Текст книги "Кровавый закон (СИ)"

Автор книги: Анастасия Вернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Мужчина развернулся и вышел из загонов, задев плечом удивленного Макса. Тот, как только увидел грозную удаляющуюся фигуру воина, тут же кинулся успокаивать бедного разнервничавшегося Кнутика.

Ринслер тем временем вернулся в свою комнату, где его уже ждала Рэй.

– Можешь возвращаться к подружкам.

– Котенок сегодня не в настроении? – надула губки «лапочка».

– Я же сказал, – резко гаркнул он, – никаких прозвищ!

Улыбка медленно сползла с лица девушки. Действительно, не в настроении.

– Конечно, прости.

Она встала с кровати, натянула шелковый пеньюар и медленно подошла к серванту.

– Виски? – предложила осторожно, чтобы не разозлить его еще больше.

– Просто уходи, – сжал челюсти Ринслер. Иногда эта ее неподчинение ужасно его раздражало.

– Как скажешь.

Она запустила пальцы в волосы, поправляя свою прическу. Глотнула из бокала, поморщилась, и только тогда соизволила выйти из комнаты. Все равно для нее вечер только начинался.

Ринслер сам не мог понять причину своего ужасного настроения. То, что ничего нового об этой Олиф он не узнал, его не особо мучило. Проблем не доставляет и черт с ней. Хозяину скажет, что ничего не нашел. Другое дело – его собственное любопытство. Почему Лекс заступился за нее? Этот гад в свое время даже ему таких одолжений не делал, и тут вдруг – как гром среди ясного неба. Кто она? Чем такое заслужила? Ринслер попытался отогнать от себя эти мысли и подумать о чем-то прекрасном, но хорошее настроение улетучилось, и возвращаться, похоже, не собиралось.

Себя он изучил достаточно хорошо, чтобы знать: это уже на весь вечер. Лучшего лекарства, чем виски, человечество еще не придумало. Ринслер подошел к серванту, налил себе ядреного напитка и уселся в кресло.

Спустя некоторое время в комнату ворвалась Олиф с подносом в руках.

Она скептическим взглядом обвела очередную порцию алкоголя в стакане мужчины, ногой закрыла за собой дверь и поставила поднос на стол.

– Сперва постель или одежда? – привычно спросила девушка.

– Что? – поднял голову Ринслер.

Похоже, она не вовремя вырвала его из своих мыслей.

– Что мне с начала делать?

– А, ну да. Ничего. Сегодня ты свободна.

– С чего это? – подняла бровь девушка и только тут поняла, что только что сказала. Кажется, слишком уж много она препиралась с Лексом. Так и привыкнуть можно.

– Тебе какое дело? Сказал свободна, значит, иди гуляй.

– Ладно, – тут же закивала она.

Ну и дура, вот только нарваться ей не хватало для полного счастья.

Олиф расставила тарелки с мясом перед ним, налила по его просьбе в бокал еще виски и быстренько ретировалась.

Но к еде Ринслер так и не притронулся. Что-то не давало ему покоя. Сидеть вот так, без дела, было невыносимо, и он принялся расхаживать по комнате. Тяжелые мысли в голову не лезли, он вообще редко когда начинал задумывать о чем-то всеобщем, вроде извечного вопроса: в чем смысл жизни? Его это не интересовало. Он и так знал ответ – смысла в жизни нет. Если бы был, ему не пришлось бы терпеть все это.

Ринслера больше интересовали воспоминания. Они помогали понять, в какое дерьмо медленно превращается жизнь.

С самого рождения его готовили к военной службе. Отец из дружины, мать дворянка. Он был наследником своей семьи, которую просто не мог опозорить. Тогда все было просто. Просто далось военное дело, просто изучались заморские языки, просто познавались звезды. В учебе он никогда не испытывал трудностей.

Трудности наступили тогда, когда пришлось отвечать за свои поступки.

В тот момент молодой начинающий боец понял, что не все может решить папино влияние и родительские деньги.

Дружинники всегда имели чуточку больше, чем все остальные. Ринслер понял это после того, как девушек вокруг него увеличилось раза в два, если не в три, а из каждой драки в кабаках он выходил сухим благодаря отцу.

Тогда-то и появилось это убийственное чувство вседозволенности. Мужчина не останавливался ни перед чем. Просто знал: его вытащат. Драки, девушки, драки… в жизни не было ничего сложного. Если бы тогда его спросили, в чем смысл жизни, он бы, наверное, сказал, что в свободе и красивой юбке под рукой.

Официально его репутация оставалась чистой, как стеклышко. Но все знали кто такой Ринслер, и что он из себя представляет. Друзья уважали, незнакомые парни ровнялись, дурочки влюблялись, умные – обходили стороной. Казалось, что ему было плевать на всех. Но это было не так.

В его жизни был один человек, ради которого он пытался стать лучше.

Это был его младший брат.

Ринслер где-то глубоко в душе понимал, что ведет себя, как скотина. Что родители давно отчаялись перевоспитать своего негодного сыночка. И он не хотел такой жизни для своего брата. Он защищал его, как мог.

Но люди не меняются. Как бы он ни старался, себя изменить было невозможно.

Братья были абсолютно разными. Старший: сильный, смелый, красивый. Харизма жила у него в крови, меч словно с рождения лежал в руке. И младший: слабый, немощный. Он был очень худым, часто болел, мог в любой момент потерять сознание. О военной службе и речи не шло. Они были абсолютно разными, но они были братьями.

Кто знает, как его жизнь сложилась бы дальше. Однако судьба решила, что таким, как он, она не дает второго шанса.

В тот день он был страшно пьян, притащил в дом какую-то очередную девку. Сейчас Ринслер уже не помнил таких подробностей. Помнил только удивленное лицо пацана, увидевшего своего старшего брата, который был для него настоящим рыцарем, вот таким. Мальчик пытался понять, в чем дело, пытался остановить его. Поговорить.

А Ринслер просто отпихнул его. Немощного брата, которого поклялся всегда защищать.

… его судили Кровавым Законом. Сроком на пять лет. Это было смертельное число для всех Изгнанников.

Хотя за убийство родных меньше не дают.

Мать с отцом не простили его. И не простят никогда. Да он и сам себя никогда не простит.

Он предал брата. И вот, в это адской пустыне, где нет ни друзей, ни даже знакомых, вдруг был предан сам.

Только вот почему-то ему казалось, что они с Лексом слишком через многое прошли, чтобы вот так вот глупо бросать друг друга. Оказалось, нет. Жизнь обожгла обоих, но они по-прежнему лезли в самое пекло.

Да, Ринслера не интересовали извечные вопросы. Ему было плевать, куда попадает душа после смерти, и есть ли она вообще, эта душа. Его интересовал лишь один вопрос. Вернее, ответ на вопрос.

Ринслер в который раз прошелся туда-сюда по комнате, затем резко схватил кусок хлеба с подноса, и быстро вышел.

* * *

Он знал, что ведет себя, как полный кретин, и поэтому прибавил шагу – чтобы не передумать. Дорога, всегда казавшаяся ему такой короткой и знакомой, вдруг оказалась очень длинной. Несколько минут показались вечностью.

Песчаников на входе он даже взглядом не удостоил, сразу открыл большую деревянную дверь и вошел внутрь. Нос забила жуткая вонь, но Ринслер давно уже к ней привык. В нижних камерах дышать стало тяжелее. Если там, наверху, еще были отверстия, пропускающие воздух, то тут нет.

В темнице было тихо.

На секунду он подумал, что Лекс снова сбежал, но, поравнявшись с железными решетками, убедился, что это не так. Бывший друг не спал, просто сидел на полу, выпрямив ноги, и уставившись в одну точку. Он не поворачивал головы, но Ринслер знал, что мужчина давно догадался, кто к нему нагрянул.

– Постоять тут пришел? – отчужденно спросил Лекс, не отрываясь от созерцания чего-то, что видел только он.

– Ага, полюбоваться.

– Что, «лапочки» уже не в твоем вкусе?

– Завидуешь?

– Ту блондинку с козлиной бородкой и врагу не пожелаешь. Кстати, она еще жива?

– Не твое собачье дело, – огрызнулся Ринслер.

Лекс усмехнулся. Время шло, но он молчал. Просто не хотел язвить бывшему лучшему другу. Не такое последнее воспоминание он желал оставить о себе. Как там писали Берегини? В смертный час вспомни все счастливые мгновенья свои, покайся в тех, что принесли несчастье, и прости, да возлюби ближнего своего.

– Где же твое красноречие? – удивился Ринслер. – Неужели язык отсох?

– Представляешь, воду мне приносят один раз в день, в горле все пересыхает.

– Хочешь, чтобы я тебе еще и водички принес?

– Нет, просто знай.

Ринслер присел на корточки рядом с камерой.

– Признавайся, кто ты, и что ты сделал с Лексом? – невесело пошутил он.

Лекс поморщился и отклонился, выказывая отвращение.

– Фу, дружище, ты сегодня явно перебрал.

Ринслер в ответ обвел своего бывшего друга насмешливым взглядом.

– Тебе-то уж точно не помешала бы стопка-другая.

– Да. Ты еще хранишь у себя тот ядреный виски?

– Поверь, даже если очень захочешь, судьба не преподнесет тебе такого щедрого подарка.

– Я думал, ты не веришь в судьбу.

Ринслер на секунду оторопел. Он ожидал, что они, как обычно, поцапаются друг с другом. Это придало бы ему злости, ярости… но Лекс всегда умел удивить.

– Я верю вот в эту штуку, – мужчина вытащил из-за пояса большой кинжал, – Один взмах, и никакого виски. Это я тебе обещаю.

– Да уж, не сомневаюсь. – Лекс приподнялся на локтях и отодвинулся чуть подальше от решеток. – Махаться ножом ты умеешь лучше всего…

– Да, не жалуюсь.

– … а вот девчонок никогда не умел выбирать, – убийственно добавил он.

– На твой искушенный вкус не угодишь, – со сдержанной яростью ответил Ринслер.

– Ту, с козлиной бородкой, выбрал ты.

– Если из твоей дырявой башки вытекли еще не все мозги, то ты помнишь, что это было «на слабо».

– Если алкоголь еще не добрался до твоих мозговых жил, то ты помнишь, что уговор был найти самую страшную, а не бородатую.

– Если ты только притворяешься таким идиотом, то ты должен понимать, что она и была самой страшной.

– Если твой атрофированный разум помнит, то я был не против и брюнетки с кривыми ногами.

– Если ты сейчас не заткнешься, я тебе врежу, – не выдержал Ринслер.

– Насколько я помню, раньше ты лежачих не бил.

– Зато я всегда бил идиотов.

– Тогда тебе нужно подняться уровнем выше. Насколько я помню, там их вечно было навалом.

Ринслер резко встал. У него руки чесались по чему-нибудь ударить, а еще лучше сжать чью-то шею, и с каждой секундой сдавливать ее сильнее, сильнее… но он сдерживался.

– Я смотрю тебя ни чем не взять, – даже с каплей уважения усмехнулся мужчина. – Лежишь тут в полном дерьме, и все равно умудряешься всех бесить.

– Ну почему всех. Я добрый. И девушкам я нравлюсь.

От этих слов Ринслер искренне расхохотался. Громкий звук отразился от стен, и заставил их обоих поморщиться.

– Девушкам? Это кому? На данный момент я знаю только одну, и то, она тебя боится до дрожи в коленках.

Лекс усмехнулся.

– Да, я заметил. Такая боязливая. Что ни придет, вечно начинает орать.

– От страха, – дополнил Ринслер.

– Ну, я бы так не сказал.

– Лекс-Лекс, – покачал головой мужчина, – знаешь, что я делаю даже лучше, чем ножами махаю?

– Нет, и не хочу знать, – в приторном ужасе поморщился Лекс.

– Я сразу распознаю ложь, – продолжил Ринслер. – Тебя я знаю лучше всех. Даже не пытайся.

– Нарекаешь меня лжецом? – неправдоподобно возмутился мужчина. – Как можно! Я же душу тебе изливаю. Хотя, ты прав. Я не слишком люблю костлявых полуживых девчонок. Того и гляди развалятся.

– Да-а, друг, – восхищено протянул Ринслер. – Если уж Арли для тебя костлявая полуживая девчонка, то я даже не представляю, как ты тогда отреагировал на ту, с бородкой.

– Арли? – переспросил Лекс.

– Да, Арли. Так зовут ту толстую тетку… ах, да, прости, костлявую и полуживую девчонку, что приносит тебе еду.

– Арли? – нахмурил брови мужчина.

– Ты глухой? – разозлился Ринслер. – Арли! Что тебе не понятно в этом имени?!

– Арли, – усмехнулся Лекс, и покачал головой. – Да ты еще глупее, чем я думал. Арли. – На лице заиграла уважительная улыбка. Он не знал, как эта дурочка умудрилась все провернуть, но то, что Ринслер до сих пор ничего не знал, заслуживало отдельной медали.

– Что с тобой, Лекс? – серьезно спросил мужчина. – Ты сам на себя не похож.

– Год уже прошел. Было бы странно, если бы мы остались прежними.

– Ты – та еще козлина. Но ты же и так это знаешь? – с горькой усмешкой спросил Ринслер.

Он устало прислонился спиной к стене. Злость куда– то испарялась. Ее место занимало непонимание, недоумение… и как бы ни было тяжело это признавать, еще и обида.

– Зачем ты пришел? – спросил Лекс.

– Посмотреть, как ты подыхаешь тут.

– Тогда заходи почаще.

– И не надейся.

Ринслер злобно сплюнул.

– Хотя знаешь, есть еще одна причина. Я давно хотел спросить…

– Почему, – догадался Лекс.

– Да, почему. Былого не вернешь. Я не смогу вновь пережить тот побег и хорошенько врезать тебе. Просто объясни: почему?

Ринслер был пьян. Кто знает, может, в трезвом уме он бы и не сунулся сюда. Однако он был здесь и, возможно, в последний раз. Лекс непроизвольно стукнулся затылком о стену. Он понимал, что должен сказать правду. Вот только проблема была в том, что он сам ее не знал.

– Ну?!

– Я не знаю. – Голос Лекса стал приглушенным. – Слишком долго мы готовились к этому. Слишком многое было поставлено на кон. Как можно было тогда отступить?

– Ладно. Плевать мне на твои мотивы. Но почему ты не вернулся, придурок?!

– Куда? Снова в это логово смерти?!

– Ты хоть знаешь, – злобно прошипел Ринслер, прислоняясь лицом к решеткам, – что я тут пережил, а? Бьюсь об заклад, в пустыне ты и половины всего этого не испытывал. За одно это тебя стоит убить.

Лекс резко придвинулся к решеткам. Их лица оказались друг напротив друга.

– Ну давай. Убей. Думаешь, мне жалко?! Да я жду этого, мечтаю об этом! Давай! Что ты так смотришь на меня? – мужчина рассмеялся. – Ну конечно. Я тоже помню наш уговор. Ты не сделаешь этого.

– Ошибаешься, – прошипел Ринслер.

– Ты знаешь, что меня тут держит. А я знаю, что держит тебя. Ты не сделаешь этого. Или хочешь поиграть «на слабо»?

Ринслер резко отпрянул от решетки.

– Да пошел ты.

– Давай, дружище. Как в старые добрые времена. Где коробка? Она ведь у тебя, верно? Да, я бы тоже ее не выкинул.

– Сколько уверенности, – усмехнулся мужчина. – Но ты прогадал. Ее у меня уже нет.

– Брось, Ринслер. По тебе видно. Где она? На прежнем месте? В серванте?

– Ты скотина, Лекс. И всегда им был.

– Что, слабо?

– Иди к черту. Даже если бы на кону была твоя жизнь, я бы не стал с тобой играть. К сожалению, я знаю, чем это кончается.

Лекс усмехнулся.

– Столько времени прошло, а ты по-прежнему боишься рисковать.

Ринслер резко треснул руками по камере.

– Я. Ничего. Не боюсь. Мне выгодней победить тебя в равном бою. На арене.

– В равном? – скептически поднял бровь Лекс. – Это как в прошлый раз? Когда твои ребята исполосовали своими ножами мне все тело, а? Это ты называешь равным боем? Прости, но бой, где ты заведомо проиграл, называется подставой.

– Я не знал об этом, – сплюнул Ринслер.

– Это уже не важно. Важно то, что я тут, умираю, дружище. А ты там. Тоже подыхаешь. Только медленнее.

– Не знаю, как тебя, а меня все устраивает.

– Мы все равно все сдохнем тут. Вопрос в том, как.

– Нет, Лекс. Вопрос в том, кто быстрее. Спорим на бутылку твоего любимого виски, что первым будешь ты?

– И кто из нас еще скотина? Если так не терпится посмотреть, как я умираю, сделай это сам.

– Не-ет, – усмехнулся Ринслер. – Таких одолжений я не делаю. Мы не делаем, помнишь? К тому же, ы люблю растягивать удовольствие. Лови.

Мужчина кинул своему бывшему другу кусок белого хлеба в камеру. Не черствого, свежего. Но Лекс только усмехнулся.

– Подачка?

– Еда, идиот.

– По-твоему я стану это есть?

– Можешь выпить, – разрешил Ринслер.

– Таких высот я еще не достиг.

– Все еще впереди. Ешь. Посмотрим, сколько ты так протянешь.

Мужчина развернулся и уже собирался уходить, как оклик Лекса заставил его остановиться:

– Эй, дружище.

– Чего тебе? – повернулся тот.

– Помнишь девчонку, что попала сюда вместе со мной?

– Ее трудно забыть.

– Где она?

– Твое какое дело?

– У меня к тебе просьба.

– Я что, похож на доброго волшебника?

– Это уже тебе решать. Просьба меня никак не касается.

– Да что ты говоришь? – восхитился Ринслер, и спустя мгновение добавил: – Чего тебе надо?

– Не мне. Ей.

– Ей?

– Ей. Накорми ее лишней тарелкой каши.

– Каши? – опешил Ринслер.

– Да. Считай это моим предсмертным желанием.

Глава 19

Ринслер смотрел на нее таким пристальным взглядом, что Олиф кусок в горло не лез, а уж целая тарелка каши тем более. Девушка неловко поерзала на месте. Это выглядело настолько нелепо, что ей казалось, будто строгий папочка следит, чтобы непослушная дочурка исполнила свое наказание. И Олиф бы съела эту кашу (чего греха таить, в животе пустовала бездна), но вот только не так.

– Я не голодная, – соврала она.

– Не ври. Ешь.

Девушка поджала губы. В душе у нее зародилось неприятное ощущение. На секунду показалось, что Ринслер, возможно, уже совсем спятил, но Олиф резко загнала это ощущение подальше.

– Можно я не буду это есть?

– Как хочешь, – разрешил мужчина.

– Правда? – не поверила она.

– Конечно, не впихивать же это в тебя силком.

Олиф отодвинула от себя тарелку.

– Тогда мне можно идти?

– Нет, ты не убралась, – угрюмо ответил Ринслер.

Девушка с легким вздохом разочарования принялась за свою рутинную работу, иногда поглядывая на стынувшую кашу. Все-таки, что ни говори, есть хотелось страшно. Голод всегда был неотъемлемой частью ее жизни, но она, наверное, никогда не сможет к нему привыкнуть.

Олиф взглянула на Ринслера. Тот сидел в кресле, с задумчивым лицом разглядывая что-то, что видел только он. В этот момент она поняла, что не стоит даже пытаться вновь притронуться к каше – этот взгляд будет прожигать ее насквозь.

На удивление, мужчина был совершенно трезв, что выглядело немного странным. Обычно он в этом время находился в помутненном, искаженном мире.

Девушка перевела взгляд на сервант, где находились графины с вином и виски.

Неожиданно она вспомнила слова Лекса: «Дорогуша, вода здесь не поможет, только чистый спирт». Виски, конечно, не чистый спирт, но все же лучше, чем совсем ничего. Наверное, первые в жизни, она была рада увидеть алкоголь в этой комнате.

– Хочешь? – поднял бровь Ринслер, проследив за ее взглядом.

Олиф покачала головой.

– Я закончила.

– Ладно, иди.

Она уже дотронулась до ручки двери, как мужчина остановил ее:

– Олиф, – окликнул он, – можно задать тебе вопрос?

Девушка на секунду опешила, и так зная, что он в любом случае спросит. Но все равно кивнула.

– Как долго ты была в пустыне?

– Где-то около месяца, а что?

– Ничего. Иди.

У Ринслера был такой вид, словно он только что проглотил кусок испорченного мяса. Его что-то мучило, и она видела это. Такие состояния глубокого ухода в себя стали не редкостью для него, и это пугало. Когда человек замыкается в себе – это всегда пугает. Ей бы очень хотелось ему помочь. Поговорить, посидеть рядом, просто подержать за руку – да что угодно, но она с сожалением повернула ручку двери и вышла в темный коридор.

Каким бы сильным ни был ее порыв, Олиф не смогла бы ему помочь.

Возможно, никто уже не сможет.

* * *

– Фрида, – обратилась девушка к старой женщине, – у меня порвалось платье, у тебя случайно нет ниток?

– Случайно есть, – ответила Фрида, не открываясь от резки овощей.

– Только мне покрепче, чтобы не порвались. На всякий случай. А то мало ли что.

* * *

Возможно растрепанная девчонка, в руках которой было большое шерстяное покрывало, на котором, опасно покачиваясь, стояла деревянная миска с водой, нитки, нож и бутылка виски, выглядела немного странно. Вернее, очень странно.

Песчаники удивились настолько, что даже растерялись, какой вопрос задать первым.

Олиф понимала, что уж об этом происшествии Ринслер узнает самым первым. И даже, несмотря на беспроигрышную фразу: «это приказ Ринслера», а так же дополнительную, которая применялась в особых случаях: «если не верите мне, спросите у него самого. Посмотрим, как он отреагирует», Песчаники пытались препираться.

Олиф знала, на что идет, и чем рискует. Знала, и все равно шла вперед. До второй двери было ровно сорок два шага. Она считала. Затем восемь ступенек, исключая последнюю – там была лишь ее половина, и Олиф всегда ее переступала.

Лекс, как обычно, тяжело дышал. Ему становилось все хуже, испарина на лбу была заметна даже в бледно-зеленой темноте.

– Привет, – поздоровалась она. – Еду я не принесла, зато принесла кое-что другое.

Мужчина повернул голову. Обвел ее фигуру удивленным взглядом.

– Ты что с ума сошла?!

– Да-да, – вздохнула девушка. – Знаю. Плебейка, – Олиф подняла указательный палец вверх и низким голосом провозгласила: – твоей тупости можно только позавидовать. Да как ты только умудрилась до такого додуматься, хватит пытаться меня спасти и бла-бла-бла. Но я уже это сделала, назад пути нет.

– Олиф, ты в порядке? – настороженно спросил Лекс.

– В этом сумасшедшем доме можно быть в порядке? Нет, я не в порядке. Но это неважно.

Она присела на корточки рядом с мужчиной, промочила тряпку в воде.

– Повернись.

– Ты что, серьезно?! – изумился он.

– Да, серьезно. Давай покончим с этим.

– Так, знаешь что, – в голосе Лекса проскользнули стальные нотки, – собирай все свое шмотье и проваливай отсюда. Нарваться решила?

– Уже нарвалась. Песчаники меня и так еле пустили, в следующий раз уже точно не пустят, поэтому повернись, пожалуйста, прямо сейчас.

– Ты прошла вот с этим прямо мимо них?!

– А что, под платье нужно было все спрятать?

– Ты хоть понимаешь, что о таком они доложат Рин… своему начальству?!

– Ринслеру, ага. Если уже не доложили. Тем больше причин скорее начать.

– Плебейка, – насторожился мужчина, – сколько пальцев ты видишь?

И сунул ей под нос свою пятерню.

– Лекс, – взмолилась девушка, – давай уже поворачивайся ко мне спиной. Обработаем рану, и я спокойно упаду в обморок! Пожалуйста!

– Что это, виски? – поднял бровь мужчина.

– Ага.

– Дай-ка сюда.

Она и опомниться не успела, как он схватил бутылку, открыл ее и сделал долгий глоток. Поморщился. Распробовал оставшийся привкус. Удивленно посмотрел на обертку.

– Да ладно, – его голова стукнулась об решетки, – из всех бутылок ты умудрилась выбрать именно эту?!

– А что?

– Это его любимый виски. Он за него маму родную продать готов.

– Родную маму?! – изумленно открыла рот Олиф.

Лекс как-то странно на нее посмотрел и сказал:

– Не бери в голову. Ладно, давай и впрямь покончим уже с этим.

– Давай, – кивнула девушка.

Дождалась пока мужчина сядет к ней спиной так, чтобы она спокойно могла дотянуться до раны. Гной увеличился. Еще немного и заражения крови точно не избежать.

– Гадость какая, – вырвалось у нее.

– Стой, – остановил ее Лекс.

– Только не начинай сначала!

– Я не об этом. Выпей немного.

Он протянул ей бутылку.

– Нет, оно невкусное.

– Зато волшебное. Пей.

Олиф неохотно взяла бутылку за горлышко, поднесла к себе и поморщилась от запаха спирта, резким порывом забившего нос. Под пристальным взглядом Лекса, через силу глотнула ядреной жидкости.

– Фе, – тут скривилась девушка.

– Отлично. А теперь давай, режь.

– Не так уж это и больно.

– Я с радостью поменяюсь с тобой местами. Хочешь?

– Нет, спасибо, – насупилась Олиф.

Она повторно смочила тряпку, приложила ее к ране. Да уж, боль для него будет невыносимой. Тоненькие струйки прозрачной жидкости потекли вниз по обнаженной коже, стирая грязь на своем пути, и оставляя неровные дорожки. Девушка глубоко вздохнула. Взяла нож, плеснула на лезвие немного виски.

Еще один глубокий вдох. Ей казалось, что она давно была готова к этому. Но куда там. Страх не могли отогнать никакие вздохи.

«Только бы в обморок не упасть», – опасливо подумала Олиф.

В одной руке она держала нож, в другой – бутылку виски, при этом уверяя себя в том, что резать людей – это совсем не страшно, и все будет хорошо. Она еще раз вздохнула, уже чисто инстинктивно, и сделала надрез вверху раны. Темно-серый гной тут же потек по спине вниз. Чем дальше она резала, тем больше он смешивался с выступившей кровью. И тем сильнее Лекс сжимал зубы.

– Черт возьми, – прошипел он.

Олиф впервые так радовалась полутьме вокруг: так меньше видно, так меньше страшно.

Она продолжала резать, чувствуя, как напряглись мужские мышцы. Надо отдать ему должное, он держался молодцом. Гной скопился не только на поверхности, но и под кожей. Пришлось вычищать его и оттуда, что очень затрудняла хлещущая кровь. Наверняка на полу уже скопилась приличная лужа. Как только Олиф поняла, что кроме крови больше ничего не вытекает, она тут же плеснула на рану виски.

– Тввввою мать!!! – сжал зубы Лекс. – Дай сюда!!!

Девушка тут же протянула ему бутылку. Мужчина сделал несколько долгих глотков.

Пока он пил, она взяла заранее приготовленную иглу с ниткой и проткнула ей человеческую кожу. Услышала порывистый вздох, почувствовала, как от напряжения трясутся руки. Что может быть хуже, чем резать человека заживо? От одной мысли, что она протыкает иглой настоящую кожу, ей становилось плохо. Головокружение усиливалось, в глазах становилось все темнее, еще немного и она точно потеряет сознание. Глубокие вздохи не помогали. Крови становилось все больше, а Олиф все никак не могла сделать и нескольких стежков. На секунду ей показалась, что эта кровь никогда не остановится, что она так и будет литься и литься, и, в конце концов, Лекс умрет просто от потери крови. Но секундное помутнение сразу же сменила одна здравая мысль: «Надо. Иначе он точно умрет». Олиф собрала остатки воли в кулак и, представив, что просто, как обычно, вышивает дома, продолжила протыкать иголкой его кожу.

Лекс лишь порывисто вздыхал. Ей бы его выдержку.

Как только шов был готов, Олиф вновь плеснула на него виски. Послушала длинную матерную тираду, и приложила к ране тряпку, надеясь, что теперь кровь остановится. Та просачивалась и сквозь шов, но теперь уже не в таких количествах. На белой ткани медленно расползалось кровавое пятно.

– О Берегини! Я сделала это! – ошеломленно произнесла девушка.

Голова сразу же отяжелела, мир вокруг поплыл перед глазами.

– Поздравляю, – проворчал Лекс и вновь запросил спасительную бутылку.

– Это было просто ужасно! Я думала, что точно упаду в обморок.

Что бы остановить эту вращающуюся картинку, пришлось закрыть глаза.

– Еще бы ты упала!

В голове сразу сформировался образ темных кровавых пятен на белой одежде. Они становились все больше и больше, расползались вниз по телу. Ткань не могла впитать все сразу, капли крови стекали вниз.

– У тебя было столько крови… она шла и шла… я думала, ее уже не остановить…

– Только без обмороков! – возмутился Лекс, но к тому времени, как он повернулся к ней лицом, она уже пребывала в блаженном беспамятстве. – О Берегини, ну за что мне это?!

* * *

Ринслер занимался какими-то мелкими делишками, касающимися отдельных воинов, когда к нему в комнату вошел Песчаник. Тот был и удивлен и огорошен одновременно. Он начал лепетать про какую-то девчонку, что исполняла какой-то странный приказ. Его, Ринслера, приказ. На ничего не понимающего мужчину свалилась тысяча ненужных слов, из которых он понял только то, что объект возмущения Песчаника – это Арли, которая удивительно зачастила к Лексу. Но мужчина точно помнил, что выбрал эту женщину специально, ведь она до смерти его боялась. Да и было за что.

Сперва до Ринслера все никак не могло дойти, почему Арли так странно себя ведет. Не могла же она так быстро поменять свое отношение. Он уже начал всерьез задумываться о том, что Леск ее чем-то опоил, но потом, спустя некоторое время абсолютного непонимания и путаницы в голове, разобравшись во всех совершенно новых для него приказах, до него, наконец, дошло.

– У нее была косичка вокруг головы?

– Да!

Мужчина был удивлен не меньше Песчаника.

– Мелкая такая девчонка?

– Да, она мне сразу не понравилась. Что прикажете, сэр?

Ринслер впервые за долгое время не знал, что ответить. Ему нужно было привести мысли в порядок. Пришлось пройтись вдоль комнаты. Песчаник терпеливо ждал, а Ринслер все никак не мог понять, и принять то, что произошло. Он поймал себя на том, что вообще-то должен чувствовать злость, но вместо этого чувствует только растерянность.

И Лекса и эту девку нужно было повесить сию же секунду. Он это прекрасно понимал. Эта малявка обвела всех вокруг пальца. Всех, включая его, Ринслера, хотя он искренне считал, что такое невозможно. Да, внешность бывает обманчива. Хрупкая девчонка, оказалась бойцом. Разве такое бывает?

Ему нужно было отдать приказ о немедленном задержании, но мужчина, подумав, решил поступить иначе.

– Отозвать охрану от темниц.

– Что? – решил, что ослышался Песчаник.

– Вы спугнете их, – словно сам с собой принялся рассуждать Ринслер. – Отозвать охрану, и не смейте трогать девчонку. Я сам с ними разберусь.

– Вы уверены? – на всякий случай осведомился воин.

– Они даже не представляют себе, с кем связались. Идиоты. И без моего приказа Хозяину не сообщать!

Взгляд Ринслера стал задумчивым и каким-то отстраненным. Но что-то вдруг вырвало его из своих мыслей.

– Исполнять! – приказал он и направился к серванту.

Мужчина покопался на полке, недоуменно выпрямился.

– А где мое любимое виски?

* * *

Бывает, что жизнь преподносит уроки. Жестокие, больные уроки. Бывает, что мы их запоминаем, а бывает – нет. Наша память настолько безгранична, что любой момент нашей жизни она крепко обнимает, и укутывает в свои теплые объятия. Бывает, что это моменты счастья, а бывает – горя. Все они хранятся там, глубоко-глубоко, в нашем сознании. Какие-то нам хочется помнить, какие-то – нет.

Если бы у меня был выбор, я бы хотела забыть о том, кого убила.

Лекс был прав: страх заставляет нас делать невиданные вещи. Жестокие, бессердечные. Я не могу ударить человека. Но могу убить. И его лицо, его угасающий взгляд, бледнеющая кожа, и жизнь, постепенно покидающая телесную оболочку – этого память никогда не сотрет. Оно будет преследовать меня всегда. Стоит закрыть глаза, и я вижу… нет, не мертвое тело. Я вижу его родных, возможно, не существующих родных. Но почему-то мне кажется, что у него была семья… жена, ребенок. И они теперь больше никогда уже не увидят этого Перводружинника. Я отняла у него право вернуться домой.

Правильно ли я поступила? Не знаю. Имеем ли мы право распоряжаться чужой жизнью? Я не знаю. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь вернуться домой. Смогут ли меня простить его родные. И мои. Моя семья. Смогу ли я сама себя простить. Не знаю.

Но я знаю одно. Я никогда его не забуду.

Никогда.

* * *

Олиф открыла глаза. Первые несколько секунд блаженства сменились жуткими ощущениями во всем теле. Лежать на полу было холодно, очень холодно. Левый бок, давно не видевший, как мягкой перины, так и жестких каменных плит, протестующе ныл. Шея затекла, так же, как и левая рука, но Олиф вставать не спешила. Не то чтобы ей так нравилось себя мучить, у нее просто не было сил. Все они куда-то делись, испарились так быстро, она и опомниться не успела. Столько дней прошло, и она все держалась, а тут вот, хватило всего лишь одного вида крови, чтобы сломаться.