Текст книги "Король гордости (ЛП)"

Автор книги: Ана Хуан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Перед ним, спиной ко мне, и ее пальцы летали по клавишам со скоростью, от которой у меня почти кружилась голова, сидела Изабелла. Она вступила в заключительную часть сонаты.

Громкая трель возвестила о начале первой темы, которая скручивалась, растягивалась и переворачивалась с ног на голову на протяжении следующих двухсот с чем-то тактов. Затем наступила тишина, перерыв перед тем, как зазвучала вторая тема хора.

Мягкий, завораживающий, исполненный достоинства…

Пока первая тема не ворвалась снова, ее стремительные ноты не пронеслись по более спокойному существованию ее преемника с такой силой, что вторая не могла не загнуться. Две темы переплетались друг с другом, их темпераменты были диаметрально противоположны, но необъяснимо прекрасны, когда они соединялись, поднимаясь все выше и выше…

Затем погружение, грандиозный финал свободного падения, который сорвался со скалы в великолепном всплеске двойных трелей, параллельных гамм и скачущих октав.

На протяжении всего этого я стоял, застыв всем телом, а мой пульс бешено колотился от полной невозможности того, чему я был свидетелем.

Я уже играл эту сонату раньше. Десятки раз. Но ни разу это не звучало так. Финальная часть должна была быть пропитана печалью, эмоционально истощающие двадцать минут, которые заслужили скорбные оценки от комментаторов. И все же в руках Изабеллы это превратилось во что-то возвышающее, почти радостное.

Конечно, ее техника не была идеальной. Она слишком сильно налегала на одни ноты, слишком легко – на другие, и ее управление пальцами было недостаточно развито, чтобы передать все мелодические линии. Несмотря на все это, она совершила невозможное.

Она приняла боль и превратила ее в надежду.

Последняя нота повисла в воздухе, затаив дыхание, прежде чем исчезнуть, и все стихло.

Заклинание, удерживающее меня в плену, дало трещину. Воздух снова наполнил мои легкие, но когда я заговорил, мой голос звучал грубее, чем обычно.

– Впечатляет.

Изабелла заметно напряглась, прежде чем последний слог слетел с моих губ. Она резко обернулась, на ее лице отразилась тревога. Когда она заметила меня, то расслабилась только для того, чтобы через секунду снова напрячься.

– Что ты здесь делаешь?

Уголки моего рта приподнялись от удивления.

– Это я должен был задать тебе этот вопрос.

Я не стал раскрывать тот факт, что знал, что она месяцами пробиралась в фортепианную комнату. Я обнаружил это случайно однажды ночью, когда допоздна засиделся в библиотеке и вышел как раз вовремя, чтобы застать Изабеллу выскальзывающей с виноватым выражением лица. Она не заметила меня, но с тех пор я несколько раз слышал, как она играет. Библиотека находилась прямо рядом с фортепианной комнатой; если бы я сидел у стены, разделяющей их, я мог бы слышать слабые мелодии, доносящиеся с другой стороны. Они служили странно успокаивающим саундтреком к моей работе. Однако сегодня был первый вечер, когда я услышал, как она играет что-то столь сложное, как «Hammerklavier».

– Нам разрешено пользоваться комнатой в нерабочее время, если здесь больше никого нет, – сказала Изабелла, вызывающе вздернув подбородок. – Который, я полагаю, существует и сейчас. – Она запнулась, ее брови сошлись в тугую букву V.

Изабелла двинулась, чтобы встать, но я покачал головой.

– Останься. Если только у тебя нет других планов на ночь. – Еще один невольный проблеск веселья. – Я слышал, неоновые скейт-вечеринки в наши дни в моде.

Румянец расцвел на ее щеках, но она подняла подбородок и пригвоздила меня полным достоинства взглядом.

– Невежливо подслушивать разговоры других людей. Разве тебя этому не учили в школе-интернате?

– Напротив, именно там происходит больше всего подслушиваний. Что касается твоего обвинения, я не уверен, что ты имеешь в виду, – сказал я мягким тоном. – Я просто комментировал тенденции ночной жизни.

Логика подсказывала мне, что я не должен общаться с Изабеллой больше, чем необходимо. Это было неуместно, учитывая ее занятость и мою роль в клубе. У меня также было тревожное чувство, что она была опасна – не физически, но каким-то другим образом, который я не мог точно определить.

И все же вместо того, чтобы уйти, как подсказывал мне здравый смысл, я сократил расстояние между нами и пробежал пальцами по клавишам пианино из слоновой кости. Они все еще были теплыми от ее прикосновения.

Изабелла расслабилась на своем месте, но ее глаза оставались настороженными, когда они последовали за мной в ее сторону.

– Без обид, но я не могу представить тебя в ночном клубе, не говоря уже о чем-то неоновом.

– Мне не нужно принимать участие в чем-то, чтобы понять это. – Я нажал на второстепенную клавишу, позволяя заметке сигнализировать о переходе к моей следующей теме. – Ты хорошо играла. Лучше, чем большинство пианистов, пытающихся исполнить «Hammerklavier».

– Я чувствую “но” в конце этого предложения.

– Но ты была слишком агрессивна в начале второй темы. Она должна быть более легкой, более сдержанной. – Это было не оскорбление, это была объективная оценка.

Изабелла приподняла бровь.

– Думаешь, что можешь сделать лучше?

Мой пульс участился, и знакомое пламя разгорелось в моей груди. Ее тон балансировал на грани между игривостью и вызовом, но этого было достаточно, чтобы широко распахнуть ворота моей конкурентоспособности.

– Можно мне? – Я кивнул на скамейку.

Изабелла соскользнула со своего места, а я занял освободившееся для нее место, отрегулировал высоту скамейки и снова прикоснулся к клавишам, на этот раз вдумчиво. Я сыграл только вторую часть, но я практиковался в «Hammerklavier» с детства, когда настоял, чтобы мой учитель фортепиано пропустил легкие пьесы и вместо этого научил меня самым сложным композициям. Было труднее войти в это без первого движения в качестве прелюдии, но мышечная память помогла мне пройти через это.

Соната закончилась грандиозным росчерком, и я удовлетворенно улыбнулся.

– Хм. – Изабелла казалась не впечатленной. – Моя была лучше.

Моя голова резко дернулась вверх.

– Прошу прощения?

– Извини. – Она пожала плечами. – Ты хороший пианист, но тебе чего-то не хватает.

Это чувство было настолько незнакомым и неожиданным, что я мог только вытаращить глаза, мой ответ затерялся где-то между изумлением и негодованием.

– Мне чего-то не хватает, – эхом повторил я, слишком ошарашенный, чтобы придумать оригинальный ответ.

Я лучшим в своем классе закончил Оксфорд и Кембридж, преуспел в теннисе и поло и свободно говорил на семи языках. Я основал благотворительную организацию для финансирования искусства в недостаточно обслуживаемых районах, когда мне было восемнадцать, и я был на быстром пути к тому, чтобы стать одним из самых молодых руководителей Fortune 500 в мире.

За тридцать два года моего пребывания на земле никто никогда не говорил мне, что мне чего-то не хватает.

Хуже всего было то, что при ближайшем рассмотрении Изабелла оказалась права.

Да, моя техника превзошла ее. Я точно ударил по каждой ноте, но пьеса не вдохновила... Ничего. Приливы и отливы эмоций, которые характеризовали ее исполнение, исчезли, оставив после себя стерильную красоту.

Я никогда не замечал этого, когда играл сам, но после ее выступления разница была очевидна.

Моя челюсть сжалась. Я привык быть лучшим, и осознание того, что я им не был, по крайней мере, не в этой конкретной песне, раздражало.

– Чего именно, по-твоему, мне не хватает? – Спросил я ровным тоном, несмотря на рой мыслей, вторгшихся в мой мозг.

Мысленное примечание: Заменить игру на фортепиано теннисом с Домиником, пока я не устраню эту проблему. Я никогда не делал ничего менее чем идеально, и это не было бы для меня исключением.

На щеках Изабеллы появились ямочки. Казалось, она получала огромное удовольствие от моего недовольства, что должно было привести меня в ярость еще больше. Вместо этого ее дразнящая усмешка почти вытянула из меня ответную улыбку, прежде чем я поймал себя на этом.

– Тот факт, что ты не знаешь, является частью проблемы. – Она шагнула к двери. – Ты разберешься с этим сам.

– Подожди. – Я встал и схватил Изабеллу за руку, не задумываясь.

Мы замерли в унисон, наши глаза встретились на том месте, где моя рука обхватила ее запястье. Ее кожа была мягкой на ощупь, и трепетание ее пульса соответствовало внезапному учащению моего сердцебиения.

Тяжелая, пропитанная напряжением тишина разрасталась вокруг нас, как гриб. Я был сторонником науки; я не верил ни во что, что бросало вызов законам физики, но я мог бы поклясться, что время физически замедлилось, как будто каждая секунда была заключена в патоку.

Изабелла заметно сглотнула. Крошечное движение, но этого было достаточно, чтобы законы встали на свои места и вмешался разум.

Время ускорилось в своем обычном темпе, и я отпустил ее руку так же резко, как и схватил ее.

– Прошу прощения, – сказал я, мой голос был напряженным. Я изо всех сил старался не обращать внимания на покалывание в моей ладони.

– Все в порядке. – Изабелла коснулась своего запястья, выражение ее лица было рассеянным. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты говоришь как статист из «Аббатства Даунтон»?

Вопрос прозвучал так далеко из левого поля, что потребовалось мгновение, чтобы до него дошло.

– Я... что?

– Статист из «Аббатства Даунтон». Знаешь, это шоу о британской аристократии начала двадцатого века?

– Я знаю это шоу.

– О, хорошо. Просто подумала, что дам тебе знать на случай, если ты этого не сделал. – Изабелла сверкнула еще одной ослепительной улыбкой. – Тебе следует попытаться немного расслабиться. Это могло бы помочь тебе в игре на пианино.

Во второй раз за эту ночь слова покинули меня.

Я все еще стоял там, пытаясь понять, как мой вечер прошел так неудачно, когда за ней закрылась дверь.

Только по дороге домой я понял, что ни разу не подумал о голосовании генерального директора или о сроках его проведения с тех пор, как услышал Изабеллу в фортепианной комнате.

ГЛАВА 4

– Мама спрашивала о тебе на днях, – сказал Габриэль. – Ты приезжаешь домой только раз в год, и она обеспокоена тем, что ты делаешь на Манхэттене...

Я нахмурилась, глядя на полупустую страницу передо мной, пока мой брат продолжал бессвязно болтать и уже пожалела, что ответила на его звонок. В Калифорнии было всего шесть утра, но его голос звучал бодро и собранно, как всегда. Вероятно, он был на беговой дорожке в своем офисе, читал новости, отвечал на электронные письма и пил один из своих отвратительных антиоксидантных коктейлей.

Тем временем я гордилась собой за то, что встала с постели раньше девяти. Сон оказался неуловимым после вчерашней встречи с Каем, но я подумала, что, может быть, только может быть, этого странного переживания будет достаточно, чтобы высвободить несколько предложений для моей рукописи.

Это было не так.

Мой эротический триллер о смертельно опасных отношениях между богатым адвокатом и наивной официанткой, превратившейся в любовницу, формировал в моей голове смутные очертания. У меня был сюжет, у меня были персонажи, но, черт возьми, у меня не было слов.

Что еще хуже, мой брат все еще говорил.

– Ты меня вообще слушаешь? – Его голос был пронизан в равной степени раздражением и неодобрением.

Тепло от моего ноутбука просачивалось сквозь брюки и проникало в кожу, но я едва замечала. Я была слишком занята, придумывая способы заполнить все это пустое пространство, не написав больше слов.

– Да. – Я выделила весь текст и увеличила размер шрифта до тридцати шести. Намного лучше. Теперь страница не выглядела такой пустой. – Ты сказал, что наконец-то проконсультировался с врачом по поводу имплантата чувства юмора. Это экспериментальная технология, но ситуация ужасная.

– Уморительная. – Мой старший брат никогда в жизни не находил ничего веселого, отсюда и необходимость в имплантации чувства юмора. – Я серьезно, Иза. Мы беспокоимся о тебе. Ты переехала в Нью-Йорк много лет назад, но все еще живешь в квартире, кишащей крысами, и распиваешься в каком-то баре...

– Клуб Вальгалла – это не какой-нибудь бар, – я запротестовала. Я выдержала шесть раундов собеседований, прежде чем устроилась туда барменом; будь я проклята, если позволю Габриэлю приуменьшить это достижение. – И в моей квартире нет крыс. У меня есть ручная змея, помнишь?

Я бросила покровительственный взгляд на виварий Монти, где он, свернувшись калачиком, крепко спал. Конечно, он хорошо спал; ему не нужно было беспокоиться о надоедливых братьях и сестрах или неудачах в жизни.

Габриэль продолжил, как будто я ничего не говорила. – Работая над одной и той же книгой, на которой ты застряла вечность. Послушай, мы знаем, ты думаешь, что хочешь быть автором, но, возможно, пришло время пересмотреть свои взгляды. Переезжай домой, придумай альтернативный план. Нам всегда могла бы пригодиться твоя помощь в офисе.

Переехать домой? Работать в офисе? Только через мой труп.

Горечь подступила к моему горлу при мысли о том, что я буду тратить свои дни в какой-то каморке. Я не сильно продвинулась в своей рукописи, но уступить решению Габриэля означало навсегда отказаться от своих мечтаний.

Идея книги пришла мне в голову два года назад, когда люди смотрели ее в парке Вашингтон-сквер. Я подслушала жаркий спор между мужчиной и кем-то, кто явно не была его женой, и мое воображение восприняло их ссору и продолжило ее. История была настолько подробной и конкретизированной в моем сознании, что я уверенно рассказала всем, кого знала, о своих планах написать и опубликовать триллер.

На следующий день после того, как я стала свидетелем ссоры, я купила совершенно новый ноутбук и позволила словам излиться из меня. Вот только то, что получилось в конце, не было тем сверкающим бриллиантовым шедевром, который я себе представляла. То, что обнаружилось, было уродливыми кусками угля, поэтому я удалила их.

И страницы оставались пустыми.

– Я не думаю, что хочу быть автором; я действительно хочу быть автором, – сказал я. – Просто исследую историю.

Несмотря на мое нынешнее разочарование в писательстве, было что-то такое особенное в том, чтобы творить и затеряться в новых мирах. Книги были моим спасением в течение многих лет, и в конце концов я опубликую одну из них. Я отказывался от этой мечты не для того, чтобы стать офисным автоматом.

– Так же, как ты хотела быть танцовщицей, турагентом и ведущей дневного ток-шоу? – Неодобрение пересилило раздражение Габриэля. – Ты больше не свежая выпускница колледжа. Тебе двадцать восемь и тебе нужно направление.

Горечь сгустилась, превратившись в сухую кислую кашицу.

Тебе нужно направление.

Габриэлю было легко это сказать. Он знал, чего хочет, еще со средней школы. У всех моих братьев это было. Я была единственной из Валенсии, бесцельно болтающейся на воде после окончания школы, в то время как остальные члены моей семьи занимались своей карьерой.

Бизнесмен, художник, профессор, инженер и я – ничтожество.

Мне надоело быть неудачницей, и особенно меня тошнило от того, что Габриэль был прав.

– У меня есть направление. На самом деле... – Не говори этого. Не говори этого. Не надо. – Я почти закончила с книгой. – Ложь вырвалась прежде, чем я смогла взять ее обратно.

– Правда? – Только он мог впитать в слово столько скептицизма, что оно превращалось во что-то другое.

Ты лжешь?

Настоящий, невысказанный вопрос змеился по линии, выискивая дыры в моем заявлении.

Конечно, их было много. Вся эта чертовщина представляла собой одну гигантскую дыру, потому что я была ближе к созданию колонии на Марсе, чем к завершению моей книги. Но было уже слишком поздно. Я загнала себя в угол, и единственный выход был через…

– Да. – Я прочистила горло. – У меня был большой прорыв на свадьбе Вивиан. Это итальянский воздух. Это было так, гм, вдохновляюще.

Единственное, на что это вдохновило, – это слишком много бокалов шампанского и сильное похмелье, но я держала это при себе.

– Замечательно, – сказал Габриэль. – В таком случае, мы бы с удовольствием это прочитали. У мамы день рождения через четыре месяца. Почему бы тебе не принести его, когда будешь дома на вечеринке?

Камни срывались со скалы и падали мне в живот.

– Абсолютно нет. Я пишу эротический триллер, Гейб. Например, там есть секс.

– Знаю, что влечет за собой эротический триллер. Мы – твоя семья и хотим поддержать тебя.

– Но это…

– Изабелла. – Габриэль принял тот же тон, которым он командовал мной, когда мы были моложе. – Я настаиваю.

Я так сильно сжала свой телефон, что он затрещал в знак протеста.

Это было испытание. Он знал это, я знала это, и ни один из нас не хотел отступать.

– Прекрасно. – Я добавила в свой голос дозу фальшивой бодрости. – Не вини меня, если ты настолько травмирован, что не можешь смотреть мне в глаза, по крайней мере, следующие пять лет.

– Я рискну. – В его голосе проскользнула предупреждающая нотка. – Но если по какой-то причине ты не сможешь выпустить книгу к тому времени, мы собираемся сесть и серьезно поговорить.

После смерти нашего отца Габриэль принял неофициальный статус главы семьи после нашей матери. Он заботился о моих братьях и обо мне, пока она работала – забирал нас из школы, записывал на прием к врачу, готовил нам ужин. Теперь мы все были взрослыми, но его склонность командовать усиливалась по мере того, как наша мать возлагала на него все больше и больше семейных обязанностей.

Я стиснула зубы.

– Ты не можешь.

– Мне нужно идти, иначе я опоздаю на свою встречу. Мы скоро поговорим. Увидимся в феврале. – Он повесил трубку, оставив эхо своей тонко завуалированной угрозы позади.

Паника скрутила мою грудь в тугой узел. Я отбросила свой телефон в сторону и попыталась дышать сквозь растущее давление.

Проклятый Габриэль. Зная его, можно сказать, что в ту же секунду он рассказывал всей нашей семье о книге. Если бы я появилась с пустыми руками, мне пришлось бы столкнуться с их коллективным недовольством. Смятение моей мамы, неодобрение моей Лолы и, что хуже всего, самодовольное отношение Габриэля, всезнайки.

Знал, что ты не сможешь этого сделать.

Тебе нужно направление.

Когда ты собираешься взять себя в руки, Изабелла?

Тебе двадцать восемь.

Если остальные из нас могут это сделать, почему ты не можешь?

Призрачные обвинения застряли у меня в горле, перекрывая приток кислорода.

Четыре месяца. У меня было четыре месяца, чтобы закончить свою книгу, работая полный рабочий день и борясь с неприятным случаем писательского застоя, иначе моя семья узнала бы, что я именно та жалкая неудачница, какой меня считал Габриэль.

Я уже ненавидела возвращаться домой каждый год, не имея ничего, что можно было бы показать за время, проведенное в Нью-Йорке; мне была невыносима мысль о том, что такое же разочарование отразится на лицах моей семьи.

Все в порядке. С тобой все будет в порядке.

Восемьдесят тысяч слов к началу февраля. Вполне выполнимо, не так ли?

На мгновение я позволяю себе надеяться и верить, что новый смогу это сделать.

Затем я застонала и прижала тыльную сторону ладоней к глазам. Даже когда они были закрыты, все, что я могла видеть, – это пустые страницы.

– Я в такой заднице.

ГЛАВА 5

Я смерил холодным взглядом мужчину, сидящего напротив меня.

После вчерашнего ошеломляющего заявления генерального директора и моего тревожного общения с Изабеллой я надеялся на спокойный день на работе, но эти надежды пошли прахом в ту минуту, когда без предупреждения появился Тобиас Фостер.

На нем был новый блестящий костюм от Zegna, еще более блестящий Rolex и самодовольная ухмылка, когда он осматривал свое окружение.

– Хороший офис, – сказал он. – Очень подходит для Young Corporation.

Он этого не сказал, но я мог читать между строк.

Я заслужил свой офис; ты родился в своем.

Что было полной чушью. Может быть, и молод, но я прошел свой путь с самых низов, как и любой другой сотрудник.

– Уверен, что твой не менее хорош. – Я одарил его сердечной улыбкой и взглянул на свои часы. Он уловит движение; надеюсь, он тоже поймет намек. – Что я могу для тебя сделать, Тобиас?

Он был главой европейского подразделения Young Corporation и моим самым большим конкурентом на пост генерального директора, поэтому я сделал исключение из своего правила «никаких внеплановых встреч» и пригласил его в свой офис.

Я уже пожалел об этом.

Тобиас был худшим из сотрудников – он хорошо справлялся со своей работой, но был таким грубым и раздражающим, что мне хотелось, чтобы он не был таким, чтобы мы могли его уволить. Я оценил его компетентность, но он был в шаге от того, чтобы засунуть ногу так глубоко в рот, что даже самый талантливый хирург в мире не смог бы ее извлечь.

– Просто хотел заскочить и поздороваться. Засвидетельствуй мое почтение. – Тобиас вертел в руках хрустальное пресс-папье на моем столе. – Я в городе на нескольких встречах. Уверен, что ты знаешь о них. Европейское подразделение так быстро расширяется, и Ричард пригласил меня на ужин в Peter Luger. – Его смех прорезал воздух.

Ричард Чу был самым продолжительным членом правления Young Corporation и настоящим динозавром, когда дело касалось инноваций. Мы много раз спорили по поводу будущего компании, но независимо от того, какой властью, по его мнению, он обладал, у него был всего один голос из многих.

– Я не удивлен. Ричарду действительно нравится определенный тип компании. – Тип, который поцелует его в задницу, как будто она сделана из золота. Улыбка Тобиаса погасла. – Возможно, тебе следует идти. В это время суток дорожное движение может быть довольно интенсивным. Хочешь, я вызову для тебя машину?

Моя рука зависла над телефоном в явном отказе.

– В этом нет необходимости. – Он отпустил пресс-папье и пригвоздил меня тяжелым взглядом, все следы фальшивого почтения исчезли. – Я привык все делать сам. Но жизнь, должно быть, для тебя намного проще, да? Все, что нужно сделать, это не облажаться в течение следующих четырех месяцев, и роль генерального директора будет твоей.

Я не заглотил наживку. Тобиас мог нести чушь сколько угодно, но я был чертовски хорош в своей работе, и мы оба это знали.

– Я не облажался больше тридцати лет, – сказал я приятно. – И не планирую начинать сейчас.

Его фальшивая приветливость вернулась на место, как занавеска, опускающаяся на окно.

– Верно, но все когда-нибудь бывает в первый раз. – Он встал, его улыбка была маслянее, чем на кухне быстрого питания. – Увидимся на выездном совещании руководителей через несколько недель. И Кай? Пусть победит сильнейший.

Я ответил на его улыбку своей собственной безразличной. К счастью для меня, я всегда выигрывал.

После ухода Тобиаса я во второй раз просмотрел финансовые отчеты за последний квартал. Доход от печати снизился на одиннадцать процентов, онлайн-доход вырос на девять целых две десятых процента. Не очень, но это было лучше, чем в других подразделениях, и было бы хуже, если бы я не удвоил усилия по переходу на цифровые технологии, несмотря на протесты правления.

Резкий звонок оторвал мое внимание от отчетов.

Я застонал, когда увидел идентификатор вызывающего абонента. Моя мать прерывала мой рабочий день только для того, чтобы поделиться срочными или неприятными новостями.

– У меня отличные новости. – Как обычно, она сразу перешла к делу, когда я взял трубку. – Кларисса переезжает в Нью-Йорк.

Я пролистал свою мысленную Картотеку.

– Кларисса...

– Тео. – Стук каблуков по мрамору подчеркивал ее нетерпение. – Ты вырос вместе с ней. Как ты мог забыть?

Кларисса Тео.

Смутное впечатление от розового тюля, подтяжек промелькнуло перед моим мысленным взором и я подавил еще один стон.

– Она на пять лет младше меня, мама. Взросление с ней – это не совсем точно.

Семья Тео владели одной из крупнейших розничных сетей в Великобритании. Моя мать была лучшей подругой Филиппы Тео, и наши семейные особняки стояли бок о бок в шикарном лондонском районе Кенсингтон Палас Гарденс.

– Вы были соседями и посещали одни и те же общественные мероприятия, – сказала моя мать. – Это учитывается в моей книге. Несмотря ни на что, разве ты не в восторге от того, что она переезжает на Манхэттен?

– Хм. – Мой уклончивый ответ содержал весь энтузиазм обвиняемого, присутствующего на судебном процессе.

Несмотря на близость наших семей, я едва знал Клариссу. В детстве мне не было интересно тусоваться с девушкой на пять лет младше меня, а когда мы оба стали взрослыми, нас разделил океан – я готовился к получению степени магистра в Кембридже, в то время как она училась в Гарварде. К тому времени, как она вернулась в Лондон, я уже переехал в Нью-Йорк.

Мы, конечно, не были достаточно близки, чтобы я мог как-то относиться к ее приходам и уходам.

– Она мало кого знает в Нью-Йорке, – сказала моя мать с тонкостью тысячи неоновых бенгальских огней, чтобы пригласить ее на ночное свидание. – Ты должен показать ей окрестности. Приближается осенний гала-концерт клуба Вальгалла. Из этого вышло бы прекрасное свидание.

Вздох поднялся по моему горлу к кончику языка, прежде чем я его проглотил.

– Я рад как-нибудь пригласить ее на ланч, но я еще не решил, приведу ли я девушку на гала-концерт.

– Ты еще молод. – Голос моей матери стал суровым. – Мало того, ты мог бы стать генеральным директором крупнейшей в мире медиакомпании за четыре месяца. Я позволила тебе повеселиться, но тебе нужно поскорее остепениться. Правление не благосклонно относится к людям с неустроенной семейной жизнью.

– Разве один из членов правления не застал свою жену в постели с садовником? Семейная жизнь в браке кажется более неустроенной, чем у незамужних.

– Кай.

Я потер рукой рот, задаваясь вопросом, как мой спокойный день превратился в это. Сначала Тобиас, теперь моя мать. Это было похоже на то, что вселенная устроила заговор против меня.

– Я не прошу тебя делать предложение, хотя это, конечно, не повредило бы, – сказала моя мать. – Кларисса красива, хорошо образована, с хорошими манерами и культурна. Из нее вышла бы замечательная жена.

– Это не приложение для знакомств. Тебе не нужно перечислять ее качества, – сухо сказал я. – Как я уже сказал, я обещаю, что встречусь с ней хотя бы один раз.

После еще нескольких заверений я повесил трубку.

Головная боль пульсировала у меня за виском. Моя мать дала мне иллюзию выбора, но она ожидала, что однажды я женюсь на Клариссе. Все так делали. Если не Кларисса, то кто-то точно такой же, как она, с соответствующей родословной, образованием и воспитанием.

Я встречался с несколькими женщинами, подобными этой. Они были достаточно приятными, но всегда чего-то не хватало.

Другой образ промелькнул в моем сознании, на этот раз с пурпурно-черными волосами, сверкающими глазами и хриплым, неудержимым смехом.

Мои плечи напряглись. Я выбросил этот образ из головы и попытался сосредоточиться на работе, но фиолетовые отблески продолжали появляться, пока я не захлопнул папку и не встал.

Возможно, моя мать была права. Я должен отвести Клариссу на осенний бал. То, что у моих предыдущих подруг ничего не получилось, не означало, что подобные отношения не сложатся в будущем.

Мне было суждено жениться на ком-то вроде Клариссы Тео.

Ни с кем другим.

– Кто, черт возьми, разозлил тебя сегодня? – Данте потер подбородок. – Ты наносил мне удары, как будто я был гребаным Виктором Блэком.

– Не можешь с этим справиться? – Съязвил я, уклоняясь от его вопроса. Я проигнорировал упоминание о вкрадчивом генеральном директоре конкурирующей медиагруппы. – Если брак сделал тебя мягче, дай мне знать, и я найду нового партнера.

Его взгляд мог бы растопить мраморные колонны, выстроившиеся вдоль коридора.

Я подавил улыбку. Вывести Данте из себя было даже более целебно, чем наши еженедельные боксерские поединки. Я просто хотел бы, чтобы он не делал это так просто. Одно полукритическое упоминание о его жене или браке, и он сразу же вернулся к своему хмурому, довивианскому «я».

Обычно мы боксировали по четвергам, но я убедил его перенести нашу постоянную встречу, учитывая вчерашнее ошеломляющее голосование генерального директора.

– Будь моим гостем. В любом случае, я бы предпочел проводить вечера с Вив. – Короткая пауза. – И я, блять, не мягкотелый. Мы закончили вничью.

Обычно мы так и делали. Это бесконечно раздражало мою склонность к соперничеству, но именно поэтому мне так нравились спарринги с Данте. Это был вызов в мире, полном легких побед.

– Значит, стадия медового месяца все еще продолжается? – Спросил я.

Данте и Вивиан недавно вернулись из своего настоящего медового месяца в Греции. Данте, которого я знал большую часть десятилетия, никогда бы не взял двухнедельный отпуск на работе, но его жена совершила невозможное. Она превратила его в настоящего человека с жизнью вне офиса.

Его лицо смягчилось.

– Не думаю, что это когда-нибудь закончится, – сказал он с удивительной откровенностью. – Говоря об этом, что ты собираешься делать с Клариссой?

Я рассказал ему о голосовании генерального директора и о звонке моей матери ранее. Как и ожидалось, Данте проявил сочувствие расколотого булыжника, но он никогда не упускал возможности подколоть меня по поводу решимости моей матери выдать меня замуж.

– Отведи ее куда-нибудь, как я обещал. Кто знает? – Я остановился у входа в бар. – Она могла бы быть той самой. В это же время в следующем месяце мы могли бы дважды встречаться и надеть одинаковые наряды пар на Таймс-сквер.

Данте поморщился.

– Я бы предпочел отрезать себе руку и пропустить ее через мясорубку.

Я проглотил свой смех.

– Если ты так говоришь. – Если бы я убедил Вивиан, она могла бы заставить его петь голым йодлем на углу Бродвея и Сорок Второй улицы. К счастью для него, я также счел идею парных нарядов и посещения Таймс-сквер отвратительной.

Обычно мы вместе выпивали после наших боксерских поединков, но сегодня вечером Данте извинился и ушел на свидание со своей женой, поэтому я зашел в бар один.

Я прошелся по залу, инстинктивно высматривая ямочки на щеках и фиалку, но увидел только светловолосую подругу Изабеллы и другого бармена с рыжими кудрями.

Я устроился на свободном стуле и заказал у блондинки свой обычный виски, чистый. Тереза? Тиган? Тесса. Это было ее имя.

– Держи! – прощебетала она, ставя напиток передо мной.

– Спасибо. – Я сделал небрежный глоток. – Напряженная ночь. Кто-нибудь еще работает сегодня?

– Нет. У нас никогда не работает больше двух человек в одну смену. – Брови Тессы поднялись. – Вы ищете кого-то конкретного?

Я покачал головой.

– Просто спрашиваю.

К счастью, вскоре другой клиент отвлек ее внимание, и она не стала настаивать дальше.

Я допил свой скотч и провел следующие полчаса, занимаясь обязательным общением и сбором информации – ничто так не развязывает людям языки, как небольшое количество алкоголя, вот почему у меня было строгое ограничение в три порции на публике, – но я не мог сосредоточиться. Мои мысли постоянно возвращались к одной комнате на втором этаже.