Текст книги "Увертюра ветра (СИ)"
Автор книги: Алиса Элер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
– Три, – вежливо поправила Камелия, звонко щелкнув пальцами. В дверь, покачиваясь, влетел... маленький дамский чемоданчик.
– М-м-м? – невнятно, но весьма угрожающе промычал Нэльвё.
Чемоданчик верным псом ткнулся в ноги Камелии. Ну, точно дамский – маленький, аккуратный, со скругленными краями. Кокетливый бантик с рюшами элегантно перехватывал верхнюю половину чемоданчика.
– Что с вами, мастер Нэльвё? – вежливо поинтересовалась Камелия, демонстрируя фантастическую невозмутимость.
– Что это? – тихим, подозрительно равнодушным голосом спросил он.
– Чемодан, – смотря на него невинными ясно-лазурными глазами, послушно ответила она.
– Замечательно. Но почему чемодан?
– Что?
– Ну, как. Почему чемодан, а не сундук? Или сразу шкаф?! – взорвался он.
– А во что я должна была убрать вещи?
– В сумку!
– Ее неудобно нести. И одежда мнется.
– Так разгладьте заклинанием, госпожа маг!
– Одежда от этого портится.
Нэльвё замолчал. Глубоко вдохнул, выдохнул... и тихо-тихо начал:
– Чемоданы придумали для тех, кто путешествует в каретах и экипажах. Мы же с вами едем верхом... л-леди. Как вы его повезете?
– Слевитирую, – буркнула Камелия. Об этом моменте, она, кажется, не задумалась, но отступать не собиралась из принципа.
– На ходу? – издевательски спросил thas-Elv'inor. – С удовольствием полюбуюсь на это. Жаль, недолго: боюсь, вы потеряете концентрацию уже секунд через пять.
– Значит, пристрою перед передней лукой седла и буду придерживать, – ледяным тоном отрезала она.
Нэльвё хотел ответить очередной издевкой, но вмешался я:
– Хватит. Мы возьмем сельских лошадок, Нэльвё. Сельских, драконы тебя побери! Какой там галоп? Попросим продать леди самую мирную лошадку – и все!
Но спорщики униматься не желали. Исчерпав аргументы, они перешли на колкости и язвительные замечания. И я махнул рукой: хотите ссориться – пожалуйста! Только меня не трогайте.
Я еще раз пробежал взглядом по сумкам, прикидывая, ничего ли мы не забыли. Вроде бы, все в порядке... кстати!
– А где кошка?
– Что? – переспросил хмурый Нэлвьё, обернувшись.
– Где твоя кошка? – повторил я. – Как же ее... Риин?
– Корин согласился за ней присмотреть, – сухо сказал он.
Я тут же потерял интерес к nieris, уловив кое-что более интригующее.
– Ты собираешь вернуться в Торлисс?
– Может быть, – отрезал thas-Elv'inor, и смерил таким тяжелым взглядом, что я счел за лучшее замолчать.
Обстановку разрядил кстати вернувшийся Корин. И оптимистично доложил, потрясая полной горстью монет:
– Два злата мелочью! Ну что, когда отбываете?
– Прямо сейчас, – Нэльвё забросил на плечо одну из сумок и подхватив чемоданчик. В нем что-то тихонько брякнуло; раздался тихий перестук.
Камелия надулась под перекрестьем взглядов, но ответила.
– Там одежда и косметика. Белила, помада, румяна... Я не могу путешествовать, как простая бродяжка.
Спорить с высокородной не стали. Только Корин тоскливо вздохнул, а я с каменным лицом протянул Камелии руку, помогая подняться.
– Встаньте ближе, – скомандовал я. – Отлично.
– Деньги! – напомнил Корин. Произошла небольшая заминка: Нэльвё, увешенному сумками, чемоданами и ножнами, забирать было не сподручно, а мне предстояло разворачивать скомканную структуру заклинания. В итоге деньги ссыпали в протянутые ладони Камелии.
– Готовы? – спросил я, и, не дожидаясь ответа, просто выбросил руку вперед, одновременно раскрывая сжатую в кулак ладонь. И мое желание, мой приказ, моя мольба выпорхнула сонмом торопливо шелестящих пламенными крылами бабочек. Взвилась вверх, к потолку, заметалась, закружилась вокруг, теряя очертаниями, сливаясь в одно, сплетаясь в кружево...
Мгновение перехода – доли секунды, неразличимые для того, кто впервые перемещался так. И ночь заключила нас в объятья...
Часть третья
Лес – древний, степенный, мудро-снисходительный – дышал глубоко и размеренно, с тихим шелестом вздымая густые кроны. Ночь, его неизменная спутница вот уже тысячи лет, ласково взирала из небесной дали, посверкивая лукавыми искорками звезд. Наступающее лето вдыхало жизнь, пьянило и заставляло поверить в вернувшуюся молодость даже их, извечных: встрепенуться, сбросить давящий груз пережитого так же легко, как красавица, разгоряченная в сумятице бала, сбрасывает кружево шали. И ночь, юная и прекрасная, стыдливо прикрывалась сонмом туч, точно веером, пряча кокетливую улыбку-месяц, а лес смеялся над ней тихим поскрипыванием ветвей и шелестом листвы...
Я споткнулся и выругался сквозь зубы. Лирическое настроение улетучилось в один миг.
...Мы шли звериными тропами, вереницей, ступая след в след. В густой траве, в трухлявых, изрядно подгнивших пнях, в трепетно дрожащей листве кустарников сновали золотистые искорки светлячков. Их тихий стрекот плыл над землей и вплетался в тихую дрему весенней ночи с нотками прелой прошлогодней листы, предутренней свежести и пряности древесной коры. Мох и мягкая, податливая земля пружинили под ногами. Гулко ухали совы. Где-то вдали вяло переругивались волчьи стаи – слишком сытые, чтобы сцепиться в драке, но слишком гордые, чтобы, столкнувшись в одном лесу, разойтись с миром. Порой в шумящих кронах мерещился тихий смех fae, но неизменно оказывалось, что это юркий порыв ветра запутался в листьях.
А иногда низкие ветви кустарников вздрагивали, и среди их переплетений замершему сердцу мерещился едва слышимый топоток мягких лапок. Но раз за разом тени с золотыми глазами шли мимо, не торопясь выходить знакомиться. Слишком хорошо они знали, что острые когти и зубы и такая же острая ненависть не помогут против певучей стали бессмертных.
Хранительницы леса, хоть и не показывались, молчаливо помогали нам: направляли тропы в обход оврагов и буреломов, отводили ветви от лица и нашептывали хищникам о давнем согласии.
– Мы идем в правильном направлении? – едва размыкая губы, спросил Нэльвё. Я не сразу понял его, сочтя еле слышный шепот одним из привычных ночных шорохов.
– Да, – шепнула Камелия на выдохе.
Мы не боялись привлечь внимание, нет. Только разрушить тихую и старую, как мир, гармонию, игристой легкостью пробегающей по венам и оседающей на губах сладким поцелуем fae.
– Уже близко.
...Волчий час незримой, давящей тенью навис над затерянной в краю густых крон и поющих ручьев деревушкой. Звезды, капельками янтаря рассыпавшиеся по опрокинутому небосводу, провожали нас злыми колючими взглядами. Ветер, будто играясь, приносил то запахи гари, то эхо далеких волчьих голосов, от которых по телу пробегала дрожь.
– Что теперь? – спросил Нэльвё, как бы безразлично и скучающе, но пальцы, стиснутые на рукояти меча, выдавали его напряжение.
– Будем проститься на ночлег, – пожал плечами я, стараясь за показной уверенностью и очевидными фактами спрятать тревогу.
Не люблю этот час. Я чувствую на себе пристальный взгляд, идущий отовсюду и ниоткуда, словно бы сам мир, всегда открытый и дружественный, родной, почти часть меня – вдруг смотрит чуждо и жестоко, как на незнакомца, нежеланного гостя. Я не слышу его размеренного, созвучного моему дыхания, и звенящего смеха звезд, и ласкового шепота ветра. И словно бы сама ночь, сам Волчий час спрашивает меня: кто ты? И почему здесь? Что ты сделал, и почему не делаешь?.. Спрашивает – и смотрит отовсюду: из погасших окон домов, из дробящихся сотней осколков-отражений луж, из враждебно щетинящегося леса и горящих янтарем звезд...
– Так вперед!
Окрик Нэльвё хлестанул по нервам оголенной плетью. Я вздрогнул и взглянул на него, не узнавая. В фиалковых всполохах глаз я увидел отражение своего взгляда – и своей тревоги.
Он увидел ее, несомненно. Но промолчал.
Чужой осмысленный взгляд выдернул меня из водоворота сумрачных мыслей. Спорить и препираться, перекидывать инициативу на других я не стал. Хотя бы потому, что отчаянно – даже отчаяннее, чем бегущий от призраков прошлого в никуда Нэльвё или вздрагивающая от недобрых предчувствий Камелия – нуждался в защите стен и плотно закрытых ставен.
И потому, что уступать эту сомнительную "честь" Нэльвё я бы не решился ни за какие коврижки: с манерами thas-Elv'inor нас скорее вздернут на ближайшем суку, чем впустят на постой.
Я наугад выбрал дом и, подойдя, постучал в дверь.
Никто не ответил. Я терпеливо выждал минуту и повторил. За дверью мне послышалось какое-то шевеление. Не дождавшись ответа, я откашлялся и рискнул негромко начать:
– Прошу прощения за то, что тревожу в столь поздний час, но...
Дверь рывком распахнулась. Я едва успел отскочить, вжавшись в стену, и вовремя – бешено сверкая глазами, негостеприимный хозяин выплеснул через порог содержимое ночного горшка.
И, истово возопив:
– Прочь, кровопийцы! – исчез. А дверь захлопнулась с той же волнующей неожиданностью, с которой и отворилась.
С крыши посыпалась колкая забивающаяся под одежду солома.
Я не шевелился. Злость – бездонная, всесжигающа и всепожирающая – клокотала во мне, поднималась штормовым валом. Единственная причина, по которой я не разразился бранью, заключалась в том, что ни одно известное мне слово не могло передать и сотой доли того, что я думаю по этому поводу.
Конечно, парочка выраженьиц крутилась на языке. Но выкрикивать проклятья в неверный, изменчивый Час волка я бы не рискнул ни за что в жизни. И потому молчал.
Камелия брезгливо переступила на месте и одернула шлейф: брызги самую малость не долетели до ее сапожек.
– Возмутительно! – звонко припечатал она, сморщив благородный носик. Ночь всколыхнулась, распахнулась окном – и содержимое второго горшка украсило утоптанную землю рядом.
Я зло сплюнул, оставив проклятия и ругань при себе, и поспешно ретировался, не решившись испытывать судьбу в третий раз.
Глаза Нэльвё так и лучился ехидством, а голос был спокоен и рассудителен:
– Может быть, еще раз попытаешься? Думаю, третьего горшка у него нет.
Я молча показал ему недвусмысленный жест, не размениваясь на препирательства. Бессмертный только осклабился в ответ.
Камелия развернулась на носках и целеустремленно зашагала к соседнему дому. С мрачной решимостью (кто посмеет отказать в ночлеге – казню! Точно-точно!), постучалась в дверь.
...Впрочем, увешаться защитными чарами, памятуя о прошлом заходе, девушка не преминула.
Выбранный ей дом оказался почти точным близнецом предыдущего. Только ставни и дверь, окованные железном, казались понадежнее, и побелка не слезала рваными клочьями.
Хозяин не заставил себя долго ждать, зычным баском гаркнув на весь дом:
– Кого еще хол-лера среди ночи принесла?!
Бросать девушку в столь печальной ситуации было бы полнейшим свинством, и мы с Нэльвё, мрачно переглянувшись, нагнали Камелию и встали рядом.
Скрипнула дверь, и на пороге нарисовался здоровенный детина – больше нас троих вместе взятых – с черной жесткой бородой и колючим взглядом. Он занял собой весь проем и крутил в могучих ручищах кочергу, казавшуюся в его лапах тростинкой.
– Ну-у?! Кем будете?
Камелия, изрядно струхнувшая и забывшая о том, что она, вообще-то, одна из первых леди Северы, робко залепетала, растеряв весь высокий слог:
– Мы, господин, на ночлег проситься...
Лицо детины хмурилось все больше.
– ...и денег заплатим за постой, – жалобно закончила она, с перепугу выгребая вместо горы мелочи... злат.
Мне ужасно захотелось хлопнуть себя по лбу... а лучше – Камелию. И не только по лбу. И не только рукой.
Лицо мужика, более всего напоминавшего бога-кузнеца с Ферринских островов, окаменело. Оттолкнув маленькую ручку Камелии, он замахнулся кочергой и рыкнул:
– Думаешь, девка, напялила барскую одежду и дружков своих обрядила, так нищенкой быть перестала?! И дураку видно, что с чужого плеча! (Я смущенно кашлянул и затеребил подвернутый рукав слишком большой для меня рубашки.) Проваливайте, пока псов не спустил! И золото свое фальшивое забирайте!
Я попятился, Нэльвё, помедлив – тоже, а Камелия будто приросла к земле.
– Не поняла? – повысил голос крестьянин. – Так я повторю! – и припечатал злым: – Пшла, девка продажная!
Я ожидал чего угодно, но только не того, что произошло.
– Девка? – прошипела Камелия, и от ее голоса холодок пробежал по коже. – "Девка", значит?
Повинуясь ее злой воле, невидимая удавка захлестнулась вокруг шеи детины – и рывком вздернула его в воздух. Я слишком поздно понял, к чему все идет, чтобы успеть что-то сделать.
– "Девка"! Да ты знаешь, с кем говоришь?! Я леди Эльгйер, Камелия Лиара из Высочайшего дома Эльгйер!
Слова срывались с ее губ печатями приговора, стонами плети. Крестьянин отчаянно болтал ногами в воздухе, пытался высвободиться из пут ее горящего взгляда, разомкнуть железную хватку, обвившую шею – но тщетно. Жалкие хрипы вырывались из его горла, а в темных глазах застыл страх.
– Стоит мне лишь пожелать, и ты задохнешься в собственном крике!
– Камелия! – рявкнул я на обезумевшую девушку.
Она вздрогнула, словно очнувшись. Путы взгляда, сжимавшие несчастного, разомкнулись, и он кубарем рухнул на заскрипевший пол.
Камелия смертельно побледнела и попятилась, задохнувшись от ужаса, но почти сразу взяла себя в руки.
Она не могла, просто не имела права показать свои видом, что вырвавшиеся слова и злое колдовство – всего лишь вспышка захлестнувших с головой эмоции.
Мужчина, едва пришедший в себя, рухнулся перед ней на колени.
– Госпожа!..
Камелия резким, исполненным властности жестом оборвала его.
– Встаньте.
Мужчина разрывался между страхом нанести благородной леди новое оскорбление и ослушаться приказа. Неспособный выбрать из двух зол меньшее, он так и остался сидеть. Лишь поднял на нее глаза побитой собаки.
– Вы оскорбили меня. Теперь я вынуждена требовать, а не просить. Уже безо всякого вознаграждения.
– Госпожа, прошу! Моя жена больна, мечется в бреду. Мне некуда вас устроить!
Я буквально кожей чувствовал напряжение, разлитое по комнате. Рискованно, очень рискованно. Отказ благородной особе ни к чему хорошему не ведет. Но мужчина был то ли слишком глуп, чтобы понять, по какой острой грани ходит, облекая отказ в такую формулировку, то ли беспощадно смел... Впрочем, и в этом случае – глуп.
Камелия молчала, смотря на него сверху вниз. Холодно, жестко, неподкупно – как воплощение справедливости, сталь карающего меча. Он отвечал ей смелым, слишком смелым... все-таки смелым взглядом. Несломленным и готовым бороться до конца за то, что ему дорого.
Редкое для людей качество.
Бесценное.
– Хорошо, – девушка закрыла глаза, принимая решение. – В таком случае я прошу Вас найти того, кто сможет оказать нам гостеприимство.
За вежливостью просьбы крылся неприкрытый приказ.
Мужчина медленно поднялся. Плечи его ссутулились, словно дух бесшабашной смелости в один миг покинул его, уступив место осознанию того, что он сотворил.
– Я не заслужил вашего снисхождения.
– Прекратите! – оборвала его она. – Ведите нас. Как Вас зовут?
– Грэг, госпожа, – он вновь поклонился. – Идемте.
С непроницаемым лицом я подал леди руку, безукоризненно следуя этикету. Камелия приняла ее со спокойным достоинством. Мы пошли под руку.
Грэг обогнал нас и зашагал привычной, торопливой и размашистой походкой, постоянно забывая, что идет не один, и то и дело останавливаясь.
Я повернул голову, с прищуром следя за так и не сдвинувшимся с места Нэльвё. Он улыбнулся и, глянув на весело топорщащуюся с грядок ботву, поманил пальцем. Злат верным псом вспорхнул в открытую ладонь. Нэльвё подмигнул мне, подбросил полыхнувшую солнечным зайчиком монетку и медленно, не особенно-то желая нас нагнать, зашагал по улочке, что-то легкомысленно насвистывая.
Нужный нам дом оказался совсем рядом: через два направо и на противоположной стороне. Гораздо более просторный, разросшийся за счет пристроек – видимо семья ширилась и не хотела разъезжаться, – но такой же опрятный.
Грэг, не таясь, поднялся на крыльцо и забарабанил в дверь. Послышались сонные, перепуганные женские голоса, два вскрика, детский писк, приглушенный топоток. Дом оживал, как потревоженный улей. Потихоньку загорались свечи, алыми дрожащими кляксами расплываясь в черных провалах окон. Затрещали девушки-синички, загудели голоса почтенных матрон...
Мы с Камелиий так и остались в нескольких шагах у крыльца. Нэльвё как раз нагнал нас, когда, наконец, раздались шаркающие шаги и дверь отворилась. Из-за нее, держась с достоинством не меньшим, чем у нашей леди, вышел сухонький старичок. Выцветшие тускло-серые глаза смотрели подслеповато, но твердо и ясно.
– Что случилось, Грэг? – спросил он спокойным, звучным голосом, не разглядев нас в полумраке. – Неужели твоя... – он скорбно замолчал.
Великан побледнел и замахал руками:
– Типун тебе на язык, старый бес! Это наш староста, – объявил он, обернувшись к нам. И представил: – Высочайшая леди и ее свита.
– Какому дому вы принадлежите?– тихо спросил староста, переводя пронзительный взгляд на нас.
– Высочайшему дому Эльгйер, – холодно сказала Камелия, скрещивая с ним взгляд. И, ко всеобщему удивлению, чуть склонила голову. – Мы просим права гостя: защиты и ночлега.
– А если мы откажем вам?
– Тогда я буду вынуждена требовать.
– Узнаю Высочайших лордов, – улыбнулся старик и приглашающе распахнул дверь, произнося ритуальную фразу: – Будьте как дома, путники.
– Госпожа, – тихо подал голос Грэг, – я...
– Благодарю вас. Нэльвё, – внезапно окликнула она, обернувшись к бессмертному. Тот вопросительно вздернул бровь. – Подай господину Грэгу злат.
Ни один мускул на его лице не дрогнул, но взгляд заледенел и как бы спрашивал: "Ты уверена, что хочешь этого?".
Камелия молчала, продолжая смотреть на него. Нэльвё криво улыбнулся и перебросил мужчине злосчастную монетку. Тот поймал, еще не до конца поняв происходящего. А когда понял, с ужасом уставился на девушку.
– Доброй ночи.
– Но, госпожа...
– Забирай, – холодно сказала Камелия. Великан побледнел, не понимая, что хочет от него странная леди, но ослушаться прямого приказа не посмел. И, развернувшись, торопливым шагом покинул нас.
Камелия, игнорируя наши недоумевающие и, мягко говоря, неодобрительные взгляды, вошла в дом. Одна.
– Мы подготовим вам комнату, леди. А вашим сопровождающим – уж не обессудьте – придется заночевать на чердаке, – прокряхтел старик, закрывая дверь. Камелия поджала губы: леди положено было возмутиться тем, что ее стражи не смогут быть у дверей ее комнаты.
Из крохотной комнатки-прихожей, в которой едва могли разминуться трое, мы попали в общий зал. Только-только разожженный очаг не успел еще прогнать предутренний холод.
– Присаживайтесь, госпожа! – захлопотала крепенькая и румяная женщина лет сорока – передник, волосы перехвачены косынкой, лишь самый ворот щекочут кудряшки. – У нас щи остались, желаете?
Камелия воспользовалась любезным приглашением и рассеянно кивнула, стягивая перчатки и разглядывая дом. За показным пренебрежением холодной и высокомерной леди она старательно прятала детский восторг и любопытство.
Я опустился на скамью рядом, Нэльвё – напротив.
Хозяйка накрывала на стол. Нарезала сегодняшнего, но уже подветрившегося хлеба, расставила деревянные миски и ложки. Хлопая дверями, бегала голопятая ребятня: мальчишка и девчонка, погодки, с растрепанными русыми кудряшками. Следом за ними бегала девчушка лет тринадцати, грозно шикая и призывая мелочь к порядку перед высокой гостьей, но изловить никак не могла. И ребятня продолжала резвиться – оббегать вокруг стола, хватать за ноги гостей и строить старшей сестрице страшные рожицы.
– Эзра! – прикрикнула уже на нее хозяйка, не выдержав, после того, как чуть не выронила кувшин, столкнувшись с юркой девчонкой. Та пристыжено притулилась на самом краешке лавки и теперь вовсю, с подсмотренным у Камелии высокомерием, делая вид, что ей и дела нет до малявок. Мальчишка, недолго думая, подкрался и дернул ее за косу. Эзра обернулась, но ухватить поганца за шиворот не успела.
Постепенно к столу стали подтягиваться остальные обитатели дома. Два молодца, старушка – в отличие от сухонького супруга дама весьма... монументальная – две горланящие кошки и поджарый мужчина, судя по фигуре и выправке – бывший военный.
– Доброго пути и легких дорог, – поприветствовал он, усаживаясь во главе стола, напротив старосты. – Куда направляетесь?
– В Лэйдрин, к отцу, – сухо сказала Камелия. – Простите, что потревожили в столь поздний час. Мы угодили в засаду разбойников.
– Пресветлые боги! – ахнула хозяйка. Эзра испуганно вскрикнула, прикрыв рот руками. Малявки, услышав волшебное слово "разбойники", навострили ушки и затихли под скамьей.
– Ишь, обнаглели! – бросила матрона. – Уже на тракте лютуют!
– А... как же вы? – тихонько спросила девчушка.
– В порядке. Лошади вот только взбрыкнули и удрали. И одежда .
– А как вы без лошадок-то к нам? – удивилась хозяйка.
– Лесом, – мрачно ответил за всех Нэльвё – на редкость искренне.
– Устали, наверное, – жалостливо продолжила она. – Не одну и не две мили прошли тропами, наверное!
Я многозначительно промолчал и затронул гораздо более волнующую меня тему.
– Хозяин, подскажите: можно у вас в деревне лошадей купить?
– Можно, – нехотя кивнул он, – Только обычные они, рабочие, не для господ.
– Лишь бы везти могли, и довольно, – заверил я.
– Да вы кушайте, кушайте, господин! – сгладила воцарившуюся после моих слов паузу хозяйка, заметив, что я не ем, и принявшись меня активно потчевать. – Простите, глупую! Совсем вас заболтала!
"Вас" кроме меня давно уплетали поздний ужин за обе щеки. Я, по правде сказать, не очень-то любил щи и всеми силами оттягивал неприятную трапезу. За этот удивительно длинный день голод навещали меня столь часто, что я уже свыкся с ним и отгонял, почти не замечая. Он напоминал о себе лишь противной слабостью, ядом растекшись по телу, и я бы, пожалуй, малодушно отказался от ужина, если бы не предстоящий завтра поход. Падение с коня в первый же час дороги не входило в мои планы, поэтому пришлось-таки, скрепя сердце, взяться за ложку.
Есть, когда столько пар глаз неустанно следят за каждым твоим движением, было страшно неудобно. Хуже всего приходилось Камелии. Она неловко управлялась с непривычной деревянной ложкой и то и дело бросала грустный взгляд на сервированный с деревенской простотой стол. В нем так и читалось острая нехватка салфеток, которыми можно промокнуть губы и обтереть руки. Но леди держалась достойно. Нэльвё приходилось немногим лучше. Более ли менее привычно чувствовал себя только я, не раз и не два присоединявшийся к торговым караванам и просившийся на ночлег в деревнях.
– Эзра, – окликнула хозяйка, когда ложки заскребли по дну. – Проводи леди в светлицу.
Девчушка вскочила со скамьи, но Нэльвё жестом остановил ее.
– Не сейчас. Мы бы хотели переговорить... одни.
Старшие покинули комнату молча и степенно, ребятня – с галдежом, когда их за уши потянули за порог. Дочки-ровесницы Камелии любопытно сверкали темными глазенками и прожигали матрону, выталкивающую их за дверь, обиженными взглядами.
Когда дверь все-таки захлопнулась (не переставая, впрочем, многозначительно подрагивать, как будто там усиленно делили места для подслушивания), я, кашлянув, полюбопытствовал:
– Ты всерьез думаешь, что мы остались наедине?
Нэльвё молча вскинул руку – и заклинание сорвалось с его пальцев золотой взвесью; прокатилось по комнатке дуновением теплого ветра, нежно огладив кожу.
– Теперь – остались, – в его голосе звенел металл.
Я напрягся. Благодушие и сонливость как рукой сняло. В интонациях Нэльвё сквозила тщательно сдерживаемая злость. Я решительно не понимал, чем она вызвана... и что он собирается делать.
Долго удерживать интригу Нэльвё не стал, разразившись гневной тирадой:
– С какой такой радости ты – пожри тебя Тьма! – разбрасываешься чужими деньгами, да еще и в таком количестве?! Посчитай-ка, л-леди, сколько нам еще трат предстоит! Лошади, упряжь, телепорты, ночлеги, завтраки, ужины и обеды... этого, по-твоему, мало?! Захотела поиграть в благородную – так швыряй медяки в толпу, мне не жалко! Медяки, а не златы!
Камелия бледнела, краснела; сжатые в кулачки руки дрожали. Взгляд пылал какой-то отчаянной смесью злости, ненависти... и стыда.
– Это... мои деньги, – едва слышно прошептала она.
– Да неужели? Почему, в таком случае, они были в моем кошельке?
Камелия резко, болезненно выпрямилась, словно под плетью. В голосе, еще мгновение назад слабом и дрожащем, прорезались угрожающе-спокойные нотки.
– Я взяла деньги с собой. Если Вы изволите пройти в отведенную мне комнату, я с удовольствием верну Вам злат.
– Глупая девчонка! – рявкнул Нэльвё. К чести леди, она не дрогнула. – Злат! Злат, разорви тебя дракон! На него можно припеваючи жить две недели! Даже я, будучи одним из лучших торлисских лекарей, горбачусь за него десять дней кряду! Десять! А ты разбрасываешься, даже не зная им цену!
В чем-то Нэльвё был прав. Мелкому служащему за злат нужно работать месяц-полтора, крестьянину и того больше. Избалованной богатой аристократке, платья которой порою стоят и по полсотни золотых, конечно, не понять этого. Но осуждать ее просто смешно.
– Да и с чего бы тебе знать? Сколько тебе на развлечения выдают, леди? Пять златов в месяц? Десять? Двадцать? – едко продолжил бессмертный.
– Один.
– Что? – переспросил Нэльвё, точно ослышался.
– Один злат, – отчеканила Камелия.
– Тогда почему?.. – воскликнул я.
– Потому что, – негромко, но решительно сказала она, поворачиваясь ко мне, – каждый должен платить за свои ошибки. И это – моя плата.
Камелия развернулась, гордо расправив плечи. Ее шаги срывались в тишину раннего утра, в зыбкий рассветный час.
Дверь закрылась неслышно, беззвучно, неощутимо, но недвижимость, оцепенение и безвременье развеялись в тот же миг.
– Ну и что это было?
– Что? – ощетинился Нэльвё, и я ожегся о его пылающий взгляд.
Пока я подбирал слова, в приоткрывшуюся дверь сунула любопытный нос хозяйка.
– Благородные господа, вы закончили? Можно прибирать стол?
Мы переглянулись. На секунду мне показалось, что он и сам уже не рад своей вспышке, но вслух этого ни за что не признает... Но лишь показалось.
Продолжать разговор в любом случае было бессмысленно. Я отвернулся.
Нэльвё приглашающе взмахнул рукой, и заклинание, дикой лозой обвивающей комнату, истаяло. Хозяйка несмело сделала несколько шагов – и замерла, когда Нэльвё легко поклонился:
– Спасибо за хлеб и кров, хозяйка.
В устах thas-Elv'inor это простая и искренняя фраза отчетливо отдавала иронией, но женщина все равно зарделась, а вошедший следом хозяин помрачнел и сухо бросил:
– Вход на чердак в сенях. Тюфяки найдете в углу. Больше предложить нечего.
Сделав мысленную зарубку особенно не рассчитывать на хозяина и его помощь, я толкнул дверь в прихожую и покрутил головой. Нэльвё первым заприметил прислоненную к стене лесенку и, перехватив ее, бросил:
– Ты первый.
Я прищурился:
– Не доверяешь?
В повисшей между нами паузе отчетливо слышались стук убираемой посуды, тихие переругивания и детский писк.
– Нет, – пожал он плечами. – Просто не люблю, когда у меня стоят за спиной. Привычка.
Я мог бы всласть попрепираться еще пару минут, но после долгожданного ужина меня разморило, и единственное, чего мне хотелось сейчас: спать. Махнув на причуды Отрекшихся, я сноровисто поднялся по любезно придержанной Нэльвё лестнице.
...Прогретый за день чердак еще хранил ласку солнца, но от стен уже веяло рассветной прохладой. Я зябко повел плечами – и тут же сдавленно выругался, стукнувшись о низкий потолок.
"Очень низкий, – мрачно заключил я, задрав голову и почти упершись в него. – Не пройти, даже пригнувшись".
– Что ты там копаешься? – сварливо пробурчал Нэльвё внизу. Я встрепенулся и, заприметив груду тюфяков в углу, пополз в их направлении на четвереньках.
Лестница почти сразу деловито запружинила. Шур-шур-шурх... Стук! Неразборчивое (и отчетливо непечатное) шипение сменились шуршанием и мрачным сопением. Я имел глупость обернуться и напоролся на исполненный ненависти взгляд Нэльвё. Если бы им можно было убить, я бы... а, впрочем, ничего бы не изменилось.
Тюфяки поделили быстро; подушек и одеял гостям не полагалось. Я, привычный и не к такому, тихо радовался отсутствию клопов и возможности наконец-то поспать. Избалованный не меньше Камелии бессмертный кривился, морщился, но молчал – только мрачнел.
Маленькое чердачное окошко благоразумно заслонили последним, третьим, ничейным тюфяком.
Я улегся, поджав ноги к груди, и почти сразу уснул, убаюканный нежным шепотом ночи.
***
Мне снилась какая-то вязкая, липкая муть. Я ворочался, стискивал зубы, сжимал в бессильной злобе кулаки. Секунды тянулись часами, минуты – вечностями, и время на зыбкой грани сна и яви обернулось жесточайшей пыткой.
А потом все закончилось. Я неожиданно понял, что меня мучит. Осознал это просто и ясно, в один миг – и проснулся.
За мной следили.
Я резко сел и прислушался к себе. Кто-то и впрямь настойчиво пытался найти меня. Защита, выстроенная в бытность еще магом, держалась стойко и достойно, но, не возобновляемая почти сотню лет, была уже на пределе. Ей осталось в лучшем случае минут десять – и тонкая грань, отделяющая меня от ищущего лопнет, как мыльный пузырь. А поставить новую я не успею.
Что же делать? Разбудить Нэльвё? Thas-Elv'inor – мастера ментальной магии... Но успеет ли он выстроить защиту? И выдержит ли она напор любопытствующего? Обычно для такого рода поисков и нанимают Отрекшихся, а справиться с защитой коллеги труда не составит. Камелию? Нет, чушь. Девочка слишком неопытна, чтобы доверить ей мою... нашу безопасность.
Я осекся на полуслове.
Творить заклинание ей, конечно, доверить нельзя... а вот дать подпитать энергией уже существующую структуру – можно.
Впрочем, даже на этот счет у меня были некоторые сомнения.
Я задумчиво поглядел на Нэльвё и почти сразу отверг эту мысль. Нет, он слишком умен, чтобы легко согласиться помочь. Начнутся вопросы, препирательства, взаимные недоговорки и уступки, а драгоценное время будет уходить сквозь пальцы.
...Да и контроль над его сознанием, в случае опасности, не взять. И за Грань увести не получится. А просить обновить заклинание того, кто не видит его структуры, почти безнадежно.
