Текст книги "Вальс на костях (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

========== Глава первая: «Княжеская охота» ==========

«Льется песни печальный мотив,

Ничего, что слова непонятны —

Эта песня о долгом пути

И о мире, таком необъятном.

Пусть ведет нас звезда в даль по этой дороге!

И не скоро конец, да и будет ли он?

И достанет сомнений, забот и тревоги,

Путь ведет в бесконечность по Кругу Времен…»*

Огромная собака, чистокровная белая сука с блестящими антрацитовыми глазами и россыпью серых пятен на мокром розовом носу, пронеслась по снегу, как гигантский вервольф* в полнолуние, хотя небо оставалось безнадежно черным; Пурга понюхала незнакомый воздух и жалобно заскулила, возвращаясь к хозяину. Она лизала его руки шершавым теплым языком, подпрыгивала, беспокойно виляла пышным хвостом, приседала на задние лапы и решительно не успокаивалась. Эган вымученно улыбнулся и потрепал ее по большой голове:

– Хорошая девочка. Посмотри еще раз, Пурга. Ищи!

Собака рванула вперед, поднимая скрипящие ворохи в колючий морозный воздух. Эган потер руки в безуспешной попытке согреться, подышал на окоченевшие пальцы и медленно поплелся следом, уже почти не ощущая собственного тела.

В сапоги парня снова набился снег, и он уже не останавливался, чтобы вытряхнуть его. На бровях, ресницах, на темном меху его до смешного тоненького плаща осел серебристый иней, а обветренные щеки заалели на морозе, как лесной пожар. Пальцы на руках и ногах уже давно потеряли чувствительность, ровно как и посиневшими губами он шевелил с большим трудом, пытаясь подбодрить собаку, преданно оставшуюся с ним даже после того, как он понял: за двадцать лет собственной жизни ему не удалось узнать лес целиком, до последней хвоинки и рухнувшего дерева. Теперь он окончательно заблудился. Порыв вьюжного, пронизывающего до костей ветра ударил в спину бастарда и почти повалил наземь. Он все чище и яснее понимал, что шансы выбраться из грюнденбержского леса становятся призрачнее с каждой минутой. Понимал и все равно шел вперед, почти ничего не видя за стеной звенящей вьюги, что ревела между кронами деревьев и неслась по небу призрачной свитой. Нет, Эган слишком многое успел пережить, чтобы так просто проиграть в бою с зимней стихией. Он был таким же сильным, как его погибший отец.

Ранним утром, когда солнце только-только заалело на востоке и бросило на свежий пушистый снег свой огненный отблеск, из родового замка Скурта с ревом, лаем, грохоча амуницией, выехала целая свора охотников, соблазненных новыми следами на белом полотнище и вооруженных тяжелыми луками, остро отточенными кинжалами. Во главе конных с привычно хмурым лицом мчался мрачный регент Киран Варезе, прожигая горизонт холодными безжизненными глазами. Рядом, счастливо улыбаясь, нёсся беззаботный шестнадцатилетний Арман Скурта, молодой княжич, ни капли не похожий на собственного дядю. Где-то в середине, после главных княжьих ловчих и первых слуг, легко летел и он – предвкушающий славную охоту бастард. И тогда, на рассвете, незаконнорожденный Эган Скурта по прозвищу Куница и предположить не мог, чем закончится их затея.

Княжеские псы, вывалив алые языки, быстро взяли след молодого глупого лосенка, отставшего от старой величественной матери, что задевала рогами высокие ветви пихт. Первые стрелы, выпущенные ловчими, ушли в стволы пока еще редких деревьев, и испуганное животное, высоко поднимая длинные ноги, кинулось глубже в лес, уводя охотников в лабиринты древних хвойных. Свора бросилась следом, натравливая собак и не жалея коней. Регент выстрелил. Стрела, едва не достигнув цели, просвистела в дюйме от шеи лосенка. И тогда Эган, впрочем, как и всегда, решил обратить на себя внимание того человека, которого ненавидел даже больше своей жизни, полетевшей под откос сначала после загадочной смерти матери, а потом и после кончины отца, не вернувшегося из похода на соседнее княжество два года назад. Парень, усмехнувшись, ударил коня плетью и вырвался вслед за Пургой, давно уже обогнавшей княжеских псов. Он поднялся в седле и на полном скаку спустил тетиву, а потом небо потемнело. Через некоторое время пошел крупный снег.

Стрела вонзилась в коричневую спину. Свита Кирана, как и сам регент Варезе, недовольно нахмурилась, а лосенок, не зная себя от страха и бешенства, упал, едва не перевернулся через голову, но нашел силы подскочить на ноги и побежать быстрее прежнего. Хотя Киран не позволял Эгану ездить на чистокровных конях, беспородный жеребец Куницы летел как ветер по весело скрипящему ледяному одеялу. Летел и вскоре сломал ногу, рухнув на полной скорости и чуть не придавив собой молодого всадника, чей лук с треском сломался, а вылетевший из ножен кинжал утонул где-то в снегу.

Раненый лосенок, совсем обезумев, все-таки смог улизнуть от преследователей и мчался до тех пор, пока не упал замертво в глубокой мрачной чаще. Снегопад быстро превратился в страшное ненастье. Эган почти сразу сбился с пути и теперь не имел представления, в каком направлении движется, ведь конский топот давно не доносился до его ушей, как и крики возбужденных охотой всадников. Раненую лошадь уже наверняка задрали волки, свой кинжал он не смог найти и остался совсем безоружен, и даже сильная, злая, как демон, Пурга не выстоит против целой волчьей стаи. Бастард вздохнул и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы страха, бессилия и отчаяния. Парень решительно отогнал и слезы, и одолевающие его опасения. Он очень хотел жить.

– Боги, пожалуйста… Хоть какой-то знак! – прошептал он, уже почти не видя за стеной снегопада таранящую заносы Пургу.

И вскоре Боги его услышали.

Куница не поверил собственным глазам, когда за снежными вихрями вдруг увидел сияющий весенней зеленью огонек*, танцующий в морозном воздухе, словно хрупкая бабочка. А когда он понял, что глаза не обманывают его, стал сомневаться в чистоте своего рассудка, ведь Пурга вдруг радостно залаяла, подпрыгнула, вернулась к хозяину и настойчиво потащила за край плаща, когда тот не сдвинулся с места. И все же вскоре Эган сдался, ускорив шаг. Обычно собака остро реагировала на опасность, но сейчас она явно не сомневалась в том, что хозяину и ей самой ничего не угрожает. Через некоторое время огонек погас, но совсем недалеко от него загорелся новый, а следом – еще с дюжину мерцающих всполохов, ярко горящих и отражающихся в глазах человека и его преданного зверя.

Он почти бежал, едва поспевая за Пургой. Огоньки настойчиво вели его в самое сердце непроходимой чащи, а ветер с колючим снегом все жестче хлестал ему в спину, будто подгоняя плетью. Ветви деревьев громко скрипели на морозе, цепляли друг друга, точно стараясь выколоть несуществующие глаза, лесные звери забились в норы, и даже волки, бесстрашные стражи лютых ночей, жались к меховым бокам тощих братьев и жалобно скулили от беснующейся непогоды.

– Не так быстро, Пурга! – задыхаясь, крикнул бастард, но собака не думала сбавлять ход. Она определенно что-то почуяла и теперь будто совсем сошла с ума, увлекая за собой хозяина и подбадривая его радостным скулежом.

Стояла глубокая черная ночь, и если бы не огоньки, сияющие зеленью кошачьих глаз, он бы точно уже сдался и замерз насмерть. Эгану казалось, что он ощущает что-то знакомое в этом волшебном свечении, но сколько бы ни копался в сознании, ничего достойного так и не смог оттуда вытащить. Он знал: что-то ведет его к шансу на спасение. И Куница, собирая силу и волю в кулак, ускорился еще немного, стараясь не терять Пургу из виду. Зеленые отблески играли светом на роскоши ее белоснежного меха и отражались в черноте умных блестящих глаз, слезящихся от ветра.

Она точно знала, куда идти.

***

Он восторженно ахнул, зацепившись за соломинку жизни, и едва не захлебнулся воздухом, когда наконец огни погасли и вывели его к покосившемуся домику, в окнах которого хотя и не горела даже одинокая свеча, но наверняка ждало тепло и защита от пронизывающего ветра. Парень, не веря глазам, обнял Пургу, а та лизнула его в покрасневший от холода нос. У него нашлись силы на смех. Ему казалось, что сейчас он может свернуть горы и переплыть Седое море, даже если на нем бушует страшный шторм. А еще он понимал, что лесные духи жаждут благодарности, и Эган, сняв с груди латунный цветок, очередной подарок очередного любовника, имени которого он при всем желании не мог вспомнить, оставил его на пне, с неподдельной искренностью склоняя голову тому «чему-то», что вывело его к шансу на встречу нового рассвета.

– Жди здесь, – приказал бастард, потрепав холку собаки. – Найди-ка себе уютное местечко.

Та, низко грохнув радостным лаем, принялась копать ночлег в глубоком снегу, работая мощными лапами, а Эган, обнаружив, что замка нет, наскоро отряхнулся и, улыбаясь так добродушно, как только мог, потянул на себя хлипкую, жутко скрипящую дверь, обросшую колючим инеем.

Его улыбка сползла так же моментально, как и расцвела на молодом лице. И хотя бастард решил, что глаза снова играют с ним какую-то злую и совсем несмешную шутку, в огромный роскошный зал, освещенный приглушенным мерцанием горящих в канделябрах свечей, вошел не без серьезных опасений. Он не верил тому, что видит. Просто не могло оказаться так, что за старой дверью перекошенной, едва выдерживающей порывы ветра хибары его ждала роскошь просторных залов, чистота богатых комнат и нежные белые розы, стоящие в тяжелых серебряных вазах, инкрустированных драгоценными камнями.

Он медленно пошел вперед, озираясь по сторонам и стараясь запоминать дорогу по бесконечным помещениям. Получалось на редкость паршиво. Если комнаты были схожи между собой, как кровные братья, коридоры и вовсе ничем не отличались друг от друга, или так ему казалось от нарастающего страха и непривычных ощущений. Кунице отчетливо мерещилось, что кто-то смотрит ему в спину, но когда он резко оборачивался, то видел лишь таинственный бархатный мрак, разбавленный золотистыми отблесками одомашненного огня. Холодные каменные стены, грязно-серые в мелкую трещину, украшали темные, богато расшитые гобелены, которым позавидовал бы и родовой замок Скурта. Даже издалека в мистическом полумраке было видно дорогую плотную ткань, не тронутую молью, но стоило Эгану сделать всего пару шагов поближе, как он почувствовал леденящий душу холод. На темно-бордовой ткани гобелена отжигали пляски смерти шитые золотыми нитками скелеты, воздевающие руки-кости к небу и скалящиеся, как почуявшие кровь дикие звери, ютящиеся в тесной стальной клетке.

Скелетами на стенах поместье не ограничилось. Чем сильнее бастард вглядывался в темноту, тем больше замечал вещей, заставляющих его нешуточно нервничать. Свечи горели с тихим треском, и бежевый горячий воск стекал на канделябры, стилизованные под человеческие кости. Черепа украшали ножки столов, тяжелые серебряные кубки на них; написанные потрескавшимся от времени маслом портреты давно умерших людей смотрели на него пустыми выцветшими взглядами, тонущими в тенях провалившихся глазниц. Его ноги тонули в пушистых дорогих коврах, но как только он вглядывался в их загадочный узор, узнавал в переплетении орнамента все тех же танцующих скелетиков размером с детскую ладошку. И хотя воздух терпко пах шалфеем и пихтой, Эган чувствовал: он пропитан ароматом смерти и черной магии, принадлежащей одному из немногочисленных некромантов, которыми его пугала в детстве мать-друидка, стоило любопытному мальчишке сунуть усыпанный рыжими веснушками нос куда не следует.

Куница медленно втянул воздух и судорожно выдохнул. Он представил перед собой высушенного временем старика-чернокнижника с горящими демоническим огнем глазами. Старика, облаченного в мрачные пыльные лохмотья и сжимающего костлявой морщинистой рукой белоснежный человеческий череп. О некромантах ходили страшные слухи, и Эгану посчастливилось не встретить за двадцать лет своей жизни никого из той мрачной, неразговорчивой и опасной братии, чему он был, несомненно, рад. Бастард обернулся назад и попытался понять, как выйти из поместья обратно на мороз. Уже через несколько мгновений он отчетливо понял, что совсем не помнит дороги. Предыдущий коридор ничем не отличался от того, в котором он оказался.

Эган бесшумно пошел вперед, стараясь не касаться холодного пола металлическими набойками на каблуках кожаных сапог – те звонко стучали по камню. Но не прошел он и двадцати шагов, как оцепенел на месте, почувствовав, что его рубашка за доли мгновения промокла насквозь от прошибающего тело холодного пота.

Прямо перед ним равнодушно проплыл мутный, как холодный утренний туман над мокрой травой, призрак. У него не было определенных черт лица, на блеклом овале не горели инфернальным пламенем страшные глаза, нет, но неприкаянный дух до смерти напугал парня своим морозным бездушием и леденящей отстраненностью – точно и не заметил он чужака во мраке бесконечных коридоров. Призрак проплыл сквозь стену и исчез почти так же внезапно, как и появился. Немного придя в себя, Эган коснулся серого камня и вздрогнул. Тот оказался таким же холодным, как и бескрайнее снежное покрывало, накрывшее сегодняшней лютой ночью древний грюнденбержский лес.

«Может быть, он не видит меня? – подумал бастард. – Может, это все, что осталось от хозяев поместья?»

И он пошел дальше, осилив сковавший его страх. Через какое-то время он убедился в том, что ни один из почти дюжины призраков, проплывших сквозь мрачный коридор, серые стены и роскошь гобеленов с танцующей загробной нечистью, совершенно не обратил на него внимания. Особо печальный и задумчивый едва не прошел сквозь тело молодого Куницы, но тот вовремя отшатнулся, вжавшись в стену, и направился вперед по поместью. Он почти не ощущал холода, хотя его губы оставались синими, а к пальцам не вернулась чувствительность. Он забыл о голоде, тогда как с раннего утра у него во рту не было ни крошки. Единственное, что его по-настоящему заботило, складывалось в один единственный вопрос: «Есть ли конец у этих коридоров?».

Едва смирившись со снующими туда-сюда духами, Эган никак не ожидал встретить на своем пути кота, ловящего рыжей шерстью золотые отблески свечи. Его глаза сияли зелеными всполохами, чем-то напоминающими блуждающие огоньки, что привели его в это чертово поместье, у которого уже битые полчаса не находилось конца и края. «Если здесь есть кошка, – подумал бастард, – то и хозяин наверняка отыщется. Боги, я покойник…»

– Эй, дружище, – присев, ласково позвал он рыжего охотника по мышиные души, – кис-кис-кис… Иди-ка ко мне, проказник.

Кот, услышав голос незнакомца, моментально вздыбил огненную шерсть, зашипел змеей и оскалил острые зубы, готовый кинуться чужаку в лицо, точно не человек перед ним стоял, а взбесившаяся собака. Он не пытался трусливо сбежать в темноту, но и с места не двигался, как бы преграждая путь. «Странно, – пронеслось в голове парня, – обычно животные меня любят».

– Ты мне тоже не очень понравился, знаешь ли, – нахмурился Эган, поднимаясь.

Внезапно он услышал мягкие шаги и понял, что бежать теперь бессмысленно. Он зашел слишком далеко, совсем запутался в переходах и уже не представлял, как вернуться обратно, хотя никогда до этого не жаловался на умение ориентироваться в незнакомых местах. Парень готов был зажмуриться от накатившего волнения и страха перед чем-то неизвестным, ему казалось, что бесшабашная храбрость, граничащая с идиотизмом, окончательно его покинула, а колени так предательски задрожали. Ему безумно хотелось исчезнуть из этого места и оказаться в собственной комнате под тяжелыми одеялами и с чутко дремлющей в ногах Пургой. И вдруг он услышал голос. Тихий бархатный голос, разорвавший тишину поместья и успокоивший взбесившегося кота.

– И что это за представления, Шут? – прозвучали слова человека, еще не показавшегося из кромешного мрака. – На тебя это совсем не похоже.

Тот невысокий человек, совсем молодой мужчина в длинной светлой рубашке, подпоясанной полоской нежной темной кожи, казалось, не сразу заметил перед собой чужака. Он терпеливо взял кота на руки, потрепал его рыжую пушистую шерсть, ласково почесал за рваным ухом и лишь после этого поднял большие, равнодушно-серые глаза на незваного гостя, моментально изменившись в лице.

Эган застыл как вкопанный. Не от леденящего страха, нет. От красоты хозяина поместья и его тяжелого, пронизывающего до глубины души взгляда.

– Как ты здесь оказался? – нахмурился мужчина, чуть прищурившись. Казалось, он по-прежнему не верил тому, что видел перед собственными глазами.

– Меня зовут Эган Скурта, – едва слышно ответил бастард и не узнал своего голоса.

– Я не просил представляться, – произнес хозяин. – Я спрашиваю, как ты сюда попал?

Парень не смог связать и пары слов. Его будто бы облили ледяной водой и бросили на жестоком морозе, вырвав прежде язык с корнем и скормив его тощим озлобленным псам. Эган почувствовал, как у него потемнело перед глазами, и пошатнулся, однако на пол не рухнул. Лишь прижался спиной к холодной шероховатой стене и медленно сполз вниз, почти теряя сознание от нахлынувших ощущений. Теперь он понимал, почему поместье пропахло шалфеем и пихтой – именно такой аромат источал владелец бесконечных мрачных коридоров. А еще от него словно исходили невидимые волны, проникающие сквозь тело так, как мог бы пройти бесплотный призрак, один их тех неприкаянный духов, плывущих по поместью морскими грациозными медузами.

Мужчина опустил кота на покрытый пушистым ковром пол и наклонился к незнакомцу, прикасаясь к его плечу. Чародеем незваный гость не был, это он понял сразу. Но и человеком в полном смысле слова парень не являлся, и это сильно озадачило некроманта, почувствовавшего в кончиках пальцев не совсем привычное покалывание. Не каждый раз такое встретишь. Более того – он столкнулся с подобным впервые.

– От тебя пахнет собакой, – тихо произнес он. – Как и каждый порядочный кот, Шут их ненавидит. Ты сможешь подняться?

Эган неуверенно кивнул головой и кое-как встал на ноги. Неуверенно и слабо, все еще чувствуя головокружение и подступающую тошноту. Хотя парень понимал, как странно это выглядит со стороны, он мог не рассматривать мужчину, стоящего рядом. Нет, он никогда не видел никого, кто был бы настолько красив пугающей, опасной красотой.

– Ступай следом, – сказал некромант. – Так и быть, останешься здесь до утра, если обещаешь больше не бродить по моему поместью, как вор.

Эган кивнул, хотя понимал: от него никто не ждет никаких подтверждений. Кивнул и поплелся следом, поражаясь тому, как идущий впереди человек безошибочно ориентировался в густом полумраке, что пугал неизвестностью, причудливо танцующими на стенах тенями и бредущими, точно сомнамбулы, призраками. Кот по имени Шут не отставал от хозяина и, видимо, решив, что с него достаточно ночных переживаний, теперь довольно мурчал свои кошачьи песни, восхваляющие то ли молочные реки, то ли мягкошубых кошечек с чудесными золотыми глазками. Эгану хотелось задать тысячи вопросов. Эган боялся даже спросить его имя. Ему казалось, что если он выдавит из себя хотя бы звук, прекрасная иллюзия рассыплется на тысячи осколков, как старинное зеркало, поймавшее камень малолетнего шалопая.

Некромант остановился перед одним из многочисленных помещений и вежливо постучал, а уже через несколько мгновений до Эгана донеслись звуки чьих-то шагов. Дверь чуть слышно скрипнула, и из комнаты показалась женщина в ночной рубашке, держащая перед собой оплавившуюся свечу. На ее плечах лежала кружевная шаль из белоснежной козьей шерсти.

– О, это вы, – удивилась она. Бастард заметил, как ярко горят глаза мужчины в свете мерцающего огня и как переливаются в его ушах тяжелые жемчужные серьги. – Что-то случилось?

– Гости нагрянули, – натянуто улыбнулся хозяин и кивнул головой в сторону парня. – Займешься им, Антея?

Женщина вышла из комнаты и повернулась в сторону застывшего Эгана, и в его темном взгляде отчетливо читался плохо скрываемый ужас. Неудивительно! Парень не знал, кто сотворил с ней такое: злой рок, обидчик или сам господарь с внешностью принца чистых кровей, но половина ее лица была сожжена, а левый глаз напрочь отсутствовал. Ему дорогого стоило собраться с силами и прийти в себя.

– Добрый вечер, – склонил голову Эган и искренне понадеялся, что не обидел женщину своей реакцией, однако та, похоже, давно перестала обращать внимание на сторонние взгляды и жестокие вопросы. Она лишь тепло улыбнулась и кивнула хозяину. Некромант беззвучно исчез в темноте.

– Пойдем за мной, – позвала бастарда служанка. – Кажется, ты голоден, как целая стая волков.

***

Когда он проснулся в теплой, мягкой, душистой постели, заваленной подушками и мехами, то понял, что абсолютно не выспался, хотя за окном уже вовсю играл чистый рассвет, прогнавший лютовавшее почти всю ночь ненастье и окрасивший снежное одеяло нежным румянцем и сияющим золотом. Стоило Эгану как следует поесть, отогреться в горячей воде и добрести наконец до кровати, как он моментально провалился в сон, даже не дождавшись ухода Антеи Рандан – простодушной, но кем-то жестоко обезображенной служанки поместья. До самого пробуждения бастард видел во сне лишь одно – глубокие, как древние холодные озера, серые глаза мужчины, так и не назвавшего своего имени. И от всего этого у него на душе было на редкость паршиво.

Он поднялся с кровати и с удивлением заметил, что не простудился, хотя болтался на морозе от рассвета до заката. С не меньшей озадаченностью Эган увидел собственную одежду, неведомо как выстиранную и высушенную за несколько часов и теперь аккуратно сложенную на тяжелом резном стуле из мореного дуба. У кровати, на небольшом кружевном столике, стояла ваза с белоснежными розами, источающими нежный аромат. Бастард точно помнил, что ночью цветов не было.

Он не успел застегнуть последние пуговицы льняной рубашки, как к нему со стуком вошла все та же обезображенная Антея, и теперь, в утреннем свете, ее уродство выглядело еще более отчетливо, чем в снисходительном полумраке глубокой ночи.

– Уже проснулся? Чудесно! Пойдем скорее к столу, наверняка тебя уже обыскались и давно ждут дома, – радушно пригласила женщина, тепло улыбаясь, а Эгану хотелось выругаться и ударить кулаком в стену, ведь он прекрасно понимал, что с его возвращением нежная мечта регента о смерти ненужного мальчишки разобьется, как кусок стекла.

Эган наскоро поел за пустым столом и уже через полчаса шел по мрачноватым коридорам к выходу в сопровождении Антеи, а когда вышел, не сдержал восторженного вздоха: вместо покосившегося домишки перед ним выросло громадное, сияющее чистотой и изяществом точных линий богатое поместье, окруженное зимним садом. Стройные деревья тянулись к занавешенным панорамным окнам и едва поскрипывали на морозе, резные скамейки, припорошенные за ночь, тянулись легким черным кружевом, и прямо из колючего сухого снега к пылающему рассветному небу неведомым образом тянулись нежные белые розы, благоухающие ароматами, словно в жаркий летний день. Увидел Эган и наряженную в шубку из горностаевого меха девочку лет десяти, кудрявую и зеленоглазую, словно юная русалка. Она увлеченно топталась по снегу и срезала ножницами увядшие цветы, бросая их в плетеную корзину у ног. С щелчком срезав очередную розу, она радушно и по-детски наивно улыбнулась, попросила незнакомого ей парня наклониться и приколола к его плащу распустившийся бутон. Бастард поцеловал ее крохотную ручку в пушистой варежке, вызвав очередную наивную улыбочку.

А потом он услышал низкий громкий лай и рухнул в сугроб под весом беснующейся от радости лохматой Пурги, которая, в отличие от регента Варезе и всей его свиты, уж точно тосковала по юному Кунице. Девочка рассмеялась и повисла на шее собаки.

Парня уже ждал запряженный конь – черный, словно беззвездная полночь, и лоснящийся роскошным блеском. Животное удерживал коренастый седобородый мужчина, щурящий на свету подслеповатые глаза и всем видом выражающий свое крайнее недовольство. Эган без труда запрыгнул в седло, натянул поводья, почувствовал безупречную чувствительность коня, танцующего на снегу от каждого движения всадника, словно морской демон. Он заметил, что одно из окон не закрыто шторами. С высоты второго этажа за ним наблюдал тот самый мужчина, что нашел его этой ночью в собственном поместье. Бастард пристыжено отвел взгляд и улыбнулся слугам. Сердце шумно стучало в груди.

– Спасибо за помощь, – склонил он голову. – Кажется, благодаря вам мне посчастливилось избежать страшной смерти на морозе. Смогу ли я когда-нибудь еще увидеть вашего господина? Я совсем не успел поблагодарить его.

– Молись, чтобы этого никогда не случилось, сынок, – буркнул коренастый, а хозяин поместья, стоило Эгану снова поднять взгляд, поспешно закрыл темные шторы и исчез, словно иллюзия.

Комментарий к Глава первая: «Княжеская охота»

* – в эпиграфе песня Тэм Гринхилл «Начало пути».

* Вервольф – он же вервульф, ликантроп, волколак. Человек, временно наделенный способностью превращаться в волка (на ранних стадиях ликантропии), либо уже регулярно принимающий звериный облик.

* Блуждающие огоньки – они же спанки, они же блудички, «свечи покойника», плюс еще с десяток вариаций названия. Чаще всего, особенно в славянской традиции, огоньки считаются душами покойников. Чем чище свет, тем безгрешнее душа умершего. Бывает, что огоньки приводят человека на смерть, но иногда они помогают отыскать верный путь, чем я и пользуюсь в этой главе. Как и большинство духов, нуждаются в благодарности за помощь.

========== Глава вторая: «Белое наваждение» ==========

«Проклят всеми и везде,

Мое имя позабыто,

Нет приюта мне нигде,

Двери для меня закрыты…»*

Вороной конь безошибочно выбирал путь и быстро вез Эгана прочь из леса, однако сколько бы парень ни пытался запомнить дорогу и как-то сориентироваться, у него не выходило ровным счетом ничего. Деревья казались ему совершенно одинаковыми; полотно снега надежно спрятало витиеватые тропинки. Прогнившие пни и камни, обросшие голубым мхом, накрыло льдисто-холодным одеялом, слепящим глаза в рассветном огне. Эган знал одно: к зачарованному поместью его могут вывести лишь духи или сам хозяин. Хозяин, даже не назвавший своего имени.

«Благородный господин…» – гласили аккуратные письмена на желтизне чуть смятой бумаги.

Парень горько вздохнул и коснулся пальцами белоснежной розы, приколотой к тонкому плащу. А на что он, в конце концов, надеялся? На то, что не представившийся принц из приторно-сладких девичьих сказок, молодой щёголь, поражающий холодной красотой, прыгнет на коня с мечом в руке и поскачет убивать за него чудовищ? Этих монстров в лице жестокого регента и его свиты, едва завидев незваного гостя? Что спрячет от всех глаз мира в поместье, которое не найдет и свора княжеских псов? Эгану стоило быть благодарным тому человеку хотя бы за то, что он позволил остаться на ночь и дал возможность выйти из леса живым. Не упрекнул. Не обвинил. Не отпустил в его адрес ни одной злой шутки. Даже не назвал безродным щенком, как это любил делать мрачный Киран Варезе. Он не сделал ему ничего плохого; проявил интерес, предоставив одну из лучших комнат, пропахшую нежными розами, и задержавшись у окна.

– Будь он некромантом, – прошептал самому себе парень, не веря сказанным словам ни секунды, – он убил бы меня на месте только за то, что я посмел войти в его комнаты. Не могут люди ошибаться. Мать не обманывала. Эти чернокнижники держат смерть в собственных руках… Пурга, поторапливайся же!

Пурга радостно залаяла и оторвалась от свежих заячьих следов, украсивших снежный холст вязью причудливого узора. Над головой Эгана стрелой промчался белый сыч, неведомо что забывший в минуты пылающего огнем рассвета после ночной охоты. Перед глазами на мгновение появился наблюдающий за гостем мужчина, замерший, словно мраморное изваяние, в не закрытом шторами окне. Его взгляд был таким же, как пасмурное зимнее небо, готовое разрыдаться панихидным снегопадом. Юный Куница тряхнул головой и подогнал коня, тщетно пытаясь не думать о хозяине кишащего призраками поместья – о наваждении с холодными глазами и ничего не выражающим лицом.

«Я искренне благодарен тебе за теплый прием, заботу Антеи, постель и коня. Благодарен за данный мне шанс пережить эту страшную ночь и проснуться на рассвете, чтобы продолжить свой путь…»

Стена леса мельчала за спиной, превращалась из неприступной пихтовой цитадели в тонкую полоску хвойного мрака. По заснеженной равнине, заботливо накрытому полю полыни и ковылей, конь ускорился и перешел в крупную рысь, самостоятельно выбирая дорогу. Он удивительно легко мчался по снегу, тонущему в зареве поднимающегося светила, таранил путь для Пурги и, казалось, не чувствовал усталости. Эган ощущал, как горят на морозе щеки, как колючие льдистые крупицы кусают кожу, как немеют без перчаток пальцы, но он видел шпили родового замка на ярком горизонте и понимал: он все еще жив. Бастард готов бороться за свое место под солнцем дальше.

«Наверное, я не заслужил еще одной поблажки Судьбы, но ты дал мне ее, и я снова благодарю тебя за эту возможность. Я о многом хотел бы сказать тебе. О многом спросить. Хотел бы объяснить, почему стал незваным гостем…»

Конь сбавлял темп, похрапывая на бегу. Пурга, вывалив из черной пасти мокрый алый язык, радостно скулила и размахивала пышным хвостом, когда Эган, натянув поводья, спрыгнул с седла на устланную истоптанным снегом дорогу к замку. Он достал из кармана сложенный вчетверо лист, вновь пытаясь закончить начатое письмо. Зачарованные фиолетовые чернила, подарок одного из воздыхателей, имени которого Куница не мог вспомнить и при всем желании, не замерзали и не заканчивались. Перо заскрипело по бумаге, прислоненной к седлу.

«Благородный господин,

я искренне благодарен тебе за теплый прием, заботу Антеи, постель и коня. Благодарен за данный мне шанс пережить эту страшную ночь и проснуться на рассвете, чтобы продолжить свой путь. Наверное, я не заслужил еще одной поблажки Судьбы, но ты дал мне ее, и я снова благодарю тебя за эту возможность. Я о многом хотел бы сказать тебе. О многом спросить. Хотел бы объяснить, почему стал незваным гостем.

Я приношу свои извинения за то, что потревожил твой покой и доставил хлопот. За то, что дал повод думать о дурных намерениях с моей стороны – это совсем не так.

И все же я хочу извиниться лично и узнать твое имя, увидеть тебя хотя бы еще раз.

Каждый третий и пятый день недели, ровно в полночь, я буду приходить на берег Волчьего озера и ждать до рассвета.

Надеюсь встретить тебя там.

Эган Скурта.

Куница.

Бастард».

В уголке письма парень, окунув перо в чернила, нарисовал шипастую белую розу. Просушив бумагу, снова сложил ее вчетверо и прикрепил к луке седла. А затем, хлопнув коня по крупу, поспешил наперегонки с Пургой по знакомой дороге в холодный старый замок, тянущийся башнями к самому небу, что полыхало красками, словно беснующийся лесной пожар. Он готов был молить Богов о том, чтобы время пролетело как можно быстрее, а таинственная полночь дала приказ седлать лошадь и мчаться по снежной долине, по грюнденбержскому лесу к Волчьему озеру, скованному прозрачным льдом.