Текст книги "Милая Шарлотта (СИ)"

Автор книги: Анастасия Логинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 39. ДВА КРАЙНЕ ЗАМАНЧИВЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Когда закончился фейерверк Шарль и Жоржетта поспешили оставить господ де Виньи: вечер не закончился скандалом – уже хорошо. Жоржетта хотела поехать домой, но Шарль, понимая, что снова вызовет недовольство супруги, все же решил настоять:

– Мы не можем уехать, не поздоровавшись с герцогом! Это не вежливо… Вы идете со мной?

– Нет уж, – наотрез отказалась она, – я слишком устала для еще одной встречи.

Поискав глазами, Жоржетта приметила свободное кресло у стены, где сидели пожилые не танцующие дамы, и направилась к нему, пока не заняли. Шарль не стал ее уговаривать: у него был разговор к герцогу и лучше бы, чтобы Жоржетта его не слышала.

К счастью, в этот раз он искал де Монтевиля недолго: тот, как ни в чем не бывало, спускался с лестницы, ведущей на балкон.

– О, Шарль, друг мой! – обрадовался ему герцог. – Как хорошо, что вы откликнулись на наше приглашение.

– Да-да, мы с супругой безмерно благодарны вам, но я хотел бы поговорить о другом…

В этот момент взгляд Шарля наткнулся на красивую блондинку, спускающуюся по той же лестнице, что и де Монтевиль. На губах ее блуждала самодовольная улыбка. В следующий момент Шарль вспомнил, что это мадемуазель де Жув – дочь его соседей в Аквитании. Как же тесен мир…

Лишь на мгновение ему показалось странным, что та, как и герцог, спускается со второго этажа, хотя все гости должны были смотреть фейерверк. Но, так как в его мыслях и без того был сумбур, задерживаться на персоне мадемуазель де Жув Шарль не стал.

– …сударь, – продолжил он, – я только сказать вам, что тот человек – де Тресси – которого назвали убийцы, он здесь, в Лувре! – Шарль не мог не заметить, как напряглось лицо де Монтевиля при упоминании этого имени. – Я думаю, он занимает какое-то высокопоставленное место. Вы же не можете оставить этого – де Тресси неспроста желает вашей смерти. А что, если он повторит попытку…

– Де Тресси – это мой кузен, – прерывая поток взволнованной речи Шарля, сказал де Монтевиль.

– О… – сконфузился Шарль, – я не знал. Тогда, должно быть, это все не мое дело…

– Нет, отчего же! Вы ввязались в ту драку, рисковали своей жизнью, так что вы имеете право знать. Де Тресси не просто родственник мне – мы росли вместе. Он рано остался сиротой, и мои родители воспитывали нас, как родных братьев. Это было очень давно, но тогда мне казалось, что мы не расстанемся никогда. Мы мечтали, как поедем в Париж, как устроимся на службу к королю, будем бок о бок командовать войсками в очередной войне с Испанией. Быть может, так все и было бы, если б не Жизель… Я знал, что де Тресси влюблен в нее. Но я же не виноват, что Жизель ответила взаимностью мне, а не ему?

Де Монтевиль, сказав это, просящее посмотрел на Шарля, как будто ждал его одобрения. Шарль не знал, что сказать:

– Он возненавидел вас только за то, что вы более удачливы в любви?

Монтевиль отвел взгляд, несколько смутился, но все же ответил:

– Не все так просто…Жизель была не ровней нам. И мои предки, и предки де Тресси долгие века были близки к королям, а происхождение Жизель – только это между нами, Шарль – весьма туманно… мои родители любили ее, потому как она тоже росла с нами, но я не смел даже надеяться, что наш с нею брак они одобрят. Признайся я ей в своих чувствах, это принесло бы одни беды – так я считал тогда. Я хотел, как лучше, понимаете, Шарль?

О да, Шарль понимал. Не знал только, отчего из-за действий из лучших побуждений часто выходит взаимная ненависть и сплошные неприятности.

– Этьену было проще, – продолжал Монтевиль, – у него был титул, было наследство родителей, но не было их суровых наставлений и запретов. Он был свободен в выборе невесты, в отличие от меня. Кроме того, Этьен всегда отличался смелостью, независимостью… он не побоялся неодобрения общества и предложил Жизель стать его женой. Она согласилась. Я не осуждаю ее: она знала Этьена с детства, видела его любовь – а я упорно молчал о своих чувствах. Даже более того, был первым, кто поздравил их с помолвкой.

Они уехали в Париж, чтобы обвенчаться. В течение двух месяцев я боролся с собою, а однажды не выдержал и поехал за ними, чтобы отбить Жизель у своего брата. Я думал тогда только о том, что, если упущу эту женщину, то никогда себе этого не прощу. Жизель в тот же день расторгла помолвку с Этьеном, и мы обвенчались в маленькой церкви.

– А как же ваши родители? Они приняли Жизель?

Монтевиль криво улыбнулся:

– Пока мы росли, моя матушка любила приговаривать, что Жизель ей как родная дочь. Ставила нам с Этьеном в пример ее манеры, умение разговаривать, ее тягу к знаниям… Когда же я привез молодую жену в замок… я не думал, что матушка знает столько вариация слова «шлюха». Я был лишен крова и наследства, мне оставили только некоторое содержание. Маменька так и не простила меня до самой своей смерти. А отец, лишь умирая, призвал меня к себе и официально восстановил в правах.

– И все же вы поступили смело, борясь за счастье женщины, которую любили, – ответил Шарль. – Я восхищен этим… не каждый бы решился.

– Да, Жизель тоже постоянно мне это говорит, но… я предал друга. Вы, должно быть, понимаете, что де Тресси чувствовал, когда его свадьба расстроилась? Он тогда страшно разгневался, вызвал меня на дуэль, а потом сам же на нее не явился – так как был мертвецки пьян. После он выпросил место командующего одним из дивизионов и умчался сражаться за Франш-Конте [22]  [22] Одно из последних этапов войны за Испанские Нидерланды в 1668 году


[Закрыть]. Признаться, даже после того, как он нанял людей, чтобы убить меня, я все еще чувствую свою вину.

– Вы не правы, – упрямо покачал головой Шарль. – Хотя бы ради спокойствия вашей супруги вы должны доложить о произошедшем королю. Де Тресси не может остаться безнаказанным!

«И продолжать соблазнять дам», – добавил Шарль про себя.

Хотя сразу же убедил себя в том, что отношения де Тресси с Шарлоттой – какого бы рода эти отношения не были – здесь абсолютно не при чем.

– Это все уже не имеет значения, друг мой, – продолжил Монтевиль, – в пятницу мы с женой отбываем в наш родовой замок – подлечит мои раны.

– Вот как? – изумился Шарль. Отчего-то ему показалось, что Монтевиль хочет не столько подлечиться в замке, сколько желает сбежать от необходимости решить проблемы с де Тресси. – Я рад за вас.

– Чему здесь радоваться? – скривился в гримасе Монтевиль. – Я ненавижу деревню, а главным образом воспоминания, которые она вызывает… век бы не возвращался в тот замок, но Жизель его любит. Кроме того, действительно существует вероятность, что де Тресси подошлет убийц еще раз. Лучше действительно какое-то время пожить в Фонтенуа-ле-Шато. Ума не приложу, чем я стану там заниматься…

– Фонтенуа-ле-Шато? Это на севере, в Лотраингии? – оживился Шарль: – там же замечательные места! Я слышал, что в лесах у подножия Вогезов водится огромное количество оленей – можно знатно поохотиться.

– Да, места там славные. Вот только Жизель не приветствует охоту, а заниматься этим в одиночку – что за удовольствие?… – он вдруг с любопытством посмотрел на Шарля: – друг мой, а что, если вы погостите у нас, в Фонтенуа-ле-Шато? Мы бы поохотились вдоволь, а наши жены, я уверен, с удовольствием бы подружились. Как вы на это смотрите?

Признаться, Шарль смотрел на это с большим интересом. Он много читал о Лотарингии и мечтал побывать там, а сейчас был реальный шанс эту мечту осуществить. Кроме того, оставаться в Париже и каждый день опасаться встретиться с Шарлоттой или участвовать в нелепой погоне Жоржетты за маркизатом – эта перспектива его не радовала. И возвращаться в Шато-де-Руан не очень-то хотелось: сейчас, зимой, там, должно быть, невероятно уныло.

Шарлю очень хотелось принять предложение герцога, но… что скажет Жоржетта? Ох уж эта необходимость все решать с оглядкой на жену!

В то время, когда Шарль в очередной раз подсчитывал минусы своего женатого положения, его супруга продолжала сидеть в другом конце залы, обмахиваясь веером и утомленно поглядывая на танцующих. Жоржетта все еще сожалела, что с наследством ничего не вышло: ужасно обидно было возвращаться в Шато-де-Руан, зная, что они упустили свой единственный шанс разбогатеть.

И момент, когда Жоржетта в очередной раз горестно вздохнула, перед ней вдруг вырос мсье Госкар. Она даже не успела заметить, как тот подошел:

– Сударыня, если следующий танец у вас не занят, могу ли я рассчитывать на ваше расположение?

Жоржетта снизу вверх смотрела на его лицо и искала намек на шутку, издевку – на что угодно, что объясняло бы, с чего он вдруг подошел. Не ждала она от этого человека ничего хорошего. Стоило бы выдумать предлог для отказа, но так как ничего на ум не приходило, Жоржетта выдавила из себя:

– Да…

И он тут же отошел, не сказав больше ни слова. Жоржетта же принялась с удвоенной силой обмахиваться веером, потому как ее бросило в жар. Она никак не могла раскусить мсье Госкара: два раза они с Шарлем виделись с ним, и оба раза он поставил их в самое неприятное положение, какое только можно вообразить. Делал ли он это нарочно? Едва ли… Да и зачем ему это?

Что же тогда – он простачок, который, сам того не ведая, создает другим проблемы? Тоже не похоже: уж кто-кто, а он явно не так прост, как кажется. И его манеры – они превосходны, без преувеличений.

Кроме того, он… довольно недурен собой. Нет, это, конечно, не Шарль с его завораживающим мягким взглядом и профилем, словно бы срисованным со старинной монеты, но черты лица мсье Госкара были, безусловно, приятны, хоть и несколько грубоваты.

Заметив, однако, что искоса наблюдает за мсье Госкаром уже не первую минуту, Жоржетта опомнилась и отвернулась. Сам Госкар при этом не взглянул на приглашенную им даму ни разу – быть может, он вовсе забыл о танце? Пожалуй, это было бы лучше всего…

Но мсье Госкар не забыл. Как только музыка затихла, он любезно раскланялся с сударем, с которым разговаривал в это время, и направился к ней.

Им предстояло танцевать куранту. Что за невезение: лучше бы это была аллеманда или хоть ригодон, полные замысловатых движений. Куранта же – танец медленный, где пары, держась за руки, делают изящные па, во время которых сам Бог велел вести разговоры – уже заранее неприятные Жоржетте.

Собственно, она не ошиблась:

– Вам не идет этот цвет, – это было первое, что сказал Госкар, едва заиграла музыка. – Попробуйте лучше теплые оттенки на платья.

Жоржетта ответила не сразу. Право, она и сама догадывалась, что не умеет одеваться, но зачем же вот так говорить об этом вслух! Но она сделала вид, будто замечание ее ничуть не задело:

– Я посмотрю, вы очень разбираетесь в моде – общение с мадам де Виньи пошло вам на пользу.

– Хм, мы живем в такую эпоху, сударыня, что разбираться в моде должен каждый, вы так не думаете?

– Я думаю, что в мире есть вещи, гораздо более важные, чем наряды, – ответила Жоржетта с ноткой наставительности в голосе.

– Забавно… – отозвался Госкар. И, вроде бы, замолчал. Жаль, что не на долго: – А какие, позвольте спросить?

Какие, какие!… Разумеется, в мире полно важных вещей, но Жоржетта была так рассержена, что все вылетело из головы.

– Вы что, действительно считаете, что самое главное в жизни – правильно выбрать платье?! – уже с явным раздражением спросила она.

Госкар негромко рассмеялся:

– Разумеется, нет. Просто мне очень хотелось услышать от вас что-нибудь о голодающих детях в Африке или о бедняках Парижа. Из уст дамы, которая надела на себя столько бриллиантов, это звучало бы просто изумительно.

– Вы считаете, что я ношу слишком много бриллиантов? – уточнила Жоржетта, уже даже не злясь – злиться на такого беспардонного человека, кажется, бесполезно.

– Да, считаю, – подтвердил тот, не изменившись в лице. – Это вас старит.

– Вы всегда говорите то, что думаете? – уже со смехом спросила она.

– Стараюсь. А это плохо?

– Да, это плохо! – в лицо ему заявила Жоржетта, после чего выдернула свою ладонь из его руки и, подобрав юбки, покинула центр залы прямо посреди танца.

Она видела, что остальные танцующие оборачивались то на нее, то на Госкара, и даже музыканты сбились, решив, что происходит что-то из ряда вон выходящее.

Разумеется, бросать партнера во время танца, да еще так демонстративно – было верхом неприличия. Но Жоржетта все же радовалась, что сделала это: пусть-пусть окружающие подумают, что мсье Госкар сделал или сказал нечто отвратительное, чего даже такая сдержанная дама, как мадам де Руан стерпеть не смогла. Тем более что это не так уж далеко от истины.

Усевшись на прежнее же место, Жоржетта снова начала обмахиваться веером и старалась не замечать косых взглядов. Раз или два она находила в толпе Госкара, чтобы увидеть его негодование, и как только убеждалась, что он поймал ее взгляд и увидел, насколько она презирает его, поспешно отводила глаза.

Какой же все-таки мерзкий сегодня день! И куда пропал Шарль!

Наконец, устав ждать, она поднялась с кресла, чтобы найти его. Только не успела сделать и двух шагов, как увидела направляющего к ней сквозь толпу Госкара. С обычной свей полуулыбкой, переходящей в усмешку, он поклонился ей.

– Желаете еще раз со мной станцевать? – с деланной любезностью осведомилась Жоржетта.

– Нет, мадам, оного раза было вполне достаточно. Я хотел извиниться, если невольно обидел вас чем-то. Поверьте, я не хотел. Его Милость барон де Виньи с супругой уезжают, так что вынужден попрощаться с вами, сударыня, – с этими словами он взял руку Жоржетты и легонько коснулся ее губами. Когда же он выпрямился – то ли у него приключился нервный тик от усталости, то ли Жоржетте просто показалось, но было ощущение, что он ей подмигнул.

Но больше всего взволновало мадам де Руан даже не это, а то, что отныне руку ее жег маленький бумажный комок, зажатый в ладони и оставленный мсье Госкаром. Это что же – записка?! И где этот наглец натренировался так ловко вкладывать их дамам?

«Жду Вас сегодня в полночь в саду Тюильри. Мог бы Вам описать истинную цель нашей встречи, но, так как правду Вы не любите, то приглашаю Вас полюбоваться маргаритками из Аквитании».

Глава 40. СВИДАНИЕ

Дорогу из дворца в гостиницу, где они остановились, Жоржетта почти не помнила, так как мысли ее находились в смятении. Записка Госкара была прочитана раз пятьдесят, а потом в суматохе спрятана за отворот перчатки. Во время поездки в карете Шарль несколько раз спрашивал у нее что-то, а Жоржетта отвечала невпопад, потому как волновалась только о том, не выпала ли записка?

Жоржетта не знала, что ей делать. Разумеется, и речи не могло идти о том, чтобы явиться на это… свидание. Но как быть с самим фактом того, что этот мерзавец, этот подлец, этот распутник посмел оскорбить ее подобным предложением?! У Жоржетты даже мелькнула мысль показать записку Шарлю – вот бы тот вызвал его на дуэль и сбил с него спесь! Но она быстро отвергла эту идею.

Потом ее начали мучить мысли другого плана: а что, если Госкар лишь орудие в руках… скажем, все той же Ирен де Жув? Жоржетта отлично помнила, что и пока они танцевали, и пока Госкар передавал ей эту записку, мерзавка Ирен крутилась все время поблизости. Что, если история с Мари ее так ничему и не научила, и она решила «пошутить» теперь над ней?

При этой мысли Жоржетта даже побелела от злости, представляя, как собственноручно вцепится в отбеленные волосенки Ирен и отучит ее не только шутить, но и смотреть в ее сторону!

Позже, когда супруги уже вернулись в снятые комнаты – благо они были у них разные – Жоржетту начали изводить новые мысли. Вдруг все же Госкар действовал по собственной воле, пусть и движимый самыми низменными порывами, но лишь потому, что она ему… допустим, чем-то приглянулась. Как женщина.

Эта мысль даже заставила Жоржетту зажечь в спальне свечу и тщательно рассмотреть в зеркале свое лицо, как не рассматривала, наверное, лет с пятнадцати, когда поняла раз и навсегда, что является дурнушкой.

В тот день их с бабушкой осчастливила своим визитом матушка, которую Жоржетта не видела уже года два. Мама обещала, что проведет у них целый месяц, и радости Жоржетты не было предела. В первый же день за обедом мама задержала вдруг взгляд на ее лице и с досадой молвила:

– Я замечала, дорогая, что ты пошла в родню отца, а значит красавицей тебе быть не суждено, но, право, не думала, что ты выйдешь настолько невзрачной. Боюсь, здесь даже краски не помогут: ресницы у тебя не только бесцветные, но и редкие, а брови… бровей у тебя вообще нет. – И с огорчением покачала головой. – Передай мне соусник, дорогая.

Жоржетта помнила, как после того разговора полночи сидела у зеркала и ревела, убедившись в собственной никчемности, ведь бровей у нее действительно не было.

Не было их и сейчас, когда она стала взрослой замужней дамою. Только бесцветные золотистые волоски, почти не заметные, если не искать их специально. И ресниц не было, отчего лоб казался слишком большим и нависающим над нижней частью лица, не позволяя уже обращать внимание ни на серые с достаточно необычной черной окантовкой глаза, ни на аккуратный аристократичный нос.

В очередной раз придя к неутешительному выводу, что мама была права, Жоржетта с досадой засунула ручное зеркало в ящик комода и твердо решила, что позариться Госкару здесь не на что. Все больше Жоржетта утверждалась в мысли, что это – дурацкая шутка. Издевка. Причем, достаточно обидная. И лучший способ ответить обидчику – проигнорировать приглашение. Они ждут, что она напридумывает себе, черт знает что, нарядится в лучшее платье и покорно явится на свидание? Не на ту напали!

С этой мыслью Жоржетта достала измятую записку Госкара, надежно спрятанную в ящике с нижним бельем, разорвала ее на мелкие клочки и швырнула в пылающий камин.

Так-то!

У нее вообще есть красавец-муж – на зависть многим, и она с ним безмерно счастлива. А они – Ирен и Госкар – пускай стоят на холоде и ждут ее хоть до второго пришествия. И думают, что ее ни капли не заинтересовала та записка, и вообще, что она сейчас занята любовными утехами с законным мужем. Жоржетта в красках начала представлять, как они ждут ее, как постепенно теряют надежды, что она явится, и как, совершенно продрогнув, ссорятся, обвиняя друг друга, и расходятся. И в этот момент ей так остро захотелось видеть выражение лиц Ирен и Госкара воочию, что не было никакого терпения усидеть на месте.

В самом деле, что это за месть, когда нет возможности даже видеть негодующие лица обидчиков? Ничего ей не помешает тайком явиться в сад Тюильри и понаблюдать, кто придет, да посмеяться над ними. И Жоржетта немедленно начала собираться.

Подумав, она не стала надевать платье – прилично одетой даме ночью в Париже и двух шагов не сделать. Зато юноша, одетый как простой горожанин, но все же со шпагой на боку, внимание привлечет гораздо меньше. Правда, Жоржетта хоть и рядилась в мужское платье, собираясь на охоту, но никогда не пыталась выдавать себя за мужчину – это было бы слишком. Однако пару раз встречные и не слишком внимательные крестьяне, обращались к ней «мсье», что ужасно обижало Жоржетту, но сейчас могло сыграть на руку.

Итак, в первом часу ночи парижане могли наблюдать рыжеволосого юношу, одетого весьма просто, но опрятно, который широко шагал по улицам квартала Маре, иногда переходя на бег, и старательно отворачивался от редких прохожих.

Еще через час Жоржетта уже шла рядом с кованой решеткой сада Тюильри и раздумывала, что ей делать дальше. Сад огромен, а в записке не было указано, где именно будет ждать ее Госкар. Вдобавок у самых ворот стоял экипаж с несколькими людьми. Еще мгновение, и Жоржетта, ахнув, прижалась спиной к решетке, потому как среди людей рядом с каретой узнала Госкара.

Лица его, скрытого шляпой, она не видела, но по тому, как он чеканит шаг, едва ли не высекая искру из плит мостовой, можно было догадаться, что он рассержен. Еще бы – Госкар ждал ее к полуночи, а сейчас был уже третий час ночи. Причем, ночи достаточно холодной: изо рта у Жоржетты шел пар. Вот возница из стоящего рядом экипажа что-то сказал ему, и Госкар резко повернул голову – на мгновение свет луны осветил его лицо, и Жоржетта увидела, что он не просто рассержен. Он в бешенстве!

Она негромко, но от этого не менее злорадно рассмеялась.

Вот только что-то не очень заметно, чтобы поблизости пряталась Ирен. Разве что та сидела в карете. Кстати, карета была дорогая – с позолоченными колесами и обитая снаружи алым бархатом. Возница под стать карете был в алом атласном костюме, и сбруя лошадей в упряжке тоже алая, нарядная. Головы лошадей украшены броскими пышными перьями.

Экипаж для особенных случаев, – решила про себя Жоржетта.

Рядом с экипажем изнывал от скуки мальчик, сидя на краешке большой корзины. Сперва Жоржетта не могла понять, что в той корзине, но любопытство раззадорило ее настолько, что она решилась подойти еще на десяток шагов, держась, однако, в тени ограды.

Она тянула шею, пытаясь разглядеть, и даже рисковала быть замеченной, пока не догадалась вдруг – это цветы. Ну да, какие-то мелкие цветки с белыми лепестками, похожие на полевые.

«Так это же маргаритки, которые он обещал показать! – осенило вдруг Жоржетту, и она снова ухмыльнулась. – Какая дешевая романтика…»

Задорные мысли Жоржетты были прерваны отчетливо звучащим в тишине ночи голосом возницы:

– Господин… мы здесь уже больше двух часов ждем. Ежели дама не явится, вы ведь все равно нам заплатите?

– Держи свои деньги, уймись только! – Госкар почти швырнул в мужчину мешочком со звонкими монетами.

Голос его был настолько груб и сердит, что озорное настроение Жоржетты окончательно испортилось. Ей даже стало несколько жалко Госкара: два часа здесь, на открытой площади – должно быть, он продрог до нитки.

Едва ли он стал бы так мучиться и сердиться, будь это все шуткой…

У Жоржетты мелькнула мысль выйти из своего укрытия и… разумеется не продолжить свидание, но хотя бы сказать ему, чтобы шел домой. Так ведь и правда простудиться недолго.

Но пока она решалась на это и думала, что скажет, возница вдруг снова заговорил, а Госкар, неожиданно разозлившись на что-то сказанное, развернулся и пнул корзину с цветами.

Маргаритки пучками, как были связаны, разлетелись по мостовой.

Жоржетта, потрясенно закрыв ладонью рот, смотрела, как этот странный и непонятный мужчина уходит в противоположную сторону, подняв отвороты жюстокора. Уже не таясь, она вышла из своего укрытия и рассеянно шла вперед, пока он совсем не скрылся из виду. Жоржетта остановилась как раз рядом с каретой, где возница и мальчишка, звеня монетами, пересчитывали заработок и не обращали на нее внимание.

У нее было ощущение, что она сделала что-то неправильное. Хотя, разве она могла поступить иначе? Ведь, даже, если допустить, что она чем-то зацепила Госкара, то все равно ответить она ему не сможет. Она замужем и любит мужа. Хоть муж ее и не любит, но все же…

Откуда тогда это невыносимо ощущение, что она совершила ошибку?

Жоржетта рассеянно присела на корточки и подняла с плит один из пучков маргариток: действительно, совершенно как те, что растут в Аквитании. И совсем свежие. Интересно, где Госкар ночью раздобыл маргаритки? Наверное, кучу денег за них отдал…

Тут же раздался негодующий окрик:

– Эй! – возница спрыгнул наземь. – Парень, шел бы ты подобру – это наши цветы!

Ее приняли за городского мальчишку – а значит, и церемониться не станут. Мысль выкупить у них цветы показалась неимоверно глупой, но рука уже сама тянулась к кошельку, привязанному к поясу.

– Сколько они стоят? – спросила Жоржетта.

Возница и мальчишка, переглянулись с улыбками – то ли обнаружив, что парень говорит женским голосом, то ли еще каким-то мыслям. Ответил снова возница – весьма учтивым тоном:

– Двадцать су, и забирайте вместе с корзиной.

– Да за двадцать су можно купить превосходную телячью вырезку! – вскрикнула Жоржетта, поражаясь их жадности.

Те уже откровенно смеялись.

Злясь и на себя, и на Госкара, и на этих двух, что вынуждена платить такие деньги за цветы, которые и так ей предназначались, Жоржетта надменно отсчитала двадцать су. Еще через четверть часа она собрала в корзину маргаритки – по крайней мере, те, что уцелели – и направилась в гостиницу.