Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика"

Автор книги: Алексей Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО

Я хочу, чтобы голос советского писателя был услышан, покуда не пришел роковой для Европы день, когда разум будет оглушен взревевшими по всему фронту батареями, помрачен удушающими испарениями войны, ослеплен пожарами городов. Все это – не вымыслы из фантастического романа, все это с громадной силой разрастется завтра, но это завтра можно миновать, если все усилия будут приложены к тому, чтобы этот черный день не состоялся.

Войны не хочет никто, кроме ничтожного меньшинства. Война, как сырой костер в ноябрьский день, плохо разгорается. В ней самой, – то есть в миллионах цветущих жизней, оторванных от труда, творчества, семейного очага, от привязанностей ума и сердца и брошенных в ноябрьские поля, в траншеи, полные воды и грязи, – нет желания наполнять эти траншеи кровью своей и тех, кто лишь в военных приказах, продажных статьях продажных газет да в речах премьеров назван врагом. Врагов нет в этой готовящейся чудовищной бойне: народы, посланные для умерщвления других народов, не находят и не могут найти в себе никаких побуждений для убийства.

И все же те люди, для которых война – источник обогащения, упорно поджигают ее сырой костер. В чем же сила этих людей, этого ничтожного меньшинства – этих заводчиков, банкиров и спекулянтов, готовящих все ужасы голода и истощения для миллионов детей, женщин и стариков; готовящих все ужасы кровавых фронтовых атак под лозунгом: "Демократы, спасайте демократию!"; парализующих торговлю нейтральных стран; погасивших вечерние огни великих городов; берущих уже беззастенчиво и декретивно четверть заработка трудящихся в свой кошелек? Они даже не утруждают своей фантазии, чтобы придумать сколько-нибудь правдоподобное оправдание для войны, они просто гонят интеллигенцию, трудящихся и одураченных обывателей на убой, как стадо.

В армянском эпосе "Давид Сасунский" рассказывается, как на поле кровавой битвы старик араб останавливает армянского богатыря словами: "Зачем истребляешь нас, мы не враги твоему народу, нас силой оторвали от наших очагов, иди и бейся на поединке с нашим халифом". Народные барды пели это еще тысячу лет тому назад. Но разве французы или англичане еще более глубоко порабощены, чем арабский погонщик мулов, которому халиф велел взять меч?.. Почему твердой рукой не схватить за узду коня войны? Откуда у великих и гордых народов Европы такая покорность? Кто их уверил, что они на краю бездны и другого пути нет, лишь эта бездна под ногами?

Нет, нет, всему этому поверить нельзя... Это не мирится с нашим, советским, представлением о человеческой свободе, о безусловном торжестве разума над стихией, – хотя бы эта стихия называлась властью золота, – и о том, что – сегодня – только тогда правильно во всех отношениях, если в нем заключены все предпосылки того, что – завтра – будет лучше во всех отношениях, а не хуже, и что наше – завтра – зависит от нас самих, от нашей воли ко всеобщему счастью, как необходимому залогу для личного, индивидуального счастья.

Сила и власть насилующих – в неорганизованности тех, кого они насилуют. Фабриканты войны говорят о неизбежности кровавых жертв, о неизбежности еще более тяжелых испытаний, и это, только это, обещают на завтра. Они глушат ропот недовольства. Они объявляют вне закона депутатов-коммунистов, швыряют за тюремную решетку передовых рабочих и интеллигентов и в "порядке надувательства" предоставляют слово провокаторам и предателям рабочего класса.

О, как это подло, стыдно, непостижимо унизительно! И нам становится понятно, почему со страниц ваших романов веет таким отчаянием, такой безнадежной печалью, – в ней нет даже элегической услады, в ней только неизбежность могилы...

Мы во всеоружии опыта и реальных достижений говорим в эти дни о счастье. Мир – имя ему на первоначальном этапе, на первой ступени, куда нужно шагнуть немедленно и безоговорочно. Всеобщее счастье, или конкретнее – создание всех материальных и духовных условий для осуществления его, – это глубочайшая основа нашего мышления, нашей веры в судьбу человечества, наша задача, твердо проводимая в жизни.

Путь к человеческому счастью раскрывает только то общественное устройство, в котором уничтожена самая возможность строить свое счастье на несчастье другого. Я менее всего хочу здесь проповедовать принципы коммунизма, – они широко известны. Мы никому нашей системы не навязываем и не намерены делать это. Мы строим наше социалистическое общество и сурово оберегаем его мирное развитие, его покой от всяких покушений со стороны. И если Западная Украина и Западная Белоруссия, которым Красная Армия помогла освободиться от рабского ига польской военщины, помещиков и крупных эксплуататоров, сами, всенародным свободным волеизъявлением постановили войти в систему СССР, то мы только радуемся, что в Западной Украине и Западной Белоруссии минимум девяносто процентов населения пожелало совместно с нами идти в сторону счастья.

Но вы скажете: но вы вмешиваетесь в жизнь! Да, мы активно вмешиваемся в процесс жизни. Мы, то есть все советское общество, ускоряем ее полезные процессы и тормозим или уничтожаем вредные. Разве плохо было, например, вмешаться в жизнь ненцев, прежде называемых самоедами? Они существовали в условиях разложившегося быта плюс водка, которой их снабжали промышленники царской России, плюс нищета и голод. Маленький народ вымирал. Это было всего двадцать лет тому назад. Сегодня у них своя письменность, свои учителя, врачи, писатели, свои депутаты в Верховный Совет...

Или – мы вмешались в "дремлющий Восток", в давно "отшумевшие" цивилизации древней Бактрии, Согдианы, Хорезма. Оказалось, что дремота Средней Азии происходила исключительно от глубочайшей нищеты народа, который не находил иных жизненных перспектив, как родиться, чтобы впроголодь работать на своего бая и со вздохом прославлять непонятную мудрость аллаха, создавшего неравенство между людьми.

Мы постарались вмешаться, и народы Средней Азии с восторгом изменили свою точку зрения на смысл жизни. Они разрушили лессовые стены, отделявшие человека от человека, по роскошным долинам пустили тракторные плуги и хлопковые сеялки, отвели арыки на колхозные сады. На пышных альпийских плоскогорьях начали пастись огромные стада тонкорунных овец, в городах задымили текстильные фабрики... Средняя Азия за годы советского государственного строя и советской экономики далеко перегоняет свою былую славу и блеск "колыбели народов". Нынешним летом там произошло событие, возможное только в условиях социалистического общества. Полтораста тысяч колхозников, мужчин и женщин, по своей инициативе вышли с кирками и лопатами, с арбами, нагруженными хлебом, мясом и овощами, на заранее для каждого колхоза намеченные участки и в 45 дней вырыли канал в 270 километров длины. Сотни тысяч гектаров полей и садов получили воду, то есть жизнь. Драматические артисты, танцовщицы и танцоры, народные певцы и музыканты развлекали в часы отдыха этих вольных строителей. Перед тем как пустить воду, на дне канала был постлан ковер и приготовлен богатый дастархан. Когда первая вода, приняв, как невеста, эти дары, потекла по каналу, – перед ней шли две народных артистки Узбекистана – одна пела, другая танцевала. Так был совершен пример истинно коммунистического труда. Разве нет всех оснований говорить о реальности счастья?

Мы твердо знаем, что одно из условий достижения счастья – это возрождение и свободное развитие национальных культур. Мы заключили договор о взаимопомощи с тремя прибалтийскими странами, мы помогаем им уберечь от уничтожения их национальные культуры, их суверенность, их свободу, все возможности их мирного развития. Одни, лицом к лицу с надвинувшейся европейской войной, эти малочисленные, трудолюбивые балтийские народы были бы без всякого сомнения сметены и уничтожены.

Мы предложили и подписали пакты взаимопомощи и честно выполним свои обязательства.

Я не хочу, чтобы в моих словах, словах советского писателя, прозвучало чувство высокомерия или превосходства. Бедствия, к которым готовится капиталистическая Европа, так неимоверно ужасны, что нами руководит одно чувство – помочь вам предотвратить их. При этом мы отдаем себе отчет, что предотвратить можете только вы сами. В чем же наша помощь?

В том, чтобы разрушить создаваемые вашими и нашими врагами, врагами человеческого общества, заведомо неправильные представления, будто капиталистическая система – единственное построение культурного общества, что других систем нет и быть не может, что капитализм будто бы все еще прогрессивен и отнюдь не прогнил насквозь и не отравляет трупным ядом европейскую и другие цивилизации.

Мы доказываем обратное: что наша, социалистическая, система возможна, жизненна и вполне оправдывает свое существование и, мало того, творческие силы народов, вскрываемые и освобождаемые ею, настолько велики, так стремительны в своем росте и так материально и духовно плодотворны, что формы жизни часто отстают, и их непрерывно приходится видоизменять и расширять, что, между прочим, и входит в задачи социалистической системы.

Второе: мы утверждаем, что капитализм ни в каких своих проявлениях на современной стадии не может быть прогрессивен, ибо он требует войны, как сбыта продукции, войны, как захвата, с уничтожением населения, новых территорий, войны, как способа порабощения рабочих масс, войны, как непрерывного передела мира. Капитализм – война – смерть – синонимы.

Народы против войны, несущей безумие разрушения, физическое уничтожение миллионов человеческих жизней. Народы хотят мира, и надо, пока еще не поздно, твердой рукой схватить за узду коня войны.

ЧТО ТАКОЕ МАЛЕНЬКИЙ РАССКАЗ

Я говорю только о своем опыте. Предположим, имеется какой-то накопленный материал – наблюдения жизни, изучения истории и т. п. Имеется цель: для чего и во имя чего должен быть использован материал. Имеется творческое желание. И все же этого всего еще недостаточно.

Нужно найти сюжет. Удачно найденный сюжет организует, – иногда мгновенно, буквально в несколько секунд, будто капля какого-то едкого реактива, – все хаотическое нагромождение мыслей и наблюдений и знания.

Сюжет – это счастливое открытие, находка. Придумать его, сидя за столом в табачных облаках, устремясь точками зрачков на чернильницу, нельзя. Сюжет всегда приходит из шума жизни, из живой борьбы сегодняшнего дня. Сюжет – это, не поймите меня вкривь и вкось, – это массовый анекдот, весь еще сырой и животрепетный. Он может еще и не облечься в словесную форму и не ходить из уст в уста. Но – сказанный – будет понят массами, он – ключ к раскрытию какого-то социального противоречия. Такова его природа. За ним писатель отправляется на охоту, – за этой пестрой птичкой счастливой удачи.

Сюжет, как всякий анекдот (опять подчеркиваю, – анекдот не как игра слов, но как предельный по лаконизму рассказ о столкновении фактов), не может мыслиться только как причина и следствие, действие и результат, сила, приложенная к данной среде, и вытекающие отсюда последствия и т. д. В сюжете всегда должна быть запятая и "но". К данной среде прикладывается сила, но возникает противосила и получается неожиданный (или заранее обреченный, роковой) результат. Элемент неожиданности, или – в другом случае – обреченности, и составляет соль анекдота – сюжета. На крайних полярных точках в искусстве неожиданность порождает комедию положений, обреченность – трагедию античную (борьбы героя за обреченный гибели класс) и трагедию предварения революции, обреченной на неудачу в данном этапе.

С этой пойманной пестрой птичкой – сюжетом писатель может расправиться разными способами, в зависимости от значимости сюжета и от величины материала, и, наконец, от самих внутренних свойств художника.

Сюжет можно запустить, как организующие дрожжи, в большой материал эпопеи, романа, пьесы, повести. Сюжет можно использовать непосредственно в чистом виде, живописно рассказав его, выявив четко весь его социальный смысл.

В этом последнем случае получим новеллу – маленький рассказ. Молодые писатели часто относятся пренебрежительно к такой как будто малой форме. Действительно, во всемирной литературе девятнадцатый век дал много дурных примеров ложной новеллы. Это либо натуралистический отрывок, посоленный гуманитарной идейкой, гражданским негодованием, либо бесформенная лирика стихотворения в прозе, порождение помещичьей лени (молодые писатели часто пробуют силы в этой импотентно-мечтательной форме, я сам был грешен), либо урбанистические, индивидуалистические повестушки, пригодные разве для изучения гнилостных бактерий буржуазной культуры. Все эти примеры снижают значение новеллы.

Новелла возникла в средние века. Горожанин, зажатый в узких уличках бурга между католическим собором и замком феодала, сочинял ядовитые анекдотики, направленные жалом против церкви и феодала. Это были первые птички Ренессанса и буржуазных революций. Новеллисты Ренессанса придают этим анекдотам литературную форму. Семнадцатый век вливает в них горячую кровь жизни и политики. Они пышно расцветают в драматургию восемнадцатого века.

Новелла – труднейшая форма искусства. В большой повести можно "заговорить зубы" читателю превосходными описаниями, остроумными диалогами, – мало ли чем... Здесь же вы весь на ладони. Вы должны быть умны, вы должны быть значительны, – малая форма не освобождает вас от большого содержания. Вы должны быть лаконичны, как поэт в сонете, но лаконичность должна получаться от концентрации материала, от выбора только самого необходимого. Архитектонически новелла должна быть построена с запятой и "но". Должна быть законченным произведением. Новелла – лучшая школа для писателя.

АКАКИЙ ЦЕРЕТЕЛИ
(К столетию со дня рождения)

Двадцать пять лет назад, в самый разгар империалистической войны, мне довелось быть свидетелем похорон Акакия Церетели. Я видел, как осиротелый грузинский народ прощался с любимым поэтом, лежавшим в хрустальном гробу, как он оплакивал этого удивительного человека, которого любили и знали даже в самых глухих селениях. Тогда я понял, чем был для своего народа Акакий Церетели.

Через шесть лет после его смерти рабочие и крестьяне Грузии вслед за своими русскими собратьями разорвали оковы. Слились воедино мечты лучших людей нашей многонациональной родины. Наша страна вышла на путь жизни, силы и творчества. Сбылось пророчество Акакия Церетели, который еще в 1881 году говорил:

Я вижу, словно с вышки башенной,

Родную землю разукрашенной.

Я вижу рай, – кусты жасминные,

Я слышу песни соловьиные.

И шепчут звезды, в небе плавая:

"Свободен край, покрытый славою,

Дороги горя ныне пройдены,

Заре открыты двери родины".

Творческая сила народов нашей родины долгие и долгие века была прикована, как Прометей к угрюмым скалам. Ее терзала национальная рознь, разжигаемая искусственно... Сегодня Прометей раскован, чтобы совершить то, что даже аттической поэзии уже казалось сказкой о невозвратно отошедшем золотом веке. Творческие силы народов нашей родины осуществляют золотой век на земле. Прометей несет жизни – идеи коммунизма.

Мы, русские писатели и поэты, и вместе с нами весь русский народ знаем, как велики духовные и материальные богатства, духовные и материальные возможности наших братских народов. И среди них мы особенно любим и ценим прекрасную Грузию и сокровища грузинской культуры. Они открылись перед нами как древние сказочные клады.

Как бы радовался дружбе наших народов Акакий Церетели! В годы, когда царские чиновники натравливали друг на друга народы Закавказья, Церетели чтил и переводил азербайджанского драматурга и писателя Мирза-Фатали Ахундова, дружил с Ованесом Туманяном и Ваганом Терьяном, а к лучшему своему другу, армянскому драматургу Габриэлю Сундукьяну обращался с такими словами:

Ты – армянин, а я – грузин,

И все же братья мы родные,

И край родной у нас один

Кавказа выси ледяные.

А разве не замечательна встреча молодого Акакия с Тарасом Шевченко? Это было около 1860 года. Студент Петербургского университета Акакий Церетели встретился в квартире историка Н. И. Костомарова с только что возвратившимся из ссылки Тарасом Шевченко, которому понравился молодой, умный, пылкий грузин. Шевченко расспрашивал Акакия о прошлом Грузии, о положении грузинского крестьянства. "Разошлись мы друзьями, дав друг другу обещание встречаться почаще... Признаюсь, я в первый раз понял с его слов, как надо любить родину и свой народ", – писал впоследствии об этой встрече Акакий Церетели.

Живут, не умирают и не умрут его стихи, поэмы, драмы, полные горячей, трепетной любви к родине. Он был верным сыном прекрасной Грузии. Такими поэмами, как "Торнике Эристави", "Баграт Великий", "Натэла" и "Наставник", он питал, будил среди грузин любовь к отчизне. И вместе с тем мудрый Акакий чужд национальной ограниченности. Одно из стихотворений, обращенных к Сундукьяну, начинается так:

"Добра желаю всем, без различия национальности, кто является истинным человеком и чье сердце горит огнем правды. И нет для меня большей радости, чем общение и братская дружба с ним!.."

Эта широта и прекрасная любознательность, это уважение к культуре других народов открыли Акакию Церетели пути к лучшим источникам русской литературы. Он ценил и хорошо знал творчество Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, Некрасова, Льва Толстого. И он много почерпнул из литературного наследия русских собратьев. Свою поэтическую деятельность Акакий начал с переводов из Лермонтова, он посвятил стихи памяти Гоголя и писал глубоко содержательные статьи о Льве Толстом после его смерти.

Как общественник и политический деятель Акакий Церетели вырос и возмужал в 60-е годы XIX столетия. Ему были близки передовые идеи лучших людей его времени – Чернышевского, Добролюбова. Со вниманием он следил за развитием освободительного движения на Западе и в России. Вместе с Ильей Чавчавадзе он был просветителем молодой грузинской интеллигенции. О своем творчестве он высказывался сурово и скромно:

"Искусству я не уделял большого внимания и на литературу смотрел как на простое оружие в повседневной борьбе за хорошее и доброе дело; если что-либо художественное вышло из-под моего пера, то это произошло невольно и случайно".

Подобно Некрасову, он уделяет особое внимание идейной направленности своего творчества: политические мотивы, острая сатира занимают в его творчестве очень значительное место. Нужно упомянуть также участие Церетели в прогрессивном грузинском журнале "Цискари" ("Рассвет"), значение которого для грузинской общественной мысли напоминает роль "Современника".

Наши молодые советские поэты и писатели могут многому научиться у талантливого и скромного, требовательного к себе, неутомимого труженика Акакия Церетели. Образованнейший человек своего времени, подобно Пушкину, он не был схоластом и книжником. Он много бродил по своей земле, он знал и любил жизнь, говор толпы, живую речь народа. Именно поэтому ему удалось слить в своем творчестве две струи, два языка: речь книжную, присущую до него грузинской поэзии, и живую, меткую народную речь грузинской деревни. И, подобно Пушкину, он смог создать новый грузинский литературный язык, простой и богатый, доступный широким массам, и вместе с этим новую эпоху в истории грузинской литературы, эпоху реализма.

Подслушав думы и чаяния своего народа, обогатив грузинскую поэзию народным языком, Акакий Церетели вернул грузинскому народу сокровища его изустного, народного творчества. Он еще при своей жизни стал народным поэтом. Его стихи пела вся Грузия. В 1905 году на баррикадах восставшие грузинские рабочие пели революционные стихи Церетели. Он первый перевел на грузинский язык гимн международного пролетариата – "Интернационал" Эжена Потье. Сейчас песни на слова Церетели поют не только в Грузии, но и во всех республиках Советского Союза, например трогательную песнь о Сулико.

Среди многих славных имен грузинской литературы Акакий Церетели может быть поставлен в одном ряду с великим Шота Руставели. К нему, как бы за благословением, обращался он в стихотворении "К портрету Руставели":

Светом откройся мне в гимне,

Тайну поведай мне в песне,

Славить наш край помоги мне,

В новом поэте воскресни.

Так, чтобы юноша каждый

Страстью к любимой горел,

Чтобы он с воинством каджей

Дрался, как лев Тариэл.

Пусть же сильней разгорится

Светочем ставшее имя!

Пусть же душа иверийца

Дышит стихами твоими!

Он воскресил, продолжил и углубил наследие Шота Руставели. Этот удивительный человек с умными, ясными глазами зорко видел далекое прошлое и отдаленное будущее.