Текст книги "Милая Шарлотта (СИ)"
Автор книги: Анастасия Логинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
Глава 4. ДРУЗЬЯ
Издалека завидев гнедую лошадь на утесе, возле ее любимого дуба Жоржетта де Мирабо помедлила, решая – воротиться ли тихонько назад или поздороваться? Она с детства любила бывать здесь, в Руанском лесу, отделенном от владений ее отца лишь неширокой просекой: здесь можно было вдоволь поохотиться на уток, потренироваться в верховой езде, благо лес вовсе не был густым, и, наконец, здесь рос этот великолепный дуб, под сенью которого Жоржетта так любила проводить время. У нее не было подруг, и она никогда не вела дневников, все свои печали, радости и сердечные тайны поверяя одному лишь дубу на краю утеса.
Теперь же, когда в Шато-де-Руан вернулся законный хозяин этих мест, полюбившиеся прогулки следовало бы прекратить. Но и решив так, Жоржетта все равно тронула поводья, позволив кобылице приблизиться к господину де Руану.
– Простите, Шарль, не хотела вам помешать… – проговорила она, когда де Руан ее заметил.
Немного запоздало Жоржетта подумала, что ей следовало сперва пригладить волосы и поправить одежду. Но теперь уже все равно поздно.
– Это я не хотел вам мешать, сударыня. Верно, вы привыкли гулять в этих местах.
– Останьтесь, Шарль, я прошу вас, – задержала его за руку Жоржетта, когда их лошади поравнялись, – вы мне ничуть не мешаете. И потом, к чему эти условности, у нас ведь был уговор обращаться друг к другу по-простому. Тогда, в Версале. Или вы забыли?
Она пытливо вглядывалась в лицо юноши, и лишь когда морщины на его лбу разгладились, а уголки губ тронула улыбка, она успокоилась и чуть крепче пожала его руку.
Те дни в Версале, пригороде Парижа, где находилась загородная резиденция Его Величества, были лучшими для Жоржетты, пожалуй, за всю ее жизнь. Рядом был Шарль, который состоял в гвардии Его Величества, отец уже хлопотал для нее о месте фрейлины, и Жоржетта чудесно проводила время. Они с Шарлем говорили обо всем на свете – книгах, дальних странах, театре; скакали наперегонки и, кажется, были счастливы. Все попало под угрозу лишь раз, когда Шарль приехал чуть раньше назначенного срока и сказал, что их встречи надобно прекратить. Что по Версалю уже разносятся слухи, и что он не тот, кто нужен ей, что он не сможет ей ничего дать – даже своего сердца.
Шарль смотрел тогда в пол и плотно сжимал губы. Жоржетта, понимая, что теряет его, готова была сделать что угодно. Она схватила его за руку и горячо заговорила, что и не ждет от него ничего, кроме его искренней дружбы. Неужели же он мог подумать, что она нашла в нем что-то большее, чем просто приятного собеседника?! А до слухов ей нет дела.
Жоржетта угадала, как и в этот раз лицо его разгладилось – он ждал от нее только этих слов. Но счастье их продлилось недолго: Шарль участвовал в дуэли, за которую и был разжалован из гвардейцев и отлучен от Двора. Слава Богу, что дуэль была не из-за женщины, этого Жоржетта не перенесла бы: какой-то негодяй сказал что-то нелицеприятное о покойной матери Шарля, за что и расплатился тяжелым ранением. Понимая, что без Шарля ей нечего делать при Дворе, Жоржетта сообщила отцу, что не желает быть фрейлиной, и тот отвез ее домой.
После тех событий прошел год. Забыл ли Шарль ее? Где он странствовал этот год, и почему вернулся? Не потому ли, что он пересмотрел свое отношение к их дружбе?
– Что вы, Жоржетта, я все помню. Вы – самое чудесное, что приключилось со мною при Дворе, я бы пропал там без нашей с вами дружбы. Рад, что и вы сохранили это в памяти. Красивые здесь места, не правда ли?
– Да, очень…
Шарль, щурясь от солнца, смотрел в закат – действительно необыкновенно красивый с этого утеса. А Жоржетта вместо заката любовалась его лицом – бронзовым от загара, с точеным профилем и обрамленным каштановыми кудрями. Как славно, что он не носит напудренные парики.
В отличие от Шарля Жоржетта по всеобщему мнению была вовсе нехороша собой: слишком худощава, слишком высока – даже большинство мужчин проигрывали ей в росте – и загорела лицом, которое вдобавок портили отвратительные веснушки. А уложить непослушные, торчащие во все стороны рыжие волосы было настоящим наказанием для ее служанок. Но Жоржетта привыкла к своей внешности и не завидовала более привлекательным подругам. Почти.
– Знаете, Жоржетта, – вывел ее из размышлений голос Шарля, – я ведь приехал в поместье только для того, чтобы оформить документы на его продажу.
– Вы серьезно? – встрепенулась она. – Это ведь ваше родовое гнездо, как можно?
– На что оно мне? Поместье приносит лишь долги, а заниматься хозяйством у меня нет ни желания, ни способностей. Зато на деньги от продажи я мог бы несколько лет путешествовать по миру, а потом… потом будет видно. Впрочем, я уже не уверен, что хочу продолжать начатое, – он улыбнулся, по-прежнему глядя в закат. – Одна ваша подруга…
– Мария де Граммон? – резко спросила Жоржетта. – О ней вы хотели говорить.
Шарль рассмеялся:
– О, нет, уверяю вас… Ее зовут Шарлотта. И я хотел бы просить вас об одной услуге. Если вы по-прежнему мне друг.
Шарлотта д'Эффель. Так вот кто занимает мысли Шарля… Горделивая осанка Жоржетты поникла, потому как тягаться с Шарлоттой она точно была неспособна. Иногда она готова была отдать свой пытливый ум, свободолюбивый нрав и все отцовское приданое взамен на хорошенькое личико и пустую головку этой девицы.
– Так значит, и вы попали под влияния чар мадемуазель д'Эффель, – Жоржетта собрала волю в кулак и выдавила улыбку. – Уверяю вас, Шарль, она вам не пара. Увлечение ею пройдет быстрее, чем весна в нашей провинции. Она – сама легкомысленность и непостоянство… Знали ли вы, что она принимает ухаживания мсье де Шарьте?
Он призадумался, но тут же рассмеялся:
– Но ведь она не помолвлена? Значит, у меня еще есть шанс. Жоржетта, право, вы слишком дурно думаете о мадемуазель д'Эффель…
– Я знаю ее лучше вас!
– Жоржетта, друг ли вы мне?
– Она вам не пара!
– Жоржетта, вы мне друг? – еще раз спросил Шарль, пристально глядя ей в глаза.
Жоржетта мчалась домой, не разбирая дороги. Лошадь под ней была взмылена и уже хрипела, а она все гнала и гнала, мучая бедное животное. Въехав во двор родного замка, она швырнула поводья подоспевшему конюшему, отказавшись от помощи лакея, сама спрыгнула на землю и сходу направилась в фехтовальный зал.
Фехтованию она училась с детства – у герцога, ее отца, не было сына, а Жоржетта росла очень любознательной девушкой. Сейчас же, орудуя шпагой, она словно позабыла все уроки мастера-испанца, и наносила удары рубящие, некрасивые. Слишком много эмоций, как сказал бы отец. В порыве ненависти она рассекла шелковую занавеску на окне, дорогой гобелен и, завидев в дальнем углу статую Венеры Милосской, уверенно направила град ударов на нее. На все то, что олицетворяла статуя: женственность, красоту и обаяние. Все то, чего у нее никогда не было.
Изрядно попортив и статую, и дорогую шпагу, Жоржетта швырнула оружие в дальний угол и… неожиданно для себя разрыдалась.
Глава 5. ШАТО-Д'ЭФФЕЛЬ
День бала стал триумфом для Шарлотты д'Эффель – очаровала и покорила всех в памятный вечер в Шато-де-Граммон именно она, а не именинница. Зеленые глаза блестели в свете свечей и обращены, казалось, к каждому и никому из присутствующим одновременно. Черные кудри чуть выбивались из прически, но Шарлотту это только красило, а на разгоряченных танцами щеках горел румянец. Она с такой легкостью и врожденной грацией парила по бальной зале, что юноши считали за честь коснуться руки молодой красавицы.
У юной Шарлотты был только один недостаток – ее отец не имел ничего, кроме небольшого поместья, которое едва ли могло прокормить его, и старинного замка в этом поместье, давно нуждающегося в ремонте. В замке всегда была полутьма, потому как жечь свечи понапрасну старый д’Эффель не позволял. Топилась только одна комната – та, что принадлежала Шарлотте. Сам же хозяин хорохорился, что «в их провинции в домах можно и вовсе не топить» и ходил вечно простуженным. В особенно холодные дни он кутался в старые камзолы и шали или же вовсе шел греться на кухню, бок о бок с дворней.
Старый д’Эффель был беден.
Шарлотта знала, что так было не всегда: когда-то, еще до ее рождения, отец носил титул графа де Рандан, имел обширные и богатые земли в провинции Анжу и был вполне счастлив со своей семьей, которая тогда включала его самого, его жену – наследницу старинного рода – ставшую впоследствии матерью Шарлотты, семнадцатилетнего Анри и двух маленьких дочерей. Но графу хотелось большего, хотелось быть ближе к власти…
…Это был 1651 год – разгар событий, которые в последствие назовут французской Фрондой. Граф понимал, что это было время, когда каждый мог вытянуть счастливый билет, достаточно лишь правильно выбрать сторону – кардинал Мазарини или принц Конде? И тот, и другой в случае победы осыпал бы сторонников всевозможными благами. Пока тогда еще молодой граф решал, к какой из сторон присоединиться, его сын Анри, горячий и своевольный, поддержал Конде – человека королевских кровей умного и жесткого, в отличие от пронырливого казнокрада итальянца Мазарини, который никогда не был особенно популярен. Того, что за Мазарини стоял малолетний король Людовик XIV никто во внимание не принимал – мальчику было всего восемь лет.
Кто бы мог подумать, что уже на следующий год Фронда потерпит грандиозный провал, а всех сторонников мятежного принца отдалят от Двора, лишат титулов и привилегий. Под раздачу попал и граф де Рандан: титул, как и земли в Анжу, были отобраны. Осталось лишь матушкино приданое – Шато-д'Эффель – некогда богатое поместье, но разграбленное и пришедшее в запустение за время Фронды.
На голову семьи д'Эффель посыпались и другие несчастья: отец жестко поссорился с Анри, после чего юноша навсегда ушел из дома. Матушке, без ума любившей сына, это серьезно подорвало здоровье. Очередная вспышка оспы унесла ее жизнь и жизни двух ее старших дочерей, пощадив лишь годовалую Шарлотту.
Мать Шарлотте заменила ее кормилица – толстая и громогласная итальянка Сильва. Это при Дворе итальянцы были теперь не в почете, а в захолустном д'Эффеле до дворцовых нравов никогда никому не было дела.
Отец так больше и не женился, мечтая лишь об одном – вернуть утерянные титул и земли. Будь у него второй сын, мальчик мог бы вступить в армию короля и доказать свою преданность трону, но Шарлотта была девушкой, что временами расстраивало отца. Но по мере взросления его красавицы-дочери д'Эффель все больше укоренялся в мысли, что Шарлотта должна попасть ко Двору – ей с ее красотой и обаянием там самое место!
Шарлотта о мыслях отца знала и вполне их поддерживала. А порой шла и еще дальше: ей как-то довелось увидеть портрет Дианы де Пуатье, возлюбленной короля Генриха II, и она со всей серьезностью подумала тогда, что ничем не хуже этой фаворитки короля. А, пожалуй, даже и лучше. Шарлотта не сомневалась: стоит ей лишь улыбнуться Его Величеству, тот простит батюшку и вернет вожделенные титул и земли.
Именно такие мысли посещали голову Шарлотты – и довольно часто – до памятного бала. Сейчас больше всех на свете титулов ей хотелось получить послание от мсье де Руана, от Шарля. Любое – пусть даже записка, состоящая из двух слов, лишь бы знать, что он к ней неравнодушен. Что после их встречи в графском лесу он думал о ней хотя бы минуту.
Проснувшись по обыкновению с рассветом, Шарлотта оглядела стены и потолок из неровного серого камня, покрытые гобеленами, на которых, впрочем, все равно нельзя было разобрать орнамента – настолько они были старыми и пыльными. Узкая комната – не от недостатка места в замке, а, чтобы меньше топить; старая кровать, пара сундуков в углу, стол с письменными принадлежностям да зеркало, у которого Шарлотта причесывалась.
Барышня с грустью посмотрела на роман, который читала ночью – в нем прекрасную героиню каждое утро будила горничная в залитой солнцем спальне, потом приносила ей ароматных булочек на завтрак и ежеминутно говорила, какой же красавицей уродилась ее госпожа.
Вздохнув и в который раз пообещав себе выгнать Брижит, Шарлотта откинула одеяло и сама подошла к окну, раздвинула занавески. Солнце давно встало, но во дворе были тишь да покой – слуги в этом доме вставали, похоже, позже господ.
– Брижит! – крикнула, как могла громко Шарлотта во двор. Ответом ей было лишь кудахтанье кур из птичника. – Ох, и достанется же когда-нибудь этой девчонке!
Ворча в адрес горничной, Шарлотта сама принялась стягивать на себе корсет, влезать в домашнее платье и заплетать в простую косу волосы.
– Сильва, – влетая в кухню, все еще кипела она, – верно, во всей деревне нет более ленивой крестьянки, чем моя Брижит! Хоть бы раз она разбудила меня, как полагается будить барышню… Полей мне, кормилица, умыться хочу.
– Батюшка ваш тысячу раз предлагал взять другую девчонку. – Сильва нехотя обтерла руки о передник и лила воду из кувшина на руки девушки. – Вон управляющего дочка уж такая умелица растет…
– Она и двух слов сказать не может – скучно с ней.
– Люсиль можно взять, птичницу, она вашего возраста как раз.
– Эта страшная как смертный грех, ночью увижу – испугаюсь.
– Ну а Николь, племянница моя, чем не угодила? – уже со смехом спрашивала Сильва.
– Племянница твоя просто глупа: что на уме, то и на языке – разве такой должна быть горничная?
– Тогда и мучайтесь с этой неумехой: какие господа, такова и прислуга.
– Что?! – возмутилась было Шарлотта, но быстро стихла – кормилица позволяла себе и не такие вольности.
К тому же появилась, наконец, Брижит – невысокая чернявая девушка в розовом, некогда господском платье. Она, кокетливо покачивая бедрами, прошлась по кухне и с лукавой улыбкой смотрела на хозяйку.
– Где ты пропадала все утро?! Ни платья мне не приготовила, ни воды для умывания, и я уже молчу о ванной!… И, кроме того, ты должна помочь мне истолковать сон!
– Сон? Вам приснилось что-то о мсье…
– Не здесь, я тебя умоляю, пойдем, – барышня вскочила из-за стола и, бросив сердитый взгляд на Сильву – не дай Бог расскажет папеньке – повела горничную в свои покои.
Лучшими подругами Шарлотты считались мадемуазель де Бриенн и мадемуазель де Жув. При встрече они радостно бросались на шею друг дружке, целовались в щечки и, тепло пожимая руки, начинали говорить о моде и провинциальных сплетнях. Однако свои сердечные тайны и мечты о будущем Шарлотта поверяла лишь своей горничной, которую и в мыслях не могла назвать своей подругой, и была полностью уверена, что та ее тайн никому не выдаст – просто потому, что Шарлотта в равной степени владела и сердечными тайнами своей служанки…
Заперев поплотнее дверь спальни, Брижит села на кровать подле госпожи и со всей серьезностью принялась толковать давешний ее сон. По словам служанки выходило, что со дня на день Шарлотту ждет встреча, которая изменит всю ее жизнь.
– Кроме того, сегодня вас ждет письмо! – радостно объявила Брижит.
– Письмо? Да нет, ты что-то путаешь – сон мой совсем не об этом.
– Сон, может быть, и не об этом, но… – Недоговорив, девушка извлекла из-за корсажа запечатанный конверт. – Письмо вам, барышня. Крестьянка из соседней деревни сегодня передала, сказала, что вашей госпоже – вам, то есть – лично в руки. Ну же, открывайте, что там?
Шарлотта медлила. Неужто мечта ее сбылась, да так скоро? Чуть подрагивающими пальцами она сломала печать и развернула послание:
«Любезная мадемуазель д’Эффель, я, как Ваша старшая подруга, чрезвычайно обеспокоена тем, что намедни в воскресенье Вы пропустили церковную службу. Все мы грешны, моя дорогая Шарлотта, и соблазны подстерегают нас на каждом шагу, потому прошу Вас быть завтра в церкви Святой Елены на утренней проповеди отца Иоанна.
За сим прощаюсь, Ваша подруга, Жоржетта де Мирабо»
Перечитав письмо трижды, Шарлотта отложила послание, не в силах разобраться. С чего это Жоржетте, которая и здоровается-то с нею сквозь зубы, вдруг называть себя подругой Шарлотты? И когда та успела стать столь набожной? Шарлотта действительно пропустила вчерашнюю службу, потому что папенька в единственной коляске уехал по делам – не являться же в церковь на телеге или верхом?
С чего бы вообще Жоржетте печалиться о грехах Шарлотты? Или же… ведь та говорила, что с детства знакома с мсье де Руаном, должно быть, они сохранили дружбу и сейчас. Что, если Жоржетта пригласила ее по просьбе Шарля?!
Осененная этой мыслью, Шарлотта подхватила юбки и со всех ног понеслась к папеньке – ей нужно быть на завтрашней службе во что бы то ни стало!
Без стука она вбежала в батюшкин кабинет, где тот, как всегда перед обедом, разбирал счета:
– Папенька, моя подруга, Жоржетта де Мирабо, писала мне – она просит меня быть завтра на утренней службе! Умоляю вас, можно мне взять коляску?
Батюшка тяжело смотрел из-под бровей и, казалось, дословно знал, о чем думает его дочь:
– В церковь, говорите? А с каких это пор дочь герцога числится в ваших подругах?
– Ах, папенька, на этом балу в замке де Граммон я так сдружилась с мадемуазель де Мирабо, что теперь считаю дни до следующей нашей встречи… Вы же знаете, мы, провинциальные девушки, живем от бала до бала, а в остальное время только и перебираем в памяти наши разговоры, тоскуя за пяльцами о приличном обществе…
– Помню-помню я тот бал, – папенька, кряхтя, пересел на софу с побитой молью обивкой и ладонью похлопал по месту рядом, приглашая сесть дочку. Шарлотта не замедлила присесть: она с ногами забралась на софу и положила голову на плечо папеньки.
Девушка вспомнила, как любила сидеть точно так же на этой софе в детстве: папенька читал бумаги и, бывало, даже «советовался» с ней по вопросам ведения хозяйства. Сейчас Шарлотта понимала, что батюшка играл с ней, но тогда полагала свои советы очень важными и правильными. Нет, хотя и было ее детство бедным, но Шарлотта всегда была счастлива.
– Бал-то я помню, – продолжал папенька, – да только вы не с барышнями, а молодыми дворянами все больше разговоры водили. Эх, была бы мать жива, никогда бы такого не позволила…
– Да что вы, батюшка, рано мне еще о молодых дворянах думать! – горячо возразила девушка.
– В самый раз вам о них думать, в самый раз, – вздохнул отец. – Уже семнадцатый годок пошел, давно невеста.
– Восемнадцатый, – поправила Шарлотта.
– Тем более! Ну да ладно, ваш брак – моя забота. А дочку герцога уважьте, раз сама в подруги набивается. Возьмите коляску, я Жану сам велю, чтоб отвез вас завтра в церковь.
– Спасибо, папенька! – Шарлотта звонко чмокнула отца в лоб, вскочила на ноги и понеслась к себе: еще ведь надобно обсудить с Брижит наряд для завтрашней встречи.
Глава 6. ЦЕРКОВЬ СВЯТОЙ ЕЛЕНЫ
Шарлотта извелась, пытаясь выбрать платье для завтрашнего свидания – ничего не подходило. Самое красивое – бальное – было слишком открытым и блестящим для посещения церкви, а простое платье из серой шерсти, в котором она обыкновенно ходила на воскресную службу, не произведет никакого впечатления на мсье де Руана. Остальные же наряды Шарлотта сочла либо не к лицу себе, либо безнадежно вышедшими из моды.
– Мне совершенно нечего надеть… – простонала Шарлотта, в то время как птичница Люсиль, срочно вызванная на помощь барышне, с трудом прижимала крышку сундука, не сходящуюся на ворохе неподошедшей одежды.
– Вот! Вы только поглядите, какое чудо, – в комнату ворвалась Брижит, бережно неся в руках нежный шелк глубокого синего цвета, сходу прикладывая его к домашнему платью госпожи. – Очень вам идет!
Шарлотта рассматривала свое отражение в потемневшем от времени зеркале и не могла не согласиться – ее и без того нежная кожа стала как будто еще белее и прозрачней, оттеняемая платьем.
– Где ты взяла его? – заворожено глядя в зеркало, поинтересовалась она.
– В сундуках вашей маменьки – вот уж модница была.
Наваждение схлынуло, едва Шарлотта поняла, что платью столько же лет, сколько и ей самой, а то и больше. Сразу стало видно, что фасон безнадежно устарел, рукава протерлись в районе локтей, а подол изъеден молью.
– Как же обидно, Брижит: такая красота, и невозможно носить…
Она опустила руки, и платье скользнуло на пол. Но горничная моментально его подхватила и принялась убеждать:
– Это поправимо, барышня, я уже все придумала! Рукава ведь можно и отпороть, и пришить, скажем… – она выдернула из сундука снежно-белое платье, давно ставшее Шарлотте малым, – вот эти! Синее с белым будет смотреться великолепно! А юбку украсим кружевами – тоже белыми!
Горничная чуть ли не прыгала вокруг Шарлотты, то тут, то там прикладывая ленты и уже начав отпарывать рукава. И, в конце концов, глаза Шарлотты снова вспыхнули зелеными искрами:
– А вышедший из моды вырез я прикрою кружевной пелериной!
Работа закипела. Всех дворовых девушек, оказавшихся в поле зрения, Шарлотта, к превеликому их возмущению, пристроила перешивать платье. Конюшему Жану срочно было велено чистить и приводить в порядок лошадей и коляску, и только Сильва, уперев руки в бока, наотрез отказалась участвовать в приготовлениях:
– Стыд совсем потеряли, барышня! Где это видано – в церковь, и так наряжаться!
Видя, что криворукие крестьянки все делают не так – пачкают кружева и пришивают их не по моде, Шарлотта не утерпела и сама принялась помогать и показывать, как надо.
Засиделись до поздней ночи. Уже и папенька начал ворчать, что опять без толку свечи жгут, и Брижит намекнула:
– Коли не выспитесь, будете завтра бледны – никакое платье не поможет.
Шарлотта не могла не согласиться и, оставив Брижит за старшую, удалилась в опочивальню. В третьем часу ночи горничная, держа в одной руке едва тлеющую свечу, на цыпочках пробралась в спальню барышни и, тщательно расправив складки, разложила бело-синее шелковое чудо поверх сундуков. Залюбовавшись, снова поправила что-то и потом только отошла. Правда, не удержалась, и на обратном пути хорошенько опрыскала себя парижскими духами из красивого, украшенного каменьями, флакончика. Духи были ужасно дорогущими, подаренными барышне кем-то из ее поклонников, и та сама ими пользовалась только по особенным случаям. Но не одной же мадемуазель Шарлотте блистать! Брижит тоже нужно выглядеть великолепно – ее уже полтора часа, как дожидался Жан…
Шарлотта никогда не была ревностной католичкой – ее этому просто не учили. Если бы не влияние кормилицы-итальянки, верно барышня и вовсе выросла бы безбожницей, как папенька, и не знала даже «Отче наш».
То и дело поправляя пелеринку, чтобы никто не увидел ужасно немодный вырез, Шарлота наскоро перекрестилась и вошла под своды величественной и мрачной церкви Святой Елены. Она немного припозднилась: отец Иоанн уже начал службу, и даже в полутьме и издалека Шарлотта увидела его укоряющий взгляд, брошенный ей. Барышня тихонько села на краешек скамьи у самых дверей, достала Библию, и лицо ее приняло покорное выражение. Живые и любопытные глаза тем временем скользили по залу, надеясь отыскать… нет, его здесь не было.
Прихожан в этот день было немного – все-таки не воскресенье. Голос проповедника звучал монотонно и несколько усыпляющее. Все-таки аукнулось вчерашнее бодрствование до полуночи… Вдруг у противоположной стены мелькнула тень в знакомом сером бархате – Шарлотта затрепетала и с непонятным для себя испугом, уткнулась взглядом в строчки. Неужели он! Но когда собралась с силами и снова подняла глаза – никого уже не было. Ах, показалось…
Тем временем проповедь закончилась, и наступило время песнопений: прихожане начали подниматься, затягивая «Спаситель наш, приди», встала и Шарлотта… Как вдруг, через три ряда впереди увидела тонкий женский стан, затянутый в зеленый атлас, лицо и волосы закрывал капюшон, но дама была очень похожа на Жоржетту де Мирабо.
Шарлотту даже в жар бросило от этой мысли – хороша же она будет, если выяснится, что Жоржетта всего лишь пригласила ее разделить проповедь, а она вырядилась как на прием у королевы и мечтает непонятно о чем…
Впрочем, не успела Шарлотта и закончить свою мысль, как совсем рядом сквозь нестройный хор прихожан услышала голос, который узнала бы и из тысячи:
– Сударыня…
Шарлотта сбилась на строчке «…под скорбным бременем вины» и резко обернулась на голос. Это все-таки был он, она не ошиблась. В том же потертом сером камзоле, что и на балу – но мсье де Руан казался красивейшим из мужчин.
– Вы меня напугали, мсье… – неожиданно для себя ответила Шарлотта и, отводя глаза к сводчатому потолку, продолжила петь.
– Простите, сударыня, – ответил де Руан, вставая рядом с ней, чтобы не привлекать внимание, – я был уверен, что вы догадаетесь, кто просил вашу подругу Жоржетту написать то письмо.
– Я догадалась. «…От пут греховных огради». Но мне пришлось лгать папеньке, и теперь мне хотелось бы знать, ради чего вы устроили это? Право, ваше послание сбило меня с толку. «…Дитя небес, мольбе внемли».
Внутренним чутьем Шарлотта догадывалась, что не надобно кокетничать с мсье де Руаном, но другого способа общения с мужчинами она просто не знала.
– В таком случае вы должны были догадаться и о том, какое впечатление произвели на меня на том памятном балу.
– Осмелюсь предположить, что впечатление я произвела не только на вас, сударь, однако писать осмелились мне лишь вы.
Сказав очередную обидную для мсье глупость, Шарлотта хотела прикусить собственный язык, но вместо этого стояла с невинным выражением лица и дрожащим голосом вытягивала новую строчку.
– Должно быть, я просто самый смелый из ваших поклонников. Или, скорее, самый наивный. – Шарлотта своим тоном наконец-то добилась желаемого: мсье де Руан помрачнел, голос его сделался холодным и, кажется, он даже чуть отступил: – Словом, простите мне мой порыв, сударыня. Желание увидеть вас снова было так велико, что, верно, разум мой помутился.
Шарлотта все еще смотрела на ангелов, изображенных на потолке, и выводила «…к моленьям верных снизойди», потому не заметила, что де Руан отвесил ей короткий поклон и тут же поспешил к дверям. Запоздало обернувшись, она увидела только его спину и осознала, что это не тот мужчина, с которым можно безнаказанно кокетничать, и что второй раз он ни за что ей не напишет.
«Господи, что же я делаю!…» – хотелось закричать Шарлотте.
Путаясь в собственных юбках, она, не обращая внимания на прихожан, почти бежала следом и нагнала мсье де Руана только во дворе церкви, пустынном во время службы.
– Шарль! – крикнула Шарлотта, и он тотчас обернулся.
Она благодарила Господа, что успела вовремя: де Руан не злился – он, мгновенно просветлев лицом, бросился ей навстречу. Шарлотта сама взяла его за руки и, с мольбою глядя в ласковые, стального цвета глаза, говорила:
– Простите меня, мсье де Руан, это мой разум помутился, а не ваш. Я так рада, что вы мне написали!… Я места себе не находила, пока не получила вашего письма.
Она говорила слишком громко и эмоционально – быть может, даже кучера, дожидавшиеся своих господ, слышали ее слова, но она видела только глаза Шарля, полные любви, и ей не было ни до кого больше дела. Более того, Шарлотта мечтала сейчас, чтобы мсье де Руан заключил ее в объятья и поцеловал. Она даже подалась губами ему навстречу, и Шарль, казалось, подался вперед, но, опомнившись, припал к ее рукам и принялся осыпать поцелуями их.
