Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика"

Автор книги: Алексей Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Писатель Франции Флобер однажды сидел у себя дома вечером в деревне. К нему приехал молодой человек, сын женщины, которую он любил. Некоторые даже говорят, что это сын его, – это был Гюи де Мопассан. Он принес ему несколько рассказов, Мопассан тогда только начал входить в моду. Флобер прослушал эти рассказы и запретил ему писать, то есть, вернее, запретил ему писать и печататься и задал ему следующий урок: пойди через такую-то площадь, обойди кругом, вернись через эту дорогу, сделай такую прогулку часа в полтора-два и опиши все, что видел. Как будто школьнику задал урок. И это было самое лучшее для Мопассана. Когда он полгода писал так, как ему предложил Флобер, он научился видеть. Я вас уверяю, когда вы себе такую задачу зададите: пойти туда-то, где сидит несколько человек, пробыть там 15 минут, а потом написать все, что там видели, вам покажется, что там ничего не видели, но это только первое время, но если начнете себя тренировать, вы научитесь все больше и больше видеть. После того как Мопассан полгода или год так тренировался, он написал свой известный рассказ "Пышка".

Приведу вам следующий случай – мне о нем рассказывал М. Горький.

М. Горький, Андреев и Бунин в Неаполе, как и полагается писателям, сидели в ресторане. Надо вам сказать, что предыдущее поколение писателей больше любило литературу и все время о ней говорили, как бы все время соревнуясь. Тогда была в моде такая игра. Сидят в ресторане, зашел человек, и вот дается 3 минуты, чтобы посмотреть и разобрать его. Горький посмотрел и говорит: он бледный, на нем серый костюм, узкие красивые руки и все. Андреев смотрел 3 минуты и понес чепуху, даже цвет костюма не успел заметить. А вот у Бунина был очень зоркий глаз. Посмотрел и за 3 минуты все успел охватить, он даже детали костюма описал, что галстук с такими-то крапинками, что неправильный ноготь на мизинце, даже бородавку успел заметить. Все это он подробно описал, а потом сказал, что это международный жулик. Почему – этого он не знает, но жулик. Тогда они позвали метрдотеля и спросили, кто этот человек. Метрдотель сказал, что этот человек откуда-то появляется часто в Неаполе, что он собой представляет – не знает, но у него дурная слава. Значит, Бунин совершенно точно сказал. Вот что дает тренирование глаза.

ОТ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ
АЛЕКСЕЯ ТОЛСТОГО

Братья славяне!

Солнце свободно всходит над нашей жизнью. Кончается кошмарная ночь германского кровавого пиршества. Преступная фашистская свора изнемогает в борьбе, обреченная на поражение.

Разгром под Сталинградом тяжело ранил германскую армию, отступление с Кавказа и Дона – раскрыло перед ней всю бездну бесперспективности войны, поражение в Северной Африке, потеря Туниса и Бизерты – приблизили сроки ее гибели.

Германия еще сильна, ее злоба, жестокость и коварство – чудовищны, но гибель ее военных планов, гибель фашизма, гибель самой идеи германской агрессии – уже там, за холмами, откуда встает солнце свободы и счастья славян.

Но враг сопротивляется в последнем напряжении сил. В эти месяцы нашей победы одной мыслью, одним чувством, одним ожесточением пусть живет славянин: разрушить германскую военную машину. Будет навеки опозорен тот, кто еще колеблется и выжидает или ищет другого выхода, кроме немедленной вооруженной борьбы с немцами; будет навеки проклят тот, кто ради личной выгоды или спасения живота своего предаст свой народ, как это сделали известные теперь всему свету члены польского правительства и польские чиновники. Им нет оправдания, им нет места в нашей будущей жизни. Чугунный орден Иуды Искариота им на шею.

Партизаны Югославии, польские и чешские патриоты, партизаны других славянских стран, партизаны Франции, Бельгии и других европейских стран, все смелые и непокоренные, любящие свободу и независимость больше жизни своей, – вот люди, которые ускорят приход светлого мира после черной фашистской ночи.

К оружию, славяне, к оружию, к оружию! Пусть ваша ненависть слепит глаза гитлеровцев и их опозоренных сообщников. Смерть фашизму, смерть Гитлеру и его преступной шайке, смерть немцу, держащему оружие! Гибель германским военным заводам! Гибель всему германскому, работающему на войну.

Да здравствует победа! Да здравствуют свободные славянские народы!

К О М М Е Н Т А Р И И

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

ГИЗ – А. Н. Толстой. Собрание сочинений в пятнадцати томах. М. – Л., ГИЗ, 1927 – 1931.

Гослитиздат. 1934 – 1936 – А. Н. Толстой. Собрание сочинений в восьми томах. Л., Гослитиздат, 1934 – 1936.

Гослитиздат. 2958 – 1961 – А. Н. Толстой. Собрание сочинений в десяти томах. М., Гослитиздат, 1958 – 1961.

ИМЛИ – Институт мировой литературы им. А. М. Горького. Москва.

Крестинский – Ю. А. Крестинский. Жизнь и творчество. М., Изд-во АН СССР, 1960.

Недра – А. Н. Толстой. Собрание сочинений в пятнадцати томах. М., "Недра", 1929 – 1930.

О литературе – "Алексей Толстой о литературе". М., "Советский писатель", 1956.

О литературе и искусстве – "А. Н. Толстой о литературе и искусстве". М., "Советский писатель", 1984.

Познание счастья – Алексей Толстой. Познание счастья. М., "Молодая гвардия", 1981.

ПСС – А. Н. Толстой. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах. М., Гослитиздат, 1946 – 1953.

Статьи, речи, доклады, интервью, письма публикуются в хронологической последовательности независимо от жанровой разновидности. Тексты всех материалов сверены с первопечатными публикациями. Если источник публикации не оговорен в комментариях специально, – материал дается по последнему Собранию сочинений А. Н. Толстого в 10 томах (Гослитиздат. 1958 – 1961).

Художник огромной природной одаренности, А. Н. Толстой на протяжении всей творческой жизни стремился к осознанию общественных задач искусства. Оказываясь на новом рубеже своего развития, он всякий раз в прямой, лишенной образных иносказаний форме выражал свое credo.

2907 год. Едва успев сделать первые шаги на литературном поприще, молодой писатель публикует статью, название которой достаточно многозначительно – "О нации и о литературе".

2922 год. В атмосфере начавшегося общественного подъема Толстой стремится глубже постичь природу реализма и народности, выступает против формалистических излишеств в искусстве ("Об идеальном зрителе").

2922 год. Оказавшийся в эмиграции писатель понял ошибочность принятого решения, признал великую правоту социалистической революции в России. 14 апреля он публикует знаменитое "Открытое письмо Н. В. Чайковскому", замечательный документ политической прозорливости и гражданского мужества, означавший окончательный разрыв с лагерем эмиграции.

1923 – 1924 годы. "О читателе" и "Задачи литературы" – две статьи подчеркнуто программного характера, статьи-декларации, опубликованные сразу после возвращения на родину. В первой речь идет о читателе-народе, хозяине Земли и Города. Вопрос ставится в полном соответствии с замечательным принципом, провозглашенным революцией: искусство принадлежит народу. Во второй статье Толстой говорит о конкретных задачах, которые встают перед писателем. Многообразную программу нового искусства он заключает в крылатую формулу "монументального реализма".

Ряд программных выступлений завершает прозвучавшая на весь мир статья "Родина", опубликованная 7 ноября 1942 года, когда шли ожесточенные бои под Москвой.

Таковы основные вехи, обозначающие путь творческого развития Толстого-публициста.

Следует сразу же сказать, что степень интенсивности работы писателя в публицистике была весьма различной в разное время. Поначалу перед нами лишь отдельные выступления, порой скорее заметки, нежели статьи. Активность Толстого-публициста резко возрастает, начиная с поры Февральской и Октябрьской революций (1917-й год вообще можно назвать в творчестве Толстого годом публицистики: он печатает в газетах и журналах десяток статей – больше, чем за весь предшествующий период).

Писатель страстно хочет понять происходящее. Характерные настроения того времени отражают его заметки "Из дневника на 1917 год". "Я приехал на фронт из Москвы, из тыла, истерзанный разговорами о том, что Россия вообще кончается, что нельзя продохнуть от грабежей и спекуляций, общество измызгано, все продано и предано, а если кончится скоро, то еще хуже и пр., и пр.

Подобное душевное состояние всем знакомо и осточертело, и мне тоже, конечно. Работать, – писать пьесы и повести, – я больше не мог: до книг ли, когда гроза уже за окнами". ("Русские ведомости", 1917, 15 января).

Неудивительно, что Толстой приветствовал Февральскую революцию, усматривая в ней начало новой эры – становления республиканской демократии, утверждающейся на "обломках самовластья". Это настроение отразилось в статьях "Первого марта", "Двенадцатого марта".

Но пылкая восторженность вскоре исчезает. На смену ей приходят напряженные размышления и надежды, иллюзии и разочарования, наивные прогнозы и мучительные сомнения. Толстой весь в поисках...

Казалось бы, скорее всего следовало искать выхода из тех тупиков, в которые заходила Россия, в окончании войны. Но и после Февральской революции, выявившей, по мысли Толстого, огромные потенциальные возможности народа, войну следовало продолжать до победы. Писатель лихорадочно ищет какие-то формы организации общественной жизни, которые бы, наконец, упорядочили ее, ибо больше всего он начинал опасаться распада общественных связей, ведущих к хаосу и анархии. Явно преувеличенные надежды возлагал он на "чудо" Учредительного собрания и даже некоторое время восхищался позером и кликушей Керенским. (Заметим, однако, что Толстой скоро прозрел, – правда, ценой немалых испытаний: уже в первой части трилогии, начало работы над которой падает на 1919 год, писатель сатирически развенчает либерального краснобая Смоковникова, а Керенский выступит в роли одного из его прототипов.)

Восприятие событий Октябрьской революции А. Н. Толстым было двойственным. Ни характера, ни движущих сил ее он не понимал, но и не относился к происходящему, подобно многим представителям буржуазной интеллигенции, откровенно предвзято и уж тем более – последовательно враждебно. В 1918 году он даже сотрудничал с новой властью, работая в Московском кинокомитете, в который входили М. Кольцов, А. Серафимович и другие художники, чьи симпатии полностью были на стороне большевиков.

С весны 1918 года в Москве начались затруднения с продовольствием, и Толстой принял предложение одного из антрепренеров совершить литературное турне по Украине. "В июле мы выехали всей семьей... на Курск, где проходила в то время пограничная линия... – свидетельствует Н. В. Крандиевская. – Позднее в своей повести "Ибикус" Толстой описал это путешествие с фотографической точностью и так ярко, что мне прибавить к этому нечего" (сб. "Воспоминания об А. Н. Толстом". М., "Советский писатель", 1982, с. 110).

Иногда отъезд Толстого на юг с семьей пытаются толковать как начало эмиграции. Это не совсем так. "...Мы уехали из Москвы в летних одеждах, предполагая вернуться к осени", – вспоминает пасынок Толстого (Ф. Ф. К р а н д и е в с к и й. Рассказ об одном путешествии. – "Звезда", 1981, No 1, с. 155).

И все же Толстые оказались за пределами Родины, оказались в эмиграции.

Но и в эту пору, когда пути возвращения назад, казалось, были отрезаны – и не известно, на какой срок! – Толстой не теряет здравомыслия. В очерке со знаменательным заголовком "То, что нам надо знать!" он выражает уверенность в жизнеспособности русской нации и ее государственности, обретенной как результат накопления трудного исторического опыта.

1919 – 1921 годы – самые трудные в жизни А. Н. Толстого.

Читая сейчас публицистические выступления писателя той поры, особенно важно подойти к ним конкретно-исторически. Это поможет избавиться и от приуменьшения присущих Толстому противоречий и одновременно отыскать истину там, где она оказывается порой погребена под различного рода чужеродными напластованиями.

Характерна в этом отношении статья "Торжествующее искусство", написанная в 1919 году. Автор подвергает язвительной критике положение искусства в пореволюционной России. Непосредственная же критика направлена в адрес футуристов, поспешивших объявить себя государственным искусством, единственным течением, уполномоченным выступать от лица новой власти.

Для Толстого – писателя-реалиста – футуризм был неприемлем еще с дореволюционных времен, этим и объясняется сила критики в его статье. Но все решительно изменяется в представлениях писателя, как только он узнает, что советская власть никогда не уполномочивала футуристов выступать от ее лица, что футуристы сами присвоили себе это право. И особенно важна была для таких художников, как Толстой, принципиальная критика футуризма как течения, чуждого интересам народа, выраженная в первом развернутом выступлении партии по вопросам искусства – в "Письме ЦК РКП(б) "О Пролеткультах" (1920).

У нас нет возможности подробно характеризовать те изменения, которые происходили в сознании Толстого в годы эмиграции под влиянием революции и победы народа в гражданской войне. Необратимость происходящих процессов он начал понимать в конце 1921 года, а весной 1922 года демонстративно порвал с эмиграцией. Важнейшее свидетельство коренного перелома в его мировоззрении – "Открытое письмо Н. В. Чайковскому" (14 апреля 1922 года).

Воздействие письма на колеблющихся эмигрантов было очень велико. И, разумеется, отнюдь не случайно буржуазная советология стремится и теперь всячески умалить значение этой декларации, сделав вид, что не знает такого документа "и даже не упоминает о нем" (см. А. Б е л я е в. Идеологическая борьба и литература. Изд. 2-е, 1977, с. 61).

Переезд из Франции в Германию, который Толстой предпринял в 1921 году вовсе не являлся просто переездом из одной страны в другую, расположенную ближе к России. Это были как бы две совершенно разные стихии. Из державы-победительницы Толстой попал в страну, сполна испившую горькую чашу поражения.

Катаклизмы, сотрясавшие немецкую экономику, находили прямое отражение в политике. Наверное, не было в это время в Европе ни одного государства, кроме Германии, которое бы не бурлило словно котел, не стихая ни на минуту и грозя разрушительным взрывом. Рухнула монархия Гогенцоллернов, – шли лихорадочные поиски новых форм власти... Возникновение Советов рабочих и солдатских депутатов, основание Коммунистической партии и убийство ее вождей К. Либкнехта и Р. Люксембург... Грандиозные политические выступления пролетариата и ответные акции контрреволюции, наконец, подписание правительством Вирта Раппальского мирного договора с Советской Россией...

Могли ли эти события оставаться вне поля зрения писателя? Разумеется, нет.

Не прошли мимо его внимания и безобидные на первый взгляд сообщения газет о том, что 28 февраля 1923 года мюнхенский полицей-президент в вежливой форме довел до сведения руководителей одной из организаций распоряжение правительства о запрещении собраний под открытым небом. Руководитель в свою очередь "ответил на все увещевания категорическим заявлением, что он распоряжениям правительства не подчиняется и вызовет своих сторонников на улицу".

Заметка эта называлась "Баварский путч", а фамилия руководителя, фигурировавшая в газете, была Гитлер. И случилось это событие за десять лет до его прихода к власти...

Наиболее прозорливые умы уже начинали задумываться в это время над тем, что такое фашизм и что повлечет за собой его распространение: среди них был и Толстой. Достаточно перечитать его статьи "Несколько слов перед отъездом" и "Задача литературы".

В архиве Толстого хранится опубликованное лишь в отрывках его выступление, представляющее собой развернутый анализ политического положения в Европе. И если на некоторых моментах еще явно сказывается недостаточная четкость социально-классовых представлений писателя о происходящем, то расстановка основных сил на политической карте обозначена им весьма точно: коммунисты и противостоящий им фашизм. "Немецкий фашизм свиреп, мстителен и реакционен. Он не будет знать пощады..." (Архив ИМЛИ, инв. No 912).

Первые же статьи, написанные дома, в Советской России, отличает патетическая приподнятость тона и даже, порой, не очень свойственная Толстому фейерическая метафоричность ("Пушкин черпает золотым ковшом русскую речь, еще не остывшую от пугачевского пожара"). В них есть и концентрированная обобщенность типов и фельетонная заостренность. А за всем этим – радость вновь обретенной Родины.

20 – 30-е годы – пора напряженной работы писателя над двумя главными книгами – "Хождением по мукам" и "Петром Первым". Он немало ездил по стране и везде становился свидетелем огромных и благотворных перемен.

Главенствующий пафос публицистики Толстого и его художественного творчества един – это пафос созидания в стране новой государственности, воспитывающей новую личность. Всем историческим опытом России писатель был убежден, что в мире, раздираемом социальными антагонизмами, его родина может выстоять и превратиться в подлинно великую державу только при максимальном целеустремлении всех сил народа под руководством большевиков. А для этого необходимо было преодоление "ужасающей темноты, экономической отсталости и анархического отношения к труду", доставшихся в наследие от помещичьей, "первобытно-крестьянской", царской России.

Писатель, любивший и понимавший поэзию старины, Толстой во всей пестроте жизненных впечатлений отчетливо различал социально доминирующее начало – новь социалистических общественных отношений, зарождение "голубых городов" будущего.

"Длинные стеклянные здания похожи на оранжереи; вокруг зеленые насаждения и цветники. Асфальт, чистота, тишина, только проносятся грузовые самокатные платформочки. Это начальные формы новой эстетики. Здесь будет формироваться новый человек" (ПСС, 13, с. 54). Можно подумать, что перед нами отрывок из очерка, опубликованного в газете совсем недавно. Но эти строки родились в Сталинграде в 1930 году. И тогда же написана боевая статья "О морали и труде", обращенная через океан к американскому рабочему классу и рассказывающая, как сквозь все трудности пробивают себе дорогу новые формы труда, как рождается в народе социалистическое соревнование, как неумолимо кристаллизуются принципы новой морали.

"Искусство избирает своим героем – героя, – писал Толстой в одной из статей, сохранившихся в архиве. – Он стучится в двери писательских кабинетов, он стоит наготове в кулисах театра: – герой нашего времени, жизненный тип высоких идей, больших страстей, шумных дел, творческой воли и неограниченных возможностей" (Архив ИМЛИ, инв. No 696).

Публицистику Толстого характеризует постоянное нарастание социально-политической и нравственно-философской значительности идей и образов, отражавших насущные проблемы общественного бытия, неумолимость и благотворность коренных преобразований духовного облика народа. Практика хозяйственного строительства, охваченная идеей единого государственного плана, становилась главной школой воспитания новой личности, "Большого Человека", по выражению писателя.

В стране закладывался мощный фундамент того, что можно считать высшим благом земного бытия – Счастья. Отвечая на вопрос шведского журнала, адресованный писателям разных национальностей, "Что такое счастье?", Толстой уверенной рукой нарисовал захватывающую картину строительства таких общественных отношений, которые бы гарантировали человеку счастье на протяжении всей его жизни, включая старость.

"Что же такое счастье? Ощущение полноты своих духовных и физических сил в их общественном применении".

Возросшая политическая и гражданская зрелость Толстого в 30-е годы выразилась в возрастании историзма его художественного сознания. "Нужна была революция, чтобы народ познал страну как свою собственность и назвал ее родиной", – писал он.

Обращаясь к творческому опыту основоположника социалистического реализма, Толстой подчеркивал, что М. Горький был коренным русским человеком, и его искусство не могло не быть глубоко национальным. "Он пламенно любил свою вновь обретенную родину", – обращал внимание писатель на новое качество горьковского патриотизма.

Писатель находил односторонними те произведения, в которых национальные особенности трактовались как нечто неизменное, не тронутое печатью нового. Об одном из таких произведений он говорил уже в годы Отечественной войны: "Получается впечатление, что как будто трехрядка, березки, цветочки – и ничего больше нет в России. С этим бы не смогли построить государства и побить немца. Тут нет шага вперед... это не высокая поэзия" (Архив ИМЛИ, инв. No 6215).

Всячески ратуя за продолжение лучших традиций русской культуры, Толстой неизменно выступал за взаимосближение и обогащение национальных культур на социалистической основе, много сделал в предвоенные годы для популяризации достижений культур украинского, узбекского, грузинского, армянского, казахского и других народов нашей страны. "Надо показать реальные пути взаимовлияний, показать усвоение лучших достижений мировой культуры и литературы" (ПСС, 13, с. 406). С этих же позиций выступал он в пользу международных контактов писателей.

В 30-е годы Толстой окончательно сформировался как художник нового типа, глубоко и творчески понимающий задачи социалистического строительства, как крупный общественный деятель, не раз представлявший культуру первой в мире социалистической державы на международной арене. Он был избран депутатом Верховного Совета СССР, академиком.

Многообразие проблем, встававших перед страной, обусловливало многожанровость толстовской публицистики. Здесь путевой очерк о поездке на Запад и оперативная заметка о задачах транспорта, переданная в редакцию по телефону, живые впечатления о строительстве Сельмашстроя в Ростове-на-Дону ("Из записной книжки") и взволнованные речи на Международном конгрессе в защиту культуры или перед избирателями Старой Руссы. Но преобладающий жанр – проблемная статья, в которой содержится попытка синтетического охвата современности, отчетливо выражено стремление к значительным социально-историческим обобщениям.

В конечном счете со страниц публицистики Толстого 20 – 30-х годов встают образы двух миров, резко контрастных и вместе с тем связанных сложной системой социальных отношений. Новый мир, мир социализма, призванный сформировать невиданные нравственные ценности и уже добившийся огромных успехов в этом деле. И мир прошлого, капитализма, пронизанный противоречиями и не способный найти выхода из них, – тот, что порождает человеконенавистническую философию фашизма и двигается к войне.

Как известно, в годы Великой Отечественной войны публицистика стала одним из самых боевых, оперативных и целеустремленных жанров. Огромный общественный резонанс имели статьи, очерки, памфлеты М. Шолохова, К. Федина, Л. Леонова, И. Эренбурга... Почетное место среди них занимают публицистические выступления Алексея Толстого. "Кто такой Гитлер и чего он добивается" – название одной из статей, появившейся в 1941 году, в самом начале войны. Как мы помним, думать об этом писатель начал еще в 20-е годы, и прогнозы писателя относительно опасности фашизма подтвердились. Тем понятнее становится та страсть патриота, которая пронизывает публицистические выступления писателя периода великой битвы с фашизмом, методичность его ударов, наносимых врагу, гневность обличений и основательность социально-исторических аргументов, доказывающих, что крах фашизма неизбежен.

У Гитлера и его окружения "нет отечества", воинствующий национализм фашистов в корне враждебен любой национальности. "Фашизм враждебен всякой национальной культуре, в том числе и немецкой... По существу фашизм космополитичен в худшем смысле этого понятия".

И, напротив, многократно и настойчиво подчеркивает Толстой, советское общество опирается на все то лучшее, что достигнуто народом в области материальной и духовной культуры за столетия предшествующего развития. Вот эта мысль – о неразрывной преемственности национальных традиций – с особой силой зазвучала в его публицистике именно в годы Великой Отечественной войны ("Родина", "Откуда пошла русская земля").

Писатель ярчайшей национальной самобытности в своих статьях постоянно обращается к событиям русской истории и прежде всего тем из них, которые свидетельствовали о героизме, нравственной несгибаемости русского характера, способного выстоять перед лицом самых суровых испытаний.

Все это находит непосредственное отражение в образном строе его публицистики. Стиль ее делается более многосоставным, не теряя при этом своего художественного единства. Он включает теперь элементы архаической лексики ("земля оттич и дедич") и лексики простонародной ("ничего, мы сдюжим!" – выражение, зазвучавшее как национальный афоризм), имена исторических деятелей прошлого, начиная с времен Святослава и князя Игоря, места великих событий прошлого ("кровью залитый лед Чудского озера"), образы фольклора ("как Иван в сказке, схватился весь русский народ с Чудом-юдом двенадцатиглавым на Калиновом мосту") и великой литературы XIX века (Пушкина, Лермонтова, Толстого...).

Публицистику периода Великой Отечественной войны порой называют "вершиной толстовского творчества в этом жанре" (Ю. К р е с т и н с к и й. Предисловие к книге. – А л е к с е й Т о л с т о й. Публицистика. М., "Советская Россия", 1975, с. 21).

Справедливое само по себе, это суждение все же нуждается в некотором уточнении. Вершина выросла не вдруг, и не вознеслась она над равниной или небольшими возвышениями, а есть часть мощного горного кряжа, единого и монолитного. И значение и прочность других "горных образований", начиная с тех, что возникли еще в 20-е годы, умалять никак не следует. Добавим попутно, что в 20 – 30-е годы Толстому многое приходилось для себя открывать заново. В войну же проблемы обозначались с максимальной четкостью в соответствии со знаменитым лозунгом "все для фронта – все для победы!" Надо было отыскивать слова, чтобы выразить идеи, в равной мере понятные и дорогие всем советским людям. И Алексей Толстой находил эти замечательные слова, делающие статьи живыми по сию пору.

Особое место в творческом наследии писателя-публициста занимают выступления по вопросам литературы и искусства. Первой статьей юноши Толстого, еще не предназначенной для печати, был отклик на постановку пьесы Горького "На дне" (1903).

До революции им было опубликовано лишь несколько работ. Как литературный критик раскрылся Толстой после Октябрьской революции.

Отличительной особенностью его публицистической деятельности как критика являлась подлинная народность.

Выше уже приходилось упоминать первую критическую статью Толстого, опубликованную по возвращении из эмиграции, – "О читателе". Выбор темы глубоко знаменателен. Для него читатель далеко не только потребитель искусства, то есть фигура, возникающая в конце творческого процесса, задачи которой – воспринимать предлагаемое художником как данность. Нет, по Толстому, читатель возвышается уже у истоков творческого процесса, самим фактом своего существования обусловливая определенное направление творческой деятельности писателя, ее характер.

Потребность народа-победителя в героическом искусстве определяет появление "монументального реализма" – этой формулой Толстой обозначал в 1924 году новый творческий метод, рожденный Октябрем. А несколько позднее, стремясь понять закономерность формирования метода социалистического реализма (тогда только еще родился этот термин), писатель связывает его с глубочайшими эстетическими потребностями нового общества.

В записной книжке Толстого (вероятно, в 1933 году) сделана следующая глубоко знаменательная запись: "Брошен лозунг социалистического реализма. Об этом кучу сказано и кучу написано. Но, мне кажется, определение еще не достигнуто. Почему? Думается мне – потому что к определению подходили не с той стороны... Современность должна включать в процесс творчества зрителя и читателя. И они-то и окрашивают искусство специфическим цветом эпохи, здесь ключ к нахождению социалистического реализма...

Художник должен воспитывать в себе чувствование масс, слышать голос их воли и надежд и уметь синтезировать это" (Архив ИМЛИ, инв. No 158/119).

Раздумья о положении нового искусства в обществе, его воспитательной миссии, – свидетельство гражданской зрелости писателя, органичности и прочности его связи с основными процессами в духовной жизни социалистического общества.

Толстой не писал рецензий, оценивающих то или иное произведение. Редко он писал и о творчестве того или иного писателя (М. Лермонтов, Т. Шевченко, М. Горький, А. Блок, С. Есенин, позднее С. Щипачев...). Излюбленный его жанр – статья, поднимающая какую-либо актуальную проблему художественного развития в целом. Иные из выдвигавшихся им проблем не только не утратили своей актуальности, но выявили ее с течением времени с новой силой.

"Наука и литература" – так называется статья Толстого, написанная в 1934 году. При социализме, утверждает автор, две эти важнейшие формы общественного сознания усиливают тяготение друг к другу, они "сливаются как бы в одну дисциплину: познание природы с целью окончательного овладения ею" (ПСС, 13, с. 337).

Характеризуя именно "отличительные качества нашей художественной культуры" (ПСС, 14, с. 171), Толстой говорил о том, что затрудняется "провести грань, где в сознании советского человека кончается наука и начинается искусство. И то, и другое для него есть познание мира для его преобразования" (ПСС, 13, с. 173).

Хорошо известно широчайшее распространение документализма в современном мире. Его связывают с последствиями грандиозной второй мировой войны и желанием человека знать ничем не приукрашенную правду о событиях и людях. Но вопрос об использовании документа в искусстве вставал значительно раньше. Еще за несколько лет до Великой Отечественной войны Толстой писал, что многие книги о гражданской войне недостаточно прочно опираются на конкретный исторический материал. Между тем "огромный фонд документов, стенограмм, записей, воспоминаний нашего недавнего героического прошлого лежит почти нетронутым. Никакая фантазия не может быть столь убедительной, как эти исторические материалы. Наш народ хочет знать свою историю и прежде всего историю своей великой борьбы за социализм" (ПСС, 13, с. 404).

Большой интерес для нашего современника представляют и те статьи, в которых рассматриваются вопросы художественного мастерства, языковой культуры писательского труда. Эти стороны публицистического наследия писателя достаточно полно охарактеризованы в научной литературе, и поэтому можно ограничиться лишь перечнем наиболее значительных работ Толстого ("Как мы пишем", "Слово есть мышление", "О драматургии (доклад Первому съезду писателей)" "Чистота русского языка", "Нужна ли мужицкая сила?", "Ответ Ильенкову" и другие).