Текст книги "Вальс на костях (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Его противник не успевал отражать все атаки, тяжёлый меч и доспехи сковывали движения, а огромный конь уступал в скорости и ловкости вороному красавцу. Скурта, не жалея скакуна, кружился вокруг Панкраса, оттесняя его на середину арены; он не без труда справлялся с выпадами воина, однако знал о своих преимуществах и том, что рано или поздно у него получится нанести роковой, решающий удар.

Он чертовски ошибся, и это едва не стоило ему жизни.

Он, оказавшись в центре поля боя прямо перед ложей князей и знатных господ, заметил то, чего не должен был заметить.

Удар сердца. Кровь сумасшедшим напором мчится по жилам, разогревая тело донельзя. Удар сердца. Эган встречается взглядом с Орелем и чувствует, как в его душе неумолимо холодеет.

Удар.

Панкрас выбивает Куницу из седла на землю, конь, вставший на дыбы, оглушительно визжит и падает сверху, лишь чудом не ломая юноше все кости разом.

Удар… Эган чувствует жгучую боль в плече и то, как горячая кровь течёт по коже. Чувствует, что на его голове больше нет шлема.

Толпа захлёбывается криками. Киран бледнеет, а затем покрывается красными пятнами от нахлынувшей ярости.

– Чёрт подери, Блайс, я сверну тебе шею!

– Орель, я не думала, я не…

– Сучья женщина! Идиотка!

– Орель…

– Заткнись, Риган, заткнись, иначе я убью вас обоих!

– Он поднимается!

– Немедленно прекратите бой!

Со звуком рога всё моментально поглотила тишина. Лишь рухнувший конь, сломав себе шею, слабо хрипел и вяло вскидывал стройные ноги. Эган, хватаясь за голову и сдерживая стоны, кое-как встал на ноги – на мёрзлую землю закапала кровь. Превозмогая слепящую глаза боль, Куница поднял упавший шлем и выбитое из рук копьё; коротким ударом он вонзил его в конское горло, и животное, издав булькающие звуки, наконец смолкло.

Слабый ветер гулял над ареной, трепля штандарты и флаги…

Скурта, сделав пару шагов в сторону ложи князей и знатных господ, бросил шлем в сторону Ореля и, кусая от боли губы, отвесил глубокий поклон. А после, не сказав ни слова, он развернулся и исчез с арены, оставляя кровавый след.

Белькастро видел, как в тёмных глазах юноши блеснули слёзы.

Белькастро был вне себя от ярости и страха за жизнь бастарда.

Комментарий к Глава восьмая: «Принятый вызов»

* – в эпиграфе строки песни Павла Пламенева «Ночь перед боем».

*Неспроста отмечаю звёздочкой разбавленное вино. Именно его и пили детки в средневековье помимо воды, и ничего сверхъестественного в этом не было. К тому же, по-настоящему крепких напитков тогда не делали.

*Композитный лук – лук, изготовленный из разных материалов. Отличается большей силой и дальностью.

*Кираса – панцирь; защита от холодного оружия в виде двух пластин на груди и спине.

*Флаг и штандарт не равнозначные понятия, так как штандарт представляет собой разновидность флага, знак различия военного формирования.

*Фламберг – тяжёлый меч с волнообразным клинком. Средний вес – 3-5 кг, но бывает и больше.

Я внедряю букву «ё» в свои тексты, потому что, будучи историком, не могу оставаться равнодушным к стараниям Екатерины Дашковой, спасибо.

Меня очень подбодрили последние отзывы и выросший актив под Вальсом, так что глава вышла так быстро :) Всех люблю!

========== Глава девятая: «Волчье озеро» ==========

«Приходи в мои сны, не бросай меня здесь,

Дай мне светлую память о нашей звезде,

Сколько лет я блуждаю по тропинкам и трактам,

Каждый день безуспешно сражаясь со страхом

Не увидеть тебя…»*

И хотя рана оказалась неглубокой, за Куницей тянулся кровавый след, горящий мокрой краснотой сначала на истоптанной мёрзлой земле арены, потом на снегу, а после – на желтизне соломы конюшен, расположенных неподалёку. Эган тяжело дышал; он не мог прижать рану руками из-за прочно закреплённой кирасы, и потому чувствовал себя лишь более паршиво. Он едва шёл, однако даже слепящая глаза боль, заставляющая стонать сквозь зубы, даже внезапно нахлынувшая усталость, подкосившая ноги и отозвавшаяся крупной дрожью во всём теле, не причиняли ему столько страданий, сколько мимолётная встреча с Орелем одним лишь взглядом.

По-прежнему прекрасный, словно серебряная луна зимней ночью. По-прежнему холодный, как сковывающий реки и озёра лёд. Жизненно-необходимый. Один на всём белом свете.

– Чёрт возьми, Орель… – почти прошептал парень, хватаясь за деревянную балку и стараясь не рухнуть на ходу. – Почему же так не вовремя…

Эган, плотнее сжав зубы, сполз по стене на выстеленный золотой соломой пол; почуявшие кровь лошади забеспокоились в стойлах и недовольно зафыркали, мотая породистыми изящными головами. Ощутив, как перед глазами на несколько мгновений расплылась вязкая тьма, Куница попытался снять кирасу – вышло на редкость отвратно. Пронзающая тело боль не позволяла двигаться, как прежде; снимая с себя тяжесть защитной брони, бастард едва не лишился сознания и почти закричал в голос. Кони ответили ему тихим ржанием и топотом стройных длинных ног.

Частое дыхание. Бешено колотящееся в груди сердце. Снятая порванная рубашка, прижатая к ране в плече – некогда белая, а теперь пропитавшаяся кровью. Чудовищная, всеобъемлющая, разрушительная слабость во всём теле… А теперь и отчётливые шаги, шуршащие по соломе и неотвратимо приближающиеся вплотную.

– Кто бы сомневался, – прошипел Эган, прижимая порез скользкими пальцами.

Киран, рассматривая бастарда тяжёлым взглядом, криво ухмыльнулся и нехорошо прищурился. Он был одет в богатый чёрно-золотой камзол и подбитый соболем плащ; в тёмных волосах искрилась проседь, а холод злых голубых глаз обжигал. На его руках недоставало нескольких пальцев – стать и военная выправка подсказывали, что калечили его в своё время бесконечные войны. Регента сопровождали двое стражников, и Эган, поморщившись, отметил, что их сапоги оказались совсем новыми и всё ещё жёсткими, неразношенными. «Спасите, Боги, мои рёбра…»

– Для паршивого отребья ты был весьма неплох в бою, – издеваясь, произнёс Варезе, складывая на груди руки, – а будь ты чистокровным, то уже повёл бы за собой войска. Но, чёрт возьми, что за дрянь ты сотворил, напоровшись на Панкраса и устроив всё это представление? Ты действительно так старательно напрашиваешься на смерть, Скурта?

Эган не ответил, прожигая взглядом регента. Хотя он был необычайно бледен, а ослабшее тело плохо слушалось, в его тёмных глазах с янтарным отблеском горело пламя ненависти и презрения. По жесту Кирана вооружённые стражники, вогнав обнажённые мечи в лаковые ножны, подняли бастарда под руки; парень болезненно простонал, но нашёл в себе силы не закричать.

Он был очень сильным.

– Молчишь, значит? Молчи, малолетний ублюдок. Держи язык за зубами, и, быть может, ты проживёшь чуть дольше, чем стоит. Цепляйся за своё жалкое существование, борись за шанс увидеть очередной рассвет и не поймать случайную стрелу спиной, сражайся!

Первый удар тяжёлого кулака согнул его пополам и почти лишил сознания; из глаз непроизвольно брызнули слёзы, а ноги, и без того дрожащие, подкосились. Хватая губами воздух, Эган отчаянно пытался не разрыдаться. Второй удар оставил на рёбрах наливающийся синяк.

– Пусть это послужит тебе уроком, чёртов выродок. Впредь не смей так подставлять меня. Ещё один промах, Скурта, и ты покойник. Ещё один промах, и с тебя живьём сдерут кожу.

Киран, потуже закрепив фибулу, развернулся на месте и медленно направился к выходу из конюшен. Его спина была прямой, словно меч, а плащ волочился по полу. Стражники вновь подняли Эгана и как следует его встряхнули, заставив глухо простонать; по его худощавой груди, по подтянутому животу, впитываясь в край штанов, стекала кровь.

– Выбейте из него всю дурь, – отдал свой приказ Киран, на мгновение обернувшись. – А меня ждут гости и пир.

Сапоги стражников и впрямь оказались жёсткими…

Это было похоже на кошмарный сон.

Когда же всё закончилось, а тело покрылось чёрно-синими распухшими гематомами, Эгана бросили в одиночестве. Он больше не чувствовал ничего, кроме полыхающей разъярённым пожаром боли и липкой крови, покрывающей кожу. Куница, скрытый от всех людских глаз, до одури сжимал зубами край перепачканной рубашки и рыдал, а слёзы жгли лицо, словно расплавленный свинец; друидская магия слабо глушила боль и лишь немного стягивала рану, едва-едва останавливала кровотечение.

У него не осталось сил. Бастард с трудом мог найти в глубинах своей души желание бороться и жить.

Он почти не слышал, как кони забеспокоились в стойлах, а потом радостно заржали, увидев знакомого человека. Не слышал он и привычных весёлых шагов, вскоре превратившихся в бег. Куница заплаканными глазами смотрел на человека, лицо которого побелело от ужаса – это вечно улыбающееся лицо плута и шабашника.

– О, Боги, дружище, что с тобой сотворили! Жить будешь?

– Куда я к чёрту денусь, – прошептал Эган, тщетно пытаясь подняться и стереть слёзы.

– Дурак, не дёргайся! Давай же, вот так, тихонько… Ох, сучья мать, ты посмотри, едва стоишь! Держись за меня. Всё будет хорошо.

– Гектор, я люблю его.

– Ты бредишь, брат. Лучше помоги мне и хоть немного шевели ногами.

– Я серьёзно.

– Я тоже.

Картёжник, вздохнув, удобнее перекинул здоровую руку Куницы через собственное плечо и крепче сжал его талию, прежде укутав в старый, подпорченный молью плащ. Они шли медленно, но, тем не менее, вскоре конюшня осталась за их спинами, а пасмурное небо начало неумолимо темнеть. Гектор был сыном конюха, и потому его дом находился совсем недалеко. Глубокие следы на снегу и редкие капли бастардовой крови помечали их путь.

– Осталось немного, дружище, мы почти на месте. Сейчас залатаем тебя, будешь лучше прежнего, – пообещал Картёжник, хлопая парня по плечу. – А потом выпьем и обязательно поговорим. Не знаю, что ты нашёл в нём, Эган. Не знаю, как можно любить мужчину. Но ты, дурная голова, никогда не останешься один, понял меня?

Куница вымученно, но искренне улыбнулся, почувствовал, как в груди всё ещё теплился огонёк жизни. Его магия потихоньку действовала, а боль постепенно притуплялась. Определённо, пока Гектор рядом, смерть не сможет настигнуть его так просто, без боя.

– Спасибо, Картёжник, – наконец произнёс Эган, уже видя вдалеке знакомый дом. – Спасибо, что нашёл меня.

***

Гектор, залив кровоточащую рану креплёным вином, кое-как смог сшить её края. Эган шипел, дёргался и не терялся в выражениях, чувствуя, как толстая нить змеёй ползёт через кожу, но держался из последних сил, а когда завершающий узелок был завязан, то почти лёг на стол. Куница взмок, словно пробежал несколько вёрст; его пальцы мелко дрожали, кожа болезненно побледнела, приобрела оттенок зеленцы. Хотя он решительно не хотел пить, теперь же потянулся за тёмной бутылкой, жадно прикладываясь к горлышку.

Вскоре в животе потеплело, а пальцы ног начали неметь. В комнате пахло древесной смолой, конским потом, вином и свежей кровью.

Наложив терпко пахнущую мазь и прикрыв рану чистыми отрезками светлой ткани, Гектор наконец утихомирился и сел рядом, откидываясь на спинку стула. В его извечно весёлом взгляде таилось серьёзное беспокойство за друга, слабого, как никогда раньше. Он внимательно смотрел на Куницу и понимал: парень ломался. За последний месяц он заметно похудел, и теперь его рёбра можно было запросто пересчитать; даже янтарно-карие глаза, некогда живые и яркие, потухли на осунувшемся лице. Отросшие волосы были собраны в нелепый хвостик на затылке; Эган таращился в пустоту и царапал короткими ногтями край стола.

– Брат, так больше не может продолжаться, – вздохнул Картёжник. – Ты умрёшь. Если не от рук Кирана, то от истощения. Когда ты нормально спал в последний раз?

– Не помню, – честно признался парень.

– А ел?

– Гектор…

– Ты ведь понимаешь. Понимаешь, что любишь некроманта, которому полностью безразличен. Он ни разу не пришёл на Волчье озеро. Ни разу не написал тебе письма. Он не заговорил с тобой, не попробовал найти, не назвал собственного имени, и спасибо Ириде, что теперь оно всё-таки известно. Тебе до сих пор недостаточно?

Куница, взглянув в глаза Гектора, улыбнулся. Улыбнулся по-настоящему, искренне, пусть и через терзающую тело и душу боль. В этот момент Картёжник понял, что переубеждать друга совершенно бесполезно. Что он никогда не сдастся и успокоится лишь тогда, когда Седое море высохнет, леса сгорят дотла, а солнце встанет на западе и сядет на востоке, опаляя небеса огненным светом. Либо он добьётся Ореля и найдёт в нём своё успокоение, либо распрощается с жизнью. Третьего не дано. Скурта поставил на кон всё, что имел.

– У меня было много мужчин, – Эган отпил вина и удобнее устроился. Он поморщился, едва прикоснувшись кончиками пальцев к забинтованной ране. – Мальчишки, имён которых я уже не вспомню, седеющие бароны, капризные княжичи, молодые охотники. Я знаю вкус запретного плода, но знаю я и то, что все их увлечения были так же мимолётны, как и твои каждодневные интрижки, Гектор. Бастард никому не нужен. Им не хотелось якшаться с презираемым Варезе грязнокровкой дольше желаемого, и, поверь, никто, абсолютно никто из них не протянул бы мне руку помощи, даже если бы я подыхал в луже собственной крови и умолял о милосердии.

Картёжник хлестал вино и стремительно пьянел, но даже несмотря на то, что он всё хуже шевелил языком и держал спину ровно, мысли его были почти кристально чисты. Он слушал и слышал каждое слово, сказанное Куницей.

Тем временем улицы окутала беззвёздная морозная ночь, срывающая с губ густые облака пара.

– Но Орель… он… не бросил меня. Не вышвырнул из дома, как бродячего пса, не убил, встретив шастающего по комнатам чужака, хотя должен был, обязан был по логике вещей и законам этого мира. Он позволил мне дожить до рассвета и с почестями отпустил. Он смотрел на меня, когда я уезжал. Гектор, ему было не наплевать, и хотя Орель из кожи вон лезет, чтобы казаться равнодушным и холодным, как лёд, он не тот, кем хочет казаться, я верю в это.

Эган почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, но не позволил себе заплакать снова. Отпив немного вина, чтобы смочить горло, он поднялся из-за стола и чудом устоял на ногах. Его силой можно было лишь восхищаться. Куница натянул на тело позаимствованную у Гектора рубаху, в которой тонул, потёртый камзол, накинул на плечи старый тонкий плащ. Бастард был по-прежнему полон решимости даже несмотря на то, что его голова кружилась, а ноги дрожали от слабости.

– Он самый красивый мужчина из всех, что я встречал, Картёжник. Он чист в своих намерениях и ничего не хочет от меня в уплату долга – долга за спасённую жизнь. Орель безгранично далёк от меня, но в то же время я чувствую, знаю, что он всё время находится где-то рядом, и Ирида не стала бы обманывать меня, подкармливая тщетными надеждами. Однажды я обязательно добьюсь его, Гектор, клянусь всей кровью, что пролил сегодня, и собственной жизнью. Однажды я заполучу его любовь. А теперь прости. Я должен тебя оставить.

– Куда ты собрался в таком состоянии, дурень? – промямлил Картёжник, с трудом поднимаясь из-за стола. – Я тащил тебя на своём горбу и латал целую вечность не для того, чтобы ты замёрз на улице!

– Я должен попробовать снова. Должен увидеть его. Не пытайся меня остановить.

– Ты сошёл с ума!

– Знаю, – улыбнулся Эган и, поправив плащ, выпрямился перед другом в полный рост, чувствуя, как сердце в груди ускоряет темп. – Но кто я такой, чтобы сопротивляться зову сердца?

А потом он вышел на улицу, тихо прикрывая за собой скрипучую дверь, и направился к конюшне, шурша подошвами сапог по снегу. Ночь была густой, как клубящийся осенний туман в лесных чащах, – холодной, безветренной. Дым из печных труб поднимался в небо ровными столбами; в поздний час, приближающийся к полуночному, в мутных окошках гасли лампады и свечи, а двери запирались на засов. Растягивались у огня коты, люди плотнее кутались в стёганые одеяла, шуршали за коптящими печами серобокие проказники-мыши, а кони, устало склонив головы вниз, чутко дремали, изредка всхрапывая. Пир в замке Скурта, родившись в буйстве плясок, в винных реках, постепенно смолкал; красноглазая пьянь расползалась по углам, захмелевшие женщины, осмелев, стреляли глазками, а мужчины, что были потрезвее, ловили их двусмысленные взгляды, строя планы на оставшуюся ночь.

И Эган, этот никогда не сдающийся двадцатилетний мальчишка, вновь отправился на Волчье, оседлав сонного Плешика. В замковом дворе, на узких улочках и высоких каменных стенах почти не осталось стражи, и никто не заметил, как припадающий к конской шее молодой человек выехал через открытые ворота и погнал скакуна в сторону лесов. Никто не слышал, как он, сражаясь с болью, ронял сдавленные стоны. Никто не чувствовал его запах – запёкшуюся кровь, отголоски креплёного вина и недавнюю агонию сражения. Ни одна живая душа не знала, что Куница, перемахнув сначала снежное поле, а потом и чащобы ночного леса, двигался к замёрзшему озеру, что укрывало водой и льдом древний, как сам мир, город.

Никто.

Кроме Ореля Белькастро, принявшего обличье белого сыча и летящего неподалёку от всадника.

Он наконец-то смог найти Эгана, всерьёз опасаясь за его жизнь. И даже с высоты птичьего полёта он чувствовал запах отчаяния, боли и крови.

***

Эган привязал Плешика к суку многовековой пихты, потрепал лохматую конскую чёлку, погладил тёплые бархатные ноздри. Плешик фыркнул и мазнул мягкими губами по хозяйской ладони, вызвав кислую улыбку на бледном измученном лице. Теперь непрекращающаяся боль в плече распространялась по всему телу, отзываясь даже в кончиках пальцев ног. Эган нахмурился.

– Потерпи, дружок. Вернёмся – и я обязательно дам тебе побольше овса.

Он выдохнул, прижал пальцы к ране – кровь всё ещё сочилась и оставляла следы. Друидской магии хватило лишь для того, чтобы держаться на ногах и не позволять боли брать верх, хоть немного приглушать её. Снег весело скрипел под ногами и искрился даже под беззвёздным чёрным небом, когда Эган, петляя меж деревьев, спускался вниз, к огромному овалу древнего зачарованного озера. Морозный воздух холодил лёгкие и кусал кожу лица, шеи, заставлял кроны потрескивать и местами идти лопинами. Край лёгкого плаща, не спасающего от зимней ночи, волочился по насту и цеплялся за торчащие сучки. Над Волчьим звенела магия.

Эган, почувствовав сгущающуюся перед глазами черноту, сел на поваленное дерево и вытянул ноги, зарывшись носками потёртых сапог в снег. С высокого мрачного неба на него смотрела бледно-жёлтым глазом убывающая луна; тишь воцарилась надо льдами. Слышно было лишь, как вдалеке фырчит недовольный Плешик, как он топчется под пихтой и иногда протяжно взвизгивает, бьёт копытами. Бастард свёл брови, опустил голову. Его плечи дрогнули.

Он почувствовал, как в нём что-то треснуло. Как защипало в глазах, заложило нос, обожгло щёки. Как участилось сердцебиение. Куница, собрав волю в кулак, смахнул с лица слёзы и понял, что остался совсем один. Отныне его жизнь в смертельной опасности; Катарину, вероятно, отдадут замуж, Гектор вечно ищет неприятности, а вскоре руки Кирана лягут на арманову шею, чтобы сдавить мальчишеское горло и избавиться от последнего законного наследника рода Скурта. Ему давно не было настолько паршиво. В последнее время он открывал всё новые и новые грани калечащей, всеразрушающей душевной боли.

«Мама… если бы ты только была рядом со мной… Я всё ещё вижу тебя во снах. Я всё ещё мечтаю встретить тебя снова – хотя бы на миг…»

Он стянул с правой руки изношенную перчатку, поднёс к лицу холодную бледную ладонь. Тихо прошептав слова, которым научила его когда-то давно мать, Куница выдохнул, и из его пальцев посыпались сотни сияющих огоньков, парящих в морозном воздухе, словно стая прекрасных бабочек с кружевными крыльями. Огоньки мерцали над замёрзшим озером, отбрасывали синие отблески на искристый снег, освещали ближайшие деревья, роняли причудливые тени. Они отражались в его глазах, беспокойно плясали, наполняли ночь чистой, словно горный хрусталь, магией – магией необычного юного чародея, родившегося от союза бравого воина с отважным сердцем и друидки, овладевшей Силой, но не успевшей сделаться бесплодной.

От эманации приятно покалывало в кончиках пальцев, легко кружилась голова, учащалось сердцебиение. Эган, замерев всем телом, наблюдал за нежным танцем огоньков и чувствовал, как улыбается.

Он унёсся с потоком мыслей куда-то непостижимо далеко, туда, где не было места для слёз.

Он почти не дышал.

Он вздрогнул, когда почувствовал на собственном плече чью-то руку.

– Твой бой был безупречен, Эган, однако сейчас ты пропускаешь удар. Впредь будь внимательнее, – мягко и тихо прозвучали слова прямо у него за спиной. – Не бойся. Я лишь хотел помочь.

Эган узнал его голос с полузвука, различил в морозном воздухе ни с чем не сравнимый запах Лиса – пихту и шалфей. Бастард не слышал шагов, не ощущал чужого присутствия, но некромант действительно был здесь, действительно говорил впервые за долгие, полные отчаяния и боли недели… По-настоящему. В этот самый момент.

– Орель…

– Так эта языкастая чертовка Ирида всё-таки рассказала тебе, – прищурился Лис. – Впрочем, этого следовало ожидать. Будь так добр, позволь мне взглянуть на твою рану.

– А разве некроманты…

Орель улыбнулся краешком губ, нашарил в кармане склянку с эликсиром, достал, протянул бастарду. Зачарованное снадобье переливалось сапфировым сиянием и казалось лишь ярче в свете волшебных огней.

– Я умею чуть больше, чем может показаться.

Эган послушно расстегнул простенькую медную фибулу, сбросил с плеч побитый молью плащ; развязав шнуровку камзола, снял и его, сложив на краю поваленного дерева. Дёрнув завязку, бастард распахнул льняную старую рубаху; на удивление, холода он совершенно не чувствовал. Единственное, что он ощущал – запах Ореля и то, как бешено колотилось в груди взволнованное сердце. Некромант, бросив перчатки в снег, сел рядом и спустил с раненого плеча широкую рубаху Гектора, распорол неумело наложенную повязку, выругался, едва увидев уродливо сшитые края раны. А Эган, окончательно забыв о боли, смотрел на сосредоточенное лицо Белькастро и понимал, что вблизи он ещё красивее, чем ему казалось.

– Ну и дела, – нахмурился Серебряный Лис. – У меня создаётся нехорошее впечатление, что шили тебя сапожными иглами. Чудо, что ты вообще сумел сюда добраться, хотя видят Боги: лучше бы ты лежал в постели и восстанавливал силы. А теперь потерпи. Будет больно.

Орель осторожно развязал тугой узелок на сшитой ране, принялся вытаскивать грязные, лохматящиеся, пропитанные креплёным вином нитки, а Эгану приходилось сдерживать болезненные стоны и зажмуривать глаза. Порез снова кровоточил, алые капли поползли по бледной коже, прокладывая путь от плеча к груди, на живот, к плетёному ремешку. От запаха крови свербело в носу. Пальцы некроманта сделались скользкими.

– Держись, самое трудное уже позади. Страшно подумать, что ты чувствовал, когда тебя латали. Варварская работа.

– Какая есть…

– Не пытайся меня заставить почувствовать себя виноватым, Эган, – жёстко прервал его Орель, капая в рану ароматный эликсир и зажимая её пальцами. – Я искал тебя всё это время и нашёл бы гораздо быстрее, если бы ты сразу направился в замок.

– Я не понимаю, – покачал головой бастард. – Ты не появлялся всё это время, а теперь бросаешься на помощь. Я действительно не понимаю.

– Если ты не видел меня, это не значит, что я не был рядом.

– Ты мог хотя бы дать знак! Я думал, что сойду с ума, Рель!

– Успокойся. Я ещё не закончил.

Эган обиженно закусил губы, крупно вздрогнул, когда Белькастро в последний раз развернул края раны и залил целебный эликсир. Кровь не переставала идти, и на разрез вновь опустились холодные пальцы, украшенные кольцами из белого золота. Некромант тихонько зашептал заклинание, переместив вторую руку на гулко бьющееся сердце Куницы; его голос мягко шелестел совсем близко, и боль мгновенно стала отступать. Кровотечение неумолимо замедлялось, останавливалось, а рана начала срастаться. Скурта ахнул. От ощущений и увиденного.

Синяки бесследно исчезали с тела.

Когда Орель закончил, и на месте глубокой болезненной раны осталась лишь розовая полоска шрама, он почувствовал нарастающую от применённой магии головную боль. Нет, сейчас ему не до эликсиров было, не до самого себя. Он действительно боялся за жизнь бастарда и хотел ему помочь. Хотел загладить вину за то, что не показывался. Что избегал его так долго. Что всё ещё не мог решиться на то, чтобы по-настоящему пойти навстречу.

У него были основания для того, чтобы держать Эгана на расстоянии.

– Твоя магия завораживает красотой, но я бы попросил тебя не колдовать в таком месте. В этих краях небезопасно.

– Я был здесь десятки раз и не видел ни души, – возразил Эган, стирая с груди и живота темнеющие полосы.

– Потому что я присматривал за тобой.

Орель поднялся с поваленного дерева, набрал полные ладони искрящегося снега, пытаясь оттереть с рук липкую кровь. Белый морозный пух таял и окрашивался в красный, капал кровавыми слезами на безупречный наст. Огоньки бастарда гасли в ночном воздухе. Лис принялся медленно натягивать перчатки из нежнейшей кожи.

– Возможно, я понимаю твоё влечение, – наконец сказал некромант, встречаясь взглядом с Куницей. – Я не осуждаю его, потому как не имею на это никакого права. Но, Эган, прошу, услышь меня: найди себе кого-нибудь другого. Нет. Прекрати. Не говори ни слова, ведь дело вовсе не в тебе. За мной охотятся многие люди, и, находясь так близко, ты смертельно рискуешь. Я не могу всегда быть рядом, не могу подвергать тебя опасности. Я тоже… человек.

Скурта поднялся на ноги, пошатнулся, устоял. В его глазах горела обида и злость. Горела боль. Царило непонимание:

– Но я не могу без тебя! Мне казалось, что я способен о тебе забыть, а сейчас ради даже призрачного шанса увидеться с тобой мне не жалко отдать собственную жизнь! Я не верю, что встретил тебя случайно. Ты и сам не веришь в это, Рель, я знаю.

– Твоя одежда совсем ни к чёрту. Замёрзнешь ведь, – мягко произнёс Белькастро и расстегнул искусно изготовленную застёжку богатого светлого плаща с воротником из меха рыси.

Он набросил тяжёлую ткань на плечи бастарда, защёлкнул фибулу, оправил складки. Заглянув в большие тёмные глаза с янтарным отливом, увидел в них лишь себя – то, ради чего этот мальчишка жил и просыпался изо дня в день.

– Будь осторожен и береги себя, – некромант отошёл назад и развёл руки в стороны. Воздух дрогнул от магии. – Если что-то случится… я постараюсь помочь.

Белый сыч, тот самый сыч, которого Эган видел на озере так часто, взмахнул в чёрное небо и вскоре исчез, оставив на снегу одно-единственное перо. Бастард преклонил колено. Прижал его к губам. Неверяще зажмурился.

Он чувствовал исходящий от тёплого плаща аромат шалфея и пихты.

Он чувствовал, как под рубашкой звенит обезумевшее сердце.

Комментарий к Глава девятая: «Волчье озеро»

* – в эпиграфе строки песни Тэм Гринхилл «Метка бессмертия».

При случае напьюсь за их встречу, честное слово.

Пользуясь возможностью, категорически заявляю, что в течение месяца начну публиковать (параллельно с Вальсом, я ничего не бросаю!) адептовское продолжение в размере миди – небольшого макси страниц на 100, так что будет приятно встретить там тех, кто любит Блэйка и Аскеля)

P.S. Глава не бечена! Если что, подставляю под удар щёку!

========== Глава десятая: «Мозаика складывается» ==========

«А если там, под сердцем, лёд,

То почему так больно жжёт?

Не потому ли, что у льда

Сестра – кипящая вода,

Которой полон небосвод?»*

Время неумолимо приближалось к полуночи, и двери залы раскрывались всё реже, приняв уже почти всех приглашённых. Каждый раз, когда они распахивались с тихим скрипом, огни свечей вздрагивали, и казалось, что плясавшие на гобеленах скелеты оживали, ехидненько скалясь.

Вихт непринуждённо улыбался, играл с туго заплетённой косой и весело катал ногами чертей, сидя на краю загромождённого массивного стола и полностью игнорируя просьбы устроиться в кресле. Его огромные волки, Кобальт и Оробас, обращали тоскливые взгляды на бойкое пламя сотен оплавившихся свечей и иногда протяжно зевали, демонстрируя страшные жёлтые клыки в чёрно-алых пастях. Илар нервничал. Он косился единственным глазом на тысячелетнего юношу, отстукивая пальцами стаккато на подлокотниках, и решительно не понимал, к каким чертям всё неуклонно катится в последнее время.

Аделард был привычно равнодушен и безучастен. Его красноглазый ворон по имени Анфир лишь топорщил перья и иногда беззвучно раскрывал тяжёлый клюв, сидя на хозяйском плече. Его же супруга, Лоретта Беривой-Кассиндер, откровенно скучала, рассматривая ползающую меж тонких пальцев змейку.

Хантор уже какой день подряд мучился головными болями и устало тёр виски, сидя рядом с Орелем, а тот в свою очередь был мрачнее грозовой тучи и злее роя взбешённых ос. Атмосфера в некромантском замке стояла чудовищно-удручающая. Казалось, в любую минуту кто-нибудь обязательно не выдержит и перевернёт стол, чтобы устроить настоящую резню.

В звенящей тишине кто-то из некромантских женщин уронил на пол увесистый серебряный кубок, и половина присутствующих вздрогнула от внезапно раздавшегося лязга. Вихт растянул полные губы в злой ухмылке, а Хантор сильнее потёр виски. Лоретта тихо выругалась.

– Энис что-то задерживается, – заметила Кантарелла Бальхаунд фон Блант.

– Искренне надеюсь, что валяется с перерезанной глоткой где-нибудь в канаве, – тихо пробормотал Белькастро, щуря холодные серые глаза.

Хантор, нахмурившись, наклонился к Лису поближе и о чём-то чуть слышно прошептал; Орель, поморщившись, услышанному явно не порадовался, однако плеваться ядом перестал и непринуждённо откинулся в глубокое мягкое кресло, игнорируя годы манерной выправки Аделарда. Оробас тоскливо проскулил. Кантарелла, не выдержав, что-то быстро сказала Илару, и тот, тяжело вздохнув и пригладив ладонью остатки волос на черепе в старческих пятнах, наконец заговорил:

– Дело принимает не лучший оборот, – прозвучал его скрипуче-шипящий голос, – ведь мы потеряли ещё пятерых из нашей братии. Драугры уверены в своих силах как никогда раньше и теперь откровенно насмехаются над нами, излишне провоцируя.

– О, дорогой, чем же тебя обидели наши добрые друзья? – усмехнулся Вихт.

Илар, сверкнув глазом, словно чудовище из ночного кошмара, злобно прошипел и со звоном хлопнул в ладоши. В воздухе, прямо над роскошными блюдами и кубками с выдержанным вином, материализовались куски старой, потемневшей от времени ткани, изрисованной абстракциями. Стоило Илару развести руками, как фрагменты развернулись над столом и соединились в единое целое; абстракция складывалась в часть общей картинки, словно мозаика. Чья-то большая рука в тёмной перчатке держала несколько зубцов роскошной древней короны.