Текст книги "Праздник саранчи"

Автор книги: Алексей Саморядов

Соавторы: Петр Луцик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

– Сейчас ты добегаешься! – догнав Александра, она стегнула его по спине, но вдруг споткнулась и упала.

Приподнявшись на локтях, она потерла лоб. Александр, беззвучно смеясь, легко поднял ее, поставил на ноги, отряхивая. Взяв рукой за затылок, осмотрел ссадину на лбу.

– Чего там, шишка? – спросила она сердито.

– Так, оцарапалась, – не выдержав, он засмеялся.

Она стеганула его прутом по ногам.

– Ну, подожди, дай грязь ототру! – смеясь, крикнул он.

Ома снова стеганула его. Размахнулась еще раз, но он как в боксе, нырнул под руку, схватил ее обеими руками за лицо и вдруг поцеловал.

Она оттолкнула его кулаками, встала, опешив.

– Ты чего? – спросила она.

– Ничего, – он улыбнулся. – Так. Нет же никого.

– Ну и что?

– А что? – он снова шагнул к ней. – Ведь нет никого.

Она замахнулась, но он поймал ее руку.

– Пусти! – она попробовала вырваться.

– Да ладно тебе, – он обнял ее. – Дай хоть лоб ототру. Ну, чего ты?

– Ничего! – она стояла, опустив голову.

Он рукавом, осторожно, отер ей лоб: Потрогал ссадину.

– Не больно?

– Нет, – тихо ответила она и погладила его по руке.

– Ну чего ты? – он ласково обнял ее.

– Так, – она пожала плечами.

Они стояли неподвижно, молча, обнявшись. С дороги засигналили. Анна отодвинулась от него и пошла к машине.

Перед ее машиной, перегородившей дорогу, стоял, военный «Урал». Из кабины, улыбаясь, дымя сигаретой, свесился прапорщик.

– Прошу прощения! – весело крикнул он. – Служба, ехать надо! Да, погода, говорю, хорошая!

Анна села за руль, отъехала, пропуская его. «Урал» взревел и ушел дальше по шоссе.

– Слушай, – Александр смущенно подошел к машине. – Дай мне порулить попробовать.

– Ты что, никогда не ездил? – удивилась Анна.

Он, улыбаясь, Покачал головой.

– Садись! – она передвинулась с водительского места.

Александр сел за руль. Оглядевшись, завел мотор.

На шоссе было пусто, только одинокая машина, стоявшая у обочины, вдруг дёрнулась, встала, снова дернулась, поехала медленно, по кривой, вдруг рванулась вперед, вильнула и снова встала. Снова тронулась, набирая скорость.

Александр сидел, вцепившись в руль.

– Молодец, прямо держи! – учила его Анна. – Скорость переключи! Сцепление выжал? – она положила свою руку на его и переключила коробку передач. – Давай, давай, давай, вот и рули!

– Всю жизнь мечтал попробовать! – засмеялся Александр. – Здорово! – он напрягся. – Слушай, машина идет!

Впереди показалась машина, летевшая им навстречу.

– Не столкнемся? – спросил Александр тихо.

– Да не должны, – серьезно сказала Анна. – Осторожней, правее возьми. Дорога узкая.

Машины разъехались. Анна улыбнулась. Александр остановился и вытер пот со лба:

– Видела? Я даже скорости не сбавил! – сказал он с гордостью.

Она положила ему руку на плечо и, улыбаясь, поцеловала в щеку.

– Конечно, струсил малость, – сказал он смущенно. – Давай, лучше ты сама садись, я аж разволновался…

Они проехали центр маленького поселка. Анна вдруг остановилась. У дороги стояла бревенчатая, изба с надписью «Фотография».

– Давай сфотографируемся, на память, – сказала она.

– Хочешь?

– Давай, – он кивнул.

Они вошли в тесный темный зал. Откуда-то из-за перегородки появилась полная женщина в черном халате.

– Чего хотите? – спросила она.

– Вот, вдвоем нас, если можно, – сказала Анна.

– Во весь рост или до пояса? – женщина зажгла свет.

– И до пояса и во весь рост, – Анна улыбнулась.

– Вы садитесь, – женщина усадила Анну на табурет.

– А вы встаньте рядом. Ближе. Положите руку на плечо.

– Она поправила свет. – Так, хорошо. Ближе, еще ближе. Так, не моргайте. Улыбнитесь. Еще раз. Хорошо.

Женщина села к столу, выписывая квитанцию.

– Через три дня заберете, – объявила она и пристально посмотрела на Анну. – Чем-то вы на Анну Суворову похожи, а чем, понять не могу, то ли глаза, то ли волосы. Что-то есть похожее. А я вот, говорят, на Мордюкову похожа.

– Что-то есть, – сказала Анна.

– Но у меня брови подлинней будут, – заметила женщина.

Они, смеясь, вышли на дорогу. Сели в машину, и машина, набирая скорость, понеслась прочь из поселка…

Александр гонял мяч с пацанами в маленьком спортивном зале. Кто-то окликнул его, он обернулся и увидел мужчину в хорошем костюме. Тот махнул ему рукой и тут же вышел из зала. Александр, бросив мяч, пошел за ним.

Мужчина ждал в вестибюле клуба.

– Привет, – сказал он. – Что, первый бой у тебя сегодня, говорят?

– Да, – кивнул Александр.

– Ставки, говорят, страшные. Выйдем на улицу, тут дело одно, – он пошел, не оборачиваясь к двери.

Александр пошел за ним.

На улице стояло еще двое, крепких, сытых.

– Знаешь, что это? – спросил Александра один из них, показывая пластмассовую коробку.

– Нет, – Александр покачал головой.

– Но знаешь? – обрадовался парень. – Смотри. – Он дотронулся коробкой до руки Александра.

Щелкнул электрический разряд. Александр дернулся и повалился на землю, но его тут же подхватили под руки и оттащили к машине…

Он очнулся на заднем сиденье машины, между двух парней, плотно зажатый. Кто-то ударил его несколько раз по щекам, и он поднял голову. На переднем сиденье, обернувшись, сидел Костя.

– А с виду вроде так себе, – Костя спокойно разглядывал его, даже взял одну руку, осмотрел. – Ты машину мне попортил? – спросил он.

Александр кивнул, еще плохо соображая.

– Да, черт его знает, все может быть, – сказав Костя. – Ты меня извини, но биться тебе сегодня не придется. Еще успеешь, да и рано тебе еще.

– Сука, – тихо сказал Александр.

Костя тут же ударил его кулаком в челюсть. Александр засмеялся. Костя врезал ему снова.

– Везите его куда-нибудь, – сказал он парням, – а через три часа отпустите, – он вышел из машины, пересел в другую и уехал.

Александр закрыл глаза и уронил голову.

Когда он очнулся, машина стояла в лесу, Парни, потягиваясь, выбрались из машины.

– Так оставить? – спросил один из них.

– Счас я ему добавлю, – другой снова поднес к руке Александра электрошок.

Александр вздрогнул и повалился на сиденье. Но сознания он не потерял. Он лежал, прислушиваясь. В машине остался только водитель. Он сидел за рулем, читал книгу. Вдруг он мотнул головой и замер, привалившись к двери. Александр выглянул из машины.

Двое парней и мужчина, вызвавший Александра из зала, стояли неподалеку, курили, переговариваясь, наливая из термоса кофе. Александр вылез из машины, не спеша пошел к ним.

– Что, мужики, погреемся? – весело крикнул он.

Один из парней оглянулся, но Александр, в два прыжка, очутился рядом с ним. Двумя ударами он сразу свалил парня и мужика с термосом. Третий успел отскочить. Он встал в стойку, держа в руке электрошок.

– Давай, бросай, – сказал ему Александр. – Я тебя не больно ударю и все, а то покалечу.

Парень облизнулся.

– Посмотрим, – сказал он.

Александр поймал его руку с электрошоком и, чуть помедлив, улыбнувшись, ударил его прямо в нос. Тот всхлипнул и сел на землю. Лицо его залилось кровью.

Александр вытащил водителя из машины, сел за руль, и осторожно тронулся, выезжая на дорогу.

Константин прохаживался по рингу, в накинутом халате. Судьи, собравшись у стола, переговаривались о чем-то. Зрители в зале свистели. Анна сидела около ринга, сцепив пальцы рук. Николай Степанович, обнимая ее за плечи, смотрел на Константина. Тот остановился у канатов, покрутил головой, улыбнулся.

– Все, – сказал Николай Анне. – Пойдем… Чего тут сидеть? Ишь, гад, смеется.

– Пойдем, – устало сказала Анна.

Они встали. Один из судей вышел на ринг и объявил в микрофон:

– В связи с неявкой на бой Ветлугина Александра, победа присуждается…

– Саша, здесь. Мы здесь! – вдруг закричала Анна, размахивая руками, и хрип ее перешел в голос. – Мы здесь! – на глазах у нее выступили слезы.

По проходу, к рингу, зубами натягивая перчатки, бежал Александр. Николай Степанович, расталкивая людей, бросился к судьям. Судья на ринге пожал плечами, убрал микрофон.

Александр выбрался на ринг. Зал закричал, затопал ногами.

– Добрался, – сказал Костя. – А парни где?

– Там лежат, – ответил Александр.

– Ну что ж, будем биться.

– Не, ты не будешь биться, я тебя в первом раунде убью, – весело сказал Александр.

Костя усмехнулся и отошел в свой угол. Александр отошел в свой, улыбнулся Анна Она молчала, смотрела на него так, как будто увидела в первый раз.

– Ты где был? – Николай Степанович, чуть трясущимися руками поправлял ему перчатки.

– Все нормально, – Александр все глядел на Анну.

– А я ведь думал, что тебя уже все, – нервно, через силу засмеялся Николая Степанович.

Один из судей снова вышел к микрофону.

– Внимание, – сказал он. – В связи с болезнью Константина Суворова, поединок не состоится. Победа присуждается Александру Ветлугину.

– Чего? – не понял Николай Степанович.

Анна обернулась. Константин, за ним его тренеры, секунданты, телохранители шли по проходу от ринга в сторону раздевалки. Костя даже не глянул на нее.

Притихший зал наполнялся шумом голосов. Все люди заговорили, все громче и громче, ничего не понимая. Александр спрыгнул с ринга и, обняв Анну, погладил ее по щеке перчаткой. Она плакала и смеялась…

Облака низко шли над морем. Серые холодные волны бежали по косе, ударяя о берег. Александр поставил чемодан во дворе. Он обошел дом и присел на копну соломы, глядя на море. На нем был хороший костюм, плащ. Он посидел немного, вдыхал воздух полной грудью. Достав из кармана пиджака фотографию он посмотрел на нее, улыбнулся.

На фотографии улыбалась Анна. Александр стоял рядом с ней, серьезный, положив ей руку на плечо.

Анна стояла на сцене и пела. Тысячи людей в огромном зале слушали ее голос…

Когда песня закончилась, она повернулась и за кулисами в проходе увидела Александра. Он стоял, держа в руках маленький букетик цветов, улыбаясь смущенно.

ДИКОЕ ПОЛЕ

Митя стоял у ворот и глядел в степь. Ветер за его спиной гонял по двору пыль и солому, стучал где-то в доме оконной створкой. Дом, сложенный из дикого степного камня, был больше похож на сарай. Во дворе, огороженном забором из такого же степного камня, лежала разная рухлядь, старая телега, какие-то горшки, род навесом стоял мотоцикл с коляской. Над домом, над соломенной крышей, на высоком шесте висел белый с краскам крестом флаг. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись голые, выжженные солнцем холмы.

Митя все смотрел, не отрываясь, в одну точку. Там, где-то в километре от него, на гребне холма стоял человек и тоже смотрел в его сторону.

Митя прошелся по двору. Подбросил дров в летнюю печь, поставил на огонь чайник. Старая собака зевнула лениво в тени под сараем. Митя подошел к полуразрушенному забору и снова посмотрел на дальний холм. Человек по-прежнему был там. Он стоял неподвижно и смотрел на Митю. Митя внимательно оглядел пустые холмы, но вокруг больше никого не было. Только внизу, под холмом, что-то пылило. Присмотревшись, Митя увидел несущуюся вскачь бричку и мужика, нахлестывающего лошадей: Бричка приближалась к дому…

Кони внесли бричку прямо во двор. Стоявший на ней в рост мужик осадил коней и прыгнул на землю. За ним соскочил парень пет двадцати. Вдвоем они сняли с брички еще одного мужика и быстро перенесли его на каменный стол, врытый посреди двора.

Митя бегам вынес из дома потертый кожаный саквояж. Подойдя к столу, он склонился над мужиком. Тот лежал на стеле смирно, сложив на груди руки. Лицо его почернело, он молча глядел в небо. Второй мужик и парень стояли над ним и тоже молчали.

– Вот, умирает, – сказал второй мужик, тот, что гнал коней.

Сняв с головы кепку, он отер ею свое лицо и снова надел кепку на стриженую голову.

– Вижу, – ответил Митя, щупая пульс умирающего. – Много выпил?

– Сорок дней пил, – ответил мужик в кепке.

– Александр Иваныч, чего молчишь? – позвал Митя умирающего. – Где болит?

Александр Иванович слабо потрогал пальцем грудь и снова замер. Митя быстро достал из саквояжа шприц, коробку с ампулами.

– Чего пил? – спросил он.

– Затосковал чего-то и запил, – снова ответил мужик в кепке, – Сорок дней пил не просыхая. Вот, теперь помирает.

Митя сломал ампулу, набрал из нее в шприц. Спустив с умирающего штаны, вколол ему в ногу. Тут же набрал из второй ампулы. Задрав рубаху, вколол ему в вену на руке. Александр Иванович даже не пошевелился. Он лежал все так же тихо и не мигая глядел в небо.

– Кончается он, сердце не держит! – Митя с тревогой взял его руку, – Эх, в реанимацию его надо, помрет он у меня!

– Поздно привезли, – мужик в кепке почесал затылок.

– Ты еще вколи, может, отойдет, – тихо сказал парень.

Александр Иванович закрыл глаза.

– Ты чего? – позвал его Митя.

Он потряс его за плечи. Ударил два раза по щекам, наотмашь. Александр Иванович лежал тихо, только голова его мотнулась слабо.

– Помер что ли? – спросил мужик в кепке.

– Вдувай ему воздух в рот! – крикнул Митя парню.

Наложив руки умирающему на грудь, он стал делать.

массаж сердца.

– Ну-ка, погоди, – остановил его мужик в кепке.

Он поднял умирающего, усадил на столе, придерживая одной рукой за шею, и, размахнувшись, ударил его кулаком в сердце. Александр Иванович дернулся и, открыв глаза, посмотрел измученно на Митю. Мужик снова положил его на стол.

– Вот, – сказал он, – я его, пока довез, два раза уже так приводил в себя. Я уж его и спиртом, и молоком, и уксусом отпаивал. На лед клал, в бане парил, ничего не помогает, помирает, собака. Может, его током попробовать?

– Зачем током? – Митя удивленно посмотрел на мужика.

– Кровь от тока заряжается и сердцу слабнуть не дает, – объяснил мужик. – Я всегда или пчелами, или током лечусь.

Митя склонился над умирающим, поглядел ему в глаза.

– Александр Иванович, ты чего меня пугаешь? – спросил он тихо. – Ты так больше не делай, понял?

– Помираю я, – ответил тот едва слышно.

Митя огляделся. Мужик и парень смотрели на него, ждали молча.

– У меня и лекарств нет, – растерянно сказал Митя.

Он отошел от стола, постоял, глядя на огонь в летней печи. Нагнувшись, поднял с земли железный прут и сунул его одним концом в пень.

– Вот, помирает батя, – сказал парню мужик в кепке. – Жалко батю-то? Батя у тебя хороший, помрет, вот тогда хватишься! Чего молчишь-то?

– Ох и дурак ты, Филипп Ильич! – в сердцах сказал парень. – Редкостный дурак. Тебя за деньги показывать надо, а еще лучше – убить!

Митя достал из саквояжа скальпель. Склонившись над умирающим, он взял его за голову и осторожно надрезал ему виски. Кровь еле-еле потекла из надреза по впалым щекам Александра Ивановича. Он лежал, запрокинув голоде, и с тоской смотрел в небо. Потом снова закрыл глаза.

– Ты это брось! – сказал Митя. – Сорок дней пил, а теперь помирает.

Он расстегнул на умирающем рубаху и задрал ее до подбородка.

– А ну держите его! – приказал он мужику и парню. – За руки, за ноги держите, крепко!

Он подошел к печи и, обмотав руку тряпкой, достал из огня накалившийся прут. Мужик и парень навалились на умирающего. Прижав его к столу, они смотрели на Митю.

– Крепче держите! – крикнул, им Митя.

Он взял умирающего за волосы и прижал прут раскаленным концом к его голой худой груди. Александр Иванович выгнулся дугой, забился страшно. Рот его открылся, но крик не шел из юга Жилы на его шее страшно вздулись, кровь двумя тонкими струями брызнула из надрезанных висков, и только тогда Александр Иванович закричал.

– Молодец, молодец! – радостно подбадривал его Митя. – А ну громче! Молодец! – Он отшвырнул задымившийся прут.

Умирающего отпустили. Он вдруг сел и попытался соскочить со стопа, но его снова уложили. Он все кричал, всхлипывая, и мотал залитой кровью головой. Все тело его содрогалось, покрытое крупными каплями лота.

– Все, Александр Иванович, все, – успокаивал его Митя. – Теперь дыши. Дыши, родной, теперь не помрешь!

Он изложил на ожог повязку, обтер лицо больного от крови. Тот стонал и дико косился на Митю глазами.

– Одевайте его, – сказал Митя парню.

Он прошел по двору к сараю, на стене которого был прибит рукомойник, и стал споласкивать руки.

Когда он вернулся, Александр Иванович уже сидел на столе, тихий и светлый. Временами он крутил головой от боли, кряхтел и прижимал руки к груди. Мужик в кепке и парень улыбались, глядя на него.

– Покурить бы, – сказал больной.

Мужик в кепке протянул ему папиросу, дал прикурить. Александр Иванович затянулся. Улыбнулся, закашлявшись.

– Я уж думал помру, – оказал он виновато.

– Так тебе и дали помереть! – засмеялся мужик в кепке. – Доктору Дмитрию Васильевичу спасибо! – Он повернулся и хлопнул по спине парня. – Ожил батя-то, так что давай, вези доктору свинью.

– Сам знаю, чего везти, – огрызнулся парень.

– Знаешь-не знаешь, а свинью вези! Хорошая, Дмитрий Васильевич, у них свинья, та, что помоложе! – объяснил мужик Мите.

Митя махнул рукой.

– Езжайте уж, – сказал он и погрозил больному пальцем.

Докурив, мужики затоптали папиросы, пожали по очереди Мите руку.

– Спасибо тебе, – сказал парень.

Они взяли осторожно больного и быстро понесли его к бричке.

– Ну прощай, – крикнул мужик в кепке. – Про свинью-то не забудь, ту, что помоложе бери! – И он стегнул коней.

Бричка выехала за ворота, покатила по холму вниз, Митя подошел к забору, провожая ее глазами, и вдруг нахмурился. Вдали, на холме, все так же стоял человек и смотрел в его сторону.

Митя отнес инструменты в дом. Вышел, держа в руках миску, свистнул собаку. Та подбежала, радостно виляя хвостом. Он поставил миску на землю, постоял, наблюдая, как ест собака. Снова подошел к забору. Человек, стоявший на дальнем холме, пропал. Митя внимательно оглядел холмы, но никого не увидел.

Он стоял задумавшись, облокотившись о каменные плиты забора. Тихо было в степи, только ветер иногда подымал пыль. Митя прислушался. Чей-то крик разнесся над степью. Он прошел вдоль забора до угла и из-под руки стал смотреть вниз на дорогу.

По дороге, к дому, пыля, шла старуха. В руке она держала хворостину, которой гнала перед собой мальчика лет пяти, стегая его иногда хворостиной по ногам. На голове у мальчика была странная шапка, блестевшая на солнце. Мальчик плакал и кричал на всю степь. В руке у него тоже был прутик, которым он отбивался от бабки, пытаясь стегнуть ее…

Когда они поднялись к дому, Митя наконец разглядел странную шапку на мальчике. Улыбнувшись, он вышел из ворот навстречу.

– Вот ведь какой, – заговорила старуха еще издали. – Как он ее надел, чертов сын? – она запыхалась от быстрой ходьбы.

На голову мальчика была надета красивая фарфоровая ваза. Увидев Митю, мальчик перестал плакать и прутиком пытался стегнуть бабку по плечу, Митя взял его на руки и понес во двор.

– Сметаной ему голову мазали! – продолжала старуха, шагая за Митей. – Старик Трофимов приходил, машинным маслом мазал, не сходит ваза! А ей цены старыми деньгами – сто рублей было! Фарфор! Чертов сын!

Митя посадил мальчика на каменную колоду, осмотрел, улыбаясь, его голову и надетую на нее вазу. Попробовал осторожно ее снять. Ваза сидела крепко.

– Может, расколоть ее? – спросил Митя старуху.

– Голову ему лучше расколоть! – ответила старуха. – Вот счас отрежет тебе врач голову, будешь без головы! – сердито сказала она внуку.

Мальчик приготовился снова заплакать.

– Бабулечка, не давай мне голову резать! – закричал он жалобно. – Я больше не буду!

– А ну, цыть! – приказала бабка.

Внук замолчал. Из глаз его потекли слезы.

Митя вздохнул. Он подошел к бочке с водой, стоявшей у сарая, потрогал воду.

– Ты в реке купался? – спросил он мальчика.

– Купался, – тот шмыгнул носом. – Мы с Наташкой ходили.

– Нырять умеешь?

– Я как нырну, и на тот берег вынырну, дальше Наташки, дальше всех! – сказал мальчик с гордостью.

Митя взял с рукомойника мыло, полотенце, положил на камень рядом с бочкой. Мальчик, успокоившись, дразнил ногой собаку.

– Бабуля, а правда, я – король? – спросил он вдруг бабку и потрогал вазу на голове.

– Сволочь ты, а не король! – сказала старуха гневно.

Засучив рукава, Митя раздел мальчика догола, взял его на руки и поставил на край бочки. Осторожно, горстями стал лить на него воду. Мальчик засмеялся, съежившись от холодной воды. Тогда Митя опустил его в бочку по горло.

– Давай, ныряй! – сказал он.

Мальчик забарахтался в бочке, надул щеки и, зажав руками нос, нырмул с головой, так что над водой осталась одна ваза. Митя взял мыло, намылил пальчику голову. Он осторожно стащил вазу и протянул ее старухе, потом вынул мальчика из бочки и, накрыв его полотенцем, поставил на колоду.

Старуха достала из сумки сверток, а вазу осторожно спрятала в сумку.

– На вот, поешь, – протянула она сверток Мите – Собрала тебе.

– Спасибо, – сказал Митя.

Старуха быстро одела внука.

– Как тебя звать? – спросил Митя мальчика.

– Витька Петров, – ответил тот.

– Физиком будет, – проворчала старуха.

– Почему? – удивился Митя.

– Старший сын физик, средний тоже, значит, и этот физиком будет… Хитрый растет… Посеки его, Дмитрий Василич! – вдруг попросила она Митю.

– Сама чего не посечешь?

– Жалко, обидится, – объяснила старуха. – Да и мстительный очень внук. Посечешь?

– Отец пусть сечет!

– Отца самого сечь надо. Ладно, посеку сама, пойдем, Витька, домой!

Старуха за руку вывела внука со двора, они пошли по холму вниз и вскоре пропали. Снова стало тихо, безлюдно, только ветер все гонял по двору пыль.

В полутемной комнате стояли старый письменный стол, стулья, потертый кожаный диван. На стене висели несколько полок с книгами и две фотографии в рамках под стеклом. На одной – Митин выпускной курс, на другой – красивая светловолосая девушка.

Отодвинув бумаги и книги, Митя развернул сверток, который ему дала старуха, выложил на стол хлеб, рыжие яйца, сыр. Налил себе чашку молока. За раскрытым окном прошла по двору собака.

Митя снял со стены фотографию девушки и поставил ее перед собой на стол. Он сидел за столом, ел хлеб, запивая его молоком, и смотрел на фотографию. Временами он вдруг начинал улыбаться…

Он вышел во двор, бросил мусор в летнюю печь. Сполоснул под рукомойником чашку. Взяв под рукомойником ведро, подошел к забору, выплеснул за забор воду из ведра. Поставив ведро, оглядел дальние холмы.

Никого не было. Митя постоял улыбаясь, повернулся и вдруг замер. Слева, на ближнем холме, теперь всего в полукилометре, сидал человек и смотрел на Митю.

Оставив ведро на заборе, Митя быстро пошел под навес, где стоял мотоцикл. Он выкатил мотоцикл из-под навеса, завел мотор. Сев за руль, дал газ, развернулся и выехал за ворота в степь. Собака подбежала к воротам, встала, глядя ему вслед. Вдруг залаяла тревожно…

Мотоцикл зигзагами поднялся на холм и остановился. Митя огляделся. Вокруг никого не было. Он заглушил мотор, прислушался. Было тихо, только ветер иногда налетал порывами, и где-то среди камней звенели кузнечики. Внизу, на соседнем холме, стоял его дом, белый флаг шевелился на шесте над крышей.

Митя снова завел мотор и медленно тронул мотоцикл, объезжая холм. Oн внимательно смотрел во сторонам, стараясь разглядеть хоть какой-нибудь человеческий след, но ничего не нашел. Человек пропал.

Заглушив мотор, Митя слез с мотоцикла. На краю холма стоял серый степной валун. Митя сел на него. Кругом было тихо и пусто. Снизу под холмом блестела на солнце маленькая река, в прибрежных кустах гулял ветер.

Он прилег на камень, заложив руки за голову, и стал, смотреть на облака. Облака медленно шли над степью, то открывая, то закрывая солнце…

Он привстал на локте, снова посмотрел на реку. Кто-то мелькнул в прибрежных кустах, Митя вскочил. Подбежав к мотоциклу, он прыгнул в седло и погнал мотоцикл вниз, к реке.

Это была даже не река, а широкий ручей, петлявший между холмами. Местами его берега были пустыми и голыми, местами на них густо росли кусты и деревья, Митя проехал вдоль кустов, всматриваясь в заросли, спустился к мелкому броду и переехал на другой берег. Здесь начиналась ровная степь, а чуть ниже по ручью стояли огромные вязы.

Митя въехал в рощу и остановился на поляне. Заглушив мотор, он прислушался. В высоких кронах над ним шумел ветер.

Он достал из коляски свернутый брезентовый мешок и оставив мотоцикл на поляне, пошел по узкой тропинке в чащу.

Вскоре заросли кончились, и он вышел на крутой, поросший травой берег ручья.

Ручей в этом месте был глубокий и тихий. Берега его заросли осокой. По вырубленным в глина ступеням Митя спустился к воде. Здесь, на маленькой укромной плошадке, в берег были вбиты колья. Митя огляделся еще раз, присел и сунул руку в воду. Зацепив шнур, привязанный к колу, он осторожно стал выбирать его из воды.

Что-то плеснуло у коряг. Митя потянул еще осторожнее и увидел рыбу. Он подтянул ее к самому берегу, поднял. Осторожно, за голову снял ее с крючка. Ополоснув брезентовый мешок, он нарвал травы, постелил на дно мешка и только тогда положил в мешок рыбу.

Проверив наживку на крючках, он снова забросил донку на середину ручья, под коряги. После этого проверил вторую донку, но она оказалась пустой. Он ополоснул в ручье руки, вытер мокрыми руками лицо. Посидел немного на корточках, улыбаясь глядя на черную воду…

Мотоцикл, пыля по проселку, выбрался на шоссе и остановился у столба, врытого на обочине. Пустынная, без единой машины дорога уходила от столба в обе стороны и терялась в степи. На столбе висел почтовый ящик.

Митя подошел к столбу, заглянув в ящик. Ящик был пуст. Закрыв его, Митя вернулся к мотоциклу, присел, глядя на дорогу, терявшуюся вдали…

Когда он въехал через ворота во двор, навстречу ему с колоды поднялся маленький щуплый мужик. 8 рука мужик держал веревку, на которой была привязана тощая рыжая корова с раздутым брюхом. Она лежала на боку и грустно глядела на Митю.

– Подвела меня корова, Дмитрий Васильевич, – заговорил мужик. – Помирает.

– Откуда знаешь? – Митя разглядывал корову.

– Чую. Отравилась, дура, дрянь какую-то съела, а может, и время ей пришло.

– Старая?

– Да нет, молодая, шесть лет в марте будет.

– А ко мне зачем привел? – спросил Митя.

– Может, посмотришь?

– Я ж не ветеринар. К ветеринару ее надо, я-то в коровах не понимаю ничего.

Мужик кашлянул, переминаясь с ноги на ногу.

– Вот, руку мою тогда посмотри, – сказал он и протянул Мите руку. – Бутыль из-под кислоты промывал, кислотой, значат, разъело.

Митя, придерживая осторожно, оглядел его руку. Кожа на руке мужика слезла до самого мяса.

– У меня, значит, собака сдохла, – снова заговорил мужик. – Весной. Мерзкая была собака, но под гармонь выла хорошо. Потом жена умерла, тоже дура. Я на новой женился сразу, еще хуже дуру взял, теперь вот корова помирает. Масть не та пошла. Я сам-то офицером-летчиком хотел быть, а пять лет матросом прослужил. Ладно, пойду я, – засобирался он вдруг.

– Куда?

– В степь ее поведу, – мужик кивнул на корову. – Пусть там помирает, а может, траву какую найдет.

– Подожди, – остановил его Митя.

Он вынес из дома саквояж. Засучив мужику рукав, осторожно смазал ему руку мазью, наложил повязку. Мужик кашлянул снова.

– Может, и корову посмотришь? – спросил он как-то безразлично.

– Руку три дня не мой, а корову к ветеринару веди.

– Был у нас ветеринар, да помер. Остался один зоотехник, тоже сейчас в городе, – мужик вздохнул. – Может, она скатерть сожрала? Третьего дня скатерть во дворе сушилась… утащили. Рентгеном бы ее, заразу, просветить или уж зарезать!

Они стояли и глядели на корову. Митя снова сходил в дом, вынес кусок хлеба. Он нашел в саквояже какую-то баночку с таблетками, высыпал все таблетки на ладонь. Размяв хлебный мякиш, залепил в него таблетки.

– Hу-ка, давай, – присев на корточки, он протянул мякиш корове. – Давай, давай, ешь!

Корова слизнула хлеб с его ладони и стала медленно пережевывать. Митя встал.

– Я ей слабительное дал, – объяснил он мужику. – Сто доз. Может, выйдет твоя скатерть.

– Спасибо тебе, Дмитрий Васильевич! – Мужик, повеселев, потянул за веревку. – Ну вставай, дура! – крикнул он корове. – В степь ее поведу, пусть гадит! – сказал он, улыбаясь Мите.

Корова замычала и тяжело поднялась. Мужик стегнул ее концом веревки.

– Война бы скорей началась, что ли! – вдруг сказал он.

– С кем? – удивился Митя.

– Да все равно с кем, все веселее жить! Прощай, что ли!

– Прощай!

Мужик пошел к воротам. Корева, тяжело покачивая раздутым брюхом, поплелась за ним. Они ушли в степь, и долго еще в степи раздавалось протяжное мычание…

Ночью ветер прекратился, и стало cовсем тихо. В доме горел свет. Лампа, висевшая во дворе, тускло освещала сарай, часть забора. За забором начиналась непроглядная темнота. Ни единого огня не было в степи.

Митя, постелив во дворе кошму, лежал, облокотившись на тулуп, и смотрел маленький телевизор. Передавали всемирные новости. Говорили что-то на английском языке дикторы, на экране возникали и пропадали какие-то города, шли корабли в океане.

Bдpyr собака, лежавшая рядом с Митей, вскочила и залаяла. Митя встал, вглядываясь в темноту. Собака умолкла, легла снова, успокоившись. Мите тоже сел, продолжая смотреть новости.

Телевизор вдруг погас. Погас свет на столбе и в доме, сразу стало темно и тихо. Митя в абсолютной тишине чиркнул спичкой, зажег керосиновую лампу.

Держа лампу над головой, осторожно переступая камчи, он обошел дом. Здесь, под крышей, на старой ржавой раме стоял двигатель от машины. Митя сунул в него руку, подергал за какой-то рычаг. Переложив лампу из руки в руку, он нажал на стартер. Двигатель завелся, и сразу зажегся свет в доме и во дворе. Митя газанул, и свет разгорелся ярче, так, что стала видна степь за забором. Митя установил двигатель на малых оборотах, задул лампу.

Вернувшись, он снова улегся перед телевизором и стал слушать всемирные новости…

У разрушенной кошары стоял «ЗИЛ» с простреленными колесами, рядом, раскинув руки, лицом в землю лежал человек. Мужики оружьями, окружив цепью кошару, сидели, лежали за остатками каменной ограды, кое-где курили. Метрах в ста стоят и их машины, мотоциклы, из-за машин гоже выглядывали мужики с ружьями. Было тихое раннее утро.

Митя, пригнувшись за камнями, бинтовал руку единственному в цепи милиционеру. Милиционер, крупный, крепкий мужик, сидел в майке, привалившись к камням, и зло косился на кошару.

– В меня картечью с пяти лет стреляют, – говорил он, сжимая здоровой рукой автомат. – А вот, жив еще! В районе суки сидят, и в области суки, и в Кремле суки, патронов не допросишься, продали все! Эй, ты, вошь! – закричал он вдруг в сторону кошары. – Не вздумай сдаваться! Я пленных уже четыре года не беру, лучше застрелись!

К машинам подскакали двое всадников. Они спешились, и один, не спеша, Пошел к кошаре. Из кошары выстрелили, человек шел все так же, не пригибаясь.

– Ложись! Ложись, дура! – закричали ему из цепи мужики.

Из кошары снова выстрелили. Милиционер приподнялся и дал короткую очередь по кошаре. Потом повернулся и выпустил очередь над головой идущего. Тот пригнулся и быстро побежал вдоль цепи. Подбежав к милиционеру и Мите, он упал на колени. Это был парнишка лет шестнадцати, совсем еще пацан.