355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Толстой » Поединок. Выпуск 9 » Текст книги (страница 20)
Поединок. Выпуск 9
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 03:15

Текст книги "Поединок. Выпуск 9"


Автор книги: Алексей Толстой


Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Борис Лавренев,Юрий Кларов,Сергей Колбасьев,Виктор Пшеничников,Евгений Марысаев,Владимир Акимов,Софья Митрохина,Александр Сабов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

ПУТЬ НА РУССКИЙ ФРОНТ

Побег имел резонанс: два авиатехника, не умея пилотировать, бежали к де Голлю на самолете! Из Лондона пришел приказ – направить смельчаков в Англию. Там формировались французские десантные части для будущей высадки союзников.

Но неожиданно старшина Игорь Эйхенбаум, авиамеханик, стрелок-оружейник и моторист, получает совершенно иное предложение. Приходит запрос из России: кто из механиков запишется добровольцем во французскую авиачасть «Нормандия»? Он был механиком и, значит, станет добровольцем. К тому же он еще и стрелок!

На следующий день после вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз генерал де Голль встретился с советским послом в Лондоне И. Майским и высказал желание, чтобы добровольцы-французы сражались в рядах Красной Армии против гитлеровцев.

К тому времени многие французские летчики, бежавшие из петеновской Франции и колоний, рвались в бой, но не имели самолетов. Советский Союз согласился принять французских добровольцев в ряды своих ВВС и обеспечить их боевой техникой. Весной 1942 года по распоряжению Национального комитета «Свободной Франции» в Раяке [6]6
  Впоследствии французские летчики называли себя «раяками» – в память о первой своей авиабазе, а также пользуясь этим наименованием как паролем.


[Закрыть]
(Ливан) стала формироваться новая истребительная авиачасть «Нормандия», позднее ставшая полком. Первая группа добровольцев – четырнадцать летчиков и пятьдесят восемь механиков – прибыла в Советский Союз в конце 1942 года. 4 декабря эскадрилья «Нормандия» приказом командующего ВВС Красной Армии была включена в состав Советских Военно-Воздушных Сил. Почетное наименование «Неманский» полк получил 28 ноября 1944 года, отличившись в боях при прорыве обороны немцев на Немане. С этого дня «Нормандия» стала называться «Нормандия – Неман».

Но Игорю Эйхенбауму не пришлось быть ни механиком, ни стрелком. Майор Мирлесс, офицер связи, только что вернувшийся из Москвы в Тегеран, вызвал его к себе. Разговор носил конкретный и неожиданный характер.

– Вы летите туда не как техник, а как переводчик.

– Переводчиком – ни за что! Я не попугай! Я не смог стать пилотом из-за близорукости, но я механик, а главное – специалист по вооружению, стрелок, и хочу летать и бомбить фашистов.

– Но «Нормандия» – истребительная часть. И в самолете-истребителе есть место только для пилота.

– В таком случае я отказываюсь быть добровольцем в «Нормандии».

Он упрямо стоял на своем, спорил, и майору Мирлессу понадобилось еще трижды беседовать с ним, чтобы в конце концов убедить:

– Подумайте, ведь большинство парней из «Нормандии» не знают ни слова по-русски, они чувствуют себя потерянными в этой стране, столь отличающейся от нашей. Кроме того, начинается наступление под Ельней, и командир Пуйяд никогда еще так не нуждался в человеке, который свободно говорит по-русски и сможет, находясь на передовой, осуществлять радионаводку и вызывать истребителей «Нормандии» для поддержки наземных войск.

Игорь Эйхенбаум согласился, но все равно некоторое время был твердо уверен, что прибыл в Советский Союз не драться с врагами, а просто повторять чужие приказы.

– Итак, – в последний раз спросил Мирлесс, – даете ли вы согласие?

– Да, мой майор. Но поймите меня – мне не хотелось бы быть только переводчиком.

Майор Мирлесс оказался прав: профессия фронтового переводчика – это не только перевод, это – непрерывное действие. И особенно в полку, где почти никто из пилотов не говорил и не понимал по-русски. Правда, некоторые слова понимали все: «давай, ами француз, давай», «от винта», «есть», «прием, прием», «француз, мерси» и, конечно, – «Орел», «Смоленск», «Орша»…

На фронте его ждали самые разнообразные поручения и наиболее трудная и опасная для переводчика военная работа – радионаводка на передовой… Он разыскивал своих пропавших без вести товарищей, летал в партизанские отряды.

Но тогда, 18 сентября 1943 года, на тегеранском аэродроме, имея в руках билет до Москвы, он не представлял еще себе всего круга будущих обязанностей.

Вместе с ним летел Поль Пистрак, тоже с детства знавший русский язык и тоже до конца войны – бессменный переводчик полка.

Остановка в Астрахани. Первое, что они видят, – огромный эвакогоспиталь, расположенный недалеко от древней кремлевской стены. Они поражены количеством тяжело раненных. Некоторые забинтованы с ног до головы, многие на костылях, кто-то не в силах самостоятельно идти, опирается на плечи товарищей, кого-то несут на носилках.

Какие же тяжелые бои идут в Советском Союзе – вот первая мысль, которая приходит мне в голову. Это первый непосредственный контакт с «русской» войной, и мне не забыть его по сей день. Во мне закипает злоба. Скорее на фронт! С этого момента и все время потом я знаю: здесь, в России, идет беспощадная, не на жизнь, а на смерть, война с фашизмом. А ведь я видел войну в Сирии и в Англии. Но там она не всегда ощущалась, порой о ней удавалось забыть. Здесь же она была с тобой каждую минуту.

19 сентября 1943 года. Сталинград… Им дали возможность увидеть город с высоты бреющего полета. Самолет описал несколько кругов над городом и над Волгой. Круги эти навсегда запечатлелись в его глазах, потому что это были круги ада.

Город Сталинград имел шестьдесят километров в длину, и все эти шестьдесят километров были сплошными развалинами. Разрушения в таком масштабе даже трудно было себе представить. Балки, трубы – все перевернуто, искорежено, покрыто ржавчиной и дымом. Куски стен с оконными или дверными проемами, кучи щебня, обломки пушек, танков, гражданская утварь. Если не всматриваться, то видишь кругом только изуродованные балки и – камни, и камни, и камни.

Как военный, я понимал, что это была за битва и чего стоила русским победа.

Он знал и раньше, что русские стояли насмерть. За ходом Сталинградской битвы следили все антифашисты. «Мы, французы, – скажет спустя сорок лет ветеран полка «Нормандия – Неман» Пьер Матрас, – внимательно наблюдали за Сталинградской битвой, день за днем отмечая на карте малейшие изменения в ходе сражения… Сталинград был поворотом войны, одной из решающих ее побед».

…Самолет приземлился на южной окраине Сталинграда – фронтовом поле «Бекетовка». Пассажирам было разрешено осмотреть город, вернее, ту его часть, где можно было хоть как-то ступать по земле. Вид сверху все-таки отличался от той картины, которая предстала перед глазами теперь: беспорядочное нагромождение обломков и осколков имело, оказывается, свой «порядок»; все эти куски металла – алюминия, чугуна и стали – были на вес золота. Их собирали в кучи, развозили и складывали: алюминий с алюминием, сталь со сталью, чугун с чугуном, чтобы переплавить и ковать новое оружие. «Все для фронта, все для победы» – этот лозунг войны осуществлялся повсюду.

Необычная экскурсия завершилась осмотром дома сержанта Павлова; стены, как сито, были пробиты пулями.

Двадцать пять лет спустя он снова увидит этот дом, когда в составе делегации 303-й авиадивизии во главе с генералом Г. Н. Захаровым посетит Сталинград. Город давно уж восстановлен, и ничто не напоминает ту груду камней и железа, которую он увидел в сентябре сорок третьего. Но дом сержанта Павлова оставался таким же, каким был тогда. У входа стоял часовой, охраняя эти камни, потому что каждому хотелось взять на память реликвию. Игорь Эйхенбаум попросил разрешения взять несколько кирпичей для выставок о Великой Отечественной войне, которые, как ветеран «Нормандии – Неман» и генеральный секретарь ассоциации, он устраивал во многих городах Франции. С трудом, благодаря личной просьбе генерала разрешение было получено.

А в 1971 году во Франции выставку «Нормандия – Неман» в Великой Отечественной войне» в составе советской делегации посетил сам легендарный сержант Павлов. Он никак не ожидал увидеть здесь куски «своего» дома и оставил такую взволнованную надпись в книге отзывов:

«Никогда не думал, что в Париже увижу кирпичи, которые защищал 58 дней».

…Земля Сталинграда была плотно забита пулями, снарядами, минами и осколками. Месиво битого кирпича и расплавленного металла. И – запах въевшейся, казалось на века, гари. Земля дымилась спустя почти восемь месяцев после битвы! Что же здесь было тогда, зимой 43-го?

В молчании, потрясенные, все вернулись на авиаполе.

– Я ощутил потребность двигаться, идти куда глаза глядят. После всего увиденного было необходимо побыть одному. Я все шел и шел вперед, и до самого горизонта не было видно ничего, кроме каркасов пушек, танков, груды обломков самолетов и бесконечных верениц автомашин всех типов и размеров: это свозили кучи металла, чтобы перековать его в новое оружие.

Вдруг послышались удары молота. На расстоянии примерно километра я заметил два силуэта. Подошел ближе и увидел старого кузнеца. Ему было приблизительно лет шестьдесят. Огромным молотом с очень длинной рукояткой он бил на взмах какой-то кусок металла. Это была броня немецкого танка. Старик стучал и стучал молотом, продолжая ломать на части изуродованный танк. Рядом был мальчик лет двенадцати. Поздоровались. Кузнец, видимо, понимал, что происходит с каждым новым человеком, увидевшим руины города, и по-своему ответил на мой безмолвный вопрос:

– Город что… Восстановим… А вот жизней не вернешь.

На глазах у него показались слезы, и, словно оправдываясь, он добавил:

– Я участвовал еще в первой битве. В обороне Царицына.

Слов его никогда не забуду: жизней павших не вернешь.

МОСКВА – МОНАСТЫРЩИНА

Вечером самолет приземлился на Центральном московском аэродроме. Несколько дней проходят в ожидании приказа.

12 октября приказ получен. В качестве офицеров связи и переводчиков Эйхенбаум и Пистрак в звании младших лейтенантов получают назначение в полк «Нормандия». Они летят на фронт. В том же самолете – генерал Пети, глава французской военной миссии, и летчик-истребитель Жюль Жуар, на счету которого уже пять сбитых фашистских самолетов.

Он сбил их еще в 1940 году во Франции. Жуар – один из самых заслуженных французских летчиков. Он очень красив, молод и очень смел.

Полевой аэродром «Слобода» возле Монастырщины, в восьмидесяти километрах от Смоленска. Первая встреча с летчиками «Нормандии», точнее, с теми пятнадцатью, которые остались в живых после Орловско-Курской битвы. Среди погибших Литтольф, Ларжо, Бернавон, де Тедеско, Кастэлен, Верней, Пресиози, Бальку и первый командир полка Жан Тюлян, отличавшийся отчаянной храбростью. Побег Тюляна из петеновских войск к союзникам вдохновил многих других. Как и все, что делал этот командир, побег был рискованным, точно продуманным и стремительным.

Тюлян был капитаном и командовал эскадрильей в Раяке. Утром 5 декабря 1940 года вылетел на тренировочный полет вместе со своим ведомым Жоржем Амарже. Набрав заданную высоту (9 тысяч метров), Тюлян передал по радио: «Испортилась подача кислорода, пикирую, пробиваю облако, идите за мной».

Амарже выполняет приказ, но, выйдя в свою очередь из облака, не увидел самолета ведущего. Покружил над морем, но следов аварии не обнаружил. На базе Тюляна также не было! А он бежал на территорию Палестины, в ряды Сил Свободной Франции. Этот побег Тюляна и еще несколько побегов других летчиков, которым тоже удалось бежать на боевых самолетах, позволили создать первую истребительную эскадрилью ССФ под названием «Эльзас», командиром которой и был назначен Тюлян. Эскадрилья трижды переформировывалась, так как несла большие потери. Когда была создана эскадрилья «Нормандия», Тюляну как одному из лучших асов Франции было предложено ее возглавить.

Вечером, в день прибытия на фронт, состоялся прием в честь генерала Пети. Присутствовали советские летчики во главе с генералом Захаровым – командиром 303-й авиадивизии, в состав которой входила французская эскадрилья «Нормандия». Это единственный случай за всю войну, когда дивизия могла «поблагодарить» немцев: поспешно отступая, они оставили свой продовольственный склад. Прием получился «роскошным» для военного времени.

Но уже на следующий день я узнал, что такое обычная норма русского военного пайка и что такое военный быт на русском фронте. Такого я не видел ни в Африке, ни в Англии.

Я хочу отдать дань уважения русскому солдату не только за его храбрость, но и за те неимоверные лишения и тот тяжелый военный труд, который он вынес на своих плечах. Я видел советских летчиков и техников, но видел и бойцов наземных войск: по три дня без горячей пищи, по пояс в ледяной воде, они тащили на себе пушки, когда лошади уже отказывались это делать.

Я много видел и в русском тылу, видел, как женщины, старики и подростки тянули огромные, по пятнадцати метров в длину станки, привязав их к лыжам, а потом при двадцатиградусном морозе работали на этих станках под открытым небом. Это действительно была народная война и всенародный подвиг: вот почему русские выиграли войну.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРОФЕССИИ

Как оказалось, работа оперативного переводчика на фронте не имела пределов. Майор Мирлесс был прав – французские пилоты терялись без родного языка. Самые способные научились некоторым словам и выражениям, но этого было мало. Особенно, пожалуй, важным был военный перевод тех боевых заданий и инструкций пилоту, которые давались по-русски: их необходимо было передать быстро и абсолютно точно, так как малейшая ошибка в переводе могла стоить летчику жизни.

Для летчиков были организованы семинары по изучению новой техники, которая даже тогда, во время войны, непрерывно совершенствовалась. Вновь прибывшие французы знакомились с новым для них типом советского самолета – Як-1, Як-9 и Як-3.

Я провел много ночей над книгами и инструкциями по пилотажу, моторам, радио, электричеству, воздушным навигациям, вооружению и т. д., так как до тех пор почти не знал этой терминологии по-русски. А термины эти необходимо было знать абсолютно точно, чтобы самому понять технические разъяснения, инструкции, задания и как можно яснее передать их.

При возвращении самолета с задания кто-нибудь из офицеров штаба полка или дивизии беседовал с пилотом: нужно было узнать, как шел бой, что летчик видел на земле – какие войска, какую технику и сколько. Здесь тоже нужен был переводчик.

Необходимо было каждый день переводить сводки Совинформбюро, а также советы врачей, содержание медицинских рецептов, административные отчеты, а главное – поддерживать постоянную устную связь. И – поспевать всюду.

Общительный характер французов и русское радушие всегда порождали самые теплые взаимоотношения, симпатии, дружбу. Перевод нужен был постоянно и притом – двусторонний: скажи это, передай то! А как по-русски вот это? А как по-французски?

Приходилось также сопровождать тяжелораненых или тяжелобольных в главный медсанбат, иногда – до ближайшего города, а иногда и до самой Москвы.

В случаях с тяжелоранеными я старался как можно обстоятельнее передать все нюансы самочувствия, и, понимая мои усилия, они успокаивались от уверенности, что врачу все перескажут точно. Я отдавался своей работе полностью, от души, и находился в распоряжении «своих» летчиков день и ночь.

Надо сказать еще об одном важном аспекте работы – личной переписке.

Франция была оккупирована, и писем из дому почти никто из нас не получал. Даже открытки из Красного Креста к нам не доходили. Пилоты – в большинстве своем молодые и холостые. Возникали привязанности. И когда кто-нибудь получал письмо от девушки, я должен был немедленно перевести его хотя бы устно, не теряя времени, адресату. Обычно я успевал на ходу передать лишь самое главное. Но я знал, что такой беглый перевод ограничивал душевную суть письма, и по просьбе летчиков ночью, когда вся база спала, делал уже подробный письменный перевод. Иногда меня «щадили» и разрешали переписывать по-французски не все письмо целиком, а только наиболее понравившиеся куски, чтобы иметь возможность их перечитывать. Ответы, в свою очередь, надо было переписать по-русски. По счастью для меня, такие письма случались не каждый день… Но подчас был наплыв, и мне приходилось туго. Я постоянно недосыпал, но думаю, что этот труд под названием «Личная переписка» был почти так же нужен, как перевод приказов боевых заданий в воздухе или координат местонахождения противника.

Во время переформирования эскадрильи летчики «Нормандии» проходили подготовку в Туле. Осенью 1943 года туда прибыло большое пополнение – шестьдесят два летчика-истребителя.

Переводчики полка должны были уделять много внимания прибывавшим в Советский Союз новичкам из пополнения, объяснять им не только устройство фюзеляжей, мотора, вооружения, бортового оборудования новых для них типов самолетов, но и учить их бытовым условиям жизни в суровом русском климате, рассказывать о традициях дружбы, возникшей между французскими и советскими бойцами.

В числе моих других обязанностей было принимать пополнение в Москве и сопровождать в Тулу. Летчики прибывали небольшими группами, и я сделал около двадцати рейсов Москва – Тула и обратно по железной дороге. В вагоне я часто был единственным французом, и мне приходилось отвечать на тысячи вопросов о Франции: меня поражала эта готовность спрашивать и этот интерес ко всему, стремление обо всем узнать, даже о тех странах и местностях, в которых я просто побывал – Сирии, Ливане, Египте, Палестине, Алжире, Тунисе, Марокко, Иране, Ираке, острове Согласия, Южной, Средней и Западной Африке, Англии. Многие мои попутчики сами ехали из далеких мест – Владивостока, Новосибирска, Урала – и тем более они интересовались всем и хотели как можно больше узнать о других странах и городах.

25 мая 1944 года пополненная часть получила приказ приступить к боевым действиям на 3-м Белорусском фронте. Теперь это уже был полк «Нормандия», состоявший из четырех эскадрилий. В честь Франции и в знак веры в ее близкое освобождение эскадрильи получили имена четырех французских городов провинции Нормандия. Эти города во Франции были еще под пятой фашистов, но в русском небе на советских «яках» поднимались эскадрильи Франции – «Руан», «Гавр», «Шербур», «Кан». Они несли на крыльях непокоренные названия, и это был символ того, что за эти города и за всю Европу здесь, на советско-германском фронте, идет битва не на жизнь, а на смерть. Вместе с советскими братьями по оружию французские летчики сражались, приближая победу.

И часто помимо русского языка я слышал на советских волнах немецкую речь: «Achtung, Achtung, die Franzosen sind in der Luft!» [7]7
  Внимание, внимание, французы в воздухе! (нем.)


[Закрыть]
Эта фраза не нуждалась в переводе. У фашистов к нам был особый счет: гитлеровцам оказывали сопротивление летчики оккупированной ими страны.

СО 2-М ТАЦИНСКИМ ГВАРДЕЙСКИМ ТАНКОВЫМ КОРПУСОМ

Радионаводка на передовой – это совершенно особое задание, при выполнении которого возникает много неожиданностей, и радионаводчик часто получает приказ действовать «соответственно обстановке». Радиолокаторы засекали вражеские самолеты и следили за их передвижением. Но противник старался как можно чаще менять курс, чтобы оторваться от наблюдения. Сведения об изменении курса поступали на русском языке и немедленно, с абсолютной точностью должны были быть переведены на французский, а командир полка давал приказ на взлет в зону боев или на перехват.

Во время наступлений оперативных переводчиков посылали на передовую. Особенно запомнилось наступление в Восточной Пруссии.

Это был прорыв на лобовую 2-го гвардейского Тацинского танкового корпуса под командованием генерала А. С. Бурдейного. Советские танки Т-34 прорвали фашистскую оборону и стремительно шли вперед, подавляя всякое сопротивление противника на своем пути.

Мне уже пришлось участвовать в трех крупных операциях на передовых линиях, но никогда еще я не видел наступления такого размаха. Снабжение осуществляли с самолетов. Стояли страшные морозы, до тридцати градусов, а земля, казалось, была пропитана минами – но танковый корпус при поддержке авиации все дальше и дальше углублялся на территорию противника. Мы воевали на фашистской земле! До Победы оставалось уже немного!

В обязанности радионаводчика входило не только передавать координаты для воздушных боев на перехват, но и уметь ориентироваться в наземной ситуации, чтобы вовремя вызвать истребителей в точки наземных боев. Такую радионаводку обычно осуществлял кто-нибудь из летчиков, чаще всего потерявший из-за ранений способность летать, то есть те, кто знал особенности летной терминологии и понимал, что происходит в воздухе во время и наземных, и воздушных боев, а также умел бы соотносить картину воздушных боев с картой воздушных сражений. Опыт наблюдения за воздухом у Игоря Эйхенбаума уже был, приходилось участвовать и в действиях пехоты, но с танковым корпусом он еще не ходил.

Оперативная карта была получена мною 16 января 1945 года лично от генерала Бурдейного вместе с объяснениями задания и напутствием: «Направление и цель – Кенигсберг и Берлин. Остальное – соответственно обстановке. Ясно, товарищ младший лейтенант «Нормандии – Неман»?»

Я готовился к выполнению своей миссии и тщательно изучал карту: я должен был знать ее наизусть и суметь в нужные моменты совершенно точно переносить все моменты продвижения танкового корпуса на мою авиационную воздушную карту. Кроме того, мне нужно было знать всю терминологию танкового боя, знать, как называется оборудование танка, его вооружение. А я, выйдя от генерала, не увидел вокруг ни одного танка… Поэтому и спросил у советского старшего лейтенанта, сопровождавшего меня, как же быть. Он улыбнулся:

– Танки вокруг нас, они замаскированы.

Действительно, метрах в пятидесяти от нас, абсолютно слившиеся со снегом, стояли знаменитые Т-34. А я-то думал, что вокруг нас только снег и лес!

Потом у меня было достаточно случаев восхищаться поразительным искусством маскировки.

Еще летом, в августе 44-го, у него появилась отличная возможность наблюдения – хороший французский бинокль, отобранный у одного немецкого генерала, который, как выяснилось при допросе, отобрал его когда-то у французского полковника.

Я сказал, увидев этот бинокль:

– А-а, французский бинокль.

И добавил по-немецки, что этот бинокль ему уже не понадобится, теперь генералу придется восстанавливать то, что они разрушили, а для начала – casser les cajus – дробить камни.

Этот бинокль давал возможность видимости на 30 километров по горизонту и очень пригодился.

Танковая армада генерала А. С. Бурдейного неудержимо двигалась на запад. Советская артиллерия поддерживала это наступление мощным огнем. Немцы оказывали отчаянное сопротивление, пытаясь бомбовыми ударами с воздуха парализовать продвижение советских танков. Но советское превосходство в воздухе было уже несомненным.

Знание трех языков очень помогало выполнять задания по радионаводке «соответственно обстановке». И когда в воздухе звучали слова «Ici Michel» [8]8
  «Здесь Мишель» (франц.) – позывные «Нормандии – Неман», по имени первого переводчика полка Мишеля Шика.


[Закрыть]
, на них откликались и 18-й гвардейский под командованием Героя Советского Союза А. Е. Голубова, и другие полки 303-й авиадивизии. В эфире звучали слова, понятные и русским и французским однополчанам:

Ici Michel! Attention, «Fokke-Wulf» en l’air! J’écoute! Allo! Génja! Prikrivajet «Normandia»! Bombi! Priom! Franzouse, merci! Davai! Ami Franzouse – davai! [9]9
  Здесь Мишель! Внимание! «Фокке-вульфы»! Я слушаю!
  Алло! Женя! Прикрывает «Нормандия.»! Бомби! Прием! Француз, мерси! Давай! Друг француз, давай! (Часть русских слов приведена в транскрипции: так их произносили французские летчики во время общения с советскими боевыми товарищами.)


[Закрыть]

В прорыве участвовали знаменитые «катюши», и команда «О-о-гонь!» долго еще потом, во Франции, звучала у них в ушах.

Гром от танков, «катюш», от бомбежек такой, что глохнут уши: когда шло наступление, земля дрожала в радиусе 20—30 километров.

Мне пришлось самому испытать это ощущение, когда рядом рвались реактивные снаряды. Даже на расстоянии 1 километра от их взрывов у вас останавливается дыхание, и вы ощущаете удар по всему телу, не говоря уже об ужасном грохоте и свисте, который словно преследует вас. Вылет снаряда и залпы поглощают так много кислорода, что моментально задыхаешься, а у лошадей, опустивших шеи и склонившихся до земли, из ноздрей льется кровь, и они, изнемогая, мотают головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от страшного гула.

И все-таки я получаю огромное удовольствие от этого пекла: для меня, француза, мысль о том, что фашисты получают здесь, на русском фронте, во сто крат за те злодеяния, которые они причинили всей Европе, приносит радость.

Во время Восточно-Прусской операции возникла фронтовая дружба с Володей Корсаковым, водителем танка Т-34…

Замечательный парень. Он говорил мне: «Пиши, Игорь! Где бы я ни был, в моей деревне всегда будут знать, где я, и тебе ответят».

И конечно, верным другом стал майор Горохов, который выполнял в этом прорыве для советских авиачастей то же задание по радионаводке.

Во время затишья мы с ним часто, лежа в траншее, «ворочали» судьбами мира после войны: мы мечтали о том, какая будет повсюду мирная братская жизнь.

Друзьями стали и советские разведчики. Ночью они ходили в немецкий тыл за «языками», а днем – всегда на своих мотоциклах впереди танковой колонны.

Их работа была очень опасной. Завидев их, я ждал с бьющимся сердцем. Иногда скажут радостно: «Взяли двух «языков», иногда – увы – услышишь тихое: «А Павел погиб…»

Я никогда не забуду это героическое наступление советских войск – огромный поток русских солдат, устремленных на запад. Для них, казалось, не существовало лишений – они шли сквозь холод, буран и огонь – к Кенигсбергу, к Берлину, к Победе.

На войне всякое бывает. Двадцать шестого января, уже недалеко от Кенигсберга, танковая колонна двигалась со скоростью 30—40 километров в час. Никакого сопротивления. До самого горизонта – лишь голые поля и ни дерева, ни куста. Вдруг слева от дороги показались шестьдесят «Фокке-вульфов-190». Идут низко, на бреющем полете, приближаются, а вокруг – голое место, нигде не спрятаться и нигде не укрыть танки, технику, людей. Приказ – всем остановиться.

Allo Rayack – ici Michel! Allo Rayack – ici Michel! 244—522! Soixante «Fokke-Wulf»! Aux secours! Aux secours! J’écoute, j’écoute! [10]10
  Алло, Раяк! Я Мишель! Алло, Раяк – я Мишель! 244—522 (координаты. – Ред.)! Шестьдесят «фокке-вульфов»! На помощь! На помощь! Прием! Прием! (франц.)


[Закрыть]

В воздухе неподалеку было звено Жака Андрэ. Координаты получили также готовые к вылету истребители, дежурившие возле своих самолетов. Были вызваны все советские истребители с ближайших аэродромов. Но им надо было от трех до десяти минут, чтобы прилететь на помощь. А исход ситуации решали не минуты – секунды.

…«Фокке-вульфы» шли двумя группами, по тридцать самолетов справа и слева, на строго определенном расстоянии друг от друга, крыло к крылу и хвост к хвосту. Обе группы возглавлялись ведущими. Вот они начинают сближаться, эти два командира, но вдруг крылья их сталкиваются и от удара ломаются. Самолеты начинают падать на землю. Два взрыва. Дисциплина в воздушных колоннах мгновенно разрушается, и потерявшие своих вожаков «фокке-вульфы» в панике ломают строй, переходя в беспорядочный полет. Переполох, растерянность, наспех бросают несколько бомб (на военном жаргоне – «лягушек») – и исчезают.

Это из тех невероятных случаев, когда говорят – могло быть хуже.

Случай нетипичный, но зато красноречивый: противник не любил неожиданные ситуации, и наши пилоты, поняв это, старались посеять беспорядок в рядах немецких воздушных групп, откалывая их друг от друга, предлагая неожиданные варианты боя.

В Восточно-Прусской операции полк «Нормандия – Неман» храбро сражался. Вот что вспоминает об этих днях французский пилот Франсуа де Жоффр в своих мемуарах [11]11
  Франсуа де Жоффр.Нормандия – Неман: Воспоминания летчика. М.: Воениздат, 1982.


[Закрыть]
:

«За четыре дня наступления полк «Нормандия – Неман» уничтожил двадцать пять вражеских самолетов, повредил двенадцать, но мы потеряли трех летчиков, и семь «яков» были выведены из строя… Эйхенбаум с земли, находясь на передовой, наводит нас на противника… Вся авиация немцев в воздухе. Немецкие летчики пытаются любыми средствами помешать русскому наступлению – мы не знаем ни минуты передышки. Стоит сильный мороз. …Я все еще не могу понять, как у нас не отваливались от мороза пальцы, когда в струе воздуха от вращающегося винта приходилось закреплять парашюты голыми руками!

…Майор Дельфино мог гордиться своим полком. Он сам участвовал почти в каждом бою.

Наш переводчик возвращается с передовой и рассказывает:

– …Трудно себе представить жестокость танкового боя. Нам пришлось давить гусеницами батареи, которые стреляли в нас. Чугун, бетон и человеческие тела – ничто не могло устоять перед русским танком».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю