Текст книги "Не измени себе"
Автор книги: Алексей Першин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
На лице Разумнова не осталось и следа недавнего веселья. Оно стало озабоченным и, как показалось Борису, чуть встревоженным. Он снова стал перелистывать документы Дроздова.
– Я не вижу заявления.
– Так я же… не знал.
– Работе – время, потехе – час. Пишите, Борис Андреич, что просите принять слесарем, а мы вас пока что зачислим распределителем работ.
Борис опешил. Распределитель работ. Да это же – кто куда пошлет.
– Константин Арефьич… у меня все-таки пятый разряд…
– Знаю, браток, и сочувствую, но нет пока что единицы. Не надо огорчаться. Прослежу лично. Не обидим, можешь на меня положиться.– Он сколол бумаги Дроздова, улыбнулся чему-то и крикнул в соседнюю комнату: – Аделина Макаровна!
Инспектор тотчас вошла.
– Оформите товарища Дроздова распределителем работ. Временно, конечно.
– Но у товарища… нет направления биржи. И мне думается…. мы не можем.
– Не нужно осложнять дело, Аделина Макаровна. Мы все можем. К тому же о товарище Дроздове звонила Осетрова. Вам известна такая? Распределители работ нам нужны. А в заявлении Борис Андреич будет просить место слесаря.– И Разумнов протянул бумаги Бориса инспектору. Оттопырив мизинец, она взяла документы двумя пальчиками и вышла.
Разумнов выразительно глянул на Бориса, шепотом спросил:
– Макароновна, говоришь? – и уже громко: – А вы пишите, пишите. Бумага на столе, чернила – тоже, грамоте обучен. Так или не так?
– Так, Константин Арефьич.
На уголке заявления начальник черкнул неразборчивую завитушку.
– Прошу, товарищ Дроздов. В цех надо отправляться немедленно. Только что по болезни отпустили работника домой.
– Мне бы… спецовку какую-нибудь. А то… весь гардероб на мне.
– Это само собой. Пропуск получите, когда фотокарточку принесете. А сейчас временный выдадут.
Разумнов встал, протянул Борису руку, сказал внушительно:
– Надеюсь, не опозорите имя нашего завода. Хочу верить, что и для вас он станет родным домом. Желаю успеха.
Борис хотел ответить так же бодро и торжественно, но не нашел нужных слов, только растерянно кивнул.
– Да, чуть не забыл. Осетрова говорила о двух уральцах. Второй-то где?
Борис нахмурился. Вот уж о ком не хотелось говорить.
– Уже работает. Дядя о нем позаботился. На токарный устроил.
– Вот как! – Константин Арефьевич беспокойно побарабанил по столу пальцами.– А как с жильем? Есть какая-нибудь крыша над головой?
– Снял. На бирже нашелся хороший человек, сначала у себя приютил, потом помог найти недорогую комнатку. Далеко, правда, по жить можно.
Беспокойство не покидало Разумиова. Он не сводил сочувственного взгляда с Дроздова.
– Понятно. Плохо у нас с жильем пока что. Не доходят руки. Но всему свое время. Когда-нибудь и мы начнем строить свои дома. Дай только с силами собраться,– он глубоко вздохнул.– Много у нас дыр, товарищ Дроздов. Прямо скажем, много. Но лиха беда начало. Будет и на нашей улице праздник…
ГЛАВА ВТОРАЯ
СКИТАНИЯ
1
И Борис тоже верил, что праздник на его улицу придет, и придет обязательно. Но пока что ему одному в незнакомом городе было трудно. С Пашкой они расстались, и, судя по всему,– расстались навсегда. Переночевав у своего нового знакомого, Петра Ильича, Борис на другой день тоже отправился на биржу труда, и там они случайно встретились с Пашкой. Он был не один. Его сопровождал дядя. Они вместе вошли в один из кабинетов и долго не выходили оттуда. Борис решил дождаться. Минут через десять Пашка вышел возбужденный, радостный, на ходу читая полученную бумагу.
Но вот увидел Бориса. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только обронил на ходу:
– На токарный,– и опрометью бросился вниз по лестнице.
Вышел и дядя Зыкова. Он широко улыбался, по, встретившись взглядом с Борисом, сделал вид, что не узнал парня. И улыбку пригасил, нахмурился. Даже не верилось Борису, что этот человек когда-то бывал в их доме, сидел за столом, слушал рассказы отца об Африке и о революции в Питере. Удивительно!
Впрочем, чего удивляться? Для этого человека он, Борис, действительно чужой. Подумаешь, десять лет назад побывал в их доме! Но Пашка… Сколько помнит себя Борис, столько помнит и Пашку.
В бывший дом улагинского богатея Звягина семьи Дроздовых и Зыковых переселили почти одновременно еще в восемнадцатом. Дроздовым дали три комнаты, а Зыковым две. Правда, у Пашки была только сестра, младше его па три года, а у Бориса еще пятеро братьев и сестер. Но третья комната Дроздовых не давала покоя Пашке. Он, как мог, изводил Бориса подковырками. Семья Дроздовых хотя и была многочисленна, жила неплохо, отец Бориса, кузнец по профессии и вообще мастер на все руки, прилично зарабатывал и вполне сносно содержал свой «выводок». А Зыковы больше промышляли торговлей башмаками, изготовленными главой семейства, и жили они то в достатке, то сидели без гроша, когда «хозяин» запивал и «не давал продукции».
Было что вспомнить Борису и Пашке.
Улагино – городок небольшой, и все же не было лучше места на всем белом свете, так, во всяком случае, думалось Борису. Стоял город на берегу реки, которая в половодье весной становилась «морем», с одного берега не видно другого. Вместе с Пашкой Борис рыбачил и учился с ним в одном классе, а когда в городе открылась профтехшкола, вместе поступили в нее после семилетки. Оба закончили школу на «отлично». Им, и еще троим паренькам, предоставили право выбирать место работы.
Они с Пашкой выбрали Демьянск, близ Нижнего Тагила. Им выписали путевки и дали запечатанный пакет, на котором значилось: «Директору завода. Вручить лично». Вскрывать не советовали, объяснили на словах, что с похвалой отзываются о них обоих и просят «устроить по-человечески». Может быть, поэтому им и предоставили общежитие в первый же день приезда в Демьянск.
С того дня и началась их трудовая жизнь… Мастер принес Борису кучу гаек в три четверти дюйма.
– Спили под шестигранник и под размер,– бросил он хмуро и ушел.
Еще в профтехшколе, изучая организацию производства, Дроздов понял – главное в работе ценить время и наиболее полно и дельно его использовать. В тот первый день к Борису, как всегда ко всякому новенькому, подходили рабочие, не скупились на советы. Некоторые, видя его старательность, сочувственно приглашали:
– Отдохни малость. Пойдем покурим.
Борис курить пока не научился, хотя и пробовал. До обеда он работал не прерываясь. И дело было не только в том, что Борис не умел курить. Он понимал: у тех, кто покуривал, за плечами опыт и знания. У него тоже есть знания, но они еще малы и тощи, чтобы вот так запросто на равных отойти от станка и выцедить цигарку. Ему еще надо вкалывать да вкалывать. Хотя, откровенно говоря, раздражали Дроздова эти частые перекуры во время работы, но сказать об этом вслух он еще нe имел никакого права.
Пришлось отказываться от приглашений и стараться при этом не особенно обращать на себя внимания.
Трудно у него сложился тот день. К концу смены плечи и руки стали деревянными. И все потому, что тиски были высоки. Да и напильники изношенные, поэтому приходилось нажимать на них изо всех сил.
Борис решил, что с заданием он справился так себе. И вдруг за спиной раздался голос мастера:
– Вот так юнец! На тебя работы не напасешься.
Пошли к контролеру. Тот проверил, одобрительно закивал. И Дроздову поручили опиливать рукоятки отбойных молотков.
…На другой день, в шестом часу утра, когда заревел гудок, Борис едва поднялся.
– Как после пытки у Махно,– признался и Пашка в то утро.
Но странная штука: через час работы Борис почувствовал, что усталость прошла.
Через неделю их с Пашкой, как лучших из новичков, перевели в ремонтную группу и прикрепили к Потапычу. Среднего роста, коренастый, этакий крепыш с основательной лысиной, он всегда был в хорошем настроении. Засучив рукава, так что по локоть открывались мощные волосатые руки, он осторожно брал штангенциркуль.
– Смекалка, сынок, нужна,– говорил он.– Смотри сюды. Первое дело–вышабрить одну направляющую параллельно винту, потом по этой направляющей – другую, чтоб каретка ходила ровно. Дошло? Делай все по контрольным валикам.
А Борис в ответ:
– Потапыч, а зачем тут контрольные валики, лишние замеры? Ведь проще сделать вот так,– и показывал, как хотел бы он изменить эту операцию.– Прямолинейность и параллельность сами собой должны получаться. То есть обязаны получаться.
Потапыч был озадачен. Возражал не слишком убедительно:
– Ты команду выполняй, а рассуждать будешь потом. Деды думали, мудрили, а ты… без валиков.
Но Борис все-таки сделал по-своему, и… параллельными направляющие не получились.
– Тише едешь – дальше будешь, сынок,– мягко укорил его Потапыч, заметив подошедшего к ним контролера.
Но Борис не хотел сдаваться.
– А если я сниму одну десятую миллиметра там, где по валикам плюс показывает, то каретка в этом месте станет болтаться. Ведь так же?
– Правильно,– согласился контролер.– И что же?..
– Валик лежит не на шабренной поверхности, а на той, что выбрана резцом под клин, и поэтому показывает неверно.
Потапыч и контролер оказались в затруднительном положении: кому хочется сознаваться, что чего-то сам недодумал? И хвалить безусого юнца не очень-то принято – вдруг нос задерет?
– Продолжай, браток,– сказал контролер, пряча в усах одобрительную улыбку.
А Потапыч лишь крякнул с досады и отошел прочь.
С той поры Борису стали поручать все более трудные и ответственные задания. Он часто советовался с Потапычем, но и свое пытался доказать. А старый рабочий иронически, но все же одобрительно посмеиваясь, хлопал его по плечу и предрекал:
– Ходить тебе, Дроздов, в мастерах.
Выкраивали они с Пашкой время и на удовольствия. С первых же дней их покорила красота Урала. Леса, казалось, были набиты птицей, зверем, ягодой. Зимой о зайцев спотыкались, шутили, что их согнали сюда со всей России.
На первую зарплату, сложившись, купили ружье, правда, довольно древнее, но, как говорили старожилы, с ним и на медведя не стыдно пойти.
На медведя – это для красного словца, а вот тетеревов из него добыли не меньше десятка. Не сразу, правда, но постигли науку охоты. Били из шалашей, на зорьке…
А к концу лета купили уже второе ружье. И вот в солнечное воскресное утро, взяв ружья, они отправились в путь. Гора к северу от Демьянска безраздельно царствовала среди моря лесов, ее окружавших. Именно к этой горе и шли они напрямую, прибегая порой к помощи топора. Часто преграждали путь деревья, поваленные бурей. Стоило наступить на ствол, как он рассыпался в труху. Оба понимали—нога человеческая не часто ступала здесь. Пережили и брезгливый страх, увидав серебристую змею медянку.
Неожиданно началось редколесье, беспорядочное нагромождение скал. Кое-где между этими каменными завалами образовались широкие лужайки, защищенные от ветра. На одной из таких лужаек увидели малинник, бордовый от перезревших, крупных ягод. Сложив в расщелину свои ружья и котомки, они набросились на малину и минут пятнадцать молча набивали ею рты. Пашка утробно мурлыкал от удовольствия. И вдруг он замолчал.
– Пашка, хватит. Пошли,—с сожалением сказал Борис.– Лопнуть можно.
Пашка не ответил. Удивленный, Борис поднял взгляд и увидел дрожащие губы товарища, его посеревшее лицо с бисеринками пота на лбу. Борис посмотрел в ту сторону, куда глядел Пашка, и едва не вскрикнул: в каких– то тридцати метрах от них стоял на задних лапах медведь и так же, как они, лакомился малиной. И ловко получалось. Раскрывал пасть, одной лапой подтягивал куст, а другой встряхивал его, и добрая пригоршня малины вместе с сухими листьями оказывалась в его пасти. Медведь потешно плевался, крутил головой – листья ему были явно не по вкусу.
Борис подумал, что зверь их не видит. И ошибся. Медведь изредка добродушно и не без любопытства косился на них, как-то иронически фыркал, но обеда своего не прерывал.
Не сговариваясь, они оба попятились и боком-боком, едва передвигая ногами, двинулись к ружьям. Медведь опять остался к ним равнодушен. Правда, когда они вскинули ружья, удостоил более продолжительным взглядом, будто говоря: «Идите-ка вы, молодцы, отсюда подобру– поздорову, не мешайте мне».
И они ушли. И долго петляли от страху, пока окончательно не сбились с пути. Лес поредел, под ногами зачавкала трясина. Пришлось перескакивать с кочки на кочку, проваливаясь то одной, то другой ногой в отвратительную жижу. И так целый час.
Болото так же неожиданно кончилось. Они вдруг вышли на поляну и заметили двух молоденьких девушек, сбивавших невысокий стожок сена. Девушки испуганно вскрикнули, когда они с Пашкой почти вплотную подошли к ним сзади.
– Да что вы, девушки! Неужели мы на разбойников похожи? – с обидой спросил Борис.
– Как же вы… как вы смогли оттуда-то? Никто из наших не проходит. Только зимой…– изумленно ахали девушки.
Девушки пригласили их позавтракать. Из котомок были извлечены городские припасы, а из девичьих узелков – деревенская снедь, и все это дружно, с завидным аппетитом было уничтожено под стожком пахучего сена. Они с Пашкой в подробностях выслушали, скольких несчастных поглотило гнилое болото, которое друзья каким-то чудом перешли только что.
Борис неожиданно вспомнил о сообщении, появившемся не так давно в демьянской газете. Где-то в глубине тайги было обнаружено поселение, жители которого вот уже лет тридцать ничего не знали о событиях в стране. Не слышали ни о японской, ни о первой мировой войне, ни о Февральской и Октябрьской революциях, не говоря уже о первой пятилетке и об индустриализации страны.
– А вы-то, красавицы, знаете об этом? – хитровато подъехал к девушкам Пашка.– А то можем взять с собой и просветить.
– Ишь просветитель нашелся,– рассмеялась одна из них, со вздернутым носиком и пышной грудью.– Вон Демьянск-то, рукой подать.
– Где?! – одновременно воскликнули оба.
– Да вот же он.
И в самом деле, как маленький островок в темно-зеленом море тайги виднелось пестрое пятнышко. Неужто и в самом деле то был Демьянск? Даже не верилось, что они могли зайти так далеко.
И оба заспешили – путь предстоял неблизкий. Начали расспрашивать, как пройти побыстрей и поудобней. Объясняла все та же курносенькая:
– Вот тропа, видите? Держитесь ее, чуток потеряется– вертайтесь назад, ищите сразу же. По ней раз в год на сенокос ходят, потому и плохо видится. Так помаленьку до деревни нашей дойдете, а тамотко и дорога на Демьянск.
– Смотрите тропу не потеряйте, не то пропадете,– настойчиво вторила другая.
Курносая вдруг рассмеялась:
– Парней наших встретите, о нас ни гугу… Слышите?
– Это почему же? – удивился Борис.
– Ноги вам обоим переломают.
– Будто мы такие уж квелые?..
– Э-э, не скажите. У нас тут бугаи, а не парни…
Посмеявшись, пустились в обратный путь.
– Почему это они нас не испугались? – удивился Пашка.
– А чего тебя бояться-то? Курносая, та на плечо тебя одним махом поднимет да с тех вот скал – и поминай как звали.
Пашка, насупившись, промолчал. Сделал вид, что сказанное не к нему относится.
– А девицы и в самом деле что кобылицы. Им, поди, сам медведь не страшен,– нашелся наконец он.
– Ну вот, видишь… А ты – почему не испугались?..
Вдруг сзади затрещали ветки, парни обернулись и увидели девушек: видно, бежали – обе едва переводили дух.
– Мы все-таки проводим вас. Упаси бог, с «хозяином» встретитесь…
Они переглянулись, и вдруг обоих разобрал смех. Девушки, удивленные, остановились. Пришлось рассказать
о встрече с медведем.
– И не тронул вас? – ахнули обе.
– Как видите.
Борис насмешливо поинтересовался:
– Чем же вы нас решили защищать?
– Так вот же… рогатины…– показала курносая.– Они и вилы, и рогатины, если б с «хозяином» довелось повстречаться.
– А приходилось хоть раз? – недоверчиво спросил Борис.
– Почти каждому из нашей деревни.
– Да-а… суровые тут у вас люди. Прямо герои все…
Девушки им обоим приглянулись, и, расставаясь, уговорились, что обязательно увидятся. Может быть, так бы оно и случилось, если б не события, которые круто изменили их планы.
2
Все им нравилось в Демьянске – леса, охота, вот и девушки хорошие повстречались, и механический завод, на котором они работали, пришелся по душе. Но случилось так, что Потапыч тяжело и надолго заболел, в цехе появился новый мастер.
– Ох ребятки, не вовремя вас покидаю. Хрипун придет, будь он трижды неладен. Уж потерпите, Христа ради…
Не все тогда поняли Борис и Пашка из этого невнятного бормотания. Но вскоре дошло.
– Есть собака на сене,– говорил о нем Пашка,– а этот – барбос на слесарных секретах.
– Вам молодым да ранним сразу все подавай,– с издевкой говорил мастер, когда к нему обращались за по– мощью или советом.– Вот я – сколько собрал подзатыльников. А? То-то. Вам же выпь да положь немедля всю подноготную, а ими, секретами-то этими, я всю жизнь овладевал.
И ругались они с мастером, и пытались миром поладить. Бесполезно. А тут, на их несчастье, Потапычу, когда он вышел после болезни, дали другую группу.
В это время дошел до них слух о Магнитке. Решили: едем на Магнитку, лучшего и не придумаешь. Пусть Хрипун остается со своими секретами.
Они подали заявления об уходе, но мастер разорвал заявления у них на глазах и обрывки растоптал.
– Вот вам моя резолюция,– и плюнул себе под ноги.– Не захочу – вы и шагу без меня не ступите.
Этот разговор и решил все дело.
– Через две недели уйдем. На нашей стороне закон.
– Плюю на ваш закон! Нигде вы не найдете работы. Приползете ко мне, в ногах будете валяться.
Поступили Борис и Пашка строго по закону: уволились через две недели. В пору безработицы это было, конечно, опрометчиво, но… коса, как говорится, нашла на камень.
Потом оба они часто вспоминали Урал, свой первый завод, но, как ни странно, не Хрипуна, а мастера Потапыча, приучившего их к делу.
А дома Борис и Пашка вдруг узнали, что на Волге начинается строительство тракторного гиганта. Интересно, черт подери!
Новый план представлялся обоим очень заманчивым. Они вдвоем приезжают в город на Волге, их, как представителей рабочего класса, достойно встречают и немедленно устраивают слесарями на самые ответственные участки строительства. Их труд, их старание, их высокую сознательность в деле строительства социализма, назло гидре мировой буржуазии, замечают и по заслугам оценивают.
Сказка, а не план…
Пашка, слушая Бориса, нехотя поддакивал, иногда морщился. Словом, Борис не встретил серьезных возражений со стороны товарища, когда решалось, куда направить путь: на Магнитку или на Волгу.
Выбрали твердо: на Волгу, на строительство тракторного завода. И спустятся они на «каравелле», так называлась лодка Сашки, старшего брата Бориса.
Но Сашка, каким-то образом все разузнавший, и слышать не хотел об этой «дурацкой затее», потому что в прошлом году нашлись вот такие же смельчаки – и сгинули.
Борис возражал: что ж они – слабаки, что ли? Не вверх же плыть, а по течению.
– Скажи на милость, какой храбрец нашелся,– рассердился Сашка.– А ты хоть раз измерил свои силы? Много ли ты можешь? Многому ли научился?
Разговор с братом задел за живое. Задел именно потому, что Сашка был в какой-то степени прав.
…В то раннее утро синеву речного разлива не различить было в кисейной просини утреннего тумана. Вот-вот выплывет из-за горизонта солнце.
Борис встал рано, когда рассвет еще только угадывался. Быстро собрался и вскоре уже стоял на высоком берегу Камы. Дышалось легко. Воздух был напоен запахом влажных трав, разопревшей земли, подгнивающих водорослей, выброшенных из сетей рыбаками. Прищурив глаза, Борис примерялся, куда направить сегодня свою «каравеллу», отлично сколоченную, глубокую, четырехвесельную, с плавным изгибом от носа к корме, как мастерили рыбаки в старину. Даже мачта имелась. Правда, паруса нет, пришлось взять тайком от матери старое одеяло, за которое еще придется держать ответ.
Да что поделаешь. Поворчит малость, может, конечно, и всыпать, как бывало, но сейчас матери не очень-то удобно браться за ремень, когда сын почти на голову выше ее вытянулся. Однокашники за рост и солидность звали Бориса «старик».
Густые, будто насупленные брови и глубокие, без блеска, казавшиеся задумчивыми – от прямых длинных ресниц – глаза делали Бориса старше своих лет. Шириной плеч он похвалиться не мог – напротив, был сухощав, подборист, однако сразу чувствовалась натренированность мышц.
Сегодня он наконец-то померяется силой с разлившимся «морем»: волны, когда оно разыграется, трехметровые, если не больше, с ревом колотят они в скалистый берег, и брызги долетают до самого верха. Вот и посмотрим тогда, на что он способен. Почему бы и не попробовать, а?
Борис, вскинув на плечи узел, побежал по тропке вниз.
Вот и «каравелла». Удочки и узел с припасами уложены, рядом запасное весло, ведро, черпак… Надо бы ватник прихватить, одна куртка не очень-то согреет. Но возвращаться не хотелось – нельзя пренебрегать старой рыбачьей приметой. Приметы для рыбаков – далеко не последнее дело. Подумал об этом и усмехнулся.
И вдруг за спиной раздался веселый голос:
– Ну, так как же, старик?.. Махнем на тот берег?
Удивленный и в то же время раздосадованный, Борис
обернулся.
Пашка Зыков, хитровато прищурившись, смотрел на него и улыбался. Борису хотелось выругаться, но он сдержался.
И как это Пашка пронюхал? Борис никому ни слова не сказал… И вот на тебе! Попробуй теперь не возьми его… Видно – готовился заранее. Ну, конечно, и котомка за плечами, и удочки в руках, и даже подсачик припас.
– Ну как?
– Что – «ну как»?
– Значит, на серединку, возьмем осетринку.
Павел балагурил, явно заискивая.
– Так она и дожидается тебя… – Борис глянул в упор на Пашку. – Слушай, у тебя нюх, как у собаки…
– Чудак! Глаз надо иметь. Видел, как ты собирался.
Пашкина самоуверенность всегда вызывала у Бориса
чувство внутреннего протеста, и в то же время что-то мешало сразу его осадить. Вот и сейчас Борис твердо решил сказать «нет», но так и не смог.
Этим минутным замешательством и воспользовался Пашка. Он обошел «каравеллу» и деловито устроил котомку под сиденье. Борис сердито бросил цепь в лодку вместе с увесистым ржавым замком.
– Ну-ка помоги сдвинуть!
Около часу гребли почти без отдыха. Их высокий берег, казалось, присел на корточки, а противоположный оставался все таким же далеким. Стало жутковато. Кругом вода, и никого вокруг. Сначала, правда, справа от них, километра за три, виднелась лодка, но теперь и она исчезла, будто растворилась в волнах.
Солнце поднялось уже довольно высоко и все больше припекало. Сняли взмокшие рубашки и пригоршнями оплеснули себя водой. Она была еще холодноватой, но все равно было хорошо, вольготно.
Борис греб скупыми, сильными взмахами; Пашка по привычке хитрил, только чиркал веслами по воде.
«Далеко пойдет,– ухмылялся Борис, глядя на Пашкины хитрости.– Скажи ему об этом – притворится: не понимает. Но зачем он хитрит?»
Перед Борисом была Пашкина спина, широкая, крепкая, сильный разворот плеч, бугристые бицепсы. Силы в нем хоть отбавляй.
«Интересно, какую отговорку он придумает, если укорить?»
– Эй, Пашка, ты что, руки вывихнул?
Тот с готовностью бросил весла, обернулся.
– Ты знаешь, растянул жилы. Руки так болят, будь они неладны…
– Ты смотри!—предупредил заботливо Борис.– Могут и отсохнуть, если не тренировать.
Пашка резко обернулся всем корпусом к Борису.
– Это называется – атрофируются. Жилы-то – связка всему. Ты вот по Мюллеру не хочешь заниматься, а там прямо сказано: кто избегает физических нагрузок, у того мышцы дрябнут и постепенно усыхают.
Пашка с опаской покосился на свои сильные, цепкие руки, испытующе взглянул на Бориса и вдруг сильно заработал веслами. Борис, не ожидавший такой реакции, тихо рассмеялся. И тут же спохватился – еще, чего доброго, бросит. Пусть поработает, а он хоть малость передохнет.
Борис осторожно прижал весла к бортам лодки, склонился к тихо журчащей воде и намочил себе голову.
«Смотри как потеплело. Пожалуй, искупаться можно».
Борис огляделся, заметил невдалеке едва выступавшие из воды вершины деревьев. До разлива здесь было озерко, а вокруг него – ивы. Около деревьев мелко и вода потеплей, самое удобное место для купания.
Он тронул за плечо Пашку:
– Хорошо бы окунуться, а?..
Правда, лето только начиналось, но вода вполне подходящая. Конечно, не очень теплая, но все-таки жара, упарились.
Пашка обрадовался.
– Отличная мысль, старик. Я за милую душу.
– Греби тогда вон к тем деревьям…
Подошли, уткнулись носом лодки в крону ивы, будто пришвартовались к ней. Пашка в один миг сбросил с себя одежду и тут же бултыхнулся в воду. Он так заразительно смеялся, вскрикивал от удовольствия и шлепал руками но воде, что Борис, сам того не замечая, заспешил, хотя спешить было некуда. Не худо было бы остыть малость. Но нетерпение его подхлестывало. Он торопливо сбросил одежду, прыгнул за борт и тотчас вскрикнул, как от ожога. Но это неприятное ощущение скоро прошло.
Они долго плескались, дурачились, старались достать дно.
Наконец забрались в лодку и, отплыв от ивы, принялись удить рыбу. Но с рыбой долго не везло. Попадалась мелочь, которую Борис тут же выбрасывал за борт, но Пашка, покосившись на Бориса, складывал рыбешек в лодке.
Борису вспомнился отец. Как он нежно, заботливо относился к глупышам-малькам. Вот уж действительно повидал жизнь в неволе! Осторожно сожмет в ладони рыбешку и тихонечко вынимает крючок, добродушно приговаривая:
– Ах, глупыш, глупыш! Все тебе игра… Думать надо и уметь червячка от крючка отличать. Второй раз, поди, не попадешься.– Сотворив из ладони лодочку, он наполнял ее водой и давал малышу прийти в себя, ожить. А когда малец затрепыхается, опустит руку в воду и ждет, пока рыбешка не уплывает.– Ну, вот. Живи да сил набирайся. Себе на радость и человеку на пользу.
А попробуй убедить Пашку, что от малышки будет больше пользы, если подрастет. Твои же запасы, не барские!.. Какое там! Заржет по-жеребячьи или еще что-либо отмочит…
Нежданно-негаданно начался клев, и все мысли Бориса улетучились: на них будто рыбий косяк налетел. Рыба, ополоумев, хватала пустой крючок. Окунь, густера, подлещик, язь…
Когда нос и корма «каравеллы» были завалены рыбой, Борис не выдержал:
– Нет, это невозможно. Хватит, Пашка, ну зачем нам столько рыбы?
Пашка злобно полоснул Бориса взглядом и даже слов не нашел, чтобы выразить свое негодование. Захватило человека… Пашка то и дело дергал удилище и вытаскивал из воды серебристых, бешено извивавшихся рыбин.
– Опомнись, Кныш,– назвал Борис товарища уличной кличкой,– Пропадет, пока до дома доберемся. Ведь выбросим.
– Эх, голова садовая. Выбросим, выбросим!.. Вот накатаем лодку – и на рынок.
Борис опешил. Рынок… Он вышел на «каравелле», чтобы испытать себя, если надо – помериться силой с большой водой, а тут… базар.
Некоторое время Борис молчал, крепился, но наконец не выдержал, проворно смотал удочки и уже начал связывать их, как вдруг два удилища одно за другим вырвались у Пашки из рук и нырнули за борт. Одно стало торчком, потом его бросило влево, вправо, и оно начало удаляться от лодки.
Черт возьми! Неужто осетр? – Борис не верил своим глазам.
– А рыбина будто дразнила рыбаков. Она вдруг резко изменила направление и стала приближаться к лодке. Пашка замер. Когда удилище, описав дугу, снова стало удаляться, он не выдержал и, в чем был, бросился за борт.
– Вернись! Вернись, Пашка-а!
Но тот будто оглох. Он видел только удилище, он гнался и гнался за ним.
«Утонет. Ведь утонет, проклятый».
Развернув лодку, Борис поплыл вслед за товарищем, стараясь перерезать путь рыбине. Лодка сблизилась с удилищем; изловчившись, Борис схватил его.
Пашка что-то истошно закричал и, захлебнувшись, закашлялся.
– Плыви сюда. Акула попалась,– звал его Борис.
Шутки шутками, а рыбина и в самом деле, должно быть, немалая. Леска была скручена из конского волоса. Должна выдержать. Удилище рвалось из рук. Борис ослабил леску, чтоб она не лопнула. Когда Пашка ухватился за борт лодки, Борису удалось немного подтянуть рыбину.
– Подожди! Я подсадчиком, подсадчиком ее,– стуча зубами, бормотал тот.
– Потом. Собирай удочки. Быстро! – торопил его Борис.
Пашка не послушался, схватился за леску. Борис толкнул его и указал глазами на удилища. Зыков, чуть не плача, судорожными движениями кое-как начал сматывать удочки. Не вытерпел. Сгреб их руками, бросил в лодку.
А Борис в это время боролся с рыбиной. Вытаскивать ее рывком было опасно, сорвется. Единственный выход – взять измором, заставить ее выдохнуться в борьбе. Крючки, по-видимому, очень глубоко ушли в брюхо, рыбина хотя и сопротивлялась, но постепенно слабела и сантиметр за сантиметром позволяла подтягивать себя к лодке.
«Щука или жерех?» – гадал Борис.
Он часто ловил их. Но такая крупная добыча попалась «первые.
– Дай, дай мне! Ну, пожалуйста…
Борис обернулся. Пашка тянулся к леске и весь дрожал. И не понять: то ли от холода, то ли от волнения.
– Бери. Твоя же добыча. Только не пори горячку. Упустишь. Пуд, не меньше.
У Павла ходуном ходили руки, он дергался сам и тем самым путал рыбину. Она снова заметалась, забилась и вот-вот могла сорваться с тройника.
– Эх, ты! – Борис решительно отстранил Пашку.– Кто так подваживает. Ведь сорвется и подохнет. Крючок– то в брюхе… Бери подсачик.
Пашка от усердия едва не перевернул лодку. Подсачик, к счастью, оказался довольно объемистым. Борис, наблюдая за ним, с тревогой думал: только бы сумел осторожно подвести его под рыбину…
А ее уже можно было рассмотреть сквозь зеленоватую толщу воды. Почти с метр длиной.
Нет, это не жерех, однако и не щука. Сомнений не оставалось– осетр!
Между тем сопротивление рыбины заметно ослабело, на поверхность воды стали всплывать кровавые прожилки. Силы покидали ее. Но запас энергии у осетра огромен. Все могло случиться.
Как только подсачик коснулся тела осетра, произошел тот самый взрыв, которого так боялся Борис. Вода взбурлила, и брызги на какое-то время ослепили обоих, но они продолжали тянуть рыбину, пока не услышали, как тяжело шлепнулся осетр о днище лодки и яростно забился, стараясь освободиться от жгучей боли.
Пашка издал дикий торжествующий крик. Борис, прижимая веслом голову осетра, сердито закричал на него:
– Да оглуши ты его скорее! Выскочит за борт. Да не мельтеши ты, раззява! Бей сильнее!
Зыков ошалело ударил, едва не расколов весло. Рыбина затихла.
Пашка, полураскрыв рот, с опаской потрогал осетра рукой и вдруг, будто всхлипывая, глухо забормотал:
– Моя рыба… На мой крючок попалась… Я за ней прыгал в воду… Ты не гляди па меня так, не гляди… Всякий тебе то же скажет, когда узнает, какие крючки у ней в брюхе. Только у нас такие, понял? Моя рыба.