Текст книги "Вальс на костях (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Здесь всё ещё недостаточно фрагментов, однако сомнений нет: Драугры в почёт своим традициям позволят нам собрать полотнище до конца и лишь тогда ввяжутся в открытый бой за реликвию. Нам нужно быть сильными, как никогда раньше. Нужно быть теми легендарными некромантами севера, которыми пугают детей по ночам во всех уголках света!

Илар поднялся со своего места; не обращая внимания на неодобрительный взгляд супруги, выпрямился, расправил плечи. Его голос зазвучал сильнее, чем раньше. В его страшном взгляде пылала злоба и желание собственноручно покончить с Драуграми моментально – раз и навсегда.

– Драугры посягнули на то, что столетиями принадлежало могучему Северу, и каждый, кто протянет жадную руку к бесценному сокровищу, будет уничтожен! Я, Илар Бальхаунд, господарь Перекрёстков…

– Сукины дети! – рявкнул влетевший в залу Энис, оглушительно хлопая дверьми и дрожа от ярости. Орель лишь поморщился и отвёл взгляд. Некроманты подняли возбуждённый гомон.

Чёрный Ястреб Энис был с ног до головы в крови, однако, вопреки нежным мечтам Белькастро, не в своей, а чужой. Казалось, он с трудом удерживал в правой руке окрасившуюся в тёмно-алый глефу*, в левой же он сжимал кусок старинного грязного полотнища. Ястреб чудовищно ругался, пересекая залу со звонким стуком каблуков. Он был вне себя от распирающего бешенства, и из его фиолетовых злых глаз едва ли не стреляли ледяные молнии. Преодолев большую часть залы, он смахнул со стола остриём глефы тяжёлые блюда и швырнул на выскобленную поверхность кусок ткани. Тот, моментально взмыв в воздух, расправился и стал новой частью мозаики. На изображении появился инкрустированный золотом и драгоценными камнями фрагмент нижней челюсти. Сомнений не оставалось – Драугры действительно шутили злые шутки и откровенно издевались.

Энис, молча развернувшись на пятках, прошёл обратно; он рухнул в кресло по левую руку Ореля, закидывая на край стола ноги, и Белькастро брезгливо фыркнул. Хантор опустил на его плечо руку в белоснежной перчатке. Отчаянно борясь с разрывающей голову болью, он тихо шепнул ему:

– Пожалуйста, Орель. Он только и ждёт того, чтобы вывести тебя из себя.

– Пусть только рискнёт. Я собственноручно украшу деревья его кишками.

Ненадолго залу поглотила звенящая тишина. Лица некромантов выражали лишь беспокойство и раздражение – только Эниса косило от злости, обезображивало чужой, засыхающей на коже кровью. Орель недружелюбно поглядывал в его сторону, хмурил брови, однако держал себя в руках, не позволяя себе срываться и навлекать гнев наставника. Нет, однажды он обязательно сможет втянуть его в настоящий бой и поквитаться за то, что случилось много лет назад. Однажды Энис оступится, и тогда он убьёт его собственными руками.

– Объяснись, Клермон, – прозвучал ледяной голос Аделарда Кассиндера, безупречно ровно сидящего за столом, и некроманты вырвались из плена тяжёлых мыслей. – Ты проявил неуважение, прервав мэтра Илара.

– Успокойся, Аделард, наш горячий соратник всего-навсего нарвался на посланника Драугров и как обычно сделал работу грязно, но результативно, – улыбнулся Вихт, избавляя Эниса от необходимости говорить. – Будучи натурой импульсивной и страстной, Энис принял это слишком близко к сердцу и устроил настоящее представление, что, без сомнений, достойно искренних оваций. Так что, мой друг, не стоит корить мальчика за характер. В отличие от тебя, он ещё может что-то чувствовать.

На долю мгновения в чёрных, как беззвёздная полночь, глазах Белого Духа блеснуло что-то страшное, и Орелю был знаком этот взгляд, который он видел лишь несколько раз за долгие годы, проведённые в замке четы Кассиндеров. Когда он встретился с ним впервые, на восстановление ушёл почти месяц. В последний же он был искренне уверен, что умрёт – на этот раз не ритуально, а по-настоящему. Уродливый шрам на рёбрах напоминал о дне побега из замка Аделарда всякий раз, когда Белькастро видел себя в зеркале обнажённым, и несложно догадаться, что случилось бы, не окажись в ту ночь Риган рядом. Тогда ещё его Риган.

– Где ты встретил Драугра, Энис? – спросил Илар, опустившись обратно в кресло.

– В четырёх милях отсюда. Они давно знают о месте наших собраний. Просто демонстрируют силу.

– Дело дрянь.

Некроманты погрузились в тяжёлые раздумья, хмуря брови, и даже Аделард, один из сильнейших некромантов Северной империи, легендарный ученик Илара Бальхаунда, отнёсся к сказанному серьёзно. Лишь Вихт, знающий гораздо больше всех, кто присутствовал в замке, лучисто улыбался и иногда посматривал на засланного Драуграми шпиона, ничем не отличающегося от окружения. Он был безгранично счастлив видеть живые переживания на лицах обыкновенно безучастных некромантов, грубые просчёты которых приводили его в почти детский восторг. «А они сильны, – подумал Заклинатель, оправляя роскошный воротник из угольных перьев и играя по-девичьи длинной косой тёмно-каштановых волос. – Сильны настолько, что даже Илар не видит подмены среди своих собственных людей. Драугры настроены куда серьёзнее, чем я думал… Это будет интересная борьба, и даже мне сложно сказать, кто выйдет победителем – просчитывающие ходы некроманты Западной империи или же мои бесценные дети Севера, идущие напролом с гордо поднятой головой…»

Илар откашлялся в кулак, нахмурился, смочил горло вином из кубка. Казалось, морщины на его лице стали ещё глубже, чем были прежде. Кантарелла, встретившись с ним взглядом, кивнула и поднялась, расправляя костлявые плечи. На её руке сидел огромный лохматый паук, а длинные чёрные волосы были безупречно зачёсаны назад, падая на обнажённую худую спину.

– Так или иначе, за нами преимущество, – прозвучал в зале её голос, отражающийся от стен. – Нас всё ещё много, мозаика Драугров далека от завершения, а голова Короля-Некроманта находится под охраной Илара. Наша первостепенная задача состоит в том, чтобы найти засланного врагом подменыша и выйти на убежище Запада. Цель каждого из вас – всеми силами этому поспособствовать. Вопросы?

Некроманты ответили звенящей тишиной.

– Тогда на сегодня собрание окончено. Можете расходиться, и да хранят вас Боги.

Орель ушёл одним из первых, больше не желая видеть Эниса и слушать его трёп с некромантами о том, как он столкнулся с Драуграми, лишился лошади и едва не погиб в сражении, однако, проявив чудеса хитрости и могущества, размазал напавших кровавым месивом по снегу. Не хотел он и пересекаться с Аделардом. Устало вздохнув, Белькастро запрыгнул в седло и тронул бока Призрака, осознав вдруг, как чудовищно вымотался за последние дни. Он часто вспоминал о том, как Эгана выбило с коня ударом клинка, как он, наплевав на всё – гнев Варезе, ропот толпы и собственную жизнь – не побоялся показать истинное лицо и, отвесив поклон, ушёл с арены. Побеждённый, но никак не сломленный… Да сколько вообще было сил в этом мальчишке, раз он, потеряв столько крови и пересчитав рёбрами удары сапог, смог добраться до Волчьего? Сколько железной воли горит безумным пламенем в его молодом сердце, если он настолько серьёзно настроен?

«Я не верю, что встретил тебя случайно. Ты и сам не веришь в это, Рель, я знаю…»

– Не верю, – самому себе шепнул Белькастро, пустив коня крупной рысью по ночной заснеженной дороге, ведущей от замка в леса. – Но имею ли я хоть какое-то право смотреть тебе в глаза после того, как убил твою мать, Эган? Могу ли я вообще любить кого-то, прожив столько лет в холодном одиночестве?..

…Он скрылся из виду, словно приведение. Лишь на голубом в ночном свете снега темнели глубокие конские следы.

Хантор Вулф выходил в числе последних.

Хантор Вулф мучился страшными болями, сводящими с ума.

Голова взрывалась; создавалось отчётливое впечатление, что кто-то насыпал в черепную коробку щедрую горсть тончайших острых игл, и теперь они вонзались в мозг при малейшем движении. Он с трудом плёлся к лошади, зарывшись пальцами в шёлк светлых прямых волос. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Колени дрогнули. Ноги подкосились. Он рухнул в снег, успев опереться на руки, и глухо простонал от боли.

– О, мой дорогой, а ты чувствительнее к грядущим свершениям, нежели другие, – улыбнулся Вихт, опускаясь рядом и проводя своей маленькой рукой в тёмной перчатке по некромантским волосам.

Оробас и Кобальт подоспели следом. Плюхнувшись в снег и проскулив, они по очереди потёрлись огромными белыми мордами о лицо Хантора, будто бы извиняясь за то, что не могут помочь. Зато помогал Заклинатель Духов – тысячелетний юноша в цветах угля и малахита. Целительная сила исходила от кончиков его тонких пальцев, и всякий раз, когда он касался волос, боль становилась всё слабее и слабее, пока не исчезла бесследно. Хантор охнул, поспешно поднялся, подавая руку Заклинателю, склонил голову в глубоком почтении.

– Благодарю тебя, Вихт, но… что ты имеешь в виду, говоря о грядущем?

– Кое-что интересное, – хитро улыбнулся тот и жестом пригласил пройтись у замка. Вокруг не осталось ни души – лишь тихо гудел в кронах деревьев ветер. – Видишь ли, мой бесценный друг, совсем недавно ко мне пришло отчётливое видение о тебе. Точнее, о том, кого ты встретишь – и уже очень скоро. Такие предсказания – вещь чрезвычайно тонкая, путанная и опасная. Думаю, ты успел это почувствовать сполна за последние дни.

Хантор кивнул, соглашаясь и с дрожью вспоминая о том, чего ему стоило пережить былую боль, лишившую его сна, покоя и равновесия.

– Доподлинно известно, что мне присуща безумная мания говорить загадками и подолгу наслаждаться тем, как их тщетно пытаются отгадать, – продолжил Вихт, – но ты чрезвычайно мне нравишься, а потому скажу всё, как есть. Разумеется, за искреннюю благодарность с твоей стороны, мэтр Вулф, так что не оставь меня равнодушным.

Снег чуть слышно поскрипывал под их ногами; Хантор держал Заклинателя под руку и не без удовольствия посматривал на одного из самых загадочных среди немногочисленных легенд Севера. Невысокий, он едва доставал макушкой до его груди, но страшно было даже представить, сколь чудовищна сила в теле этого светлоглазого тысячелетнего юноши, ехидно приподнимающего уголок пухлых губ.

– Твоя судьба уже ждёт тебя в Вальдэгоре, Хантор, и сейчас этот милый мальчик как никогда раньше нуждается в тебе. Ты встретишь его не единожды, но поймёшь, что это именно он тогда, когда об этом тебе скажут мёртвые. Он отнюдь не простой, дорогой мой друг. У него на редкость злой язык и паршивый характер, но впечатляющий потенциал. Совсем скоро в нём проснётся сила – такая же сила, как и у тебя. Он станет твоим учеником, а потом, спустя долгие годы непонимания, боли и лжи, чем-то поистине бесценным.

Вихт остановился, повернулся к некроманту лицом, и ночной свет загадочно заиграл в его тысячелетних мудрых глазах. Он мягко улыбался и поражал своей красотой, что скрывала настоящее чудовище, сожравшее тысячи потерянных душ. Заклинатель всегда держался на расстоянии с людьми и чародеями, однако Хантору давал большие привилегии, наслаждаясь его обществом уже не один десяток лет. Он не умел любить, но знал, что такое восхищение и заинтересованность. Определённо – знал.

– Мне больно говорить об этом, но впереди тебя ждёт немало горя с этим мальчиком. Ты полюбишь его. Впервые за много лет по-настоящему полюбишь, а он будет безжалостно разбивать твоё сердце раз за разом, но однажды… – Вихт отвёл взгляд, беззлобно усмехнулся. – Впрочем, ты узнаешь всё сам.

Хантор почувствовал, как гулко застучало в груди, а перед глазами на мгновение потемнело. В один-единственный момент в нём точно что-то взорвалось, распалило охладевшую душу, проникло жгучей искрой в каждую клеточку тела. Он почти не верил в то, что услышал. Он уже давно отчаялся в поисках человека, что станет его пристанищем. Его опорой. Его вторым сердцем.

– Благодарю тебя, Асельф, – произнёс Хантор, осторожно сжимая его маленькую руку в светлой перчатке. – Благодарю от всей своей души.

– О, так это всё, дорогой мой? Неужели я не достоин чуть большего внимания со стороны несостоявшегося императора?

В ночной глуши лишь тихо завывал морозный ветер, гуляя меж древних крон. Оробас и Кобальт, растянувшись на снегу, чутко наблюдали за тем, как Хантор сделал шаг вперёд, вплотную, как опустил свои руки на узкие плечи Заклинателя, ловя его светлый взгляд:

– Приношу свои искренние извинения, – шепнул в губы Вихта Вулф. – Позволишь мне отблагодарить тебя в более приятном месте?

***

– Всё обязательно будет хорошо, Гектор! Я скоро вернусь, глазом моргнуть не успеешь!

– Эган, нет! – взвыл Картёжник, хватаясь за ледяные металлические прутья тюремной решётки, – умоляю, не бросай меня! Пожалуйста, не уходи! Здесь темно, холодно и эти уроды!..

– Я клянусь, что вытащу тебя отсюда. Клянусь собственной жизнью и бессмертной душой матери, дружище.

– Эган, чёрт возьми!

– Уже скоро! – крикнул, обернувшись, бастард и бросился из темницы, хлопая рассохшейся дверью.

Беда пришла оттуда, откуда её никто не ждал. Пришла внезапно, страшно и всеразрушающе, словно сумасшедший шторм на Седом море, омывающем пепельный песок холодной солёной волной. Эган знал, что однажды Картёжник попадётся на жульничестве и знатно огребёт, но и подумать не мог, что всё обернётся именно так. Дела Гектора стремительно катились под откос…

Рыжий авантюрист жил регулярными интрижками с распутными девками, постоянными пьянками и, конечно же, игрой в карты, и трудно сыскать хоть кого-то, кто мухлевал чаще и искуснее него. Лишь однажды увидев отца, бережно прячущего выигранные монетки в карман, Гектор точно голову потерял и решил во что бы то ни стало овладеть секретами этой рискованной игры, а потом попросту не смог остановиться.

Ему фантастически везло.

Везло настолько, что он, обеспечив себе неплохую жизнь, стал играть в удовольствие, сначала сгребая к себе тяжёлые горсти монет, а после спуская всё разом, за один-единственный ход. О, он делал это десятки раз лишь затем, чтобы увидеть ошеломлённые лица таких же картёжников! И страшно даже предположить, как часто Гектор оказывался на волосок от сокрушительного провала и позорного разоблачения…

А в этот раз он и вовсе перешёл все возможные границы, связавшись с капитаном грюнденбержской стражи. Кто же знал, что его противник, ревностный блюститель закона и порядка на вымощенных улочках, окажется шулером не менее искусным, чем он сам. Кто знал, что он сможет не только разоблачить его, но и скрутить, а после бросить в холодную сырую темницу, провонявшую мочой, дешёвым пивом в кружках разжиревших надзирателей и крысиным помётом.

Ноги Гектора подкосились, он сполз по стене на холодный пол, словно набитый соломой тюфяк, и зарылся пальцами в огненные волосы. Ему стало по-настоящему страшно: все деньги были безвозвратно проиграны, а у отца едва ли найдётся хотя бы медный грошик, чтобы дать назначенный за жизнь сына выкуп. Картёжник вдруг понял, что теперь его судьба всецело находится в руках Эгана, и хотя он знал его уже прорву лет, безоговорочно доверял и готов был отдать за друга всё, что имел, выбросить ужасные мысли из головы не мог.

В лучшем случае Гектора ждало клеймо и дальнейшая жизнь без возможности брать карты в руки.

В худшем его повесят на площади через три дня, а потом вороны выклюют его замёрзшие на лютом ветру глаза. Мёртвые глаза.

– Эган… ты только вернись… – прошептал он, утирая выступившие слёзы тыльной стороной ладони. – Ради Богов – вернись. Я так хочу жить…

Куница мчался, как сумасшедший, ни мгновения не жалея тяжело хрипящего Плешика, что галопом летел по заснеженной дороге. Он нёсся так быстро, что у бастарда немело от морозного ветра лицо, слезились тёмные глаза, теряли чувствительность сжимающие поводья пальцы. Он сорвался в Грюнденберг сразу же, как узнал о случившемся, а теперь снова отправлялся в путь, чтобы сделать всё возможное и невозможное ради друга.

Гектор бессчётное количество раз оказывался рядом, когда был так нужен, и Эган знал: ради него и Катарины парень без раздумий отдал бы собственную жизнь. Он не мог не отплатить ему за это той же монетой. Скурта намеревался во что бы то ни стало добыть проклятую сотню чистым золотом и вытащить друга из-за решётки холодных подвалов темницы.

Куница стрелой промчался по тракту; не сбавляя темпа, он влетел в замковый двор, едва не сбив с ног придремавших стражников. Не обратив ни малейшего внимания на их чёрную грязную брань, он пронёсся вперёд и не остановил коня до тех пор, пока тот не доскакал до замка. Тяжело хрипящий взмыленный Плешик едва держался на дрожащих ногах, а Эган уже бегом поднимался по каменной лестнице, хватая губами воздух. Сейчас лишь один человек мог помочь ему, и бастард искренне надеялся на то, что Армана не придётся искать по тавернам и борделям.

Не пришлось.

Эган ворвался без стука; он распахнул дверь, вваливаясь в комнату ополоумевшим вихрем, а после ещё долго извинялся перед завизжавшей фрейлиной Ингрит, стыдливо прикрывающейся одеялом и пытающейся спрятаться за телом Армана. Светловолосая растрёпанная девушка дождалась момента, когда Эган наконец отвернулся, наскоро оделась и вылетела из комнаты, выругавшись в адрес бастарда и оглушительно хлопнув старой дверью. Арман посмотрел в глаза ошарашенного Куницы. Куница – в глаза брата.

И оба разразились смехом, утирая выступившие слёзы.

– Боги, Арман, я не знал! – честно признался Эган, стыдливо почёсывая затылок. – Я бы никогда не…

– Да всё в порядке, братец, успокойся, – ухмыльнулся княжич. – Было бы хуже, если бы это я ввалился к тебе в подобный момент. Слушай, мне всегда было интересно, как вы это делаете? В смысле, ты или тебя…

– Арман, я по делу.

Княжич, в мгновение ока сделавшись серьёзным, вылез из постели и натянул штаны. Достав початую бутылку и разлив вино по кубкам, он протянул один из них Эгану, приглашая присесть и выпить. Стояла глубокая и абсолютно беззвучная ночь. В комнате пахло алкоголем, любовью и потом.

– Я могу чем-то помочь тебе? – спросил парень, отпив вина и подняв на брата голубые глаза – такие же, как и у его матери.

– Сотня золотом и ни монетой меньше, – не церемонясь, ответил бастард. – Гектор… Гектор проиграл, Арман. Нарвался на капитана грюнденбержской стражи и попался на меченых картах. Если я не найду денег, через три дня, на рассвете, его повесят на площади и похоронят, как преступника. Он мой лучший друг, брат, я знаю его много лет. Мне больше не к кому обратиться. Киран лишил меня всего, что оставлял отец, так что…

Арман, взглянув в опустевший кубок, долил вина; он, не сказав ни слова, поднялся с огромной, крытой балдахином кровати и прошагал к окованному сундучку, ключик к которому висел на его поясе. Послышался резкий щелчок, скрип открывающейся крышки, звон золотых монет, ссыпаемых в мешочек.

– Я выплачу долг при первой возможности. Клянусь.

– Не вижу в этом необходимости, – пожал плечами Арман, отсчитывая золото. – Знаешь, Эган, я, может быть, и свинья, может, и недостойный наследник отцовской власти, однако понимаю, что такое благодарность. Ты спас мне жизнь и едва не потерял собственную, когда вышел вместо меня на арену. Я не боец. Если бы не ты, я был бы мёртв, и это – меньшее, что я могу сейчас для тебя сделать.

– Арман, я…

– Заткнись, Скурта. Просто заткнись, возьми деньги, и выкинь из головы эти твои благородные штучки, вот что я тебе скажу.

Княжич прошёл к брату, а тот с искренней благодарностью принял увесистый мешочек и спрятал его под свой изношенный плащ, подбитый вылинявшим мехом. Эган, проигнорировав протянутую руку, обнял Армана за плечи, поднимаясь на цыпочки. Наследник усмехнулся и обнял его в ответ, похлопывая ладонью по спине.

– А теперь мне нужно возвращаться обратно, – произнёс Эган, – боюсь, здесь дорога каждая минута.

Он развернулся; спешно прошагав через комнату, сжал пальцы на дверной ручке и уже готов был побежать вниз по лестнице, чтобы запрыгнуть в седло и помчаться на выручку Гектору, как внезапно Арман окликнул его:

– Остановись. Всего на минуту.

– Да?

Княжич нахмурился, добела сжал кулаки. Поднял взгляд – взгляд человека, знающего горькую правду, которая искалечит всякого, кто услышит ёё.

– Киран заполучил то, что хотел, Эган, – тихо говорил он, и слова застревали в горле. – Катарину выдают замуж через две недели.

Комментарий к Глава десятая: «Мозаика складывается»

* – В эпиграфе строки из песни Мельницы «Любовь во время зимы».

* – Глефа – оружие для ближнего пехотного боя, состоящее из полутораметрового древка и наконечника по типу фальшиона. (Меж тем фальшион – клинок с выгнутым лезвием, заточенным с одной стороны)

========== Глава одиннадцатая: «Чёрные вести» ==========

«Иногда свою реальность выносить невмоготу,

И во сне, от мук спасаясь, часто вскакивал в поту.

«Как дальше быть?» – раздумье гложет. Лучше одному в глуши.

И страданье приумножит поиск родственной души…»*

Редкие снежинки, падая с хмурого утреннего неба, ложились на каштановые волосы Ореля и медленно таяли, превращаясь в безупречно чистые капельки ледяной воды, горящие серебром. Иногда же, когда Орель поднимал голову к солнцу, скрытому за бесконечными слоями серых туч, ледяные пушинки приземлялись на его лицо и, плавясь, напоминали несуществующие слёзы. Он сидел на резной скамейке в окружении благоухающих роз и равнодушно смотрел в белую пустоту, зарывшись носками сапог в снег. Заскучавший рыжий Шут растянулся на его коленях, а Чума пристроилась у бедра, щуря огромные глаза. Она тихо напевала исцеляющие сердце кошачьи песни, однако, кажется, уже ничто не могло унять его боль, растущую в душе день ото дня.

В это раннее утро было необыкновенно тихо и спокойно: малышка Филиппа наверняка до сих пор нежилась в постели, слуги только-только поднимались, чтобы приступить к ежедневным делам, а Орель ещё не успел лечь. Он всю ночь таскался по окрестным лесам, то ли преследуя тени Драугров, то ли просто не зная, куда себя деть… Под его серыми глазами уже давно пролегли нехорошие тени, и лишь эликсиры ненадолго спасали от головной боли. Если как следует присмотреться, можно увидеть, как мелко дрожат его унизанные кольцами пальцы. Если как следует присмотреться, можно увидеть в его некогда холодном жёстком взгляде бесконечное беспокойство и окончательно потерянное равнодушие.

Он всё ещё приходил на Волчье и теперь не знал, чего ему хочется больше: вздохнуть с облегчением, не встретив в опасном месте Эгана, или опустить глаза в нахлынувшей печали, вызванной его отсутствием. Он понятия не имел, почему ощущал всё это, почему его терзали сомнения, а покой бесследно исчез. Оставив Кунице белоснежное перо, он будто бы дал ему самую чистую, самую светлую часть собственной души, и отныне Орель чувствовал бастарда едва ли не так же реально, как и себя. До мурашек по белой коже. До мушек перед глазами и сухости во рту.

Прекрасно зная цену заклинания, Белькастро создавал его лишь дважды, хотя уверен был, что никогда не решится и не встретит того, ради кого на такое захочется пойти. Впервые Лис сотворил его много лет назад, пытаясь уберечь от Аделарда Ригана, а теперь он сделал это и для безродного мальчишки, заставившего его, уходящего как можно дальше, остановиться, обернуться и, пусть неуверенно, но шагнуть навстречу. Плата была слишком высока, однако отчего-то ему было решительно плевать на это. Лис осознавал, что если Эгана ранят, он получит точно такое же увечье, такую же боль.

Осознавал некромант и то, что если жизнь Эгана оборвётся, он умрёт вместе с ним.

«Лоретта сочла бы меня сумасшедшим. Абсолютно безумным. Аделард бы унизил и сравнял с землёй. Но почему я всё ещё думаю о том, как это выглядит в глазах других людей? Что вообще из меня выковал в своё время Кассиндер?..»

– Обычно в это время ты нежишься в постели с искушёнными в ласках юношами и лениво тянешь вино, мой бесценный друг, однако либо глаза жестоко обманывают меня, либо ты действительно сидишь здесь в такой час. С трудом тебя узнаю. Доброе утро.

– Риган? – удивился Белькастро и действительно увидел, как к нему почти беззвучно шёл по-прежнему безупречный Тэлерик.

Чародей, кивнув, махнул ему рукой в светлой перчатке, ускорил шаг. Обогнув клумбы снежных роз и сорвав на ходу нежный распускающийся бутон, он крепко пожал холодную кисть Лиса и устроился рядом, откидываясь на спинку скамейки. Риган мягко улыбнулся, заправил в заплетённые волосы Ореля ароматный цветок:

– Паршиво же ты выглядишь, Белькастро… Не тот ли бойкий мальчик с арены взволновал твоё сердце?

– Не меняешься, – кисло усмехнулся Орель. – Всё так же знаешь меня лучше, чем я сам. И кто из нас после этого Лис?

– Неважно, – отмахнулся Тэлерик, накрыв его руку своей. – Я чертовски рад тебя видеть.

– Верю. Но какими судьбами в этих краях?

Риган Тэлерик, уже давно остепенившись, тихо жил с супругой в Вальдэгоре и хотя некромантом не был, проблемы мира магии и власти не обошли его, одного из искуснейших, стороной. Чародеи бились над бесконечными вопросами, не находя на них вразумительных ответов, а теперь император сбросил на их плечи ещё и дела государственные. Последние месяцы овладевшая магией столичная элита пыталась уладить отношения с Югом, что выходило у них из рук вон плохо. В империи стали достаточно громко поговаривать о надвигающейся войне, и как скоро она начнётся и примется забирать тысячи жизней за интересы венценосных особ – лишь вопрос времени.

– Империя теряет спокойствие по всем фронтам, а Эридан, небезосновательно беспокоясь за собственную корону, гоняет нас по городам и весям чаще прежнего, – развёл руками чародей, – так что, в общем-то, я здесь почти случайно. Не мог не зайти по старой памяти. И принёс весьма интригующие новости.

– Может, всё-таки зайдёшь ко мне? Твоё любимое вино всегда ждёт.

– В другой раз, – улыбнулся Риган. – Спешу.

Чума, потянувшись, перебралась на колени чародея и потёрлась о его руку, требуя ласку; Тэлерик, устало усмехнувшись, принялся чесать кошачий подбородок. Даже в пасмурном свете раннего утра его волосы сияли, словно чистое золото, а в больших добрых глазах плескалось сапфировое море. Он был исключительно красив, что прекрасно сочеталось с открытым мягким сердцем, и Орель всегда вспоминал о нём с нежной теплотой. Они и расходились в своё время спокойно, с тихой светлой грустью – их изменило беспощадное время, десятилетия совместной жизни встали поперёк горла, и общество друг друга стало навевать лишь усталость и пресыщение. Иногда они вместе всё же коротали ночи в маленькой тайне от супруги Ригана, однако это уже давно почти ничего не значило для них обоих. Простая данность. Глоток воздуха из приятного прошлого, сменившегося проблемами, лютым одиночеством и беспорядочными бессмысленными связями с незнакомыми мальчишками для Ореля и семейными обязательствами для Тэлерика. За сто тридцать семь лет жизни Белькастро по-настоящему любил лишь единожды. Сейчас он со смешанными чувствами – ужасом и удивлением – отмечал: в его сердце теплеет что-то, что он уже когда-то очень давно испытывал.

– На Хантора напали сегодняшней ночью, – наконец произнёс Риган, поменявшись в лице. – Их было слишком много, все – вооружены до зубов. Лишь чудом Вулф успел прирезать двоих, и если бы не явившийся Вихт, наш венценосный некромант был бы безоговорочно мёртв.

Орель нахмурил брови, устремил тяжёлый серый взгляд вдаль. Роза выпала из его волос и приземлилась в снег, почти сливаясь с ним в его безупречной белой чистоте и непорочности. Драугры ощутимо наглели и начинали чувствовать себя хозяевами Севера, раз позволяли себе творить подобные вещи. Драугры стремительно подбирались к тонкой грани, пересечение которой начнёт открытую резню за право владеть артефактом. Над империей стремительно сгущались тучи.

– После встречи с Вихтом не выживают, – серьёзно продолжил Тэлерик, лаская мурчащую кошку, – так что Хантор в полной безопасности, пока он находится рядом с ним и крутит ту нашумевшую интрижку. Я не слишком близок с Вулфом, Орель, и, если честно, мне плевать на то, будет он жить или нет, но ты… О тебе я беспокоюсь и, видят Боги, всей душой не хочу присутствовать на твоих похоронах. Я всё ещё люблю тебя и буду любить до конца своих дней. Будь осторожен. Если не ради меня, то хотя бы ради бастарда Хольгера.

Орель некрасиво усмехнулся; прищурившись, отвёл руку, которую чародей всё ещё держал. Кошки, почувствовав меняющееся настроение хозяина, спрыгнули в снег и поспешно скрылись в благоухающих зарослях белых роз, оставив следы аккуратных лапок на чистом насте.

– С чего ты взял, будто он настолько мне важен, что я готов жить лишь ради него, Риган? Не много ли ты приписываешь на счёт безродного мальчишки?

– Не пытайся строить из меня дурака, Белькастро, – возразил чародей. – Я прекрасно чувствую, что ты сделал это снова, и, надо сказать, такой расклад не прибавляет мне спокойствия.

– Сделал «что»? – не выдержал Орель.

– Связал свою душу с душой другого человека, – поставил точку Риган и, поднявшись, исчез так же бесследно, как и появился в зимнем саду.

***

Эган тихо дремал в полумраке, укутавшись в тёплый плащ и вдыхая безупречный аромат пихты и шалфея, который кружил голову и заставлял сердце биться чаще. Промотавшись с высвобождением Гектора несколько бесконечно долгих дней, он, и без того ослабленный ранением, магией и разрушительной душевной болью, окончательно лишился сил. Даже на Волчье озеро, туда, где ещё жила хотя бы призрачная надежда на встречу с завладевшим его душой человеком, он не приезжал, помня о словах Лиса. Куница дышал всепоглощающим желанием снова увидеть того, кого по-настоящему любил – впервые за двадцать лет своей жизни. Куница понимал: вынуждая некроманта смотреть и влево, и вправо одновременно, он подвергает его опасности не меньше, чем рискует каждый раз сам.

Он судорожно думал, что делать теперь – думал даже сквозь беспокойную дрёму. Он отчаянно ломал голову над тем, куда идти на сей раз и где искать встречи с Белькастро, как помочь Катарине, однако так и не смог найти ответы на все свои вопросы. Лишь за Картёжника его душа была хотя бы немного спокойна, ведь в обмен на выкуп его заручились выпустить уже к концу недели – живым и почти невредимым.

Увиденное в темнице поразило бастарда. Отныне и навсегда на щеке Гектора, совершенно разбитого человека с потухшим взглядом и дрожащими руками, калёным железом было выжжено клеймо – страшная метка шулера. Прозвище «Счастливая Карта» моментально сменилось на «Меченый», и хотя его жизни уже ничего не угрожало, о картах можно было навсегда забыть. Когда Кунице позволили пройти за решётку, Гектор, не выдержав, бросился к нему на шею и разрыдался, как ребёнок. Он не знал, как быть дальше. Не знал, как смотреть в глаза отцу и чем выплачивать долги. Клеймо сиюминутно превратило его в изгоя, и теперь единственным, кому он нужен, стал Эган. Презираемый княжеским двором мальчишка-бастард…