Текст книги "Законы баланса (СИ)"

Автор книги: Алиса Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7. Первый день в Лондоне

– О, глянь! Это же Нельсон! – Эдвард навел объектив камеры на коринфскую колонну. В самом верху колонны на орнаменте в форме листьев, отлитом из металла английских пушек, располагался памятник Горацио Нельсону. К квадратному пьедесталу, декорированному четырьмя бронзовыми панелями с рельефными изображениями главных побед адмирала, вели широкие бетонные ступени. Поедая фастфуд и не выпуская из рук телефоны, на них сидели и жизнерадостно болтали туристы и отдыхающие. – Давай сделаем селфи! – предложил юноша, настраивая фокус.

– Зачем тебе фото с каким-то мужиком в дурацкой шляпе? – Ацель без интереса задрал голову.

– Не с «каким-то мужиком», а со знаменитым адмиралом Нельсоном, погибшим в Трафальгарском сражении в 1805 году. Трафальгарская площадь, на которой мы сейчас находимся…

– Да понял я, понял! Очень занято, да… Но почему статуя этого адмирала так высоко от земли? Его едва видно отсюда!

Эдвард приблизил картинку:

– Наверное, это олицетворяет его… величие?

– Величие! Пха! По-моему он просто коротышка, который таким образом компенсирует своей недостаток.

– Эй, это ты сейчас в мой огород камень кинул? – Эдвард поймал в объектив ухмыляющегося пришельца, который стоял, расслабленно навалившись на бронзового льва.

– Ничего я в тебя не кидал. У тебя и огорода то нет.

– Юморист.

– Нельсон, по крайней мере, компенсирует… – Ацель убрал волосы со лба и глумливо улыбнулся.

– Да-да, я тоже тебя люблю.

За распустившимися бутонами облаков небо над столицей горело вечерней позолотой, подчеркивая великолепие английской архитектуры. Эдвард сделал несколько фотографий Вестминстерского аббатства, подсвеченный силуэт которого с моста напоминал замок Графа Дракулы. Поднимая рябь, нежный южный ветер поглаживал темные воды Темзы, омывающие здание парламента.

Студент бывал в Лондоне всего раз – в раннем детстве, когда ещё жил со своей матерью Рут. Правда, они остановились тут проездом, и рассмотреть красоты города должным образом не представилось для него возможным.

Стрелки на циферблате Биг-Бена выстроились в шесть часов, и заголосил колокол, протрезвив увлеченного созерцанием Эдварда.

– Кстати, – опомнился он, вешая камеру на шею, – а где мы будем ночевать?

– Не переживай, все схвачено! – Ацель откусил хлеб, предназначенный уткам.

– Откуда у тебя деньги? – прозвучал ещё один рациональный вопрос, который заставил пришельца поперхнуться.

– Не могу сказать, – побелел он.

– Только не говори мне, что…

– Конечно, нет! Я добыл их законным путём! – ударил себя в грудь Ацель, снова кусая хлеб.

– Заработал? – оторопело повёл бровью юноша.

– Можно и так сказать…

Сложив руки на парапете, Эдвард окинул пришельца высмеивающим взором:

– Оставь немного хлеба бедным уточкам!

– Ещё чего! – Ацель протестующе жевал. – Пусть сами себе еду добывают!

– Ты что голодный? Мы же вроде недавно ели.

– Я выкинул тот бутерброд! – поморщился пришелец.

– Почему?

– Человеческая особь, которая его готовила, была с такими длиннющими зелеными когтями, – пошевелил он пальцами, подражая продавщице в шаурмичной лавке. – И не факт, что она их мыла.

– Не преувеличивай, – засмеялся юноша. – У людей нет когтей.

– Значит, ты явно что-то упускаешь!

Ацель повернулся спиной к воде, облокотившись о прорезные перила моста.

– А это что? – Он указал буханкой на «Лондонский глаз». Прямо у побережья на фоне оранжевых растяжек заката высилось гигантское колесо обозрения, манящее в свои стеклянные кабинки любителей пощекотать нервы. – Какой-то механизм?

– Э-э, – юноша глянул через плечо, – что-то типа того. Я бы сказал… – хмыкнул он, – пыточный.

– Пыточный? – не понял сарказма тот.

– Ну… на самом деле… тут каждому своё. Вообще, это – аттракцион. Оттуда открывается хороший вид на достопримечательности Лондона.

– Мм… – увлеченно протянул тот.

– Нет!

– Что «нет»?

– Сотри со своего лица это выражение.

– Какое выражение? – Ацель озадаченно развел руками, но плутовская улыбка сдала его замысел.

– Даже не думай! – отпирался студент. – Разве я не говорил, что боюсь высоты?

Любое колесо обозрения – вещь страшная. Для Эдварда. Что же говорить о «Лондонском глазе» с тридцатью двумя стеклянными кабинками в форме яйца, каждая из которых вмещает в себя более дюжины человек? Сорок пять этажей в высоту – и перед вами открывается весь город на расстоянии более двадцати миль.

– Они бы ещё пол сделали стеклянным! – негодовал юноша в поисках чего-нибудь, за что можно было бы уцепиться. – Лучше бы пошли в Гайд-Парк.

– Пфф! – отмахнулся Ацель, храбро налегая спиной на стекло. – Парк и в Станвелле есть.

– Как ты можешь там стоять? А вдруг стекло разобьется?

– С чего бы это? – поднял брови пришелец, – А даже если и так… у меня хорошая реакция.

– Так значит, есть такая вероятность? – всполошился юноша.

На что Ацель устрашающе произнёс:

– Ну конечно! В жизни нет такой ситуации, где не было бы вероятности умереть.

Эдвард навел объектив камеры на окрестности столицы, которые становились фееричнее по мере того, как остывало солнце. Пока он смотрел на мир через линзу, высота не пугала его с той катастрофической силой, как если бы были задействованы естественные органы зрения. Подобно рассыпающейся комете, Лондон с всплеском окунулся в созревающую ночь, и всходы оранжево-желтых переливов стремительно расползлись по Вестминстерскому мосту вдоль воды, воспламеняясь соцветием готического дворца. Город, в котором все хотят побывать; от которого ждут особых чудес, забывая о том, что чудеса вершат люди, а не места, ведь, по правде говоря, ночной Лондон не сильно отличается от любого другого большого города на Земле – организм, существование которого поддерживает толпа.

Как-то случайно рука студента дрогнула, и в кадр попал задумчивый профиль Ацеля. Минуту назад пришелец искрился всей своей сущностью, но сейчас его губы, изогнутые лёгкой полудугой, перестали быть улыбкой – лишь её отражением; а глаза под поникшими веками белели укоренившейся тоской. Эдвард не так долго знал Ацеля, но уже успел хорошо изучить его поведение и привычки. Он мог с первого взгляда определить направление его мыслей и выявить разницу между светской улыбкой, гордыней и неусыпным ехидством. Однако чем дольше юноша всматривался в эти черты, тем сложнее ему становилось распознать природу пролившихся на него чувств.

Ацель заметил застопорившуюся камеру и не упустил возможности поддразнить друга:

– Неужели заглядываешься на меня? – смешливо покосился он.

Эдвард убрал аппарат и совсем невесело уставился в пол:

– Ты… скучаешь по дому?

– По Сондэсу, что ли? Конечно же нет! – фыркнул тот. – Я в эту дыру никогда в жизни не вернусь! С чего это ты вдруг?

– Да нет, ничего, просто… – запнулся юноша, проведя двумя пальцами по ремешку на шее, – подумал, нелегко, наверное, застрять вот так на чужой планете… одному…

Ацель скривился от неловкости, что вызвали в нем эти слова:

– Вот только не нужно меня жалеть, – монотонно заговорил он. – Если бы я хотел улететь, то давно бы нашёл способ.

– Правда?

Сложив руки за спиной и не сводя глаз с проплывающего под мостом парохода, пришелец вздохнул:

– Эдвард… твоя планета, конечно, кишмя кишит идиотами, от которых у меня озноб, но, дабы не быть голословным, скажу: мне ещё нигде не было так хорошо, как на Земле. А что касается одиночества… Я привык вести дела с представителями других рас.

– А что тогда? – Студент поднялся с деревянной скамьи в центре кабины. – Ты пытаешься казаться счастливым, но это не так. Ты – несчастлив. Но я ничего не делаю, чтобы это изменить. – Его пальцы сдавили корпус камеры.

– Опять ты за своё, – мягко улыбнулся тот. – Я же говорил…

– Да знаю я, знаю! – раскраснелся Эдвард, наконец, обратив свой взор на собеседника. – Но я не хочу быть тем, кто твердит «мне жаль». Я хочу быть таким другом, который мог бы решить твои проблемы, на которого можно положиться! Не пойми неправильно, у меня нет близких друзей, кроме тебя, поэтому мне очень важно быть достойным этой дружбы.

Ацель обомлел, затратив на то, чтобы обмозговать поступившую в его мозг информацию не меньше минуты.

– Что за бред! – воскликнул он наперекор обиде, что тот выписывал у себя на лице. – Ты сейчас втирал мне про взаимовыгодные отношения? Бред, – повторил он тише. – Никогда не искал в нашей дружбе выгоду. Я, конечно, живу в твоём доме, ем твою еду, но… Ты мне нужен не для этого. – Пришелец робко отвел взгляд, расширив ауру неловкости обеих сторон до уровня конфуза, и закончил речь полушепотом: – Просто мне хорошо рядом с тобой, вот и все.

Грудь Эдварда стеснила тупая боль, от которой его сердце участило пульс – впервые кто-то назвал его «нужным» не для того, чтобы выпросить помощи, а просто так – просто потому, что он – это он, а не кто-то другой.

– Эдвард, все нормально? – беспокойно смотрел на него Ацель.

– Все хорошо, – благодарно принял его заботу юноша. – Спасибо, спасибо, что сказал это вслух.

– О! – Пришелец спрятал руки по карманам, отгоняя от себя жар любезностей. – Снова движется!

Кабина колеса обозрения преодолела свой пик и теперь, после недолгой остановки, шла на снижение.

– Чёрт! – посинел студент, вспомнив о своей антипатии к высоким сооружениям. – Зачем ты мне напомнил?! – Он присел и положил на колени сумку, хватаясь за неё, как за спасательный круг. – И, черт возьми, Ацель, хватит ржать!

Во всех крупных городах есть такой район, который существует для того, чтобы поднять настроение и… украсть все ваши сбережения. В Лондоне – это Ковент-Гарден. И если Лондон – это мозги Великобритании, то Ковент-Гарден – злокачественная опухоль. Это зудящее местечко в Вест-Энде знаменито развлечениями, модными магазинами, «Яблочным рынком» и, конечно же, театрами. Любители «ретро» не обойдут стороной «Музей общественного транспорта» с его старинными экспонатами, где каждый заразится своей уникальной ностальгией, окунувшись в безрассудные события юности или беззаботные деньки детства (Если, конечно, он не студент и не пришелец).

Эдвард добросердечно подкинул монету уличным артистам, которые играли знаменитую «Strangers in the night» возле собора Святого Павла, чей фасад гармонично сочетал в себе стиль ранней готики и элементы французского классицизма с его строгим, но спокойным ритмом. Десять лет назад изящные столбы фонарей казались мальчику выше, а мощеные тротуары, будто гнали его прочь, не желая принимать выходца из Америки. У него до сих пор стоял в ушах стук каблуков, а ладонь потела, как тогда, когда Рут крепко держала ее, карябая красными ногтями. Тогда он тоже отвлекся на музыкантов, и мать больно одернула его, изрыгая из своего рта, обведенного пухлыми губами, нецензурную брань. Когда она злилась, её напудренное лицо безобразно сжималось, натягивалось и становилось квадратным, словно подтаявший пластилин.

– Что это?!!! – Комната в небольшом отеле на Генриетта-стрит, в котором Ацель забронировал номер, уже в дверях не оправдала его ожиданий. Но ни обслуживающий персонал, взбудораженный проскочившим по этажам воскликом, ни даже Эдвард, разделяющий придирчивость друга в отношении чистоты, – не могли вразуметь причину этого недовольства.

Помещение было просторным и свежим. Круглое зеркало над большой кроватью собирало в себе свет английских улиц, видом на которые можно было насладиться с личного балкона, попивая утренний чай с молоком. На прикроватных столиках – тяжелые латунные лампы. Насыщенные коричневато-золотые оттенки, удивительная красота геометрии и мраморные поверхности делали интерьер стильным и отчасти буржуазным для глаз, привыкших к серости съемной квартиры; и в тоже время – от него веяло простой и сдержанной классикой 70-х годов: квадратное радио, винтажный телефон, аккуратное круглое кресло со сплошной алюминиевой ножкой, комоды и шифоньеры прошлого века.

– Что не так? – поправил сумку студент, поддавшись стадному инстинкту, который запрещал ему пересекать порог. – Хороший номер. Я бы даже сказал… отличный.

– Отличный?! – сжал кулаки Ацель, и его жидкие волосы подпрыгнули в протесте. – А это тогда что? – Продолжая стрелять взором в собравшуюся толпу, он показывал рукой на стену.

Симпотичная девушка в прямом темно-синем платье с белым фартуком растерянно игралась со своими пальцами. Улыбка, с которой впали в треугольное лицо тонкие линии губ, из вежливости утаивала осуждение и скептицизм.

– Простите, – показала она белые зубы, – но я ничего не вижу!

– Неужели?! – Ацель в слепую запустил дротик, незаметно закравшийся в его ладонь, и зацепил острием какого-то миниатюрного жучка. – Так лучше?

Девушка глупо округлилась в чертах и под пристальным наблюдением клиента подошла к стене – у входа в ванную комнату что-то шевелилось.

– Как вы это сделали? – Горничная разрывалась между ребяческим восхищением и сожалением о дополнительных убытках на цементирование и покраску, которые вычтут у нее из зарплаты. Она потянула за головку дротика, но игла сидела слишком глубоко.

– Впечатляет! – открыто восторгался Эдвард. – Прямое попадание!

– И как вы это объясните? Я плачу такие деньги! И ради чего? Чтобы ночевать с жуками?! – подбочился пришелец.

– Простите, сэр, но это просто уличных жук. Он безобиден. Должно быть, залетел из окна.

– А когда вы в последний раз протирали пыль?

– Э, утром. Сегодня утром.

– Утром?! Какой сейчас час, как вы думаете?

– Почти девять вечера, – попятилась к выходу горничная.

– Вот именно! Несите швабру и ведро!

– Но… сэр…

– Живо!

Девушка откланилась, обещая сделать все как должно, пока посетители из соседних номеров вертели указательным пальцем у виска.

– Ацель, – зашептал ему на ухо юноша, смутившись от нежелательного внимания, – я все понимаю, но ты чутка перегнул палку. Все-таки мы здесь всего на три дня.

– Вот только, – вдвойне нахмурился тот, – представь сколько человек жили в этом номере до нас! Даже идеальная уборка не убьет следов их присутствия. Не знаю, как ты, но я до сих пор чую мятный запах дешевого одеколона на шторах.

– Да уж… – обреченно вздохнул студент, – если нам однажды придётся податься в бега, с твоей паранойей – у нас нет шансов.

Ацель не доверил чистоту своего временного убежища обслуживающему персоналу и самолично принялся драить полы и стены. Бережно подвесив на крючок своё пальто и подвернув рукава рубахи, он более часа метался по комнате, распихивая шваброй всех неугодных.

– Заканчивай уже, я спать вообще-то хочу.

Переодетый в байковый халат, входящий в стоимость услуг «Генриетты», Эдвард валялся на кровати и пялился в потолок, уморившись пролистывать сегодняшние фотографии.

– Спи! Кто тебе мешает? – пожал плечами пришелец, вешая выстиранные занавески.

– Ты-ы, – протянул тот, залезая под одеяло и переворачиваясь на бок.

– Ладно-ладно, я уже все!

Пришелец разгладил ладонью полупрозрачную бежевую ткань, приглушил общий свет, наведя сумрак, и докучливо запрыгнул на кровать рядом с Эдвардом, расплываясь в навязчивой улыбке, которая, по обыкновению, была нацелена на то, чтобы задеть чувства студента.

– Что-то не так? – отреагировал он на молчаливое ошеломление.

– Ты будешь спать здесь?

– Ага.

– Прости, конечно, но… почему нельзя было взять номер с двумя кроватями?

– Хм? Не знаю. Эта кровать больше похожа на твою. – Ацель снял очки и аккуратно возложил их на мраморную тумбочку. – А что? – придвинулся он.

Ацель смотрел своими незрячими глазами прямо на студента, и тому казалось, что этот взгляд совершенно осмыслен.

– Ты… – раскрыл он рот, – ты правда ничего не видишь?

– Ага, – ответил пришелец спокойно. – А что?

– Просто… у тебя такой взгляд.

– Какой?

– Будто ты можешь видеть.

Ацель загадочно рассмеялся и перевернулся на другой бок.

Эдвард долго не мог уснуть. Ему потребовалось около часа, чтобы расслабиться и закрыть глаза.

Англию заволокла тихая безлунная ночь, щедро раскидавшая на черных шелках свои бессметные сокровища – звезды, к которым человечество со взмокшими от слез носами столетиями тянется, подобно младенцу. И когда оно вырастет, когда шагнет в настоящий космос и перестанет играться с луной, – наступит точка невозврата, именуемая будущем. Остаётся грезить о том, что высокотехнологичное общество не обкрадет, не опустошит небо над собственной планетой, отнюдь – своим чистым разумом позволит звёздам сиять ярче, минуя ошибки трех властвующих сторон печальноизвестной галактики, испортившей детство одного сондэсианского мальчика и миллионов других безгрешных детей.

Шорох на балконе потревожил дрему Эдварда, и он нехотя приоткрыл один глаз. Занавески покачивались на ветру, задирая широкие листья толстостволой пальмы в неподобающе маленьком горшке. Не заметив ничего странного, юноша вновь начал проваливаться в сон, но седьмое чувство выдернуло его обратно. Зевнув, студент осмотрелся и не обнаружил в номере пришельца.

– Ацель? – Он суетливо соскочил с кровати.

С балкона виднелся силуэт колёса обозрения, нижнюю часть которого зажевали резцы элегантных лондонских крыш. Из-за неровного рельефа земли они косо перекрывали друг друга, словно люди на рок-концерте, ловчащиеся разглядеть солиста за чужими затылками.

Из «Генриетты» вышла какая-то заплаканная женщина в шляпке. Истерично хлопнув дверцей машины, она плюхнулась в такси и уехала, став причиной предстоящей затяжной пьянки молодого мужчины, что с ругательствами втаптывал в асфальт сигарету. Ему в спину ударил жёлтый свет, и из отеля выбежал, вероятно, его собутыльник. Они начали о чем-то спорить, но в этом диалоге не было ни намека на рептилоидов или на что-нибудь фантастичное, что могло бы дать Эдварду ответ на вопрос: «Куда запропастился этот придурок?»

Ацель приноровился прятать от друга свою проблему, которая уже однажды привела к их расставанию и чуть было не отняла драгоценную человеческую жизнь.

Чёрный ящер корчился на крыше, скребясь когтями, точно раненый зверь. Голоса почти смолкли, но кровь все ещё раздувала его изнутри. Он ждал и боялся, что органы просто лопнут, как мыльные пузыри, и Эдвард снова будет предоставлен самому себе. Ацель знал, что рано или поздно так и случится, и каждый раз молился Божеству Света – забытому и осужденному собственными детьми – о том, чтобы пожить ещё немного и завершить свои земные – да, теперь земные – дела. Ящер поклялся себе, что не умрёт до тех пор, пока собственноручно не слепит гарантии на счастливое будущее того, кто дарует ему самому счастливое настоящее.

е.

Глава 8. Холлоуэй

По утру Эдвард не стал дожидаться возвращения блудного пришельца, и, приведя себя в порядок, начал свой день без него. Поскольку по природе своей он был всего лишь человеческим существом – обида и злость неминуемо взяли над ним верх, и в первые на своем коротком веку юноша прибегнул к мести – достаточно гуманной, ведь хоть он и был человеком, но, как известно, очень добросердечным: без угрызений совести студент съел завтрак Ацеля, который также входил в уплаченную цену номера.

Накинув синий капюшон в неком защитном рефлексе, который выработался у него в школе, Эдвард вышел на улицу.

Это было утро, не лишенное своих английских стандартов: нежаркое, в меру пасмурное, с переменчивым солнцем. Однако из какой точки мира не взгляни, до той пора пока времена и пространства переживаются в одиночку, – утро оно и утро, пусть даже лондонское. Эдвард перешагнул растоптанную сигарету, вспоминая ночную ссору возлюбленных, и остановился у дорожного бордюра рядом с фонарем, не имея понятия о том, куда вообще держать путь и чем себя занять.

– Может вернуться в номер? – вздохнул он, и неожиданно для себя получил ответ.

– Не стоит! Я как раз хотел вытащить тебя кое-куда!

– Ацель! – Эдвард развернулся, и пальцы его предостерегающе сжались. – И где тебя носило столько часов?

– Ох, Эдвард! – Ацель поправил рукава белой рубашки, подвернутые до самого локтя, и надменно тряхнул головой. – Я же взрослый человек! Неужели я должен спрашивать у тебя разрешение, чтобы куда-то пойти?

– Я не об этом! – надуто сложил руки тот. – Мог бы хотя бы предупредить. Я вообще-то волновался за тебя.

– Мило с твоей стороны!

– Ничего милого! Был бы ты обычным человеком – я бы промолчал. Но ты, – запнулся Эдвард, не рискуя кричать о таком, – сам знаешь кто, – тише закончил он. – Если кто-нибудь узнает…

– Ладно, я понял, – виновато улыбнулся Ацель. – Прости.

Юноша не мог долго злиться, когда ему застилала глаза извиняющаяся физиономия пришельца, которая, несмотря на халтурную искренность (а может у него просто лицо такое?), обостряла его жалостливую натуру.

– Проехали. – Эдвард растягивал кулаками карманы куртки. – Ну так, и куда ты планировал меня «вытащить»?

– Пока запрыгивай в такси, – произнес Ацель, предприимчиво устремляя взгляд на дорогу, – а я сгоняю в номер – нужно кое-что прихватить…

– Какое такси? – Расчетливость пришельца застала студента врасплох. Он удивлённо вылупился на припарковавшийся у «Генриетты» желтый автомобиль, теряясь в догадках о том, куда его повезёт ящер на этот раз. Сам у себя на уме, Ацель по кирпичикам собирал, как он думал, идеальный мир – идеальный в меру собственных возможностей и способностей человеческого друга. Но эти его благородные порывы осчастливить другого в сочетании с эгоизмом в постановке целей – мало-помалу вводили Эдварда в уныние и заставляли все больше сомневаться в себе и в сути их странной дружбы.

Всю дорогу до пункта назначения, студент недоверчиво поглядывал на Ацеля, возвратившего своему однообразному стилю изношенное черное пальто. Озадаченный и серьёзный, пришелец смотрел в окно, не отшучиваясь и не издеваясь, но нервируя своей ненормальной «нормальностью» Эдварда. Тем не менее, изнуренный жаждой вопросов, юноша так и не решился озвучить ни один из них.

Проезжая над Темзой, Ацель слышал, как гудят пароходы, взбивая воду гребными винтами в густую белую пену и оставляя за собой длинные хвосты ряби. Если представить, что река – это космос, а корабли – звездолёты, – вполне себе реально примириться с жизнью на Земле. Может стать капитаном какого-нибудь здешнего судна?

Краем глаза Ацель засек движение у самого шпиля Биг-Бена. На высоте триста пятнадцать футов стоял некто, сливаясь силуэтом с коричневатым камнем часовой башни. Он пробыл там всего пару секунд, словно выискивая что-то, и наловчито перемахнул через прутья обзорной, наверное, осознав, что за ним следят нечеловеческие глаза.

– Что-то не так? – поинтересовался Эдвард, обратив внимание на излишнюю заинтересованность пришельца к Вестминстерскому дворцу.

– Все в порядке, – соврал тот. – Просто подумал… было бы здорово забраться на Биг-Бен.

– Любишь же ты высоту, – побледнел юноша, не желая потакать его прихоти. – Э, на Сондэсе… много гор?

– А ты логичный, Эдвард, – рассмеялся тот сдержанно. – Но ты прав, на Сондэсе действительно одни горы.

Автомобиль завернул в северную часть Лондона, и, проколесив по дорогам Ислингтона, остановился у обнесенной колючей проволокой стены из красного кирпича. Возле главного входа прямо на пышных кустах аккуратно постриженной зелени висела табличка с надписью: «Тюрьма Холлоуэй».

Ацель расплатился с таксистом и вышел из машины.

– Что это такое? – Эдвард непонимающе выскочил следом. – Подождите, не уезжайте! – обратился он к водителю, и тот, идя на уступки, принялся курить некачественный табак. – Ацель, ты объяснишься или нет?

– Ты же хотел посмотреть на тюрьму! – развел руками пришелец.

– На Тауэр!

– Тауэр-Холлоуэй… Какая разница?

– Откуда ты узнал… – замялся студент, бросая испуганные взгляды на окрестности женской тюрьмы, в которой отсиживала свой срок Рут Лэйд – его родная мать, – откуда узнал, что она здесь?

Пришелец расправил ладонь и продемонстрировал мятый клочок бумаги – тот самый, что вручил Эдварду лысый мужчина с татуировкой, пока они работали над делом миссис Мэллоу.

– Ты рылся в моих вещах?!

– Случайно нашёл.

– Так вот зачем ты все это устроил? Эту поездку! – разгоряченно выкрикнул тот, сверкая молниями в глазах. – Я думал… – проглотил он окончание. – Я же просил не лезть в мои семейные дела! Неужели это так сложно – просто оставить меня в покое?

– Так мне ехать или нет? – перебил таксист, высунув голову.

– Да! – воскликнул Ацель взвинченно.

– Нет! – приказал Эдвард.

– Уезжайте! Я заплачу! – Пришелец поспешил подкинуть водителю наличных, но юноша обхватил его руками за талию и попытался предотвратить читерское вмешательство.

– Не смей! Никто не платит такси за то, чтобы оно уехало!

Не желая присутствовать при разборках двух чудаковатый молодых людей, водитель затушил сигарету о салон и нажал на газ, гадливо испортив воздух автомобильными выхлопами.

– Ну и ладно! – отступил юноша, когда такси умчалось прочь. – Новое вызову. – Он отправил руки по карманам в поиске телефона.

– Не это ищешь? – Теперь Ацель ухищренно извлек из рукавов китайский смартфон.

– Вор!

– Вовсе нет! Нашёл в номере, когда возвращался за пальто.

– Ха! Конечно, «нашел», – неприязненно усмехнулся студент, зашаркав ногами вдоль тротуара. – Обойдусь без такси – пешком дойду.

– Эдвард! – Ацель настойчиво обвил длинными пальцами запястье друга. – Выслушай меня!

– Вот вечно ты так, – понурил голову тот, и его конечность бесхребетно повисла, даже и не силясь вырваться. – Дергаешь за ниточки, как чертов кукловод. Думаешь, что человечество слабое и глупое, а ты тут один такой умник! Тебе плевать на всех, плевать на меня и на мои чувства…

– Да, я не раз говорил, как всех ненавижу, но ты… ты не «все». Мы здесь как раз таки потому, что мне не плевать. Я просто хочу помочь тебе разобраться в себе. Только и всего!

– Разобраться? – протер лицо Эдвард. – Мне это не нужно. У меня все под контролем.

– Но я же вижу, что ты запутался.

– Это не так.

– Когда ты последний раз брал в руки гитару?

– Не знаю. Какая теперь разница? Меня ведь вышвырнули из группы! – Юноша сжал кулак, и Ацель ощутил под своей рукой скачок напряжения и бешеную пульсацию вздувшихся вен.

– А Пенни? Ты собираешься ей признаться?

– Замолчи, Ацель! – сделал усилие Эдвард и отшатнулся в сторону, отвоевав свободу. – Кем ты себя возомнил?

– Твоим другом, – без раздумий ответил тот. – Я знаю, что это больная тема, но ты ведь и сам имел заднюю мысль встретиться с матерью, потому и сохранил адрес. Сделай то, что планировал, – поговори с ней и определись, кто она для тебя: родная мать или просто женщина, породившая тебя на свет.

Пришельцу удалось перевесить предоставленными доводами чашу сомнения студента, что своей тяжестью пригибала к земле похлеще гравитации, сводя на нет все амбиции, коих тот, как и любой нормальный человек его возраста, не был лишен. Эдвард обречённо потупил взор, и отсутствие контраргументов стало для Ацеля знаком солидарности.

– Только… – нахмурился юноша, у меня к тебе потом тоже будет просьба.

– Все что угодно!

Столетием назад «Холлоуэй» служила тюрьмой для суфражисток, сейчас в ней содержат женщин-правонарушителей, в том числе – несовершеннолетних. «Холлоуэй» отличалась от многих тюрем, и в первую очередь тем, что заключенных здесь обеспечивали условиями для полноценной жизни, пока в других колониях поддерживали только животные нужды. Женщины могли посещать бассейн или спортивную площадку, а также реализовывать высшие человеческие потребности – познание и творческое развитие. При всем при этом, холлоуэйские преступницы, зачастую, пренебрегали такой возможностью, лишний раз подтверждая свое падение со ступени эволюции.

Конечно, не бывает тюрьмы, в которой преступнику было бы хорошо, иначе – то была бы не тюрьма. Да и трудно судить – кто какой жизни заслуживает, когда укравший корочку хлеба ходит рука об руку с убийцей.

У немытого окна, выдувая облака никотинового дыма между белыми прутьями, на загнанном в угол стуле сидела женщина с проседью в волосах. Постукивая по маленькому столику обгрызанными ногтями, она высматривала среди осточертелого пейзажа отделившихся от стаи воробьев или ленивых голубей, чьи перья впитали в себя цвета и запахи лондонских дорог. Иногда женщина проносила в свою камеру обеденный хлеб и рассыпала крохи, устраивая себе какое-никакое развлечение. Несколько жилых корпусов в пять этажей были пронумерованы и соединены галереями, а внутренние дворы и пристройки – формировали целый лабиринт. Камеры в «Холлоуэй» были, в основном, одиночными и однотипно включали в себя содержимое в виде стола, стула, кровати и личного водопровода, а светлые стены, некоторые из которых расписали талантливые заключенные, создавали иллюзию нетюремного уюта. Но Рут Лэйд не выносила компанию самой себя и считала своё уединение проклятьем. Она была зависима от наркотиков, сигарет и алкоголя, но не они сделали из нее чудовище; причина крылась глубже, дальше, в вещах неосознанных… Есть люди, которым просто жизненно необходимо общение, и Рут Лэйд была такой. Она с детства являлась рабой общества и стандартов, выстроганных им, преступая гордость, чтобы не быть отвергнутой и не остаться в этом мире одной.

– Рут Лэйд, на выход! – дверь громыхнула, и женщина-надзиратель нетерпеливо топнула ногой. – К тебе гости.

– Гости, говоришь? – даже не повела головой та, задумчиво ввинчивая обгорелую сигару в трещину на стене и наблюдая за тем, как в серую штукатурку затираются раскаленные угольки. – Это что-то новенькое… – Манерно привстав, она вывернула из себя тошнотворный вздох, и, в привычке покачивая бедрами, вышла из камеры, так и не удосужившись стряхнуть пепел с колен.

Эдвард ждал мать в комнате встреч, которая абсолютно не вязалась с тем, что он видел в кино. Помещение было разительно схоже с каким-нибудь простеньким станвеллским ресторанчиком: лакированная мебель, автоматы с газировкой и шоколадными батончиками, атмосферная стойка самообслуживания, которую с натяжкой, но все же можно было обозвать «барной». Ацель неусидчиво проминался вокруг круглого стола, за которым нервно елозил его друг.

– Ацель, у меня от тебя голова кружится! – взвыл студент. – Я вообще-то стараюсь сосредоточиться и составить речь!

– Речь? – хмыкнул пришелец, навалившись на край стола. – Затем тебе «речь»? Ты не на защите диплома!

– Легко тебе говорить! Ты гораст людям зубы заговаривать. А я могу переволноваться и забыть родной язык.

В этот момент в комнату запустили миниатюрную женщину, и все голоса сдуло тишиной. Она на секунду остолбенела, а ее скулы удивленно запали внутрь. Почесав в смятении оборванные клочьями волосы, Рут молча отодвинула стул напротив сына и скрестила ноги, максимально высокомерно выставив вперёд острый подбородок.

– Какие люди… – протянула она, устремив на того немигающий взор из-под вздымленных бровей.