот момент ее терпение лопнуло.

Олиф злобно схватила ложку из каши, и, резко присев рядом с мужчиной, просунула ее между решеток, приставив ее прямо к его носу.

– Уж кому-кому, а тебе привередничать не стоит! И я нормально готовлю!

Лекс таким взглядом наблюдал за трясущимся перед его носом «орудием убийства», что даже не заметил, как каша с ложки начала капать ему на одежду. Только почувствовав жжение на груди, он примирительно поднял руки.

– Хорошо-хорошо, а теперь ме-едленно опусти ложку на пол, только не поранься!

Олиф злобно замахнулась столовым предметом прямо мужчине в лоб, но в последний момент он сменил положение головы, и ложка врезалась в стену, обрызгав их обоих остатками каши.

– Не повезло тебе, – «сочувственно» сказал Лекс, вытирая лицо.

– Это тебе не повезло! – Олиф тоже пыталась стереть еду с платья так, чтобы не осталось пятен.

– Поверь, тебе не повезло куда больше.

– Почему это?

– Ну как, ни готовить не умеешь, ни драться.

– Я умею готовить!!

– Судя по тому, что ты мне принесла в прошлый раз – нет.

– Ну вот и сиди тут тогда один! И голодный! – совсем обиделась Олиф.

Поднялась с колен и быстро пошла к выходу. В темноте не заметила ступеньку, споткнулась и еле удержалась на ногах.

– Эй-эй, плебейка, стой! – Голос Лекса прозвучал настолько странно, что Олиф невольно замерла.

Она боялась пошевелиться, ожидая, что он скажет еще что-нибудь, но мужчина молчал. Тогда она сама нарушила повисшую паузу:

– Я Олиф, а не плебейка.

Со стороны камеры послышался облегченный выдох, или ей это только показалось?

– Хорошо, Олиф, так Олиф. Подойди сюда.

– Зачем?

– Ты забыла кое-что.

Девушка удивленно попыталась вспомнить, что могла забыть, но в голову так ничего и не пришло. На секунду замешкавшись, она все же решилась медленно спуститься обратно.

– Ну?

– Вон. – Лекс кивком указал на две пустые тарелки.

Вот дура, и впрямь забыла! Олиф быстро схватила посуду, развернулась, чтобы уйти, но голос мужчины вновь остановил ее.

– Подожди.

– Еще что-то?

– Нет. Просто не обижайся.

– На тебя? – не поверила своим ушам девушка.

– Нет, что ты, на светожелов, – иронично ответил ей мужчина.

Теперь Олиф, наконец-то, поняла. Ему было ужасно одиноко. Его все ненавидели, и сам он тоже ненавидел себя. Эта ненависть, чувство вины разъедали душу изнутри, словно черви сердцевину яблока.

Лексу нужно было с кем-то поговорить. Когда она, Олиф, оказалась в темнице, рядом с ней был седой старик – муж Фриды, а рядом с Лексом нет никого, кроме него самого. А диалоги с самим собой имеют ужасные последствия, и Олиф это знала, как никто другой.