Текст книги "Высокая макуша. Степан Агапов. Оборванная песня"

Автор книги: Алексей Корнеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

V

Как хозяин леса, а стало быть, и поселка, Илья не залеживается, хотя ни коровы у него, ни иной какой-нибудь живности, кроме кур да петуха, – до того ли человеку, занятому по горло службой!..

Не дожидаясь, пока поднимется правая его рука – помощница, он заскочил в контору, оставил ей записку, что сделать в его отсутствие и, усадив позади Василия, вымахнул с ветерком на шоссе. Миновав малолюдные еще улицы города, заводишко на окраине, прибавил газу: благо дорога в соседнее лесничество была пустынной. По заботным морщинам на лбу, по сосредоточенному выражению его лица можно было заметить, что поспешал он неспроста. Да и правда дело было неотложное: лесоматериалы кончились, а пилораму остановить, рабочих оставить без дела, – ну какой разумный хозяин позволит себе это? Вот и собрался за выручкой к соседям.

Слева мелькали зеленые холмы. Справа за полями сплошною лентой тянулись леса. Илья дважды только сбавлял скорость, когда дорога оказывалась одновременно деревенской улицей: но обе стороны ее царило утреннее оживление, тарахтели, готовясь к выезду в поле, тракторы.

За лощиной с небольшим, но быстрым ручьем асфальт изогнулся дугою к лесу, и показался кордон – обшитый филенкой дом с сараем позади и огородом. Перед окнами стояла лошадь, запряженная в ходок, а рядом с ней знакомый лесник. «Тоже спозаранок куда-то», – подумал Илья и свернул к нему, приглушил мотоцикл у ограды.

Давно уже, при первом знакомстве приметил он этого лесника. Бывший фронтовик, тот хватил всяких переплетов по «самый кадычок» – и на войне, и в гражданке, которую он как начал после фронта, так и везет бессменно. Тридцать лет в лесной охране – не фунт изюма. И все сносил по-солдатски: заботы-неурядицы по службе, семейные трагедии, которые, как назло, наваливались на него одна за другой (первая жена умерла преждевременно, вторую парализовало).

– Как жизнь, Николай Матвеич? – протянул Илья руку, оглядывая тощую не по летам фигуру.

– Жизнь – держись, а то из седла вышибет, – ответил лесник, протягивая, в свою очередь, сухую, как щепа, ладонь ему, потом Василию.

– Что же она – конь, выходит?

– Да конь-то какой, не то что вот этот, – кивнул на своего рыжего, понуро опустившего голову. – А в ином разе похлеще небось и такого, – метнул глазами в сторону мотоцикла.

– Наверно, и правда, клен зелен, не балует она тебя. Или заботы едят?

Лесник усмехнулся:

– То-то и оно – заботы. Нашего брата, как волка, ноги кормят. Так кормят, что язву вот нажил. На фронте, на что уж было всякое, и то ничего. А тут нажил проклятую. Нынче всухомятку, завтра – вот тебе и язва… Да ладно, все это чепуха, – махнул он рукой. – Скажи вот лучше, куда так рано наладился?

– Да к главному твоему. На месте он?

– Вчера сказал, на дальние квартала поедет. На весь день теперь.

Илья разочарованно охнул:

– Вот тебе, клен зелен! А я-то думал, спозаранок его застану.

Лесник пытливо сощурился и полюбопытствовал:

– А что за нужда, если не секрет?

– Какие тут секреты! Жмет на меня леспромхоз – дай побольше пиловочника. А где его взять, когда все, что годно и негодно, повыбрали. Вот и еду к вам, клен зелен, с поклонной.

Все так же щурясь, Николай Матвеевич обернулся в сторону Василия, кивнул глазами вопросительно: что, дескать, за человек? Тут только спохватился Илья, представил своего друга: говори, мол, не таи секретов.

– Тут поблизости рубку ведем проходную, – открылся лесник. – Не хочешь взглянуть?

– Не мешает, – согласился Илья.

– Посмотришь, а там уж с хозяином договаривайся.

И с этими словами Николай Матвеевич подошел к повозке, кивнул приезжим: оставляйте, мол, своего лихача, на моем прокатимся.

Прямая просеки углубилась в лес и скоро открылась налево вырубкой, направо – приспевающими дубами вперемежку с липами. Из-за деревьев показался трелевочный трактор. Подобно ганку, шел он напролом, волоча за собою длинные хлысты, подминая под гусеницы мелкую поросль, оглушай лес натужным ревом. А где-то дальше шмелиным гудом заводились бензопилы, время от времени слышались треск и уханье падающих деревьев.

– Ничего себе дубочки! – похвалил Илья, провожая взглядом трактор. – От таких, пожалуй, я не отказался бы.

– Еще бы, – усмехнулся Николай Матвеевич.

– А с березой как у вас? Первым делом мне березы с полтыщи кубов.

– Чего у нас нет, – ответил лесник, посмеиваясь глазами. – Это вы все бедными родственниками прикидываетесь.

– Вам бы так, клен зелен, прикидываться.

– Да ладно, это я к слову.

Николай Матвеевич шагал неспешно, останавливаясь и оглядывая деревья, замечал ворчливо:

– Обрати внимание, какая вредность от зимней рубки. Вот отсюда мы ее начали, когда снегу было невпроворот. Взад-вперед крутился трактор, вроде белки в колесе. То корпусом ближнее дерево заденет, то гусеницей или хлыстом. Смотри, сколько деревьев повредили. Думаешь, здоровый лес из них выйдет? Дудки! Хоть заранее вали его подряд.

– И что ты предлагаешь? – остановился Илья. – Технику заменить ручным трудом?

– От техники-то теперь никто не откажется. А вот от зимней рубки – другое дело. Будь моя воля, издал бы я декрет: зимой допускать только сплошную валку. Чтобы не задевать, не портить здоровые деревья. И будем тогда с лесом.

– Но их и летом задевают!

– Летом меньше.

– А что зимой людям прикажешь делать?

– Переработка леса, Подсобные промыслы. А уж рубка если – так сплошная. Тогда и на затратах сэкономим, и лесу меньше вреда принесем.

– В принципе ты прав. Да не так это просто, обмозговать все надо.

– Говорил я своему начальству, да без толку все, – отмахнулся Николай Матвеевич. – Забывают люди цену дереву, вот что обидно. Слыхал небось, как Петр Первый наказывал за самовольную порубку? Смертной казнью грозил – вот до чего. А у нас без порубки сколько пропадает!.. Бывало, придешь в лес зимой, чуть заденешь дерево санями, так лесник на тебя зверем накинется. Ты что, мол, такой-сякой, подслепый, я всю жизнь растил это дерево, а ты оцарапал, теперь и пойдет болеть. Сперва и я, как иные, не понимал, как это: заденешь – и дерево можно сгубить. Потом только узнал, что лес, как все живое: поранишь его – и пошел болеть да страдать…

Пока лесник доказывал свое, Василий как бы сторонился, не мешая разговору, открывал для себя все заново: вот уж не знал, не ведал, что дерево – такое нежное созданье!

– Раньше-то как бывало, – продолжал, изливая наболевшее, лесник. – Не только деревом – каждым сучком дорожили. К леснику, бывало, с поклонной головой идут: дай, за-ради бога, сушнячку или хворосту хотя бы. А теперь что? Вон у нас дров целая лесосека, на месте гниют. Кому теперь их брать-то? Даже в деревнях на газ перешли, не говорю уж про город.

– Дров и у нас навалом, – отозвался Илья. – Хоть задаром бери, лес бы только очистить. И то не нуждаются.

– Ну что, скажи, это дело? – встрепенулся Николай Матвеевич. – К чему это идет-то, а? Говорилось раньше: осина вина подносила. И не зря, выходит. Могли бы, скажем, те же дрова или сучья в машину пустить, спирт или целлюлозу, плитку там древесную выделывать. А мы привыкли по пословице: лес рубят – щепки летят. Э-э, да что там говорить! – махнул досадливо рукой. – Заелись люди, перестали лесом нуждаться. Не знаю, что только будет, когда газ кончится.

– Опять возьмемся за дрова, – пошутил Илья…

Вышли на делянку спелой березы, при виде которой у Ильи зуб заиграл: вот бы на пиловочник! Стройные, высокие (голову надо было запрокинуть, чтобы увидеть их макуши) березы подошли бы, по его прикидке, и на доску для мебельной фабрики, и на тес, – словом, на любое дело. «Нет, наверно, теперь ценнее для нас дерева березы», – подумал он, любуясь точно подобранными друг к другу красавицами, от которых было светло кругом и празднично. Хорош дуб, да долго его дожидаться. А эта и растет ходом, и почва для нее любая, и древесина что надо.

Любопытство толкнуло его взглянуть на семенные участки дуба, о которых давно уже шла хвалебная молва. Ростом дубки были в полметра, а на ветках уже висели первые желуди. Это прививали почки на двух– трехлетних деревцах, и через год-другой происходило «чудо», подобное тому, что происходит с привитой яблоней.

– Опыты ставим, – пояснил лесник. – То лет сорок надо ждать, пока начнет плодоносить, а то всего три или четыре года.

– Так это же революция в вашем деле! – не удержался Василий.

Но лесник окинул его таким насмешливым взглядом, что тот умолк, не смея больше вмешиваться в разговор.

– Время покажет, что из того получится. Может, пойдут какие-нибудь уроды или карлики, придется еще отказываться от этой затеи.

Вокруг семенного участка дубы стояли как на подбор – высокие, молодцевато подтянутые.

– Наша элита, – пояснил Николай Матвеевич. – Отвели под семена, да толку-то что. С виду дуб как дуб, а желудей с него – пшик. То засухи в последние годы, то шахты вдобавок землю осушают, а тут вредителей разных навалилось. Пройди-ка по лесу, посмотри, сколько деревьев посохло! Боюсь, со временем исчезнут у нас дубы. Как мамонты, к примеру, – где они теперь?

– Н-да-а, – задумчиво проговорил Илья. – Насчет мамонтов читал я недавно. Доказывают, не сами они вымерли, а человек им помог. Так и с дубом, выходит, может случиться. И все-таки должны мы что-то делать. Должны, дорогой Николай Матвеич. Тревожиться, бороться, защищать!

– Понятно, должны, кому же еще, как не нам. Только вот не знаешь иной раз, как бороться-то. К примеру, лосей хоть возьмем. Вы там ближе к городу, у вас их меньше. А мы замучились с ними, хоть из лесу убегай. Посмотри-ка, что делают с посадками.

И с этими словами Николай Матвеевич метнулся на соседний участок, пошел показывать направо и налево.

– Это что, скажи, а? Дуб это или бурьян покошенный?

Картина и правда была удручающей: все дубки поободраны, а ветки их пообкусаны так, словно подстриг кто-то ножнями.

– Видишь, как лоси «пололи»? Зайдут с краю – и пошли косить их как траву. И так везде, где ни посади.

– И что же ты предлагаешь, клен зелен? – остановился Илья.

– А что делают, когда двое столкнутся? Охотникам лосей бы побольше, а нам – как бы лес уберечь.

– Третьего звать, чтобы рассудить?

– Может, и пятерых придется позвать. А решать-то надо, что дороже: лоси или наши знаменитые дубравы? Пусть водятся там, где вреда от них меньше. А у нас тут каждое дерево на учете.

Тут Василий снова не выдержал, припомнил, как любовались люди из окон поезда, как сам любовался живыми красавцами.

– Но ведь и раньше, – вмешался он в разговор, – гуляли лоси по нашим лесам!

– Раньше… – снова с укором взглянул на него лесник. – А сажали тогда, как сейчас? Да и леса-то были какие – гуляй себе где угодно.

– Новые времена – новые проблемы, – вставил свое Илья. – Только природу живую, клен зелен, сберегать мы обязаны. Уж если на хищников запрещают охотиться, то на лосей тем более. Может, заманивать их надо подальше от посадок, солонцы или прикормы устраивать. Тут уж охотники да ученые должны нам помочь, какие-то нормы установить…

Он взглянул на часы и охнул: полдень уже близится, вот так поговорили! Но в душе был доволен встречей с непоседливым лесником. Расставаясь с ним, затеял давно задуманный разговор: мечтал перетянуть его к себе в помощники. Правда, тот не успел закончить техникум (война помешала, а там семья да работа затянула), зато уж опытом своим перетянет пятерых дипломников. Не работа была бы с таким, а мысли.

– Поздно мне возвышаться куда-то, – неохотно отозвался Николай Матвеевич на такое предложение. – А что, молодых у вас не хватает?

Илья только хмыкнул в ответ:

– Молодых… Бояться стали молодые-то леса. Два-три года отработают после техникума или института – и в город. К примеру, моя помощница, клен зелен… Да что там, чуть ли не половина выпускников уходит от нас. На заводы пристраиваются, водичкой да мороженым торгуют – лишь бы от леса подальше.

– Известное дело, – сочувственно вздохнул Николай Матвеевич. – В лесу-то жить не то что на асфальте. А все ж таки надо людей завлекать, к нашему делу пристраивать. Кто же нас заменит, как не молодые?.. А в помощники к тебе, Илья Петрович, не пойду, не обессудь. Сбросил бы ты с меня годков десяток, так и быть бы тогда. А теперь, когда уж полсотни разменял, поздно. Привык я на своем-то месте…

Когда уже отъехали от кордона, Василий заметил, перекрикивая треск мотоцикла:

– А правда, хороший был бы из него помощник. По гроб жизни лесу преданный.

Илья только головой кивнул: без слов, дескать, понятно…

Перед деревней он резко сбавил скорость и остановился на обочине, поджидая женщину, показавшуюся со стороны леса.

– Знакомая? – спросил Василий.

– А вот познакомимся, – хмуро отозвался Илья. – Посмотрим, клен зелен, что это она из леса несет, какие такие дары природы.

Василий заметил в руке у женщины набитый чем-то полиэтиленовый мешочек и не придал этому никакого значения. Илья же оказался по-своему зорким, издали разглядел, что несла та из леса. Женщина была преклонных лет, и разговор он с ней повел, насколько мог, «обходительно».

– Так, так, мамаша, яички муравьиные собираете? Это для чего же, разрешите поинтересоваться?

– А цыпляток, милый, прикармливаю, – ничего не подозревая, словоохотливо отвечала женщина. – Уж так-то любят они их, так-то поклевывают…

– И много скормили им этих яичек? – продолжал допытываться Илья.

– Да уж раз пять никак сходила.

– Во! – поднял он палец. И, обернувшись к Василию, повысил голос: – Гектар леса оголила, понял, клен зелен? Целый гектар обрекла на погибель!

Женщина растерянно глянула на него, как на какого-то чудака, потом на свой мешочек, где кипел муравьиный содом, и на ее лице появилась недоуменная улыбка.

– Да знаешь ли, гражданка, сколько вреда ты лесу принесла? – И, взявшись за мешочек, потряс им перед нею. – Они же деревья от вредителей спасают, а вы что делаете? На каждом углу призывы: берегите лес, берегите природу! А для вас что, законы неписаны?

– Вы уж простите меня, старую, наперед буду знать…

– Не прощать вас надо, клен зелен, а наказывать. Другим чтоб не было повадно. Отнеси сейчас же туда, где взяла!

Женщина покорно ссутулилась и, ничего не говоря, направилась обратно к лесу. Проводив ее, пока не скрылась, Илья заметил озадаченно:

– Не знаю, как еще разъяснять вот таким. И в газетах пишем, и по радио выступаем, и аншлаги по лесу развешиваем: «Берегите природу, берегите природу!» Все равно не доходит до кого-то…

– Да-а, – промолвил Василий, – не легко, видно, привить любовь к природе. Сочувствую вашему брату.

– Помогать надо больше, а не сочувствовать, – отозвался Илья, оседлывая мотоцикл…

За городом он свернул в лес, чтобы показать Василию знаменитый дуб, заодно и самому приглянуть порядок в заказнике. Год назад из-за этого заказника ему пришлось немало помытариться, похлопотать перед леспромхозовским и областным начальством. Идея, какую он выдвинул, казалось, была проста: выделить один из уголков лесного массива, а именно Крюков верх со всеми его неудобствами, с его вековыми дубами под неприкасаемый заказник. Это значило, что в урочище Крюков верх должны быть запрещены всякие порубки, уходы, посадки, а также сбор грибов, орехов, ягод, каких бы то ни было трав и вообще хождение людей. Все это предлагалось затем, чтобы оставить в нетронутом виде хотя бы небольшой уголок леса со всей его зеленой и живой природой, оставить для сравнения в будущем с соседними участками: насколько влияет на природу технический прогресс и как им управлять в дальнейшем. Словом, небольшой уголок здешних мест должен быть предоставлен самому себе – самозащите и самовоспроизводству. Но такая идея показалась начальству необычной, поскольку окрестные леса, все до единого квартала, были на строгом учете планового лесоустройства, а урочище Крюков верх, как звенышко в единой системе, должно было выпасть из этой пени и, стало быть, нарушить ритм системы. Однако нашлись и более дальновидные товарищи из руководства, которые поддержали идею лесничего, не найдя в ней ничего из ряда вон выходящего, а наоборот признав полезной для предстоящей и будущей практики, а также для науки. Сколько нервов и времени потратил на одобрение своей затеи Илья Петрович Крюков, про то не стоит распространяться. Суть же в том, что ее все-таки приняли и утвердили официальным образом. Заботы от этого лесничему прибавилось – сам себе он ее прибавил. Но, как говорится, назвавшись груздем, полезай в кузов, выдвинул идею, так и жертвуй ради нее своей заботой, своими нервами и чем угодно…

Перед Крюковым верхом остановились в дубняке с высокими безжизненными деревьями, сквозь голые ветви которых слепило неприкрытое солнце.

– Такие деревья – и засохли! – удивился Василий. – Что с ними?

– Климат не тот, – с усмешкой обернулся Илья. – Славился когда-то наш дуб высоким качеством, а теперь боюсь за него.

Василий подошел к молодому ближнему дубу с объеденными вчистую листьями и наклонил ветку. От прикосновения с нее упала зеленая юркая гусеничка, повиснув на тоненькой, едва заметной глазу паутинной нитке, проворно спустилась на землю.

– Видишь, как дубы засыхают? – заговорил Илья. – А ельники возьми? Сорок лет – и валить уже приходится. Им бы еще лет тридцать расти, а мы их валим. Почему, спрашивается, клен зелен? Да потому, что портим их с раннего возраста. То машиной заденем, то прохожий или лось попортит, то вредители навалятся… Смотри, какие шустрые! – Илья тронул ветку, другую, и с них попадали на паутинках гусеницы.

– Это что же, шелкопряд непарный? – поинтересовался Василий.

– Не шелкопряд, а листовертка проклятая. Как сухое лето, так вроде эпидемии.

– А вы бы химию пустили… с самолета, например?

– Ва-ав, ва-ва, какой советчик! Хочешь лес в мертвую зону обратить?

– Посевы-то на полях обрабатывают!

Илья покачал головой, и усмешка скривила его лицо.

– А знаешь ли ты, что после такой обработки от живой природы остается? Сколько полезных насекомых или бактерий, сколько птиц погибает? Пробовали мы лет десять назад, было дело. Опрыснули лес по весне, проверили гнезда – каюк птенцам!

– Ну, а как же тогда бороться с этой заразой?

– Больше птиц разводить, насекомых полезных – вот как. Вместо химии – биология. Есть, к примеру, такие насекомые – наездники. Как пойдут, клен зелен, крушить листовертку – хлеще твоих химикатов. Видел, сколько на усадьбе у нас скворечников, дуплянок? Так и по всему лесу развешиваем. Спасибо, клен зелен, школьники выручают. Думаю весь этот участок передать им под охрану.

На дне крутого оврага – это и был Крюков верх – сплошные заросли ольхи, черемухи, ивы. Где-то позванивал, пробираясь в путанице корней, невидимый ручеек. И когда Василий раздвинул ветви, вода в ручье, высвеченная лучами солнца, так и заиграла хрусталем.

– Попьем? – не удержался он.

Зачерпнув беретом, поцокал от удовольствия: знатная водица! Что-то особенное было в ней – студена и в то же время мягкая, настоянная на лесных кореньях. «Ягоды запивать бы такой», – подумал, растягивая наслаждение.

Как только поднялись из оврага, так и увидели одиноко вздыбленный над окружающим лесом, даже издали кажущийся исполином, старый дуб. Будто огромный, разметанный бурей зеленый омет поднялся над лесом, и над этим ометом из ветвей и листвы – торчком, вверх рожками, подобно вилам, – возвышалась голая вершина.

– А вот и Высокая макуша, – кивнул Илья.

Во всей своей мощи предстало глазам Василия это древнее создание природы, и он невольно залюбовался им отсюда, с расстояния сотни шагов. «Баобаб… секвойя… эвкалипт…» – мысленно давал ему загадочные, памятные со школьных лет названия. Остановился на пригорке перед жердяной заградой, прочитал аншлаг, предупреждавший броскими словами:

Дерево-памятник

XIV века.

Ходить, топтать траву,

разводить костры возле дерева

запрещается!

Картина была что ни есть внушительная. Приствольные корпи, выпирая из-под земли, казались ископаемыми чудищами. Неохватный ствол раскинул вверх и в стороны могучие, под стать самим деревьям, отросты, нависшую тучным пологом крону, которая могла бы сравниться разве только с горою, сложенной из множества ветвей, из отливающей зеленым металлом листвы. Как глубоки морщины, избороздившие его снизу доверху! Сколько обломов на толстых и тонких сучьях!

Глядя на царственно возвысившегося над всеми гиганта, воскликнул:

– Вот экзо-отика! Человек и до сотни не дотягивает, а этот стоит себе шесть веков да еще небось постоит.

Илья только молча кивнул в ответ. Он гордился тем, что фамилия его связана вот с этим дубом-старейшиной, с местом, где выросло и уцелело дерево. И не только гордился, – он делал все, чтобы оградить это чудо природы от случайных и злонамеренных посягательств. Овеянный легендами, старый дуб для него стал как бы святыней леса, святыней всего его дела…