Текст книги "Милая Шарлотта (СИ)"
Автор книги: Анастасия Логинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Глава 27. ГЕРЦОГ И ГЕРЦОГИНЯ ДЕ МОНТЕВИЛЬ
Герцогиня де Монтевиль, вернувшись в Лувр, сразу направилась в покои мужа. Королевский дворец, а в особенности его обитателей – лживых, порочных, алчных придворных, любимым занятием которых было плести интриги, она переносила с трудом. Гораздо милее был ей Фонтенуа-ле-Шато, родовой замок ее мужа, окруженный просторными лугами и самым чудесным на свете воздухом. Замок, где она была единственной и полновластной хозяйкой. Ах, как было бы чудесно, если бы Филипп согласился оставить Двор и уехать туда…
Добравшись до комнат и не найдя возле двери лакеев, герцогиня сама постучала, прежде чем войти. Дверь открылась в то же мгновение.
– Дорогой, так больше не может продолжаться! – Мимо мужа проплыла герцогиня в его покои.
Муж – Филипп де Лебрен герцог де Монтевиль – не так давно покинул бал и еще не успел переодеться ко сну: только снял расшитый жемчугом жюстокор, оставшись в одной батистовой сорочке. Герцогиня невольно залюбовалась им, настолько ее любимый был хорош: тонкий, изящный, словно юноша, с небесного цвета глазами и светло-русыми волосами, завитыми и спускающимися на плечи мягкими волнами. «Мой ангел», – называла его герцогиня в минуты нежности.
Под стать супругу герцогиня была блондинкой с фарфорово-белой кожей и пикантной родинкой на щеке. При Дворе она считалась красавицей, недоступной – к сожалению многих – потому что все знали, сердце ее раз и навсегда отдано мужу.
Сам король не раз ставил идеалистический союз герцога и герцогини в пример своим подданным. Просто невозможно позволить де Тресси разрушить все своими нелепыми притязаниями!
– Ваш кузен, герцог де Тресси, – горячилась герцогиня, спешно пересекая гостиную, – позволяет себе слишком многое! Он преследовал меня сегодня в саду Тюильри – если так будет продолжаться и дальше, мне небезопасно будет покидать свои комнаты!… Позвольте, вы ждете кого-то?
Герцог во время ее пылкого монолога несколько раз оглядывался на дверь, ведущую в коридор. Но поспешил заверить супругу:
– Душа моя, разумеется, нет… Успокойтесь, прошу вас, и сядьте. – Герцог нежно взял ее руки в свои и помог устроиться в кресле напротив камина. – Поведение де Тресси переходит всякие границы – обещаю вам, что в ближайшее время я поговорю с ним и решу этот вопрос. Вы очень взволнованы, разрешите мне велеть лакею принести вам вина?
– Нет, ангел мой, – отмахнулась герцогиня, – мне не нужно вина. И я боюсь, что простым разговором вы ничего не добьетесь. – Она снова встала и, любовно заглядывая в глаза мужу, попросила: – Быть может, нам лучше уехать? В Фонтенуа-ле-Шато? Зажить свои двором, не зависеть больше от воли короля…
– Нет, душа моя, это исключено, – твердо сказа герцог и снова оглянулся на дверь. – Вам лучше пойти спать. Завтра, я уверен, вы поймете, что все не так уж плохо.
Герцогиня внезапно насторожилась. История с домогательствами де Тресси действительно отошла сейчас на второй план:
– Филипп, что происходит? Кто должен прийти к вам?
Герцог не нашелся, что ответить, и на несколько мгновений в апартаментах повисла тишина. Лицо мужа в этот момент было таким взволнованным и, пожалуй, даже виноватым, что герцогиня не знала, что и думать.
Только сейчас она заметила, что на всех столиках в гостиной вазы с цветами, а сама комната буквально окурена восточными благовониями – будто Филипп кого-то ждал. Женщину…
– Душа моя, я могу все объяснить вам…
Именно в этот момент в дверь постучали.
Герцогиня, не сводя с мужа рассеянного взгляда, сама пошла открывать, почти уверенная, что увидит сейчас первую куртизанку Лувра Франсуазу де Шомон, или эту выскочку Ирен де Сент-Поль, которая что только не вытворяла на сегодняшнем балу, чтобы обратить на себя внимание Филиппа!
– Заказ для Его Светлости, – на пороге стоял всего лишь придворный ювелир и держал в руках увесистый ларец.
– Филипп, здесь… – обернулась герцогиня к мужу, и тот, оттеснив ее, сам принял ларец.
– Душа моя, право, я не ждал, что вы придете так рано – рассчитывал сам навестить вас позже. – Герцогиня уже поняла свою ошибку, и от стыда, что она так плохо подумала о муже, ее щеки даже загорелись красным. Сейчас, когда Филипп откинул крышку ларца и дал ей рассмотреть гарнитур из серег и ожерелья, герцогиня могла только ахнуть от восторга. – Позвольте, я помогу вам.
Он, убрав ларец, сам застегнул на ее шее ожерелье. От герцогини не укрылось, как дрогнули его пальцы, когда коснулись ее кожи. Она все еще желанна для своего мужа – это очевидно.
И не взглянув на себя в зеркало, потому как глаза Филиппа говорили лучше всяких зеркал, Жизель опустилась на софу, увлекая за собой мужа и даря ему жаркий поцелуй.
– Душа моя, быть может, нам лучше пройти в спальню?
– Как вам будет угодно, мой ангел, – шепнула Жизель, когда супруг в порыве уже подхватил ее на руки, толкая ногой дверь спальни.
И в этот момент к ним снова постучали.
– Как не вовремя… Кто там? – снова разволновавшись, Филипп оставил супругу и метнулся к двери.
– Именем короля!… – Из-за плеча мужа Жизель видела, как у двери толпятся несколько людей в военной форме. Один из них протянул некую бумагу растерянному герцогу и решительно прошел в комнату. Увидев Жизель, он попытался изобразить вежливость – впрочем, не слишком удачно: – Мое имя Ксавье дю Пюррон, начальник Тайной службы при Его Величестве. Прошу прощения, сударыня, но нам велено обыскать комнаты всех приближенных к Его Величеству.
Солдаты уже ввалились в гостиную и, не стесняясь, передвигали мебель, трогали дорогие Жизель вещицы, а один даже разбил вазу с цветами.
– Господи, что вы ищете? – перепуганная Жизель жалась к мужу и чуть не со слезами следила за действиями солдат.
– Дело государственной важности, сударыня, иначе мы бы не осмелились вас беспокоить, – объяснил дю Пюррон. – Три дня назад нами были задержаны люди – испанцы, которые сознались в том, что готовили заговор против Его Величества. Так же они сознались, что имели сообщников – здесь, во дворце.
С этими словами дю Пюррон так въедливо и сурово посмотрел в лица обоих супругов, что Жизель тут же подумала, что они – первые подозреваемые. Не выдержал и герцог:
– Немыслимо! Я много лет служил на благо Его Величества, уж не хотите ли вы сказать, что я…
– Я ничего не хочу сказать, сударь! – грубо прервал его дю Пюррон и добавил уже спокойнее. – Пока не найду доказательств. Кстати, что это за письма?
– Это личная переписка, – вскричал герцог.
– Именем короля она изымается, – безапелляционно заявил дю Пюррон.
Герцог мог только покачать головой и горестно выдохнуть:
– Готов поклясться, что здесь не обошлось без этого мерзавца де Тресси! Это он натравил вас на меня?!
Ответом его не удосужили.
Час спустя, перевернув гостиную, спальню и кабинет герцога вверх дном, солдаты покинули супругов.
– Филипп, ты и правда считаешь, что де Тресси, твой кузен, может быть замешан в этом ужасном заговоре? – едва слышно спросила Жизель мужа.
Она смотрела глазами, полными слез, и выглядела сейчас такой маленькой и беззащитной, что Филипп не мог ни о чем думать, кроме этой обворожительной женщины.
– Откуда я могу знать, – только и сказал он. – Но, если окажется, что это так – я не удивлюсь. От этого человека всего можно ожидать. Душа моя, мне кажется, нам помешали.
Герцог положил ладони на талию супруги и притянул к себе, но та ненавязчиво его оттолкнула:
– Ангел мой, но не здесь же… не теперь… – Комнаты и впрямь были непригодны для сердечных дел до ближайшей уборки.
– Да, я не подумал. Пройдемте в ваши комнаты?
– Непременно. Вы выходите первым – я за вами. Мне нужно привести себя в порядок, ангел мой.
– Да-да, я жду вас.
Герцог вышел, а Жизель, начав поправлять перед зеркалом растрепанную прическу, вдруг передумала и приблизилась к столику, у подножия которого лежала перевернутая шкатулка из-под украшений. Сами драгоценности, солдаты, разумеется, тронуть не посмели, зато шкатулку едва ли не разобрали на части. Но больше Жизель волновала сейчас маленькая бумажная карточка, что выпала из ларца, еще при обыске.
«Обворожительная Ирен, эти камни ничто по сравнению с красотой Ваших глаз. Люблю вас и обожаю, Филипп».
Прочтя это, Жизель неожиданно спокойно для себя положила карточку на место, а сама начала еще тщательнее убирать волосы. Думала она в этот момент о том, что любящая жена после обнаружения подобной записки должна бы устроить скандал супругу и потребовать объяснений. Но так же она думала о том, что никогда не признается супругу, что нашла эту записку, потому что это будет означать конец их идеалистического брака: подобно большинству придворных, они будут числиться мужем и женой, а видеться лишь на балах, да и то нехотя.
К этому Жизель была не готова. Она, не смотря ни на что, любила супруга, да и он ее любил – она видела это по его глазам и по пылкости объятий. А профурсетки вроде Ирен – забава на одну ночь, и не более. Нужно быть выше этого.
Гордо вскинув голову, герцогиня покинула апартаменты и направилась в комнаты, где ждал ее муж.
Глава 28. РАССУЖДЕНИЯ В МАЛОЙ ГОСТИНОЙ
Мадам Жоржетта де Руан сидела на софе, обитой практичной и немаркой темно-синей шерстю, в малой гостиной Шато-де-Руан. Название «малая» подразумевало, что есть еще и большая гостиная – так и думали гости, посещающие замок, потому прощали хозяевам простоту, с которой обставлена эта комната. Ведь все знали, что господа де Руан хоть и живут очень скромно, но являются весьма достойными и благородными людьми. Ах, сколько сил приложила Жоржетта, чтобы люди так думали…
Жоржетта объявила о своем замужестве отцу лишь после венчания – такова была просьба Шарля. Батюшка сперва оскорбился за неуважение к себе, но уже на следующий день посетил Жоржетту и сказал, что понимает, почему Шарль этого требовал.
– Верно, мсье де Руан хочет, чтобы ни у кого не возникло мыслей, будто он женился на тебе из-за приданного. Ох уж эти южане: нищие, но гордые… Что ж, крошка, передай своему супругу, что хочет он того или нет, но я не допущу, чтобы мои дочь и внуки в чем-то нуждались.
Жоржетта ничего передавать Шарлю не стала, ибо о гордости его знала куда лучше, но деньги, регулярно получаемые от отца, прятала в укромном месте, тратя их весьма сдержанно. Она и не думала покупать платьев или драгоценностей, но платила ими крестьянам за благоустройство земель и домашним слугам, которых заставляла лгать Шарлю, что те работают лишь за еду.
То же самое говорили мужу и строители: Жоржетта твердо решила облагородить замок, чтобы в нем было хотя бы десяток комнат, пригодных для жилья.
Очень скоро Жоржетта поняла, что напрасно считала своего мужа дураком: один из ее тайников ему удалось обнаружить.
– Мы же договаривались, Жоржетта, – произнес Шарль, глядя на мешочки с золотом, – если вам было невмоготу отказаться от прежней жизни, то почему вы не сказали об этом сразу?
И впрямь, сейчас Жоржетта понимала, что Шарль женился бы на ней в любом случае – ее согласие или несогласие взять приданое на это бы точно не влияло. Но тогда она думала иначе.
– Шарль, – мягко сказала она, – нам нужны эти деньги. Уверяю вас, никто не подумает ничего дурного, если мы примем приданое, которое и так нам причитается.
– Мне дела нет до того, кто что подумает, – хмуро ответил муж. – Поступайте, как знаете.
Больше он к этой теме не возвращался и вроде бы даже позволил Жоржетте свободно принимать деньги от отца. Вот только было еще одно обстоятельство.
Зная, что обычно мужчины боготворят своих матерей, молодые жены стараются во всем походить на свекровей. Обычно, но, увы, не в молодой семье господ де Руан. Покойная Маргарита де Шато-Тьерри была болезненно зависима от своих родителей и от их денег, а значит, Жоржетте нужно во чтобы то ни стало доказать Шарлю, что ей нужен только он, а никак не комфортная жизнь. Потому тем же вечером она сообщила мужу, что больше не станет брать денег у отца.
Увы, Жоржетта не продержалась и недели. Она не готова была к бедности. Не могла спать ни на чем другом, кроме шелковых простыней и пуховых подушек. Не могла есть грубую пищу вместо изысканных блюд, приготовленных из качественных продуктов именитыми кулинарами. Все ее существо переворачивалось при мысли, что ей придется надеть заштопанные чулки, или что где-то на ее нижней юбке, даже не видимой постороннему глазу, имеется маленькое пятнышко грязи. А стирать самой… Жоржетта не считала себя белоручкой, но стирать самой… нет уж, это слишком!
А главное, она упорно не могла понять, почему должна отказывать себе в удовольствиях, имея для них средства!
В результате она продолжала прятать деньги от мужа, делая вид, что не замечает, что Шарль прекрасно осведомлен об этом.
Пожалуй, это было единственное, что несколько омрачало семейную жизнь господ де Руан. Хотя нет, спустя месяца два после венчания случилось еще кое-что.
Однажды Жоржетта сидела в библиотеке и мучительно пыталась понять, почему триста ливров, которые она отсчитала третьего дня Бернару, чтобы тот выдал их строителям на покупку стройматериалов для западной стены, уже полностью потрачены. Это при том, что стройматериалов куплено всего ничего – и на два туаза в высоту не хватит… А ведь это очень большая сумма! Строители решили ободрать ее как липку? Или это Бернар вконец обнаглел, таская господские деньги уже по-крупному? А может, цены на камень и правда резко взлетели?
Верно, нужно собраться и самой съездить на рынок.
Именно в этот момент дверь в библиотеку скрипнула, послышались мягкие шаги Шарля, а после он положил на ее стол книгу.
«Канцоньере». Петрарка, – прочитала Жоржетта на обложке.
– Ах, Шарль, вы знаете, что я очень уважительно отношусь к поэзии, но, право, сейчас мне не до этого, – отмахнулась мадам де Руан.
Шарль, однако, был мрачен лицом и явно не намеревался зачитывать ей сонеты, посвященные возлюбленной поэта Лауре.
– Жоржетта, помните тот день, когда меня посадили в острог, а вы по моей просьба ездили к Легаре забрать кое-какие письма?
«Кое-какие…» – повторила про себя Жоржетта, и отчего-то ей стало не по себе.
– Разумеется, помню, – ответила она вслух, – а что случилось?
– Вы сказали, что потеряли их в лесу по дороге. Но, Жоржетта, те письма были вложены между страниц этой книги. Книгу я купил сегодня утром.
И в этот же момент сердце Жоржетты пропустило удар – она знала, что когда-нибудь правда раскроется. Впрочем, что это она разволновалась: мало ли существует экземпляров Петрарки. И даже подумала с укоризной, что в доме лишнего экю нет, а Шарль тратит деньги на стишки, которые читал уже тысячу раз!
– Вы уверены, что это та самая книга, может быть…
– Та самая. Здесь дарственная надпись, сделанная рукой моего деда – эта книга бала свадебным подарком моей бабушке.
И продолжал смотреть в глаза Жоржетте своим серым взглядом – прямым и печальным. Жоржетта не сдавалась.
«Главное, быть уверенной, и он успокоится».
– Значит, кто-то подобрал эту книгу в лесу, а потом продал вам. И вообще, дочь Мишеля Легаре передала мне письма от… – она добавила яда в голос, – от вашей ненаглядной Шарлотты без этой книги. Они были просто перевязаны тесьмой. Эту пачку я и потеряла. Я не понимаю, вы меня в чем-то обвиняете?
Но почему-то ее доводы – вполне здравые – на Шарля не действовали. Он смотрел на нее так, будто вовсе не слышал:
– Я купил эту книгу у самого Мишеля Легаре. Он рассказал мне, что вы отправили его единственную дочь в монастырь. После этого он запил, забросил работу и вынужден распродавать вещи из дома. Жоржетта, почему вы отправили Лили в монастырь и не сказали мне об этом?
Мадам де Руан, покраснев до кончиков ушей, как раз выдумывала новый довод, когда Шарль задал еще один вопрос:
– Жоржетта, ведь вы не теряли эти письма? Вы отдали их мадемуазель д'Эффель, не так ли?
Лгать снова казалось бесполезным. Жоржетта, поднявшись со стула, и любовно глядя на мужа, ответила:
– Да, я отдала их Шарлотте.
И тут же об этом пожалела: нужно было лгать, лгать до последнего, потому что Шарль, как оказалось, и сам не был до конца уверен в своем предположении. Он и рад был ошибиться.
– Шарль… – подалась к нему Жоржетта.
Но он отшатнулся от нее, как от чумной. А потом, плотно сложив губы, смотрел куда-то мимо Жоржетты.
– У меня к вам единственная просьба, мадам, – наконец, молвил он. – Возьмите кузнеца Легаре к нам на стройку. Это самое малое, что мы можем сделать после того, как испортили ему жизнь.
– Конечно, дорогой! – поспешно кивнула Жоржетта.
Она считала безумием в их положении тотального безденежья брать на работу пьяницу, но сейчас готова была хоть разбойника с большой дороги взять себе в лакеи – лишь бы муж ее простил. Решив, что гроза миновала, она сложила молитвенно руки и попыталась объяснить:
– Шарль, поймите меня, я так любила вас, так любила…
– Прекратите! – крикнул Шарль, полоснув по ней острым, как лезвие взглядом. – Вы знаете толк в бухгалтерии, – он размашистым движением смахнул со стола счета Жоржетты, отчего те бабочками разлетелись по комнате, – вы умеете загнать зверя в ловушку на охоте и знаете, как заставить мужчину жениться на себе, но вы не черта не знаете ни о жизни, ни о чувствах! Так молчите о них!
Из этого потока несправедливых обвинения Жоржетта выхватила только одну фразу:
– Женить на себе? Уж не хотите ли вы сказать, что я пришла к вам тогда ночью, чтобы вынудить вас жениться?!
– А для чего еще вы могли прийти той ночью? Для чего прицепили к платью розу и для чего притворились Шарлоттой? Какой реакции вы от меня ждали? Что я скажу вам: «все было прекрасно, крошка, увидимся как-нибудь еще»?!
Жоржетта очень хотела расплакаться сейчас, но не могла. Так больно ей никто еще никогда не делал.
– Я ни о чем не думала тогда. И ничего не ждала от вас…
– Довольно! – поморщился Шарль. – Вы даже в беспамятстве, при смерти будете думать и просчитывать реакцию людей. Вы по-другому не умеете.
А потом он ушел, оглушительно хлопнув дверью.
Жоржетта еще долго сидела в библиотеке, уронив лицо в ладони и мечтая расплакаться. Чтобы хотя бы самой себе доказать, что она вполне способна на чувства, и что ее могут ранить слова. Но вместо этого сумела прийти к выводу, что Шарль не так уж и неправ. Не в том, разумеется, что она его не любит, а в том, что предполагала финал с замужеством, когда явилась тогда в Шато-де-Руан.
Недаром ведь она даже ни разу не спросила, любит ли он ее. Не спросила, потому что и так знала ответ: так зачем расстраивать себя лишний раз?
Вот и сейчас, вместо того, чтобы изводить себя самоедством, нужно взять себя в руки и выяснить, наконец, куда делить эти триста ливров…
К слову сказать, ни той ночью, ни в последующие Шарль больше не пришел к ней. Но Жоржетте еще казалось, что не все так плохо: ведь муж не покинул ее, не помчался тотчас в Париж, объясняться с Шарлоттой. Хотя, на тот момент она была лишь помолвлена с бароном, но не замужем за ним.
Быть может, он не поехал к ней потому, что больше не любит? И потому, что надеется на счастье с законной женой?
Со временем эти неприятности, кажется, позабылись. Жоржетта на деньги отца нанимала рабочих, которые за год с небольшим привели Шато-де-Руан в довольно сносный вид. Шарль помогал ей, как мог: руководил земледельческими работами на полях, о сборе урожая волновался, как о собственном дитя. А особенной его гордостью стали виноградники, которые он организовал сам лично – даже без помощи и денег Жоржетты. Сам отыскал в записях своих предков рецепты вин, которые настаивали в Шато-де-Руан много лет назад. Когда он прохаживался по погребам замка, где уже томилось вино в дубовых бочках – право, вы глядел он совершенно счастливым.
Забавно, но эта его деятельность даже начала приносить некоторый доход. Вот и славно. Жоржетта всегда знала, что, когда мысли заняты работой, а тело физическими нагрузками, времени для разного рода глупостей вроде размышлений и самоедства просто не остается.
Хорошо поработав, пару раз в неделю молодые супруги велели загнать дикого зверя – кабана или лося – и славно охотились на пару.
Что бы там ни было, муж и жена бесконечно уважали друг друга и имели достаточно рассудка, чтобы простить некоторые оплошности своей половины. Право, у обоих они присутствовали с избытком.
Глава 29. НАСЛЕДНИК
Жоржетта настолько глубоко ушла мыслями в воспоминания, что вздрогнула, когда дверь за ее спиной отварилась. Это был Шарль. Глаза его возбужденно горели, а в руке он бережно нес кубок с вином:
– Попробуйте, – буквально силой заставил он Жоржетту отхлебнуть глоток. – Это из новой бочки: здесь одна часть Саперави и две части Каберне-Совиньон [13] [13] Сорта красного винограда, растущие в основном в районе Бордо
[Закрыть]. Чувствуете этот вкус? Почти нет сладости, но зато такой восхитительный аромат черного перца… вы чувствуете? Более терпкий и более глубокий. И это всего лишь после трехмесячной выдержки, представьте, что будет через год!
– Шарль, Шарль, – уклонилась от очередного глотка Жоржетта, отводя его руку с кубком, – я знаю, что в этот час вы всегда на виноградниках, и я бы ни за что не решилась оторвать вас, если бы не желала сообщить вам нечто очень важное. Это изменит всю нашу жизнь, Шарль!
– Я весь во внимании! – не успела Жоржетта и моргнуть, как супруг уселся на столешницу, которую она выписывала из Флоренции.
– Здесь пять стульев! – невольно вскрикнула Жоржетта. – Умоляю вас, сядьте на один из них. А лучше постойте пока, потому что после посещения виноградников вы, как я вижу, не успели переодеться.
Покачав головой, Шарль поднялся и покорно встал у стены, заметив:
– У меня сегодня такое хорошее настроение, дорогая супруга, что даже вы мне его не испортите. Так что случилось?
Жоржетта улыбалась в ответ:
– И у меня сегодня прекрасное настроение, Ваше Сиятельство, которое вам испортить тоже не под силу.
– Как вы меня назвали? – скептически приподнял бровь Шарль.
– Ваше Сиятельство, – выразительно повторила Жоржетта, прохаживаясь по гостиной. – Буквально час назад в замок доставили прелюбопытнейшее письмо, в котором говорится, что ваш кузен – нынешний маркиз де Шато-Тьерри – дрался на дуэли и погиб. К несчастью, разумеется. Но для нас с вами это открывает чудесные перспективы, ведь ваш кузен не был женат, у него нет детей, ровно как и других родственников. Вы получите маркизат, Шарль!
Брови мужа вернулись на место, и в некоторой задумчивости он отхлебнул из того же кубка. По мере того, как лицо его просветлялось, а в глазах снова появлялась мечтательность, Жоржетта к неудовольствию поняла, что сейчас Шарля куда больше волнует это его вино.
– Шарль, вы что, не понимаете! – вскричала она. – Нотариус пишет вам, что вы – единственный наследник. Все, что вам нужно сделать, так это заявить о своих правах на наследство!
– Вероятно, для этого придется ехать в Париж, а это значит целый месяц – вон из жизни. А у нас, между прочим, сбор урожая на носу. И самое главное… Жоржетта, неужели вы думаете, что маркизат действительно достанется нам? Мою матушку лишили наследства, стало быть, все ее потомки, включая меня, даже претендовать ни на что не могут.
– Да, но нотариус написал!…
– Нотариусу важно получить свой процент за ведение дел! Но не он решает судьбу титула де Шато-Тьерри. С маркизатом моего кузена поступят так же, как и с другими землями, лишившимися владельца – он станет владением короля.
Жоржетта почти без сил опустилась на софу. Временами они с мужем как будто менялись местами: она становилась наивной мечтательницей, а он трезвомыслящим и мудрым. Разумеется, Шарль прав. Король уже не первое десятилетие радеет за укрепление своей власти и планомерно, любыми способами выбивает почву из-под ног у крупных землевладельцев, вынуждая их обитать при его Дворе, забрасывая свои земли.
Никто им не позволит завладеть маркизатом.
– Шарль, мы должны хотя бы попытаться, – негромко сказала она все же. – Иначе всю жизнь будем жалеть, что упустили этот шанс. Поедем, прошу вас…
Шарль, отойдя от стены, которую подпирал уже четверть часа, устало опустился рядом с женой.
– Если вы настаиваете, то можно и съездить в Париж. В самом деле, не посадят же нас в Бастилию за попытку?
Шутку о Бастилии Жоржетта сочла неудачной, но, в общем-то, мыслила так же, как ее муж.
Приготовления к отъезду в Париж заняли у супругов де Руан больше месяца. Шарль тянул время, потому что хотел лично проконтролировать сбор винограда, а Жоржетта – что совершенно ей не свойственно – из всех доступных источников пыталась узнать, что нынче носят в столице. У нее имелось немало платьев красивых и модных еще год назад, но мода так переменчива… Жоржетта не сомневалась, что наряды ее давно устарели, а денег на новые почти не было – нужны средства, чтобы добраться до Парижа, чтобы снять там жилье, да и мало ли какие еще возникнуть расходы.
Другой вопрос – почему вдруг Жоржетту стало волновать то, как она выглядит? Ведь она отлично знала, что красавицей ее не сделает ни одно платье, кроме того она и так замужем – к чему прихорашиваться?
Все эти мысли роились в ее голове на фоне осознания неизбежности встречи с Шарлоттой д'Эффель. Они с Шарлем непременно встретят ее в Париже, по-другому и быть не может… Разумеется, Шарлотта, которая будет разодета по первой моде, которая будет блистать красотой и купаться во внимании мужчин, непременно отметит, что счастья Жоржетте ее брак не принес. Еще и пожалеет ее. А хуже всего – сделает вывод, что составила куда более удачную партию, выйдя за барона!
Боже… ей ведь еще придется делать реверанс перед Шарлоттой, потому что та нынче – титулованная особа, а Жоржетта – никто.
Придя к этой мысли, Жоржетта даже решила вдруг никуда не ехать – она не перенесет насмешек со стороны этой девчонки, просто не перенесет… Или нет, нужно поехать. Нужно потратить последние деньги и сшить хотя бы несколько подходящих платьев. И изо всех сил изображать с Шарлем счастливый брак!
Что Шарль думает о возможной встрече с Шарлоттой – предположить сложно. Вероятно, он рассчитывает, что не столкнется в Париже с ней, или же ему все равно. А, быть может, он умело скрывает свое волнение?
Выехали шевалье и мадам де Руан в конце сентября. Для дороги была арендована самая простая карета – неудобная, скрипучая, в щели которой постоянно задувал ветер. Жоржетта, плохо переносящая холод, с головой куталась в плащ и ежеминутно спрашивала, скоро ли постоялый двор. Впрочем, на стоянках было не лучше: промерзшие комнаты, сквозняки и мыши…
Еще и Шарль! То норовил прикрыть ее своим плащом, пропахшим костром, запах которого она не переносила, то платил хозяевам таверны вдвое больше, надеясь, что мерзавцы станут лучше топить ее комнату.
Уже под Лиможем [14] [14] Город во Франции, столица провинции Лимузен
[Закрыть], когда Шарль в тысячный раз спросил у нее, не лучше ли взять более комфортную – читать дорогую – карету, Жоржетта не выдержала и сорвалась:
– Это все вы виноваты, Шарль! Мы могли выехать еще месяц назад, когда стаяла прекрасная погода – но нет, вам же ваши виноградники дороже всего на свете! Что ж, радуйтесь, знатное вино, должно быть, получится!
– Уж не мелочитесь, Жоржетта, во всем виноват мой кузен, которому вздумалось умирать в конце лета!
Таким образом, от Лиможа супруги ехали в угрюмом молчании, рассевшись в противоположных углах кареты и таращась в окно.
Оба в этот момент остро жалели, что с ними не поехал Бернар. Потому что, во-первых, каждый из супругов был отчего-то уверен, что именно у него с Бернаром доверительно-дружеские отношения, а во-вторых, мсье фон Дорну неведомым образом всегда удавалось мирить господ. Но проживание в Париже и так недешево, чтобы тратиться еще на одного человека, да к тому же и за хозяйством нужно кому-то присматривать – так что Бернара оставили в Шато-де-Руан.
Казалось бы, хуже быть и не может, но, когда до въезда в Париж оставалось меньше суток, карета, давно уже дышащая на ладан, но все же преодолевшая пол-Франции, приказала долго жить.
Случилось это так: ночной ливень размыл и без того непроходимые дороги близь Иль-де-Франс [15] [15] Центральная область Франции, охватывающая Париж и ближайшие пригороды
[Закрыть], и едва скрылась за горизонтом деревня, где ночевали господа де Руан, карета намертво застряла в яме наполненной дождевой водой.
– Шарль, мы торчим здесь уже больше часа! – дрожа под моросящим ледяным дождем, страдала Жоржетта. – Я написала нотариусу, что мы будем у него завтра к полудню, мы не можем опоздать… Сделайте хоть что-нибудь, вы же мужчина! Боже, ну почему, почему, почему вы даже такую мелочь сделать не в состоянии!
Шарль, до пояса перепачканный ошметками свежей грязи, пытался в этот момент вытащить карету из ямы на пару с кучером. Впрочем, без особого успеха.
– Душа моя, к чему вам карета, когда вы спокойно можете добраться на своей метле! – не оборачиваясь, бросил ей муж.
Жоржетта побелела от злости и, не подобрав даже юбки, потому как все равно по колено была в грязной жиже, лишенной всякого изящества походкой направилась обратно по дороге.
– Куда вы, душа моя, Париж в другой стороне! – крикнул ей Шарль.
– Все равно! Быть может, мне повезет, и я нарвусь на разбойников! – оборачиваясь, съязвила Жоржетта.
Шарль еще что-то кричал, пытаясь ее остановить, но она не слушала. Направлялась Жоржетта обратно в деревню в надежде позвать помощь.
Но не успела мадам де Руан сделать и пары шагов, как увидела мчащуюся ей навстречу карету, запряженную парой лошадей. Сперва ей показалось, что она и правда накликала беду, вспомнив разбойников, потому что карета была самая простая – грязная, темно-коричневого цвета, без гербов и лакеев. Жоржетта, застыв на обочине, даже начала читать слова молитвы, когда карета сбавила скорость, приближаясь к ней, а потом и вовсе остановилась.
Жоржетта не была уверена, что это не разбойники, даже когда полог кареты подняли, и наружу выглянул загорелый молодой мужчина – без парика, но вполне прилично одетый.
– Что случилось? На вас напали, мадемуазель? – обеспокоенно спросил он.
– Нет-нет, все хорошо! – Жоржетта подумала, что выглядит сейчас и впрямь, как вырвавшаяся из ада, и начала убирать за уши волосы из рассыпавшейся прически. И тут же спохватилась: – Хотя нет, все не так уж хорошо: наша карета застряла и…
Но мужчина, не дослушав ее, весьма невежливо махнул рукой в сторону кареты:
– Посидите внутри, мадемуазель, я все улажу.
Жоржетта распахнутыми глазами смотрела, как он направился в сторону Шарля, даже не интересуясь ее мнением. Отсиживаться, разумеется, она не стала, а торопливо засеменила следом.
Следующие четверть часа четверо мужчин, включая обоих кучеров, безуспешно пытались вытащить карету, но колесо слишком глубоко ушло в размытую землю.
– Это бесполезно… – изрек, наконец, их новый знакомец. И Шарль, и кучера, как по команде тоже оставили попытки и принялись утирать пот со лба. Было в голосе и тоне этого господина нечто такое, что слушались его беспрекословно. Он продолжил, полуобернувшись к Жоржетте: – Верно, вы направляетесь в Париж, мадемуазель? Нам по пути, так что я с удовольствием подвезу вас и вашего лакея… а кучеру мы вышлем подмогу на ближайшем постоялом дворе.
