355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Саморядов » Праздник саранчи » Текст книги (страница 8)
Праздник саранчи
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 14:02

Текст книги "Праздник саранчи"


Автор книги: Алексей Саморядов


Соавторы: Петр Луцик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Он согнулся, захрипев. Его вырвало, прямо в пузырь, он дрожал всем телом и мотал головой…

Когда Андрей поднял доски и, взяв с бетона широкий бумажный пакет, осмотрел деньги, за окном уже почти рассвело.

Он спрятал пакет под пальто, убрал туда же пистолет и те деньги, что взял на кухне. После этого он отклеил ему пластырь со рта и развязал руки. Похлопав по щекам, привел в чувство. Тот застонал, оглядываясь, едва повел руками, облизав губы, с ужасом посмотрел на старуху, отвернулся, не выдержав:

– Не убивайте, – попросил тихо. – У меня больше ничего нет… Это правда.

– Нет, Игорь, неправда, – так же тихо сказал Андрей.

Он огляделся, погасил ночник, проверил карманы. Затем медленно, не обернувшись даже, вышел в коридор, открыл дверь, не закрыв ее, пошел вниз.

Он прошел дворами, в которых было уже светло и громко пели птицы. Одинокая машина повернула в какой-то улице. Андрей махнул ей. Водитель, разглядев его лицо, круто вильнул, прибавил скорости. Только, тогда Андрей вспомнил о маске, содрал ее, вздохнув широко воздуха. Лицо его было синим и смятым. Он швырнул маску в мусорный бак, огляделся, все еще не понимая ничего и все трогал, тер онемевшее, без крови лицо…

Такси высадило его где-то на задворках, там, где Яуза текла под железной дорогой. Пошатываясь, придерживая бутылку, торчавшую из кармана, он пошел через свалку, к реке, разделся быстро, бросив на землю деньги и оружие, залез зразу, голый, в бурую воду, окунулся с головой…

Сидел все, выпив уже, курил, дрожа всем телом, покачивая головой, глядел на разлившуюся реку.

Витя заглянул в ванную. Андрей сидел по-турецки в маленькой сидячей ванне в полном тумане, из крана на него лился кипяток.

– Ну как ты, жив? – спросил Витя.

– Знаешь, ты правильно пришел. – Андрей поднял голову. – Я бы, наверное, не стерпел один, убил его. А так стерпел… – он улыбнулся.

Он сидел совсем голый, красный и все тер, тер лицо…

Он собрал сумку, оглядел комнату, сел на диван. Витя сел рядом:

– Может, все-таки вместе? – спросил он. – Куда ты без меня, сейчас без теории не можно.

– И чего вдвоем рисоваться, я один гляну там все, сфотографирую все их заборы и пулеметы, а вернусь – тогда теории думать будем!

Андрей встал, за ним и Витя. Обнялись.

– Знаешь, я тебе забыл сказать, – Витя помялся, – с нами договор заключили. Сценарий взяли. А у меня идея появилась, гениальная… Давай, возвращайся.

– Ладно…

Покрапал мелкий дождик, прибил пыль на маленькой станции, намочил старые платформы на путях. Андрей переписал расписание поездов, прошел быстро насквозь маленький грязный городок с большинством еще старых уездных домов, блиставших когда-то купеческой славой, а теперь разваливающихся на красные каленые кирпичи, и вышел на Волгу.

Теплый свежий ветер ровно дышал с пустых волжских просторов на холм, где он встал, распахнувшись, поставив на землю свой маленький, перевязанный бельевой веревкой чемоданчик. Ни плесов, ни отмелей, все закрыла почерневшая налившаяся река, лежавшая сплошным тяжелым зеркалом, над которым тосковали чайки и в яркой густой синеве гуляли тучи.

Оглядывая дымы от сжигаемого во дворах мусора, затопленные сараи под холмом, он спустился вниз, к старой двухэтажной пристани, плававшей в грязной пене под берегом. На ней было пусто, безлюдно, деревянные стены облупились, окна забиты досками. На причале, на солнце у теплой стены сидел старик сторож. Андрей присел рядом, поздоровался, закурил.

– А когда, отец, пароходы пойдут? – спросил, с удовольствием вытягивая ноги, щурясь на теплые блики солнца в воде.

– А вот, вода спадет… мусор прогонит… Тогда на отмелях бакены расставят и пустят…

– А что, если по реке, какие здесь города?

– Волжские все города. Как раз вниз верст восемьдесят Самара будет, вверх, тоже верст восемьдесят, Симбирск.

– Все рядом значит?

– Вроде рядом, да не видно отсель.

– А колония где здесь?

– Тюрьма? Тюрьма близко. За городом слобода, а в слободе как раз в тюрьму, упрешься.

Андрей постучал в крайний у дороги дом. Залаяла собака.

– Открыто, – крикнули со двора. – Идите, не бойтесь.

Андрей, пройдя за ворота, увидел в небольшом саду полную женщину, копающую землю.

– Здравствуйте, – поздоровался Андрей.

Женщина перестала копать, раскрасневшись, выпрямилась, улыбаясь.

– Я из Казани, из Университета, нельзя ли у вас пожить недели две, у меня практика будет, я заплачу.

Женщина, бросив лопату, подошла к нему.

– Живите, – просто сказала она. – Мы счас и обедать будем.

Колония оказалась рядом, в конце улицы одноэтажных деревянных изб, и он не сразу понял, что это колония.

Навстречу ему, по выбоинам в провалившейся дороге, прогнали тощих коров, с пустыми отвислыми выменями, прошел пастух в солдатской шинели без погон и в широкой фетровой шляпе. Дорога упиралась прямо в серую бетонную стену, поверх которой не было даже проволоки, за стеной поднимались цельные корпуса, ни вышек с часовыми, ни глазка в старых покосившихся воротах – обычная провинциальная фабрика.

Железная калитка в стене открылась, выпустила толстую тетку в дождевике и платке, она засмеялась, отмахиваясь от кого-то, и пошла, с сумкой, наискосок от Андрея, обходя лужи и грязь. А калитка осталась открытой.

Андрей смотрел на нее, как завороженный, понимал, что нельзя стоять так, и не мог уйти. Тяжело отъехали вороте, выпустили грузовик, накрытый тентом, плеская грязью из луж, он проехал мимо, так близко, что Андрей ясно разглядел молодое усатое лице водителя, его красную, с петухами, кофту.

Медленно, Андрей подошел к калатке, взялся рукой за шершавую грязную стену, и заглянул внутрь, как в колодец. В длинном коридоре с крашеными стенами и бетонным полом играло где-то радио. Слева из приоткрытой двери слышался смех, гулкий, как в подвале. А прямо по коридору, за решетчатой перегородкой, в самом конце, на табурете сидел маленький мешковатый солдат с автоматом на коленях. Зa ним, за второй решеткой, по светлому двору лениво прошел кот.

Солдат зевнул, глядя на Андрея, тот выпрямился, пошел от калитки, стирая ладонь…

Вдоль всей стены тянулись обыкновенные дома, с дворами, банями и яблонями, еще только-только сквозившими зеленью. Во дворах прямо под стеной вешали белье, играли дети. С другой стороны, там, где холм спускался вниз, к реке, навстречу ему по тропе прошли двое мужичков, с лопатами, в высоких болотных сапогах. Дальше, на углу стены, он потрогал углем написанное ругательство, и подняв голову, увидел, наконец, вышку. На вышке, под деревянным козырьком, стоял часовой, курил, свесившись через перила, и глядел на Андрея, потом сплюнул, перешел вовнутрь…

За ужином хозяйка налила ему стакан самогона, поставила тарелку с густым горячим борщом.

– А что, у вас здесь колония? – спросил он ее, скучая.

– Тюрьма? Так это давно.

– И кого там держат?

– Разных. Они там и работают, и живут, запертые, женщины одни….

– Их что, не вывозят совсем?

– А куда? У них все там… Ночью их же машина со станции новых привезет за ворота, и нее, мы их и не видим. Иногда только музыка у них там играет…

Андрей склонился над тарелкой.

– И крепко их охраняют? Не бегут?

– Да как убежишь, люди кругом…

Ночью он все ходил по комнате, от сундука к шкафу, обратно, курил. Потом попробовал начертить план тюрьмы но бросил, лег на койку, в отчаянии глядя в потолок.

Он все лежал утром, когда вошла хозяйка.

– Мы только поговорили вчера… А сегодня по утру, как раз арестанток в город гонят. Рано-рано, не развиднелось еще, колонной прошли. Они улицы метут к празднику… Шумные такие, арестантки, веселые… Интересные есть…

Они вышли неожиданно и сразу заполнили всю улицу, молчаливой, шагающей прямо на Андрея стеной. Их гнали в темноте, колонной, по восемь в ряд, по бокам охранники в черной и солдаты с оружием на ремнях, все одинаково серые, в своих серых одеждах и серых же платках. Неровный топот их грубых башмаков заполнил спящую слободку. И собаки стихли.

Они все шли и шли мимо него, с хмурыми лицами, совершенно одинаковые в тусклом свете фонаря, совсем рядом, отведя ветки, мелькнули грубые, крепкие лица охранниц, вот уже спины последнего ряда, и все, прошли… Слсвно полк, вышедший в ночной марш.

В поле ночь рассеялась, небо обрезало уже красным. Колонна вздохнула, ожила, и в ней, в разных концах, заговорили сразу, засмеялись.

Андрей, поспевая, шел вплотную за последним рядом, почти вместе с двумя замыкающими солдатами. Солдаты молча курили на ходу, не обращая внимания на него, и он с удивлением смотрел, как рослая охранница шагает рядом с последчей правофланговой и оживленно рассказывает ей о какой-то новой кофте, купленной в городе..

Они мели улицу и сквер, выходивший к реке, работая весело, дружно, рядами. Охранники ходили среди них, и царила странная праздничная суета, а в улицах и на холме курило молча отгородившее их оцепление.

Андрей вглядывался в их лица. Кто-то засмеялся, показав на него пальцем, одна из них тут же подняла юбку, показывая ему ноги… он оглянулся, отошел в кусты. Рядом в нескольких шагах прошел еще один ряд и охранник, он, забывшись, двинулся к ним, встал, вдруг растерявшись: они были совершенно одинаковы.

Охранник, крепкий, сухой старик, отошел в сторону, сел, отряхнув пыль, на садовую скамью, развернул газету, поглядывая иногда на метущих, на зелень в клумбах.

Андрей подошел медленно к нему, разглядывая обветренное тяжелое лицо. Тот обернулся.

– Можно? – спросил Андрей тихо и, не получив ответа, снова огляделся.

Он присел, закурил, стараясь улыбаться независимо, как простой зевака.

– Праздник завтра, – сказал он, не зная, что говорить.

Охранник снова не ответил, глянул лишь мельком, хмуро.

– А что, вы вот так вот весь день? – снова спросил он глупо.

Старик встал, так же не глядя, пошел от скамейки.

– Постойте! – Андрей вдруг встал. – Пожалуйста…

Тот обернулся, встал, оглядев его хмуро.

– Дело у меня есть, – Андрей огляделся еще раз, бросил окурок. – Увидеть мне надо одну… Сидит она у вас. Я заплачу…

Старик засмеялся, складывая газету, еще раз оглядел Андрея, пошел за оцепление.

В избе он быстро собрал вещи. Торопясь, поглядывая на улицу, вышел к огороду с вещами, но сел вдруг на поленницу. Подумав, вздохнул, вернулся…

Закопал все в саду, у сарая, завернув оружие и деньги в целлофан, утоптал землю. Вернувшись в дом, он лег, стал ждать…

После обеда пошел снова к тюрьме. Не спеша двигался вдоль стены, глядя на дворы. Тучи разнесло, солнце грело подсыхающую землю. Из двора хорошего тесового дома вышел старик, пошел ему навстречу. Он был в простых_ брезентовых штанах, в рубахе, в руке нес ведро, полное бензина. Андрей узнал охранника, машинально поздоровался с ним. Тот прошел мимо.

На следующий день, Первого мая, в слободе было тихо, лишь с утра прошли куда-то несколько мужиков с гармошкой, репродуктор в тюрьме играл до обеда марши.

После обеда, выйдя на берег, Андрей сел на холме, на сухой глине, глядел хмуро на реку. Вниз с тяжелой, корзиной, полной стираного белья, спустилась баба, прошла по Мостку на желтую размокшую плотомойку, поставила корзину, подоткнув юбку, принялась полоскать белые простыне в деревянной проруби.

Обернувшись, он снова увидел охранника. Тот, так же по-домашнему одетый, спускался наискосок к осиннику, где на целях в воде и на берегу лежали лодки. Андрей долго глядел ему вслед…

Лодка охранника была в стороне от других, кругом никого, пусто, лишь невдалеке маленький сарай, похожий на собачью будку. Старик вынес из сарая мотор, сидел на песке у лодки, копался в нем, склонившись. Андрей спустился с холма, держа в руках бутылку и сверток. Старик поднял голову, когда он подошел, огляделся, снова посмотрел на Андрея зло:

– Ну что ты ходишь за мной? – сказал он угрюмо, не вставая, руки его были в масле. – Надо чего…

Андрей сел на корточки, поставил бутылку, развернул сверток, поправил пачки… Старик смотрел на деньги, водя по куску ветоши масляной рукой. Припекало солнышко.

– Здесь пятьдесят тысяч, – сказал Андрей.

Старик склонился над разобранным мотором, потрогал в нем, покрутил какой-то валик, снова посмотрел на деньги… Потом встал, отошел за лодку, оглядел поросшие кустами холмы, сказал, не оборачиваясь:

– Убери…

Пошел к сараю, нагнувшись, залез в него, сел на пороге, как пес в будке, глядел оттуда на Андрея. Андрей налил себе из бутылки, выпил.

– Иди сюда, – позвал его из будки старик.

Он, не спеша, подошел, зажал сверток под мышкой, нагнулся, старик отодвинулся вглубь. Андрей пролез в узкую дверцу, сел напротив него. Старик молча выбрал из свертка несколько бумажек, внимательно оглядел их на свет, вдруг перехватил из-за спины топор, засмеялся хрипло… С удивлением смотрел на Андрея, сидевшего спокойно, с рукой в оттопыренном кармане.

– Бесстрашный что ли? – усмехнулся старик.

– Что ж нам друг друга все страшиться? – Андрей смотрел ему в глаза. – И так уж засмеют скоро. Все девок своих сторожим, а девки все ж бегут, кто куда, хоть в Африку!

Дурак ты, парень, – старик отвернулся. – Хоть и деньги большие у тебя, – он налил себе, выпил, закусил луковицей, улыбаясь снова бесцветными злыми глазами:

– А ты не больной?

– Нет, – спокойно ответил Андрей, – не больной.

– Не нравишься ты мне.

– Нравился бы, деньги дома оставил, в серванте.

Старик засмеялся, снова поглядел на деньги:

– Богатые деньги. Я за всю свою честную службу таких денег не заработал.

– Вот что я скажу. – Андрей помолчал. – Видишь, к чему дело в стране идет… Сделай это дело, глядишь, и тебе за всю службу воздастся.

Солнце светило в будку, освещая железный хлам на полу. Они сидели, глядели друг на друга. Чайка, прилетев с реки, кричала за лодкой.

– Называй…

Андрей помедлил, раскачиваясь тихо:

– Воробьева Татьяна Николаевна, семидесятого года рождения.

– Ладно, ступай. Сюда не ходи больше, дома сиди, тебя самого найдут. И не ходи ты возле тюрьмы, как жених.

Андрей собрал деньги, завернул в газету, вылез из будки…

С холма оглянулся еще раз. Старик сидел все так же в своей конуре, глядел на реку…

Дождь прошел, чистый майский дождь, он лежал дома на койке, старательно читал пыльные книги.

Вдруг постучались. Вошел мальчик, хмурый, коренастый подросток, с большими руками.

– Сказали, чтобы вы ждали еще… – сказал он, не глядя на Андрея. – И еще… Ежели случится что, чтобы не волновались…

– Что случится? Кто сказал?

Но мальчик ушел, не простившись.

Андрей стал выходить в город, сидел подолгу в сквере, глядел на распустившиеся зеленые; тополя, на мокрые кирпичные дома улицы. Вода на реке спадала, маленький буксир ставил в фарватере яркие желтые буи, и уже прошла вверх, шумно толкая воду, первая пустая баржа.

Вскоре хозяйка принесла новость:

– Из тюрьмы-то бежал кто-то. Говорят, в больницу отвезли, операцию делать, аппендицит. Сделали, а она и ушла ночью, со швами. А другие говорят, что не одна бежала, а несколько. Ищут теперь.

– Как так? – Андрей прохаживался нервно по комнате. – Какой аппендицит?

– Правда. Все говорят, уже и в Самару сообщили, и на всех дорогах посты. По радио приметы сказали…

– А какие приметы?

– Да не знаю, радио же не слушаем…

Ругаясь про себя, он пошел на берег, взял под пиджак «Марголина», на берегу огляделся, потрогал замок на будке, вернувшись, увидел мальчика, того, что приходил; окликнул его. Тот перешел на другую сторону улицы, даже не оглянулся.

Поехал в город, ходил вокруг больницы, вглядывался в лица на улицах, долго смотрел на двух милиционеров, мывших около участка машину…

А еще через неделю, утром, когда он еще спал, к нему зашли два мужика, сели на стульях, глядя, как он встает, одевается.

– Ну, как отдыхается? – спросил один, лет сорока, невысокий, щупловатый.

– Ничего, – хмуро ответил Андрей, сел, разглядывал их. – А что?

Второй сидел у стены, постарше, с рыжей курчавой бородой, глядел на Андрея внимательно, не мигая.

– Книжки читаем… – снова сказал первый, взял с пола одну из книг.

Андрей молчал хмуро…

– Ну и ладно, завтра в полночь приходи, к лодке, – продолжая разглядывать книгу, сказал мужик. – Вещи все возьми, больше не вернешься…

– Кататься поедем, что ли?

– Кататься, целоваться, кому как, – мужик отложил книгу, встал, второй встал тоже, и Андрей встал. – Ну и ладненько… – и ушли так же, не простившись.

Чайки кричали, падали в реку, легкая волна билась в пристань, все такую же безлюдную. Лишь окошко кассы отворено, да трое мужиков на причале, с мешками.

Андрей сел рядом со сторожем, сидевшим все в той же позе, и все так же глядевшим на реку.

Загудел глухо, протяжно, пароход, яркий, белый. Оставляя дым над Волгой, он забирал круто к пристани.

Ночь вышла влажная, темная, Андрей пришел берегом к лодкам, опустил на песок сумку, озираясь.

Было тихо, туман лежал над водой, собака залаяла где-то на холме… Он проверил пистолет, взвел его, переложил в карманы гранаты, осмотрел закрытую будку, присел, закурив.

Какое-то легкое движение возникло у берега, из разлитого в кустах Мрака возникла человеческая фигура. Андреи встал, затоптал папиросу, сунул руку в карман.

Человек подошел, оказался щупловатым мужиком, одним из тех, что приходили вчера.

– Ну? – сказал ему Андрей. – Где?

Тот бесшумно открыл замок, скользнул в будку.

– Помоги?

Андрей стоял, глядя в темную конуру.

– Ну, – тот выглянул.

Вдвоем они осторожно вынесли к лодке мотор, вывели лодку на воду, вернулись, вынесли весла, еще один мотор.

– Куда мы? – Андрей старался держаться за его спиной. Мужик возился на корме, устанавливая мотор.

– Хорошо, если месяца не будет… – отозвался он, вдруг замер, прислушиваясь.

Андрей обернулся, увидел людей, спускавшихся в темноте с холма, отступил, оглядываясь, взялся за «Марголин». Люди остановились, и к нему, отделившись, подошел старик-охранник, оглядел его внимательно.

– Кто это? – Андрей косился на остальных. – Что за люди?

Старик тихо позвал их, Андрей увидел, узнал по движению, женщину, шагнул к ней, встал, увидев грубое татарское лицо, нo тут из-за татарки, тоже в сапогах, в кепке, выбежала, испуганно оглядываясь, девушка.

Старик указал женщинам в лодку, когда они отошли, сказал:

– Одну ее не вышло. Вторая с вами до Самары поплывет, дальше как знает. Она после операции… В мешке продукты, одежда кое-какая, на баб…

Андрей протянул ему сверток:

– Спасибо тебе…

Старик развернул бумагу, ощупал деньги, усмехнулся:

– И тебе спасибо…

Андрей, оглядываясь, прошел через женщин, сел на банку, рядом с мужиком, взял, как и тот, весло.

– Ну с Богом! – сказал с берега старик, глухо, как в кулак.

– Трогай, Митя.

Митя толкнул Андрея, они тихо, стараясь не плескать, пошли от берега. Обе женщины, обернувшись на корме, и Андрей, и Митя, все, глядели на неясную темную фигуру, отступавшую, сливавшуюся с мрачной стеной берега. Они все отплывали в темноту, словно в море. Когда берег стал неразличим, на отступивших холмах открылись огни тюрьмы…

Мужик перестал грести, сложил весла, перебравшись на корму, прогнал оттуда женщин. Лодку тихо несло в плотном темном коридоре. Он, оглянувшись внимательно на Андрея, снял чехлы с обоих моторов. Резкий звук вдруг разнёсся над водой, словно в широком пустом зале, моторы заработали, оглушая ревом, и лодка, подняв носом Андрея, пересевшего вперед, высоко над черной жирной волной, пошла, полетела в расступавшийся туман.

Ветер плотно и ровно бил им в лица, они молчали, маленькие, сжавшиеся в лодке, с тревогой глядели вперед в неясную темноту… Андрей поглядел наверх. Стало светлее, вверху над туманом вышел месяц. Андрей оглянулся. Митя, держа руль, сощурившись от ветра, внимательно глядел на него. Андрей снова стал на корму. Обе женщины сидели в середине, прямо на дне, прижавшись друг к другу, а за ними на корме Митя, глядевший почему-то на Андрея все так же пристально, напряженно. Андрей, вдруг почувствовал, как он сбавляет скорость.

Слева он него мелькнуло что-то, Андрей повернулся и увидел, как из тумана вынырнула лодка, бесшумно, как казалось из-за ревущих моторов, пошла параллельно им, сближаясь медленно с ними и медленно, их догоняя.

Андрей привстал, глянул на Митю, тот обернулся на лодку, снова уставился на Андрея. Женщины не видели и не слышали ничего, сидели все так же на дне, неподвижные. Андрей достал пистолет, прикрыв его полой, глядел то на мужика, то на лодку, подошедшую уже близко, летевшую в десяти метрах от них, так, что казалось, обе лодки стоят на месте и только ревут. Оттуда на Андрея, такой же неподвижный, глядел рыжебородый мужик в штормовке, рядом с ним виднелся еще один…

Так они шли рядом в светлеющем, растворяющемся тумане, вдруг Митя, все глядевший на Андрея с кормы, поднял руку, махнул тем в лодке, крикнув что-то, и те сразу отвернули резко, растворились в тумане, пропали…

Туман рассеялся, на светлом небе открылся зеленый месяц, стало светло, река заблестела, раздвинувшись до самого горизонта, Митя заглушил моторы, правя лишь рулем, сказал;

– Одеваться пора…

Женщины кидали в лодку кепки, робы, татарка рылась в мешке. Андрей, торопясь, достал из чемодана свитер, брюки, подал, не глядя, девушке. Обе, встав, быстро снимали с себя все, раздеваясь догола, не стыдясь ни Андрея, ни мужика.

– Не в лодку, за борт кидайте, – снова сказал тот.

Стоя в рост, они бросали в воду одежду, пузырями уходившую за корму. Андрей оглянулся. Кругом на зеленом просторе было пусто.

Наконец они сели, лодка задралась снова носом, пошла навстречу засветлевшему небу.

Они высадились перед городом. Уже совсем рассвело, взлетали, кружились чайки, по Волге шли барки.

Андрей достал, передал мужику деньги.

– Спасибо, Митя.

Тот взял их, спрятал не спеша, сказал тихо:

– Ладно, ваше счастье… Живите… – засмеялся. – А то думали порешить вас… В реке оставить, чтоб верно было, – он оглядел еще раз Андрея, женщин, стоявших на берегу, невысокий, щуплый. – Только помните. Если что с вами, с каждым случится, не дай Бог, кто помянет нас. Срок, конечно, сбавят, пощадят… Но попадете все же обратно, в тюрьму. А в тюрьме опять мы, сторожа. Так что смерть вам будет. Не было никогда этого в вашей жизни, и нас не было. Ладно, ваше счастье… – он протянул Андрею руку, они простились.

Сверху Андрей увидел, как лодка вдоль берега ушла по реке вверх, а за ней, отчалив далеко, пошла вторая.

На станции было пусто, дворник мел перрон, еще кто-то курил под часами. Подходил поезд.

– Ну! – татарка огляделась тревожно, подхватила свой рюкзак. – Поеду я.

– Куда?

– В Казань, к татарам, – она кинулась к девушке, обняла ее. – И вы езжайте скорее… – потом подошла к Андрею, взяла его руку, наклонилась свирепо, прижалась к ней лицом.

– Да что ты, – он отступил, вырвал руку, смотрел на нее удивленно. Потом достал деньги. – Возьми, тебе надо будет.

Она взяла, глядя на него:

– Скажи куда, я вышлю! Все вышлю. Всю жизнь работать буду, родные дадут! Куда?

Он отступил еще, качая головой.

– Ну, – она снова обернулась к девушке. – Где найти – знаешь… Будьте счастливы! – и побежала, как мужик, вдоль вагонов, придерживая живот.

Поезд пошел, Андрей, нервничая, сходил к расписанию, оттуда искоса смотрел на нее. Она сидела на лавке, глядя равнодушно.

– Сейчас поедем, – он вернулся, помолчал, разглядывая со страхом ее отекшее, белое лицо. – Как ты?

– Голову бы помыть, – она посмотрела на него. – Куда мы?

– В Москву. Там спокойнее будет. Или… ты не хочешь?

Она пожала плечами.

В вагоне еще спали. Они прошли в тамбур, встали у туалета. Андрей раскрыл окно, впустив шумнее свежее утро.

– Дай закурить, – сказала она.

– У меня только папиросы, – он поспешно протянул ей мятую коробку.

Она закурила, с такой жадностью вдохнув дым, будто задохнулась, и, выпуская его медленно, через тонкие подрагивающие ноздри, с такой же жадностью сказала грубо:

– Выпить бы, а?

Он поставил чемодан, достал из него бутылку самогона, что взял у хозяйки, обернулся, ища стакан, но она отвернула пробку, обеими руками поднесла бутылку ко рту, стукнулась зубами, заглотала шумно и жадно, закашлялась, закрыв глаза, снова закурила. Он внимательно следил за ней, и она, заметив его взгляд, засмеялась:

– Что, нехороша стала Таня? Зря ты, Андрюха, взялся. Ох, зря.

– Ну что ты? – сказал он глухо. – Где же вы были все эти дни?

– В погребе, – ответила она тихо. – В погребе у Тимофеева…. А погреб под стеной, глубокий, так что лежали мы как раз под зоной. Я Зойке шепчу, давай потолок завалим и вылезем, здесь мы… Лежим и слушаем, а они на плацу, над нами ходят, ходят… каждый шаг слышно. А потом – хлоп – Тимофеев заходит, такой же, как в тюрьме, в форме, с кобурой. Еду поставит и молчит, смотрит. Не говорил даже, зачем в погребе держит… Потом мы по очереди на ведро сходим, а он уносит…

Поля неслись мимо них. Она, вздрогнув всей грудью, снова схватила бутылку, заглотала, давясь, обернулась к нему, не вытирая мокрого подбородка, сказала необыкновенно жалко:

– Не берет…

Люди встали, пили чай, она легла наверх, на грязный матрас, лежала, как мужик, скрестив на груди руки, а он что-то отвечал внизу старухе, расспрашивавшей его.

– …Да нет, студенты мы.

– А что же больная она у тебя?

– Нездоровится…

Поезд встал, он поднялся, увидел, что она не спит.

– Я выйду, покурю, – он старался не смотреть на нее. – Вещи все над тобой. И деньги там.

На узкой грязной платформе он отошел к пустому киоску, закурил, глядя на бабок, шедших мимо с ведрами. Поезд пошел, он встал за киоск, с тоской глядел за набиравшими мимо него вагонами, скорость. Заспанный проводник проехал в дверях, глянул на него мельком, сплюнул, еще вагон с грязными занавесками, он побежал, споткнулся, едва успел, на ходу влез в вагон, под ругань проводницы…

Она сидела на полке, обхватив колени, глядела на него с удивлением.

– Сигареты хотел купить, – сказал он хмуро. – Закрыто все…

Она вдруг наклонилась быстро к его лицу, поцеловала в щеку, отвернулась. Он вышел в тамбур, замычал, глядя в окно.

Они обнялись, разглядывая друг друга, снова обнялись, Витя хлопнул его по шее. Таня прошла в комнату, такая же безучастная, села на стул.

– Жалко тебя не было, – радостно говорил Витя. – Тут такую шикарную мулатку показывали! Ну такая ласковая, такая скромная и поет. Дюба-дюба, дюба-дюба. Не слыхал?

– О чем? – Андрей мельком глянул на Таню.

– Да бог его знает, я ведь ихний язык не знаю… Там слова все такие: дюба-дюба, дюба-дюба, и все! Неужели не слыхал?

Таня ушла мыться, они, оставшись вдвоем, сидели за грязный столом и курили, молча глядя друг на друга.

– Значит ее выпустили?

– Да… выпустили. Пересмотрели дело и выпустили… за пятьдесят тысяч. Ты уж всем говори, что сестра приехала…

– Ладно, – Витя смотрел на него. – Что с тобой?

– Устал.

Витя потянулся, достал из дивана бутылку:

– Вот, один гад принес, хочет, чтобы я его сценарий прочел.

– Несчастный человек… – Андрей улыбнулся.

– Ну, брат, пусть не пишет… Так каждый хам писать начнет.

Андрей, прислушиваясь к тишине в ванной, постелил простыни, положив две подушки, мрачно оглядел постель, вдруг схватил вторую подушку, сунул за стол.

Таня стояла на пороге с влажными темными волосами, в том же свитере, в брюках.

– Ложись, – сказал он тихо. – Нужно отдохнуть.

Она покорно села на постель.

– Раздевайся, – он едва прикоснулся к ее плечу.

Она встала, стянула с себя свитер, обнажив худые лопатки, сняла брюки. Он все стоял, смотрел на ее худые плечи, на груди с маленькими сосками.

– У меня белья нет, – она держала в руке брюки и свитер, стояла прямо, босая и совершенно нагая, вся стройная, как девочка.

– Мы купим, Таня. Мы все купим, – он подошел к ней, погладил шершавую щеку. – У тебя лицо заветрилось. Сейчас, – он вышел, радуясь, что нашел причину.

Когда он вернулся, она лежала, накрывшись одеялом.

– Вот, «После бритья», другого нет. Но мы купим. Ты спи.

– А ты?

– Я? Я еще к ребятам зайду. Да мне есть, где спать…

Она смотрела на него:

– Я уеду завтра… – голос ее тихий, и рука дрожала. – Зачем ты сделал все это… Зачем! – голос ее сорвался.

– Я хотел помочь.

– А кто тебя просил? – она села в ярости, одеяло сползло. – Кто? Ты думал, я ждала тебя? Да я тебя забыть забыла! Ты думал, я тебе ноги целовать буду? Идиот!!! Дай мне выпить!

Он принес водку, налил в стакан, дал ей. Она, дрожа, глотнула, глядя на него с ненавистью, закашлялась, давясь, побежала на четвереньках по одеялу к двери. Он с невольной улыбкой глянул на ее зад. Пошел за ней в ванную, обхватил, придерживая за спину. Она билась у него в руках, о стену, о раковину, кашляла. Ее стало рвать. В перерывах между спазмами она кричала;

– Подлец! Ненавижу тебя, идиот! Не смей меня трогать! Ничего мне твоего не нужно! Я уеду! Я лучше вернусь! Кто тебя просил!!!

Андрея, удерживая ее, открыл горячую воду, сунул ее под струю.

– А-а-а! – закричала она – Пусти! Пусти, гад!

Она лежала мокрая, дрожащая, он вытирал ей голову. От затихла, он осторожно поднял стакан, налил себе водки, выпил. Вдруг она повернулась к нему, дернула к себе, целуя исступленно его лицо, руки, дрожа всем телом, принялась стаскивать с него рубашку: Он сопротивлялся глупо пытаясь высвободиться из ее мокрых цепких рук, в то же время, согнувшись в нелепой позе, вяло старался отвечать ее грубой, бешеной ласке.

Хрипло дыша, не переставая целовать его в грудь, в локти, которыми он защищался, она, ударившись лбом о колено, стянула с него брюки вместе с трусами и ботинками, швырнула на пол. Он пытался прикрыться одеялом, но она прижалась к нему тесно, извиваясь по-звериному, всем телом, укусила за ухо и все ласкала исступленно, целуя громко в губы, в нос, в глаза вдруг отодвинулась, засмеялась тихо…

– Ты что? – спросил он хрипло.

– Ты же не хочешь меня, – продолжала она смеяться. – Просто категорически не хочешь!

Он смущенно погладил ее волосы.

– Бедненький, – она поцеловала его в щеку, снова отодвинулась. – А может, ты вообще больше не любишь девочек? – и отвернулась от него, затихла тотчас, дыша ровно.

Он с тоской глядел в потолок. Потом сел, дотянулся до вещей, принялся разворачивать скатанные в ком брюки…

– Ты чего? – Витя разглядывал его с удивлением. – Чего кричали?

Андрей мрачно налил себе, выпил, сел у стены на пол. Витя сел рядом, засмеялся…

– Она что, бьет тебя?

Андрей снова налил, снова выпил, закурил, потер лоб.

– Верблюд я, Витя, и одновременно полный осел… Зачем я ее привез? Я смотреть на нее не могу, что я с ней делать буду? Она какая-то сука стала! Этот запах после тюрьмы, как будто в кожу въелся! Витя, глядеть не могу!!!

– А ты не гляди, ты ее выпори. Возьми ремень и выпори!

– Зачем?

– А для чувства! Потом пожалеешь и полюбишь…

– Ну да…

– Ничего… Вот поедем скоро в Америку, может, там есть красивые девчонки.

– В какую Америку?

– В Северную… Нас от института посылают, в ихнюю киношколу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю