Текст книги "Вальс на костях (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Ты не раз говорил о шпионе, Вихт, но, кажется, этой ночью он наконец будет схвачен, – чистый голос Ореля отражался от холодных стен, вселял в некромантские души надежду на то, что победа всё ещё может остаться за ними. – Драугры заточили душу одного из своей братии в тело северянина, и прямо сейчас он сидит среди нас. Тот, чья одежда окажется повреждённой, и есть шпион.

– О, мой дорогой друг, блестяще! – хлопнул в ладоши Вихт, мечтательно улыбнувшись. – Илар, старый ты пройдоха, а я ведь говорил тебе, что вы, северяне, ещё подаёте надежды! Поучиться бы тебе у этого мальчика, Бальхаунд!

– Кончай, Заклинатель, – фыркнул Илар.

– О, об этом позднее, – плотоядно ухмыльнулся Вихт, поймав взгляд Хантора Вулфа. – Ну, Безликий, теперь дело лишь за тобой. Сможешь выпытать у паршивца, где спрятались наши бесценные друзья с Запада?

Безликий не ответил. Он вообще крайне редко отвечал, но всегда и без исключений делал то, за что ему щедро платили. По настоятельной рекомендации Блэйка Реввенкрофта мрачные некроманты Севера действительно отдали наёмнику фантастическую сумму и теперь могли почти не беспокоиться за свои жизни, когда Драугры совершили такой ужасающий просчёт. И хотя впереди северян ждало многое, они всё с большей уверенностью думали о грядущем сражении…

Шпиона схватили в ту же ночь. Он оказался мелкой сошкой, но именно столь скромное положение позволяло ему на протяжении долгого времени оставаться незамеченным и передавать Драуграм всю информацию, которой владели северяне. Благодаря тихому мальчишке Запад был всегда на несколько шагов впереди, но теперь их шансы уравнялись, и некроманты провожали взглядом пленника, уводимого самим Безликими и Иларом на жестокий и основательный допрос.

Внезапно Орель почувствовал мучительную слабость. Головная боль вновь начинала его беспокоить, но не настолько, чтобы пить эликсир и мечтать о быстрой смерти. Оставив некромантский ропот за спиной и ни с кем не попрощавшись, он спешно покинул древний замок, чтобы поправить конскую упряжь и вновь сесть в седло. Он задержался всего на мгновение. На краткое, но такое ёмкое мгновение, когда услышал сзади знакомый оклик.

– Блестящая работа, мэтр Белькастро, – усмехнулся Энис, остановившись в дверях. – Даже я не сделал бы лучше! Не желаешь задержаться и отметить бутылочкой роскошного вина? Угощаю по старой дружбе.

– Ещё одно слово – и ты покойник, – спокойно оповестил его Орель, трогая конские бока и чувствуя, как слабость становится невыносимой. – До скорой встречи, Энис.

Когда он добрался до поместья, тьму от рассвета отделяли считанные минуты. На востоке уже нежно млел розовый свет, обещавший окрасить кобальт колючего снега в пылающее золото, а вороны, просидевшие на заиндевелых чёрных ветках всю ночь, лениво просыпались, сверкая жуковыми глазами и недовольно топорща роскошные перья. Въехав во двор поместья, Орель уже едва держался, решительно не понимая, что происходит с его и без того по-чародейски странным организмом, но куда больше его ошарашило то, что он увидел прямо на пороге дома. Он почти не поверил. Кое-как сполз с седла и замер на месте, сомневаясь в здравии собственного рассудка.

А в чёрных глазах помрачневшей, как кладбищенская ночь, Ириды было столько безудержной ярости, что становилось не по себе…

Чародейка настигла его в несколько быстрых нервных шагов и отвесила такую пощёчину, что Орель едва устоял на ногах, по-настоящему осознав значение выражения «из глаз посыпались искры». Он отказывался понимать, что происходит. Он не понял бы даже при всём своём желании.

– Что ты натворил? – закричала Ирида, схватив его за ворот и притянув к себе почти вплотную, заглядывая в самую душу. – Я спрашиваю, что ты натворил, чёртов нелюдь?

– Вернулся к себе домой и собирался поспать, – раздражённо прошипел Орель, потирая горящую огнём кожу. – Знай своё место, женщина. Какого рожна ты здесь забыла в такую рань?

– Чем ты только думал, когда продавал яд, Белькастро? – точно не слышала Блайс, продолжая выплёвывать громкие слова, и в уголках её обезумевших глаз собрались слёзы. – О, нет, ты вообще не думал! Да и зачем! Давай, проходи, располагайся, отдыхай – сколько угодно! Хоть до вечера валяйся, бездушный ты ублюдок!

– Ирида… – прошептал некромант, начиная осознавать всё то, что выкрикивала в его лицо чародейка. – Подожди, Ирида, не говори… Только не говори мне, что… Нет, нет…

Блайс, не сдержав бегущих по щекам слёз, горьких и отчаянных, грязно выругалась и ударила кулачками в грудь некроманта. Тот, перехватив её руки, заставил замолчать, успокоиться, посмотреть в глаза. Заговорить снова.

– Яд, который ты продал сегодня ночью… – чародейка всхлипнула и, отведя мокрый взгляд, вжалась лицом в плечо Белькастро, едва держась на подкашивающихся от ужаса и отчаяния ногах. – Этот яд был предназначен Эгану… Он… он уже умирает…

И в тот момент Орель почувствовал, как от его лица лишь за долю мгновения отхлынула разом вся кровь.

Сердце некроманта, доселе мёртвое и холодное, болезненно сжалось от искреннего и неподдельного ужаса.

Комментарий к Глава шестнадцатая: «Сыч и Ястреб»

* – в эпиграфе слова песни «Прочь!», «Чёрный кузнец».

* Я написал, что Энис и Орель встретились «изумительно молодыми», и это действительно в некромантских рамках так. В 1255 году им было 62 и 59 соответственно, а это не так много, учитывая, что сейчас Релю 137, а Энису 140 лет.

* «Если бы он только знал, сколь остры были кинжалы, скрывающиеся за улыбками Клермона» – почти дословное цитирование книги «Луна предателя» из цикла «Ночные странники» Линн Флевеллинг. Оттуда же я позаимствовал имя Илар, которое носил бывший любовник Серегила и в одном лице та самая сволота, которую мне очень долго хотелось прибить. Серию очень советую всем, кто любит фэнтези с лёгким вкусом гЭйщины.

* «Ничто не вечно под луной» – Шекспир, конечно же.

Примечули аффтара: я понимаю, на какой жести остановил эту главу, поэтому опубликую продолжение уже к концу недели.

========== Глава семнадцатая: «Наперегонки со смертью» ==========

«Бесконечный споp с судьбой

За нарушенный обет.

Смерть крадётся за тобой,

Чтоб забрать тебя к себе.

Но конца пути нет,

Но жива любовь

И горячая кровь…

И конца пути ей нет…»

Во всей империи трудно было отыскать лошадь, способную перегнать резвого, словно ветер, сверхъестественно выносливого Призрака, но даже его совершенно сумасшедшая скачка казалась Орелю невыносимо долгой и мучительной.

Он не помнил, когда столь безумно боялся за чью-то жизнь, в то время как уже давно перестал беспокоиться даже о своей. Не помнил, когда ещё готов был бросить всё и сорваться ради другого человека хоть на край света – только бы обмануть коварную, изощрённую в своих чёрных делах смерть. Подгоняя коня жёсткими ударами хлыста, мчась в холодных зимних сумерках раннего утра серебристой стрелой, до последнего сражаясь с одолевающей слабостью и нарастающей головной болью, некромант наконец безоговорочно понял: за жизнь Эгана он готов был без раздумий отдать всё, что имел*.

Нет, на этот раз Орель не рисковал собственной головой. Эгана действительно убивал сильнейший яд, ему оставалось жить уже не больше часа, и время бастарда стремительно таяло, как снег под весенним солнцем – уже не вернуть. Но ни одно снадобье, будь то сложный состав, чистая слюна василиска или единорожья кровь, не способно убить того, кто принимал яды почти всю свою жизнь и умел с ними бороться. Укусы змей и пауков, отравленные вина, подаваемые к отравленной пище, опасный танец на грани жизни и смерти, сумасшедший бред агонии каждый раз, когда Лоретта подходила к делу с особым старанием – теперь и собственная отрава не способна была лишить его жизни… Однако Орель неумолимо терял силы, и страшно было подумать о том, что сделала с Эганом чудовищная смесь слюны мантикоры, сока белладонны, церберы, багульника и чемерицы, слёз глубоководных нимф и крови чёрного пса. Яд парализовал его через несколько минут после того, как парень принял всего пару капель, а теперь… Белькастро по-настоящему боялся.

Призрак мчал по снегу и тяжело хрипел.

Первый луч восходящего солнца, слабый, робкий, едва тёплый, скользнул по белому, словно полотно, лицу некроманта, и снежный конь, что казалось уже невозможным, поскакал ещё быстрее. Чёрный силуэт замка рода Скурта уже рос на горизонте мрачным изваянием, а в душе Белькастро творилась такая вакханалия, что он усомнился в чистоте собственного рассудка, но всё же не остановился ни на миг. Его сердце стучало, словно сумасшедшее, отчаянно билось о рёбра, густо обливалось кровью. Его руки ощутимо дрожали, и вихрилась перед глазами дурная муть.

Он не выдержал. Он понимал, что ставки слишком высоки, и времени больше нет. Призрак, взвизгнув от неожиданности, перешёл с галопа на крупную рысь, тяжело хрипя и озлобленно вскидывая голову, затем побрёл почти шагом, не чувствуя веса всадника, а облако чёрной колдовской пыли уже почти настигло тёмные шпили старого замка, проносясь мимо клюющей носом стражи, обнявшейся с вогнанными в промёрзшую землю алебардами…

Тень шла на запах, на отчётливый запах приближающейся смерти, тянущей к угасающей жизни иссохшую руку, на дурманящий аромат сковывающих тело страха и отчаяния, на лёгкий шлейф первой струйки крови, вытекшей из приоткрытых пересохших губ.

Всё это было, словно в тумане. Замковый двор и заиндевелая, разбитая конскими копытами и грубыми сапогами заснеженная земля. Ведущий к ледяным стенам мост, брошенный надо рвом с замёрзшей водой, и устланная гниющей соломой пустая площадь под открытым небом, где красовался изжаленный тренировочными стрелами мешок. Солнце не показалось из-за горизонта даже наполовину, сонная прислуга только-только бралась за дело, а Белькастро уже плыл над старыми ступенями, изъеденными временем и плесенью – прямо к двери Куницы в одинокой башенке. Он прошёл через её трещины, словно остро отточенный клинок сквозь живую изнеженную плоть. Он выпрямился в полный рост у постели Эгана, и Пурга, прижимавшаяся мордой к безвольно повисшей руке, жалостливо заскулила, поднимая на явившегося некроманта чёрный мокрый взгляд.

– Проклятье, Эган… – прошептал Белькастро, опускаясь на край постели и прощупывая на шее едва различимый пульс, – только продержись ещё немного…

Но Куница почти не дышал.

На его столе, в чём и не сомневался Лис, одиноко стоял тяжёлый опустошённый кубок с несколькими каплями красного вина на самом дне. Чудо, что парень вообще смог добраться до кровати, а не свалился на пол сразу после нескольких глотков, однако это мало чего меняло – Эган был бледен, как гашёная известь. Хотя его глаза сомкнула боль, слёзы всё ещё стекали из покрасневших уголков по вискам, впитываясь в подушку… Трещинки на сухих губах заполнила кровь, проступающие на руках вены почернели. Парень был холоден, как покойник, и Орель ужаснулся этому, едва прикоснувшись к телу, а ведь годы назад на его лице не дрогнул бы и мускул: сколько таких ребят умерло от его ядов в страшных мучениях, умерло прямо на глазах с хлещущей изо рта кровавой пеной?

Некромант знал, что нужно делать. Знал, что сегодня юный Куница не лишится жизни и вернётся с опасного края на ровную дорогу пусть и непростой, но жизни. Орель, не думая ни секунды, разорвал связь между собой и бастардом, и лишь тонкая струйка дыма от сгоревшего пёрышка поднялась в застоявшийся, пропахший агонией воздух. В его руке блеснул стилет.

Первые капли крови из рассечённой почти до кости ладони Лиса совались на посиневшие губы, впитались, словно талая вода в пересушенную землю, сорвали низкий тихий стон боли. Пурга, окончательно потеряв покой, скулила и кружилась по комнате волчком. Некромант бесконечно читал сложные заклинания, жёг травы, лил эликсиры, прощупывал пульс. Он смахивал испарину с трупной кожи парня, он не обращал уже никакого внимания на то, что огненная кровь из пореза пачкала и его самого, и постель, и Эгана – к чёрту эти мелочи, когда жизнь, вдруг ставшая невыразимо ценной, висит на волоске…

Всё заканчивалось. Солнце величаво встало, опалив яркими лучами чистое безоблачное небо над укрытым снегами Севером, старый замок, ветхие дома и оживляющиеся площади, узкие улочки. Дыхание Эгана постепенно выравнивалось, и лишь скатилась по щеке последняя капля противоядия, что вернуло его, жертву всеразрушающей ненависти Кирана, к жизни.

Орель держал его за руку, наблюдал, терпеливо ждал. Прислушивался к звукам. Он понимал, что совсем скоро кто-нибудь обязательно явится, чтобы проверить, как сработал яд, но искренне надеялся, что парень очнётся раньше появления визитёра, и его надежды, кроткие и нежно лелеемые, вскоре оправдались. Лис почувствовал, как его руку сжали в ответ, поймал мутный, до смерти измотанный взгляд янтарно-карих глаз, забыл, как дышать. Всем телом замер.

– Рель?..

– Побереги силы, – тихо произнёс Белькастро, ощутив наконец, что вся калечащая, выворачивающая наизнанку боль оказалась позади. – Ты и без того едва не лишился жизни.

Пурга, услышав голос хозяина, радостно завиляла пышным хвостом, запрыгнула в постель и, лизнув Эгана в щёку, пристроилась рядом, вытягиваясь почти на всю длину кровати. Орель почувствовал, что и сам не отказался бы прилечь – силы окончательно оставили его, и голову разрывало от боли. Нехотя выпустив руку парня, он принялся перетягивать собственную кровоточащую рану, а закончив, жадно приложился к эликсиру, пытаясь прервать изнуряющие мучения. Хотя он был вынужден терпеть боль почти всю свою жизнь, привыкнуть к этой бесконечной пытке ему так и не удалось. Подобное невозможно принять как должное. Подобное будет калечить до самой смерти.

– Рель? – позвал Куница.

– Что такое?

– Прости, что так вышло. Я обещал тебе, что не буду нарываться, а ты снова спасаешь мою шкуру, – Эган был слаб, как слепой щенок, однако нашёл в себе силы, чтобы сесть в кровати, чувствуя, как от изнеможения темнеет перед глазами. – Я… я не хотел, чтобы всё так получилось. Не хотел, чтобы ты резал себя и доводил до такого состояния, чтобы срывался ради меня чёрт знает откуда и чёрт знает куда. Если можешь – прости меня. Пожалуйста…

– Бестолочь.

Больше никакие сомнения не терзали сердце Ореля. Ему было категорически плевать на все те принципы, по которым он жил долгие десятилетия, проведённые в одиночестве и перемежённые лишь бесконечными, ничего не значащими связями с мальчишками, кои приходили и уходили так же бессмысленно и бесследно, как и неприкаянные души, витающие в стенах его поместья. Подавшись вперёд, он крепко обнял бастарда, ощущая грудью его гулкое живое сердцебиение, касаясь пальцами выбившихся из короткого низкого хвостика волос. Всё это было правильно. Было так бесценно, так необходимо здесь и сейчас – на рассвете, рядом с самым нужным и важным человеком. В этот момент некромант впервые за долгие годы чувствовал себя по-настоящему счастливым, ведь Эган, безоговорочно его Эган, мягко обнимал его плечи. От парня восхитительно пахло сеном, собакой и терпким вином. Чернилами и зимними кислыми яблоками.

– Как ты смог? – прошептал Скурта. – Как у тебя получилось вернуть меня к жизни?

– Плох тот некромант, что не умеет бороться со смертью, ровно как и паршив тот изготовитель ядов, который не может составить противоядие к собственной работе.

– Так это…

– Да. Этот яд был перекуплен из моих рук, и как только я найду поставщика, в империи станет на одного покойника больше, – Орель отстранился, вновь поймал взгляд парня, однако сколько бы ни силился, не смог его понять. – Сейчас я прошу тебя лишь о прощении, Эган. Вот, прими это.

Некромант, порывшись в кармане, протянул на перетянутой ладони сверкающий, словно луна, идеальной формы камешек, отражающий мягкий утренний свет. Куница, на мгновение задумавшись, накрыл его рукой. Сжал. Почувствовал, что ткань повязки стала мокрой от сочившейся крови.

– Опускай его в кубок, прежде чем выпить вино, – гораздо тише и глуше сказал некромант, приблизившись к бледному лицу бастарда. – Если… если камень потемнеет, значит, тебя снова пытаются отравить…

– Да…

– … Когда он придёт удостовериться в том, что ты мёртв, скажи, что ничего не почувствовал в вине. Он ещё не раз рискнёт тебя убить, Эган, поэтому прошу: пожалуйста, будь осторожен. Хотя бы ради меня… Чёрт возьми, извини, я…

Белькастро больше не мог бежать от себя. Больше не мог думать, разумно всё это или нет. Он по-прежнему не знал, как бастард примет смерть собственной матери, боялся, что эта правда, это страшное признание, разведёт их по разные стороны навсегда, но будущее лишь только предстояло, а настоящее происходило здесь и сейчас. Не отпуская руки, приблизившись так, что тёплое дыхание уже можно было ощутить кожей, он почти поцеловал его, как вдруг почувствовал палец на собственных губах.

– Он уже идёт, Рель, – шепнул Куница, крепче сжав его руку и заглянув в серебро зимних глаз. – Тебе нужно бежать.

– Набирайся сил, Эган. Восстанавливайся и сразу приезжай ко мне.

– Но как я…

– Это уже моя забота. Пожалуйста, береги себя. Я буду тебя ждать.

Серебряный Лис, открыв окно, исчез всего за мгновение до того, как старая дверь распахнулась, и в ней, встретившись взглядом с живым Куницей, замер один из стражников Кирана. Не сказав ни слова, но фантастически изменившись в лице, он развернулся и спешно удалился под озлобленный рык ощерившейся Пурги, оставив парня в невозможной рассветной тишине – слабого, измотанного до предела, однако будто сияющего изнутри. Теперь он не сомневался в том, что нужен Орелю. Что впервые за долгие годы унижений, всеобщей ненависти и бесконечной борьбы за само существование он встретил того, кому абсолютно наплевать на клеймо бастарда и предрассудки.

И хотя ему казалось, что небо будет оставаться безоблачным ещё очень и очень долго, тучи предстоящих бед появились на нём уже на следующий день, когда Ирида принесла вести о втором придворном чародее Кирана Варезе.

Так на закате дня в замке Скурта появился не кто иной, как Энис Клермон, и Эгану хватило одного лишь взгляда на него, чтобы понять: Чёрный Ястреб не сделает его жизнь проще.

***

…А потом человека, подлившего яд в вино Куницы, нашли на рассвете с перерезанным от уха до уха горлом…

Три дня прошли для Эгана, словно в тумане, и почти всё это время он не вставал с кровати, часто проваливаясь в глубокий сон без сновидений. Больше ни одна живая душа не тревожила его покой, ни один любопытный стражник не заглянул в его комнату, чтобы поддеть злым словом, не заявил о себе куда-то исчезнувший Киран Варезе. Даже Ирида, так часто наносившая ему неожиданные визиты, не почтила его своим присутствием, но, надо сказать, бастард не слишком беспокоился по этому поводу, с благодарностью принимая одиночество и бесценную тишину.

Пурга чутко стерегла его сон, растягиваясь на постели белым облаком, способным ощерить алую пасть в россыпи жёлтых клыков, некромантский камень не превращался из белого в чёрный, а зимнее солнце светило необычайно ярко, бросая сияющие отсветы на тусклые стены комнаты. Куница приходил в себя не так быстро, как желал, однако и хуже ему не становилось, напротив: со временем слабость терзала всё меньше, а позднее вернулся и аппетит. Всё шло своим чередом. Орель был далеко и в то же мгновение невыразимо близко – отголоском прикосновений на коже, теплом на губах, ароматом шалфея и пихты… Будто бы и не покидал его. Будто бы белый сыч не исчезал в рассветных лучах, рассекая крыльями морозный воздух.

– Ох, Рель… – часто вздыхал парень, мечтательно прикрывая глаза и сжимая край одеяла. – Мой серебряный Рель…

Близился полдень.

В дверь не постучали. В дверь нагло вломились, заставив Пургу подскочить на кровати и с рыком оскалиться, а Эгана – схватиться за нож. В комнату, сверкая зеленью взбешенных глаз, ввалился рыжий плут, и не нужно долго думать, чтобы понять: этот неисправимый повеса затаил на внезапно исчезнувшего друга страшную обиду.

– И какого хрена ты тут развалился, княжонок? – рявкнул Меченый Гектор, сопя, как разъярённый бык. – Я который день за тобой бегаю, как ошалелый, а ты, между прочим, ни черта не тянешь на пышногрудую красотку, которая этого достойна!

– Слушай, дружище, тут такое дело… – промямлил Куница, примирительно поднимая руки и натянуто улыбаясь, – понимаешь, длинная история…

– Ну и паршивый же ты пёс, Скурта! Так бы и прибил тебя, как блоху! И что мне с тобой делать прикажешь? В ноги кидаться и скулить о том, как я скучал? Ай… Да чтоб тебя…

Настигнув Куницу всего в пару широких быстрых шагов, Гектор, выругавшись, обнял друга и снисходительно потрепал его волосы, напомнив, что всё-таки он та ещё головная боль. Успокоившаяся Пурга радостно лизнула руку Меченого, доброжелательно гавкнула, завиляла роскошным хвостом. Парень, моментально оттаяв и усмехнувшись, достал из кармана фляжку и передал её в руки бастарда, скидывая сапоги и удобнее усаживаясь рядом. Лучи полуденного солнца превращали рыжину его волос в пламя лесного пожара. Рядом с ним Скурта чувствовал, как силы наконец возвращаются.

– И как ты пробрался сюда мимо стражи? – недоумевая, спросил Куница, откупоривая фляжку и не без наслаждения вдыхая алкогольно-яблочный аромат напитка.

– Точно так же, как и умыкнул пару бутылочек этого роскошного сидра из погреба Кирана, – хохотнул Гектор. – Не задавай глупых вопросов, а лучше выпей-ка хорошенько, братец, и расскажи, что у тебя приключилось? Судя по тому, как сияет твоя морда, своего фокусника ты всё-таки встретил.

– Встретил, – с теплотой произнёс Эган и приложился к сидру, чувствуя на языке горчинку и хмель сочных, выцелованных осенним солнцем яблок. – И знаешь что, Гектор?

– Ну?

– Я действительно люблю его.

Он рассказал. Рассказал обо всём, что случилось несколько дней назад и приковало его впоследствии к постели, едва не лишив жизни. В тот вечер Киран, вопреки старым привычкам, не явился к столу, Ингрит была приятно молчалива, а Арман – приятно болтлив. Ужин подавали на редкость великолепный, от аромата растомленного в вине и травах мяса захватывало дух, и рот мгновенно наполнялся слюной; в глазах пестрило от разнообразия исходящих паром блюд. К тому же, именно в тот день Эган получил первую весточку от обосновавшейся в замке Флориана Катарины – исписанный скачущими в разные стороны буквами клочок жёлтой бумаги, в тайне от всех душ привязанный к лапке нахохлившейся птицы и отправленный сюда, на Грюнденбержские земли.

«Вдали от родных земель дни тянутся неизмеримо долго, но знай, что у меня всё хорошо, и Флориан оказался ко мне очень добр. Однажды я обязательно вернусь, и сейчас прошу лишь об одном: донеси эти слова и до Циары. Я очень скучаю».

Он не мог не выполнить просьбу любимой сестры и нашёл юную фрейлину сразу же, как прочитал записку. Та сидела у окна, укутавшись в рыжий лисий мех, и вышивала – смуглая немая красавица с нечитаемым взглядом абсолютно чёрных глаз. Её судьба была трагична: Юг оставался последним местом, где всё ещё существовало рабство, и именно в этих жарких, выжженных солнцем землях довелось родиться Циаре Тервель. Хотя первые десять лет её жизни почти ничего не омрачало, а служба её семьи у знатного господина была похожа на сказку, всё изменилось, когда добрый хозяин умер и передал всё свое наследство жестокому, как зверь, сыну-изуверу, что превратил жизнь Циары и её родителей в бесконечный кошмар. Побои, унижения, появившиеся клейма на коже – то лишь малая часть всего, что пережила девочка под крышей поместья нового господина.

Они бежали. Разумеется, Тервель не могли больше выносить всех тех страшных мучений, что обрушились на их головы настоящим проклятием, и трудно сказать, что было лучше: продолжать цепляться за жизнь в издевательствах или умереть. Циара единственная, кому позволили выжить в день, когда на телах бежавших заметили рабские метки. Её родителей выловили в трюме корабля, обезглавили и сбросили в море, а саму её, попытавшуюся сбежать в Восточную империю, перебросили на Север, прежде вырвав язык. Её ждала чёрная судьба в борделе, обслуживающем местную солдатню. Циару спас Хольгер Скурта, увидев измождённую, умирающую девочку в руках матросни в старом порту Седого моря.

Время позволило кровоточащим ранам затянуться, а воспоминаниям подёрнуться густым туманом. Служба в замке Скурта оказалась куда лучше всего, что ей удалось пережить, добродушный князь с большим сердцем и широкой душой не причинил ей никакого вреда, окружил заботой. И хотя на мрачном нелюдимом Севере было совсем иначе, нежели на жарком Юге, никогда не видевшим снега, холод белых пустырей и скорбь извечно серого неба Циаре скрасила Катарина. Поначалу внимание девочки лишь пугало её. Тервель боялась, что всё это – всего лишь шутка, всего лишь желание обмануть и причинить боль, но первое же прикосновение сухих губ Рины к её губам – и мягко, и робко, и страшно, украдкой в ночи – развеяло все сомнения, одолевавшие душу южанки.

Они были вместе совсем недолго, прежде чем Рина покинула замок.

Циара верила, что княжна вернётся, вернётся несмотря ни на что, а она будет ждать до тех пор, пока подпирающие небо горы не сотрутся в порошок.

Да, взгляд Циары был отрешённым, безжизненным и нечитаемым. Но он изменился, когда Эган вытащил из кармана записку и вложил её в маленькую смуглую ручку девушки. Развернувшись, он хотел было уйти, оставив фрейлину наедине с собой, но вдруг остановился, чувствуя, как его потянули за одежду.

Тервель прижалась мокрой от слёз щекой к его ладони и поблагодарила от всей души так, как могла – бесповоротно растаявшим взглядом.

Ужин, несколько часов стрельбы из лука на морозе, муштра обезображенного шрамами капитана стражи по имени Имран… Всё шло своим чередом, и ничто не предвещало беды.

Куница вернулся к себе лишь глубокой лунной ночью и не нашёл ничего лучше, чем выпить вина. Он попросту не заметил, что его початую бутыль кто-то подменил ещё на закате солнца. Не заметил, что она стояла в другом месте, а когда приложился к вину и понял, что таким вкус виноградной роскоши быть не может, стало уже слишком поздно. Он лишь нашёл в себе силы на то, чтобы добраться до постели и рухнуть в неё, словно срезанный железным серпом колос спелого ячменя, а потом – словно в тумане. Страшные видения, ужасающая боль, вкус крови на губах, агония последних минут жизни и ОН – явившийся в последний момент Серебряный Лис, вновь вырвавший его из холодных объятий смерти.

Его мягкие прикосновения. Его тихий вкрадчивый голос, в котором слышались отчётливо беспокойство и страх. Его безупречный аромат и ощутимый всем естеством вкус губ – не распробованный, но сводящий с ума даже мыслями о нём.

Белькастро исчез, но у Эгана не было сомнений в том, что их встреча состоится уже очень скоро, и всякий раз, когда он думал об этом, его тело горело в огне, а перед глазами плыла будоражащая муть. От одного образа Ореля, всплывающего в сознании, у бастарда поджимались пальцы ног, а по коже бежали мурашки. От одного лишь его имени во рту мучительно пересыхало.

– Ну и ну, брат, – присвистнул Гектор. – Давай в следующий раз без вот этих подробностей, идёт? От одной мысли о том, как ты чуть ли не лижешься с ним, меня начинает подташнивать, знаешь ли. Походу, умом ты из-за него и правда тронулся, но тебе не кажется всё это странным?

– То, что я тронулся из-за него умом? – поднял бровь Эган. – О, дружище, любой бы попрощался с головой!

– Я о яде, болван!

– А что яд?

Гектор посмотрел на него почти с сожалением. Хлебнув из фляжки и покачав головой, парень нахмурил огненные брови, потёр зажившее клеймо и задумался: насколько вообще нужно любить человека, чтобы не видеть дальше собственного носа? Он ошибался. Куница всё понимал. Всё видел.

– Слушай, я думал об этом, – наконец сдался бастард и горько вздохнул. – Десять лет назад мама точно так же выпила вина, но в отличие от меня к жизни не вернулась. Говорят, на Севере много некромантов. Немало среди них найдётся и тех, кто умеет изготавливать яды. Более того, Гектор, он даже не пытался скрыть того, что я едва не умер от его состава, но…

Меченый не перебивал. Слушал. Вновь поднял на самого близкого, горячо любимого друга посерьёзневший взгляд извечно лукавых зелёных глаз.

– Но я всё ещё надеюсь, что он не причастен к её смерти, а если это и так, я… Я не знаю всей правды. Это было давно. Я хочу ему верить, Гектор…

Они просидели ещё долго, и вскоре скорбь вновь покинула сердце бастарда. Казалось, с каждой минутой, проведённой рядом с другом, Кунице становилось легче, а силы наполняли тело, заставляли кровь закипать, бурлить в жилах огнём жизни и молодости. Минул солнечный полдень, пламенное светило принялось медленно опускаться к линии на западе, а когда приблизился вечер, и друзья собрались выбраться до ближайшего трактира, когда уже покинули замковый двор, выйдя к площади с поспешно собирающимися лавочниками – услышали оживлённый гомон.

– Это что ещё за дрянь? – фыркнул Меченый. – Убили кого-то или ворёнка за шиворот цапнули?

– Не ворчи, – отмахнулся Куница. – Пошли-ка, посмотрим, что за ворят там убивают.

Когда же они пробились сквозь оживлённую толпу стражников, последних покупателей, зевак, раскрасневшихся на морозе детишек и ветхих стариков, Эган не поверил собственным глазам и замер на месте, не в силах пошевелиться. Гектор, ошеломлённый не меньше, чем друг, пришёл в себя гораздо раньше и, не скрывая восторга, перехватил лишённого всадника жеребца под уздцы, прикоснулся к породистому носу, провёл рукой по вздрогнувшей шее. Животное было безупречно. Безупречно настолько, что казалось сказкой, ожившей среди серой пустеющей площади в снегу.

Караковый, лоснящийся шёлком, изумительно сложенный жеребец был самым красивым из всех коней, что доводилось видеть Мечерному Картёжнику. Высокий в стройных ногах, с угольным хвостом до бабок, с такой же угольной вычесанной гривой, лежащей на крепкой шее роскошным полотном, он плясал на месте, как морское чудовище, и, казалось, в своей пляске почти не касался заснеженной земли аккуратными копытами. Богатая сбруя горела серебром. Кроваво-красный вальтрап* лежал под великолепным седлом из чёрной кожи, где и нашлась короткая записка. Гектор не церемонился. Он без раздумий развернул бумагу, прошёлся по тексту и, усмехнувшись, протянул записку Эгану:

– Кажется, твой хвалёный возлюбленный смыслит в том, как красть мужские сердца.

А бастард едва чувств не лишился, прочитав всего пару слов. Слов, заставивших его сердце бешено застучать в груди.

«Мараг* привезёт тебя в поместье, едва ты пожелаешь этого. Я не могу назвать цены, способной искупить всю боль, что я причинил тебе в ту ночь, поэтому прошу, Эган, не откажись от моего подарка.