Текст книги "Человек с крестом"

Автор книги: Алексей Першин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Часть третья
ДРУЗЬЯ, ТОВАРИЩИ, ВРАГИ…

Глава 1
Письмо Обрывкова

Первое время после освобождения города Проханов жил в смятении и страхе, хотя был уверен – никто ничего не знал наверняка; он боялся случайностей, ибо знал, что от случайности можно больше пострадать, чем от предвиденного и ожидаемого. Есть же мудрая народная поговорка: «Знал бы где упасть – соломки подостлал…»

По натуре Проханов не был трусом, но теперь он боялся. И как он ни храбрился, с каждым днем росло нетерпение: хоть бы скорее началось – знал бы, с кем и против чего бороться.

И вот она, первая ласточка…

Не выдержав постоянного напряжения и мучительного ожидания, Проханов решил покинуть город. В рекламном окне он повесил объявление: «Продается дом». Через несколько дней об этой продаже стало известно в райисполкоме.

– На каком основании? – удивились там. – Дом принадлежи? – городскому хозяйству

– Почему? – возражал Проханов. – Я его купил у частного лица. У меня имеются все-документы.

Священник доказал довольно легко, что дом – его собственность. Сохранилась и купчая, оформленная районной управой.

В райисполкоме сначала не хотели признавать этих документов, но Проханов с потрясенным видом стал доказывать: не он же придумал войну; он простой человек, всю жизнь скитался по чужим углам, копил по грошу, отрывая от себя, и все, что у него тогда было, истратил на дом… Хозяин ободрал его как липку; но чего греха таить – дом все-таки стоил куда больше той суммы, которую он заплатил. Ему, конечно, повезло. Как же без угла на склоне лет? Ведь он не мальчик, взгляните на его седую голову…

И пусть скажут, чем лично он, Проханов, провинился перед советской властью?

Когда решался вопрос о его доме, Проханов, будто между прочим, показал фронтовую газету с фотографией, где его обнимал советский офицер.

– Э, да пусть его живет, – последовало наконец разрешение. – Не обедняем…

Что касается церкви, то многие дивились, за какие такие заслуги она удостоилась внимания немецкого коменданта, лично подписавшего охранную грамоту? Однако толком ничего узнать не удалось, а лично на священника Проханова никаких компрометирующих материалов не поступало.

Правда, за антисоветскую деятельность во время оккупации был арестован регент хора Михаил Кохарев. Но священник не мог отвечать за поступки кого бы то ни было, в том числе и дирижера церковного хора.

Словом, Василий Григорьевич Проханов, рождения 1895 года, по национальности русский, по роду занятий служитель культа, лицо духовного звания, по всем данным был чист перед советской властью.

В органы госбезопасности поступило коллективное письмо группы партизан, которые перечисляли конкретные факты, когда настоятель Петровского собора Проханов оказывал «неоднократную» помощь партизанским отрядам.

Он помог разоблачить сначала одного провокатора потом второго. Но главная его помощь заключалась в том, что он в критический момент предупредил об опасности и спас сотни людей от ловушки и неминуемого разгрома.

Стало также известно, что гражданин Проханов совершенно не знал о письме, которое подписала группа бывших партизан. Но возник вопрос: кому нужно защищать и оправдывать священника, если сам Проханов не делал ни малейшей попытки ссылаться на свою связь с партизанами? Все это казалось странным и требовало дополнительной проверки.

И тут выяснилась довольно обычная житейская история.

Под письмом первой стояла подпись Константина Обрывкова. Он участвовал в освобождении города Петровска и, получив серьезное ранение, лежал в госпитале, который был организован в чудом уцелевшей школе.

Константин Обрывков, когда к нему явился следователь, смущаясь и краснея, рассказал, что у него есть знакомая девушка – Нина. Живет она в этом городе, да и сам он коренной петровец. Нина сначала приходила к нему в госпиталь часто, а потом все реже и реже. Костя стал замечать, что глаза у нее были постоянно заплаканы, она чем-то расстроена, но что с ней происходит, она говорить отказывалась. И все-таки он настоял на своем.

Девушка призналась: ее замучила бабка. Эта религиозная женщина твердит, что не иначе завтра «заарестуют» батюшку, как Мишку Кохарева. Регента, может, и правильно упрятали за решетку, подлый был человек, это всем известно: кто не знает, что он вытворял в ресторане, когда увеселял этих душегубов. А уж «батюшку-то обитают понапрасну». Кому не известно, как он помогал партизанам. Пусть расспросят хотя бы церковного конюха.

Фанатичная бабка запретила внучке встречаться с Костей, если он не вступится за священник.

«Тоже партизан! Если взаправдашний партизан – пусть всенародно скажет, кто такой есть отец Василий».

Костя, выслушав девушку, хлопнул себя по лбу Он же лично знает того попа! Ну как же! Они однажды перехватили его на дороге вместе с Болвачевым и Гладилиным и отпустили, потому что имели личный приказ Федосякина ни в коем случае не трогать священника, потому что он действительно помогал партизанам.

И, к тому же, он, Костя Обрывков, после гибели Болвачева и Гладилина доставил к Федосякину какого-то человека, которого послал с важным сообщением тот же священник из Петровска. Фамилия того человека Делигов. Он остался с партизанами, воевал, участвовал в боях с карателями, был раней.

– Ты не волнуйся, – утешал Костя свою подругу. – Мы поможем. Пусть твоя бабка успокоится.

…Так родилось коллективное письмо партизан. Его подписали, кроме Кости Обрывкова, еще семь человек, в том числе и Делигов.

Служба в Петровском соборе продолжалась. Колокола не переставали звонить. Правда, звонили они далеко не так, как прежде; но и очень уж прибедняться Проханову не было резона. В деле о гражданской совести, как представителя православной церкви, он вышел победителем.

Когда Проханов находился под страхом разоблачения, он ни о чем другом, как о спасении собственной головы и свободы, думать не мог. Но вот миновала тревожная пора. Дом остался в полном владении Проханова, доброе имя его в глазах людских было восстановлено, и он внезапно передумал продавать дом; так же внезапно, как и хотел избавиться от него.

Вздохнув свободно, Проханов решил оглянуться вокруг себя. Нельзя оставаться в одиночестве: одиночек бьют.

Епархии еще не было. Шла война. Фронт все быстрее, и быстрее откатывался на запад, а вместе с ним все дальше уходили высокопоставленный советник с широкими полномочиями фон Брамель-Штубе, комендант города фон Грудбах, Амфитеатров, Чаповский, Корольков и другие.

Он чувствовал себя волком, отбившимся от своей стаи.

Нет, одному оставаться нельзя.

Так как-никаких препятствий Проханов теперь не чувствовал, он решил выехать в Москву. Средства у него были. Но они были вложены в золото и драгоценности и основательно припрятаны. Чтобы отвести от себя подозрение и не заниматься обменом золота на деньги, Проханов через верных ему людей распространил слух, что он хотел бы поехать в Москву, чтоб поклониться святым местам и побывать у митрополита Сергия, но не может этого сделать, потому что у него-нет ни копейки.

Расчет был верный. Среди паствы прошел сбор пожертвований. Через несколько дней Проханову вручили довольно крупную сумму на желанную поездку. Он долго отнекивался, заверял, что «как-нибудь обойдется», но когда все приличия были соблюдены – с поклоном и блеснувшей слезой в глазах принял дар.

…И вот она Москва. Суровая, строгая, настороженная. Документы его были в полном порядке, поэтому Проханову даже не пришлось разыскивать знакомых в столице. В первой же гостинице, куда он обратился, его устроили довольно быстро, хотя и рассматривали не без удивления.

В тот же день он узнал кучу новостей. Оказывается, митрополит Сергий, когда началась война, обратился к верующим с призывом присоединиться к борьбе с иноземным врагом. Проханов разыскал этот документ и с любопытством стал читать его. Особенно многозначительными показались ему слова митрополита: «Ни в удельный период, ни в татарщину, ни в смутное время церковь не предавала своего земного отечества врагам, не пользовалась в своих интересах его бессилием, а, напротив, всячески его поддерживала, собирала и усиливала. Не могла церковь изменить своего отношения к отечеству и после Октябрьской революции…»

– Ого! – усмехнулся Проханов. – Интересно, что думает блаженнейший митрополит Сергий о Поместном соборе русской православной церкви, состоявшемся в начале 1918 года, который в своем постановлении писал, что декрет от 23 января 1918 года об отделении церкви от государства и школы от церкви следует считать как «злостное покушение на весь строй жизни православной церкви и акт открытого против нее гонения».

Проханов отлично помнит эти слова, потому что они овладели тогда всеми его помыслами и толкнули на открытую борьбу с советской властью, чего, собственно, хотел и добивался патриарх Тихон. А сколько православных священников служило в армиях Деникина, Врангеля, Юденича! Тысячи и тысячи. Сколько было организовано всяких полков Иисуса, полков богородиц!..

А как церковные деятели выступали против коллективизации и усилий советской власти наладить сельское хозяйство! А разве он, Проханов, не помнит, сколько во время революции и после нее эмигрировало за границу церковных князей и рядовых священников?.Они объединились там в союзы и общества, чтобы руководить выступлениями против советской власти. Руководить такими, как он, Проханов.

Нет, он бы не стал говорить столь категорично. О таких, как епископ Поликарп Сикорский, митрополит литовский Сергий, прибалтийские архиереи, да и он сам, Проханов, которого господин фон Брамель-Штубе прочил в руководители «Русского православного братства», вряд ли народ забудет. Правда, ему лично удалось выкрутиться, но не все такие счастливчики, как он. Призыв митрополита Сергия задел его за живое…

Почему-то вспомнились слова из завещания патриарха Тихона – «не допускать никаких уступок и компромисс сов в области веры…» Конечно, патриарх Тихом тогда перестроился, перекрасился и, если уж говорить откровенно, приспособился к новым условиям и стал призывать таких, как он, Проханов, быть лояльными к советской власти. У патриарха не было другого выхода.

Как это у него сказано в завещании? «Мы должны быть искренними по отношению к советской власти и работать на общее благо, осуждая всякую агитацию – явную и тайную – против нового государственного строя…»

Да, как дипломат он хорош, слов нет, только уж лучше бы сразу, с первых дней революции так поступил. Может быть, и не было бы для них, церковников, такого позора. Сейчас любой человек может им бросить в лицо: «Приспособленцы!». И они правы, как это ни обидно звучит. Но если уж говорить откровенно – самым первым приспособленцем был именно патриарх Тихон.

В тот же вечер Проханов видел салют в честь очередной победы и освобождения какого-то крупного города. Какое это было потрясающее зрелище! В густо-синее небо бросали миллионы драгоценных камней и освещали их снизу. Смотрите, любуйтесь, люди! Это ваше!

Ликование заполнило Душу Проханова. Да, у Него могучая Родина. И как он мог решиться на измену? «Но такова ли вообще измена? Нет, я тоже приспособился. Как приспосабливаемся все мы, грешные», – подумал он о своих братьях-однорясниках.

Глава 2
Ученик и учитель

Первые два года после освобождения Советской Армией Петрювска Проханову пришлось работать одному. Это было выгодно, но тяжело. Хотелось найти помощника, второго священника, только желание это не так-то легко было выполнить. Патриархия только-только разворачивала работу по подготовке кадров духовенства.

Но потом не стало времени думать об этом. Прежде всего нужно – было ремонтировать церковь. Но как? В райисполкоме и слушать не хотели о том, чтобы выделить строительные материалы. В епархии, где пока находился временный управитель, тоже не могли помочь.

Проханов написал в патриархию. Через несколько дней оттуда приехал специалист по строительным делам. Он осмотрел церковь и заявил:

– Вы просите хоть какую-нибудь долю материалов. Но только официально. Понимаете?

– Нет, отец мой, – признался Проханов.

– Денег мы дадим сколько угодно, есть у нас и строительные материалы, но начни работу – сразу возникнет вопрос: откуда взяли?

И Проханов понял. Назавтра с утра он был в райисполкоме. С председателем состоялся бурный и долгий разговор. Председатель доказывал: в городе плохо с жильем, не до церкви сейчас.

Но Проханов не уходил. Он просил хоть самую малость.

– Хоть бы залатать на первый Случай.

– Не могу, гражданин Проханов.

– Но посмотрите, каков храм.

– Знаю. Видел.

Полтора часа длился разговор. Председатель исполкома, измучившись, махнул рукой. Проханов взял его измором.

Отец Василия возвратился к себе с оформленным документом.

Доволен был и приезжий из патриархии.

– Храм блистать должен, сын мой, – внушал он Проханову. – Паства наша похожа на малолетних. Она идет туда, где ярче и звонче.

«Отец» патриарший был моложе Проханова, но настоятель ему только «сын» – таков ритуал.

Проханов ходил в учениках и был лишь исполнителем, когда добывали строительные материалы. Патриарший посланник куда-то звонил, посылал многословные телеграммы, а Проханов заботился о транспорте, чтобы доставить кирпич и лес со станции.

Проханов учился, удивляясь ловкости «отца». По молчаливому уговору оба они не только добывали материалы, но и набивали собственные карманы.

Но патриарший посланник оказался человеком благочестивым. Он долго молился перед отъездом, а потом попросил Проханова отпустить грехи его. Проханов вообразил, что он шутит, но гость и не думал шутить. Пришлось облачиться, идти в церковь и по всей форме отпускать его грехи.

Это было хорошим уроком для Проханова.

После отъезда патриаршего деятеля начался ремонт. Подрядчики нашлись быстро, но работали они не спеша, Проханов, никому не доверяя, следил за ними лично.

«Истину говорят: нечестный человек – самый недоверчивый человек», – укорял себя отец Василий.

Он грешил и каялся. Но все-таки больше грешил.

Однажды произошел эпизод, который надолго остался в памяти прихожан. Как-то так случилось, что в одном из домов, в котором жила семья Галкиных, людей верующих, начала обваливаться крыш.а. Дом был старый, сильно пострадавший от бомбежек.

Галкин сумел довольно быстро вытащить из комнаты наиболее ценные вещи и бросился к церкви, которая находилась неподалеку от злополучного дома. Он много раз видел богатые запасы строительного леса. Галкину нужно было срочно добыть два бревна, чтобы подпереть балку.

Он прибежал к церкви, но, заметив замок на церковных дверях, громко крикнул:

– Эй, кто здесь?

Ему никто не ответил. Раздумывать было некогда. Он схватил нетолстое бревно и потащил его к своему дому.

И вдруг перед ним будто из-под земли вырос Проханов. Произошел скандал. На шум сбежался народ. Галкин просил, умолял, вытащил деньги, чтобы тут же заплатить, сколько бы ни стоило, но Проханов был непреклонен.

– Пусть за тебя власть думает…

Галкин растерялся:

– То есть как?

– А так. Она тебе дворец построит, а я должен сам о себе заботиться.

– Сам о себе! – обозлился Иван Трофимович. – Сколько я Тебе – передавал четвертных вот этими руками? – Он показал священнику свои потрескавшиеся ладони. – Эх ты… На словах – любовь к ближнему, а за бревно задушить готов.

Галкин плюнул себе под ноги и ушел. А Проханов, ни слова не сказав в ответ, подхватил бревно и оттащил его за церковную ограду.

Толпа еще долго стояла перед церковью и, всяк на свой лад, обсуждала происшествие.

Через год в церковном мире произошло печальное событие – умер патриарх Московский и всея Руси Сергий.

Вскоре состоялся Поместный собор. Новым, патриархом был избран митрополит ленинградский и новгородский Алексий. А вслед за ним произошло еще одно немаловажное событие: была ликвидирована Брестская уния, опора папы римского. На соборе униатского духовенства во Львове было принято решение о ликвидации унии, о выходе из подчинения римскому папе и о возвращении ранее «заблудших братьев» в «лоно» православной церкви, разумеется, с подчинением патриарху Московскому и всея Руси.

Проханов представил себе, какой был вид у ватиканца…

«А что я радуюсь? – одернул себя Проханов. – Мне-то что за дело? Я и при унии мог бы жить безбедно».

Да, ему было действительно совершенно все равно, где служить, лишь бы жилось хорошо. А-креститься с правого плеча на левое или с левого на правое ^:– какая в том разница?

Где-то сейчас тот ватиканец? В Африке, в Индии, в Южной Америке?

Впрочем, пусть себе катает по городам и весям, а у него, Проханова, свои заботы.

…Дошла наконец очередь и до решения вопроса о втором священнике. На все просьбы прислать помощника сверху отвечали: «Оных пока не имеется».

Тогда Проханов решил действовать самостоятельно.

Ему повстречался однажды на станции любопытный старичок – Никита Андреевич Афонин. Он недавно вышел на пенсию и жаловался: сил у него полно, и очень ему тоскливо без дела. Из дальнейшей беседы выяснилась любопытная деталь: любил Никита Андреевич в молодости петь в церковном хоре.

За эту деталь его биографии Проханов и ухватился. Он взял слово с Никиты Андреевича, что тот в ближайшее время побывает у него.

Афонин не замедлил с визитом. Проханов по-царски встретил гостя. Они пили, ели, говорили, и чем больше, тем откровенней.

Проханов, почти никогда не хмелевший настолько, чтобы не отдавать себе отчета в своих поступках, заметил, что гость с жадным любопытством рассматривает обстановку в доме, откровенно ею восхищается и, кажется, завидует ему.

А потом Никита Андреевич не выдержал. Вопрос последовал именно тот, какого и ожидал Проханов: неужто все это богатство он нажил на поповской службе?

Проханов не обиделся.

У гостя разгорелись глаза. А хозяин подливал масла в огонь, перечисляя источники доходов: за крестины – сто рублей, за похороны – сто, за исповедь – столько-то и за причастие – столько-то. Пять тысяч в месяц – это самый бедный и скудный его заработок. Он, конечно, не считает и подношений – яички, сало, куры…

А потом гость и хозяин пели псалмы. Гость вспоминал слова, а хозяин подсказывал. Пели с упоением, оба прослезились от воспоминаний о доброй юности, давным-давно минувшей. Выпили по новой чарке и снова стали петь, а когда подошло время службы, вместе отправились в церковь.

Проханов служил и краем глаза наблюдал за Никитой Андреевичем, а вечером не захотел отпустить его домой. Гость остался ночевать. На следующее утро Афонин пел в церковном хоре.

Так и началась их дружба. С той поры они часто встречались, еще чаще выпивали, а захмелев, откровенничали. Никита Андреевич аккуратно посещал хор, за что Проханов с той же аккуратностью выдавал ему довольно значительные вознаграждения из церковной кассы.

Однажды Проханов будто бы ненароком заметил:

– А вы, почтеннейший Никита Андреевич, вполне достойны занять место со мною рядом.

– Это в каком же смысле, позвольте полюбопытствовать? – спросил Афонин с недоумением.

– Можете стать священником, дорогой мой друг.

У Никиты Андреевича округлились глаза от удивления. Как же это его, необученного, поставят попом?

– А я вас подготовлю. Всему научу, а когда науки пройдете – похлопочу за вас в епархии. Было бы желание – господь бог вразумит.

Желание у Никиты Андреевича нашлось.

С того дня началось обучение искусству священно-служителя. Этим искусством Никита Андреевич овладел очень быстро – с детства неплохо помнил службу, да и взрослым церковь не забывал. Настоятель открыто разрешил ему себе прислуживать, чтобы приучить прихожан к новому для них человеку.

Наконец настала пора, когда Проханов смог отвезти Афонина в епархию.

Архиерей обласкал обоих, пригласил их в гости и угостил отменно.

Вскоре Афонин возвратился в Петровск в звании священника.

Теперь они стали служить вдвоем. Проханов не обманывал своего друга, когда говорил о богатых доходах. Сначала они, правда, не были многотысячными, потому что доходы пришлось делить на двоих, но волка, как известно, кормят ноги.

Проханов рассказал Афонину, как легко и просто увеличить свои доходы. К священникам часто обращаются с просьбой за «святой водой». А ведь ее можно выгодно сбывать: в колодцах запасы неисчерпаемы, а освятить ее – пара пустяков, потом хоть цистернами отгружай.

У Проханова был уже немалый опыт на этот счет. Он показал бутылочки с надписями: «Раба божья Пелагея», «Раба божья Авдотья», «Раба божья Марфа»… Таких «рабынь» оказались десятки. Они лечились у Проханова и, само собой разумеется, не без определенной благодарности.

Афонин осваивал новую науку успешно. За год службы в Петровске он обогнал в получении прибылей даже своего дорогого друга. Проханов добродушно улыбался и покровительственно похлопывал его по плечу.

– Знаете, батюшка мой, пословицу русскую: «Плох тот учитель, которого не обгонит ученик». Выходит, я не такой уж плохой учитель?

Вместе посмеялись шутке, но разошлись с некоторым нехорошим осадком в душе.

И все было бы хорошо, но ученик переусердствовал; он просто-напросто стал подставлять ножку своему наставнику, а порой и оттирать настоятеля от церковных доходов.

Произошло бурное объяснение, которое закончилось ссорой.

Случай этот стал тем снежным комочком, который катился и на глазах вырастал в глыбу. Ссора не забылась. Брань повторялась все чаще.

Жаловаться на своего выкормыша Проханову не пристало: как-никак сам его пригрел. Тогда он поехал к преосвященному и убедил его в том, что Афонина вполне возможно возвысить до настоятеля церкви.

Епископ Никодим согласился с ним и распорядился о переводе Афонина из Петровского собора в Кранскую церковь, но уже не простым священником, а настоятелем.

Дорогие друзья расстались с миром. Они выпили не одну рюмку на прощание, поговорили по душам, хорошо друг друга поняли и разошлись по своим путям-дорогам!