Текст книги "Вальс на костях (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Я показал тебе всё, что мог, дорогой друг, – мягко произнёс Асельф, заправляя за ухо случайно выбившуюся прядь волос. – Количественно силы почти равны, но наши бесценные искусники решили немного схитрить и успели присвоить себе немало неприкаянных душ. Конечно, ты можешь поднять северян под истлевшее знамя смерти и отправить их на бой. Мэтр Вулф, языкастый Энис, Аделард, Орель, Казимир… силы найдутся. Но честно ли это, Илар? Подумай над тем, чтобы выйти один на один. Как в старые добрые времена. У верховного Драугра есть сотни душ. Голова Короля-Некроманта, которая подпитывала тебя десятилетиями, мало в чём уступает горстке новопреставленных. Выбор лишь за тобой.

В ту ночь Илар больше не смог уснуть.

В ту ночь он принял окончательное решение.

Час пробил. Вихт, видя решимость, поблёскивающую в единственном глазу Бальхаунда, усмехнулся и на стол всё же прыгнул, ногой сметая с его поверхности блюда и подбрасывая в руке посох. От грохота серебра зазвенело в ушах. Кое-кто пропустил смешок. Заклинателю достаточно было одного кивка Илара, чтобы понять всё то, что он хотел сказать. Он слышал все мысли, что бились в черепной коробке старого некроманта, поднявшегося в кресле, щелкнувшего пальцами и принявшего в руки голову Короля-Нероманта – древний череп, утяжелённый короной и золотом. Кантарелла, подскочив на месте, громко ахнула. Бальхаунд, бросив на ведьму лишь один короткий взгляд, заставил её сесть на прежнее место.

– Мои бесценные друзья! – громко произнёс Вихт, стукнув посохом о стол. – Безликий закончил своё дело, и теперь Драугры угодили в наши сети. Вдохните поглубже, милсдари и милсдарыни, наберите в грудь пьянящего воздуха будущего триумфа и приготовьтесь же увидеть бой лучших некромантов могущественного Севера и таинственного Запада! Час истины настал! Серые равнины – ждут! И хотя мне глубоко наплевать на все ваши детские ссоры, я, так и быть, окажу вам по доброте душевной небольшую услугу. Постарайтесь сдержать сей чудный ужин в желудке. Будет немного трясти.

Вихт, выкрикнув заклинание, ударил посохом в последний раз, и стены замка дрогнули, будто приняв многотонный таран. Потолки, казалось, готовы были вот-вот обвалиться. Все свечи и камины погасли в одно мгновение, прежде взорвавшись пламенем, а волки, вскочив на лапы, дружно и отчаянно взвыли, задирая головы вверх.

А потом чёрное каменное изваяние, подпиравшее тощими башнями небо, поглотила невозможная, абсолютная и мёртвая тишина.

Некроманты, распахнув глаза, схватили губами колючий морозный воздух Серых Равнин.

***

Орель почувствовал, как во рту горит едкий и сырой вкус крови, жирно сочащейся из укушенной щеки. Почувствовал он также и то, что его тело в мгновение ока сковал невыносимый, царапающий, безжалостный холод занесённых снегами Равнин, раскинувшихся так, что невозможно охватить взглядом даже с высоты птичьего полёта. А ещё он услышал. И стоны, ругань, хрипы и ахи вышвырнутых на древний погост некромантов превращались в монотонный скулёж, прерываемый лишь желчными смешками Вихта, разъезжающего верхом на Оробасе между рухнувшими в снег колдунами.

– Господа, всё веселье проспите, – ехидно усмехнулся Заклинатель Духов, на мгновение остановившись перед поднимающимся Орелем и Энисом, застрявшим в сугробе. – Сейчас начнётся!

Энис фыркнул, выплюнул набившийся в рот и начавший таять снег. Зацепившись рукой за вымерзший край чёрного надгробного камня, он кое-как выбрался на поверхность и, якобы случайно зацепив Ореля плечом, удалился в сторону собирающихся в одном месте некромантов. Белькастро, лишь подняв бровь, решил сдержаться. «Не сегодня, – пообещал он себе с холодной решимостью. – Не сегодня, Ястреб. Но будь уверен: день, когда ты начнёшь захлёбываться собственной кровью и собирать вываливающиеся из брюха кишки, гораздо ближе, чем ты думаешь…»

Орель не чувствовал страха. Сплюнув на снег всё ещё наполнявшую рот кровь и подтянув перчатки, он шёл совершенно спокойно и не теряя уверенности в том, что во что бы то ни стало вернётся, пережив эту судьбоносную для мира некромантов бойню. После ночи с Эганом, выбившей из тела душу, после долгих часов пожирающего всё естество пожара, что вылизывал белые кости дочерна, он пообещал ему больше не исчезать. И хотя когда-то Белькастро клялся Ригану в вечной любви, хотя лежал послушным псом в его ногах, чтобы после и нарушить ту самую клятву, и предать, он знал: теперь всё совсем иначе, и вогнать нож в спину Эгана он не сможет даже под угрозой смерти. Бесшабашный мальчишка, бастард с храбрым сердцем и дурной головой, заставил его снова почувствовать себя живым и глотнуть свежего воздуха, пьянящего сильнее, чем креплёное вино.

Куница отдал ему всего себя.

И Лис не собирался отказываться от этого и оставаться прежним бездушным королём зимы.

Вцепившийся в волчью шерсть Вихт, подогнав Оробаса и свистнув Кобальту, всё ещё носился по погосту, как сумасшедший. Он делал это не просто так: перемахивая через древние могилы, Заклинатель Духов шептал, словно обезумевший, и его слова, шуршащие на морозе высохшими стеблями пожухлого камыша, превращались в монотонный приглушённый шелест. Оробас, везя на себе хозяина, ловил чёрным блестящим носом запахи и фырчал. Кобальт, щеря тёмно-алую пасть, ронял горячую вязкую слюну на снег и утробно рычал. Если бы хоть кто-то стал вглядываться в ночь внимательнее, он бы наверняка заметил, как в застекленевшем воздухе дрожат очертания плывущих над Серыми Равнинами неприкаянных душ. Если бы хоть кто-то мог слышать так же остро, как волк, взращённый на тёплом мясе и обжигающей язык крови, он бы уже различил во всём поднявшемся гвалте, как под землёй, в глубинах скрытого безупречной иллюзией склепа, начинают шептаться Драугры.

Вскоре Оробас пошёл медленнее. Облетев вихрем весь погост, он привёз своего хозяина к Илару, что сжимал в одной руке тяжёлый массивный посох, а в другой – покрытую красным бархатом голову Короля-Некроманта. Рядом, сложив на груди руки и поджав в жёсткую полоску и без того тонкие губы, стояла Кантарелла и зло щурила чёрные глаза. Чуть поодаль тихо переговаривалась чета Кассиндеров.

– Что это было? – прохрипел Илар, опираясь на посох. Он был бледнее обычного, однако Заклинатель знал: сил у старика ничуть не поубавилось.

– О, мой любопытный дружок, в простонародье это называют телепортацией! – звонко рассмеялся Вихт, удобнее усаживаясь верхом на волке.

– Если ты ещё хоть раз съехидничаешь, я дам тебе крепкую затрещину.

– Я прямо весь дрожу, – гораздо спокойнее улыбнулся тысячелетний и, тронув меховые бока волка, подошёл к Илару вплотную. – А если серьёзно, то я просто вернул на место то, что им не причиталось, мэтр Бальхаунд. Я никогда не щеголял скромностью, но все души Севера принадлежат мне. Кому-то заимствовать их дозволено. Кому-то. Не им.

Вихт, как могло показаться, на долю мгновения затосковал. Что-то совершенно ему не свойственное, что-то человеческое вспыхнуло в светлых усталых глазах, обычно выряженных в мишуру ехидства, но он, окинув взглядом выстроившихся полукругом некромантов, действительно показался иным. Ненадолго. Вырвавшись из мимолётного транса, он, дёрнув плечами, выехал верхом на Оробасе перед собравшимися и вновь стал прежним. Невыносимым, едким. Нарочито весёлым. От щелчка его пальцев, тонких и затянутых в кожу перчаток, в воздухе что-то взорвалось, и прямо за его спиной вдруг появился доселе скрытый иллюзией чёрный, обросший колючим инеем склеп. Его неподъёмная дверь с гулким каменным скрежетом прохрипела, раздирая заиндевелую землю, не до конца раскрылась, замерла. В образовавшейся полоске приглушённого зеленоватого света стали видны горящие, словно пламя свечи, глаза Драугров, медленно выползающих под ночное морозное небо.

– О, приветствую, господа! – обернувшись через плечо, Вихт поторопил некромантов, поражая присутствующих безупречным западным произношением. – Видите ли, у нас здесь намечается грандиозный бой! Артагнан, проходи, пожалуйста, знакомься, это Илар, господарь Перекрёстков Севера, Илар – Артагнан, хозяин Западных курганов и предводитель Драугров. Чем быстрее все соберутся, тем быстрее вы начнёте друг друга убивать, так что пошевеливайтесь. Ваши игры слишком уж затянулись.

И Асельф ничуть не шутил. Стоило ему отдать приказ высоким и чистым голосом, как Драугры выползли из норы и принялись выстраиваться в огромный ровный круг, чередуясь с северянами*. Роковые битвы, от исхода которых зависели судьбы сотен людей с большой буквы, проводились по этим древним, как сам мир, обычаям ещё тогда, когда Вихт был совсем мальчиком, а Оробас и Кобальт – слабыми волчатами. Это уходило своими истоками в вечность. Это было истинным судом Богов под бесконечно старым небом. Испытание поединком*.

Заклинатель ударил посохом, и вокруг некромантов Севера и Запада, вставших через одного, огромным полупрозрачным кольцом до самого неба выросла непробиваемая стена. Самые молодые из колдунов, не выдержав, начали стонать и прижимать ко ртам руки, чтобы не закричать. Орель же, заняв место между громадными, как быки, Драуграми, лишь почувствовал, как неприятно закружилась голова.

Илар и Артагнан вышли на центр новоявленной арены.

– Я уравнял ваши силы, вернув украденные Драуграми души на своё место, – произнёс Вихт, бережно приняв в руки коронованную голову Короля-Некроманта. – Пусть честный бой решит, кому владеть этим артефактом. Проигравшим считается тот, кто из вас умрёт первым. Приступайте.

***

От первой волны чёрного пламени, с диким воем взорвавшего землю, растопившего снег в мгновение ока и превратившего мёрзлую почву в пепел, наколдованные Вихтом стены дрогнули. Илар, приняв на себя весь тот чудовищный удар и перенаправив его вверх, заставил затрепетать само небо.

Некроманты сошлись в бою, словно безумные.

Пламя ревело.

В свои четыре сотни лет Бальхаунд не уступал в скорости юноше, а один подслеповатый глаз заменял некроманту оба. Его голос, монотонный и сиплый на собраниях, выкрикивал заклинания громко и чисто; его тело, извечно скрипящее, как старые несмазанные петли, безупречно слушалось и держало магию за хвост, управляя ей так же ловко, как опытный всадник управлял послушной выученной лошадью. От взрывов закладывало уши. Огонь, вспыхивая, отбрасывал страшные тени на застывших некромантов, и они почти ни в чём друг другу не уступали. Почти.

Артагнан был моложе и быстрее. Илар – старше и выносливее. Они кружили по арене, как два волка, раз за разом пытались разодрать друг другу глотки, сходились, били, отлетали, снова кидались друг на друга, проливали на выжженную землю кровь. За промчавшиеся, словно одно мгновение, несколько минут они успели превратиться в два покрытых слоем пепла куска мяса. Они оба понимали, что не выдержат долго. Они били так, чтобы соперник уже не встал.

От удара воющего в ночи пламени Илара отшвырнуло к краю арены – прямо в ноги к Энису Клермону. Кое-где уже лежали мёртвые – задетые смертоносными заклинаниями некроманты, обречённые самой Судьбой на смерть в тот же момент, как ступили на земли Серых Равнин. Бальхаунд, отплевавшись кровью, сдаваться не собирался и попробовал встать на ноги. Первая же попытка подсказала ему, что не меньше четырёх рёбер в его теле сломано, внутренние органы – повреждены, а ключица вдавлена в плоть, однако он не мог склонить голову. Он слишком сильно ценил свободу Севера и многовековое величие некромантов, рождавшихся в краю снегов.

Он не успел встать. Нашёл на это силы, но не время. Когда он смог оттолкнуться от обугленной земли рукой, Артагнан уже стоял над ним и раскалял напряжённые до отказа пальцы, чтобы закончить начатое в один удар. Вихт, прикрыв глаза, раздосадовано покачал головой и тихо выругался. Аделард Кассиндер, адепт и преемник Бальхаунда, не поменялся в лице, но ощутил, как земля уходит у него из-под ног.

Никто и не предполагал, что всё закончится именно так.

Что Илар обведёт Артагнана вокруг пальца.

– Давай… – прохрипел он, чувствуя, как горло и грудь заливает льющаяся изо рта кровь. – Добей меня и забери то, что теперь по праву принадлежит тебе. Но прежде, чем ты заберёшь голову, ты должен знать… должен…

Илар хрипло, жутко, утробно закашлял, и яркая, обжигающая рот кровь стала пузыриться на губах. Сломанное ребро медленно рвало лёгкое. Артагнан чуть склонился.

– Должен знать что? – спросил он, настороженно прислушиваясь к хрипоте умирающего Бальхаунда.

– Голова Короля-Некроманта… служила северянам много лет… – почти шептал, прикрывая единственный глаз, Илар, и Вихт сжал артефакт крепче. – Она могущественна… могущественна настолько, что даровала мне четыреста лет жизни, но… но помни, Артагнан… Чёрта с два такой наивный щенок, как ты, получит реликвию!

Хлопок раздался в повисшей тишине так неожиданно, что дёрнулся даже Заклинатель, а волки, вскочив на ноги, ощерили чёрно-алые пасти.

Голова Артагнана лопнула, забрызгав землю мозгами и осколками черепа, как переспелый фрукт.

Магическая стена арены моментально растаяла, словно весенний лёд, и Кантарелла Бальхаунд фон Блант, растеряв всю былую непоколебимость, вскрикнула и бросилась к умирающему Илару. Следом с места сорвался Аделард. Вихт бережно нёс голову, снимая с неё расшитый золотом бархат.

Никто не слышал последних слов Бальхаунда. Кантарелла кричала и выламывала руки, страшно ругалась на Заклинателя, умоляла его исцелить супруга. Заклинатель, хмуря брови, пытался объяснить, что это невозможно, но его не слышали. Опустившийся на колени Аделард держал руку наставника и ловил его хрипы, но, осознав, что это конец, лишь едва слышно прошептал несколько слов, и больше Илар не пошевелился.

Равнины накрыла тишина. Драугры, подняв обезглавленное тело и завернув его в саван, молча покидали поле боя.

Отныне коронованный череп Короля-Некроманта принадлежал Аделарду Кассиндеру, и Орель понимал, что будет следующим его владельцем. Уходя с Серых Равнин, он задержался лишь на несколько мгновений, когда заметил впереди себя знакомую до боли тень. Тень Эниса.

Он окликнул его и заставил остановиться.

Он вынудил его повернуться лицом к себе и заглянуть в глаза.

Белькастро не шутил ни секунды.

– Если ты прикоснёшься к Эгану, я убью тебя собственными руками и скормлю княжеским псам, – твёрдо отчеканил Орель, не сводя с Клермона холодного взгляда. – Не вздумай даже смотреть в его сторону, Энис. Не пытайся блефовать. Ты прекрасно знаешь, что проиграешь мне даже в бою по собственным правилам.

Комментарий к Глава двадцать первая: «Король-Некромант»

* – В эпиграфе строки из песни «Волки». Чёрный кузнец.

*Волчья яма – смертельная ловушка для дикой живности, она же «звериная яма». Представляет собой замаскированное сверху углубление в земле. На дно такой ямы забивают колья, попадая на которые зверь мучительно умирает.

* – сцена боя северян и Драугров вдохновлена битвой пса Бэка и Шпица в большом кругу собак из повести Джека Лондона «Зов предков».

* – между Артагнаном и Иларом разворачивается испытание поединком. Иначе говоря, такие вещи носят название «божественные ордалии». В средневековье (причём не только западноевропейское) такие испытания часто устраивали для выяснения отношений и поиска правды. Так победивший в бою «испытуемый» всегда оставался прав, ибо его руку направлял сам Бог. Показателен пример с бросанием женщин в реку – утонувшая считалась невинной.

Существовало и испытание огнём: человек, вытащивший раскалённое железо голыми руками, не мог быть виновным в преступлении, если его кожа оставалась неповреждённой.

========== Глава двадцать вторая: «Острые когти Чёрного Ястреба» ==========

«Здесь стены магией пропитаны и болью,

Здесь судьбы мира, словно шахматы в игре,

Здесь не гнушаются победой малой кровью,

В особенности кровью не своей…»*

Несмотря на поздний час, когда ночь безжалостно выдирает глаза чернотой и оглушает безоговорочным безмолвием, Эган не спал.

Эган не спал и, потирая шею, смотрел в сожранный полуночным мраком потолок, чувствуя, как на губах играет улыбка. Он не мог сдержать её всякий раз, когда, прикасаясь к собственной коже, ощущал лёгкую, оттеночную боль пережитого несколько дней назад безумия, а это значило, что ночь в поместье Белькастро не очередной сон, а сладкая, разливающаяся патокой на языке истина, отзывающаяся мурашками по телу и пляшущими в глазах точками яркого света.

Пурга протяжно зевнула, обнажая страшную клыкастую пасть, способную почти играючи порвать старого секача*. Собака, дёрнув ушами, беспокойно принюхалась к застоявшемуся воздуху, но, не различив в нём ничего тревожного, вновь растянулась на кровати в хозяйских ногах. Прикрыв глаза-угольки, чёрные и блестящие, влажные, она вновь провалилась в чуткую дрёму, и от её тяжелого дыхания меховое раздувающееся брюхо плавно двигалось вверх-вниз. Не пройдёт и нескольких недель, как у Пурги появится целая свора тявкающих, нелепых, толстых щенят на слабых лапках, и эти лохматые чертенята, чуть набравшись сил, будут сводить с ума весь замок, носясь по его коридорам с воем и визгом. Представив недовольное лицо Ингрит, Куница криво усмехнулся. Интересно, а когда и она разживётся слабым, скулящим, беззащитным щенком? Что сделает с ним Киран, если заветный кобель окажется сукой или, того хуже, нагулянной дворняжкой?

Он не так чтобы хотел в действительности это знать.

Казалось, всё медленно вставало на свои места. Катарина всё так же передавала Эгану и Циаре короткие, спешно написанные и отправленные на страх и риск письма, в которых сообщала о том, что Флориан никому не даёт её в обиду и при этом сам не прикасается к ней даже пальцем. Сообщала, что вдали от дома её сердце гложет тоска и боль, но она верит, что однажды ей удастся покинуть чужие стены и вернуться, чтобы вдохнуть морозный воздух Грюнденбержских лесов и увидеть холодное бледное солнце, плавно качающееся на шпилях родового замка. В последнее время даже Киран был спокоен и гораздо больше уделял внимание будущему наследнику княжеского престола, нежели двору и последним из рода Скурта, а Ирида Блайс почти не появлялась при регенте и редко отходила от Ингрит, не без причин опасаясь за её состояние. Энис же, пару дней назад вернувшийся откуда-то бледным и потерянным, как призрак, лишь лениво бродил по коридорам, создавая паршивую видимость службы княжеской чете…

Всё действительно возвращалось на круги своя. Меченый Гектор снова шлялся по трактирам и ломал ноги, носясь за пышногрудыми девками. Арман, будучи натурой куда более изысканной, не вылезал из дорогих борделей, и пышногрудые девки ломали ноги уже за ним, стараясь выгрести из кошеля княжича побольше золота. Воришек и насильников вешали на рассвете всё так же добротно, живущие на отшибах ведьмы бросали богатеньким соседкам чертополох, собаки выли, лошади ржали, дети расшибали коленки, старики – хватались за спины. Солнце вставало и заходило, ветер раскачивал петушки-флюгеры, метель била ночами в окна, а по утрам на снегу темнели глубокие следы припозднившихся гуляк. Эган дышал вновь устоявшейся рутиной, с упоением набирал полную грудь пропахшего обыденностью воздуха, искренне радовался тому, что на его теле не прибавлялось синяков, и даже бегать за Релем, его Релем, отныне не приходилось. Тот, обращаясь в белого сыча, появлялся ночами сам и единственное, о чём жалел некромант, так это о том, что Энис всё никак не попадался под горячую руку.

Попробовав кровь единожды, никогда не забудешь её вкуса.

С головой утонувший в Белькастро, Эган вкус крови – расплавленный на языке металл – всё же забыл.

Ненадолго.

Он только начал проваливаться в тёплую, обволакивающую духотой приторную дрёму, как в комнату настойчиво постучали сильной уверенной рукой. От стука, резкого, глухо гремящего в самой голове, обшарпанная дверь задрожала на старых петлях; древесная труха – сточенные прожорливыми короедами доски – посыпалась пылью на холодный пол. Пурга мгновенно вскочила на ноги, заливаясь лаем, а Эган, ещё даже не проснувшись, схватился за спрятанный под подушкой кинжал. Сердце звенело под рубашкой. Оно колотилось в бешеном темпе и гремело набатом в самой голове.

– Кто здесь? – прохрипел он, сжимая рукоять так, что побелели пальцы.

Дверь протяжно скрипнула, медленно открылась, и в образовавшемся проёме показалось обезображенное шрамами лицо огромного, черноволосого, меднокожего мужчины:

– Прекрати размахивать своей зубочисткой и пошевеливайся, – послышался низкий знакомый голос, а Скурта опешил и неверяще потёр глаза. Поймав взгляд старого вояки, он почувствовал, как по спине пробежал холодок.

– Мэтр Имран? Вы?

– Меня трудно с кем-то спутать, знаешь ли, – недовольно проворчал капитан стражи, потирая место, где некогда было правое ухо. – Так что закрой рот и влезай в свои портки. Пойдёшь за мной.

– Но…

– Молча.

Эган собирался спешно. Среди разбросанного по комнате хлама он удивительно быстро нашёл тёплый кафтан, подбитый дешёвым мехом, стёганые перчатки из телячьей кожи и простецкий тяжёлый плащ, пропитавшийся соломенной пылью. На то, чтобы одеться, у него ушло совсем немного времени, и даже Пурга успела успокоиться и снова растянуться на кровати, широко зевнув и опустив огромную белую голову на лохматые лапы. Замерший в дверях Имран молча наблюдал за сборами хольгеровского бастарда. Знал ли уже в тот момент прожжённый, изуродованный битвами воин о том, как закончится эта длинная история безродного двадцатилетнего мальчишки? Наверняка. Знал ли он, чья кровь начнёт литься скоро по ступеням замка, упирающегося острыми башнями в зимнее холодное небо? Знал. Но Эган оставался всё тем же юнцом с ветром в голове и не думал о грядущем. Да и нужно ли?..

Он просто ловил момент.

Передвигаясь в абсолютной тишине и почти беспробудном мраке, Эган, чётко следуя приказу капитана стражи, и в самом деле молчал. Он быстро следовал за его громадной фигурой, бесшумно вышагивая по каменным коридорам, и чувствовал, как от волнения его начинает тошнить. Это было почти смешно: на арену бастард выходил с твёрдой решимостью, с бесшабашной храбростью он кидался против Кирана, заранее зная печальный для себя исход, но сейчас беспокойство сводило его с ума. Куница ощущал, что близится что-то важное. Что-то такое, что изменит его жизнь.

В кои-то веки ощущения не обманули его.

– Но зачем нам сюда, мэтр? – прошептал Эган, не выдержав, когда рука капитана стражи прогремела по двери, ведущей в комнату Циары Тервель – немой фрейлины Ингрит.

– Катарина стоит у ворот замка и хочет попрощаться, – ответил тихо и беззлобно Имран, но не Эгану, а растрёпанной и сонной Циаре, вышедшей из комнаты в одной ночной рубашке. – Собирайся, девочка. Собирайся быстро – лошади готовы тронуть на Юг.

***

Когда они втроём вышли из холодных стен погружённого в чёрную ночь замка, Катарина держала пару беспокойных лошадей под уздцы и смотрела на то, как тяжёлые тучи несутся по небу, то открывая серебряный глаз зимней луны, то пряча его от чужих взглядов. Было что-то необъяснимое в её безмолвии и неподвижности. Казалось, она впервые за долгое время чувствовала покой и умиротворение, но в тот же самый миг её плечи, её спина были скованы напряжением, страхом. Боги, ведь ей совсем недавно исполнилось только шестнадцать лет, а она, сущим чудом сбежав от новоявленного мужа, уже готовилась к тому, чтобы отправиться в совершенно неизвестный ей край. Впрочем…

…Сама Судьба, изменчивая госпожа с таинственной улыбкой, протянула ей руку. В день свадьбы Эган подарил Рине кинжал, от которого должен был погибнуть сам, и она, несмотря на всю доброту Флориана, помнила об оружии, познавшем вкус крови, однако всё сложилось иначе. Совсем иначе.

Флориан действительно любил её. Он хорошо помнил дни своей власти, триумфа и могущества, когда мог играючи брать города и крепости, помнил лязг мечей и хруст раздробленной кости, но, поднимая глаза на отражение в зеркале, видел совсем иное. Каждый раз на воина, пережившего не одну битву, смотрел лысеющий старик, на голове которого появились первые старческие пятна; в глазу мутнело бельмо, доспехи больше не налезали на дряблое растолстевшее тело, он сильно хромал и дурно слышал и… И он понимал, что не может. Не может взять девочку за руку, довести до кровати и пристроиться у неё между ног, чувствуя, как та дрожит от отвращения и страха, не мог заставить её родить ребёнка – плод не любви, но эгоистичной прихоти, не мог запятнать её честь. Он был слишком благороден.

В одну чистую лунную ночь он позвал Катарину к себе. Попросил присесть и выпить с ним вина. Рассказать о доме. О себе. Что-то подсказывало Рине: ей не стоит бояться быть честной и открытой перед старым князем. Потягивая роскошный напиток из искусно украшенного кубка, без страха посматривая на мужчину, сменившего дорогие ткани на потрёпанные временем серые одежды, она рассказала ему много – даже больше, чем хотела или было нужно, но Флориан не перебивал её и молча слушал до тех пор, пока она не сказала последнее слово. Он улыбался. Казалось, даже его подслеповатые глаза стали влажными. Бесс понимал всё ещё тогда, когда Катарина лишь подошла к двери, ведущей в его комнату, а теперь в его душе не осталось ни капли сомнений. Всё было правильно. Всё было именно так и никак иначе.

Поднявшись, он подошёл к ней совсем близко и взял за руку. Погладил по голове, осторожно касаясь тёмных густых волос, собранных в растрепавшуюся косу, и поцеловал в лоб – точно так же, как целовал шестнадцать своих дочерей и ни одну из жён, а потом сказал брать всё, что нужно, и уезжать. Уезжать тихо, осторожно, но туда, куда зовёт сердце. Он извинялся. Рина плакала.

Когда она уехала достаточно далеко от замка рода Бесс, служанка, приносившая обычно лекарства старому князю с первыми проблесками утренней зари, разбудила всех пронзительным, леденящим душу криком. Флориан лежал на кровати с перерезанными вдоль венами – от локтевого сгиба до самых запястий. Глубоко, по две чернеющие свернувшейся кровью полосы на каждой руке. Он сжимал в потемневших пальцах кинжал, когда-то подаренный Катарине в день свадьбы, и улыбался – если бы не лужа крови, растёкшаяся под ним, можно было бы подумать, что Бесс спит, и снятся ему его лучшие победы.

Теперь Катарина стояла у замка, в котором выросла. Напряжённая, слишком быстро повзрослевшая, отказавшаяся от всего.

Почти от всего.

Услышав приближающиеся, скрипящие по снегу сапоги, она не сдержала восторженного вздоха, а потом… расплакалась. Как только Имран перехватил её лошадей, она бросилась на шею брата и Циары, она обнимала их и рыдала так, как не рыдала, покинув замок Скурта. Рина вжималась в грудь Куницы и что-то много-много говорила; расцеловав его в щёки, она бросилась в ноги к Циаре Тервель, а та опустилась рядом, прижимая её к себе, обнимая, закрывая руками от всего мира. И хотя она не могла говорить, хотя не имела возможности даже шепнуть пару слов, немая служанка прикасалась мокрыми и солёными от слёз губами к виску княжны, и это было куда важнее всех слов, что можно было сказать.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось ещё, однако Имран тихо откашлялся и подвёл готовых к долгому путешествию лошадей. Катарина, выплакав всё, что держала в себе так долго, лишь тихо всхлипывала и обнимала мягко улыбающуюся Тервель. Эган молчал. Эган ловил последние моменты рядом с сестрой и наблюдал за тем, как она идёт вслед за собственным счастьем – несмотря ни на что, не взирая ни на какие трудности – и восхищался. Понимал, что готов пойти ради Реля на такое же безумие, не думая ни секунды. Рина любила Циару, но он любил Ореля не меньше. И, зная это, стоило жить дальше. Идти только вперёд.

Навстречу неизвестности.

– Я буду скучать, Эган, – улыбнулась Катарина и запрыгнула в седло, забирая у Имрана поводья. – Старайся перехватывать мои письма раньше прихвостней Кирана и будь ты трижды проклят, если не ответишь хотя бы на одно!

– Как я смею? – тихо рассмеялся бастард. – Будь осторожна и береги Циару. Однажды ещё увидимся.

– Непременно, брат. Непременно.

Стоя рядом с молчаливым Имраном, сдиравшим с него шкуру так много лет, глядя на то, как лошади сначала пошли шагом, а потом рванули рысью по глубокому снегу, быстро удаляясь, он понял, что больше никогда не увидит сестру, несмотря на обещания и надежды. Понял, не зная, как, не зная, откуда, что ей действительно удастся добраться с Циарой до Юга и прожить там шесть лет, терпя и боль, и холод, и лишения, но… оставаясь счастливой до последней минуты своего существования. Он не мог предчувствовать наверняка, но что-то тихо подсказывало ему, что в двадцать два года Рина умрёт от холеры, а Циару болезнь унесёт несколькими днями позже, и те дни будут самыми страшными в жизни немой девушки, а пока… перед ними открывалась длинная дорога. К чёрту её финал. К чёрту её черноту. Они не знали ни о чём.

И это было правильно.

Когда Эган и Имран развернулись и в абсолютном молчании пошли в сторону замка, намереваясь проспать оставшееся до утра время, из северной башни послышались крики. В окнах по всей каменной громаде одним за другим загорались яркие, дрожащие во мраке огни, дремавшая в обнимку с алебардами стража вдруг встрепенулась и оживилась. Что-то определённо происходило. Что-то, что подводило черту всей той истории, начавшейся с княжеской охоты и первой ночи, проведённой в поместье некроманта Ореля Белькастро.

Куница и старый пёс поспешили в башню, расталкивая зазевавшихся воинов, а уже на рассвете Ингрит Скурта родила семимесячного сына по имени Корриган Варезе – наследника Кирана и нового претендента на княжеский престол. Арману Скурте, семнадцатилетнему юноше, власть причиталась менее чем через год – в день восемнадцатилетия. У регента же были иные планы… В честь рождения сына Киран устраивал большой турнир, выставляя от своего дома именно Армана, и Энис, опьянённый сулимым золотом Чёрный Ястреб, уже готовился выйти на арену в числе соперников княжича.

Интриги Варезе обретали жизнь.

Род Скурта неумолимо угасал.

***

Морозный ветер лениво трепал вывешенные штандарты. Вороны, рассевшиеся на заснеженных крышах, хрипло кричали и переминались с лапы на лапу, топорща угольные перья.

Воины уже стояли ровным рядом, опустив к земле копья, и зрители поймали тишину в последний раз перед громкоголосым безумием. Герольд, выряженный чёрт знает во что, выскочил на арену разодетым пугалом и взвизгнул режущим слух фальцетом, от которого поморщился даже невозмутимый регент:

– Благородные господа и дамы, двадцать девятый турнир от имени достопочтенного Кирана Варезе объявляется открытым! Путь бравым воинам сопутствует лишь удача, и сражение определит лучшего из лучших!