Текст книги "Поединок. Выпуск 9"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Борис Лавренев,Юрий Кларов,Сергей Колбасьев,Виктор Пшеничников,Евгений Марысаев,Владимир Акимов,Софья Митрохина,Александр Сабов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

– Спасибочки, Степа, – сказал солдатик, поднимаясь.

* * *

– Да, товарищ «Первый», – майор Лесников аж взмок: такой был тяжелый, неприятный разговор, – вернулись… Вернулись, говорю, «одуванчики»… Так точно, ураганный ветер, видимость «ноль»… Не могут они в таких условиях десантироваться. Побьются. Я понимаю, товарищ «Первый», приказ есть приказ… Будем думать… Слушаюсь, через час доложу.

Лесников пошире распахнул жилетку, отер платком лоб.

– Прапорщик Сивак! – крикнул в соседнюю комнату. – Сержанта Смолина ко мне.

– Сержант Смолин сегодня по части дежурит, товарищ майор, – сказал, встав в дверях, горбоносый черноголовый прапорщик.

– Я говорю: ко мне Смолина, – с неудовольствием сказал Лесников. – Какая тут неясность?

– Слушаюсь, товарищ майор.

* * *

– …Так какие будут предложения, сержант Смолин? – майор Лесников склонился над картой побережья. Карта была иного, более крупного масштаба, чем в высоком штабе, и полуостров в квадрате 47 дробь 9 напоминал уже не гриб, а дерево с аккуратной кроной и длинным стволом.

– А морем? – прищурился на карту Смолин.

– Морем… – повторил майор. – Радиомаяк, вернее, рация должна заработать в квадрате 47 дробь 9 через трое суток… А тут вон какого кругаля давать надо, – палец майора заскользил по голубому грибу-дереву и уперся в точку на стволе. – А шторм, туман?

– Здесь гражданский аэродром… – помедлив, произнес Смолин. Взял красный карандаш из жестянки, показал.

– При чем тут аэродром?! – Лесников забрал карандаш из пальцев Смолина и резко кинул обратно в жестянку. – Говорю тебе: десантники не пробились! Не смогли прыгнуть! Ты знаешь, кто такие – десантники?

– Слыхал, – кивнул Смолин. – Но им не повезло. Это не их погода.

– Ага, – саркастически усмехнулся майор. – А тебе, конечно, повезет, и ты прыгнешь! В туман и шторм на тайгу!

– Зачем? – Смолин опять пожал плечами. – Мы сядем.

– Куда это? – изумился майор.

– На реку, – спокойно продолжал Смолин.

Он вновь взял красный карандаш из жестянки и показал на карте:

– Лед сейчас уже приличный. А АН-2 машина легкая. До гражданского аэродрома у поселка Полярного – на вездеходе. Прогулка, – Смолин чуть улыбнулся. – Лучший отдых в выходной день. Палатку брать?

– Там охотничья избушка, зимовье… Ну, и кто с тобой, – помолчав, спросил майор, – эти трое суток отдыхать будет? Как ты думаешь?

– Я так думаю, – Смолин покрутил карандаш, – рядовой Романцев…

Зазвонил телефон, но майор не обратил на него внимания: во все глаза глядел на Смолина.

– Он сильно подустал за последнее время, – продолжал тот.

– Ты путаешь, сержант Смолин, – грустно вздохнул майор, вновь отбирая у него карандаш. – Ты путаешь южный берег Белого моря с северным берегом Черного. А это – две большие разницы, как говорят в одном южном городе…

– Но у нас не Белое море, – улыбнулся Смолин.

– У нас веселей, – кивнул майор.

Помолчали.

«Лишь бы к тому времени, когда они до «Аннушки» доберутся, ветер послабел, – подумал майор, в который раз глядя на карту, на обозначения Полярного, полуострова-дерева. – А так – это, действительно, выход, и другого нет. Чем черт не шутит… Только…»

– Только, сержант, с чего это ты решил, что «Аннушка» вас возьмет? У них там самолетов не богато, да и своих надобностей предостаточно.

– Уговорим.

– Я, конечно, свяжусь с ними, попрошу. Но и ответ знаю: по возможности. Понимаешь? А если у них своя срочность и возможности для тебя не будет?

– Уговорим, – повторил Смолин, улыбаясь с возможной независимостью.

– Ну, гляди… – майор покрутил чуб пальцем. – Гляди, говорю, сержант! Чтоб без всякого там, понимаешь? По условиям учений мы гражданских подключать, а тем более им приказывать, не имеем права. Только с их согласия. Добровольного причем, помни!

* * *

Гулко топотали сапоги по дощатому крашеному полу. Бежали отовсюду: полуголые – из умывальной, роняя табуретки – от телевизора, вскакивали с коек спавшие после наряда. В курилке недокуренные сигареты безжалостно летели в бачок. В опустевшей бытовке слышалось противное жужжание: включенная электробритва, мелко трясясь, елозила по стеклу тумбочки.

Но это была не тревога: посреди казармы, в водовороте людских голов, то появлялось, то исчезало лицо Степы и его рука, сжимавшая толстую пачку конвертов. Сдавленным голосом Степан выкрикивал имена сегодняшних счастливцев. Пачка уменьшалась, а жаждущих прибавлялось.

– Сдай назад! – напрягая шейные жилы, кричал Степан. – Чего лезете, как телята к титьке! Вот дуравливые какие.

Вошел сержант Смолин и, подойдя к своей тумбочке, достал зубную щетку, пасту, мыло. Увидел конверт на подушке, взял, прочитал обратный адрес и… порвал на мелкие клочки.

Саша, которого Степан выручил с брезентом, делил на одеяле посылку на восемь кучек – по числу ребят своего отделения: конфеты, печенье, яблоки. Палку колбасы аккуратно промерил ниткой, пометил ногтем:

– Степа, ножик есть?

Степан подошел, не отвечая, оглядел посылку, одну из кучек высыпал обратно в ящик…

– Ты что? – изумился Саша. – Это ж тебе…

Степан так же молча сломал пополам колбасу, взял половину и отошел.

– Ты что? – у Саши от обиды задрожали губы. – Это ж всем!..

– Не обращай внимания, – сказал сосед справа. – У Степки через пять дней соревнования. Он перед ними всегда такой.

– Пантелеев! – приказал Смолин. – Ко мне.

– У меня ж соревнования, – с некоторым смущением сказал Степан Пантелеев, подходя к Смолину и ожидая крепкого нагоняя за колбасу. – Мне калорий не хватает. А конфеты я отдал.

– Собирайся, – бросил Смолин, направляясь к дверям. Занятый сложностями предстоящего, сержант проделку с колбасой попросту не заметил.

* * *

…Все складывалось как нельзя лучше: едва вышли на опушку, искалеченную ледяным дыханием недальнего океана, как перед ними в низине открылся поселок, по одну сторону которого в отдалении чернела гавань в белых закраинах, уходящих к горизонту, по другую – редкие строения небольшого аэродрома с маленьким, как игрушечным, самолетиком на поле.

– Э-эй! – обрадовалась Лена и помахала самолетику лыжной палкой. – А вот и мы!

Оба Женьки, Белый и Черный, впряженные в тяжело груженные тюками нарты, остановились. Перевели дух, отерли иней с бровей и подбородков.

– Как вы думаете, сударь, – Белый кивнул на россыпь одноэтажных и двухэтажных домиков, – который из них магазин?

– Это без разницы, – пожал плечами Черный. – Все одно – наш.

– Деньги! – коротко сказал Андрей.

– Только пусть Белый бежит, его очередь, – Черный достал из меховой куртки бумажник. – По сколько сбрасываемся?

– По всем, – жестко сказал Андрей, отбирая бумажник, и повернулся к Белому.

– Это по какому такому случаю?.. – пробурчал Белый, но за деньгами полез.

– Это по случаю близкого завершения трудного дела, которое не должно быть провалено в последнюю минуту. Вопросы есть?

– Ну. – Черный мрачно пожал плечами.

– Я спрашиваю: вопросы есть?

– Ну, нет.

– Скажи «нет», без «ну».

– Нет, – выдавил Черный и исподлобья взглянул на Андрея. – Ну?

– Вот, мадам, – Андрей иронически поднял брови, округлил глаза. – И с такими неандертальцами приходится заниматься серьезными делами. – И снова – Женькам: – Вот потому я у буровиков и спирт не взял, зная потребности ваших организмов. Короче: мы из 64-й буровой партии Миннефтегаза, начальник – Спиридонов Николай Николаевич. Здесь у нас, – он кивнул на тюки, – всякие нужные железки, образцы, которые нужно срочно доставить в Москву, в министерство. Убедительно прошу ничего не напутать. И вообще, поменьше раскрывать пасти. Все переговоры веду я. Вопросы есть? Черный?

– Нет, – угрюмо покосился в сторону.

– Белый?

– Какие уж тут вопросы… – Белый ощерил мелкие зубы. – Ты ж капитан, и родина твоя – Марсель…

– Тогда заводи моторы, ребятки! – И Андрей, резко оттолкнувшись, поехал вниз, к поселку.

Вот таким Лена его и любила: сильным, властным, воле которого подчиняются.

А про Белого и Черного она еще в Москве спросила, когда они первый раз к ним пришли:

– А они кто? Охотники?

– Подонки. – Андрей любовно оглаживал вороненую сталь ружья, только что купленного у Белого, открыл магазин. – Видала? Пять зарядов, это тебе не хухры-мухры!

– Зачем они тебе?

– За тем, мадам, что Север – край богатый, но опасный. Полный, так сказать, неожиданностей.

– Я про этих, про Женек…

– А, «черно-белое кино»?! Их задача чисто функциональная. Они у нас вместо лошадок будут. Гужевой транспорт. Двое нарт мы купим, а оленей или там собак – не потянем. Оборотный капиталец маловат.

А таким он был ей неприятен, и она боялась его. Боялась больших, навыкате светлых глаз, что меняли цвет от блеклой голубизны до серо-зеленого, с рыжими искрами, в гневе. Боялась его холодной ярости, когда произносились слова, что ранили надолго. Ей было неприятно это разделение людей по функциональным значениям: тот нужен для того-то, а этот для этого.

Когда у них собирались гости, Андрей смеялся – «нужник». А другие к ним не ходили, только «нужные». Но это она уже позже поняла. И мысль противная нет-нет да и появлялась: а может, она тоже – только функция? Пока молоденькая, хороша собой? Пока ни в чем не прекословит?

– Понятно… черно-белый, гужевой… А я кто?

– Ты? Жена капитана.

* * *

…От опушки до поселка они шли всего какие-нибудь полчаса, ну, от силы минут сорок, но погода резко изменилась: замело, засвистело. Временами все скрывалось в вихре снежного заряда – будто из невероятной пушки выстреливали снежной картечью.

Когда они проходили мимо какого-то заметенного снегом памятника, она захотела подойти, посмотреть, но Андрей властно запретил ей: надо скорей к самолету, а не ерундой заниматься, сейчас минуты терять нельзя.

На столбе репродуктор откашлялся и заговорил:

– Граждане, внимание! Передаем срочную метеосводку… На нас идет норд-ост. Мы в штормовой полосе. Скорость ветра до 30 м в секунду… Просим не разводить сильного огня в печах во избежание задувания и пожарной опасности… Следите, пожалуйста, за линиями воздушных электропередач. Не прикасайтесь к упавшим проводам. Старайтесь не выходить из дома. А если выходите, обязательно предупреждайте домашних, куда пошли…

* * *

В старину у северных народов почитался «Старец бури»: палицей из мамонтова бивня он выгоняет бурю из своего чума, дает ей погулять малость, затем перебрасывает палицу в левую руку и загоняет бурю обратно.

Но пока до божественной левой было еще ой-ой-ой! Метеослужбы выяснили только, что фронт норд-оста доходит до 700 километров. Теперь необходимо было как можно скорее рассчитать его движение, чтобы точнее предупреждать тех, кому грозила непосредственная опасность. Но сделать это было невероятно трудно, потому что норд-ост взбесившимся зверюгой метался из стороны в сторону, закручивался то по часовой стрелке, то против, выбрасывал страшные языки бурана в самых неожиданных направлениях. А где-то, в самом центре штормового фронта, внезапно настало затишье.

Маринка Серткова проснулась. Костер едва теплился. С трудом разгребая снег, вылезла из своего убежища и зажмурилась: на небе сияли три солнца – одно настоящее и два фальшивых. Но разобрать, какое из них настоящее, а какое – только его отражение, было практически невозможно – такие они были одинаковые и так на них было больно смотреть. Да Маринка таким вопросом и не задавалась, а просто обрадовалась, что буран кончился, она и олени целы-невредимы и можно двигаться в путь: в пятую бригаду хлеб вести…

…А над Полярным ураган свирепствовал вовсю. На аэродроме едва не перевернул АН-2. Порвал, как нитки, расчальные троса в два пальца толщиной, которыми крепился самолет. На море вдрызг изломал лед закраин…

* * *

Сержант Смолин, рядовые Романцев и Пантелеев стояли у вездехода. Сзади был закреплен дополнительный бак с горючим. По броне скребла снежная крупа. Сразу за воротами КПП сплошь бело-серое: ни неба, ни торосистых уступов снега – сплошь бело-серое, неотличимое.

Смолин присел на корточки, наклонился и ножевым штыком по насту снега, плотно сбитому ветром, начертил: W =

– Дубль-ве, – пояснил Смолин, – есть эффективность операции, то есть выполнения задания.

После знака равенства Смолин вновь начертил дубль-ве, открыл скобку, а в ней знак альфа: W = W(α.

– Альфа – условия, созданные для выполнения задания, – Смолин пристукнул варежкой по броне вездехода…

– Ага, – поддакнул Романцев и ткнул в бок Пантелеева. – Мы с тобой, Степушка, тоже в этой загогулине. А также наш дорогой командир.

Смолин, не обращая внимания на Романцева, рядом с альфой поставил икс: W = W(α, x,

– Икс – способ решения поставленной задачи: выбор маршрута, средств передвижения, которые дают возможность выполнить задание в необходимые трое суток… Еще…

Он не успел договорить – к машине шел майор Лесников. Все трое вытянулись.

– Товарищ майор! – начал рапортовать Смолин. – Спецгруппа по вашему…

– Вольно, вольно… – махнул рукой майор. – Как самочувствие? Какие у кого просьбы?

– На здоровьечко не жалуемся, товарищ майор, – отводя глаза, пробурчал Пантелеев. – Только через пять дней соревнования, товарищ майор. Первенство округа, товарищ майор.

– А вас никто с соревнований, Пантелеев, не снимает, – с неудовольствием сказал майор. – Сутки туда – сутки обратно, вот и успеете.

Смолин и Романцев в удивлении уставились на майора, а Пантелеев, разулыбавшись, забухтел:

– Через двое – это дело… А то сержант сказал – через трое, мол, а я ему, товарищ майор…

– Двое суток тебе, гвардеец, на все про все, – очень серьезно сказал майор Смолину и вздохнул. – Такой приказ… Ситуация изменилась.

– Приказ ясен, товарищ майор, – глядя ему в глаза, отчеканил Смолин.

– И счетчик твой уже полчаса как щелкает, – продолжал майор, взглянув на часы.

Смолин оттянул рукав куртки и тоже взглянул на циферблат: «10.21» – он запомнил эти цифры на всю жизнь.

– Романцев! – строго сказал майор.

Романцев вытянулся.

– То-то, Романцев, – так же строго произнес майор.

– Есть «то-то», товарищ майор! – отрапортовал Романцев, выкатывая веселые нахальные глаза.

* * *

Ворота КПП еще не успели закрыться, а вездеход уже превратился в едва видимое пятно и через мгновение исчез совсем в снежной круговерти. Только когда ворота закрылись, майор Лесников отвернулся, пошел прочь, но через несколько шагов остановился, увидев греческие буквы на снегу.

– Ишь ты… – пробормотал майор, – какие математики пошли…

– Товарищ майор! – орал на бегу прапорщик Сивак. – Синоптики…

– Стой! – гаркнул майор. – Не орать! Подойти и сказать.

– Я говорю, товарищ майор, – сипло сказал прапорщик, подойдя, – сводка… антициклон идет… може, всю хмарь разгонит. Тут усю дорогу то таки, то отак…

– Путаешь ты все, Сивак, – нахмурился майор, размышляя.

– Та ни, товарищ майор, – прапорщик Сивак для пущей убедительности даже руки к груди прижал. – Ей-бо, антициклон…

– Ты путаешь, Сивак, южное побережье Белого моря с северным побережьем Черного. На морозе вон кричишь… Формулу затоптал…

– Яку?.. – вконец растерялся Сивак, высоко задирая ноги.

Майор присел на корточки и после икса написал еще ε – эпсилон:

– Вот так будет, математики… – вздохнул он грустно.

* * *

Позади из-под гусениц вездехода снег – веером, как у торпедного катера. Впереди в пяти шагах – колеблющаяся белая стена. Но Пантелеев вел машину твердо. Сверял направление по компасу на правом запястье. Романцев, посвистывая, занимался рацией. Смолин колдовал над картой, вымеривал что-то циркулем, сносил на линейку…

* * *

– Еще повторяю, – устало сказал майор Лесников в переговорное устройство, – «Первому» крайне важно, очистит ли антициклон квадраты 49 дробь 9, 43 и 17. Понятно? По выяснении доложите немедленно…

– Они запеленгованы, товарищ майор, – девушка-связистка подала Лесникову листок, – вот их координаты.

Лесников сделал пометку на карте красным карандашом, что взял из жестянки. Промерил расстояние до условного значка гражданского аэродрома.

– Передайте им, чтобы они взяли на пять градусов западнее. Их заносит в сторону.

* * *

– Велят на пять градусов западнее, Степа, – сказал Смолин, снимая наушники. – И скорость не снижать.

– Есть пять, запад, – по-моряцки откликнулся Степа, вновь взглянув на компас. Прислушался к надсадному вою двигателя: – А движок мы сорвем, это как пить.

* * *

Вездеход мчал по снежной целине. По таежной просеке. По низкорослому подлеску.

* * *

…Их мотнуло так, что Романцев не успел среагировать и крепко приложился головой в стальную стенку.

– Ты б поаккуратней, Степа, – потирая скулу, сказал Романцев. – Вроде встречных нет.

– Выходи, – сказал Пантелеев.

– Че-го-о? – прищурился Романцев.

– Того. Коли водитель говорит «выходи», стало быть, надо вытряхиваться. Тут, товарищ командир, – пояснил Смолину Степан, – ямы буровые… Нефть искали… Шест возьми! – крикнул он вылезшему Романцеву. – По правому борту закреплен…

…Романцев шел впереди на лыжах, шестом тыча в снег – не яма ли. Вездеход двигался за ним. Двигатель отдыхал на малых оборотах.

– Ишь ты… – Степа даже голову набок склонил, прислушиваясь к мотору. – Как поет… Отдыхает… – Вздохнул: – Вот бы так с человеком: послушал – и все понятно… А ямы эти я, товарищ командир, еще с прошлых учений запомнил… Вообще, скажите, если, конечно, не секрет, чего вы меня-то взяли?

– Вот за это и взял, – улыбнулся Смолин, постучав согнутым пальцем по теплому железу мотора.

– А-а… – покивал Пантелеев. – А я думал: колбаса, мол… Мне ведь, товарищ сержант, первенство позарез надо выиграть…

* * *

Майор Лесников сидел за письменным столом и глядел на исписанный вдоль и поперек одними и теми же цифрами листок. Подвинул его к себе в который раз, начал:

– Вездеход – 30—50 км/ч. В пути – 25—30 ч. АН-2 – 200 км/ч. Отдых – 16 ч. Эп…си…лон, – вслух шептал Лесников, выводя закорючистую буквицу, – так его…

Получилось с эпсилоном часов под восемьдесят, как ни крути, то есть ТРОЕ суток хватило б едва-едва, а уж ДВОЕ…

Тем не менее Лесников написал «48», а рядом написано: «Антициклон».

Вошла девушка-связистка:

– Товарищ майор! Метеорологи говорят, что антициклон не коснется интересующих вас квадратов, – она положила перед ним листок с данными.

– Соедините меня с «Первым», – помолчав, сказал Лесников. – Скажите: очень срочно.

* * *

Ветер усиливался. Смолин, увязая выше колен, подошел к Романцеву, ухватился за шест, кивнул на вездеход:

– Погрейся!

– Ты время считал? – спросил Романцев, отстегивая крепления лыж.

– Семьдесят часов! – отозвался Смолин, надевая лыжи.

– Шестьдесят девять! Если не спать совсем. – Романцев потер рукавицей прихваченное морозом лицо. – Кстати, ты одну буковку не учитываешь, – он начертил в воздухе эпсилон, – этот знак обозначает непредвиденные осложнения…

Шест так глубоко ушел в снег, что Смолин пошатнулся и невольно схватился за плечо Романцева, чтобы устоять.

Замахали вездеходу. Степа обошел опасное место слева. Романцев пошел к машине.

– Что ты предлагаешь? – спросил его в спину Смолин.

– То, о чем ты думаешь, но не решаешься, – был ответ.

МИХАИЛ СМОЛИН

Станцию со всех сторон окружали башни новых кварталов. Московская окраина.

Михаил Смолин стоял на перроне в стареньком ватнике с небольшим чемоданом в руке. Перед ним – женщина с бледным и каким-то повядшим лицом, быть может, казавшимся таким из-за слишком ярко накрашенных губ. Небольшого роста, она едва доставала ему до плеча.

– Ты уж там, Мишенька, старайся… слушайся… Начальников уважай…

Михаил молчал. Равнодушно смотрел поверх нее. На платформе прощались несколько призывников. Друзья веселили их гитарами, а девушки то возбужденно смеялись, то вдруг принимались плакать от смущения и еще от чего-то нового, что начиналось для них с этой первой в их жизни разлукой.

– Что ты все молчишь, Мишенька? – продолжала женщина. – Скажи… хоть что-нибудь, скажи…

– Мишенька… скажи… – поморщился Смолин. – Давай, тетя Лиза, прощаться.

– Давай… конечно, давай… – заторопилась она и протянула ему синюю косынку. – Вот, возьми, Мишенька… Это матери твоей… Возьми на память… – она все тянула руку, но Мишка ответно свою не протянул, и косынка, выпав из ее пальцев, медленно опустилась на холодный бетон платформы.

– Я как лучше, Мишенька… – совсем растерялась тетя Лиза, глядя на ярко-синий шевелящийся под ветром комок. Глаза ее влажно заблестели.

Смолин тоскливо глядел по сторонам: так же шумели вокруг провожатые и провожаемые, строился военный оркестр, покрикивал тепловоз, бежавший от запасных путей.

Ветер приподнял платок и бросил на масляно блестевшие рельсы. Тетя Лиза медленно закрыла лицо руками…

Внезапно закричали люди. Плакавшая тетя Лиза отняла руки от лица.

– Что это?! Да что случилось?! Миша! Где Миша? – и, с необыкновенной силой разведя руками людей, протиснулась к рельсам.

Тепловоз прошел. Невредимый, слегка побледневший Мишка поднялся между рельсами, взял косынку и, подняв ее, разжал пальцы.

А ветер подхватил голубой шелк, взмыл его вверх и понес маленьким кусочком голубого неба в этих блеклых осенних сумерках.

* * *

– Да этого просто не может быть… – сказал майор Лесников, глядя то на листок с новыми координатами группы Смолина, то на карту. – Пусть их запеленгуют еще раз.

Связистка вышла.

Лесников, крутя по привычке чуб, пододвинул к себе бумагу с расчетами. «48 часов»было жирно подчеркнуто красным – видно, разговор с «Первым» состоялся.

Вошла связистка:

– Пеленг тот же, товарищ майор.

– Спятили они, что ли? – сердито пробормотал майор. – Немедленно свяжите меня с ними. Это ж район, закрытый для передвижений!..

* * *

Пищал вызывной зуммер рации. Но на него не обращали внимания. Вездеход медленно полз по краю многометрового обрыва правая гусеница почти все время была на весу. Из-под нее густо сыпался вниз раздробленный лед, срывались пласты слежалого снега.

Смолин командовал, высунувшись по пояс из люка:

– Чуть левее, Степочка… Еще! Лево держи!..

– Куда уж левее… – бурчал Степа, с ловкостью манипулятора работая рычагами.

Левая гусеница с лязгом царапала почти отвесную ледяную стену. Пробуксовывала – тогда машина опасно съезжала вправо…

Степа, смешно выпятив нижнюю губу, сдул с носа капельку пота.

– Отдыхай! – Романцев, сидевший рядом, ухватился за рычаги.

Поменялись местами. Степа стянул шлем, отер рукавом лицо. Мокрые волосы топорщились, как после речки.

Романцев азартно работал рычагами, даже скорость умудрился прибавить. Опасный участок скоро кончился.

– Осторожней, Толя, – посоветовал Пантелеев. – За правой смотри.

– Поучи ученого, – пробормотал Романцев. – Нас тоже не в дровах нашли… Сколько в пути, командир?!

– Четыре часа тридцать семь минут… – ответил Смолин.

– Еще часика полтора, и мы в дамках…

– Осторожней! – снова повторил Пантелеев.

Машину резко качнуло, накренило – из-под правой гусеницы обрушился вниз огромный кусок льда. Вездеход чуть не половиной завис над обрывом.

Романцев, побледнев, пытался выровнять машину.

Пантелеев пришел ему на помощь, но все бесполезно: машина начала скользить боком, правая гусеница беспомощно крутилась в воздухе…

– Прыгай! – приказал Смолин. – Степа! Толька! Живо!

– Это уж ля-ля… твою… дивизию… – бормотал Романцев, всей силой давя на тормоза.

Пантелеев выпрыгнул, поскользнулся, тяжело шмякнулся всем телом.

– Покинуть машину! Ну! – Смолин рванул Романцева за шиворот. Тот бешено глянул, однако подчинился, выпрыгнул.

Вездеход все больше заваливало на правый борт.

– Прыгай! Командир! – закричал Степа. – Мишка! Прыгай! – и зажмурился.

Но мотор взревел на максимальных оборотах. Степа вытаращился в удивлении… Машину опасно качнуло, но уже в следующий миг, обдав Романцева и Пантелеева гарью из выхлопной трубы, она рванула вперед, накренившись, как на треке.

Ребята бросились следом. Орали что-то в радостном возбуждении.

Машина встала. Смолин спустился на лед. Прислонился спиной к колесу.

– Ну ты, – подходя, покрутил головой Романцев, – даешь…

– Закурить бы, – сказал Смолин, засовывая руки в карманы.

Романцев достал «Яву», вытряхнул сигарету. Смолин потянулся ртом, губами ухватил за фильтр. Романцев протянул спички.

– Зажги, – сказал Смолин.

– Ну, знаешь, – вдруг обиделся Романцев. – Ты, может, и герой, но я в услужение тебе не нанимался.

И припечатал коробок, как доминошную костяшку, к крылу вездехода.

– Чудак, – устало улыбнулся Смолин, вынул из карманов руки, протянул Романцеву – пальцы тряслись мелко и часто…

* * *

Машина стояла на опушке искалеченного холодом и ветрами таежного подлеска.

Они вылезли из машины и подошли к большой заледенелой яме, по всей видимости, оставленной буровиками. Вокруг ямы натоптано, черно-красные пятна крови, кое-где закиданные снегом, но не до конца, в спешке. Сняли поясные ремни.

– А он не того?.. – спросил Смолин, скрепляя ремни в одну ленту.

– Какое… – махнул рукой Пантелеев, беря один конец ремней. – Он голову-то еле подымает…

На дне ямы лежал белый медвежонок и черненькими злыми глазками поглядывал на спускающегося Пантелеева. Когда тот протянул руку, медвежонок оскалился и глухо зарычал. Тогда Пантелеев сунул медвежонку варежку. Тот тут же закусил ее и принялся с ненавистью мотать из стороны в сторону.

– Бежал небось за мамашей да свалился… А может, нарочно приманили, – рассуждал Степа, стараясь ухватить медвежонка за шиворот. – Стал кричать, мать звать… Она, конечно, пришла. А ее…

Степа выбрался, держа мишку в вытянутой руке. Обошел кровавые пятна и положил его на чистый снег. Медвежонок был так слаб, что даже сидеть не мог, завалился на бок, Но варежку не выпустил.

Степа огляделся, подошел к кривому дереву, росшему чуть в стороне от всех. Ковырнул сапогом снег – выкатились картонные гильзы.

– ТОЗ-МЦ-21-12, – сказал Степа. – Четыре патрона в магазине. Пятый в патроннике, перезаряжается ударом пороховых газов.

– Ты у нас следопыт, Степа, – сказал Романцев, оглядывая место происшествия и о чем-то размышляя. – Ты у нас, Степа, «Кожаный чулок»…

– А ты кто? – обиделся Степа.

– Не обо мне речь, – сказал Романцев. – Ты лучше скажи: сколько их было и кто они?

– Трое… нет, четверо, – ответил за Степу Смолин, внимательно разглядывая следы.

– Гады они, – добавил Степа.

– Сильно, но не точно, – голосом Николая Озерова проговорил Романцев и продолжал уже сам по себе: – Хотя одна деталька имеется. Тезку твоего, – сказал он Смолину, – они на шапку не взяли…

– Пошли, – сказал Смолин. – Тезку моего – в машину. Бывают же гады на свете.

* * *

Мело. Деревянное здание аэровокзала угадывалось шагах в пятидесяти по бледно-желтым пятнам зажженных окон.

На крыльце стоял каюр и, казалось, безучастно смотрел, как его ездовые псы ярились на аэродромного собрата, позвякивавшего тяжелой цепью. Лобастый, широкогрудый, он беззвучно скалил на них тяжелые желтые клыки. Словно улыбался страшной улыбкой, за которой ясно читалась смерть обидчику. И не одному.

Ездовые захлебывались в лае. Брызги слюны и пар дыхания обмерзали на мордах. Рвали постромки. Еще немного – и затверделые на морозе ремни не выдержат, а тогда – смертный клубок. Кровь. Гибель многих… Каюр крикнул строго, но собаки то ли не услышали его, то ли не смогли остановиться в азарте близкой расправы. Тогда каюр схватил шест, которым управлял упряжкой в дороге, и принялся наносить удары направо-налево. Удары были столь сильны и болезненны, что Лена, первой подходившая к крыльцу, зажмурилась.

– Бей своих, чтоб чужие боялись, а, дядя? – Андрей с облегчением скинул на нижнюю ступеньку осточертевший рюкзак.

– Волк орочону все равно что брат, – серьезно отвечал каюр. – Раньше человеком волк был…

Лобастый волчина перестал улыбаться и пошел вдоль проволоки, тяжко брякая цепью…

* * *

…Все шло – лучше не надо. «Как в сказке», – подумал Андрей и усмехнулся про себя. «Чем дальше, тем страшней…» Хотя вроде неоткуда было этой страшноте взяться. А мысль нет-нет да и дергала: не слишком ли все удачно? Не та ли эта удача, из которой неудача рождается? Нет ли здесь скрытой какой дряни?

Но как ни прокручивал Андрей сложившуюся ситуацию, как ни вертел ее туда-сюда и с боку на бок – неоткуда было опасности взяться. Самолет ждал только погоды, груз никому досматривать в голову не придет, раз они из партии нефтеразведчиков Спиридонова, которого в этих краях знали достаточно. В этом он имел возможность убедиться, как только назвался начальству аэропорта. Им и билеты на Москву заказали по телетайпу.

Нет, положительно не с чего было мандражировать: Черный и Белый вели себя послушно, он даже в виде поощрения разрешил им по стакашке какого-то жуткого пойла, что продавалось в буфете из железной бочки. Он не опасался, что Женьки «наусугубляются» до неприятностей. Даже позволил себе сделать вид, что второго ста-кашка не заметил. Но, когда увидел, что они всерьез размышляют о третьем, подошел и – тихо:

– Уменьшу долю на десять процентов. Понятно, олухи?

Судя по тому, как «олухи» закивали, как ручонками стали разводить – мол, старик, о чем ты говоришь?! – не оставалось сомнений, что они поняли своего «капитана».

Оба Женьки были физически сильнее Андрея. Черный года четыре назад нокаутом выиграл первенство Москвы в «полутяже» и стал кандидатом в мастера, а через полгода получил срок за кровавую драку на сборах… Белый полтора года был «сенсеем» юных каратистов в каком-то подвале в переулке возле Самотеки, пока не разогнала милиция. А через некоторое время встретился с Черным – там. Вышли они почти одновременно, с разницей в три дня.

Десять процентов доли того, что лежало в тюках и рюкзаках, выражалось суммой вполне приличной, и ежу было понятно, что лишаться ее за просто так не имело смысла. Они вообще за все время подготовки, за все двадцать дней, что бродили по Заполярью, старались не ссориться с «капитаном». Для них было очевидно, что только его воля, его ум, его расчет, умение обходиться с людьми способны довести дело «до победного».

Они, конечно, не знали, что «капитан» зовет их за глаза «гужевым транспортом», но это были уже детали, для них ясно было, что «капитан» их попросту эксплуатирует, что их удел пока – самая черная, трудная и грязная работа. Несмотря на это, они согласились и с предложенным «капитаном» участием в доле: им полагалась всего одна треть добычи на двоих. Они бы и на меньшее согласились. У них были свои соображения на этот счет.

Андрей искренне считал, что крепко держит их в руках, что подавил их умом, волей. А он был для них с самого начала – «фраер»…

А может, предчувствие иной беды не отпускало напряженные нервы, заставляло Андрея вновь и вновь прокручивать все эти двадцать дней, весь этот год подготовки, а заодно и другие годы, что прошли, пролетели, прокувыркались…

«Все, наверно, из-за дерьмовой пурги, – успокаивая себя, решил он. – Сколько еще сидеть в этой дыре, черт его знает…»