Текст книги "Прямые пути (СИ)"

Автор книги: Алексей Дуров

Соавторы: Елена Варющенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Хорошо. Похоже, другого выхода нет.

Идти лесом оказалось много приятнее, чем брести по болоту – под ногами твердь, в дырявом сапоге не хлюпает, деревья прикрывают от солнца, птички поют. Вот только страшнее в лесу, потому что можно людей встретить.

В первом же ручье Рес и Леск по очереди выстирали одежду, Рес к тому же придумал подбить куртки травой, чтобы скрыть тонкокостость. Приучались, поглядывая друг на друга, идти ссутулившись и чуть враскоряку – как крестьяне ходят. Даже нашли в лесу, чем подкрасить кожу – недозрелый дикий орех. Со смуглыми лицами, черными глазами и темными волосами можно надеяться, что сойдут за южан. К тому же Рес немного знал южанский язык – от гребцов на галере нахватался, а Леск так и в совершенстве на нем говорила.

Поужинали собранными за день грибами, переночевали. И с утра закапали в глаза настой красавки, натерли лица и руки ореховым соком – потому что Рес видел зарубку на дереве.

Хорошо, был настороже и обратил внимание на дальний крик сороки. Прислушались и уловили собачье тявканье, пока что тоже далекое.

Рес схватил котомку:

– Уходим по ручью!

– Подожди… – Леск торопливо рылась в напоясной сумке. Вытащила полотняный мешочек с угольной пометкой: – Пряная трава!

Быстро рассыпали несколько щепотей и вступили в воду. Холодная струйка опять просочилась в сапог через дырку в подошве.

Побрели вверх, прислушивались. Доносилось все то же тявканье, треск сухих веток – раскатистый, под тяжелым кем-то, скорее всего – под копытами лошадей. И даже несомненное бряцанье оружия.

Нет, это не простые охотники или лесорубы, это охотники на людей, разъезд.

Ручей тек по дну небольшого оврага, сильно заросшего – приходилось продираться сквозь ветки. Аккуратно, чтобы не сломать, следов лишних не оставить.

Рес увидел то, что нужно: достаточно низкая толстая ветка. Отдал котомку Леск, осторожно, чтобы не ободрать кору, ухватился, подтянулся и перекинул ногу. Леск молча протянула ему поклажу.

Когда повесил мешки на сук, хотел спуститься, чтобы помочь Леск, но она сама забралась на ветку и уже лезла навстречу с беличьей ловкостью. И следов не оставляла.

Забрались повыше и устроились в гуще листвы. Все также прислушивались – донеслось, как громко заскулила собака, видать пряной травы вдохнула. Потом ругань послышалась, голос молодой, звонкий.

Беглецы замерли, Леск взялась, было, что-то бормотать, но, к счастью, замолкла.

Приближались хлюпающие шаги и размеренный конский топот, как будто с разных направлений. Медленно приближались, от этого только страшнее было. Ясно же, что ищут что-то, высматривают.

Появились всадники, четверо ехали по одной стороне оврага – передний вел в поводу оседланную лошадь, – пятеро по другой. Серые кафтаны, кривые мечи в деревянных ножнах, дваждыизогнутые луки, короткие пики, круглые щиты – легкая конница. Хорошо, что не егеря.

Служивые внимательно всматривались в землю, видимо, выискивали следы.

И плещущие шаги разъяснились – по ручью шел десятый служивый, тоже следы на берегах высматривал. Рядом с ним бежала лохматая собака, до сих пор чихала и поскуливала.

К большой удаче беглецов, служивые так и не додумались смотреть наверх, даже там, где толстые ветки низко над ручьем. Егеря бы додумались обязательно. А эти – проехали и скоро скрылись за стволами.

Беглецы еще долго вслушивались, как удаляются стук копыт, бряцанье мечей, хлюпанье сапог в ручье. Не сразу решились спуститься.

Потом было непонятно куда идти – конники уехали на северо-восток, и беглецам туда надо. Но не возвращаться же к болоту.

Решили идти на север.

Вскоре встретились еще зарубки на деревьях. Потом и пеньки начали попадаться, кострища, другие следы людей. А там и на дорогу вышли – малую, немощеную.

Подправили траву под куртками, рассмотрели друг друга – ровно ли закрашены лица.

Рес увидел следы на земле:

– Похоже, селение там. Видишь этот след? Вышел человек из леса, повернул туда.

– А нам нужно в селение? Оно на западе, а нам на восток.

– Не в лесу же сидеть, видишь, конники с собаками ищут нас, – рассудил Рес, выходя на дорогу. – На всех собак пряной травы не хватит. Мне думается, нам в открытую, не таясь пробираться даже и сподручнее. Сперва, конечно, издали глянем. А в селении конями разживемся, припасами. Ты как, верхом ездишь?

– Конечно! Я же переписчица!

Рес скрыл недоумение:

– Ну да, хранилища свитков нынче большие, с одного края в другой только на коне и успеешь, чтобы в дороге не ночевать.

Леск сдержанно усмехнулась:

– Старые переписчики могут годами работать в одном хранилище. А тех, кто помоложе, отправляют в другие хранилища, чтобы сделать списки с тамошних свитков.

– А чего не попросить, чтобы там сами переписали, что надо, а потом передали с оказией? Не доверяете чужим переписчикам?

– Не доверяют. Кроме того, не хотят платить за их работу. И без того доступ в иные хранилища весьма недешев.

– Стало быть, пришлось тебе поездить?

– Пришлось. От Алмазного княжества до Закатных островов бывала.

Рес поневоле заподозрил, что его спутница не только переписчица, еще причастна к неким тайным и темным делам: разъезжает по всей Империи, знает много языков, в их числе редкие, память у Леск крепкая. Наверняка передавала тайные сообщения, возможно, и сама не знала точно, во что вмешивается.

Шли все также настороженно, потому, заслышав далекий топот копыт и скрип телеги, метнулись в кусты.

Леск сразу зашептала какое-то особенно яростное заклинание и стала рисовать пальцами в воздухе загадочные знаки, но Рес пихнул ее в бок. Надоела! Она зыркнула на него серыми глазищами, но шептать перестала. Только обветренные губы беззвучно шевелились.

Сперва из леса появилась лошадь, потом телега, а на ней двое крестьян, по черным волосам и мощному сложению – люди рек, хотя один слишком остролицый, может быть и полукровка. Правил другой мужик, толстый, основательный.

Когда проезжали мимо места, где укрылись Рес и Леск, раздался треск, и у телеги отвалилось колесо. Редкостное невезение, так бы проехали себе трехречники, а теперь неведомо, сколько беглецам в траве таиться, пока крестьяне ось не починят. А может не в везении дело, может это Леск наколдовала. Только зачем ей? Ошиблась в заклинаниях? Спросить бы, сказать бы, что хватит колдовства, да крестьяне могут услышать. Впрочем, она и сама замолчала.

Леск тронула Реса за рукав, и когда он обернулся, указала на телегу. Рогожа сползла на бок, и стало видно, что под ней лежит женщина в крестьянской одежде. Глаза завязаны серой тряпкой, длинные черные волосы спутались, а давно нестиранная рубаха задралась, обнажив худые ноги. Женщина не шевелилась.

– Ы-ий-йй, – запричитал остролицый, поднимаясь с земли и осматривая колесо. – Вот беда, так беда! Чего же мы делать дальше будем?

– Починим и дальше поедем, – сердито осадил его толстяк.

Подойдя к колесу, он, кряхтя, наклонился, поднял его, покатил к телеге.

Остролицый, между тем, торопливо накрыл женщину рогожей и вполголоса произнес:

– Говорил тебе, брат, добром это не кончится! Не жили богато, нечего надеяться. Давай по-человечески похороним Аксоль и не будем души свои чернить.

– Не будем души чернить! – передразнил толстяк. – Поздненько же ты каяться взялся! Думать надо было, когда в сарайку ее зазывал, да удавку на шее затягивал…

– Врешь! – вскрикнул остролицый. – Я не затягивал, а только тебе подавал. И потом, а вдруг родичи ее шум поднимут? Аксоль хоть и блаженная, но все-таки не чужая им была! Как искать начнут, да на нас выйдут?

– Не зови беду, постылый! С чего бы им на нас выйти? Никто не видел, как ты Аксоль в сарайку зазывал, а что пропала, так я ее плат и кушак на берегу оставил. Все так и решат, что пошла дура купаться, да потонула. Ты лучше думай о том, сколько нам золота заплатят, когда мы ее как побережницу сдадим.

– Думаешь, заплатят, не обманут? Эти служивые из равнинников, жадные, стало быть.

– Не обманут. Это ж самого Императора указ, чтобы за побережников награду выплачивать, за живых или мертвых. Против Императора служивые не пойдут.

– И зачем я только рассказал тебе про награду? – поежился остролицый.

– Не ной, а лучше поищи какую жердь да чурбак к ней, – приказал толстяк. – Надо скорее телегу приподнять, да колесо на место приделать. А то наберут сколько надо побережников, и будем с этой мертвячкой мыкаться.

Остролицый потерянно посмотрел по сторонам. Было заметно, что углубляться в лес ему совсем не хочется.

– А коли не поверят нам, что побережницу привезли? – опять занудил он.

– Как не поверят, – прокряхтел толстяк, пытаясь в одиночку приладить колесо. – Побережников узнать можно по тонкокосности, волосам черным и белым глазам. Глаза я выколол ей, волосы у ней завсегда черные были. А уж тонкокостнее Асколь во всей округе не сыщешь, – он хохотнул.

В этот момент колесо отскочило и ударило его по ноге.

– Ай! – толстяк повернул к брату побагровевшее лицо и заорал: – Я тебя куда отправил? Ну-ка живо ищи чурбан!

– Где я его найду? – поежился он.

– В лесу, дурак!

Увидев, что остролицый так и топчется на месте, он рыкнул:

– Ты, Шило, меня не зли, а то доведешь – я и тебя за побережника выдам.

– У меня глаза не белые, – быстро ответил тот.

– А вот я их и тебе выколю, и все сразу поверят, – усмехнулся толстяк, и по его тяжелому, угрюмому взгляду невозможно было понять, шутит он или нет.

Похоже, остролицый тоже не захотел проверять. Только нервно усмехнулся и засеменил прямо к Ресу и Леск. Беглецы переглянулись.

– Ну, где же твой оградительный круг? – шепнул Рес.

Леск растерянно потерла нос и, прошептав какое-то заклинание, щелкнула в сторону остролицего пальцами.

Тот продолжал топать, как ни в чем не бывало. Рес медленно вытянул из ножен тесак.

– Сейчас… – шепнула Леск, – как же там было… имсиль… нет… а, вот!

Она снова что-то прошептала и щелкнула пальцами.

В тот же миг на месте, где только что стоял остролицый, взметнулся вверх огненный столб, опалил нижние ветви деревьев и выжег вокруг траву. Толстяк заорал дурниной, отскочил и, запутавшись в брошенных на землю вожжах, упал. А лошадь тем временем испуганно заржала, встала на дыбы и рванула с места, понесла. Перекошенная телега пошла юзом. Толстяк подхватился, было, но вожжи подсекли ему ноги, и он снова рухнул. Его поволокло рядом с телегой, бедолага громко орал и все пытался откатиться, чтобы не попасть под колесо.

Когда крик толстяка затих вдалеке, Рес и Леск вышли на дорогу. Об остролицем напоминала только выжженная трава, о толстяке – капли крови на дороге. И вроде не за что жалеть этих двоих, а все равно на душе стало темно. Рес украдкой взглянул на Леск: она была хмурой и подавленной, похоже, ее тоже не обрадовала смерть крестьян.

– Это ты наколдовала? – хрипло спросил Рес.

Леск растерянно молчала. Потом, тоже хрипло, выдавила:

– Я читала ограждающие заклинания, а не огненные. Может, это было что-то другое?

Рес посмотрел на черное пятно:

– На сухую грозу похоже…

И тут же понял, что с виду выгоревшее место смутно напоминает татуировку на груди Леск. Вздохнул:

– Да только не бывает такого: сперва ось прямо напротив нас сломалась, потом молния без дождя прямо в нашего врага… в опасного для нас человека… Так, ты больше не колдуй. Разве в крайнем случае совсем. И то подумай.

Леск сглотнула, торопливо кивнула несколько раз, соглашаясь.

– Идем отсюда, – решил Рес. – Наверняка служивые и молнию эту видели, и крики могли услыхать. А телега-то прямо к кордону пошла наверняка, раз крестьяне везли эту Аксоль служивым.

Правда, не совсем понятно, почему кордон на восток от селения, вроде бы лучше на западе ставить, на въезде. Должно быть, здесь легче патрулировать лес, потому что болото подходит близко к дороге.

– И что же это за был указ? – тихо спросила Леск.

Рес вздохнул:

– Да понятно, что за указ, награду за нас назначили. Раньше крестьянам все равно было, что мимо них побережники целыми обозами из империи сбегают, и даже служивым было все равно, если им прямого приказа не отдавали. А теперь все наших ловить кинутся. Уже не пройдешь так просто. Только припозднился Император с указом, почти все сбежали уже.

– Думаешь?

– А как же? Обоз-то наш с самого Каменного мыса шел, а мы в Медвежьем Колодце дожидались по схронам, чтобы вместе с ним идти. Потому как в обозе бойцов не хватало. Кроме того, если бы за нами еще какой обоз шел, не стали бы наши гать разваливать. Последние мы.

Глава 2

Когда через пару тысяч шагов услышали недовольные голоса, поначалу сошли в кусты. Но голосов всего три, по говору – крестьяне.

Рес вздохнул и вышел на дорогу, Леск хотела его удержать. Передумала. Если в беглецах легко разглядеть побережников, то лучше узнать это прямо сейчас, пусть всего трое разглядят.

– Только ты спокойно себя веди, зря на них не пялься, – распоряжался Рес. – Поздороваемся, может, я спрошу чего, и дальше пойдем. А ты молчи лучше. И колдовать не надо – ежели чего, у меня свое колдовство есть, верное, – и похлопал по рукояти тесака.

Беглецы ступали тихо, крестьяне же топали и шаркали, потому, когда увидели Реса и Леск, замерли.

Крепкие, кряжистые мужики, хотя одеты-обуты бедно. В руках у одного, конопатого, корявая дубинка, у двух других – колья.

Беглецы шли, не сбавляя шаг, Рес хотел вежливо поздороваться, но конопатый вдруг поднял дубинку и, с горящими радостной жадностью глазами, бросился вперед.

Рес выхватил тесак, выступил навстречу. Успел заметить, что Леск достала нож, и держит его у бедра, стоя вполоборота – готова защищаться.

Конопатый ударил с мощным, из-за головы, замахом, целился как будто и не в голову, а в плечо, что ли. Рес «слил» дубинку по тесаку и хлестко ударил конопатого обухом по переносице, навстречу. Противник рухнул без сознания, а Рес, поигрывая клинком, мягко двинулся к двум другим крестьянам, на лицах которых недоумение сменилось испугом. Один из них, толстый и плешивый, выступил вперед, неумело – медленно, размашисто и слишком ритмично – раскручивая кол перед собой. Чего это он удумал – на палках против побережника? Да еще и сам ничего не умеет – Рес легко попал в ритм и шлепнул плоскостью тесака по сжимающим кол пальцам. Кол улетел в кусты, крестьянин взвыл от боли, согнулся, а Рес двинул его в лоб дужкой – не сильно, чтобы только повалить. Третий крестьянин бросил свое горе-оружие и убежал – да не по дороге, а в лес.

Рес склонился над упавшим, занес тесак:

– Чего это вы удумали, дурни?

Крестьянин сглотнул, моргнул два раза, перевел взгляд с тесака на лицо Реса. Видимо, уже со смертью здоровался, а этот страшный человек со страшным оружием пока что никого убивать не думает, только вопросы спрашивает.

– Ну! – подогнал Рес. – Чего на путников кидаетесь?

– Это не я, это Глоб! – пробубнил крестьянин.

Видимо, Глоб – это тот, с дубинкой.

– А Глоб чего удумал?! – прикрикнул Рес. – Да и вообще, чего вы по лесу с дрекольем да дубьем?

– Так побережников ловим!

– А мы при чем? Или не знаете, как побережника отличить?

– Да это Глоб все, не знаю, чего он! А мы-то знаем, что у побережников глаза белые.

Рес спрятал тесак в ножны:

– Сдать бы вас, дурней, стражникам за разбой. Поразвлечетесь в холодной, потом в петлях спляшете.

Крестьянин сел, потер свежую шишку на лбу. Посмотрел на ножны с тесаком. Неуверенно улыбнулся.

– И зачем побережники тебе? Солить их будешь на зиму, или как? – насмехался Рес. Он догадывался, что услышит в ответ.

– Так награду ж за них обещали. Что за живых, что за мертвых, сам Император указал.

– А ты что ж, с колом хотел побережника одолеть?

– Так жидковаты ж они! На кулаках или в борьбе потешной не сравнятся с нами… или с вами, южанами.

Рес мог поспорить, но надо ли? Может, пускай эти дурни как можно меньше знают про людей побережья? Решил все же сказать правду, припугнуть селян:

– Потешная борьба это когда голыми, и маслом мажутся? У нас ее благородной борьбой зовут. Конечно, побережники в ней проигрывают, потому как и взаправду жидковаты. Но есть и рыбацкая борьба, когда в куртках из грубого полотна. Так в рыбацкой борьбе побережники на равных, потому как ловкостью да умением берут. Оно нужнее силы в рыбацкой борьбе. И кулаки у побережников легковаты, а все равно в кулачных боях они побеждают – увертливостью берут и бьют точно. А на палках или ножах побережникам вовсе равных нет. И на клинках неплохо машутся, и стреляют лихо.

– Это они нарочно напридумывали борьбу свою рыбацкую и все такое. По-честному одолеть не могут, так подлостью берут, – цедил плешивый, отряхиваясь.

– Так и есть, – важно согласился Рес, ему даже польстило. – А не страшно тебе за ними гоняться? Отомстить же могут.

– Отомстить? Да как, если я их страже сдам?

Рес тяжело уставился на крестьянина. Со вздохом просветил:

– У них порука. Клин за клин, круг за круг, а дороги и вовсе перепутаны. Вот сдашь ты побережника, а у них не родичи, так друзья, и уже сейчас за границей. И при золоте все – наймут лихих людей, отомстить чтобы. Хорошо, тебя одного на нож посадят, а то – все селение ваше сравняют. Подлый же народ.

Крестьянин, который уже стоял на ногах, снова сел. Мощно заскреб в затылке.

Рес хотел порасспросить его, что впереди за селение, есть ли там стража. Но подошедшая Леск тихо цикнула зубами, и Рес, подумав, решил, что расспросы будут выглядеть подозрительно. Обычно-то путники знают, куда идут.

Крестьянин все же встал, пошел приводить в сознание Глоба – похлопал по щекам, и тот со стоном очнулся. Рес был настороже – вдруг Глоб как-то разглядел в беглецах побережников, потому и бросился. Но на вопрос плешивого:

– Ты чего на южан-то бросился? Разве они побережники? – Глоб замямлил что-то невразумительное. Потом неуклюже попросил прощения, признал себя дурнем. Так, видите ли, хотел наловить побережников – уже и награду мысленно потратил, – что бросился на первых встречных путников.

Рес и Леск пошли дальше. В подлеске явственно зашуршало, Рес, осторожно скосив глаза, разглядел третьего крестьянина – все же вернулся посмотреть, что происходит.

– Я думала, ты их убьешь, – с явным облегчением, что ошиблась, сказала Леск.

– А смысл? Чтобы за нами еще и как за убийцами гнались? Ты же видела, только этот Глоб на нас кинулся, остальные двое не распознали в нас побережников. Только зря ты за нож схватилась, у южан женщины сражаться не умеют.

– Южане разные, на юге живут десятки народов. У некоторых женщинам действительно запрещено прикасаться к оружию, но не у всех.

– Это ты в свитках вычитала?

– Не только.

А она очень хорошо держалась. Страшно ей было, как и Ресу впрочем, но сохраняла спокойствие. Дела-то неважны у беглецов – от обоза отбились, служивые даже в этой глухомани ловят побережников, еще и крестьяне присоединились к ловле. Рядом смерть, тут бы многие крепкие мужики от страха задергались, а Леск как будто и не боится почти.

Скоро лес закончился, потянулись поля, впереди виднелся островок зелени и вились дымки – окруженное садами селение. А хлеб-то в полях дозрел, убирать пора, пока не осыпался, почему никого не видно? Праздник у них, что ли?

Все же некоторые делянки убраны, хлеб увязан в снопы. А на одной даже работники нашлись – двое молодых крестьян в одних только набедренных повязках, широких шляпах из коры и деревянных туфлях косили хлеб особыми маленькими косами. Похожи между собой, видимо братья.

Рес вежливо поздоровался, спросил:

– Чего урожай-то не убирают?

– А побережников лесами ловят! Как указ услышали, так в лес и кинулись всем Заболотьем, староста первый.

– А вы чего?

– А, пустое это, чего у нас побережникам-то идти, через Заболотье? Они южнее пойдут или, может, болотами, там гати есть тайные. Да и поздно уже. Когда у них исход начался? Разбежались уже, разве кто отстал. Да и не по-людски как-то, людей ловить. Пусть их служивые ловят, вон их сколь нагнали. А тут хлеб надо убирать и взаправду. Мы-то свою ниву убрали, уже и на ток жены возят, а это подбатрачиваем у Гутара за два снопа, пока он побережников в лесу ищет.

Услышав про два снопа, Леск удивленно хмыкнула – обычно батракам платят один сноп.

Рес посомневался, и все-таки решил расспросить:

– А чего сюда служивых прислали, если здесь побережники не пойдут?

– А их не так, чтобы много, три разъезда, один на дороге в кордоне стоит, два других по лесам с собаками патрулируют. Да и не егеря они, серокафтанники. Егеря в других местах стоят, где взаправду побережники могут идти.

Хотелось порасспросить говорливого селянина еще, но смущал второй, молчаливый – стоял, опираясь на косу, смотрел хмуро.

Рес решил, что и так узнал много: селение называется Заболотье, легкой конницы в этих местах три разъезда, крестьяне знают про тайные гати на болотах, и относительно императорского указа подтвердилось. Все же спросил, есть ли в Заболотье дом для странников – и крестьянин объяснил, да так, что захочешь, не заблудишься. Не только все до единой приметы, по которым надо сворачивать, но и признаки, что свернули неправильно, сообщил. А потом добавил, что дом для странников сейчас переполнен мелкими купцами, потому что на восток от селения кордон служивых, которые побережников ловят, но и не только, могут товар разворошить и попортить, могут выручку отобрать – и не докажешь ничего. И насоветовал, у кого еще в селении можно заночевать.

Второй крестьянин давно уже вернулся к косьбе.

Рес хотел, было, расспросить про лошадей, однако решил, что достаточно.

Двинулись дальше. Еще раз напомнил Леск, чтобы зря не разговаривала, она не возразила.

Вошли в селение. Обычные для Трехречья бревенчатые жилища прячутся в зелени садов. Да, пустовато, в основном попадаются женщины – с красными платками на головах и кушаками на поясах, метут землю длинными рубахами. А мужики, стало быть, в лесах.

На одном плетне висел огромный деревянный сапог – так у народа рек обозначаются мастерские башмачников. Рес смело вошел во двор, постучал в дверь, крикнул:

– Здесь сапоги чинят?

Открыла немолодая женщина:

– Чинят, когда дома. А сейчас в лесу все чинильщики. Готовые сапоги продать могу, если найдутся по ноге тебе. У нас даже по новым обычаям пошитые есть – левый с правым разные, то бишь один для левой ноги, а другой для правой. Вот, гляди. Если не на ту ногу перепутать, то далеко не загуляешь, а если верно надеть, тогда будто вовсе без сапог.

Сапоги пришлись впору, хотя смотрелись не очень. Рес посомневался, спросил, сколько стоят. Начал, было, цену сбивать, но женщина торговалась очень неуверенно – видимо, не умела, – и Рес не стал напирать, нечестно это. Да и женщина от расстройства, что продешевила, может беглецам навредить. Или муж ее.

Упрятали старые сапоги в мешок, чтобы потом зарыть в укромном месте, и отправились в дом для странников – может, и хорош совет крестьянина ночевать у обычных жителей, но, пожалуй, будет слишком приметно.

Дом для странников оказался заодно кабаком, и вправду переполненным – лошади привязаны под временным навесом, стало быть, в конюшне места нет.

Предчувствуя, что все же придется искать ночевку в другом месте, Рес заговорил с хозяйкой – хозяин тоже был в лесу. Но пустая комната нашлась, предпоследняя. Откуда тогда лишние лошади?

Едва принесли ужин – кашу с салом и ягодное вино, – к беглецам подсел смуглокожий человек и затараторил на языке южан, Рес понимал через слово, а отвечать и не рискнул бы. Выручила Леск – говорила свободно, сама что-то спрашивала. Насколько понял Рес, южанин обрадовался, увидев соплеменников, расспрашивает, кто они и откуда, о себе рассказывает, сетует, что с торговлей сложности – южные товары в Трехречье покупают охотно, но отсюда на юг везти нечего, кроме мехов, да и те северянам нужнее. Пустая ходка получается. А Леск еще и не соглашалась, говорила про какие-то медные самородки и даже убедила торговца. А может из вежливости спорить не стал – южане, они такие.

А Рес распознал на соседней лавке торговца лошадьми – вот откуда они лишние под навесом. Подсел, стал осторожно расспрашивать. И вскоре уже торговался за пару степняцких коней. Такие и нужны беглецам – выносливые, неприхотливые, приспособленные для дальних переходов.

Торговец, едва первый раз сбросил цену, оборвал торговлю:

– Чего сейчас по темноте-то перекидываться? С утра выберешь, и по рукам ударим. А сами-то вы откуда, что за товар? А то южане что-то меньше торговать стали.

Рес принялся пересказывать только что услышанные жалобы южного торговца:

– А чем торговать-то? Вот привезли мы ткани, вино, кожу выделанную, рыбу сушеную, продали. А обратно чего везти такого, чтобы у нас на юге не было? Или чтобы лучше нашего, или дешевле? Из Трехречья хоть лошадей тяжеловозных можно перегонять, мед в бочках, из восточных городов – железо, с северо-запада соль, а из-за Стремнины чего? Меха, которыми воз не загрузишь, да и не нужны они на юге особо. Выходит, только золото да серебро из ходки везу, даже возы с лошадями продал. И то: вино здесь выпьют, из тканей одежи нашьют да сносят же, новое везти надо. А золоту сносу нет, потеряет разве кто, и все равно ж найдут. Выходит, что на юге золота все больше, на севере все меньше. Потому цены растут на юге, а если по правде – золото дешевеет.

Тут же еще один торговец встрял – не южанин, из озерного народа, судя по одежде и рыжим волосам, но тоже, как оказалось, с юга:

– А еще кордоны эти, что побережников ловят. Я с Каменного мыса масло вез на равнины, так едва серебра хватило на каждом кордоне откупаться – все норовили в бочки заглянуть, не прячутся ли там побережники. Хорошо, не решился через лес объезжать кордоны, а то один попутчик мой объехал, а его лесной разъезд по следам нагнал, так и вовсе половину товара отобрали. Вино он вез. И задержки эти сплошные, так бы уже давно обернулся, на юге уже был бы. А там же от побережников сколько всего осталось – дома, мастерские, земли, скотина, корабли даже, и все по дешевке с торгов идет. Только успевай делить. Я теперь не успею. Уже и здесь бы все масло продал, да кому?

– И корабли остались? – удивился торговец лошадьми. – Чего ж они на кораблях своих не сбежали?

– А потому что флот имперский все море патрулирует, что и не проскочишь на купеческом корабле. На быстроходном боте можно, на рыбацких тоже легко – им против ветра ходить проще.

– Не так было, – возразил еще один торговец – седой, но еще крепкий старик. – Побережники в круги собирались, по ремеслам. За рыбацкие и быстроходные суда круг моряков отвечал, а за купеческие – купеческий круг. Так моряки у них решили морем уходить, купцы сушей. У побережников даже разбойный круг есть. И даже круг убийц.

Рес знал, что на самом деле побережники не использовали для бегства только те корабли, до которых стража добралась раньше, еще в портах. А проскочить мимо императорского флота на самом деле просто – всего лишь ночью без огней. Главное вырваться в открытый океан, а там можно имперцев не бояться. Что касается круга убийц и разбойного, то не было их. Иногда сами побережники в шутку называли разбойниками круг наемников – и вот, пошла слава.

– У них не только круги были, – рассуждал озерник, – еще клинья и дороги. Клинья, это если побережники рядом жили, то в клин соединялись, в каждом селении клин был, а то и больше. А дороги – это между родственниками. Порой, так на разных концах империи побережники одной дороги жили, а то и в разных странах.

Рес слушал разговоры о своем народе молча. Ему с самого начала любопытно было, как другие относятся к изгнанию побережников. Видел, что цеховые мастера рады – они и раньше на побережников косо смотрели. А купцам и крестьянам оказалось все равно, даже не прочь поживиться за счет изгнанных. Лучше бы ненавидели. Впрочем, еще возненавидят – гонения на людей побережья в империи не вечны, как и сама империя, рано или поздно вернутся потомки изгнанников, а дома и земли их предков заняты. Даже если не потребуют вернуть свое, все равно новые хозяева возненавидят побережников. Бывало уже такое, не раз бывало, и с народом побережья тоже.

Вдруг разговоры в кабаке стихли, все обернулись к дверям – вошли, побрякивая кривыми мечами, четверо серокафтанников. Трое – с нашивками десятников, один – совсем молодой, должно быть за прислужника.

– Ну что, купчишки, собрали серебришко? – громко спросил вислоусый десятник со шрамами на лбу, левой щеке и справа на подбородке. Двое других десятников были похожи между собой – высокие, плечистые, русоволосые, с бородками клинышком.

Толстый купец-южанин встал, с достоинством подошел к вислоусому, протянул объемистый кошель.

Десятник взял кошель, подбросил – внутри звякнуло – и, ни слова не говоря, отправился к ближайшему пустому столу.

Серокафтанники расселись на лавках, вислоусый развязал кошель, высыпал на стол горку серебряных колец и дисков – даже и золотые чешуйки поблескивали – разделил на три кучки. И десятники принялись считать деньги.

Вот, почему купцы задерживаются – им скинуться надо было, а то служивым лень каждого купца по отдельности тормошить. Ну и другой смысл есть – десятка, что стоит в кордоне, берет дань с тех, кто на дороге проезжает, а две других десятки, что в разъездах, только с тех, кого в лесу поймают, это гораздо меньше выходит. Но разъезды кордону нужны, чтобы купцы его через лес не обходили, стало быть, надо дань на всех делить поровну. И чтобы видно было, сколько серебра заплачено, чтобы не утаил никто.

Серокафтанники закончили считать, один из бородачей объявил:

– Все верно, сходится, – и отпил из принесенной хозяйкой кружки.

Потом десятники перекинули серебро из кучки в кучку, чтобы поровну вышло, убрали добычу в свои кошели и взялись за тушеного с луком барашка.

Остальные облегченно загомонили, в кабаке снова стало шумно.

А Рес прислушивался к разговору серокафтанников. Те говорили негромко, только чтобы друг друга расслышать, но у людей побережья весьма тонкий слух.

Продолжался какой-то разговор:

– Чего его искать-то? – недовольно тянул один бородач. – Ну, прошел кто-то, чего ему быть побережником обязательно? Они другими путями уходят.

– А я сызнова говорю, что не спроста он со стороны болот пехом пришел, – напирал вислоусый. – И меж мужиков заговорили, что побережник отомстить могут, думаешь зазря? Не, сказал им кто-то, пригрозил. Может этот, с дырявым сапогом, первым шел, навроде разведчика, может за ним целый обоз.

– Так и что? Пусть идут, нам же прибыль, – усмехалася второй бородач.

– А вот стрельнут по тебе из кустов, будет тебе убыль заместо прибыли. Это здешнее мужичье думает, что побережники слабаки, а я-то знаю их, видал, как на палках машутся, как стрелы мечут. И десятники первые на прицеле. Да и сухая гроза неспроста оказаться может.