Текст книги "Район №17 (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Проходя мимо разбитого фонтана, я чувствовал спиной, затылком, поясницей, всем своим телом светлый уставший взгляд Билла через оптику. Я точно знал – он смотрит мне вслед, и ноги становились неподъемными, потому что нужно было идти вперед, хотя решительно не хотелось. Мы брели мрачной процессией в самом сердце Семнадцатого, и вереница глубоких следов помечала наш путь. Мы шли за Говоруном. И намеревались забрать его себе во что бы то ни стало. Живым.

Той ночью, когда Билл ушел, мы почти до рассвета колдовали над планом действий, просчитывая варианты и придираясь к мелочам. Мы едва не переругались вдрабадан, решая, кто пойдет в подвалы, а кто останется, но чудом сошлись на том, что по душу разумного уродца пойдет матерая троица Семнадцатого: Каспер, Олень и Якудза – Отец, Сын и Святой Дух. Мы забивали рюкзаки продвинутым снаряжением: патронами, датчиками, камерами ночного видения, транквилизаторами. Каждый, кто подписался на это дело, знал: так нам еще не приходилось рисковать, и если операция закончится без потерь, этой истории суждено стать легендарной, чего, конечно же, не произойдет, ведь есть одно большое и отчетливое «но».

Посмотрите на Каспера.

Посмотрите на Стивена Уинзера внимательнее. Всмотритесь в блеск его лысины, в лапки морщинок у глаз и губ, в синеву худых выбритых щек. Взгляните на нервно вздувающиеся крылья носа, линию рта. Не пропустите ни дюйма. Его напряженные пальцы, его холодный взгляд, его крупные шевелящиеся желваки. Каспер знает, что умрет. И хотя он из кожи вон лезет, чтобы казаться отрешенным и спокойным, как пульс покойника*, хотя смотрит вперед и не дергается, как припадочный, его зрачки мечутся по сторонам, а на лбу пульсирует вена.

Стив потерял стимул к жизни, когда его слабая старая мать, державшаяся на препаратах почти пятнадцать лет, проиграла последний бой онкологии и легла в гроб с бордовой обивкой – порезанное, выпотрошенное патологоанатомом тело, наскоро заштопанное его трясущимися с похмелья руками. У Каспера не осталось решительно никого, и сам он уже не знал, зачем ему и дальше рисковать собой ради денег Отца. За все годы, проведенные в Семнадцатом, он так и не открылся никому до конца. Мы не знали, был ли он когда-то женат, влюблен, брошен. Скользкий мрачный тип, готовый, впрочем, протянуть руку помощи. Каспер подал в отставку просто потому, что понимал: от его существования на земле ничего не изменится. Ровно как и от его ухода из жизни. Ему было решительно на все наплевать.

Сейчас он молча шел впереди, тараня двадцать сантиметров снежного наста. Каспер жил последние сутки.

Я не знал, что все так получится. Да и откуда? Сам Бес бы не напророчил, не выведал бы истину в прохладе черепов, в страницах истрепанных гримуаров*, расставленных на полках его тонущего в бордо и черноте убежища. Даже Вольф Мессинг* развел бы руками в недоумении с фразой типа «Судьба изволила так распорядиться, но мне ничего о своих планах не сказала». В общем, эта история Семнадцатого, самая громкая, кровавая и страшная из всех, что приключалась в этом районе, не так уж хорошо и закончилась.

– Оставайтесь снаружи, – сказал я тихо Малышу, Пацифисту и Птичке, снимая пистолет с предохранителя и проверяя, завязаны ли шнурки. А то выйдет, как в прошлый раз с Эбертом. В самый важный момент полечу носом вниз и отключусь, чтобы потом валяться на столе Богомола со швами на морде. – Я не думаю, что мы будем там долго. Говорун должен ошиваться примерно там, где был рожден. Если кто заявится, сначала стреляйте, потом спрашивайте. В общем, поняли.

– Идите уже, – махнул ручищей Малыш. – Скрутите ублюдка и возвращайтесь.

Я, соглашаясь, кивнул и опустил ногу на стальную ступеньку, кожей ощущая сырой едкий холод бесконечных подвалов. Каспер и Якудза уже утопали, и если на лестнице их шаги гремели металлом и тяжестью ботинок, то теперь полностью слились с обманчиво мертвой тишиной. Если Тихоням на нас наплевать, то внутри наверняка сыщется не один десяток Буйных, среди которых обязательно найдется родившая мамаша, готовая каждому оторвать башку и растащить кишки на половину подвала, прежде выкупавшись в крови. Здесь любое неосторожное движение равняется смертному приговору. Каждый громкий вздох. Каждый «звеньк» набитого до отказа рюкзака. В такой тишине начинаешь бояться даже собственного сердцебиения.

– Стой.

Я обернулся.

Пацифист посмотрел мне прямо в глаза черным взглядом отчаявшейся собаки, которую вышвырнули некогда любящие хозяева на мороз. Пинком и с криками. Ни за что. Вышвырнули и закрыли дверь прямо перед ее мокрым любопытным носом, оставляющим холодные неприятные пятна на коже, когда та самая собака тычется в руку и просит ласки.

– Постарайся его поймать. Если ты спасешь Беса, я буду твоим вечным должником. Я отплачу чем угодно. Только назови цену.

Я лишь кивнул и нырнул во мрак подвалов, быстро спустившись по лестнице вниз и погрузившись в липкий, провонявший свернувшейся кровью, испражнениями, плесенью и сыростью холод.

Меня поглотила беспробудная тьма.

Я старался наступать как можно тише и при этом вести за собой ребят, ведь среди них троих я единственный хотя бы относительно представлял дорогу к тому месту, где чуть меньше года назад на свет родился Говорун. Отчаянно сражаясь со своим топографическим кретинизмом, с мерзкими ощущениями, со скользким страхом, ворочающимся в кишках угрями и отзывающимся тошнотой, я вел Якудзу и Каспера вниз, почти на самое дно давно уже заброшенного склада не пойми какой дряни. Мы слышали отдаленные шорохи и скрипы, иногда – шлепающие шаги босых ног по полу, крытому листами железа, но за сорок минут медленного, осмотрительного спуска не заметили ничего, кроме быстро мелькнувшей в коридоре тени.

Якудза рвано выдохнула и отчетливо прошипела крепкое «блядь». Каспер прикоснулся к ее плечу и что-то произнес: беззвучно, одними губами. Я наконец махнул рукой влево, показывая направление, как это когда-то делал Бес. Я узнавал разбросанные металлические прутья и щедрые кучи дерьма на бетонном полу, разящие так, что слезились глаза, а весь кофе, что мы выпили за сутки, подступал к горлу. Еще немного. Еще совсем немного, и мы дойдем к самому нижнему ярусу склада, где поглаживают раздувшиеся до безобразия животы, покрытые черными узловатыми венами, беременные Буйные мамаши – рассатаневшие и вечно голодные. Еще чуть-чуть, и, возможно, Говорун будет нашим. А Бес, этот вляпавшийся по самое «не хочу» парень, проживет до чертовой старости и успеет повозиться с оравой вопящих внуков, таскающих его за седые патлы. Возможно, даже в компании Пацифиста.

Дозорные объявились раньше, чем мы ожидали. Дозорные не знали, что Каспер готов и к таким трудностям.

На его стороне был многолетний опыт, потрясающий самоконтроль, прибор ночного видения и отличный запас дротиков с транквилизаторами, способными завалить даже слона. Он, не долго думая, выпустил по дротику на каждого из троих Буйных, охранявших периметр, а те медленно, даже не пискнув, сползли на пол, как двухметровые мешки с цементом. Проход был чист. Перед глазами – картинка годовой давности.

Вот мы стоим в гигантской пустой комнате, прошитой металлом, и туповато пялимся на бессчетное количество дверей, ведущих по лабиринту старого склада куда-то в бесконечность. Вот бросаем мимолетные настороженные взгляды то на три мешка под транквилизаторами, то на два силуэта, стоящих спиной к нам. Два силуэта, что замерли в коридоре, откуда мы пришли – парочка гигантов по центнеру весом. И когда гиганты начинают шевелиться, я указываю ребятам на спуск, ведущий к единственному месту в Семнадцатом, где сейчас может быть Говорун, напичкавший склады обезумевшими Буйными, стерегущими его сон. Хреново стерегущими. Потому что мы, вооружившись, уже спускаемся вниз.

Двадцать три ступеньки.

Двадцать три ступеньки вели на самое дно, и я помнил их так же хорошо, как если бы вышагивал по ним только вчера. Тяжелое месиво развороченных кишок, свернувшейся крови, испражнений и воды, протухшей в ржавых трубах, пропитало шмотки насквозь, сразу и надолго. Это помещение оказалось совсем небольшим, от силы десять на двенадцать. В нем стояла прохлада, было очень сыро – капли застоявшейся воды со звоном шлепались в набравшиеся лужицы, но крысы здесь не пищали уже более тридцати лет. Они шли в пищу трупов в первую очередь.

А там, в углу, заваленном мусором, спала сладким сном Говорун, уткнувшись мордой в давно прогнивший живот мертвой женщины, чьи пальцы до сих пор сжимали металлические прутья. Сомнений в том, что перед нами была та, кого мы искали так долго, не оставалось. Уж слишком отличалась юная киса от своих сородичей. Темные грязные волосы падали на ее угловатые плечи; бледную кожу, почти не тронутую процессами разложения, покрывало мрачное кружево вен, по которым бежала, разогревая молодое тело, липкая горячая кровь. На ней не было никакой одежды. Она вообще слабо походила даже на самую совершенную форму Буйного. За год Говорун вымахала до параметров молодой девушки. Такой бурный рост ей обеспечивало фантастическое прожорство, и я не сомневался: к кормежке этой красотки приложил руку сам Черный Бог.

В тот день, когда я до рассвета закидывал четырнадцать растерзанных тел в бесов прицеп, обливаясь потом и чувствуя, как отказывает спина, не к Отцу поехал Крис. Не лабораторных трупов кормили папины ассистенты, те молоденькие симпатичные мальчики с жидкой бородкой и синяками под уставшими глазками, на которых я так часто посматривал. Половину добычи Бес скармливал Говоруну, намереваясь провернуть что-то крупное.

– Бес? – прохрипела Говорун, едва разлепив черные, как полночь, глаза и обернувшись в нашу сторону.

Но сказать что-либо еще она не успела. Мы с Каспером мгновенно набросились на нее, прижав к полу и забив тряпкой рот, а Якудза уже заперла на тяжелую перекладину единственную дверь, ведущую из провонявшей обители нашей умненькой принчипесски* к дороге наверх. Четверо в комнатушке десять на двенадцать… тесновато…

Каспер выхватил из портупеи армейский нож и приставил остро отточенное лезвие к горлу Говоруна. В дверь уже ломились дозорные, поднимая чудовищный, закладывающий уши грохот и нечленораздельный вой. От каждого удара старый металл шел вмятинами и трясся, норовя слететь с проржавевших петель. А перспектива быть заживо сожранным, когда зашел так далеко, поверьте, не очень впечатляет и восторг вызывает минимальный.

– Ты знаешь Беса? – гаркнул Каспер, надавливая лезвием на шею. Кожа легко поддалась, разошлась, как молния на старой куртке, и на тончайшем порезе набухла черная вишня крови. – Если знаешь, моргни, сука!

Говорун хлопнула ресницами и тихо проскулила пристыженной собакой. В ее глазах желторотой девчонки искрился первобытный страх и полнейшее непонимание происходящего.

– Хорошо, – кивнул наш сияющий шикарной лысиной друг, но нож не убрал. – Очень хорошо. Ты можешь сделать так, чтобы твоя охрана нас пропустила? Моргни снова, если можешь.

Юная королева Семнадцатого, новоявленная богиня в терновом венце слипшихся от гнилой крови волос, моргнула вновь и опять жалобно заскулила, а я медленно, удерживая ее за патлы, вытащил изо рта тряпку. Говорун поймала серыми потрескавшимися губами воздух и часто задышала, во все глаза глядя на нашу троицу. Не знаю, насколько достоверен рассказ Билла о том, как Бес встретил подобную ей особь впервые. Ведь если верить словам Хромого, Черный Бог наткнулся на сущее чудовище, которое не только говорить могло, но и отличалось исключительной физической силой. Видимо, наша малышка оказалась слишком зеленой, чтобы в ответ на наш визит рассвирепеть и броситься в бой. Она чертовски боялась. Это было понятно так же, как и то, что мы наполовину приблизились к триумфу.

– Заставь их успокоиться, – повысил я голос, стараясь перекричать жуткий грохот ломящихся в дверь дозорных. – Сделай так, чтобы они перестали ломать дверь! Давай же, блять!

– ПРОЧЬ! – взвизгнула Говорун, дрожа всем телом, и я отчетливо ощутил, как на руках поднимаются волоски, а по спине бежит холодный пот. Грохот стих так же неожиданно, как и начался. Слышны были только удаляющиеся шаги, глухо топающие по бетону и изредка сшибающие металлические прутья, разбросанные по складу щедрыми партиями. Шлеп-шлеп. Звеньк. Бряк.

Якудза шумно сглотнула. Каспер владел собой гораздо лучше и весьма оперативно влез в рюкзак, чтобы через пару секунд защелкнуть на запястьях пленницы наручники с металлическим лязгом. Он, вздохнув, отпустил Говоруна и плюхнулся рядом с ней на задницу, сложив на груди руки. Наоми закурила прямо в этом бункере.

– Как тебя зовут, милая? – мягко спросил Кас у перепуганной до смерти особи, вжимающейся спиной в стену.

– Л-л… Лилит, – выдавила из себя она, а я плюнул под ноги. Имя ей и правда дал Эберт. Сначала назвал дочь Люцией, потом забил убежище черепами и гримуарами, теперь еще и она, младенец Иисус!..

– Лилит, – снова зазвучал его внушающий доверие голос, – ты знаешь, что такое «умереть»? «Откинуться», «врезать дуба», «отдать концы»?

Говорун кивнула головкой, и свалявшиеся волосы упали на ее обсидиановые глаза несколькими колтунами, провонявшими засохшей кровью.

– Хорошо. Тогда если ты нам не поможешь, Бес умрет. Откинется, врежет дуба, отдаст концы.

– Нет! – захлебнулась воздухом Лилит. – Нельзя! Бес – друг! Бес меня вас… воспе… воспитал!

Каспер улыбнулся мягко, почти нежно. Он любовно погладил ее по голове, ничуть не брезгуя (или делая вид, что не брезгует), и помог подняться, чтобы вдруг отметить про себя: Говорун за неполный год вымахала выше Якудзы и округлилась там, где положено округлиться (причем очень знатно) женской особи. Я на всякий пожарный проверил готовность пистолета к стрельбе и убрал с двери, украшенной свежими вмятинами, тяжеленную перекладину. Кажется, все окажется даже проще, чем мы предполагали.

– Мы друзья Беса. Мы хотим ему помочь, – произнесла Наоми, опустив руку на плечо Лилит. – Если ты будешь нас слушать, он сможет жить и… и воспитывать тебя. А теперь, дорогуша, выведи-ка нас отсюда да без фокусов. Иначе умрет целая куча твоих безмозглых дружков. А потом и Бес.

Почти год назад кроха Говорун едва не убила нас с Бесом, когда, улыбаясь беззубыми деснами, прищурилась в ехидной усмешке, а потом, проведя окровавленным большим пальчиком поперек своей изгаженной шейки, заорала, как резаная, колотя ручонками по развороченным кишкам так, что кожей я в тот момент почувствовал брызги. Видимо, Кристиан и правда оказался замечательным отцом, раз смог превратить эту ёбнутую мразь в пай-девочку, готовую слушать каждое наше словцо.

И ведь послушала же! Послушала и, не возникая и не рыпаясь, смирно шла в наручниках, без лишних требований показывая дорогу и отправляя Буйных подальше, а те, и я этому почти не верил, уходили, озлобленно рыча, в бесконечный мрак бесконечного лабиринта, чтобы больше нас не потревожить. Мы вышли на свет в разы быстрее, чем опустились во тьму. Мы вышли, и Лилит, ощерившись, зашипела, когда в ее глаза ударило блеклое зимнее освещение хмурого дня. Пацифист, схватившись за биту, готов был размозжить ей голову раньше, чем в ее мозги прискачет навязчивая идея откаблучить какую-нибудь шутку. Я с предостережением поднял руку:

– Не нужно. Она наша, Веласко. Бес будет жить.

Было около полудня, когда для нас все закончилось на сегодня, и теперь оставалось лишь дожить до рассвета, чтобы произвести обмен и провернуть еще кое-что. Кое-что такое, что оставит и Беса, и Нортона, и Говоруна в Семнадцатом, а Напалма, Бедлама и всю ловецко-КОИНовскую свору – в мерзлой земле района. Каспер, передав Лилит в руки ребят, уже стучал по сенсорному экрану планшета и, миновав риск быть раскрытым, настрочил целую простынку для Апостола о том, что около десяти утра ему нужно быть на севере района с высококвалифицированными врачами, ведь без крови не обойдется, а если и повезет, то Бес наверняка уже не так далек от смерти. К тому же, никто из нас не знал, как переносит двадцатиградусный мороз Вайнберг, зарывшийся в снег на крыше ледяной высотки. Нет, дело это было дерьмовей некуда…

Но бита, разряженная колючей проволокой и гвоздями-соткой, Нортону все-таки пригодилась.

Буйный вылетел на нас, как черт из табакерки – воя, несясь неуправляемым локомотивом с хлопьями пены изо рта, точно взбесившаяся собака. И хотя Лилит отчаянно взвыла «Не смей!», рванувшись в его сторону, мужская особь не слышала ничего и останавливаться не собиралась, едва увидев собственное божество, королеву зомби, скованную наручниками и находящуюся в плену Ловцов. Я не думал, что смогу увидеть бешенство Пацифиста воочию. Его собственный страшный трип, превращающий бесчувственного титана в двухметровое чудовище, в чьих черных глазах плещется безбрежный океан алой крови. Но я увидел. Веласко оказался даже быстрее, чем Якудза, схватившаяся за револьвер. Быстрее, чем Каспер и Малыш.

Удар биты заставил башку Буйного взорваться киноварно-угольным месивом с влажным хлюпом и забрызгать девственно чистый снег, такой же непорочный, как секреты монашки-католички под длинной юбкой. Перед нашими глазами стоял, тяжело дыша, сам Экзекутор, а в его ногах дергалось обезглавленное тело, все еще царапающее драными пальцами колючий снег. После еще пяти или семи ударов туша, истекая кровью и весело похрустывая осколками костей, лежала неподвижно, «оживляя» белый наст черным пятном. А в испанских глазах уже стояла бесконечная пустота заснеженных равнин и лютый холод полярных ночей. И по обросшему щетиной лицу ползли капли густой темной крови. Лилит заплакала раньше, чем Малыш оттащил ее от трупа.

– Пойдем, Нортон, – коснулся я его предплечья, рискуя получить по черепу. – Ты нужен ему. Нужен Кристиану.

И «Кристиан», слово-пароль, будто бы изгнало из Пацифиста Экзекутора, жестокого палача, исполнившего смертный приговор не один десяток раз. Он пришел в себя. Странно посмотрел на тело, пошевелил его концом биты и молча развернулся, направляясь к своей машине, на переднем сиденье которой уже ждала скованная наручниками Лилит, низко опустившая голову так, что сбившиеся волосы полностью закрыли ее искаженное страхом серое лицо.

Через час у Напалма уже была видеозапись со связанной пленницей, выдавшей заученную фразу «Они сдержали свое слово, твой черед», как залог того, что мы выполним свое обещание и прибудем в указанное время на указанное место. А к вечеру ответное видео получил Пацифист.

И клянусь бессмертной душой моей матери, сам дьявол не выдержал бы того, что до сих пор не сломало Беса.

Комментарий к Глава 34

* «Сначала стреляй, а потом спрашивай» – избитая временем фраза, сотни раз сказанная в разномастных боевиках и вестернах.

* Спокоен, как пульс покойника – сравнительный оборот, использованный Владимиром Маяковским в поэме «Облако в штанах».

* Гримуар – книга с заклинаниями для вызова демонов, духов. Этакий магический путеводитель.

* Вольф Мессинг – эстрадный артист, знаменитейший экстрасенс.

* Принчипесса – именно так звучит русское “принцесса” у итальянцев.

Ну и уже после редактуры беты подумал, что стоит заметить: имя Лилит в современной христианской традиции (да и в куда более ранней, что уж там) носит страшный могущественный демон. Чувствуется размах Беса, не правда ли?

Сорян, что пропали. Мы тут с бетой на сессии умирали. Приходим в себя.

Всех, кто ждал, целую-обнимаю <3

Ахтунг! Осталось две главы и кодекс Семнадцатого!

========== Глава 35 ==========

Правило №57: Чем опасней сукин сын, тем больше награда.*

ЗР (Заметки Рудольфа): Напалм был бы славным парнем и первоклассным воякой, если б не его ёбнутый характер и маниакальное стремление к показухе. Именно его бесконечные понты дали уже безоговорочный повод к тому, чтобы Пацифист заткнул КОИНовского офицера. А затыкать Веласко, поверьте, умел лучше всех нас вместе взятых. Чем и занимался на досуге.

Хотя совсем скоро ночь над Семнадцатым развеется и черноту неба сменит похмельная серость утра, за окнами по-прежнему завывает ледяной зимний ветер, и мелкокалиберная снежная крупа бьет в бронированное стекло под железным скелетом решеток. Билл снова придремал в подушках, уронив голову на грудь. Его рука, сжимающая искусанный, отточенный ножом карандаш, так и застыла над бумажкой с какой-то отчетной хренотенью.

– Хромой, ну это преступление, – простонал я. – Сейчас будет твой выход, mein Schatz!

– Ты заебал уже с моими выходами, – фыркнул раздраженно Билл, потирая покрасневшие глаза. – Нельзя дать мне хоть немного поспать? Расскажешь им свою историю потом. Никуда она не денется.

Я отчаянно делаю вид, что до глубины души задет его ужасными словами, и хватаюсь за сердце, театрально закатывая глаза. Умел бы – и пену б изо рта пустил да подрыгался в судорожных конвульсиях, как прожженный эпилептик. Парню, кажется, было и правда глубоко наплевать на все эти штучки. Он бы и на инсценированную смерть лишь покачал головой с глубокой досадой и чувством хронической усталости от всех моих фокусов. А фокусничать я любил. За годы в Семнадцатом Вайнберг уяснил это как нельзя лучше.

– Ну, Билл, прости, – наконец сдаюсь я и падаю к нему на колени, сметая с них прежде и кипу листков, и тот самый съеденный карандаш, на что он лишь поднимает бровь и безобидно усмехается. – Осталось всего ничего. Самая маленькая малость! Смешно представить. Сейчас мы как раз поедем к старому фонтану и увидим, во что превратили Черного Бога. Пацифист прикинется пай-девочкой, Говорун закосит под обдолбанную транквилизаторами, и ты…

– И я сделаю то, что сделал бы на моем месте любой, герр Дольф. Черт с тобой, так и быть. Пойду-ка, схожу за кофе. Кажется, ты и правда не успокоишься, пока не расскажешь им все.

А я целую его в колючую щеку и растягиваюсь поперек кровати, как огромный, довольный сложившейся жизнью тридцатилетний кот, что не так уж и далеко от истины.

В тот день многому суждено было случиться. Тот день сделал нас теми, кто мы есть сегодня и сейчас. Джонни Вуд по прозвищу Богомол, бесценный врачеватель, не раз подаривший нам второй шанс. Его новоявленный ассистент Чарли Сингер с кодовым именем Клоп – талантливый, как Господь, низкорослый мальчишка. Хромой Стрелок Билл Вайнберг, главный следопыт Семнадцатого и потрясающий снайпер с герром Рудольфом Альтманом, знаменитым Оленем. Сорокашестилетний Пацифист Нортон Веласко и его бессменный напарник (и партнер) Кристиан Эберт – Бес, легендарный Черный Бог. Якузда Наоми Брукс и Броган Уолш с позывным Малыш. Прибывшая около полутора лет назад Мама Бриджит* – новоорлеанская чернокожая красотка Долорес Джабар, прилетевшая к нам аж с самой Луизианы.

Тогда нам было о чем переживать. В ту ночь мы не сомкнули глаз.

– Лилит, солнышко, повтори-ка нам всем, пожалуйста, что ты будешь делать, когда мы приведем тебя к человеку, сделавшему Бесу больно? – в который раз спросил Каспер, наглаживая бритый череп с маниакальной дотошностью.

Говорун, оторвавшись от куска размороженной свинины, истекающей кровью, подняла на нас свои чернющие глаза, горящие двумя угольками на фоне воспаленных красных белков. Между зубов у нее застряла мясная пленка. К губам прилипли кусочки белого жира.

– Я буду… слаб… слабой! И буду говорить, – она нахмурилась, – как пьяный… пьяная! Воот таак!

Каспер утвердительно кивнул и усмехнулся, а Лилит снова вонзила зубы в шмат растаявшего мяса. Она важно восседала на полу моего убежища, воняя мертвечиной и не принимая ни малейших попыток к бегству, хотя мы не исключали риск и с оружием не расставались ни на секунду. До выхода оставалось не больше получаса. Пацифист метался по комнате, словно раненый зверь, и от волнения чесал голову, путаясь пальцами в жуковых волосах. Доберман Рич косо смотрел на Говоруна, чем занимался, я уверен, далеко не в первый раз, ведь стоило Лилит его заметить, как она, жутковато улыбаясь, завизжала восторженное «Пёсик Беса!», вызвав у собаки немой шок.

Это было новой правкой в уже продуманном плане. Говорун легко соглашалась с нашими условиями и ради Беса готова была плясать под любую дудку, чем и занималась в этот самый момент. Она послушно изображала вялость от транквилизатора, хотя в ее крови не было и грана* этой дряни. Лилит сделает вид, что полностью готова к обмену на Беса – несчастный слабый пленник в стальных кандалах, собака на привязи. Пацифист, скованный наручниками, держащимися на соплях, ей в этом знатно подыграет.

– А что будет после пьяных рассказов?– задает очередной вопрос Стив, шкурой ощущая последние полтора-два часа жизни и свою грязную жестокую смерть.

– Я буду ждать приказ, – с набитым ртом чеканит Говорун и не без удовольствия проглатывает холодный жирный кусок, истекающий темной кровью и розовой водой.

Мы вооружены с головы до ног. Даже Птичка распихала по карманам целую кучу патронов, засунула за голенище высокого ботинка нож и теперь прыгает в свой автомобиль вместе с мрачной, как похоронная процессия, Якудзой. Где-то над фонтаном, местом встречи, утонувшем в предрассветном мраке, витает мерзлый взгляд Хромого, который, я искренне надеюсь, все еще жив и не получил обморожение. Мы с Пацифистом занимаем лимонный внедорожник, в то время как Малыш едет с Каспером на его последнее задание и приглядывает за закованной Лилит, обожравшейся свининой и тихо икающей на заднем сиденье.

Дорога занимает двадцать три минуты.

Наш план безупречен.

Когда автомобили останавливаются один за другим, скрипя зимней резиной по мерцающему снегу, кобальтово-свинцовому во мраке отступающей ночи, Напалм и его компания: Голос, Бедлам, Белый – уже ждут нас, выкуривая сигареты и тихо перебрасываясь малозначительными фразами. Мы стоим по разные стороны баррикад, разделенные полуразрушенным фонтаном, не работающим вот уже более тридцати лет. Каменная женщина все так же тянулась изящными руками к черному небу и давно забыла, как звучит шум воды. Малыш вывел Пацифиста с наручниками на мощных запястьях. Каспер плюхнулся на ледяной капот, складывая на груди руки. Я, играя свою лучшую роль, выволок из машины скованную Лилит, на шее которой теперь красовался шипастый ошейник добермана и прочный кожаный поводок. Высокая, голая, наигранно шатающаяся, что-то бормочущая себе под нос и не чувствующая холода, она напоминала мифическую богиню, пойманную золотой сетью.

На востоке светлеет полоска неба.

Наш план безупречен, как эта полоса.

Я демонстративно вытаскиваю из карманов по пистолету и бросаю их в сторону наемных Ловцов и КОИНовского офицера. Наоми и Птичка с оружием не прощаются и стоят за нашими спинами, гарантируя безопасность сделки и предупреждая всем своим видом: «Игра идет по честным правилам, мать вашу», хотя, конечно, они здорово лукавят. Более того – откровенно лгут.

– Мы выполнили свою часть сделки, – кричу я на ту сторону. – Пацифист и Говорун, как и договаривались. А теперь выводи Беса, Напалм, и не приведи Господь, если он мертв. Наши девочки сегодня не настроены шутить.

Офицер усмехается и кивает Голосу, немому парню с винтовкой за спиной. Голос, не мешкая, открывает багажник здоровенного серебристого «ниссана» и вытаскивает то, что осталось от Беса. Если бы вы оказались сейчас на моем месте и скосили взгляд на Нортона, то увидели бы, как моментально побелело его и без того бледное лицо. Как загорелось бешенство в его черных испанских глазах. Как со скрипом сжались большие кулаки. Но у вас нет такой возможности, так что поверьте на слово. В Нортоне просыпался Экзекутор. И Экзекутор хотел крови.

Наш план безупречен.

Кристиан Эберт стоит на ногах только с чужой помощью.

С его разбитых в вишневый штрудель губ по-прежнему капает на мерцающий снег горячая кровь. Угольные волосы превратились в грязное, запутанное, ссохшееся кровавой корой безобразие. Абсентовые глаза почти полностью закрылись и больше не горят на заплывшем лице, лице со сломанной челюстью. Его руки… лучше не смотреть на его руки. У Черного Бога недостает безымянного пальца. А еще у него наверняка сломаны ребра. Может быть, кое-что еще.

– Окей, – плохо владея собой, говорю я, – окей, Напалм, окей. А теперь бросай волыну и выходи на центр. Можешь взять с собой еще двоих, если не доверяешь. Давай обменяемся, как нормальные мужики, и разойдемся.

– А где гарантия, что ты притащил мне именно Говоруна, а не Буйную суку? – гаркнул офицер, уже не ухмыляясь, как последний уёбок.

– Лилит, воздай хвалу Господу!

– Отчеее наааш, сущий нааа небесаааах…

Наш план безупречен.

Напалм бросает тяжелый пистолет и берет с собой Бедлама: тощего, как скелет, мужика с лысеющим черепом и жидкой бородой, точно и правда он только что сбежал из выкрашенных в белый цвет стен обшарпанной дурки. Мы вышагиваем по снегу, и ботинки скрипят подошвами: скрип-скрип, чирк-чирк. Полоска рассвета на востоке разгорается, как пожар в таежном лесу: кроваво-красно, быстро, завораживающе красиво. Мы прошли уже половину расстояния, и я отчетливо вижу офицерское лицо, обезображенное несколькими внушительными шрамами, точно когда-то давно, еще будучи мальчишкой, Напалм встретил мордой жаркий поцелуй осколочной гранаты. Мы почти встретились на середине, и я чувствую, как мне в спину смотрит Билл.

И мне охуительно страшно.

– Так тебя и правда зовут Лилит? – натянуто улыбается офицер и принимает от меня конец кожаного поводка, на котором сидит венец творения покойничьего – обнаженная мадонна с раздувшимся животом и малиновыми белками черных глаз.

Говорун, играя на сцене Семнадцатого самому Сатане, утвердительно кивает головой и пошатывается на дрожащих ногах, точно накачано ее тело щедрейшей порцией транквилизатора. Нортон не сводит глаз с Эберта, удерживаемого Бедламом. Без опоры он бы наверняка уже свалился в колючий мерцающий снег, вспыхнувший кровью и золотом в первом луче утренней зари.

– Ну вот мы и встретились, Экзекутор, – проворковал Напалм. – Кому как не тебе знать силу справедливого приговора? На глазах Фемиды* больше нет ненужных тряпок, но меч она уже подняла. Ты больше не увидишь Валенсии, капитан. Ты больше ничего и никого не увидишь. ДАВАЙ!

Мы с ребятами переглянулись в абсолютной тишине. Пацифист внимательно посмотрел на офицера и расправил широкие плечи, возвышаясь над ним монолитной скалой. КОИНовец снова крикнул. Уже не так уверенно и не так громко. Скорее даже совсем наоборот.

Наш план безупречен.

– Да что за…

– Господи, – прошептал Бедлам.

Напалм во все глаза смотрел на два тела, что с гулким грохотом рухнули на крышу проржавевшего «шевроле». По очереди. Если как следует присмотреться, вы непременно заметите, что голову каждого из этих двоих не так давно прошила пуля, разрывная пуля с крестообразным распилом. Почему разрывная? Смотрите внимательнее. От голов не осталось практически ничего, кроме остатков челюсти и громадной дыры с лохмотами мяса и разобранной мозаикой костей.