Текст книги "Район №17 (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Они узнали про Фосгена. Они все подстроили, – прошептал Экзекутор чуть слышно. – Я подумать не мог, что все так получится. Что он умрет. Я вообще не должен был заниматься этим делом и исполнять приговор…

И Черный Бог, объективно оценив сложившийся пиздец, потянулся за флягой с шотландским виски.

Веласко, как и предполагалось, от алкоголя не отказался, немало удивив Беса, которого, как знает каждый в Районе №17, удивить практически невозможно. Нортон выпил, не поморщившись, явно со знанием дела. И в пасмурной холодной тишине зимы Семнадцатого зазвучал его низкий, абсолютно равнодушный монотонный голос. Этим утром Пацифист говорил больше, чем за два последних года, проведенных в бесконечных бегах от смерти и попытках удержаться на плаву, сохранить пошатнувшийся рассудок, искалеченный страшной трагедией. Хотя, признаться, его пугала собственная откровенность и болтливость, противоречащая КОИНовской выправке и недоверчивому нраву.

– Он всегда хотел, чтобы я жил, – сказал Нортон. – Я бы давно застрелился. Смерти и боли я боюсь в последнюю очередь.

Пацифист, сорокадвухлетняя машина для убийства, смесь дури и приступов отстраненного равнодушия, когда-то родился в испанском городе Валенсия под именем Нортон Веласко в семье военного. Матери он никогда не знал и, надо сказать, никогда не расстраивался по этому поводу, вполне удовлетворяясь постоянной муштрой и бесконечным контролем со стороны отца-одиночки, который, несмотря на припадки злости, сына любил и надежды на него возлагал чуть ли не космических масштабов. Учился мальчик прилежно, на твердый «середнячок», в отличие от вашего рогатого слуги, едва тянувшего школьную программу, ни с кем особо не дружил, держался особняком. За черноглазым смуглым мальчиком, выкупанным в лучах испанского солнца и жара, никогда не замечали не то что жестокости, но и мелких шалостей. Шелковый ребенок – не сын, а золотая мечта, наивно хлопающая длинными ресницами. Ни единого повода, что мог бы расстроить «чувствительную» душеньку Мануэля Веласко, готовившегося подать в отставку.

Все изменилось, когда Нортон ушел на службу. Мало кого не пугала равнодушная исполнительность молодого испано-американца, которого не ломали и самые тяжелые испытания. Не спать несколько суток, стоя с автоматом наперевес? Легко! Ползти по уши в грязи с оружием в зубах, почти ничего перед собой не видя? Эй, придумайте что-нибудь поинтереснее для этого титана! Двухметровый амбал с улиточным диапазоном эмоций быстро заинтересовал начальство, выделяясь на общем фоне испанской солдатни. Пара лет в армии, контрактная служба, ад в одной из многочисленных горячих точек, предложение пойти в КОИН. Равнодушное согласие, новая форма и свеженькие погоны на плечах с удостоверением КОИНовца в кармане.

Он попал в Карательную Организацию, Исполняющую Наказания, феноменально рано. В двадцать три года парни там разве что полы намывали и корзинки с мусором выносили, если очень-очень сильно повезет или родственничек в Организации затеряется. Нортон же не только заслужил место в КОИН без посторонней помощи, но и взялся за дело с прежней безоговорочной исполнительностью, показав себя снова, расследуя одно дело за другим оперативно и качественно. Качественно настолько, что последние семь лет работы в этой богадельне командовал Карательным Отрядом Специального Назначения – КОСН, получив позывной «Экзекутор» и разбирая самые сложные и опасные дела в районах, попутно занимая одну из тяжелейших и противоречивых должностей в Организации – должность исполнителя. Именно тогда, за три года до чехарды в бегах от КОИН, он покинул Испанию и лично отправился расследовать очередное мутное дело прямиков в адовый Девятый Район, гремевший в то время на всю округу серией жестоких убийств и поставками человеческих органов на черный рынок, по сей день держащийся монополистом в сфере преступной экономики.

Каким бы матерым волком КОИНа ни числился Экзекутор, к районной жизни он не имел никакого отношения, обычно занимая курирующее положение и организуя расследование «сверху». В Девятом крутиться – не приговор исполнять, пуская пулю правосудия в тело преступника. Тогда-то КОИН и вышли на Фосгена, согласившегося предоставить им всяческие услуги за весьма внушительный счет на банковской карточке и некоторые привилегии. Арчи Беннет был тем еще уникумом, валящим все живое и неживое не только свинцом, но и смертоносным газом. А еще он оказался редкостной занозой в заднице, ворвавшись в жизнь Экзекутора бешеным вихрем с горящими смеющимися глазами и черной патлатой головой.

Нортон успел тысячу раз пожалеть о том, что ему выпала участь работать с этим языкастым змеёнышем двадцати семи лет от роду – на десять лет младше него самого. Фосген не затыкался ни на минуту, бесконечно много травя шутки, балуясь каннабисом* и очень двусмысленно посматривая в сторону мрачного «босса», с хмурой миной слоняющегося по району черной тенью КОИНовского правосудия. Дело и вправду оказалось опасным и из ряда вон выходящим. Они здорово рисковали, отказавшись от подкрепления, чтобы не привлекать внимания.

Фосген таскался за ним, как собачонка на привязи, не отступая ни на шаг. Паршивец спал крайне чутко и не позволял Экзекутору дать съебастиана*, чтобы поработать в одиночку. Сначала Веласко злился, холодно отчитывая Арчи за исключительную прилипчивость и настырность. Потом пыхтел, как ёж, но, скрепя сердце, позволял сопровождать себя при условии торжества гробовой тишины и отсутствия идиотских шуток. А через пару недель расследования Нортон вдруг понял, что в обществе болтливого задиры Фосгена ему гораздо комфортнее, чем в таком привычном лютом одиночестве. И, надо сказать, это не на шутку его смутило. Ввергло в ступор. Ударило по голове чем-то совсем новым – впервые за тридцать семь лет жизни.

Экзекутор потрясающе контролировал эмоции. Тогда еще он был способен на это и кое-что еще.

Фосген признался первым. В одну из многочисленных ночей, проведенных в засаде под крышей давно опустевшей многоэтажки, Арчи, как всегда, травил шутки и кормил Нортона бесчисленными байками из жизни молодого и небезызвестного Ловца. Экзекутор слушал не без спокойного интереса, царапая очередную отчетную запись по делу в свете фонарика на батарейках. В этот момент его даже почти не заботило то, что расследование ползет чуть быстрее улитки. Он очень аккуратно заметил про себя, что действительно каждый раз ждет бессонных ночей с фосгеновскими рассказами и тянет дело, как может, хотя от этого гибнут ни в чем не повинные люди.

– Скажи, Нортон, у тебя есть тот человек, которого ты любишь? – спросил совершенно спокойно Арчи, поднимая живой взгляд на окаменевшее лицо Экзекутора. – Только честно.

– КОИНовцам запрещено вступать в отношения и половые связи, – озвучил заученную фразу Веласко, продолжая царапать в блокноте. – В Организации с этим строго. У нас не может быть слабых мест. Тем более, у исполнителей и командующих. А я как раз этим и занимаюсь. Если ты забыл.

– Херня все это, Экзекутор, – заметил Фосген.

– Может, и херня. Но вполне себе тянет на закон.

Повисла напряженная тишина, та самая, которая накатывает придурковатой глушью в особо неловкие моменты. Веласко отчетливо ощущал ее в те минуты на собственной шкуре. И это его раздражало, хотя, по всем законам жанра, должно было оставить равнодушным.

– А у тебя? – наконец заговорил Экзекутор, – есть такой человек?

– Ну ясен черт, есть. Больше тебе скажу: в этот самый момент он сидит перед моими глазами и насилует несчастный блокнот ручкой, хотя та перестала писать минут десять назад.

Конечно же, дон Веласко ничего ему не ответил и продолжил «насиловать» блокнот, правда, уже не ручкой, а карандашом, подточенным армейским кинжалом. Он игнорировал его столько, сколько мог. Фосген оказался куда более настойчивым, чем вообще можно было предположить. Хуже моровой язвы – не отвяжешься, сколько ни пытайся. Экзекутор уже собирался переступить через себя, написать рапорт и потребовать от начальства КОИНа нового Ловца в напарники, как случилось то, чего он явно не мог ожидать. Арчи поймал шальную пулю, пытаясь закрыть собой испанского конкистадора, пришедшего в район, чтобы подчинить его правосудию. Арчи свалился в его руки, истекая кровью. Плевал он на себя и то, что едва не погиб. «Тебя не зацепило?» – первое, что Фосген спросил тогда, прижимая к ране окровавленные руки. «Заткнись уже, придурок, последнюю кровь растеряешь», – ответил ему Экзекутор и теперь отчетливо понял, что до ужаса испугался смерти этого языкастого черта.

Испугался настолько, что собственными руками вытащил парня с того света, отвалив бешеные деньги за лечение, а потом выследил напавших и расстрелял без суда и следствия, списав все на несчастный случай и лично переступив закон, которому следовал всю свою жизнь. К нему вдруг пришло озарение. Экзекутор понял, что плевать ему на кодексы и КОИНовский целибат.

Нортон впервые в жизни кого-то полюбил. По-настоящему, с испанским размахом.

Он таскался за Фосгеном, как цепной пес. За три года скитаний по окрестным зомбилэндам дон Веласко фантастически повысил раскрываемость преступлений, и Арчи Беннет приложил к этому руку, превратившись по доброй воле в КОИНовскую ищейку. Экзекутор слукавил, когда сказал, что КОИНовцам запрещены половые связи – Нортон мог приударить, если хотел. А хотел он редко и ненадолго. Но касательно отношений исполнитель не кривил душой и действительно рисковал жизнью, связав судьбу с Фосгеном.

Три года.

Три года ему удавалось скрывать любовные шашни с Арчи Беннетом. Он уже думал о том, как уйти из Организации и податься в Ловцы – только бы остаться с Фосгеном.

А потом КОИН учуял, чем пахнет, и решил убрать парня с дороги, провернув такой фокус, что сам Экзекутор попал под жестокую раздачу, в один день лишившись всего, что имел. Дело Морфия гремело на все окрестные районы рокотом ужаса и кошмарных издевательств. Им нужно было кого-то убрать с дороги и навести тишину на своей территории хотя бы ненадолго. Экзекутора не допустили к расследованию, отправив к черту на рога с Карательным Отрядом Специального Назначения, и разложили карты самым выгодным для Организации вариантом. Их не устраивало, что Нортон Веласко таскает за собой странные слухи и портит идеальную картинку многоголового чудовища по имени КОИН. Они нашли Фосгена быстрее, чем вообще было возможно.

Он не был причастен к делу Морфия. Просто оказался не в том месте и не в то время.

Должность исполнителя в любых правоохранительных структурах самая противоречивая и грязная. Когда преступника ловят на чернухе, судят и выносят смертный приговор, в дело вступают несколько «палачей», мрачного вида помещение, из которого осужденного выносили вперед ногами, и врач. Исполнителям дается на руки увесистая папка с расследованием и время на размышления. Тот, кого больше всех зацепит жестокость и аморальность преступления, вызывается добровольцем и шпигует пулями осужденного ублюдка.*

Прочитав дело «Морфия», Экзекутор не колебался. Он со знанием дела прошел в комнату расстрела и, увидев осужденного с мешком на голове, моментально исполнил приговор с холодным безразличием в черных испанских глазах. Привычный алгоритм: выстрел, грохот падающего тела, конвульсии, заключение врача. Все как положено.

Только когда КОИНовская верхушка зашла в помещение и показательно сняла с головы покойника мешок, Экзекутор сделал то, о чем руководство и подумать не могло. Нортон молча расстрелял и врача, и девятерых офицеров КОИН, и всех тех, кто отчаянно пытался удержать его внутри помещения. Бессмысленно было пытаться преградить дорогу испанскому быку с налитыми кровью взбешенными глазами. Все равно что шею в гарроту* добровольно сунуть и ногами подрыгать.

Осознание смерти Фосгена пришло чуть позже.

Экзекутор почти не сомневался в том, что слетит с катушек. Лишь каким-то чудом он удержал чистоту рассудка и пустился в бега от КОИН, попутно убивая всякого ее представителя и поливая смерть Фосгена и собственными слезами, и кровью искупления. Он продолжал мстить уже два года – с тех самых пор, как покинул Организацию и пустился в бега, назвавшись впоследствии Пацифистом и укрывшись в Семнадцатом. Фосген до сих пор снился ему. И Нортон всей душой ненавидел себя за то, что не смог в свое время отказать Арчи. Он собственным руками утащил его на дно.

– Я знаю, почему доверяю тебе. Ты чем-то напоминаешь мне Фосгена. Он точно также таскался за мной, наступал на пятки и выводил из себя. Поначалу.

Бес отвел взгляд и закурил. Ему казалось, будто бы невидимая рука сжала горло: «Ну только, сука, рыпнись теперь в его сторону!». Конечно же, Пацифист моментально его раскусил. Под маской холодного безразличия скрывался острый ум и холодный взгляд, замечающий любую мелочь.

– Но я понятия не имею, почему вывалил тебе все это. Историю Экзекутора и Фосгена никто не знает. Только Отец. И ты теперь. Наверное, совсем скоро пуля все-таки найдет меня, – выдохнул Веласко. – Я заслужил самой жестокой смерти.

Бес выбросил окурок в едва раскрытое окно и сжал предплечье Пацифиста, отчетливо видя, как влажно блеснули черные испанские глаза. Ему было больно смотреть на то, как самый сильный человек из всех, что он когда-либо видел, так жестоко ломался под напором обстоятельств и страшной трагедии. Он хотел помочь.

– Ты все еще любишь его? – спросил Кристиан.

– Я не знаю. Единственное чувство, которое меня сжирает – чувство вины. Я убил всех, кто был причастен к его смерти, но ведь от этого он не вернется ко мне, так?..

Снег усилился и завихрился белым кружевом в пасмурном свете давно наступившего утра. Глаза Экзекутора больше не блестели соленой влагой, и в них по-прежнему горело холодным огнем черное безразличие ко всему происходящему. Видимо, не только возраст плеснул первую седину в волнистые жуковые волосы. Теперь Кристиан все понимал.

– Мне просто хочется тихой жизни. Несмотря ни на что. Я устал убивать, – тихо прозвучал глубокий низкий голос Пацифиста. – Хочется умереть Ловцом, бороться с вирусом, продолжая дело Фосгена, и ощущать себя хотя бы немного… настоящим. Создавать видимость существования. Он хотел этого.

– Ты не один, Нортон, – крепче сжал его предплечье Черный Бог.

– Gracias.*

И уже тогда Бес всем своим сатанинским нутром чувствовал, что попадет под раздачу точно так же, как однажды попал Фосген. Он знал, к чему все это приведет. Знал о том, что их неоднократно видели вдвоем под пасмурным, вечно нелюдимым небом Семнадцатого, но все равно продолжал ходить за Экзекутором, изо всех сил пытаясь прикрыть его спину.

Он разрывался между Люцией, должностью Ловца и тягой к Веласко.

Черный Бог уже давно не испытывал ничего подобного.

В конце концов, все сложилось так, как я и предполагал, неплохо зная Кристиана Эберта. Последние три недели разыгравшейся морозной зимы они с Веласко постоянно ошивались по Семнадцатому вдвоем, выполняя поручения Отца и контролируя территорию. КОИН на время притихли, позволив Нортону совсем ненадолго выдохнуть и отвлечься от мрачных мыслей, сжирающих его изо дня в день.

На днях я и вовсе подорвался за рабочим столом, когда телефон завибрировал сообщением, и не каким-нибудь бесконечным спамом из оперы «Набери номер и выиграй миллион», «Перебрось десятку на счет», «Вы стали участником розыгрыша фарфоровых пенисов в гжельской росписи с кристаллами Сваровски», а фотографией от самого Черного Бога. С экрана телефона Эберт блистал улыбкой в тридцать два с чашкой кофе и сигаретой между пальцами. Бес слал фотку из убежища Пацифиста. Хозяин и сам на снимке маячил – лежал, развалившись, на сложенном диване с книжкой Ортега-и-Гассета на лице. Надо думать, Нортон здорово доверял нашему другу-оккультисту, раз беспечно спал в его присутствии и вообще пустил к себе. Более того – позволил курить в помещении, хотя на дух не переносил табак. Ухмыляюсь и строчу ответку.

Hirsch92_RudAlt: Как он тебя вообще на порог пустил, нехристь?)) Времени даром не теряешь, смотрю.

BlackGod666_el_Diablo: У нас, девочек, свои секретики ;)

Hirsch92_RudAlt: И все-таки, Бес. В каких вы отношениях?)

BlackGod666_el_Diablo: Хотел бы я сам знать, Альтман. Поверь, хотел бы. По крайней мере, он мне доверяет.

BlackGod666_el_Diablo: Подними Билла к шести утра, Пацифист уезжает на задание в ночь, так что я один. Пусть возьмет снайперку.

Hirsch92_RudAlt: Никуда он, блядь, с тобой не поедет!

Hirsch92_RudAlt: …

Hirsch92_RudAlt: Сучий потрох ><

Hirsch92_RudAlt: Если с его головы хотя бы волос упадет, я тебя на лоскуты порежу и скормлю твоей блядской псине. Я не шучу.

BlackGod666_el_Diablo: Amen! *

Утром он действительно явился и уже ждал Билла на улице, сидя по привычке на капоте черного автомобиля и затягиваясь ментоловой сигаретой, когда Хромой закидывал за спину тяжелый рюкзак и распихивал по карманам патроны. И почему-то меня гнетут нехорошие, черные мысли, а нежелание отпускать мальчишку сводит с ума. Перед самым выходом я хватаю его за руку, разворачиваю к себе и крепко целую в губы, не справляясь с нарастающей паникой.

– Все будет нормально, Дольф, – уверяет Билл. – Я могу постоять за себя. К тому же, со мной Бес и оружие. Перестань так меня опекать.

Его слова цепляют за живое. Если бы он не собирался уйти сейчас, я бы не без удовольствия закатил истерику и, возможно, нарвался на ссору, но за порог бы не пустил. Мы и так стали часто собачиться по поводу его выходов на задание. Я все еще не мог воспринимать его, как равного себе Ловца, и старался всячески уберечь Вайнберга от работы в Семнадцатом, провоцируя приступы бешенства с его стороны.

– Возьми мою машину, – наконец настаиваю я. – Там валяется штук десять противопехоток. Пожалуйста.

– Я вернусь, обещаю, – соглашается Билл и обнимает меня перед тем, как выйти из убежища и рвануть за Бесом в темноте раннего утра на лимонном монстре.

Я еще не знал, к чему все это приведет. Какая заварушка начнется буквально через несколько часов, когда в районе загремит перестрелка и шарахнут первые взрывы. Наверное, именно в тот момент, когда первая пуля прошила морозный воздух с воющим свистом, не задев Хромого каким-то сверхъестественным чудом, я выронил из рук старую кружку, и та вдребезги разбилась, разлетевшись на крошево осколков в кофейных подтеках.

– Если с тобой что-то случится, Билл… Как мне жить дальше, если тебя не станет?..

Комментарий к Глава 31

* Каннабис – то же, что и марихуана.

* Дать съебастиана – устойчивое выражение, обозначающее неожиданный побег. Родилось оно летом на лагерной практике, когда мы с начальством завели кота по имени Себастиан (он же Семён). Когда кот стал периодически сбегать, стал Съебастианом. Здесь и появилась данная чудо-фраза.

* Ситуация с исполнителями имеет реальную основу. Как-то раз я поинтересовался у преподавателя, в прошлом работавшего в правоохранительных, кто и по какому принципу расстреливал приговоренных к смерти до моратория . Услышал именно эту историю. К слову, тогда я и придумал Пацифиста-Экзекутора. Изначально это был полицейский с позывным “Фараон”, который лишился семьи из-за ходячих и отправился в Семнадцатый. Как по мне, нынешний вариант эпичнее.

* Гаррота – испанское орудие казни, удушающее человека.

* Gracias – спасибо (исп).

* Amen – аминь (лат).

Также обратите внимание на ник Беса – BlackGod666_el_Diablo. El Diablo – сатана, черт, бес на испанском. Чувствуете влияние Пацифиста?)

========== Глава 32 ==========

Правило №41: Если играешь со спичками, надо помнить о том, что можешь обжечься.*

Правило №82: А когда охуенному пацану становится страшно, он может застрелить какого-нибудь пидора.*

ЗР (Заметки Рудольфа): Пацифист оказался самым опасным парнем из всех, что я знал, ведь если Бес пугал тем, что периодически слетал с катушек и творил сущую жуть, Нортон мог зверствовать с холодным равнодушием. Он без раздумий убивал каждого, кто переходил ему дорогу, и только, блядь, попробуйте его остановить.

В тот момент, когда Билл вышел за двери, махнув рукой на прощание, завел внедорожник и рванул вслед за Бесом, скрипя по снегу зимней резиной, я еще долго стоял на пороге и смотрел в бесконечность белого декаброго плена, поглотившего мутью два автомобиля и мою детскую надежду на то, что история Семнадцатого станет хотя бы на йоту светлее.

Глупо было рассчитывать на то, что все будет хорошо в этом бесконечном аду. Что они действительно уедут только для того, чтобы переустановить камеры видеонаблюдения, и вернутся потом в целости и сохранности. Оба. Бесценный напарник и юный любовник. И в тот самый момент, когда моя рука предательски дрогнула, а кружка разлетелась вдребезги, испоганив острыми осколками и остатками кофе вылизанный Биллом пол, я вдруг вспомнил о том, что был крещен в католичестве и, вообще-то, помню Pater noster, qui es in caelis.*

Мне стало по-настоящему страшно и дико от одной только мысли: каждый рейд Хромой рискует головой и совсем не факт, что сможет вернуться ко мне – не то что невредимым, но хотя бы живым. Я ведь по-настоящему полюбил его. Даже сильнее, чем тех ребят из далекого детства и юности, чем Якудзу, о которой редко вспоминал после разрыва. Полюбил за каждый шрам на теле и веснушчатую крупу на болезненно-бледной коже, с которой сошел летний загар. За растрепанные светлые волосы в дурацком хвостике и акварельно-голубой взгляд слишком рано повзрослевшего парня. За порох под ногтями и грубые пальцы, искалеченную ногу и вечно потрескавшиеся шершавые губы, редкую колючую щетину на лице. За то, что он каждую ночь перетягивал себе одеяло и спал под ним с головой, уткнувшись мне под бок, когда я мерз, как псина. За маниакальную дотошность и страшные ловецкие приходы. За каждую выпущенную пулю. За все, блядь. Ein und Alles…*

«Pater noster…»

– Только не промахивайся, – тихо шепчу в тишину и обреченно закрываю глаза, пуская в волосы пальцы и сжимая пряди до отрезвляющей боли. – Прошу, только, блядь, не промахивайся…

Я смотрю на осколки и ощущаю, как саднит в груди и стучит пулеметной очередью в висках. Я просто надеюсь, что еще застану его сегодня рядом. И, видит Бог, в масштабах Семнадцатого это очень большая просьба. Почти наглость и наверняка святотатство.

Тем ранним холодным утром в абсолютной тишине Бес вышагивал с Биллом нога в ногу, равнодушно оглядываясь по сторонам, выряженным в роскошь белого морозного полотна. В этот раз они вышли в рейд без Ричи – пару дней назад тот, разбесившись в снегу, наступил лапой на ржавый гвоздь и теперь прихрамывал, сильно припадая на переднюю и озлобленно рыча. Они вышли в рейд, и Кристиана почти изначально напрягала атмосфера в районе. Раздражала естественная до неестественности тишина, ощущение чужих взглядов и чье-то острое, как бритвенное лезвие, внимание к каждому сделанному шагу. Чье-то неистовое желание спустить курок и пустить пулю в теплоту мозга.

Билл и сам понимал: что-то идет не так, как должно. Его беспокоила молчаливость Черного Бога, травившего обычно кислотные шуточки и подъёбывавшего его по поводу и без. В любом другом случае он успел бы довести бедняжку Хромого до белого каления и истерического припадка, едва увидев не прикрытые шарфом алые засосы на бледной шее. Беспокоило то, как бегал его едкий зеленый взгляд, как у глаз собирались морщинки подозрений и как напряжена была каждая его мышца. Хромой сжал пистолет в кармане куртки. Послышался тихий щелчок снятого с предохранителя оружия. Воздух горько запах кровью, которой еще предстояло пролиться.

– Знаешь, мой юный дружок Билл, а ведь мы здесь совсем не одни, – наконец заговорил Бес, мягко растягивая губы в спокойной улыбке с оттенком обреченности. – Как ты себя чувствуешь сегодня, золотце? Нога не сильно беспокоит, надеюсь?

– О чем ты?.. – не хотел понимать Вайнберг, хотя подсознательно уже все раскидал, как покерные карты в дыму дорогих сигар и золотистых каплях виски.

– Видишь ли, – вздохнул Черный Бог, – я пообещал Оленю, что у тебя с головы и волос не упадет, а нарушать обещание как-то побаиваюсь – твой немец в последнее время совсем озверел. Не узнаю я душку Дольфа в этом рейхсфюрере…. Интуиция мне нежно подсказывает, что вернется отсюда только один. Тебе нужно бежать, дружок. Уверен, сразу меня не убьют. Не за мной они пришли.

– Крис…

– Даже не думай.

Бес улыбнулся почти беспечно. Будто бы ему снова стало шестнадцать, он получил пачку денег за голову большой шишки, прикарманил дозняк качественного героина с бутылкой шикарного бухла в придачу, а в постели его уже ждали два молоденьких парня с раздвинутыми ногами и горящим в глазах желанием.

– В Семнадцатом есть только два человека, которым не развяжешь язык пытками, – сказал он, не поменявшись в лице. – Если Пацифиста этому учили всю жизнь, то я просто с ебенцой. Надеюсь, ты меня услышал. Что у тебя с патронами? Бензина хватит?

– Блядь, Бес! Притормози!

Тормозить Бес, конечно же, решительно не собирался. В последнюю очередь он беспокоился о себе. В тот момент, когда в затылок Черного Бога смотрело дуло винтовки, он парился лишь о том, чтобы Билл вернулся из этого места живым. О том, чтобы у Люции все было хорошо, а КОИН не добрался до дона Веласко. Того самого дона Веласко, что за пару месяцев разворотил обсидиановую душу Эберта и уютно в ней обосновался.

– Им… им Нортон нужен… Постарайся удержать его от глупостей и не дай сорваться за мной в одиночку. Убеди его. Если он не взбесится, то все получится. Если я не безразличен ему, он вытащит меня даже с того света. Он знает, что делать.

– Так ты и Пацифист… У вас все… настолько серьезно?

– Мне хочется в это верить. Не дай ему умереть от пули, и это станет моим пожизненным ловецким долгом перед тобой.

– Да. Бес, пожалуйся, не дури…

– Беги, – прошептал он, обреченно прикрывая глаза и сжимая руки в кулаки. – Помоги мне, Билл.

И район дрогнул от выстрелов.

Морозная тишина лопнула от пальбы и криков, от рокота взрыва. Снег окрасился красным и черным – порохом и каплями крови, растапливающими хрустящий наст живительным теплом. Щелчок курка, секунда, выстрел, грохот тела, падающего головой вниз с высоты пятого этажа. Раздавшийся рев ошарашенных наемников.

«Это была Святая, черт возьми! Это, блядь, была Святая! Убейте его кто-нибудь!»

«И КОИН убьет тебя!»

«Бедлам, пригнись! Он опять стреляет!»

«Брось гранату! Черт, не в него! Рядом! Заставь его открыться, но он должен жить!»

Стоило Бесу убить второго точным попаданием в голову, как граната прилетела на снежное поле и рванула, разлетевшись веселыми брызгами жизнерадостных осколков, ударивших в спину Билла редкой, но такой жгучей шрапнелью. Эберт кинулся в сторону, оступился, упал, накрыв голову руками, тут же встал, навел пистолет…

Встал и, не успев нажать на курок и пустить пулю в голову Голоса, рухнул в снег, пошатнувшись и простонав.

Джинса пропиталась кровью почти моментально. Он отчетливо ощущал ввинтившийся в мышцы свинец, чудом не повредивший кость, но, черт возьми, как же горела расцветающая кровавой розой дьявольская боль! Бес и не почувствовал, как в шею влетел дротик с транквилизатором, не понял, почему пистолет выпал из руки, а попытки подняться на ноги оказались бессмысленными. Почему отказало тело и поплыло сознание, завихряясь болью, бредом и инстинктивным страхом. Черный Бог упал в белый снег, окропленный красным.

Он был чертовски сильным. Бес почти не ощущал собственное тело, но прекрасно видел, как лимонный внедорожник рванул с места и быстро исчез в утренней хмари. Слышал приближающийся скрип четырех пар армейских ботинок, незнакомые голоса, шорох белых маскировочных плащей.

«Люция, девочка…»

– Ты уверен, что можно подходить? – спросил кто-то, замедлив шаг.

– Эта доза транквилизатора и лошадь свалит, – послышался ответ, – его только зовут Богом. На деле уязвимый ублюдок. Спорим, Боги и боль чувствуют?

Бес едва сознание не потерял, получив армейским ботинком в лицо, но чудом выдержал. Глухо простонал, отплевался кровью и прошипел. Тот, кто ударил, присел перед обездвиженным Эбертом и брезгливо поморщился, наблюдая за тем, как на белой коже наливался чернотой жуткий синяк. Ему стало не по себе от сатанинской злости, плясавшей легионом демонов в ядовитых глазах.

– Вяжем и уходим. Пора передавать горячие приветы Экзекутору.

– Твоя правда. Достань веревку, Голос. Если сюда явится Веласко, хоронить нас будут в закрытых гробах…

Я увидел приближающийся внедорожник раньше, чем ожидал. Вышел курить на свежий, колючий морозный воздух, потому что голова раскалывалась от раздирающих ее жутких мыслей, и тошнота подкатывала к горлу. Страх, мерзкие предчувствия и накрученные кошмары червями копошились внизу живота, и от всей этой хуйни у меня предательски подкашивались ноги. И когда сигарета почти истлела, оставив табака на две затяжки, когда начала жечь пальцы, появился он: резво мчащийся лимонный внедорожник, весело скрипящий шинами по заснеженному асфальту. Я даже забинтованной рукой махнул, сияя счастливой немецкой мордой, как новенький эсэсовский орден.

Отлегло от сердца у меня ненадолго.

Билл спокойно остановился и заглушил мотор. Не спеша открыл дверь, но когда вышел, весь взмыленный, бледный, как покойник, с окровавленным лицом, в драной куртке, я кинулся к нему, как сумасшедший.

Хромой едва на ногах стоял, тяжело дыша. Он буквально рухнул мне в руки и повис мертвым грузом, цепляясь за растянутую майку и вжимаясь мокрым от крови и ледяной испарины лицом в грудь. Вайнберг и слова не смог вымолвить, пока не сполз на диван, уделывая обивку насмерть. Раны оказались неглубокими, и к Богомолу ехать не нужно, но подсказывало мне что-то отчетливо и ясно: Билл далеко не ранением напуган, раз его белые шершавые губы все еще дрожат, а в нежно-голубых глазах стоит неподдельный страх.

– КОИН взяли Беса, – наконец сказал он тихим подавленным голосом, безразлично рассматривая окровавленную вату, пропитанную перекисью, в моих руках. – Дело хуже, чем мы думали. В этот раз с ними были не те мелкие сошки с игрушечным оружием… Это были Ловцы, Дольф. Профессионалы, мать их. Начали стрелять и шмальнули гранатой. Они знали, что делают. Каждый, блядь, шаг просчитали…

– Нужно всех поднимать. Собирать ребят, просить подкрепление и вытаскивать Беса как можно скорее.

Билл отрицательно покачал головой и взял меня за руку, глядя в глаза. Видит Бог, сейчас в его взгляде было больше мудрости и опыта, чем у прожженного вояки. Он прекрасно понимал, что сейчас слишком рискованно переть на рожон и подвергать опасности наших ребят просто так. Хромой знал: один в поле не воин, но геройствовать всем скопом – собственноручно копать могилу и примерять цинковый гроб.