Текст книги "Поединок. Выпуск 9"

Автор книги: Алексей Толстой

Соавторы: Эдуард Хруцкий,Леонид Словин,Борис Лавренев,Юрий Кларов,Сергей Колбасьев,Виктор Пшеничников,Евгений Марысаев,Владимир Акимов,Софья Митрохина,Александр Сабов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Все четверо стояли посреди пустой кухни, Альтист никак не мог опомниться.

– На Москве-Товарной?

– Нам все известно: цель поездки, обстоятельства. Брачная афера…

– Вы имеете в виду Лизу?

– Да. В ваших интересах отвечать искренне. Что произошло?

Альтист, наконец, взял себя в руки.

– Я стоял в тамбуре, когда он выскочил на платформу. Пулей! Даже не оглядывался. Раздумывать было некогда…

– Дальше.

– Я тоже вышел. Пристроился к пассажирам, которые ждали электричку в обратную сторону. Я слышал, как он спрашивал дорогу к вокзалу…

«Все-таки приезжий, – подумал Денисов. – Абсолютно не знал местности…»

– Вы пошли за ним?

– Он унес деньги… – Альтист собрался с духом, посмотрел Денисову в глаза. – Не знаю, говорил ли вам Александр… – не оборачиваясь, он кивнул на Долговязого. – Деньги на игру я взял из сбережений матери. Временно. Она не знает… Он спустился с платформы, направился к вокзалу. Я пошел за ним. У вокзала я надеялся встретить Александра… Я не знал, что вы возьмете его в вашу контору. Извините: в милицию.

– Бухгалтер шел впереди? – продолжал расспрашивать Денисов. – В скольких метрах?

– Примерно в тридцати.

– Спешил?

– Он шел быстро. Несколько раз оглянулся.

– А вы?

– Следом! Что мне оставалось? Футляр я сунул под пальто. По-моему, он меня не узнал.

– Вы под мостом проходили?

«Если Альтист прошел под мостом, – рассудил Денисов, – он должен был пройти и мимо места происшествия. Свернуть там негде…»

– Под мостом тоже.

– Дальше!

– Потом потерял его. Как под землю провалился… – Он удрученно посмотрел на Долговязого.

– Где это произошло? – спросил Денисов.

– Мы шли вдоль забора. Вдруг сзади я заметил электричку, она шла быстро, но совершенно беззвучно. Я перебежал на другую сторону путей.

– А он?

– Электричка оказалась между мной и им. Больше я его не видел. Поезд прошел к вокзалу, остановился. Я выскочил на платформу: впереди никого. И сзади – тоже…

«Так могло быть, – подумал Денисов, – Пименов шел по другую сторону пути, круто свернул и был сбит раньше, чем Музыкант поднялся на платформу. Электрички действительно ходят бесшумно».

– …Я быстро прошел по платформе, но никого не встретил…

Он не договорил: мальчуган лет четырех вбежал в кухню, на смуглом личике не было и тени сна.

– При нем ни слова… – умоляюще шепнул Альтист. – Спать! – крикнул он сыну. – Сколько можно говорить!

Мальчуган тонко чувствовал обстановку: увернувшись от отца, бросился к Долговязому.

– Шура! Я к тебе… Ты не уйдешь? А что вы делаете?

Долговязый отвернулся, издал носом хлюпающий звук.

– Иди спать, – сказал он спустя минуту.

– Не пойду! – крикнул тот. – Хочешь, я сыграю тебе Опус шесть?

– Завтра… Или через пару лет, – Долговязый вздохнул. – Когда я опять приду.

Денисов спросил у Альтиста:

– Кроме вас, взрослых сейчас нет?

– Только я. Жена на работе.

– А мать? Она живет рядом?

– В больнице. Сердце…

– Вы работаете?

– Не то чтобы постоянно. Устраиваюсь… – Альтист оглянулся на сына. – Теперь уж обязательно устроюсь.

– Об этом позаботятся… – Денисов объяснил, где находится отдел на вокзале. – Приедете завтра. С паспортом. Я выписываю вам повестку.

– Что-нибудь случилось с Бухгалтером?

Денисов спросил в свою очередь:

– Что вы можете сказать о нем?

Альтист пожал плечами:

– У него были деньги. И немалые. Вам известно?

– Почему он выскочил из поезда?

– Не знаю. Дело, по-моему, не в восьмистах рублях, которые он выиграл.

– Что-нибудь заподозрил? – Денисов знал, что так оно и было, но ему хотелось услышать ответ Альтиста.

– Вряд ли. Мы вели игру достаточно тонко…

– В чем же дело?

– Понятия не имею.

– Может, в том человеке – с полотенцем? – вступил в разговор Долговязый. – Он себя странно вел.

– Мордастом? – Альтист покачал головой. – Он не имеет отношения.

– Вы видели его у «Союзпечати»? – спросил Денисов.

– Да. Там пассажиру стало плохо. Он помогал до прибытия «скорой». Кандидат наук… Или доктор. Тот, из «скорой помощи» у него учился…

– А Немец? Вы его видели раньше?

Альтисту, наконец, удалось подхватить сына на руки.

– Не видел. Вчера, между прочим, он тоже приезжал в Аэропорт.

– Он рассказал об этом?

– Дежурная на выдаче багажа узнала его, поздоровалась: «Сегодня опять провожаете?»

– «Провожаете»? А как вел себя Немец по отношению к Пименову?

– У Немца была странная власть над ним. Я слышал, как он сказал: «Делай, что говорят!..» И еще: «В твоем положении не выбирают…»

«Любопытно…» – подумал Денисов.

Долговязый воспользовался паузой:

– Могу я передать несколько слов Лизе? – Он обернулся к Альтисту. – Позвони, пусть принесет сигареты и теплые носки. – Александр Ефимович был в своем амплуа. – Май, а холодно! И еще носовых платков…

– Извините, что задержал, – Денисов поднялся из-за стола. – Вы свободны. Закон разрешает нам три часа для разбирательства. Это необходимо, если кто-то настаивает на том, что он дон Мигель Сервантес де Сааведра.

Доставленный поправил полотенце на шее.

– Какая разница, если речь идет о квитанции за безбилетный проезд? Надеюсь, в истории большой литературы этот факт пройдет незамеченным. Михаил Семенович Савельев или дон Мигель Сервантес де Сааведра… В институте я был известен под обоими этими именами.

– Вы заканчивали первый медицинский?

– Было.

– И работаете в их базовой клинике. У профессора…

– Вы звонили туда?

– Пришлось звонить профессору домой. Вы ведущий хирург, ведете весьма интересную работу.

– Это он сказал?

– Да.

– Считается, что мы принадлежим к разным школам.

– Еще раз извините.

– Я не в обиде. Увидел много поучительного. Мне всегда казалось, что аферистов пора заносить в Красную книгу…

– Так пока еще вопрос не стоит.

– Что им будет? – спросил Савельев.

– Каждому – свое. Во всяком случае, продолжать прежнюю деятельность им не позволят… Вы в метро? – Денисов шел на вокзал, обоим было по пути.

– Да. Обидно: каждый в жизни должен найти работу по душе.

– Кем показался вам Бухгалтер? – спросил Денисов. – Какого вы мнения о нем?

Хирург задумался.

– У него какие-то трудности? Мне он показался до смерти запуганным. Лицо пастозное, отеки… Все время тер ладони.

Денисов перевел разговор.

– Что у вас с горлом? – он показал на полотенце.

– В лесу был. Да вот подхватил ангину. Теперь, кажется, уже лучше.

Денисов улыбнулся:

– Набор домашних средств лечения известен…

– Даже слишком.

– Приедете домой, согреетесь… – На этом можно было ставить точку.

– Пожалуй. Хотя… – Медик как-то болезненно покривил рот. – Не хочется. И, честно говоря, не с кем теперь… – Он погладил короткий серебристый ежик на голове.

Денисов внимательно взглянул на него.

– Помните, у Евгения Винокурова? – Савельев помолчал. – «Ушла?» И я сказал: «Ушла»…»

Времени для разговора не осталось. У метро хирург, прощаясь, подал руку:

– Порою очень важно, чтобы было кому сказать: «Горло болит», «Книжку потерял…» Или даже такой пустяк: «А я сегодня весь день провел в лесу»… Согласны?

Денисов пожалел о том, что должен спешить.

– Удачи, – пожелал он.

– Вам тоже. До свиданья.

Денисов повернул к платформам. Вокзал затихал. Поток пассажиров напоминал теперь прерывающийся ручеек, устремившийся к одной-единственной – последней – электричке. Все остальные пути были заняты поездами, остававшимися ночевать у платформ – холодными, неосвещенными.

Милиционера, который вместе с младшим инспектором доставлял Долговязого, Немца и Медика из электропоезда в милицию, Денисов нашел на посадке в поезда дальнего следования. Он стоял недалеко от локомотива, рядом с дежурной по посадке.

– На Москве-Товарной садился я в предпоследний вагон, чтобы не дать им уйти по составу, – рассказал милиционер. – Сел осторожно. Как велел дежурный… – Это был молодой парень, пограничник – из недавно принятых. – Из последнего вагона видеть меня не могли…

В общем-то, можно было не сомневаться в том, что он сделал все, как следовало.

– Один из тех, кто был нужен, выскочил из вагона на Москве-Товарной…

– Не вспомните ли, много людей садилось в последний вагон? – спросил Денисов. – Может, был какой-нибудь милиционер? Ехал по случаю…

– Помню. Посадки в последний вагон совсем не было, товарищ старший лейтенант.

Денисов повернул к отделу. Навстречу, со стороны трамвайной остановки, бежали к электричке опоздавшие. Милиционер полностью подтвердил его вывод: «Бухгалтер выскочил из вагона не потому, что увидел садившегося в поезд милиционера…»

– «Двести первый»!.. – вызвал его по рации Антон. – Скоро будете на базе?

– Иду к вам.

– Понял. Есть дело.

«Образ действий Бухгалтера в электричке был жестко определен условиями, в которых он по какой-то причине находился с момента прилета в Москву… Увидев направлявшегося в вагон вместе с ревизорами сержанта, он выбросил в Домодедове паспорт и ленту от госбанковской денежной упаковки, платок… – Денисов пошел медленнее: разгадка случившегося была совсем близко. – Платок? – Но мысль внезапно увела в сторону: – Немец!.. Странные взаимоотношения Бухгалтера с Немцем, которые не остались незамеченными и Альтистом и Хирургом. Что за опасность грозила Бухгалтеру?»

Он вернулся в отдел. В дежурной части было непривычно тихо, Антон готовил все к утренней сдаче смены. Материал о несчастном случае с Пименовым был оформлен и лежал на видном месте, рядом с протоколами на Немца и Долговязого. Здесь же находились подобранные у поезда в Домодедове паспорт и носовой платок.

– Снова звонили из сорок пятого… – сказал Антон. – Насчет Долговязого. Можно отдавать?

– Нам он больше не нужен.

– А как насчет передачи? – Антон осторожно отогнул штору на окошке, выходившем в соседнюю комнату – для заявителей. Сбоку, у самого окна, сидела уже знакомая Денисову официантка. – Теплые носки, немного фруктов…

– Мне кажется, можно принять.

Денисов хотел идти.

– И еще… – Антон беспокоился теперь по другому поводу. – С утра инспекторские стрельбы. Я совсем упустил из виду. А мы после ночи… – Гиревик, косая сажень в плечах, державший тяжелый пистолет как пластмассовую игрушку, Антон на стрельбах, как правило, рвал спусковой крючок – пули летели в сторону. – Не знаю, что делать…

– А вы напевайте… – выглянул из телетайпной помощник. – Чтоб не ждать выстрела, товарищ капитан. Помогает…

Денисов снял с доски ключ от кабинета, он не мог еще всерьез думать о предстоящих стрельбах.

– Насчет Пименова больше не звонили?

– Нет. Заказать Новосибирск?

– Сам позвоню.

– Что-нибудь новое? – спросил Антон.

– Кажется, да. Потом скажу.

Он поднялся по лестнице, полуосвещенным коридором прошел к себе. Было слышно, как на путях, внизу, гулкими от непривычной наступившей тишины голосами перекликались уборщики. Он подошел к окну. Мелькнули и скрылись в воротах сигнальные огни очередной машины отделения перевозки почты. Электронное табло в начале платформы перед тем, как заснуть до утра, негромко застучало и затихло, обозначив время отправления следующей электрички – «04.00».

«Банковская упаковка, паспорт, платок… – Денисов принял решение. – И еще Немец…»

Не зажигая в кабинете свет, он на ощупь набрал номер телефона. В Новосибирске трубку снял все тот же дежурный инспектор.

– Опять вы? – спросил он. Денисов успел ему основательно надоесть.

– Я снова насчет хозяина квартиры…

– Пока не вернулся. Соседи бы мне позвонили.

– А вдруг? Сколько сейчас времени в Новосибирске?

– Четыре часа разница! Считайте…

– Ночь. А его нет.

– Где он может сейчас быть? У нас с вами одна дорога, а у них сто… И в Москве так, правда? Когда ищешь…

Денисов позавидовал его спокойной уверенности.

– Я утром съезжу, – пообещал инспектор. – Съезжу и обо всем расспрошу. Утром он обязательно явится.

– Считаете? – усомнился Денисов.

– Что вы можете предложить?

Денисов уже решил.

– Пименов такой же бухгалтер Запсибзолота, как мы с вами…

– Допустим.

– Он жил на квартире у диковатого одинокого человека, у которого водились деньги и который… Скажем так: исчез. Последние двадцать четыре часа Пименов вел себя загадочным образом. Хозяин квартиры днем проводил его в Москву, а Пименов появился в Москве через сутки. С крупной суммой денег. При этом он поспешил отделаться от паспорта, по которому летал. И от носового платка…

– То есть вы подозреваете преступление? – не выдержал инспектор.

– Надо срочно пригласить понятых, взломать дверь… Платок Пименова мы утром направим на судебно-биологическую экспертизу на предмет установления следов крови. И еще: проверьте, что у вас есть на человека по фамилии Немец.

Уезжать домой из-за нескольких часов не было смысла: утром – инспекторские тренировочные стрельбы. Денисов убрал бумаги в сейф, полил кактусы на подоконнике.

«Главное, – думал он, – представить себе логическую цепочку…»

Было ясно: Пименов выскочил из электропоезда, как только понял, что в Москве, у вагона, их будет встречать милиция, потому что встреча с милицией не входила в его планы из-за того, что произошло накануне ночью в Новосибирске.

«…Во время последней остановки поезда Пименов уже знал точно: встретят! В то же время можно было не сомневаться в том, что он не видел милиционера, подсевшего в электричку на Москве-Товарной».

В своих рассуждениях Денисов уже несколько раз мысленно доходил до этого рубежа.

Внизу, на первом этаже, громко, по-ночному хлопнула дверь, раздались голоса. Двое прошли в бытовку. Наступал получасовой перерыв.

«…Отгадку следует все-таки искать в информации, которую Пименов получил в пути следования… – Это значило – начинать все сначала. – Милиционер, сопровождавший электропоезд, сошел еще в Домодедове. В вагоне появился я, ревизоры обратились ко мне как сотруднику милиции. Пименов и другие это слышали… Чтобы не вспугнуть Долговязого, в Бирюлево-Товарной я тоже вышел из поезда…»

Внизу все стихло.

Денисов сидел молча. Никто не звонил, не поднимался по лестнице, не спешил к нему, чтобы облегчить его положение.

«…Пошел к кассе. Меня могли видеть из вагона. – Денисов представил отходящую электричку, окошко кассы, хлынувшую к переходному тоннелю толпу. – Пожалуй, это! Бухгалтер видел, как я подошел к кассе. Уголовнику не надо объяснять, что инспектор розыска идет в кассу не за билетами… Звонить! Но о чем? Может, о том, что я выполнил задание и еду домой?! Что-то произошло на Москве-Товарной, и это открыло Пименову глаза…»

Денисов вышел в коридор, прошел вдоль запертых дверей кабинетов. Свет в коридоре из экономии был выключен. Светильник на перроне бросал отблеск на лестничную площадку, ящик с пожарным инвентарем.

«Что могло произойти на стоянке? Перед стоянкой? – Денисов попытался воссоздать всю картину. – Долговязый сдал карты на последнюю игру. Он сдал Пименову тридцать очков – великолепный шанс почти без риска швырнуть на кон все пять тысяч. Самому Долговязому досталось тридцать одно очко, но… Опытный актер, он не выдал себя, только недовольно поморщился, когда Альтист, получивший мизер, смешал карты. Тогда, вероятно, Долговязый пропустил момент, когда Немец показал Пименову свой актив – двадцать девять очков…»

Все вдруг стало на свое место.

«…Пименов догадался, что играет против шулеров! Тридцать и двадцать девять очков вместе! Теоретически почти невероятная раскладка. Шулера в электричке… – Денисов остановился у окна, заглянул вниз – там было безлюдно. Он вернулся в кабинет, поудобнее устроился за столом. – Шулеров милиция, как правило, знает по фотографиям… До Пименова сразу дошел смысл моего телефонного звонка из кассы. Времени на раздумье не оставалось. Он понял – на следующей остановке всю группу будут брать. И выбежал из поезда…»

Борясь со сном, Денисов представил еще, как Пименов бежал по путям среди фиолетовых и красных сигнальных огоньков, не разбирая дороги, спотыкаясь о стрелочные переводы, а потом вдруг круто повернул с тропинки к платформе у самой головы идущего локомотива.

Одно до сих пор оставалось непонятным: Немец…

Личность человека, простодушно нахваливавшего дальневосточный папоротник и поминутно отиравшего пот с лысины, казалась Денисову зловещей и неразгаданной им до конца.

«Немец знал о пяти тысячах не потому, что Пименов показал ему их в аэропорту, – Денисов был убежден в этом. – Человек, совершивший преступление, не мог с легкостью довериться первому встречному. Немец по какой-то причине знал о том, что произошло с Пименовым в Новосибирске… Поэтому держал Бухгалтера в своих руках. И, кроме того, хотел вытянуть часть его денег с помощью Долговязого и Альтиста… – Денисов вдруг почувствовал, что засыпает, мысль осталась незавершенной. – Воспользовавшись случаем, Пименов бежал не только от милиции, но и от Немца…»

Спал Денисов тяжело, рывками, часто просыпался и снова проваливался в пустоту. Ему снились предстоящие стрельбы: огромный тир, далеко отстоящие друг от друга высоченные деревянные кулисы, черные мишени в глубине сцены. Голосом помощника Сабодаша кто-то крикнул: «А вы напевайте, товарищ капитан, – успокаивает!» Неожиданно раздались звуки музыки. Словно зажурчал неглубокий лесной ручей, пронизанный теплыми неторопливыми лучами. На дне ручья желтел песок. Отбрасывая косые тени, стремительно скользили по поверхности плавунцы.

«Опус шесть», – подумал Денисов.

Телефонный звонок резко вернул к действительности.

– Разбудил? – участливо спросил новосибирский инспектор. – А у нас уже день…

По тону Денисов сразу заподозрил худшее:

– Что там, в квартире? Труп?!

– Мог быть. Если б человек еще немного оставался без помощи. Два тяжелых ранения в грудь, одно в голову. Но, кажется, все обойдется… Сейчас на операции.

– А что врачи? – крикнул Денисов. Ему вдруг показалось, что его не услышат. – Что говорят врачи? Как все произошло?

Голос инспектора из Новосибирска раздался совсем близко:

– Врачи говорят: «Будет жить»… Пименов узнал, что хозяин квартиры снял деньги со счета, и днем вылетел в Москву, чтобы обеспечить себе алиби. Ночью он действительно вернулся, когда считал, что никто его не увидит. А утром улетел. Ночью все и произошло…

– Как Пименов попал на эту квартиру? – спросил еще Денисов. – Что-нибудь уже известно?

– Хозяин квартиры всегда этого боялся… Был весьма щепетилен в выборе квартирантов…

Инспектор неожиданно прервал разговор, чтобы что-то кому-то объяснить там, на другом конце провода. И тут Денисов внезапно поймал себя на том, что мучительно пытается вспомнить лицо Немца во время их последнего разговора и не может – а видит только уткнувшийся в ладони подбородок, устремленные перед собой в одну точку на стене глаза.

«Он колебался… – понял Денисов. – Взвешивал: стоит ли решиться на явку с повинной».

Инспектор извинился, снова заговорил в трубку:

– Мы интересовались. На эту квартиру Пименова рекомендовал некто Немец. Объявляем его розыск…

ЕВГЕНИЙ МАРЫСАЕВ
МАРШРУТ № 14

I

Павел сверился по карте аэрофотосъемки. Дальше маршрут лежал через хребет.

Подняв голенища бахил, они, балансируя руками, перешли по скользким замшелым камням быструю и обмелевшую в это время года реку. Распаренные ступни мгновенно захолодели сквозь толстый слой резины – река питалась ледниками, разбросанными в каменных цирках высоко в горах.

Маршрутный рабочий геолога, Лева, низкорослый и очень широкоплечий, похожий на пень малый, остановился у подножия хребта и, как всегда перед подъемом, обреченно выругался. По равнинным маршрутам Лева, грузно ступая и не сгибаясь под тяжестью рюкзака с образцами, без видимого напряжения, словно трактор, мог пройти несколько часов кряду, подъемы же давались ему с трудом: как он выражался, «дыхалка заклинивала».

А Павел любил карабкаться на горы. Видеть, как внизу все шире раздавалась долина, буйно заросшая лиственницами и березами, как все у́же становилась река в белых бурунах, доставляло ему несказанное наслаждение. В его движениях, быстрой ориентировке на трудной тропе, профессиональной привычке опираться при подъеме на три точки – две руки и нога или две ноги и рука – чувствовался хорошо тренированный спортсмен-альпинист. Об этом говорила и вся его ладная росло-сухощавая фигура в геологическом диагоналевом костюме и болотных сапогах, стиснутая в поясе широким офицерским ремнем; с правого боку – кожаный планшет, пистолет в кобуре, слева пристегнуты геологический компас и кинжал в чехле. В руке он держал геологический молоток с длинной ручкой.

Через каждые двадцать – тридцать метров Павел останавливался и начинал постукивать молотком, откалывая образцы пород. За это время Лева успевал нагнать геолога. С него лило в три ручья, а дышал он шумно, как паровоз. Маленькие медвежьи глазки были красны от напряжения, густая и широкая, как лопата, борода, не растущая лишь на внушительном, картошкой, носу, лоснилась от пота.

– Что, Лев, тяжко? – усмехнувшись, спросил Павел и передал рабочему образцы пород.

– В гробу я видел… – сипло ответил тот, но так и не досказал, что именно он видел в гробу.

«Тяжелый человек! – в который раз подумал Павел. – Впрочем, черт с ним. Мне-то какое дело?»

Ежегодно работая с поисково-съемочной партией на Крайнем Севере, Павел вдосталь насмотрелся на разных людей. Это в городе человека не раскусишь сразу; полевые условия Севера, подобно рентгеновскому аппарату, просвечивают его мгновенно, насквозь. Как правило, рабочими в партию прилетали люди двух категорий: или безусые мальчики, отчаянные романтики – их Павел любил и отчего-то даже завидовал им, – или мрачные, озлобленные субъекты, ищущие временного укрытия в экспедициях от алкоголизма, семейных неурядиц, а порою и от кар Уголовного кодекса. Лева, разумеется, относился ко второй категории.

На вид ему за сорок, на самом деле чуть больше тридцати. Что-то страшноватое, матерое виделось в кряжистой фигуре, бычьей шее Левы, в его толстых, как тумбы, очень коротких ногах, несоизмеримых с длинным туловищем. Порою в маршруте Павлу становилось не по себе: а не трахнет ли его сзади Лева по голове, не столкнет ли в пропасть? Такому беспокойству были определенные причины: нрав у малого, под стать внешности, – зверский. Однажды, например, в центральном лагере сезонник, шутник-балагур, начал подтрунивать над Левой. Ни слова не говоря, тот тяжело подошел к шутнику и так ударил его ребром ладони по шее, что бедняга взвыл. Турчин, начальник партии, влепил Леве «строгача» за рукоприкладство, заставил извиниться перед шутником, на том дело и кончилось. Павел понимал: злых от природы людей не существует, что-то сделало Леву таким. Об этом «что-то» ему иногда хотелось спросить сезонника, но всякий раз скучно думалось: «Зачем? Какое мне дело до переживаний этого мохнатого неумытого типа?»

…На вершине хребта кое-где островками лежал снег, в голых скалах филином ухал, разбойничал ледяной ветер, но здесь не донимал, как в долине, бич Севера – мошка.

Лева записал в радиометрическом журнале показания радиометра – прибора, висевшего у него на груди (он показывает интенсивность радиации), наклеил на образцы пород кусочки пластыря с условным буквенным обозначением, сложил их в свой вместительный рюкзак и, укрывшись от ветра в небольшом гроте, закурил самокрутку. Павел, подняв капюшон геологической гимнастерки, записал общую характеристику пород, срисовал заинтересовавший его коренник, что мощной грудью выпирал из недр, с тем, чтобы исследовать его в следующем маршруте. Затем сунул объемистую записную книжку геолога в планшет и хотел уже было окликнуть Леву, чтобы идти дальше. Но передумал. Засмотрелся. Разве можно все это не любить?.. Верно, этой неиссякающей с годами любовью к лесам, озерам, рекам, горам он обязан был выбору своей профессии. Замер, околдованный, когда в далеком детстве родители вывезли его из душной Москвы за город, в лес. Таким зачарованным пестрой, разноцветной землею и остался на долгие годы. «Все в мире относительно, кроме вот этого. Это вечно, свято…» – глядя вниз, в долину, несколько возвышенно думал Павел, хотя его немало покоробило бы, если бы кто-то вдруг взял да сказал эти его мысли вслух – возвышенных слов он терпеть не мог.

Долина купалась в тугом дымно-лиловом мареве, рожденном распаренными жарою топкими мхами, нагретой водою и холодным ветром с гор. Река блестела, как чешуя гигантской рыбины. Спокойные воды озер горели мягче, нежнее. С порывами ветра дымно-лиловое марево приходило в движение, и казалось, что по зеленой тайге с белыми прожилками берез пробегала рябь. В горах каждый звук отчетлив, как на воде. Вот панически закричала сойка, очевидно, ее настиг ястреб-стервятник; вот всплеснулась крупная щука в одном из бесчисленных озер; вот затрещали сучья, и на каменистую косу реки, к водопою, неторопливо, хозяином, вышел медведь. С хребта он казался Павлу размером с мышку. На высоте воздух был родниковой чистоты, и отсюда хорошо различались дальние цепи гор, зубчатые хребты, одинокие скалы. От игры света с воздухом и горы, и хребты, и скалы светились таким неправдоподобным, колдовским свечением, что казалось – напиши художник все это, не поверят люди, недоуменно пожмут плечами: бред, мол, плод безудержной фантазии. Вон там оранжевая гора, яркая, как апельсин, а там нежно-сиреневая; за ними, словно невесомая, повисшая в воздухе, цвета камня амазонита. Шальное солнце, как бы наверстывая упущенное за долгую зимнюю спячку, и день и ночь буйствовало в небе уже третий месяц кряду. Небо заневестилось – в алых, голубых, зеленых лентах…

– Пошли, что ль? Холодина собачья, и жрать охота.

Павел оглянулся. Перед ним стоял Лева в своей почерневшей, не стиранной с начала сезона брезентовой штормовке; из-за плеча торчал ствол «тулки». Глаза геолога невольно остановились на руках Левы. Пальцы, как обычно, были сжаты в кулаки; он всегда так ходил, будто ежеминутно ожидал внезапного нападения. Каждый кулак был размером с голову младенца, а цвет кожи на них ничем не отличался от цвета бахил. Лева не умывался даже по утрам. Недаром рабочие за глаза прозвали его Серой Шейкой и отказывались жить с ним в одной палатке. Лева разбил себе маршрутку (одноместная палатка) на отшибе центрального лагеря. На люди он появлялся только тогда, когда звонила рында, подвешенная на суку лиственницы возле палатки-столовой.

«Повезло мне в этот сезон с рабочим, повезло», – тоскливо подумал Павел, все еще не отрываясь от чудовищных кулаков Левы, упруго поднялся и предложил:

– Давай рюкзак понесу.

Лева промолчал, будто не слышал этих слов. Главная обязанность маршрутного рабочего – таскать тяжелый рюкзак с образцами.

Что-что, а ее Лева выполнял исправно.

Они начали спускаться с хребта. Павел прыгал с камня на камень с проворством горного барана; Лева ступал по-медвежьи грузно и неуклюже.

Голые камни вершин остались позади. Базарно закричали кедровки, птицы, похожие на маленьких ворон. Они вошли в обширную рощу стланика-кедрача. Неприхотливое деревце это, стелющееся по земле, первым ласкает глаз идущего с голой вершины геолога.

Возле родника, бьющего из недр говорливым ручейком, Павел и Лева, не сговариваясь, остановились. Лучшего места для привала не найти. Обычно, пока Лева готовил обед (это тоже обязанность рабочего), Павел неподалеку обследовал коренники. Сейчас же он решил привести в порядок записи в книжке геолога и остался на привале.

Между тем Лева развел костерок, наполнил водою тонкую жестяную банку из-под яичного порошка, служившую чайником, и подвесил ее на проволоке над костром. Затем извлек из рюкзака пробный мешочек с продуктами. Павел посмотрел на него как раз в тот момент, когда он разрывал холодную вареную утку, убитую вчера на маршруте.

– Послушай, Лев, – строго сказал Павел, глядя на черные руки сезонника. – Сначала не мешало бы руки вымыть.

Лева разломил наполовину буханку серого хлеба, потом стал заваривать чай.

– Тебе говорят. Оглох?

– Шел бы ты… – лениво ответил Лева.

«Скотина, скотина!..»

– Я есть не буду! – запальчиво, как-то по-мальчишески крикнул Павел.

– Дело хозяйское. Не жри.

Сам Лева с аппетитом закусил, и они, спустившись в долину, пошли обратным маршрутом к центральному лагерю.

Несмотря на десятый час вечера, солнце стояло высоко в небе. Белые ночи уже не удивляли, а раздражали; хотелось зорь, темноты.

Дорогу то и дело преграждали то беспорядочные нагромождения камней, то завалы бурелома, то «дышащая» топь. Донимала мошка. Из-под ног взлетали глухари, утки, панически хлопая крыльями. Павел забыл об охоте, хотя по неписанному закону каждый для общего котла должен принести из маршрута какую-нибудь дичь.

«Люби человечество после таких вот…» – тоскливо думал Павел, прислушиваясь к тяжелым шагам Левы, который шел позади.

В экспедиции к Павлу Князеву относились доброжелательно. Считали его работящим малым и хорошим товарищем – качества, отнюдь не лишние в полевых условиях Севера. Геологини находили Павла красивым; в сочетании с черной, аккуратно подстриженной бородкой и черными, крупно вьющимися кольцами волос на голове особенно хороши были по-девичьи продолговатые синие глаза. И еще геологини говорили, что нельзя современному парню быть таким стеснительным. Действительно, врожденная стеснительность, граничащая со стыдливостью, очень мешала ему. Вечерами у костра все веселятся, поют песни, подтрунивают друг над другом. Павел же садился всегда в тени, упорно молчал и отчего-то смущался. Взять гитару и спеть песню, как другие, он не мог, хотя умел играть и обладал неплохим голосом и слухом. Его тянуло к товарищам, песням, веселью. Но вот наступал странный момент, когда обилие народа начинало раздражать, шутки друзей казались неостроумными; он знал, что́ именно в следующую минуту должен сказать тот или иной его товарищ, и ему вдруг становилось невыразимо скучно. Незаметно Павел уходил; лежа на нарах в своей палатке, покручивая транзистор, думал, анализировал. Отчего всем весело, а ему скучно? Эта проклятая стеснительность? А вдруг то, что все и сам он принимают за стеснительность, есть на самом деле что-то другое? Например, нелюдимость? Это все чаще приходило ему в голову. Но тогда почему он, Павел Князев, в общем-то мало чем отличный от своих товарищей, нелюдим? «Взрослею, верно, – так думал геолог. – Двадцать шесть стукнуло. Юность ушла, ушла». Разве можно, рассуждал Павел, сравнить его, теперешнего, с тем наивным мальчиком, который когда-то впервые прилетел на свою первую студенческую практику? Детская мечта совершать великие открытия разлетелась в пух и прах: время кустарей-одиночек, оказывается, давно кануло в Лету. Вместо золотых самородков и кимберлитовых трубок – бесчисленные хозяйственные заботы и план, план, план… Завтра маршрут номер девять – одиннадцать километров строго на северо-запад. Послезавтра маршрут номер десять – двенадцать километров на северо-восток. Общая геологическая съемка земли. Образец на геохимию. Образец для шлифа. На спектрозолотометрический анализ. И бесконечные отчеты, отчеты… Павел понимал, что действовать на авось, вести поисковые работы без общей геологической съемки земли, отчетов, геофизики, аэрофотосъемки так же нелепо в наше время, как пахать землю деревянной сохою, ведь поиск в геологии – кропотливая, подчас скучная работа людей многих специальностей. Но расстаться с юношеской мечтою самому найти богатые месторождения золота, алмазов было трудно. А расстаться пришлось.