Текст книги "Небо в огне (СИ)"

Автор книги: Alexandrine Younger

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Хорош меня разбирать, как на уроке, я не открыт для изучения, бля! – прерывая разнобойные пожелания Пчёлы и Саши, Космос в очередной раз повышает голос. – Закрыли тему!

Кос обрывает разговор первым, быстрым шагом покидая друзей. Намного проще уйти в свой кабинет, распугивая проходящих мимо людей устрашающей миной. Чтобы запоминали и боялись. Злого и страшного.

Наедине с собой Космос обречённо кинет взор на безмолвную телефонную трубку, рухнет в кожаное черное кресло и на несколько секунд закроет глаза. Разлепив веки, Холмогоров коснется кончиками пальцев рамки с фотографией жены и дочери; его алмазные девчонки улыбаются, не тая сияющих глаз. Косу легче.

Он на драгоценные секунды уносится куда-то вдаль от временами опротивевших стен. И вроде бы положение дел устраивало, а бизнес обретал сложную и прибыльную структуру, обрастая разветвленными связями. Не жизнь, а малина!

А когда-то казалось, что…

Лучше синица в руках!

Без ссор, портящих кровь.

Ломало же…

Именно в одиночестве остро ощущается нарыв, который упорно скрывался за семью печатями. Про его существование не размышляешь вслух. Что может болеть у Космоса? Сидит на бочках с зелёными, любимая жена рядом и красавица-дочка подрастает. Сорвал, что называется, джекпот, а вздумал жаловаться, что занятия у него не по шапке, удачны и удобны для всех, но не для сына профессора астрофизики.

Однажды покойный Фара поделился с Холмогоровым незатейливой философией: жить нужно ради удовольствия. Не мчаться впереди паровоза, суетливо доказывая свою значимость каждому встречному. На амбразуру не лезть. Персональная золотая жила, рано или поздно, найдётся во всем своем распрекрасном обличии. А уж если хочется забыться, почувствовать нужную в моменте расслабленность и величие, каким бы оно не было…

Далеко ходить не надо. Всё рядом!

Фархад Джураев гарантировал беспроигрышный способ решения проблем, пряча его в миниатюрные шкатулки. В августе девяносто третьего, пользуясь замеченной усталостью московского друга Космоса, он тайно подарил ему крошечный ларчик с белым порошком, с пожеланием избавиться от плохо скрываемых противоречий, написанных на гордом лице. И Холмогоров изумился: ну какие, твою мать, противоречия? Чем его, Космоса Холмогорова, удивит кокаин, спрятанный в красивую оболочку, будто бы он не знал, что это, и не пропустил мимо себя? Не пробирало и не трогало, да и не проходят незамеченными историями вчерашних знакомых, загнувшихся после очередного передоза.

Зависимость Космоса крылась в другой…

И она волновала его каждую секунду, обнаруживая, что сердце не камень.

Лиза…

Но Фархад обладал завидной проницательностью, а грецкие орехи раскалывал без труда. Кос исключением не был.

– Слушай, Фар, ну это ж та ещё завязка! – в детстве, как и любой советский школьник, Кос наизусть зазубрил, что такое хорошо, а что такое плохо. И «хорошо» от Фары, знающего меру и границы дозволенного, было безнадежной могилой для тех, кто однажды распробовал путь… к полной свободе. – Хрен соскочишь, твою мать! Нет, я знаю, тебя не задело на всю башню…

– Космос, а кто тебе поведал, что на это надо вообще заскакивать? – и вроде бы Кос не чужд неизведанному, но Фара удивлялся его реакции на скромный подарок. – Держи подле себя, а там сообразишь, куда тебя задует… И проймет ли!

– Эмир бухарский, с чего ты вообще взял, что у меня крыша шифером поехала? – Космос считал таджикского партнёра по бизнесу достойным приятелем, но то, о чём Фархад уверенно вещал, казалось бы, переходило очертания редкого общения.

– Да сам ты всё решил, – почти безразлично отвечает Джураев, пощекотав внушительный нос большим пальцем, – а я так, чурка, мимо стоял, советовал!..

– Ну, Фара! – Кос не хотел раскрыть всех карт сослуживцу Белого, поэтому оставалось лишь смеяться про себя, убирая восточный сюрприз в ящик письменного стола. – Чудак ты человек!

– Вспомнишь меня когда-нибудь, Кос, вспомнишь и мои слова…

– Дружба народов, а что тебя вспоминать? Позвонил, а потом ты аки джин из лампы вылетел!

– Хорошо, что не на ковре самолёте…

Подарок Фархада до сих пор лежит в выдвижном ящичке. Под рукой, чтобы быстро достать, на короткие доли секунд удивляясь, что бриллиантовые дорожки, рассыпанные по маленькой шкатулке, и есть то, что приносит «Бригаде» заслуженную стабильно. И жирный намёк на тень того, из-за чего буйную голову сложил Фара, становясь в памяти друзей мятежным призраком.

Кстати, о друзьях…

– Твою мать, пока шёл сюда, то чуть чаем не облили, скотство! – иногда Филатов забывал, что «Курс-Инвест» заполнен сотрудниками, как муравейник его жителями, и перемещался по пространству, как у себя дома. – Бля… Кос, ответь мне, а? Пообщаться шёл! Проведать, а то вдруг заполыхал…

– Теофил, со мной за последние дни все уж наобщались, – Кос продолжает рассматривать винтажную коробочку, исписанную непонятными ему символами. – Я охуеваю с того, как всем надоел!

– Ну тебя в баню, надоел он всем… – не спросив разрешения, Валера выхватывает из рук друга предмет его пристального исследования, и, открыв, решает, что не отдаст обратно. – Кос, это что за херовина? Я тебя спрашиваю?

– Привет с того света, Фила, от Фарика, – куда спокойнее, чем полчаса назад, произносит в ответ Космос, – ну и статья УК РСФСР. И наше бабло!

– Привет с того света? Лучше и не скажешь… – Филатов всматривается в глаза Космоса, надеясь, что не найдет там ничего подозрительного. И не нашёл. – Изымаю! Уничтожу, нехер тебе играться, че делать потом будем с тобой?

– Не жалко, а этого добра в нужных местах – завались! – Космос настраивал себя на то, что в ближайшие минуты получит порцию жизненной правды. Хоть Фил мог нагрянуть в кабинет без повода молоть языком; мало ли, как безопасность по зданию проверяет.

– Не про твою честь, – удобнее усаживаясь напротив Холмогорова, Валера начинает расспрос о том, что проекции следующего месяца точно путало космические планы, – а я чё? А я, считай, по партийному заданию пришёл. Моя-то волнуется! Лиза позвонила, висели полчаса на трубке, и Томка теперь порывается.

– Пиздец, товарищи, сговорились! – роняет Кос едва ли не злорадно. – Мне-то она не позвонила! Каково?..

– Косматый, по чесноку, я и не буду расспрашивать, какого хрена она поехала туда вчера, а ты сидишь на жопе ровно, – нетрудно догадаться, что Космос и Лиза… повздорили, не сдерживая трудных характеров, – алконавт хренов! Куда вчера тебя мотало? Это решение проблем?

– Дома был, чё тебе сказать, – боролся с нагрянувшим ненастьем горячительными методами, надеясь не получить привета от страдалицы-печени. – Поехала, не послушала! Я ей муж, а не шавка подзаборная, и я знал, о чём говорю!

– Кос, ну ты ж знал, что Лизка при своём останется. С ней не выйдет в куколки заводные поиграться, ты это уже приходил сто раз! – Фил старался не сыпать соли на раны друга, но не брезговал высказать всё честно. Нужно учиться видеть правдивую картину, а не иллюзию. – Знал? Не отрицаешь!

– Знал, брат, с самого начала! И как будто это что-то между нами изменило. Не видел, кто бы передо мной, то она бы вообще уехала насовсем. Я бы все проморгал! – виски Космоса ужасно ныли, а сонные веки готовы закрыться в любой момент. Усталость его не покидает. – Я всё делаю, потому что люблю её! А чё происходит? Ебать, какое-то дежавю, бля! Нет бы подождать, и я бы с ней поехал…

– Кос, человек, считай, к матери поехал, – из короткого знакомства с Черновой Валерий успел сделать вывод о том, что Лиза очень к ней привязана, – дело святое. И никто там не тронет, уж если ваш родственник по случайности пострадал! Правда, санаторий ему теперь, а не довыборы…

– Жить будет! А я муж этой неугомонной, – и этим все сказано, – муж! Хер вырубишь!

– Груш, мать твою… – Кос оперировал железными документами. – Не веди себя, как говна кусок, муж! Эгоиста включил?

– Какой есть, – побег от правды в данном случае бы не удался, – и я тоже прошу меня принять. И слушать иногда!

– Тебе бы билеты взять, Космос, – Фил не задавался вопросом, как бы поступил на месте Холмогорова, но совет сам вышел на поверхность, – и к Лизке. Поговорите, а там видно будет, что делать, кому помогать.

– Мне помогать, в психушку путевку готовить, – у раздосадованного Космоса мало идей, а имеющиеся традиционно неутешительные, – да, Фила? Коньячку-то мне туда протащить сможешь? Чтоб разведка не учуяла!

– Твою дивизию, моя туда рванёт, а ты, красавец, здесь зад греть будешь? – Филатов специально забрасывал Космоса упреками: клиент готов лететь в сторону аэропорта. Куда ему от судьбы?

– А ты внимательно следи за Томкой, Фил, а то нахватается от моей заразы деловитости, – за последние два года дружба Тамары и Елизаветы только окрепла, – чем не пример?

– Кос, бля, у меня Тома и так тревожная последнюю неделю! – на празднике Холмогоровых Тома действительно выглядела немного утомлённо, но имела силы помочь подруге со столом. – А я тоже муж! И жену свою мне жалко.

– Мы и через такое проходили, – апрель девяносто первого был месяцем, богатым на происшествия, в том числе и приятные, – но только увезла Лизка мою тревожность с бантиком. А я отвык от таких поворотов.

– Отвык ты… – Космоса сложно упрекнуть в том, что он плохо относится к жене и дочке, – блять, но вчера огурцом под водяру похрустел? За здоровье дочки, это ещё скажи! И под вечерок бухать продолжишь? Или чё, Космодром? Делись планами!

– Укокошить никого не хочу, – стремления Холмогорова скромны, – и свалить потихоньку надо бы. Тошно!

Космос поворачивается в кресле, двигаясь вокруг своей оси, в попытке придать себе бодрости. Телодвижение не приносит результата, и, приподнявшись, он встаёт, попутно вспоминая про место обитания ключей от машины. Но не находит.

– Бля, ключи посеял! Попал… – с заметной печалью отмечает Космос. – Засада! Откуда не ждали.

– Братишка, а до «Шереметьево» я тебя и бесплатно подкину, – Фил уверен, что успел направить Космоса на верный путь, – на бензин не прошу. Бак полный!

– Пинком к самолёту, дядька? – Космосу и без подсказок ясно, где ему хочется быть.

И с кем.

– Куда ты денешься, курилка? – долгие годы знакомства с Холмогоровым не прошли для бывшего боксера даром. Он предсказывал его поведение до того, как можно было сосчитать до пяти.

– На Марс, блин, улечу! На ракете…

Помощь Фила всё же не понадобилась. Космос справился без провожатых.

========== 94-й. Любовь не теряют ==========

Комментарий к 94-й. Любовь не теряют

Космос/Лизы много не бывает

https://vk.com/wall-171666652_1156

https://vk.com/wall-171666652_1161

OST:

– Nightwish – Sleeping Sun

– Луна – Самолёты

– Уснули?..

В полуночной тиши повисает тревожный вопрос, произнесенный громким шепотом. Лиза коротко кивает головой, заставляя Ёлку отбросить надуманные страхи. Тем более Арька и Настя, смирно послушав сказку «Цветик-семицветик», устало зазевали и быстро заснули, и этим уже не внушали Лизе каких-либо опасений.

Анастасия Леонидовна вообще оказалась очень послушной, а Ариадна Космосовна, принимая поведение родственницы к сведению, отбросила идею вести себя шумно. У Арьки появилось призвание – повсюду таскать за собой Настеньку и учить её обращаться с игрушками. Настя неосознанно тянулась к космическому потоку энергии, и не только из-за того, что Арьке сложно сопротивляться. В будущем старшинство Ари отойдет на второй план, но связь, заложенная не только родством, но и дружбой, не сможет уступить дорогу отчуждению. Лиза верила, что так оно и будет. По крайней мере, её душевные отношения с Пчёлкиным зародились именно в пору хождения пешком под стол.

– Все в порядке, но Настя по тоскует по папе и маме, я вижу, – Елизавете легко почувствовать настроение крохи, которая не сразу сообразила, почему высокая тётечка из Москвы приехала и отныне заправляет её воспитанием, – но они с Арькой спелись…

– Скучает, папина дочка! Но Лёня ещё долго пробудет в госпитале, – приглушенно отвечает Елена, не скрывая нечаянной слезы. – За ним уход, врачи хорошие. Все приносят по первому зову. Но голова перевязана, царапины, ссадины. Лицо осунулось. А сегодня эта тварь заявилась… Глаза бы её мои не видели! Жена его бывшая, про завещание твердила, которого нет. Выпалила ему, что друг его… Наш, точнее, журналист… Погиб! Лёня сознание потерял, а теперь… Будет винить себя. Но что поделать?

– Главное, что дядя Лёня сильный, он скоро будет на ногах…

– С его-то жизнелюбием!

– Морской волк иначе не может!

– И я без него не смогу…

Лиза не задавалась вопросом, зачем её преуспевающему дяде понадобилось кресло местного депутата. Скорее, от природного стремления выбиться в люди, а не от жажды крупной наживы; Рафалович и в бытность офицером разбирался в том, где и как туго набить кошелёк. Прохождение Рафаловича в заксобрание было бы делом решенным, если не громкое журналистское расследование, раскрывающее правду о хищениях в армии, косвенным участником которых являлся сам Леонид. Морской волк слишком поздно узнал, что за разбирательством стоял друг юности, а за последним – хвост и слежка в лице доблестных гэбешников. Что случилось дальше – всем известно…

Рафалович в реанимации, а Павла Иванцова похоронят на Смоленском кладбище.

– Лёнька не уберег друга. Сейчас и сам понимает, что лучше бы горькая правда. Эта история со списанной техникой, вооружением, а я же его предупреждала… Что ничего не остаётся без последствий!

– Мир тесен, – надо отдать должное Космосу: его мнение о происходящем в Петербурге не обосновывалось на домыслах. – Иногда очень тесен. Не удивляйся!

– Иванцов берег кейс с бумагами в камере хранения, но сама понимаешь, нашлись ходы и его заменили другим содержимым. Лёня еле успел в редакцию, он вошёл, когда Павел уже собрался открыть чемодан. Они едва в сторону кинуться успели. У Пашки руку задело, Лёню на носилках тащили, а потом… – Ёлка с трудом принимала события, свидетельницей которых невольно оказалась. – Чёрт, эти оборотни затеяли перестрелку прямо в больнице! Санитарку убили. Их схватили, успели, а я вхожу в палату, а там Пашка… Я глаза ему закрыла. И всё. Как решето… И самое страшное, что убийцам ничего не будет. Погоны, контора. Ненавижу…

– Погоди, милая! – Лиза внезапно понимает, что Ёлка повествует о том, кто был смутно знаком ей по малолетству. – Друг папы? Они же с дядей Лёней с первого класса были знакомы…

– Нас было пятеро: твой отец и я, Лёня, Паша и Миша. Мишка – сын академика, в МГИМО пошёл учиться, закончил. Но после первой заграничной поездки попал в дурную компанию. Попойки, наркотики, слетел с должности. Отец пытался его снабжать, зачем только, почему не лечил? И Мишу новые дружки за долг с многоэтажки столкнули, что было за год до аварии твоих родителей. Остались мы с Лёней. А было пятеро…

– Пятеро… – задумываясь о тех, кого оставила в Москве, сказала Елизавета. – Надо же, совпадение!

– Солнце мое, я не люблю подобные равенства. И надеюсь, что тебя они минуют, – Ёлка обнимает Лизу, как в малое дитя, будто бы целая женщина двадцати трёх лет сможет поместиться у неё на коленях. – Спасибо, что ты ко мне приехала. Мне действительно сложно одной. Нам помогают, шеф лично контролирует лечение Лёни. И не отвлекай Космоса и брата. Просто я никому не могу доверить Настю, кроме тебя, но если ты против…

– Я рада, что могу быть тебе полезной, не обсуждается, – напоминание о Космосе заставляет Лизу вспомнить, что она так и не удосужилась ему позвонить. Она надеялась, что муж остыл, хороши оба, и трудно разобраться, насколько. Поэтому Лиза ломала голову, как заговорить с ним первой. И убедить в том, что они с Арей поживут у Ёлки. Месяц, два – неизвестно, но расстояние не должно быть для Лизы и Космоса помехой.

– Скажи мне честно, Лиза, – Елене не нужно много гадать, чтобы объяснить для себя поведение племянницы, – ты не звонишь Космосу, странно! Поругались? Не пускал?

– Мелочи, – Елизавета не считала, что вправе пересказать родственнице свою ссору с мужем, – и я позвоню ему завтра. Обязательно.

– Поговори с ним. Он тебя очень любит! – не желая навязываться, Ёлка ограничивается простым, но дельным советом. – А я, наверное, спать пойду. В носу запах капельниц, не могу больше…

– Ты сколько не спала? – фраза могла прозвучать не вопросом, а восклицанием. – Пора на боковую! Из раковины всё уберу, домработницу я днём отпустила. Ни о чем не беспокойся.

– Конечно, с детьми и домом ты справляешься лучше, чем я, – Ёлке нравится хвалить племянницу. Пускай, казалось бы, что три минувших дня полностью вычёркивали её из мирной реальности. – Спокойной ночи, Лиза!

– Доброй!..

Квартира на Московском проспекте затихла, но Холмогоровой не до сна. Мысли закономерно терзали её, не давая шанса заснуть крепким младенческим сном. Ссора с Космосом всегда представляла собой едкое явление, которое вечно выводило Лизу из строя, но ей сложно понять, почему муж не понял её сразу? Кос лучше других помнил про то, что Лиза почти по-детски привязана к Черновой. Знал, что Лиза сорвётся к ней в любое время дня и ночи. Как к матери…

Может, отвык, что она довольно давно не уезжала одна? Сомнительно.

Лиза догадывалась, что ярость Космоса не взялась с пустого места и возникла не в вечер субботы. Снежный ком накапливался, а ряд историй, стоивших Космосу и Лизе ссор, оставляли саднящие рубцы. Последнее не притупляло взаимного притяжения, которое с каждым днём заставляло ценить свою единственную любовь, но если Лиза в Петербурге и не с Холмогоровым…

Это что-то значило. Как в страшной сказке.

Лиза ужасно хотела к Космосу. Желала трепетно обнять своего космонавта, прижимаясь как можно ближе, и твердить, как сильно она его любит. Очень любит! И ей невыносимо больно, когда резкие слова обнажают раны, становящиеся препятствием на пути к прежнему пониманию. Невозможно жить в состоянии холодной войны.

Пусть и жила, претерпевая неловкие обиды и не давая истерике пробиться наружу. Лиза занималась детьми, напрочь забывая о трудовых буднях в Москве, а молчание телефона уже не казалось таким удивительным.

Потребление черного чая не способствует приходу сна, но Лиза не искала короткого пути в царство Морфея. Ей непривычно просыпаться и засыпать одной, как бы странно это не звучало. Сон придёт к ней, но случайным посетителем к рассвету, а пока Холмогорова стоит у полночного окна, рассматривая сумрачные виды города-героя. Она пытается не помышлять, спит или не спит сейчас Кос, дома ли он или…

Дьявол! В ней просыпался ураган ревности, когда она накручивала себя тем, что Космос вовсе забыл про них с Арькой, пропадая там, где не следует. Отравлялась ревностью хуже, чем ядом. Пусть Лиза прекрасно знает, что порядки, выбранные мужем в юности, исключали безоблачное течение событий. Но она верила в то, что он никогда её не подведёт. Несмотря на происходящее, Лиза ощущала любовь Космоса и загоралась ответной нежностью, что давно сделало их единым целым.

И подарило Арю, которая никогда не должна узнать, что папа и мама теряются в темных противоречиях. Кос сам выстраивал вокруг Арьки вселенную, освещённую огромным обожанием, а Лиза изо всех сил способствовала тому, чтобы Аря никогда не разочаровалась. Главное – в своих же родителях.

Любовь не теряют, Космос и Лиза никогда не смогут расстаться и расцепить руки. Но Холмогоровой противна одна мысль о том, что они бездарно тратят себя на скандалы и бесполезное стремление доказать, кто прав, а кто виноват.

***

Первой в большой квартире проснулась Ариадна. Потянулась, проворно покрутила златокудрой головкой и, подойдя к соседней кроватке, проверила, крепко ли спит её любимица Настенька. Игра в «Дочки-матери» пришлась дочери Космоса по вкусу, но проворной Арьке не сиделось на месте. Её путь лежал к маме.

Лиза разлепила тонкие веки, услышав знакомый топот ножек в розовых тапках с «Микки Маусами», и, торопливо глянув на часы, подняла себя с табуретки. Она заснула прямо на кухне, в согнутом положении и тело ныло от неудобной позы, но если Арюша рядом, то со сном действительно стоило попрощаться до одиннадцати вечера. Сегодня точно станет легче. Тем более своим кислым видом она не порадует ни Москву, ни родной Питер.

– Уже проснулась? – Арюша стала ранней пташкой – на часах половина восьмого утра. Личико самой младшей Холмогоровой светилось улыбкой, в которой не было ни капли сонливости, а глазки довольно искрились. – С добрым утром, зайчик! Иди к маме!

– Мама… – шепчет Аречка, взбираясь к матери на руки. Лизу совсем не отягощает дорогая ноша, а между тем Арюша продолжает болтать: – Ёлька спит… Т-с-с-с!

– Ну и хорошо, что наша Ёлка спит, Арюш, – Лизу радовало, что в речи дочери прибавляется осмысленности. Часто Арька просто стеснялась говорить при посторонних людях, пряча лицо за фигурами родителей, но в последнее время её будто прорвало, – а вот Настеньку мы с тобой проверим. Вам с ней что пора?

– Кушать, мам… – не без удовольствия изрекла Арька, потирая ладошки.

– Тогда пойдем поднимать твою любимицу?

– Падём, я пе-л-л-вая!

– Моя ты радость…

Дочка Ёлки и Рафа больше походила на ручную белочку, чем на ребенка, входящего в пору бесконечных проделок и беспричинного веселья. С Настей было легко совладать, она редко капризничала и могла часами сидеть на руках у взрослых. Аря же демонстрировала совершенно иной характер, не брезгуя детскими шалостями и поводом вызвать на лице окружающих смех. Но противоположности молниеносно притянулись, и Лиза и минуты не думала, как сложно ей будет управляться с двумя погодками. Девочки будто бы чувствовали, что случилось в семье, и большую часть дня умиляли взрослых тем, что прекрасно ладили.

Когда Ёлка появилась на кухне, Лиза уже закончила кормить детей, занимаясь мытьём посуды. Аря и Настя сидели на стульчиках, наблюдая за мультяшными приключениями в телевизоре и пытаясь заплетать косы старой кукле. Обстановка в доме могла бы считаться образцовой, если не учитывать, что Черновой рекомендовали лишний раз не выходить из подъезда, а в больницу сопровождали с охраной. Пора привыкнуть.

– Бодрствуете, синички? – Елена присаживается на трубку рядом с малышами. – Мои хорошие синички…

– Ждём хозяйку, – звучно вымолвила Лиза, стараясь сохранять внешнюю веселость, – и тебя с добрым утром!

– Доброе, – дом заметно опустел без мужа, что стало для Ёлки чуждым состоянием. Но какое-то отрезок жизни она жила в отцовской квартире одна, пользуясь редкой радостью видеть племянников раз в полгода, – доброе утро! И я успела позвонить в больницу, чтобы ждали. Пока никаких улучшений. Как-то так, Лизка…

– Поедем туда все вместе? – поинтересовалась Холмогорова, закидывая передник в кухонный шкафчик. – Дети не помешают.

– Нет, нет, я сама, и обещал приехать Гела, – Ёлке будет куда спокойнее, если Лиза и девочки останутся дома, – и опустеет ваша Москва…

– Переживём!

– Куда денетесь?!

Подойдя к холодильнику, Ёлка резко открывает дверцу, достав с крайней полки открытую коробку молока. Не подогрев, она наливает напиток в любимую кружку, желая поглотить желаемую порцию залпом, но Лиза, предвидя последствия употребления холодных жидкостей, прерывает манёвр.

– Кажется, кто-то совсем не думает о себе! – в Холмогоровой просыпались почти родительские чувства по отношению к Ёлке.

– Я тебе что говорила, Лиза? – в самом деле – много чего, но в моменте Черновой важно не сдать боевых позиций. – Когда кажется – креститься надо!

– Я не крещёная – дед запретил меня крестить, а твоей простуды ещё не хватало! – Лиза реагирует на действия тётки также, как на проделку Арьки. Вспышка, принятие, решение проблемы. – Я подогрею. А тебе бы полежать! Принесу завтрак в комнату.

– Шут со жратвой, Елизавета Алексеевна, детей накормили и ладно! – Чернова стремительно роняет себя на стул, закрывая пылающие щёки ладонями. Голова идёт кругом, плавая в смятении. – Деть куда себя не знаю! Муж жить не хочет, весь в проводах, а на улицу хоть не выходи. Все звонят, как будто вдова! Что за жизнь-жестянка, скажи?!

– К началу, родная, давай признаем то, что причины любить жизнь перевешивают!

– В тебе хороводит молодость или пиратская смелость?

– Твоё тяжелое наследство!

– Упёртая, ты от мужа своего нахваталась?

– То, чего я у него нахваталась, сидит рядышком и мультики смотрит.

– Вот и умница!

– Бери пример!..

Ёлка имеет право на жалобы. Она привыкла упорядочено существовать, играя честно и неуклонно исполняя служебные обязанности. Прилежная ученица, которой пришлось распрощаться с идеальной чиновничьей биографией. Наступившие девяностые обязали пересмотреть взгляды не только на дальнейшую судьбу, но и на службу. Чернова продолжительное время маневрировала поверх подводных камней, пренебрегая шансом вспомнить про себя, но брак с Рафаловичем заставил бросить жребий: Чернова не вернётся в мэрию, а после декрета и вовсе займётся научной работой. Дело решенное.

– Хорошо, Лиз, мне чаю чёрного, в горло кусок не лезет, – Ёлка берет на руки Настеньку, которая доверчиво обвивает материнские плечи ручонками, переставая следить за происходящим в телевизоре, – чайник поставь, а я потом приду, заварю.

Поманив с собой Ариадну, Чернова уходит в гостиную, желая отвлечься на тех, о ком действительно следовало заботиться и не спускать глаз. Лиза имеет возможность остаться наедине с собой минут на пятнадцать, и, спешно найдя на подоконнике початую пачку красно-белых, она выходит на пустынную лестничную площадку.

Ещё лет пять назад за порядком в парадной элитного дома следила консьерж – блокадница Леонтьевна, имени которой Холмогорова не помнила, а сейчас…

Всё достаточно буднично. И на переходе между этажами у окна красуется консервная банка вместо пепельницы. А когда-то стояли горшочки с цветами…

Всё течёт, всё меняется.

Лиза с наслаждением затягивается, тая надежду, что напряжение, жившее внутри, сможет покинуть оборонительные рубежи, но злосчастные тиски не спешат отпустить ни разум, ни душу. Единственное, что получается с завидным мастерством – резать себя тем, что Космоса нет рядом. В старой обкомовской квартире немало вещей напомнят о том, что здесь они были счастливы, строили грандиозные планы и переживали волнующие мгновения трепетной близости. Любили. Очень…

Что же изменилось сейчас? Ровным счётом ничего, кроме того, что Кос закрылся в Москве, а она разгадывает петербургские лабиринты.

Просто нехорошо. Просто не так должно быть.

Где он?!..

– Девушка, у вас огонька не найдётся? Спички дома забыл, голова дырявая!

Самобичевание Елизаветы прерывается из-за внезапного появившегося соседа. Она и не успела заметить, как долго молодой мужчина, с заметным шрамом на скуле, стоял рядом. Лиза не собиралась ему отказывать, и лишь молча протянула зажигалку, не двигаясь с места.

– Спасибо на добром слове, – всю минуту, которую незнакомец стоял возле Лизы, он внимательно всматривался в черты её лица, как будто узнавал заново, – а вы не Лиза Павлова случайно? Простите, если обознался…

– Три года не Павлова, но Лиза, – вопрос заставил жену Космоса вылезти из искусственного панциря, чтобы наконец обратить пристальное внимание на неизвестного ей соседа, – и чем обязана? Мы знакомы?

– Не помнишь? Ну, Лизка, обижаешь! – прошло лет десять с их последней встречи перед тем, как военком вручил Антону Игоревичу Борисоглебскому повестку. Может, больше. Конечно, не вспомнила, ей-то и было в те времена не больше четырнадцати. – Сосед твой, Антоном звать. Седой и со шрамом…

– Антоха?! – случайный призрак из прошлого заставил Холмогорову закашляться от сигаретного дыма. Она настолько погрязла в болоте распри с Косом, что чуть не пропустила явление друга детства… Как из ниоткуда! – Погоди! Говорили же, что похоронка пришла. Как? Как ты? Антон!

– Антоха – вареная картоха! Пароль принят… – надо же, и он не забыл детскую глупую рифму. – В курсе я, что мололи, – Борисоглебскому не раз приходилось повторять фразы о своем чудесном спасении, что набивать оскомину, – но вылез! История, достойная отдельного романа. Язык отсох рассказывать.

– Господи, такое в кино бывает! – Лиза в секунду затушила сигарету, все ещё пытаясь уверить себя в том, что Антон жив и здоров. – Нет, правда, кино! Не верю…

– Из ада восстал, – мужчина протянул Лизе руку, которую девушка, не скрывая радости, пожала. – Сильная стала, большая. Не Павлова!

– За эти годы многое успело произойти! Наверное, ты наслышан, что сейчас… Не буду углубляться, но я снова приехала! – Лиза познакомилась с Антоном в семьдесят пятом. Он был немногим старше её, но минуя разницу в возрасте, они быстро сдружились. И семьи тоже общались, но связь стала сходить на нет после смерти отца Ёлки и Алексея. – Странно, что тётя ничего о тебе не рассказала! Ты когда нагрянул?

– Если коротко, то в девяносто втором в Питер нагрянул, а делать тут было нечего. Три года под Гатчиной околачивался, по тренерской работал, а сейчас вернулся к матери с отцом. Думать, как себя применять, – Антону не хочется раскрывать подробности его злоключений в Афгане. – Сама-то как поживаешь? С Москвы проездом или с каких-нибудь заграниц? Замуж выскочила?

– За кого хотела, за того и пошла. Живём, любим, дочка растёт! Кажется, что не три года женаты, а сто три… Короче, Холмогорова я, такие дела! Сам пока не успел?

– На эту электричку мне не опоздать, – Антон едва убеждает себя в том, что вчерашняя школьница с двумя строгими косичками, которая периодически приезжала к деду и тётке в гости – уже чья-то супруга и мать. Время летело неумолимо, либо он за ним не успевал, – но всех хороших девчонок разобрали! А муж у нас кто? Молодой, целеустремлённый? Как модно… Бизнесмен, меценат?

– В корень зришь, – больше, чем Борисоглебский предположил, он из неё и не вытянет. Лиза в принципе не любила разговоры о собственной личной жизни. На то она и личная, чтобы быть за завесой тайны. Поэтому Холмогорова прикладывает холодные ладони к разгорячённому лицу, приводя себя в равновесие. – Серьёзно, я до сих пор в шоке! Из-под земли возник! Напугал!..

– Да то я и смотрю, что ты невесёлая сидела, – Антон никогда не отказывал себе в возможности пообщаться с красивой девушкой. Но уж если чужая и замужняя, хоть и близкая в прежние годы. И не знаешь, как и подступиться. – Дай, думаю, подойду!

– Фигня происходит. И чем больше случается вокруг, тем меньше удивляешься… – посматривая на золотые наручные часики, Лиза понимает, что дома её, скорее всего, уже объявили в розыск, но невежливо бросать Антона впопыхах.

– С чего тебе слёзы лить? Оставь проблемы тем, кто занимается их решением. Не одна же лямку волочишь, а явно, как за стеной устроилась?

– Не одна, и не думай, что на жизнь жалуюсь. Зима дурацкая.