Текст книги "Район №17 (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Тупой он, как не знаю что.

Тупой – клянусь богом, в которого не верю.

========== Глава 12 ==========

Правило №312: Привязанность к кому бы то ни было в районе – вещь пагубная и страшная. Избегай ее, друг, и будет тебе счастье.

ЗР (Заметки Рудольфа): Даже когда мне становится крайне херово, на помощь приходит мастурбация – самая безопасная и приятная штука, готовая снять напряг за пару минут.

Я стоял в душе, опираясь левой рукой на стену, чувствовал, как горячая вода упругими струями бьет по коже, как гремит в комнате, как омывает лицо, не позволяя раскрыть глаз, и, закусывая губы, гладил собственный твердеющий член. От пара здесь дышится тяжело, от нарастающего возбуждения еще сложнее, и голова идет кругом. Сердце колотится быстрее.

– Блядь, – выпускаю сквозь сжатые до боли зубы, запрокидываю голову, провожу рукой туда-сюда, медленно и убивающе.

Я чувствую себя прыщавым школьником, мастурбируя в душе, и тоскую по тем временам, когда жил один и занимался этим там, где удобно – в основном, в кресле перед ноутбуком, за просмотром какого-нибудь немецкого классического порно. Мне не хватало звуковых сопровождений, мне было страшно обидно оттого, что Якудза послала меня нахуй, едва я предложил скоротать вечер и помочь друг другу расслабиться, меня убивал факт того, что приходилось лишь шипеть от возбуждения – даже вода вряд ли заглушит гортанный стон.

Рука скользит по мокрому и скользкому члену все быстрее, у меня почти дрожат ноги, и через несколько мгновений я хватаю ртом воздух вместе с горячей водой, а по кафельной плитке стекает молочно-белая полупрозрачная сперма – густой плевок, смываемый струями из душа. Я часто дышал, крепко проклинал последние события и то, что кончил так быстро, точно какой-нибудь подросток. Блядь, да это уму непостижимо! Так завестись из-за того, что Билл улыбался этой блондинистой сучке Мишель!

Перед глазами снова всплыло его улыбающееся лицо, и я саданул кулаком по кафельной стенке. Вот же ж гадство. И с какого дьявола во мне проснулась ревность?

Я включил ледяную воду, заставившую мои зубы отбивать стаккато, но она нихрена не отрезвляла от всего этого дерьма. Мокрые волосы липли к лицу и шее. Я щедро ливанул на губку ментоловый гель и лениво повозил ей по коже. Никакого настроения мыться-бриться не было, хотя сегодня священный для этих дел день недели – понедельник. Птичка бесила меня со дня своего первого визита в Семнадцатый, то есть, уже чертову неделю. Билл, улыбающийся ей, нервировал тоже, хотя в меньшей степени и только в силу своего кретинизма по отношению к вопиюще-очевидному флирту.

С тех пор мы разговаривали совсем немного, и я все чаще ловил себя на том, что жду наступления ночи, когда завалюсь с ним рядом и провалюсь на пару часов в никуда. За пять суток я почти не спал, возился с отчетами и поэтому был еще злее, чем обычно – ненавидел эти кипы бумажек и горы писанины, ведь Отец по-человечески не мог назначить на это дело кого-то кроме меня. Ежемесячно мне приходилось писать подробнейший рапорт о проделанной работе, прилагать ко всей этой ереси кучу файлов, фотографий, записей и тому подобное. Ко всему прочему, встреча с Говоруном прибавила мне лишних двадцать страниц работы. Да гори оно все синим пламенем!

Конечно же я понимал, что ревность – просто край кретинизма. Мы прожили под одной крышей всего месяц, Билл только-только стал пытаться осторожно разрабатывать ногу, и впереди еще много возни с искалеченной конечностью. Он никогда не смотрел на меня так, как смотрели заказанные мной ребята, как смотрела влюбившаяся Якудза и сам я – некогда втюхавшийся в Йохана подросток. Мы ведь даже друзьями можем назваться с огромной натяжкой, но уж очень льстило мне, что Вайнберг обязан мне жизнью, что именно я нашел его, а не какой-нибудь Бес или Каспер. «Это судьба», – сказал бы я, верь в предначертанное и неизбежное. Но подобная дрянь мало привлекала меня, и пусть приход Билла станет просто приятной случайностью в мою пользу.

Он даже не был моим типажом. Я еще не был в него влюблен, но становилось мерзко от того, что кто-то ему понравился кроме меня. Меня не совсем впечатляли светлые молоденькие мальчики типа него – веснушчатые и большеглазые, больше напоминающие детей, нежели юных взрослых, прошедших через пламя вируса и преследующей смерти. Я был ценителем красоты продажной и дешевой, почитателем этих худых и ломаных тел, прошедших десятки постелей, если не сотни. Таким было просто смотреть в глаза. Таких можно самозабвенно трахать и не думать, что сказать наутро, ведь резонно молча уйти, бросив на постель пачку зеленых. Но что-то в нем было такое, что противоречиво тянуло к себе, заставляя сначала беситься, потом уходить в душ, а после – пристыженно наяривать под шум воды и забрызгивать спермой гнева и отчаяния вылизанные до блеска холодные стены.

И все бы ничего, но сегодня Малыш, наш огненно-рыжий ирландец-шкаф по имени Броган Уолш, закатывает знатную попойку с блекджеком и шлюхами. В общем, ловецкий состав сегодня обмывает пополнение, и, черт подери, Билл у нас почетный гость, так приглянувшийся Птичке-мозгоклюйке. Зная Малыша, ничего адекватного ждать не стоит. Он крайне щедр на выпивку, отличный кальян и дурь по особым праздникам. Да этот амбал наизнанку вывернется, но ни одна живая душа не выползет из его убежища на собственных ногах этой ночью – клянусь. Как всегда ужремся и будем пару дней приходить в себя, хватаясь за головы и сшибая лбом косяки.

Один раз мы даже псилоцибином закинулись. Это такие миловидные грибочки, дающие по шарам первосортными галлюнами спустя минут двадцать-тридцать, как съешь несколько шляпок и ножек. Надо было видеть, как нас тогда вставило. Ямайской ганже (той самой, настоящей, с солнечной Ямайки, пропахшей соленым воздухом Карибского моря) до грибов далековато будет.

Я кое-как выполз из душа и, намотав полотенце на тощие бедра, прошлепал в спальню, потому что забыл взять с собой шмотки. Ничего оригинальнее джинсов с темно-синей рубашкой, болтающейся на мне, как на вешалке, в голову так и не пришло, впрочем, я и не собирался производить впечатление. С Якудзой явно ничего не перепадет. Ни сегодня, ни завтра. Похоже, она слишком озабочена Птичкой, а бабский коллектив – штука тотально разрушительная даже в далеком Семнадцатом Районе. Билл и сам был готов. Я выдал ему светло-голубые джинсы и черную рубашку, которую у меня когда-то бросил Бес. Я даже помню, как мы приехали ко мне, вымокнув под дождем, как уличные собаки. Кристиан, и это удивительно, в тот день приехал за патронами, потому что свои расстрелял, а до визита Апостола оставалось еще несколько дней. В общем, надо сказать, шмотки эти парнишку красили, а его лицо, и без того бледное, аж светилось с черной одеждой.

– Ну, к слову, можно ехать, – сказал я, посматривая на время. Часы показывали почти восемь вечера, а спиваться мы намеревались часов этак с десяти. Малыш далековато живет от моих кварталов.

– Ты уверен, что твои друзья хотят видеть меня там? – с большим сомнением спросил Билл. Странно, но он будто перехотел ехать. Эй, Ромео, тебя, вообще-то, ждет крашеная шаболда. В отличие от меня, тебе секс как раз таки и светит.

– Мои друзья, – подчеркнуто произнес я, поправляя на носу очки, – вряд ли. А вот Птичка горит желанием, так что не откажи этой курице в радости поглазеть на молоденького мальчика.

– Чем она тебя так раздражает? – недоуменно спросил Билл, поднимаясь с трудом, но довольно шустро следуя за мной на своих костылях.

– А, ничем. Просто блондинок не люблю.

На самом деле потому, Билли, что эта сука тебе нравится. Я понятия не имею, что там у нее в душе, какой она на деле человек, но почти уверен, что перед тобой крутит жопой двуличная стерва, которая спит и видит, как бы охмурить такого придурка и от души трахнуться. Как только мы сели в мой внедорожник, я сразу закурил, убивая сигарету в несколько нервных затягов. И думалось мне, я еще много выкурю, прежде чем опьянею достаточно для того, чтобы забить на все и радоваться литрам виски, дыму крепких сигар, проспиртованным разговорам и своим слезам, проливающимся на каждой основательной пьянке.

Броган Уолш, он же Малыш, ошивался в районе уже четыре года и слыл отличным Ловцом, способным схватить любого паршивца, на которого покажет пальцем местный божок Отец. Его убежище являлось типичной холостяцкой хибарой, правда, бронированной. В комнатах царил бардак, и все мы знали, что относительно чистая гостиная – всего-навсего маскарад: все шмотки надежно запихивались на время общей пьянки в шкафы и темные углы. А еще в его апартаментах можно найти настоящий ирландский килт и волынку. Каждый раз, глядя на клетчатую «юбчонку», я представлял в ней огромного рыжебородого ирландца с чудовищно волосатыми ногами. От этих мыслей меня неволей передергивало. Вот Билл смотрелся бы в килте весьма сексапильно. Ох и хотелось же мне ударить себя за эти идиотские фантазии!

Приехали мы последними. Малыш, скалясь во все тридцать два, встречал нас с мальчишкой, открывая дверь, как заботливый и радушный хозяин, кем он, впрочем, и являлся. Якудза непринужденно разговаривала с Птичкой, выряженной в желтую футболочку и коричневые брюки, отчего походила на канарейку. Знал я, что такое непринужденность Наоми. Эта тридцатисемилетняя оторва с чертами лица больше японскими, чем американскими, могла с улыбкой всадить нож в живот, провернув его пару-тройку раз и превратив кишки в кровавое густое месиво. Жаль, что она не сделает этого сейчас. Жаль.

Каспер, прозванный так в силу того, что был абсолютно лысым и крайне бледным, скромно сидел на диванчике и протирал стаканы с маниакальной дотошностью. Клянусь, такие вот мирные дядечки сначала чистят посуду, а потом кому-нибудь мозги на стенку вышибают.

Нас заметили сразу. Якудза обняла, Каспер пожал руку, Птичка поцеловала в щеки, но Биллу уделила несколько мгновений больше. Она пожирала его светло-карими глазами, как огромный рожок сливочного мороженого с миндалем и клубничным джемом – одержимо и слишком очевидно. Это все видели. Но Броган быстро разрулил ситуацию и, не оттягивая момента, начал разливать пиво, чтобы потом уложить нас виски, мартини или еще чем-нибудь из своего бара.

– Так значит, вы, ребятки, здесь типа тертых калачей? – спросила Птичка, потягивая светлое пивко в запотевшей кружке и наматывая на палец локон крашеных лохм. – И кто из вас самый опытный?

– Я, – ответил Каспер, проработавший в общей сложности более пятнадцати лет. Он непринужденно курил и был спокоен, как удав. Ему безразличны практически все вещи на свете, и уж Мишель – в первую очередь. – На моем счету не один год ловли. Но безусловный лидер Семнадцатого, конечно, Бес. Верно, Наоми?

Малыш опрокинул кружку почти залпом и расхохотался, словно какой-нибудь бородач из средневекового фильма – хмельной трактирщик с намечающимся пузом и искрами в глазах.

– Она все равно никогда не признает этого! – усмехнулся Броган. – Ровно как и Олень никогда не признается в том, что впервые переспал в двадцать один!

– Шел бы ты! – шутливо вскинулся я, подливая пива. – Зато тебе и скрывать не надо того, что ты бабник, каких поискать надо! Берегись, Птичка – пощипает Малыш твои перышки на хмельную голову!

Ребята грохнули смехом, расплескав хмельное пенное золото по поверхности низкого столика. Мишель лишь скромно прохихикала, мерзко так, по-крысиному, хотя, думаю, мне кажется так потому, что она меня раздражает. Она курила легкие сигареты и все также крутила волосы, посматривая на тронутого пивом Билли. Билли, в свою очередь, как-то странно поглядывал на нее. Кретин! Дать бы тебе по башке, чтобы не пускал слюни на двуличных ведьм. Я-то таких знал. Все знали. Считайте, что это предрассудок, моя вредность, что угодно, но Мишель меня нихуево так раздражала.

– Ты пришла конкурировать с Бесом, Птичка, – как можно ласковее произнесла Наоми, выдыхая сигаретный дым. – Он настоящий гений, охренительный боец, который стоит десяти. Странный парень, но стрелок от бога.

– А почему его здесь нет?

Якудза скосила на меня взгляд, чуть изогнула уголок пухлых губ. Она, конечно же, знала о моей бисексуальности и не подъебывала по этому поводу, за что я был ей до чертиков благодарен. Святая женщина.

– О, он растит милую дочурку, – отмахнулась она, – решил навестить малышку, подзабив на дела в районе. Что только ради любимых не сделаешь?

– Полностью соглашусь, – проворковала Птичка и вновь откусила от Билла целый шмат своим ненасытным взглядом. Мне хотелось дать ей крепкую затрещину.

Вскоре в ход пошла тяжелая артиллерия, и мы пили виски стопку за стопкой, скуривая горы сигарет и заводя все более и более неадекватные разговоры на пьяную голову. Мальчишку нехило сшибало, он не особо понимал, что происходит, пытаясь слушать наши пропитые бредни. Птичка была самой трезвой, она прижималась тощим бедром к Биллу и иногда шептала ему что-то, пошляцки хихикая. Якудза почти лежала, постанывая и кряхтя, какая она дура, что снова так нажралась. Я, Малыш и Каспер все еще соображали и курили так много, что люстра тонула в дыму, и комнату заливал желто-серый туманный свет.

– И я его кааак херанул! – грохнул Броган, хлопая в гигантские ладоши так, что мы подскочили. – Мозги по стене ползут, кровь из башки льется, а вонь-то какая стоит! Думал, выблюю бифштекс прямо на новые ботинки!

– … Ну мы с Бесом и пошли, – плел я неповоротливым языком с чудовищным акцентом. Надо сказать, половина слов шла на немецком, но ребят это не особо заботило. Тут главное слушать, кивать и вовремя ругаться. – Идем мы, значится, в подвал. Темно, ни хрена не видать! Только слышим – шорохи всякие, ну, эти уроды там гоняют по складу. Поднимаем камеру, а в трубах киса лежит с развороченным пузом. В кишках Говорун. Scheiße!* И, сука, так смотрит, так смотрит – аж дрожь по шкуре бьет. Пиздец, короче.

– Бес вообще толковый парень. Стоящий. Он хоть и стёбнутый малость, но огонь мужик, – повторял раз за разом Каспер и опрокидывал одну стопку за другой. – За малую свою шею скрутит. За нас шею скрутит.

А потом мы все дружно подпрыгнули от стука в дверь и схватились за оружие. Я – за нож, Якудза со стонами подняла на дверь кольт. Малыш, продолжая пить с горла, уже держал в руке бейсбольную биту, усаженную шурупами и гвоздями, а Каспер, самый трезвый из нас, не считая пернатой, вскинул хозяйскую винтовку. Только Птичка, все так же сидя на коленках Билла, непонимающе пялилась на дверь тупым взглядом и хлопала ресницами. Овца.

– Кого бес принес? – гаркнул Броган, нехорошо прищуриваясь.

– Беса, – раздалась знакомая ядовитая усмешка по ту сторону.

И в убежище, пропахшее спиртным и дымом, вошел все тот же черноволосый Бес с винтовкой за спиной и парой кинжалов на портупее, с бутылкой какого-то элитного алкоголя в руках.

– Очень рад знакомству, Птичка, – склонил Кристиан голову и улыбнулся. И только один я знал, что значит его улыбка. – Рад и тебя видеть, юный Билли.

Занимаясь оккультными штучками, наш сатанист-любитель чуял исходящее от людей дерьмецо за версту. И, думалось мне, Птица действительно не принесет за своими плечами в наш район ничего хорошего.

Комментарий к Глава 12

* Scheiße – популярное немецкое ругательство, звучащее как “шайсэ” – дерьмо. Можно услышать во многих фильмах о ВОВ. Обычно таким крепким словцом и поминают эсэсовцы красную армию.

Achtung! *Внимание*

Автор категорически призывает не закидываться псилоцибином и не курить ганжу. От такого дела недолго склеить ласты и вообще – наркоманят только плохие тети и дяди. И ребята из Семнадцатого. Галлюциногены – штука нехорошая. Минздрав предупреждает, курить – здоровью вредить.

Пропаганду же распивания спиртного я не отрицаю. Жизнь слишком грустная, чтобы отказываться от вредных привычек х) Звучит, как тост… Хмм…

========== Глава 13 ==========

Правило №21: Трезвый Ловец – безумный Ловец. Пересекся с пьяным – беги, пока не откажут ноги.

Правило №158: Дерьмо в жизни происходит слишком часто, чтобы обращать на него внимание.

ЗР (Заметки Рудольфа): Так уж вышло, что на очередную порцию дурно пахнущего не отреагировать я не смог.

Я никогда не скрывал того, что вредные привычки – мой конек. Ваш покорный слуга курил, как паровоз, периодически безбожно пил, жил в первосортном гадюшнике (который разобрали совсем недавно, но, уверен, ненадолго), а еще, по особым праздникам или в час траура, как это случилось сегодня, дул ганжу, нюхал кокс или жевал псилоцибин. И, казалось бы, Вы зададите мне вопрос: а что ж за траур у тебя, укуренный и упитый ты наш дружочек?

Что за траур? Отвечу. Причина – мальчишка, который мне понравился точно так же, как и нравился когда-то учившийся на год младше Йохан Фишер, как нравилась рыжая девочка Клара и гром-баба Якудза, не раз оставлявшая на моей наглой морде шикарные синяки. Мальчишка, понравившийся так же некстати и внезапно, как вышеперечисленные объекты моего былого страдальческого и трагического обожания. Билли уже почти час как целовался с Птичкой, перешептывался с ней, лапал тощую задницу и вообще занимался всяческой омерзительной хуетой. Нет, вы только посмотрите на них: эта девица без зазрений совести сидит на его коленках, обнимает за шею, целует взасос – да с таким хлюпающим звуком, что его слышно даже на фоне пьяных бредней Малыша и стонов Якудзы, блюющей неподалеку в какой-то тазик. Не до туалета же бежать…

– Хорошая дурь, – нервно прошептал я, закатывая глаза от удовольствия курения и кипящей злобы. – Сейчас бы выпить чего-нибудь интересного…

Бес, будто бы ждавший этого полуразборчивого шепота, тут же с грохотом опустил перед моим носом бутылку какого-то охренительно дорогого коньяка. Более того – угостил меня шикарной сигарой, которую я даже решил отложить на потом, чтобы выкурить в сознательном состоянии и оценить достоинства ее вкуса, обошедшегося нашему готическому другу в многозначную сумму зеленых хрустящих долларов. Нет, был бы трезвым – послал бы его нахуй. Под ударом бухла и дури я готов наворотить с Бесом любых дел. Знаем, плавали.

Угасившись как следует, мы пили уже намного сдержаннее, смаковали вкус золотисто-коричневого алкоголя, обжигающего глотку высоким градусом и оставляющего фантастический букет терпких трав на языке. Мы разговаривали впятером: Олень, Якудза, Бес, Каспер и Малыш, говорили негромко, о жизни в районе – такие темы поднимались только тогда, когда от выпитых литров ничего не мешало изливать свои страхи. Парочка куда-то смылась, и я очень надеялся, что скачущий на костылях Билл – эта пьяная неадекватная сука – не свернет себе шею. А еще я надеялся, что им обоим просто стало плохо, и они ушли обниматься с белоснежным унитазом. Мне хотелось верить, что это действительно так.

Мы никогда не говорили об этом на трезвую голову, но сегодня, в эту глубокую ночь, в тумане курева и духе перегара пятерка бесстрашных бойцов позволяла себе стать обыкновенными людьми с их страхами и опасениями. Сегодня можно признаться в том, что каждому из нас не хочется умирать. Якудзу ждал ее младший брат, который звонил ей почти каждый день. Кристиана – любящая дочка, которая, оказывается, не имела никакого представления о том, что ее папа, молодой жизнерадостный мужчина, осыпающий ее подарками и топящий в любви и заботе, не в офисах сидит… Не знала она, что ее батенька – прожженный гомик, который вот уже шесть лет топчет Семнадцатый Район и шпигует живых мертвецов килограммами патронов, превращает их в месиво взрывами гранат и потом часами отмывается от крови и гнили, зарабатывая самые грязные, самые тошнотворные деньги, которые только можно добыть в нашем свихнувшемся мире. Она понятия не имела, что ее бесстрашный отец, в бесстрашности которого не сомневались даже мы, страх чувствует как нехрен делать. Я видел, как ломало Беса. Видел, как порой его трясло, как он пил с горла виски, колол очередную инъекцию, потому что был покусан, и как бился в истерике – тридцатилетний вояка. Все мы порой слетали с катушек…

Каспера ждала пожилая мать. Когда-то они жили так бедно, что его мама крутилась на трех работах и почти не спала – все для того, чтобы ее Стив рос счастливым и здоровым мальчуганом, у которого есть и хорошая одежда, и новые книжки в школу, и игрушки, как и у каждого его мальчишки-одноклассника. Стив вырос, стал Ловцом по кличке Каспер. Этот лысый, спокойный и готовый помочь всем и каждому Ловец зарабатывал за месяц столько, сколько его мама не заработала и за всю жизнь. Все деньги он отдавал ей, пытаясь продлить ее жизнь – жизнь пожилой женщины с неизлечимой болезнью. Ради ее счастья Стив убивал за кругленькие суммы, берег свое здоровье и свято врал, рассказывая байки о том, что работает лаборантом и никогда в жизни не видел ни одного монстра.

Малыша всегда ждала старшая сестра и целый выводок рыжих племянников с традиционными ирландскими имечками. Щедрый дядя баловал их, как мог, дарил сестренке то бриллианты, то машины, то домишки на островах и очень даже радовался жизни. Да что там… даже я понимал, что меня ждет отец. Не тот человек с большой буквы, а мой замученный работой папа, который когда-то рыдал, увидев семнадцатилетнего избитого меня и осознав, что пропустил то время, когда все можно было легко исправить.

Я был почти уверен в том, что злость отпустила меня окончательно, что все, в принципе, хорошо, да и не вспомнит Билл наутро, как целовался с Птичкой и тискал ее худую задницу. Я был почти уверен: сейчас мы будем пить и мирно беседовать, пока не рухнем от опьянения. Но судьба, видимо, решила поиздеваться надо мной еще самую крохотную малость. Малость, достаточную для того, чтобы осатанеть и взорваться.

Я едва не поперхнулся коньяком, когда отчетливо услышал сквозь приглушенное бормотание Ловцов, как в одной из соседних комнатах поскрипывает кровать, как Птичка постанывает и что-то лопочет писклявым голоском. Мне всегда казалось, что я довольно разумный парень и никогда не позволю себе сделать что-то такое, о чем буду потом еще долго жалеть, осознавая свой вопиющий кретинизм. Но я ошибался.

– О, твой протеже времени даром не теряет, – устало заметила Якудза, осоловелыми глазами рассматривающая коньячное озерцо на дне бутылки. – Все-таки Мишель сука. Охмурила сопляка и теперь пользуется тем, что он напился.

– Женщины – корень всякого зла, – многозначительно произнес Каспер в сигаретный туман.

– А ревнующие мужики того хуже, – шепнул мне на ухо Бес, накрыв холодной ладонью поясницу. Я ударил его ногой под столом, хотя хотел бы присветить в морду. Меня перетряхнуло, как от удара током. Я не знаю, что было сильнее: бешенство или желание переспать с Кристианом в отместку Биллу.

– А не пойти ли нам поохотиться? – усмехнулся я, отставляя бутылку и щелкая зажигалкой. На удивление, мне даже удавалось довольно твердо стоять на ногах, а перед глазами не троилось, а всего лишь немного плыло.

Якудза икнула и ойкнула. Милое зрелище, не будь она тридцатисемилетней убийцей, способной всадить тебе в шею нож раньше, чем успеешь вспомнить собственное имя.

– Да ты никак рехнулся, дорогой!

– Может, и рехнулся. Но разве мы не делали и более безумных вещей?

Риторический вопрос остался без ответа. Делали, конечно, а потом получали от Отца по полной программе. Вспомнить хотя бы то, как Бес, тот самый, что сидел сейчас рядом со мной и как бы случайно прижимался бедром, однажды заманил две дюжины мертвецов в заминированное здание и разнес его к чертям одним нажатием кнопки, устроив каменно-мясной фейерверк с примесью мозгов, кишок и брызг прогнившей крови. Чудил в свое время и я. Как-то раз на пьяную голову мне приспичило поиздеваться над ходячим… Я поймал его живьем и кромсал долго и нудно – на камеру. Не без удовольствия. Сначала перерезал сухожилия, потом начал лоскутами снимать с него то, что называется кожей. Заканчивал тем, что выламывал ребра. По одному. Отец тактично намекнул мне, что еще одна такая выходка, и с Семнадцатым придется попрощаться. Но сегодня страх вылететь из этого «серебряного рудника» не остановил ни меня, ни ребят.

Через полчаса мы уже носились по улицам, виляя по дороге, палили со всех окон, не жалея патронов, и ржали, как накуренные кони, снося головы преследующим нас Буйным. Их черепушки взрывались, как переспевшие арбузы, разбрызгивая темный смердящий сок и плотную мякоть, украшающую треснувший асфальт ярким фаршем и жизнерадостными брызгами. В динамиках разрывалась музыка, Каспер, будучи самым адекватным из нас, сидел за рулем и каким-то чудом не вписывался капотом в столбы и лавки, а я, Якудза и Малыш вели пальбу, кроша оглушительным грохотом автоматных очередей пустынные улицы и привлекая мертвецов. Абсолютно трезвый Бес не без опаски наблюдал за мной, и я это чувствовал, даже будучи убитым дурью и сивухой. Бес знал, что я боюсь вылететь из Семнадцатого. Он понимал, из-за чего у меня сорвало крышу. Кому, как не ему, понимать, что такое безнадежная страсть к молоденьким мальчишкам?

Взбешенные мертвецы гнались за нами и кидались под колеса. Они прыгали высоко вверх, метра на два, раскидывали в полете руки, словно хотели заобнимать до смерти (смешная фраза, до слез прямо), но падали вниз с пулей между глаз – очередным презентом от меткой Наоми. Я и сам неплохо отстреливал их, снося головы и отрывая конечности. А они, эти превращающиеся в Калек Буйные, ползли за нами, оставляя черный, разящий гнилью и свернувшейся кровью роскошный шлейф.

Каспер гнал, как сумасшедший. На авто красовались шикарные вмятины и внушительные царапины, кровоподтеки, куски рваной плоти. Наверное, мы совсем сошли с ума в Семнадцатом, но нас дико заводила вся эта авантюра, эти выстрелы, их грохот, адский вой и хруст ломаемых костей, глухие звуки ударов. В этот самый момент мне хотелось закричать громко-громко, эмоции и адреналин рвали на части, и мне было мало, до ужаса мало всего, что происходило. Я перезаряжал, стрелял, что-то выкрикивал, стараясь переорать грохот и вой, и не мог не думать о Билле, хотя мне казалось, что в таком месиве будет не до подобных мыслей. Я ужасно злился, представляя его и Птичку на кровати Малыша, я кидался на копья, подпуская мертвецов ближе и убивая их в самый последний момент.

«Ты спятил!», – кричала Якудза, пытаясь достучаться до меня, но Руди витал где-то слишком далеко, чтобы ее слышать. И если раньше Олень топил обиду и злость в выпивке и куреве, то сейчас прилил к этой смеси еще и отчаянное безрассудство.

– Тормози, Стив! – прокричал я, хватая его за плечо, – я хочу разделаться с ними!

– Кретин! Поубиваешь всех нас!

– Заткнись и жми на чертов тормоз!

От резкой остановки мы едва не вылетели из салона, и я тут же выскочил наружу, открывая грохочущую очередь по неполной двадцатке окровавленных преследователей. Они падали, как карточный домик, как полоска домино, шаткая крепость из детских кубиков. Они выли, как ошпаренные собаки, забиваемый скот, сошедшие с ума люди – настоящие поехавшие шизики, кидающиеся на стены в комнатах с белым потолком. Якудза кричала, что я ненормальный, Малыш пытался оттащить меня, Каспер завел внедорожник и готов был в любую секунду соваться с места и укатить как можно дальше от этого чертового места. Бес не выдержал и схватился за ствол.

Мертвецы бросались на меня, а я, не особо осторожничая, чудом избегал их гнилых зубов, хотя мои руки уже успели разодрать отросшими поломанными ногтями. Наверное, они действительно здорово меня покоцали, я едва видел что-то перед собой во мраке, без очков, которые благополучно посеял. И единственное, что вспыхивало перед глазами живой огненной яркостью – оглушительные выстрелы, пулями увязающие во плоти ни живых, ни мертвых. К грохочущему автомату присоединились выстрелы Каспера, Якудзы, Малыша и осатаневшего донельзя Беса. Они страшно ругались и палили во все стороны, тащили меня и с трудом отбивались от непрерывно пополняющихся рядов зомби.

– Ты взбесил их! Блядь, Олень, кончай дурить, мы не выберемся!

– У меня все под контролем!

– Закрой рот, ублюдок! Валим отсюда! – рявкнул Малыш, пуская пулю в голову взбешенного Буйного, кинувшегося на него, как ужаленный черт из адской табакерки. Голова взорвалась, как гелиевый шарик. Бах!

– Отъеб…

И тут я почувствовал, как мою челюсть обожгло таким ударом, что голова крутнулась, а я едва устоял на ногах. Следующий удар сбил меня с ног, и я сполз в чьи-то холодные руки. Сильные, как канаты. Бес не скупился на силу, когда-то требовалось. Не пожалел дури он и сейчас. Во рту чувствовался вкус крови, кажется, у меня даже зуб шатался, и я мгновенно протрезвел и вернулся в реальность. Мне стало дико от увиденного. Вокруг – горы трупов, шевелящиеся Калеки, бегущие Буйные, перестрелка, грохот, огонь и крики, страшный вой, от которого волосы встают дыбом. Каспер срывается с места, Бес, одарив страшным взглядом, швыряет меня в салон, а Малыш запрыгивает практически на ходу, не переставая стрелять. Якудза страшно ругается.

– Ребят, вы чего? – мямлю я, а сам вижу, как дрожат мои разодранные руки. Бес прямо в пути шарится в аптечке, достает ампулу и, набрав шприц, прокалывает мою шею стерильной сверкающей иглой. Я не соображаю. Нихрена не соображаю. А он бинтует мои рваные раны, и в его глазах – страх. Страх и бешенство, за которое я, уверен, еще огребу.

– Ты сумасшедший, – шипит Наоми, впарывая инъекцию себе и Касперу. – Ты просто конченый ублюдок! Что это, блядь, было?! Нас едва не сожрали, Олень!

– Я…

– Еще один такой косяк, Рудольф, и я пишу рапорт Отцу, чтобы Хромого отправили отсюда подальше и побыстрее, – отчеканила она, полуобернувшись и окинув меня таким взглядом, что в животе кишки завязались в узел. – Еще один заскок – и я пришибу Билла лично. Не строй такие морды, Олень. Мы знаем твои пристрастия. Знаем и закрываем на них глаза до тех пор, пока ты дружишь с башкой и не рискуешь чужими шкурами в своих уродских затеях.

– Олень… – Бес говорил так тихо, что слышал его только я. Он был настолько близко, что почти касался моей шеи губами. – Ты наворотил слишком много дел. Закрой рот и не спорь с ней. Она ведь напишет. Я постараюсь все уладить. Только молчи. Ради мальчишки – не раскрывай пасть.

Я молчал. Молчал и ошарашенно смотрел на искаженные злостью лица ребят. Только Каспер был спокоен и уверенно ехал домой, выбирая пустынные улочки и избегая встреч с мертвецами. Если бы мы не находились в салоне, Якудза убила бы меня, решив, что разбитое лицо и шатающийся зуб, презенты Беса, – мало за устроенное мной дерьмо.

И этого было действительно мало, потому что я действительно едва не угрохал лучших Ловцов, которые когда-либо шагали по улицам Семнадцатого.