Текст книги "Поединок. Выпуск 9"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Борис Лавренев,Юрий Кларов,Сергей Колбасьев,Виктор Пшеничников,Евгений Марысаев,Владимир Акимов,Софья Митрохина,Александр Сабов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Подошел, заглянул в суженные болью глаза.

– Сейчас мы с него получать будем. Кто?

– Романцев! – морщась от боли, предостерегая, прохрипел Смолин.

Но было уже поздно: Черный и Белый метнулись к длинной, метра в полтора, сумке и через мгновение уже держали солдат на мушках пятизарядных мелкокалиберных карабинов.

– А теперь кто с кого получит? – Белый передернул затвор. – Брось штык!

– Кончай дурочку ломать, – Романцев слегка побледнел, но штык не бросил. – С этим не балуются.

Клацнул затвор Черного.

– И глазом не моргну, шмакодявка! – Кивнул на сугробы за проемами складских ворот: – Только к лету и найдут. Брось штык! Ну!

– Романцев, брось, приказываю… – Смолин постепенно приходил в себя. Голова уже работала четко, но решения не было. Ясно было одно: надо быть готовым ко всему, собраться предельно, следить за каждым движением, словом, жестом противников, нет – врагов! И тянуть время. Обстановка подскажет… Обязательно. Надо только услышать!..

«Степа… Степушка… Где ж ты? Лишь бы сообразил… Не влетел, как кур в о́щип…»

Романцев небрежно бросил штык, примерно в метре от себя – так, чтобы при случае нагнуться и метнуть снизу, прямо со снега. На все не больше секунды. Но где он сейчас, этот случай? Где та секунда?

* * *

Степа ходко шагал по тропке, старался для облегчения ступать в след недавно прошедших. Те, по всему, тоже старались след в след, но это у них не очень выходило: то один, то другой, а то и двое сразу вываливались вбок. Увязали небось по пояс, а то и глубже. Стало быть, тяжело несли, вот груз и заносил. Так и есть – груза было много: передохнуть встали – весь снег кругом изрыт, видать, как вещи держали, так из рук и выпустили, набили ладони до боли. Пассажиры, наверное, а может, летчики с бортпроводницей. Одни следы маленькие, это Степа сразу заметил. Но отмечал все это Степа почти бездумно, по привычке, его отец учил следы читать. Отец был бригадир на большом заводе, в Тобольске, но охоту любил с самого своего деревенского детства: «В лесу, в поле все подмечай, сынок, это только так кажется, что ни к чему, а глядишь – понадобится, будешь локти кусать, что проморгал».

И когда сын ошибался и путал поначалу след волчонка с лисьим, отец крепко давал ему по затылку.

– Да на кой мне?! – взвизгивал Степка и с обиды тер кулаком глаза. – Я, может, на охоту и ходить не буду! Я в хоккей хочу!

– Ремесло, сынок, – отец добродушно привлекал его к себе, – оно не коромысло – плеч не оттянет…

Он скоро увидит отца. Первенство бы только выиграть…

* * *

Самолетный двигатель, что работал все это время на малых оборотах, зататакал басовито, глуша слова. Самолет стоял за углом склада, и летчики никак не могли видеть того, что происходит за бетонной стеной.

– Я шмотки буду к самолету таскать, – Андрей почти кричал в лицо Черному. – А вы уж тут… Черт… – он посмотрел на разваленные штыком тюки. – Так их к самолету не потащишь… Я Ленку пришлю!

Черный покачал головой:

– Мы сами.

Андрей кивнул, подхватил два рюкзака и, тяжело ступая, пошел вдоль длинной стены склада за угол, к самолету.

– Солдат! – перекрывая гулкий стрекот, крикнул Черный Романцеву. – В синем рюкзаке, в боковом кармане, шпагат с иголкой!

– Это уж хрена-та! – Романцев с ненавистью смотрел в черный глазок ствола, быстро поднимавшийся на уровень его лба.

– Считаю до трех. – Черный вжался небритой щекой в лакированное дерево приклада. – Раз!.. Два!..

– Постой! – поднял руку Смолин. – Я зашью.

– Люблю покладистых, – ощерился Белый. – Давай. Отпустим скоро.

Участь солдат была решена для Черного и Белого в тот момент, когда им удалось завладеть оружием. Они лишь переглянулись коротко. Тут и сове было ясно, что ни при каком раскладе отпускать солдат было нельзя. Тем более таких настырных. К тому же было понятно, что солдаты издалека, никто их не хватится, по крайней мере, несколько суток. Ни в части, ни в аэропорту: не получилось с самолетом, значит, ушли. А когда хватятся и начнут искать, доберутся сюда, так пурга сто раз все заровняет. Потом, от мелкашкиной пули какая кровь? И выстрел слабенький, да еще, на удачу, двигатель грохочет. Черта с два кто услышит, а летчики тем более. Значит, солдат – в снег. По минуте на каждого – закидать. Чин чинарем. Можно было бы положить их с ходу. Но у Черного и Белого был свой план, разработанный давным-давно, в котором, конечно, не учитывалось неожиданное появление солдат и их умерщвление, но зато учитывалось многое другое. Они никогда не ходили «на мокрушку», не собирались и в этот раз. Но солдат не станет – это уж как в банке. Перемигнулись, давая понять, что понимают друг друга. Двигатель смолк.

* * *

Смолин вдел нитку в кривую цыганскую иглу и принялся зашивать тюк. Романцев понял его намерение – зашивая, сержант приближался к тому бандиту, который только что целил ему, Романцеву, в лоб.

Значит, на его долю – второй, белесый.

Романцев начал постукивать сапогом о сапог. Затем принялся подпрыгивать, размахивать руками. Главное, чтобы этот гад привык, что он все время в движении, расслабился. Тогда – миг! К штыку! И – снизу! Он знал, что с трех метров не промахнется даже замерзшей рукой.

– Холодно? – спросил Белый.

– Ага, – простодушно, как только мог, ответил Романцев.

– Скоро не будет, – сплюнул. – Кончай скакать!

* * *

Степа ворохнул плечом, устраивая автоматы поудобнее, подсунул правую под ремни, чтобы оружие не мешало при быстром шаге… И тут только понял: что-то не то!.. Где ж его товарищей-то следы? Как же так! Как же это он сразу внимания не обратил? А еще старослужащий – так бы сержант Смолин сказал…

Но почему они не пошли этой тропкой, по которой все ходят, а какой-то другой? И какой?.. Та-ак… Эти-то, четверо, тут шли… Четверо… Четверо… Что ж ему в том, что их четверо?.. И вдруг будто осветилось, так отчетливо: перемешанный с заледенелой кровью снег, медвежонок с закушенной варежкой, следы… Точно, там были маленькие, женские. Ведь он сам сказал тогда Романцеву: четверо, мол… Стоп!

Стало быть, его ребята рассекли этих браконьеров чертовых… И пошли другой дорогой… Зачем? Щас узнаем, только бы дорогу ту сыскать!.. Слева, сразу за кустом, – чисто поле – ой-ой-ёй, уже задымилось поземкой, а горизонта почти совсем не видать! По полю только дурной полезет… Значит, правее шли, скорее всего, по ту сторону кустов, там вроде ложбинка глянется. Может, они ему там какой знак оставили, как ему быть, что делать?

* * *

Романцев видел, что Смолину осталось несколько стежков и метра полтора расстояния до Черного. Он отвернулся от Белого, чтоб тот не заметил сухой блеск глаз. Стал незаметно подбираться, шевелить замерзшими пальцами на руках и ногах. «Примерно секунды три-четыре… – подумалось ему. – А там поглядим, гады…»

Из-за угла появился запыхавшийся Андрей, Черный попятился навстречу, не спуская ни глаз, ни ствола со Смолина…

«Так твою дивизию и не так…» – едва вслух не выругался Романцев.

Андрей посмотрел на солдат, на Черного с Белым…

– Какие вопросы? – усмехнулся Черный и – Смолину: – Шей второй! Шевелись, служивый, и – на свободу с чистой совестью!

– Я думал, уже все… – пожал плечами Андрей.

– Сейчас, второй заделает. Две минуты.

– Не в этом смысле.

– А в каком? – валял дурака Черный, но Андрей не замечал этого, слишком уж нервная была обстановка.

– Ты что, не понимаешь, что их отпускать нельзя, – Андрей облизал потрескавшиеся, потемневшие губы. – Мы подняться не успеем – они всех на ноги подымут!

– И что ты предлагаешь? – Черный наслаждался своей игрой – он знал, что Андрей никогда не произнесет «убей» или «стреляй», чтобы в случае чего: не знаю, мол, «Я лично ничего не говорил», «Меня вообще там не было, я вещи в самолет носил», «Откуда мне знать, что там у них с этими солдатами произошло? Хотя, безусловно, ужасно!».

Андрей не знал, что он давно, почти с первого знакомства, как на ладони у Черного и Белого, и что все их кажущееся слепое подчинение, их подобострастное «капитан», не более, чем игра, такая же, какую вел сейчас Черный. С самого начала он был для них – «фраер».

– Что предлагаешь, капитан? – повторил вопрос Черный.

– Ты что, совсем отупел? – Андрей посмотрел холодно, но Черный заметил, что он сморгнул, а раньше никогда подобного не было.

«Да… капитан, – подумал Черный. – Никогда ты не будешь майором».

– Будь друг, капитан, достань-ка «тозку»…

– Зачем? – удивился Андрей.

– Надо.

Андрей недоуменно пожал плечами, но сбегал к сумке и принес пятизарядный ТОЗ шестнадцатого калибра:

– Для чего?.. Из мелкашки же лучше… И скорей, с погодой опять ерунда!

* * *

Правильно Степа угадал – за кустами ложбина, а может, котлован какой строительный недорытый. Следы! Смолина – побольше, Романцева – поменьше, и у него носок поострее, он модник большой. Пар тридцать сапог у прапорщика переберет, пока по душе сыщет. Хотя ребята ступали привычно, след в след, и никто из следа не вываливался, все же Степа сразу определил, кто из них «топтал», то есть головным шел, кому трудней всего доставалось. Сперва сержант, потом Романцев, потом опять сержант…

Видно, летом здесь, по-над ложбиной, ходил большой кран, от дороги таскал на стройку бетонные плиты. Сейчас осталась только полузаметенная рельсовая колея, кусты мешали, чтоб сюда очень уж большой снег доставал. Колея упиралась в крутой склон, метров семи, вот почему тут не ходили. Возле поля, может, и было на сотню метров дальше, зато карабкаться не надо.

Жалко, никакого знака ему не оставили о дальнейших действиях. Спешили очень – по следам видно. И Степе тоже спешить надо, дело, видать, не шуточное…

* * *

Черный одной рукой направил на Смолина ТОЗ, а мелкашку передал Андрею:

– Зачем? – опять спросил Андрей. – Я же шмотки ношу!

Черный взвел ТОЗ и неожиданно прижал дуло к боку Андрея:

– Шевельнешься – хана. Промажешь – тоже! Как затылком повернется – бей в шов на шапке! Ну?! Подойди и не дрожи!

Белый, заинтересовавшись разворотом событий, на мгновение отвлекся от Романцева. Тот молниеносно – к штыку.

Сухая дробь автоматной очереди выщербила бетонную крошку над головою Белого. Тот от неожиданности скакнул в сторону и тем спасся от романцевского штыка, что глубоко царапнул острием бетон и, кувыркаясь, взлетел вверх. Если бы не очередь, штык прошил бы Белого насквозь.

Романцев вырвал у него карабин. Крепко маханул прикладом по шее.

Черный крутанулся с ТОЗом…

– Не балуй! – Степин голос перекрыл шум двигателя. – Ложи оружие!

Вторая очередь бросила Черному в глаза бетонную пыль и мелкое крошево.

Андрей кинул винтовку.

Степа – автомат Смолину, тот поймал на лету. Затем – Романцеву.

– Итак, наши новые друзья, сделаем разговор общим! – Романцев повел «калашниковым». – Руки в гору!

Трое подняли руки.

– Чего у вас произошло-то? – спросил Степа, спрыгнув со стены на тюк с мехами, который с сухим треском разъехался.

– Интересный ты, Степа, человек, – покачал головой Романцев. – Сначала стреляешь, а потом спрашиваешь.

– Что я, дурной – спрашивать, когда вас на мушке держат?

– Логично. – Романцев шмыгнул, носом и принял свой обычный вид «все ни по чем». – Тут, видишь ли, друг Степа, нас расстрелять решили…

– Ребята… – Андрей наконец овладел собой. – Все это ерунда. Никто бы в вас стрелять, как вы понимаете, не стал. Поиграли пушками и хватит, пора расходиться…

– Ах, так это была игра-а? – протянул Романцев. – Бесхитростная, но добрая шутка! Я лично давно так не смеялся, а вы, товарищ сержант?

– Я хохотал до упаду, вы разве не видели, рядовой Романцев? – в тон ему ответил Смолин.

– Да, да, да… То-то я смотрю, вы, товарищ сержант, за животик хватаетесь и «мама» сказать не можете… Степа, дорогой, ты все-таки возьми этих шутников на прицел, чтоб они не загрустили.

Откуда-то сбоку ударила по лицам снежная крупа, словно гигантскую пригоршню по ветру пустили. Горизонта не стало видно. Свет мерк.

– Сержант… То есть, товарищ сержант, – поправился Андрей. – Ну, мы извиняемся, и все такое… Летите, если вам так приспичило… А с нами будет кому разобраться… Тут ведь не убежишь…

Черный и Белый сели на снег, ни на кого не глядя.

– Я – к летчику, – сказал Смолин так, чтобы его слышал только Романцев. – Милицию надо…

– Послушай, – остановил его Романцев. – Этот паразит прав: и без нас разберутся. Мы их свяжем, если что – банок дадим. Можно и без «если что». Поднимемся, тогда по рации вызовем милицию. А то пойдут протоколы, мы сутки не выберемся!

– Нельзя. Они без нас наплетут семь верст до небес и все лесом. Останешься за старшего.

Смолин закинул автомат за спину и пошел за угол склада на звук самолетного двигателя.

Едва Смолин завернул за угол, Романцев тяжело посмотрел на Андрея:

– Это твоя жена – вот такие синие шары? – Романцев растопырил пальцы на половину своей щеки.

– Моя… – лицо Андрея дернула жалкая улыбка. – Познакомить?

– Обойдется. Какой же ты гад – такую девку в уголовщину втравил!

– Слушай, ты! – Андрей с ненавистью посмотрел на Романцева. – Попутал нас – радуйся! Чего ты еще хочешь?!

– Чего еще… – Романцев помедлил, взглянул на Андрея. – Хочу, чтоб вы трое для начала наложили в штаны. Имеется неплохое слабительное. – Романцев вскинул автомат. – К стенке, твари!

* * *

В углу комнаты на старом полушубке мирно посапывал медвежонок.

…В здании аэропорта старший летчик кричал в телефонную трубку:

– Милиция? Але, але… Милиция, говорю?! Да, да! Я!.. Плохо слышно!.. С летного поля!.. – надсаживался он криком. – С летного, говорю, поля… Автомат! Понятно? Не слышу! Выехали?! Лады! Отлично, говорю!.. Как «что»?! Не слышу тебя, милиция!.. Как «что»? Кто? Летчик? Да я только что с ним на связи… Сам, говорит, ничего не понимаю. Сначала вроде все в порядке, пришла девушка, что с нефтеразведчиками. Один стал вещи таскать. Вот-вот, мол, остальные подойдут. Ушел за вещами и через минуту-две – автомат… Одна очередь, другая…

* * *

Смолин бежал впереди. За ним, шагах в десяти, Лена.

– Романцев! – кричал на бегу Смолин. – Отставить, Романцев!

– Есть отставить. – Романцев отер лицо рукавом и крикнул тем, что елозили в снегу под стеной, избитой пулями почти до самого основания. – Встать! Если кому есть чем похвалиться, давайте! И чем жалобней, тем лучше!

– Ты с ума сошел?! – грозно крикнул Смолин, подбегая. – Что ж ты издеваешься? Чем ты тогда лучше их?!

– Всем, – твердо сказал Романцев. – И я не издеваюсь. Я должок вернул, да не весь. Если бы их взяла, нас бы сейчас уже закопали.

– Что случилось?! – едва переводя дух, выкрикнула Лена, вылетая из-за угла склада.

Ничего не понимая, она смотрела на Андрея, на Черного с Белым. Вместо лиц – маски чудовищные, залепленные снегом по брови. С трудом поднимались. Черный судорожно всхлипывал. Потом она перевела взгляд на Романцева – на горячем стволе его автомата снег таял, едва коснувшись.

– Толя, в чем дело?

– Дело, как я понимаю, в шляпе, – не поворачиваясь к ней, проговорил Романцев. – Вернее, в медвежьей шапке, к вашему несчастью, не сшитой.

– Какая шапка… Почему к несчастью… – и только здесь она увидела черно-красное мясо, вывалившееся из недошитого тюка; второй тюк с мехами, расползшийся от Степиного прыжка.

– Толя!.. – обеими руками она взялась за горло – ее душил слезный ком.

– Ты что? – Андрей отирал снег с лица и сосал его. – Знаешь его?

– Если это имеет какое-нибудь значение, – Романцев стер талые капли с автомата, – даже целовались…

– Толя! – ее пронзительный крик закувыркался к низко мятущемуся небу, как несколько минут назад романцевский штык. – Как… ты можешь!.. Ты… ты… солдафон!

– За солдафона мерсибочки, мадам, – Романцев сузил глаза. – Возможно, мы несколько прямолинейны… А как вас прикажете?.. Когда вы на глазах маленького его матушку, извините за выражение, освежевали? Или когда вы его в яме сдыхать оставили? Не говоря уже о других шутках-малютках?

– Андрей!.. – она сделала шаг к мужу. – Ты же уходил последним… Ты же мне сказал, что вытащил медвежонка? Что отпустил?..

– Какая разница… – с тоской произнес Андрей. – Ну сдох бы он в лесу.

– Шлепнуть надо было… – просипел Белый – он внезапно потерял голос. – Я говорил… Тебя, дуру, послушались…

– Нельзя ли повежливей?! – К ним шли пятеро милиционеров, четверо с автоматами, впереди старший лейтенант. С другой стороны склада – еще трое.

– Можно и даже нужно! – почти с прежними, холодно-властными интонациями произнес Андрей. – То, что моя жена целуется по углам с солдатами – еще не повод говорить с ней грубо. По крайней мере, при посторонних… Вы вовремя подоспели, товарищ старший лейтенант, нас тут чуть не перестреляли…

– Ну ты и гнида-а… – протянул Романцев.

– Товарищ солдат! – строго глянул старший лейтенант. – Товарищ сержант, попрошу распорядиться, чтобы ваши люди перевели оружие в походное положение.

– Группа, внимание, – скомандовал Смолин. – Оружие – на предохранитель. На пле-чо!

Закинули автоматы за спину.

– …Мы тут, конечно, кое-что нарушили, – продолжал тем временем Андрей, указывая на тюк с мясом и медвежьей шкурой, – не скрою… Хотели, понимаете, порадовать в Москве друзей… сослуживцев…

– А это чье? – старший лейтенант вынул из распоротого мешка пару песцовых шкурок.

– Это нам передать дали, товарищ старший лейтенант… – вступил в разговор оправившийся Белый. – Мы даже не знали, что в нем…

– Кто дал?

– Я вам все подробно объясню. Лучше даже напишу, – сказал Андрей. – Я так предполагаю, они из-за этих мехов на нас и напали. Разузнали, вон… – он кивнул на Лену. – Язык-то без костей…

– Пока довольно, – остановил его старший лейтенант и испытующе посмотрел на Смолина. – Что скажешь, сержант?

– Никто на них не нападал! – Лена внезапно шагнула к старшему лейтенанту.

– Елена! – Андрей заступил ей дорогу. – Будешь говорить, когда спросят. А сейчас – мужской разговор!

– Товарищ старший лейтенант! Солдаты не нападали! – Лена обернулась, гневно выкрикнула в лицо Андрею: – Ты грабишь, как в чужой стране! Ты год готовился к этому!

* * *

…Все, что произошло у складов, заняло меньше десяти минут. А в милицейском вездеходе они сидели битый час. Старший лейтенант писал на бланке. Один из милиционеров работал на рации.

– …Понятно, товарищ Спиридонов, – говорил он в микрофон. – Большую вы промашку дали… Ладно… Счастливо… Семь футов вам под килем. Отключаюсь. – Он выключил рацию, снял наушники: – Все, как вы предполагали, товарищ старший лейтенант… Никакого отношения они к нефтеразведочной партии Спиридонова не имеют. У Спиридонова планы изменились – на острова идут, на ледоколе «Партизан», ну и решили посодействовать хорошим людям – те им рацию починили…

– Понятно. Надо же, такой серьезный человек, Николай Николаевич… – кивнул старший лейтенант, глядя в окошко, как браконьеров ведут к другому вездеходу, поменьше.

Мело уже так, что стены складов едва проглядывали, хотя до них было не больше семидесяти метров.

Закончив писать, старший лейтенант протянул листки Смолину.

– Слышь, Петренко! – крикнул старший лейтенант в окошко конвойному. – Ты женщину с ними не сажай! Она с нами поедет!

– Да я не сажаю, товарищ старший лейтенант! – откликнулся Петренко.

– Давай ее сюда! Замерзнет!

– Не хочет, товарищ старший лейтенант! Я ей тулуп большой дал!

К их вездеходу подошел летчик, распахнул дверцу:

– В общем, так, мужики… Прогноз – плакать хочется. Если не вылетим через пятнадцать минут, то можем полететь через месяц. И ваш мыс Малый тоже вот-вот закроется.

– Заканчиваем, – сказал старший лейтенант. – Заводи свою керосинку. – И – Смолину: – Правильно? Тогда вот тут напиши: «С моих слов записано верно», и распишись внизу каждой страницы.

– Документы проверять надо! – крикнул Романцев вслед летчику. – Лысые романтики!

– Ты уж молчи, – покосился на него старший лейтенант, – самосудчик…

– А как они нас?.. – повернулся к нему Романцев.

– Доказать будет трудно, – вздохнул старший лейтенант, – свидетелей-то нет. Тем более, не они стреляли…

– Ну и у них свидетелей нет! – набычился Романцев.

– Это твое, солдат, счастье… Вот смотрю я на вас, ребята, и думаю, – старший лейтенант снова вздохнул. – Вроде взрослые, старослужащие… Ну откуда у вас такое неуважение к закону?

– В каком смысле? – у Смолина даже подпись вкривь пошла.

– В том смысле. Вычислили вы этих субчиков – молодцы. Но зачем самим-то надо было наказание им устраивать? Ведь вы же прекрасно знали, что здесь милиция есть, тем более, вездеход свой у нас оставили, майор ваш нам звонил… Так нет – сами захотели. Это ведь не игрушки. А если бы ты, как тебя?.. Романов…

– Романцев, товарищ старший лейтенант.

– Так вот, если ты, Романов, – старший лейтенант был слишком увлечен, чтобы заметить свою погрешность, – зацепил бы кого? Или они вас? Что б с вашими матерями было? А, сержант, ты об этом подумал?

– У меня мать умерла, товарищ старший лейтенант.

– Да… – смутился старший лейтенант. – А взяли бы мы их чисто, теперь, вишь, они и от мехов отбрыкиваются… Хотя навряд ли, не выйдет… Что там, Петренко?! – крикнул он, увидев, как из вездехода выскочил Петренко, а за ним стали вылезать арестованные, второй милиционер.

Петренко подбежал, кашляя и отплевываясь, на ходу обернулся и крикнул браконьерам, указывая на ближний склад:

– Чтоб живо! И без глупостей! Корнеев! Проследи!

– Там, понимаете, товарищ старший лейтенант, от кого-то несет, ну мочи нет! Я и послал оправиться и почиститься!

Романцев захохотал в голос:

– Одного медвежья болезнь достала. Интересно, кого?..

– Можете быть свободны, ребята, – сказал лейтенант. – Счастливо вам задание выполнить. Но в дальнейшем советую соображать, что к чему.

Они направились к самолету, мотор его вновь гулко стрекотал. Неподалеку от вездехода старшего лейтенанта стояла Лена в громадном, полы по снегу, тулупе.

– Счастливо, – участливо сказал Степа, проходя мимо, и простодушно добавил: – И чего вы теперь делать-то будете?

Она не ответила.

Романцев миновал ее молча.

– Ждать, – наконец коротко и ясно сказала она.

…В заднее окошко Андрей видел, как милицейский вездеход, шедший сзади, остановился возле Лены, окутав мутным облаком выхлопных газов. Когда через миг гарь снесло ветром, Лены на снегу уже не было. Закрылась дверца, вездеход круто развернулся и, взрывая снег траками, пошел, держа стометровую дистанцию.

Андрей понял, что не увидит ее больше никогда – очные ставки и суд, разумеется, не в счет.

Он с самого начала, с самой той встречи в метро, страшился ее потерять. Потому что любил, но гнал эту мысль, старался вообще об этом не думать. Он убеждал себя в обратном, в том, что никакой у него любви нет, что он просто-напросто взял что надо по праву сильного, единственному праву, которое он признавал в жизни. Подчинил, лишил собственного «я», заставил смотреть на мир его глазами и оценивать происходящее по его оценкам! По его ценнику, по которому она ценилась лишь как жена «капитана», а потому должна была больше всего бояться превратиться в ничто, если могущественный «капитан» оставит ее за ослушание или просто потому, что она ему наскучит.

Он ясно давал ей это понять, хотя втайне знал, что это совсем не так. Что без нее он не может. И в Заполярье он ее взял, чтобы она увидела его в деле, в силе и власти. Чтобы конечным результатом этого жестокого и опасного дела – машиной, фирменными тряпками и прочей «культурной жизнью» – окончательно и бесповоротно привязать ее, пока она не разглядела, что он, в сущности, слаб и никчемен…

А Черный с Белым поняли его с ходу. С самого начала он был «фраерок крапленый», которого не наказать – себя не любить.

В Москве после реализации шкурок, что должен был осуществить обожаемый «капитан», наступал их черед. И не видать ему ни «Жигуля» шестой модели, ни фирменных тряпок, ни ежедневных обедов в загородных кабаках. А может, и вообще ничего не видать – это уж будет зависеть от его поведения, как отнесется к неожиданному такому проигрышу.

Когда началась эта история с солдатами возле недостроенных складов, Черный мгновенно сообразил, что «фраер» в их руках со всеми потрохами, только его нужно заставить убить. И все! Меха он потом отдаст сам. В зубах притащит.

Так что, если разобраться, маленький мишка, брошенный в яме, о чем Андрей сожалел, казнил себя за такую глупую, идиотскую слабинку, спас его. Хотя и доставил много неприятностей. На пять лет…

* * *

Меха, отобранные у браконьеров, втащили в комнату милиции при аэровокзале.

Каюр-орочон сортировал песцовые, беличьи и прочие шкурки. В одну сторону откладывал явно купленные, выделанные несколько месяцев назад, а в другую – свежие, битые в последние двадцать дней. Это старший лейтенант его попросил: незаконная скупка пушнины – одно, а хищнический отстрел песцов – совсем другое, и статья другая, и наказание…

«Зачем стрелял? – перебирая шкурки темными пальцами, думал старый орочон. – И этого зачем?.. И этого?.. Совсем плохой песец – летний волос падает, зимний не вырос, однако… Серый песец, грязный «чайка» зовут…»

Еще орочон вспомнил, как давно-давно дед ему говорил, что волк может человеком стать, и это хорошо – смелый человек тогда бывает, в охоте ему удача. Плохо, когда человек волком становится…

Что волк, что медведь – сколько про них рассказано и у каких народов! И у греков, и у римлян, и у китайцев, и у древних иранцев… Да и нет, наверное, народа в Европе, Азии или Америке, который не размышлял бы о них, полагая их существами волшебными, наделял их способностью к чародейству.

Ромула и Рема, легендарных основателей Рима, вскормила волчица. На Кавказе у сванов символом дружины была волчья стая. Хаттусилис I, царь хеттов, в древности живших в Северной Сирии, говорил, что его воины должны быть всегда вместе, как племя волка. Древнеславянское название волка-оборотня шло от «ведати». А кеты с орочонами сравнительно совсем недавно верили, что путь к верховному божеству знают лишь волк да ворон. Древние не сомневались, что волк может превратиться в человека, и тогда на свете появляется Великий Охотник и Вождь.

Вот когда человек в волка превращается, тогда беда! Страшнее не бывает. По индоевропейским верованиям, человек, совершивший тяжкое преступление, неминуемо становился волком. А потому не было ему жизни среди людей.

Великому Одину, верховному скандинавскому божеству и к тому же богу войны, приносили в жертву «ставших волками». Их закалывали без жалости, потому что и они, «ставшие волками», ее не знали, вернее, забыли, предпочтя доброму сердцу и справедливости смертельный удар клыков.

Славяне, скандинавы, жители Индостана, римляне, заполярные народы, разделенные расстояниями, по тем временам невероятными, почти непреодолимыми, но какими схожими, наивными и великими понятиями владели они о тайнах природы, о взаимоотношениях человека и зверя, в которых первенство человека достигается лишь одним – человечностью…

* * *

…За иллюминатором в разрывах облаков плыла недальняя земля: тайга переходила в тундру, потом снова встречались темные острова леса. Снега, оленьи стада на бегу. Пролетели над одинокой оленьей упряжкой. Откуда было знать Мише Смолину, что это его первая встреча с Маринкой. И будет вторая, он очень будет хотеть, чтоб была третья…

* * *

Потом все исчезло в пурге, в снежных зарядах. «Аннушка» пошла вслепую. Падала в воздушные ямы, выкарабкивалась…

Пообедали мясными консервами с галетами. Пососали лимон, чтоб не укачивало.

– Якуты, эвенки, кеты с орочонами – вот охотники, – сказал Степа. – И вообще, сибирские жители… Для них охота – хлеб, без нее не проживешь. А эти… В такую даль, вишь, приехали зверей убивать…

– Тут кручи бери. – Романцев взял еще кружок лимона. – Они, гады, и нас положили бы…

– Это как пить дать, – серьезно кивнул Степа.

– А ты молодец, Степан, нет двух мнений, – серьезно сказал Романцев. – А вот бывший сержант, рядовой Романцев, прошляпил – надо было сперва оружие отобрать, а потом уже ихние тюки потрошить…

– Нет, Толя, это уже следствие, – вздохнул Смолин, – а причина – я дурака свалял: во-первых, автоматы в вездеходе оставил, а во-вторых, действительно, в милицию б надо… Слушай, Степа. Вот ты видел по следам, что мы с Романцевым разошлись… Почему ты за ним пошел, а не за мной?

– А надо было за вами? – испугался Степа. – Я хотел поначалу…

– Нет, ты все отлично сделал. Но почему?

– Так Романцев же хитрый, – облегченно улыбнулся Степа.

– А я? – полюбопытствовал Смолин.

– А вы, товарищ сержант, умный. Я и понял, что вы Романцева в засаду назначили…

– Дипломат. – Романцев подмигнул Смолину, наклонился к Степе. – Простите, ваша фамилия не Талейран?

– Шел бы ты… – Степа отвернулся к иллюминатору, в котором ничего не было видно. – Лесом…

– Я – к летчикам, – поднялся Смолин. – Летим вроде долговато. А вы тут не шалите, понятно?

– Есть не шалить, товарищ сержант! – ответил Романцев. – Степочка, что ты там разглядываешь, касатик?

– Ехидство твое, – вздохнул Степа, но от иллюминатора отвернулся.

Смолин пошел вперед, в кабину.

– Вот ведь какое дело, – зевнул Романцев, – звери живут, чтоб по ним стреляли. Им ведь все равно – кто?

– Им-то все равно, да нам не все равно, – серьезно сказал Степа.

– Это кому же?

– Людям.

– Всех не перевоспитаешь, Степа, – философски начал Романцев. – Я вот стал одного перевоспитывать, а меня на «губу»!

– Какой же ты все ж таки человек, Анатолий, – вздохнул Степа. – Нейтронную бомбу вон изобрели, а ты все на кулаки надеисси…

– Умно, – буркнул несколько смущенный Романцев.

– Как ты на них вышел, лучше скажи? – полюбопытствовал Степа.

– Медвежонок и вывел, – сказал Романцев. – Раз они его на шапку не пустили, значит, я подумал, с ними или женщина или ребенок… Ну а потом затычка хлебная в портвешке, – Романцев достал из кармана картонную гильзу, на которой тоже были следы мякиша, по всей видимости использованного вместо пыжа. – Ты раскопал, а я подобрал.

– Вот гады, – вздохнул Степа. – Как с хлебом обращаются… Чего ж ты милиции не отдал?

– На память оставил. Мы ж им координаты точные дали. Там еще четыре штуки валяются. Найдут, на то она и милиция.

– А портвейн зачем вылил?

– Чтоб злее быть, – сказал Романцев. – Да-а, только, как говорится, начал жить хорошо – деньги кончились.

– Это ты к чему? – удивился Степа.

– Да все к тому… Ленка-то все-таки человеком оказалась, а я, олух, даже адреса толком не узнал. – Романцев вздохнул: – Не везет мне что-то последнее время с бабами.

Степа уже не слушал его. Прикрыл глаза. Вспомнилось отчего-то, как он перед самой армией пришел в больницу к отцу…

СТЕПАН ПАНТЕЛЕЕВ

…Как сидел на пружинной сетке, завернув угол матраца, чтоб не касаться чистых простыней. Отец, такой же большой, скуластый, как Степа, лежал головой на высоких подушках. Из-под простыни к индикатору на стене тянулись провода. По датчику непрерывной синусоидой бежал импульс.