Текст книги "Ship'S Life или Русские русалки в заграничных морях (СИ)"
Автор книги: Алина Пуаро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
– Спасибо. Я до сих пор не отдышалась от такого скоростного возвращения на корабль. Хватит с меня. С тобой вечно влипаешь в какие-то истории.
– А причем тут я? Кто тогда захотел смотреть Флоренцию?
– Вроде Наташка.
– Вот она и виновата.
Действительно, в прошлый раз их поездка в этот маленький итальянский городок запомнилась не только им. Взбегание на гангвей под свист и подгоняние всех секьюрити в последние минуты перед дедлайном обсуждалось многими работниками корабля. Первой, красной, как рак, бежала Алина, и воткнув карточку в машину, радостно заорала отстающим, что осталось две минуты. Тут уж даже неспортивная Тома активизировалась. Девчонки забежали на корабль в последние секунды, и попадали, кто где стоял. Но впечатлений им хватило на всю оставшуюся жизнь. А дело было в том, что от Ливорно до Флоренции ходил поезд, но понадеявшись разобраться сами, они вышли на станцию, раньше положенной, и пробродив больше часа по закоулкам, помойкам и гаражам, девчонки долго не могли понять, где очутились. Плюс к этому, отправление обратного поезда, естественно не догадался посмотреть никто. В итоге, взяв такси и, потратив ровно пять минут на осмотр достопримечательностей, гифт-шоп в неполном составе еле успел запрыгнуть в последний вагон последнего на сегодня поезда в сторону Ливорно. И все же, как ни странно, по общему мнению, Флоренция оказалась чудесным городом.
– Кстати, прикинь, мне мой грек сказал, что двоих наших в этом круизе должны уволить.
Девчонки стояли на вокзале перед киоском с мороженным и выбирали, что повкуснее.
– Да ты что? Слушай... – Томка вытащила свою трубочку и посмотрела на подругу.
– Да я тоже думаю, что меня и Оливию. Больше некого.
– Да ну, как так взять и уволить. За что? А уорнингов у тебя сколько?
– Один. Письменный. И один устный.
– Забудь. Устный не считается. Вот черт. Надо бы с Сержем поговорить. К Дженни я естественно и на милю не подойду. Может ты? Или с этой толстухой Барбарой?
– Ты издеваешься, да? К толстухе еще можно. А эта Дженнифер... Ты же сама видела, как она с нами разговаривает. Если Ким хоть еще была похожа на менеджера, по крайней мере, она рейтинги поднимала и продажи, то эта швабра просто строит из себя невесть что, и постоянно хамит. Даже если она что и знает, то в жизни ни словечка не промолвит. Слушай, те парни уже полчаса на нас пялятся. С того момента, когда мы расписание изучали.
– Какие? Да ну, у них на морде написано. Коренные итальянцы – это же ужас, хуже латиносов.
– Я тебе что, их в мужья пророчу? Просто говорю, что пялятся.
– Чао, рагаца. – невысокий, но очень жгучий брюнет, наконец, отважился подойти ближе.
– Я так знала, что мы опять во что-нибудь вляпаемся. Имей в виду... – зловеще начала Тамара.
– О девчонки – русские! – незнакомец мгновенно перешел на английский, который хоть и звучал в его устах с некоторым акцентом, но разговаривал он на нем вполне свободно. – А меня зовут Иван. – ударение вновь прозвучало на первой букве. – видите, у меня даже русское имя. Как здорово. В Италии мы очень любим русских. Ждрастуте! Вот я тоже говорю по-русски. А куда вы направляетесь? Может быть нам по пути. У меня вот там стоит друг, он тоже очень любит русских, его зовут Андре.
Девчонки переглянулись, и Алина незаметно толкнула подругу локтем. Та почти зашипела от возмущения.
– Не вздумай, я никуда не поеду с ними! Ты сдурела? Они нас похитят, изнасилуют и бросят. Продадут в притон, отберут паспорт, и мы никогда отсюда не выберемся! Не смей даже и думать.
– У нас нет паспорта. А мы в Пизу. Хотели посмотреть на башню.
Иван просто заурчал от удовольствия, извергаясь фонтаном красноречия:
– Так и мы туда же! Мы вас отвезем и все покажем. И назад привезем. Вам во сколько надо вернуться?
Так, несмотря на все Томкины возражения, девчонок эскортировали к новенькой сверкающей альфа-ромео, что поколебало даже ее. Они обе уже давным-давно не ездили на хороших машинах. Да что там говорить, вообще ни на каких машинах не ездили целую вечность.
– Имей в виду, если с нами что-нибудь случится...
Алина только махнула рукой. Ее захватило чувство скорости и летящих за окном пейзажей. С такими условиями она согласилась бы и на водителя Квазимодо. Угроза увольнения и прочие проблемы вылетели у нее из головы, как только она подставила лицо солнцу и встречному ветру. Почему-то в Европе, даже не зная языка, и неизвестно, где находясь, она чувствовала себя в безопасности.
– Девушки, девушки. Андре не говорит по-английски, но давайте же знакомиться!
– Алина.
– Тамара.
Андре при первых звуках картинно повалился на заднее сиденье и закрыл голову руками. Из неясных восклицаний можно было разобрать только 'Мамма мия!'. Девчонки с любопытством переглянулись. Иван захохотал и включил музыку погромче.
– Не обращайте внимания. Просто его бывшую тоже звали Алина. Она родила ему близнецов и оставила без копейки денег. Так что хорошо, что ты сидишь на переднем сиденье, иначе бы он выбросился их машины.
Так они и ехали около часа по извилистой трассе, залитой солнцем, слушали итальянскую музыку, и болтали обо всем подряд одновременно на трех языках. Томка тоже расслабилась и даже предвкушала, как похвастается поездкой Наташе, которая с ними ехать отказалась, предчувствуя очередную авантюру. С Алиной было не соскучиться, это точно, Томка с этим смирилась, и больше не протестовала. В конце концов, это всяко было лучше, чем сидеть на корабле в обществе парня, который только что стал родителем.
– Это что? – поинтересовалась Тома, вылезая из машины.
– М-да. Загадочное зрелище. – девчонок высадили прямо у входа в ансамбль с долгожданной башней, а молодые люди отправились парковаться. Взглядам девчонок предстал вид, по меньшей мере, сотен людей замерших в одной и той же позе. Такой, как будто они толкают что-то невидимое.
– А-а. Я поняла! – Это они вроде как пытаются поддерживать башню. Знаешь, как еще делают фотки с кораблем на ладони, откуда-нибудь издалека если снимать.
– И что, вся эта толпа будет дома иметь абсолютно одинаковые фотографии. Совсем все с ума посходили.
– Дело вкуса. Пошли скорее смотреть.
Башня была видна во всей своей красе уже издалека.
– Слушай, и правда, кривая!
– Не кривая, а падающая! Наклонная. У нее наклон почти пять метров. Прикинь, там почти триста ступеней.
– А ее специально так строили, интересно, а почему она не падает?
– Ничего не специально. Она потом покосилась. Кажется из-за проседания почвы.
– А ты откуда это все знаешь? – Томка подозрительно покосилась на подругу, огибая толпу восторженных азиатов. От количества вспышек на их камерах можно было запросто ослепнуть.
– Институт Культуры, как-никак. Только так мое образование мне и пригодилось.
– Да ладно, а у меня вообще красный диплом финансиста. Пошли собор смотреть!
– Внутрь уже точно не успеем. Но вокруг пробежимся.
– Имей в виду, если мы снова опоздаем...
– Хватит болтать, пошли, пока есть еще минутка.
Собор был удивительно красив. Тамара даже прекратила причитать над будущим опозданием и стала читать надписи, сделанные на табличках.
– Как жаль, что мы не захватили камеру. Давай хоть пару фоток на телефон? Только не становись в эту дурацкую позу, а то я тебя стукну.
Аркады на фасаде, одна над другой делали собор непохожим на обычные католические строения. Из белого мрамора с темными вкраплениями, собор походил на замок из слоновой кости. В форме креста и куполом в центре он являлся только частью всего ансамбля, о котором девчонки до приезда сюда и понятия не имели. Самой известной достопримечательностью являлась башня, а остальное как бы уходило на второй план.
Символ Пизы тоже впечатлял. На самом деле, оказалось, что это даже и не башня, а восьмиярусная колокольня, тоже состоящая из аркад. Девчонки стояли, задрав головы, и во все глаза разглядывали нонсенс архитектуры. Было очень странно видеть людей, которые шли по наклонным этажам. Вопрос о посещении башни ими самими отпал сам собой, при виде огромной, извивающейся очереди, которая хоть и не стояла на месте, но двигалась достаточно медленно.
– Я бы и сама туда не полезла. -поежилась Тамара, пока Алина снимала ее на телефон. – Нам только сверзится оттуда еще не хватало.
– Девочки! Американо! Американо!
– О отлично! Кофе! – девчонки обрадовались своим итальянским знакомым, которые вдруг появились на горизонте, неся по пластиковому стаканчику в каждой руке.
– А мы пока собор осмотри... – брюнетка хлебнула из стакана и вдруг сделала большие глаза и закашлялась. – Это что такое?! Это же вино крепленое!
Алина отказалась пить и осторожно понюхала:
– Ну да. Американо и есть. Только это не кофе. Это такое питье, вроде вина. Я помню, мы его во Франции продавали. Точно. Весьма неплохой кстати.
Ребята расположились на травке с видом на Пизанскую башню и неторопливо потягивали вкусный терпкий напиток.
– У нас осталось пять минут на сиденье. Какой он все-таки крепкий, у меня уже голова закружилась.
– Да успеем. – Алина лениво махнула рукой. – Наслаждайся, когда мы еще сюда попадем?
Тома подпрыгнула, как будто ее ужалили:
– А ну все встали живо! Я не хочу снова нестись по пирсу! Я к твоему сведению в прошлый раз чуть инфаркт не получила. Быстро в машину!
Так закончился их день в Пизе. Но попав в пробку по дороге, пробежаться пару метров им все-таки пришлось. В этот раз они уложились в последние пять минут. А секьюрити еще долго обсуждали машину, влетевшую на причал, визжа тормозами. И парочку сотрудниц гифт-шопа, вылетевших из нее, сломя голову. И пару итальянцев, долго-долго махавших вслед кораблю на фоне заходящего солнца. Всем филиппинцам казалось, что у этих девчонок будет, что вспомнить. Впрочем, так оно и было.
А вечером сразу все изменилось. Серж не орал, как обычно, а вообще старался к промо не приближаться. У Алины тоскливо заныло сердце. Сообщив Оливии всем остальным, естественно по секрету, неприятную новость, девушка попробовала отловить Барбару. Начав разговор издалека, ее сомнения только усугубились ответом толстухи:
– А знаешь, не стоит воспринимать это, как конец света. Меня несколько лет назад уволили из компании, где я провела почти двадцать лет. Мне очень не хотелось оттуда уходить, и конечно, я считала происходящее ужасной несправедливостью. А прошло полгода, и я поняла, что это лучшая вещь, которая когда-либо случалась со мной в жизни. Я нашла другую работу – на кораблях, и полностью изменила этим свою жизнь. – женщина улыбнулась. – Так что, быть может, все будет хорошо.
– Да-да. Спасибо. – пробормотала Алина себе под нос. Она-то явно придерживалась иного мнения, и мозг лихорадочно работал, но решения все не было. И вот теперь противная Дженни уверенно и легко вела ее по кораблю, а Алина шла за ней и прощалась с каждой мелочью. В душе девушки еще теплилась надежда на благополучный исход, но разум подсказывал обратное. Она провела ее по нижней палубе мимо гест-релейшн с вечной толпой недовольных пассажиров, где в баре рядом играл на черном пианино Рамиру. Она сразу вспомнила Бена и полутемное кова кафе, заполняемое бесконечно прекрасным чистым голосом. Затем по ассоциации она подумала о Джоше и болезненно улыбнулась. Дженнифер тем временем зашла в паспорт бар, где туристам, не принадлежащим Европейскому Союзу, ставили штампы, и взяла программу на следующий день. 'Для любопытных', – объяснила она. Вообще, менеджерша вела себя, как ни в чем не бывало. Алина пересилила гордость и спросила, для чего ее вызывают, но та только пожала плечами. Девушка была готова поклясться, что ей давно уже все известно, но за всю дорогу не вымолвила больше ни слова.
Первый и последний, по ее мнению, раз она зашла в гостевой лифт. Окинув взглядом барменов тащивших троль, доверху забитый коробками и бутылками и бархатные с золотыми кисточками канаты, отгораживающие бюро экскурсий, Алина с удивлением услышала женский голос. Он объявлял о закрытии дверей и следующем этаже. Девушка старательно и в который раз поразилась вниманию, оказанному американцами людям с ограниченными способностями, то есть инвалидам, слепым и просто пожилым. Вместо того чтобы гадать на каком этаже откроются двери лифта в следующий раз, можно было просто внимать размеренному отчетливому пояснению, несущемуся из громкоговорителя. В общем-то, это был далеко не первый знак такой заботы, и уж точно не последний. Алина вспомнила о туалетах, открывающихся по нажатию кнопки и номерах кабинах вместе со всеми другими надписями на корабле, где под обычным шрифтом был сделан комментарий для незрячих на специальном языке.
Лифт остановился прямо напротив дверей в Майкл-клаб, место, где Алина когда-то сидела вместе с Грантом. Надпись была сделана золотыми буквами на белом, а весь бар пропитан истинно английским стилем. С глубокими креслами, тяжелыми портьерами, белым роялем, и огромным выбором виски, здесь, пожалуй, не хватало только камина для полноты картины. Она вспомнила, с каким замиранием сердца входила туда, зная, что вообще не имеет на это права. Даже из офицеров здесь могло появляться только пять человек, включая капитана. Перед Алиной за эти короткие минуты пронеслась вся ее жизнь на корабле и тогда она совершенно отчетливо поняла, что совсем не готова с этим расставаться. Что как бы она не скучала по Сашке, по собаке и по друзьям, она всем сердцем сейчас принадлежала Сенчюри, а то, что сейчас над ней нависла угроза увольнения, сделала это чувство еще более острым.
У входа в каюту капитана, девушка, разумеется, сразу же припомнила вечеринку, но увидев зареванную Оливию, которая вылетела и ни на кого не глядя, помчалась по коридору, сердце у девушки упало окончательно. Надежды больше не осталось. Единственное о чем она сейчас могла думать, это о том, чтобы не дать воли слезам, особенно, когда губы предательски начали подрагивать.
– При наличие у вас письменных уорнингов...
– Увольняют за три, а у меня их только два.
– Нам поступило сегодня распоряжение из офиса...
– А как быть с тем, что я об увольнении знала еще днем, а уорнинг мне дали вечером и то, только за то, что я задержалась на несколько минут?! Почему бы не сказать, что вам просто нужна была причина и что это увольнение не законно?
– Простите, я не понимаю, о чем вы говорите.
Алина зло смотрела в глаза капитану, который лгал прямо ей в лицо. Она даже не помнила о его высокой позиции, ей хотелось зашипеть по-кошачьи и изо всех сил вцепиться когтями ему в физиономию. Все остальные присутствующие смотрели в пол, кто лицемерно сочувствующе, кто скучающе, кто откровенно насмехаясь. Торжествующий злой огонек мелькал и на невинно сложенных губах Дженни. Алине вдруг стало все равно. Биться здесь не имело смысла, все давно было решено без нее, и приговор обжалованию не подлежал. 'Да вы же просто колода карт!' – безмолвно закричала она и вышла за дверь. Ее трясло крупной дрожью от омерзения и несправедливости, но сделать она ничего не могла. Сенчюри для нее закончился, на руках был билет домой.
Долго-долго Алина сидела на опендеке, чтобы успокоиться и, в конце концов, стала спускаться вниз. Она позвонила Йорго прямо из коридора в инжин-рум, и деланно насмешливым голосом сообщила о случившемся. Ей стало немного легче, когда она услышала, как сильно он переживает. Но и это ничего уже не меняло. Значит, приходилось делать хорошую мину при плохой игре.
Сколько людей на этой планете или хотя бы на этом корабле, который тоже, по сути, является маленьким миром, сколько людей не боялись быть самими собою или хотя бы говорить правду в глаза. Сколько? Был ли тут хотя бы один человек, способный на это?
Она поднялась и подошла к краю опендека. Слева сияло неправдоподобное солнце, закатными лучами окрашивая море в оранжевые цвета. Палуба была холодная, но не настолько, чтобы лишать себя удовольствия походить босиком. Концентрация таких удивительных людей как Дэвид и Рамиру, Йорго, Грант, Тамара, Бен, Джош... Смесь красивейшей и талантливейшей музыки, песен, настоящих, непридуманных чувств, и все тот же банальный людской страх, прошлые обиды, любовь и ненависть, боль и разочарование, счастье... А возможно ли тут истинное счастье? Такое, каким оно должно быть? Хотя кто же может ответить, каким должно быть счастье? Девушка даже усмехнулась про себя. Эту фразу она ненавидела с детства. Так не должно быть. А как должно? Кто знает, как должно быть? Для чего вообще придумывать все эти рамки и правила, каноны и глупые нормы. Для того чтобы оправдать свое неверие? Свой страх? Свое что? Свою боязнь быть счастливым? Она вспомнила голос Йорго по телефону. Любил ли он ее на самом деле или все было оттого, хотелось недоступного?
Закат становился все более нереальным, вода постепенно превращалась в розовое соцветие, и уже нельзя было различить, где кончалось море и где начиналось небо. На опендеке никого не было.
Вдруг она отчетливо поняла, что устала и, кажется, больше уже ничего не хочет. Совсем ничего. Ей смертельно надоела вся эта фальшь и вся эта иллюзия жизни. Все эти пьяные разговоры, бар, разборки и скандалы с Йоргесом, маслянистые взгляды филиппинцев и негров, переписка с Беном, ожидание Джоша. Осталось ли в ней самой хоть что-то искреннее и настоящее? Корабль закончился. Что же он ей дал? Все опостылело. Ей захотелось плюнуть в темные воды моря, но она сдержалась. Почти перевесившись через край, она сжала зубы и посмотрела в отражение своих собственных глаз в блестящей поверхности перил. Время на корабле закончилось, а вот куда он ее привел?
В коридоре девушка услышала голоса и разобрала Тамарин и Наташкин среди прочих. Как ей было их оставить? Алина так привыкла к ним, что девчонки стали ей, как сестры за эти короткие три месяца.
– Довели меня сегодня до белого каления! Ну как так можно? Пришла парочка американских русских и полчаса выбирали фарфор в подарок чьей-то маме. Это? Или может быть это? Или все же вот это, но уж точно не это! Через полчаса решили-таки. Выбрали какого-то дурацкого клоуна от Ядро. Ну ладно, клоун то в магазине, а вот коробка от него лежит в локере на другом конце корабля. Пришлось бежать. Подождите десять минут плиз, говорю. И бегу, как угорелая, с седьмого этажа на десятый. Прибегаю вся в мыле, лезешь в этом долбанном локере через коробки, переворачиваешь все, конечно же, нужная коробка обнаруживается в самом углу. Где– то под потолком пролезаешь, чуть все не обрушив, и подхватив в самый последний момент. С триумфом несешься назад по коридору, потому как лифт, конечно, где-то застрял. Вбегаю, нацепив перед этим улыбку под номером один, выдавая дежурное 'спасибо за ожидание', и тут они мне выдают, ни мало не смущаясь, что все же решили выбрать другую. После чего, поборов вполне естественное желание запустить эту самую коробку им в рожу, все, также тупо улыбаясь и с заверениями: 'Что вы, что вы, никакая это не проблема, я просто обожаю бегать по лестницам вверх-вниз, буквально хлебом не корми, дай только побегать вот так вот, тем более для таких приятных людей...'. И бежишь назад с мыслью, что если они еще раз свое мнение изменят, так лучше им самим прыгнуть за борт, а коробка эта им вслед полетит не без моей помощи.
– Да ладно у меня сегодня тоже приколы были такие, еще почище твоего. – встряла Томка под взрывы хохота фотографов напротив. Вот сидим, считаем кольца в джюэльри. Только все разложили на полу, телефонный звонок. У меня сапфиры просто везде – на коленях, в руках, под мышкой пакет зажат. Я, чертыхаясь, пытаюсь все это не растерять и сложить нормально. Думаю, может, перестанет звонить. Где там. Ладно, беру трубку. Тамара спикен, джюэльри спешиалист. Деловая такая. Гест релейшен. Блин, думаю, этим-то, что еще понадобилось, на ночь глядя. А они мне – с вами хочет поговорить кабина номер восемь шесть семь пять. Блин, думаю, ну все. Начинаю лихорадочно вспоминать, что же я сегодня такого продала или сказала. Рука уже к сбросу потянулась, а потом вспомнила, что представилась. Придется отвечать. Музыка полчаса играет, Флорина уже там бубнит начала, а я все вишу на телефоне. Потом все-таки соизволили соединить. Ну, я снова – Тамара спикен, джюэльри спешиалист. Разговор был примерно такой:
– Хелло, меня зовут мистер Смит.
– Очень приятно, чем могу помочь мистер Смит
– Я говорю с джюэльри?
– Про себя думаю, нет, блин, обычно ювелирные специалисты обычно работают на кухне. Вслух, конечно, сказала другое. Да мистер Смит, вы говорите с джюэльри.
– У меня к вам, Тамара, вопрос.
– Да, мистер Смит.
– Это немного личное.
– Конечно, мистер Смит, я постараюсь сделать все, что смогу.
– Тут меня уже любопытство взяло, что же может быть такого личного в ювелирке. Пояс целомудрия с бриллиантовым ключиком? И тут он мне выдает: ' А есть ли у вас в продаже купальные трусы?'. Я, наверное, с минуту думала, что ему ответить, хорошо, что он в тот момент не видел выражения моего лица. Ну, ведь еще два раза спросил, в джюэльри ли он попал...
Все долго не могли успокоиться. Алина сглотнула и подумала, что скучать она будет просто непереносимо. Она глубоко вдохнула и вышла из-за угла:
– Ну, что ребята? Меня уволили.
Когда утихли все возмущения, крики, хлопанья по спине, и прочие сопутствующие моменты, когда девушка собрала сумку, попросту закинув все, как попало, она оказалась у грека. Полулежа, полусидя на постели, Алина думала о том, что последних ночей в ее жизни становится подозрительно много. На этот раз расставаться приходилось с Йорго. Девушка даже не пыталась понять, чувствует ли он что-либо по этому поводу. У нее было ощущение, что от количества переживаний за последние несколько недель она вдруг оглохла и ослепла. Тоже самое случилось и с ее сердцем. Оно словно онемело и перестало биться. Йорго что-то говорил-говорил, но она слушала вполуха. Она посмотрела на любовника и тут ясно поняла, как сильно он сейчас волнуется. Уголки губ у него дернулись, это была далеко не улыбка. Так дергаются губы, когда ты пытаешься скрыть, как сильно ты волнуешься, и девушка испугалась, что сейчас произнесется тот вопрос, на который ответа у нее не было и в помине.
Алина прижалась к нему всем телом и случайно бросила взгляд в зеркало. Такой красивой она никогда себе еще не казалась. Длинные ресницы бросали тень на глаза и делали взгляд таинственным и словно беззащитным, волосы светились в тусклом свете лампы, лицо было таким трогательным чарующим, что она удивилась самой себе. Любовь делает чудеса? 'Лучше быть любимой, чем любить? – подумалось ей, – я ведь никогда так не думала. И не стану, но боже, как же важно иметь человека, на которого ты можешь опереться в трудную минуту, особенно тогда, когда чувствуешь себя одинокой.'
– Я хочу, чтобы мы попробовали жить вместе у меня в стране.
Алина усмехнулась такой осторожности и все же почувствовала легкое разочарование. Он хоть и боялся ее потерять, но не на столько, чтобы сразу предлагать руку и сердце. И Слава Богу.
– Не знаю, Йорго. Я уезжаю и неизвестно, что будет дальше. Время покажет.
Он отстранился.
– Что? – спросила она, потягиваясь словно кошка.
– Просто хочу на тебя посмотреть.
В его глазах была такая неизбывная нежность, что ей вообще расхотелось о чем-либо думать. В конце концов, делать кого-то счастливым, значит не так уж мало...
И вот так за один день сияющее море и белоснежный лайнер сменился на снег и слякоть родного города. Девушка, хоть и казалось, была уставшей от корабельной жизни с ее странными законами и правилами, но корабль на это время стал ее жизнь, и возвращать домой она не была готова. Конечно, было здорово увидеть родных и друзей, показать фотки почти со всей Европы, похвастаться визами в паспорте и новыми платьями. Но не чувствовать больше качающегося пола под ногами, не бежать, сломя голову, на завтрак-обед-ужин-дрилл или работу, не говорить больше по-английски и, что самое главное не иметь возможности в любой момент выйти на опендек и забыть обо всем на свете, подставляя лицо соленому ветру, для нее стало невосполнимой потерей.
Почти самое первое, что она сделала по приезду, отправилась на интервью в кампанию Карнивал. Вопреки всем заявлениям, с кораблями Алина не хотела пока еще расставаться. Для нее шипс лайф еще не закончилась. Йорго звонил каждый день и звал ее к себе на каникулы. Они разговаривали по часу каждый день, но к окончательному решению девушка пока не пришла. Зато абсолютно четко и ясно она поняла, что Дамиан больше ей не нужен, если вообще когда-нибудь был. По греку она скучала, но ему требовалось что-то большое и серьезное, а Алина никак не могла для себя понять, готова ли она снов начинать подобное.
Тамаре продлили контракт, и подруга была в тихом бешенстве, но вот уже со дня на день Алина ждала ее в Россию. Расстояние дружбе не помеха, и теперь девушка четко осознала, что значит на корабле – как в армии. Девчонки думали, что делать дальше, ибо в России оставаться никому не хотелось. Кому интересно родное болото, когда вокруг целый океан! И даже если по опыту они напоминали еще лягушат, только отбросивших хвост, идей было пруд пруди. Но все это пока еще сияло хоть в обозримом, но будущем, а пока что Алина переживала, так сказать, трудовые будни.
По приезду домой девушке пришлось жить с родней, ибо по причине ее отъезда ее собственная квартира сдавалась, и хотя она всех их любила и ценила, но гораздо лучше это происходило на расстоянии. И вся обстановка настолько затягивала, что казалось нереальным видение белого лайнера на бесконечных водных просторах...
– В календаре пишут: выпить одну таблетку аспирина...
– Ты тупая деревенская скотина! Житья от тебя никакого нет! Замолчи немедленно!
– Вот видишь, ты меня всегда зовешь алкоголиком, а я до такого еще ни разу не напивался.
Алина попыталась прошмыгнуть в ванную бесшумно, но не тут-то было.
– Заткнись сейчас же. Алиночка встала.
Девушка посмотрела в зеркало над ванной и обреченно вздохнула. Сейчас начнут кормить или выпроваживать замуж, – подумалось ей.
– Ну, раз встала. Тогда я пошел. Что с тобой еще ругаться?
Румяный и довольный жизнью крепкий старик прошествовал, наконец, по коридору и удалился в спальню, по пути заглянув в маленькую комнату:
– Алина, мы уже пообедали, и ты иди.
Кажется тот факт, что девушки в комнате не было, его ничуть не смутил. Боже! Сколько можно! Это канун Нового года! И ведь они не со зла! Она помнила саркастический смех отца в тот момент, когда вернулась от Рыжего с решением порвать с ним и остаться мужем. Это было давно, но она как сейчас слышала насмешливые слова: 'Она страдает. И есть идти не может', слова человека для которого обед важнее, чем все ее переживания вместе взятые, которые лезвием острого ножа рвали и без того кровоточащее сердце. Помнила и полные ненависти глаза одной бабушки, обращенные на зятя, который ее кормил и поил. И сочащиеся ядом фразы другой, полные призрения и отвращения к третьей жене отца, только что потерявшей и отца и мать. За что они всех ненавидят? Ведь это какие-то ущербные люди. Папа в меньшей степени, на нем это отражается только временами, но ведь поколение бабушек и дедушек было попросту искалечено. Искалечено жизнью до самого настоящего морального уродства. 'Похороните меня за плинтусом' – ведь не придумка автора. Так было на самом деле. Так и есть до сих пор. Сколько несчастных семейств и людей было изувечено политическим строем и уровнем жизни? Были ли они виноваты или это жизнь под гнетом советской власти превращала людей в монстров и нелюдей, в которых изредка, проглядывали остатки гуманизма.
В русских людях этого поколения жило что-то страшное. То, что заставляло их относиться негативно заранее и ко всему. Не зная о ком, идет речь, они уже завидовали ему или ненавидели. Радовались чужим несчастьям и удовлетворенно поджимали губы. Что-то точило их изнутри, не давая жить спокойно. А уж быть счастливыми и подавно. 'Вы, русские боитесь быть счастливыми' – эту цитату из 'Сибирского цирюльника' девушка помнила очень хорошо. Она все пыталась понять природу этого явления, сравнивала людей из разных стран. Не было никого идеального, но в России что-то прогнило давным-давно и только сейчас потихоньку начинало исправляться. Видимо исторически сложившаяся ситуация, когда врагом народа объявляли отца или брата, когда писали доносы на соседей, еще долго будет напоминать шрамами на коже целой нации. Ненависть и подозрение впитывалось тогда с молоком матери.
Алина подумала, что родители, быть может, никогда бы не развелись, не будь так сильна взаимная неприязнь тещи и свекрови к зятю и невестке. Что мама, не слышавшая бы каждый божий день, как неудачно она вышла замуж, быть может, не завела бы любовника, и может быть, не заболела бы раком. И отец, к которому не приходила бы мамочка, желающая ему только добра и проверяющая его постельное белье, не слушал бы о своих достоинствах и недостатках своей супруги, может, проявлял бы к ней больше внимания и проявлял бы свои чувства, ведь он по-настоящему любил жену. И кто знает, как сложилась бы тогда и жизнь девушки.
Алина со священным ужасом вспомнила свою тетку, к которой на старости лет переехала ее бабушка по маме. В свои восемьдесят бабушка имела просто ворох различных болезней, от которых на последние деньги лечили ее дочь и зять. Но все равно, даже, несмотря на еле-еле теплящийся огонек жизни, она находила в себе силы скандалить каждый день и с ней и с человеком, на деньги которого она жила. Девушка вдруг подумала, что имея все это перед глазами, трудно оставаться с такой семьей в одной стране, несмотря на то, что каждый в отдельности ее очень любил. Они только друг друга ненавидели. От перспективы превратится в такое существо со временем, у Алины волосы на голове начинали шевелиться сами собой. От такой судьбы она была готова бежать и дальше, чем через океан.
– А я мечтала стать певицей. Слава богу, не сбылось. – сказала бабушка с папиной стороны, накладывая Алине сразу десяток сырников. – Только подумать какая ужасная у них жизнь, только единицы пробиваются наверх, а остальные...? Остальные так и мотаются по стране, с гастролями, с выступлениями в маленьких залах, едой в местных завшивленных забегаловках... Смотри, чтобы все доела!
Алине на секунду показалось, что она права, но потом... Потом ей вспомнился ее любимый фильм 'Малышка за миллион долларов'. ' Я видела свой успех, толпу, которая скандировала мое имя. Я ни о чем не жалею, и будь у меня второй шанс, я прожила бы точно также, даже и зная, что все будет так недолго'.
