Текст книги "Праздник саранчи"

Автор книги: Алексей Саморядов

Соавторы: Петр Луцик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Роберт проснулся, прислушиваясь удивленно. Рядом дышал кто-то. Он быстро включил ночник. Рядом с ним на кровати полулежал Филипп Ильич. Засунув холодный наган под, одеяло, он сказал Роберту:

– Т-с-с… – и прислушался.

Сафронов встал на одно колено перед дверью и прицелился из карабина в замок. Николай вставил между стволом и дверью подушку. Она заглушила выстрел. Дверь отскочила вовнутрь, перья из подушки влетели фонтаном в дверь. Пуля пробила еще одну дверь, стеклянную стену в конце зала и погасила фонарь на столбе за домом.

Выбежал, вытаскивая револьвер, усатый охранник, упал, сбитый бегущими с винтовками людьми. С разбегу они вышибли еще одну дверь, она упала плашмя, придавив еще одного охранника. Сафронов и Потемкин наставили винтовки, дверь в спальную, медленно отворилась, и Филипп Ильич осторожно вывел уже одетого Роберта…

Все пленные сидели перед костром, глядели с тревогой то на огонь, то на зияющую яму, откуда их достали, на суровые лица людей с винтовками. Сафронов говорил им, а Николай переводил, и ужас охватывал их.

– Я не знаю, что вы за люди и почему с оружием ходите. Может быть, вы все очень опасные! И я бы не трогал вас! – Сафронов говорил извиняющимся голосом. – Но вы у меня камни украли и тем обидели меня. Должен я, чтобы от обиды очиститься, кровью вашей умыться! – он помолчат. – Убью каждого из вас, и душа моя успокоится…

Ореховый «Кадиллак» стоял в тихой улице. Редкие прохожие шли пс тротуарам. Было чистое солнечное утро. За рулем сидел Николай, сзади между Потемкиным и Сафроновым сидел Роберт. Подъехала машина, из нее вышел мужчина с «дипломатом» и подошел к ним. Он был похож, как две капли воды, на Роберта. Сафронов взял у него «дипломат», и Николай тронул машину.

– Что, брат твой тоже ювелир? – спросил Сафронов, разглядывая пачки с деньгами, лежавшие в «дипломате».

– Нет, у него строительная компания, – хмуро отозвался Роберт. – Можете не считать, там ровно двести тысяч.

«Кадиллак» остановился.

– Переведи ему, – сказал Сафронов Николаю. – Зла на нас не держи, сам виноват, слава Богу, живы все. Сто тысяч, как договаривались, а сто – это штраф, понял? Бизнес любит честных!

Потемкин открыл бутылку коньяка и налил полный стакан. Сафронов передал его Роберту, тот смотрел удивленно.

– Пей! – сказал Сафронов. – Чтобы обиды между нами не было.

Роберт стал пить, выпил, закашлявшись.

– О'кэй? – спросил Сафронов.

– О'кэй.

– Иди!

Роберт вылез из машины. Она тронулась. Роберт стоял, глядя ей вслед. Отошел с дороги и, быстро пьянея, сел на газон…

Волны шли по океану, и на волнах кричали пеликаны. Сафронов зашел в воду по колени и, зачерпнув, умылся. Подошедшая волна обдала с ног до головы и его, и Николая с Махотиным, и Филиппа Ильича, заметалась, как ребенок. Потемкин, сидя на песке, курил трубку и щурился от солнца…

Они вышли из магазина, одетые с иголочки. Нэнси засмеялась, увидев их, но они вдруг завалили ее коробочками, свертками и пакетами с подарками…

Все вчетвером и Нэнси неслись на маленькой машинке с «русских горок», и все хором вопили от ужаса…

Они сидели в кинотеатре и смотрели фильм про кролика Роджера, и, когда зажегся свет, Филипп Ильич тайком вытер слезу…

Нэнси и Николай стояли на высоком пирсе. Солнце садилось за океан…

Голые девушки плясали в ряд под сумасшедшую музыку. Дым стоял в кабаре. Сафронов, Потемкин и Филипп Ильич сидели за столом у самой сцены и пили шестую бутылку шампанского… А Филипп Ильич тайком показал пачку денег хорошенькой официантке…

На трех открытых машинах, шумя и крича, обнимаясь, они пронеслись по городу, и с ними было около дюжины девиц…

Они стояли на холме, восемь упряжек собак, груженные нарты, и все четверо в своих родных одеждах. Только на Потемкине была новая шуба. И Нэнси стояла среди них.

– Прощай, дочка, даст Бог, свидимся! – Сафронов обнял ее и поцеловал.

Потемкин обнял ее осторожно, а Филипп Ильич поцеловал в голову, и они отошли к упряжкам, оставив Нэнси с Николаем. Рослые аляскинские псы зевали на снегу. Нэнси заплакала. Он обнял ее, прижал к себе.

– Через три месяца я вернусь. Это быстро, я вернусь!

– Где же вы там жить будете, в снегу! – говорила она, плача. – Ты бросишь меня!

– Только три месяца! Ты помнишь дом, который мы смотрели? Вспомни, для очень-очень старой Нэнси, – он вынул из-за пазухи твердый пакет. – Ты не должна стареть! Это твой дои, здесь купчая. Я приеду к тебе туда! – он поцеловал ее еще раз и побежал к нартам.

Упряжки тронулись вниз с холма и передняя уже вышла на лед. С последних нарт обернулся Николай. Нэнси, прижимая пакет к груди, махнула робко рукой, побежала к обрыву…

Восемь упряжек уходили на север. Начиналась метель…

Полярное солнце светило, маленькое и злое. Восемьдесят собак тащили караван. Ворон пролетел над карава-ном, каркнул тоскливо.

– Наш ворон! – крикнул весело Махотин.

– Наш, – отозвался Сафронов.

Николай правил молча. Потемкин затянул песню и остальные подхватили. Впереди открылись белые холмы Чукотки…

Собаки с лаем вытаскивали нарты на побережье, когда слева, с холмов ударили пулеметы. Солнце, слепя, висело над холмами…

Собаки с нартами были укрыты в небольшой лощине. Люди лежали наверху, стреляя из винтовок в людей в белых маскхалатах, наступавших на них цепью.

– Хреново дело, Александр Степанович! – крикнул Махотин. – Даже в плен не предложили сдаться!

– А может, война какая началась? – крикнул Николай.

– Может, и война, два месяца, почитай, дома не были, – отозвался Сафронов. – Давай пулемет! Зря деньги платили, что ли?

Николай съехал по снегу к собакам, быстро распаковал тюк, стал собирать пулемет.

За цепью шли два броневика. С одного из них ударила легкая пушка, подняв фонтан снега. Ударила вторая, и взрывом Сафронова и Потемкина отбросило в лощину. Махотин скатился следом, перевернув Сафронова, растер ему лицо снегом, тот очнулся, оттолкнул Махотина:

– Наверх! – и сам полез по снегу наверх.

Николай подтащил Потемкина к нартам, вытирая снегом кровь, осматривая голову.

– Пулемет! – закричал Сафронов страшно.

Николай быстро собирал части пулемета, получилась огромная внушительная вещь из черного металла. Вместе с Махотиным они затащили его наверх. Николай заправил ленту. Филипп Ильич вдруг вскрикнул, схватившись за локоть, съехал вниз.

– Что? – крикнул, не оборачиваясь, Николай.

– Стреляй, – Филипп Ильич скинул куртку и задрал свитер, оторвав рукав рубахи, перетянул руку. – Стреляй!

Пулемет вдруг заговорил, низко и тяжело. Цепь легла, но броневики продолжали двигаться.

Филипп Ильич, разорвав упаковку, включил магнитофон. Глотнув из фляжки, он достал из чехла американский флаг и, поднявшись наверх, воткнул его в снег. Николай бил из пулемета в белые маскхалаты…

– Вот мы и дома, Коля! – Филипп Ильич подтянул винтовку. – По ночам снился… Хорошо хоть работает?

– Ничего, можно!

– Ну и прощай, что ли?

– Прощай и ты, Филипп Ильич! – сквозь зубы сказал Николай.

– Баба у тебя хорошая, зря ты не остался!

– Да ладно тебе.

Снизу полз из последних сил Сафронов. Потемкин поднялся, подобрав винтовку, й упал снова.

Вдруг над ними просветлело что-то, и раздался тяжелый удар. За броневиками поднялся черный разрыв. Еще раз ударило, и один из броневиков задымился. Справа раздалось громкое «Ура!», показалось два вездехода, конные, полетели упряжки…

Ближайший из вездеходов, над которым развевался старый российский флаг, завернул к ним и встал, обдав их снегом. С него соскочил Митрофан Сковородников и, не спеша, пошел к ним.

– Митрофан Романыч, родной! – закричал Махотин.

– Живы! – Сковородников обнял их, глянул в лощину. – Сафронов жив?

Сафронов с трудом поднял голову. За Митрофаном стоял всадник на мохнатой якутской лошадке…

Бой закончился. В ряд стояли вездеходы и захваченный броневик. Собирали пленных и раненых. Подъехал еще вездеход, таща на лыжах пушку. Всего собралось человек двести Митрофанова войска. Сафронов, Потемкин и Махотин, перевязанные, сидели на нартах, в руках у них были кружки с коньяком. Митрофановские мужики оглядывали аляскинских собак, распакованные пулеметы, трогали, щупали американский флаг.

– Так что путь на Америку есть! – сказал Сафронов тихо и улыбнулся – Торговать с ними можно!

– Батька, я баб из твоего кино живыми видел! – сказал Потемкин.

Все войско засмеялось.

– Вот и поведете первый караван! – объявил Митрофан.

– Ну нет! – Сафронов прилег на нарты. – Я не могу, у меня жена рожает. Ты вон его посылай, – он кивнул на Николая. – А у меня жена рожает…

Митрофан обнял Николая и, сняв с себя маузер, повесил на Николая. Оглядев всех, сказал:

– Объявляю эту землю свободной и присоединяю к Российской империи!

Вездеход двинулся, за ним второй, третий, конница на лохматых конях, упряжки с собаками – войско шло по тундре…

МУТАНТ

По битому кирпичу, осыпавшейся штукатурке в комнату пробежала крыса и замерла, настороженно обнюхиваясь. Позади нее на сорванной двери в тени прохода сидела еще одна, более крупная. Она внимательно следила за первой, не решаясь пройти в комнату.

Ветер свободно проникал через выбитые окна, шевелил ободранные лоскуты обоев на щербатых стенах, покачивал резиновый провод, свисавший с потолка. В углу, на куче битого стекла, привалившись головой к стене, лежал человек.

Крыса пискнула, подошла к его ногам и осторожно обнюхала ботинок. Человек лежал на спине в неестественной мертвой позе, чуть раскинув ноги в грязных сырых штанах, руки его, согнутые в локтях, стояли на полу, застыв вертикально, длинными упавшими кистями указывая куда-то в угол.

Крыса обнюхала второй ботинок и быстро пробежала вдоль ноги, остановилась, принюхиваясь, вдруг укусила через штанину и отскочила. Человек не двигался, рот и остекленевшие глаза чуть приоткрыты, крыса не верила, но человек не двигался. Подойдя снова, она пискнула и вскочила ему на живот, потыкалась в рваную рубашку.

Из дверного проема, решившись, вышла вторая. Она также осмотрелась, обнюхав бетонный пол, и быстро побежала к ноге. Первая крыса, забравшись на грудь, потянулась, нюхая воздух, к его лицу. Замерла, уставившись красными глазками в его немигающие глаза. Громко пискнув, прыгнула на пол, вторая отскочила тоже, царапая пол. Человек лежал все так же неподвижно. Крысы успокоившись подошли, одна снова прыгнула на живот. Через дверной проход вбежали еще две, одна из них, необычно огромная, черная с розовым, почти красным хвостом. Она, не боясь, сразу подбежала к человеку.

Он вдруг легко вскочил, схватив розовохвостую за черную шею, тотчас обеими руками ударив о стену, размозжил ей голову. Крысы с писком метались по комнате, одна прыгнула на подоконник и сорвалась.

Он осмотрел еще бьющееся в руке черное крепкое тело с розовым хвостом, подошел К окну, не выпуская крысу из руки, выглянул.

Напротив стоял многоэтажный дом, такой же разбитый и пустой, как тот, из которого он смотрел, груды стекла и кирпича внизу, ржавые автомобили и мусор повсюду. Дальше справа и слева тянулись такие же дома, за ними высокая серая стена, за стеной огромный мертвый завод, выбитые стекла на корпусах, как черные дыры, высокие трубы в низком сером небе. Со стороны завода порывами приходил душный вонючий ветер, тащивший на пустырях пыль и всякий хлам.

Он выбросил крысу в окно, потянулся, вытягивая руки по стене.

Взяв в углу, где только что лежал, большой кожаный мешок, вышел из комнаты и быстро пошел вниз по подъездной лестнице, высокий, худой, чуть сутулясь длинной кошачьей спиной.

Внимательно оглядывая пустыри, улицы, перебегая от стены к стене, он быстро Двигался, обходя брошенные дома. Иногда он замирал на лестницах, наклонившись, осматривал ступени и принюхивался, затем снова на верхних этажах дома через окна внимательно оглядывал окружающие дома. В одной из комнат он нашел старое одеяло с истлевшим углом. Оглядев его, он сложил его в свой мешок.

У крайнего дома он спустился в подвал, придерживаясь рукой за трубы, прошел в угол, наклонился, нащупал канализационный люк. Осторожно поднял крышку, наклонился ниже, прислушиваясь. Внизу шумела вода. Он осторожно достал из бетонной ниши в колодце металлический палец, осмотрел его и, снова спрятав в нишу, так же закрыл люк.

Поднявшись по лестнице, он выбрался на крышу и осторожно, не высовываясь из-за парапета, прошел до угла. Здесь, на высоком выступе вентиляционного колодца, на бетонном торце чем-то острым было высечено три маленьких неправильных ромба и чуть ниже – разрезанная хвостовая фигура, напоминающая человеческое туловище, только без рук и без ног.

Он оглядел рисунок, наклонившись к нему вплотную, провел пальцами, еще раз осмотрелся, и отойдя на несколько шагов, сел, сложив под себя ноги. Его остров костлявое лицо застыло, глубоко посаженные бесцветные глаза сосредоточились на рисунке. Он сидел неподвижно, потом взгляд его соскользнул вправо, там, где за выступом крыши внизу начиналась огромная свалка.

Горы разбитых металлических конструкций, нити кабелей, лужи в белых химических хлопьях, все это тянулось до горизонта, чуть левее неестественным лиловым цветом отсвечивало озеро, а на горизонте в желтоватой дымке неясно проступали гигантские контуры города.

Вдруг он встал, прислушался и, подхватив мешок, быстро двинулся к лестнице и пропел.

Переступая через брошенную мебель, он подошел к окну первого этажа, прислушался, выпрыгнул в окно и прошел небольшой пустырь.

Небольшая облезлая желтой масти собака, копавшаяся в мусоре, заметив его, тут же отпрыгнула боком и, отбежав, спряталась в подвальном проеме.

Он пошел быстрее, оглядываясь. За углом он резко свернул и, пробежав вдоль, дома, снова свернул за следующий, подошел к заводской стене. Здесь он снова обернулся. Собака выскочила из-за угла и встала, внимательно следя за ним.

Просунув кожаный мешок за ремень брюк, он быстро влез на стену, цепляясь за проступавшие углы арматуры. Пролез под провисшей ржавой проволокой сигнализации, спрыгнул на ту сторону, вниз.

Завод был брошен, кругом хлам железа и скелеты цехов, только у стены корпуса откуда-то, тихо шипя, выходила струя пара, и в глубине за трубами гудел одиноко двигатель.

Выбрав из кучи крепкий стальной четырехгранный прут, он зашел а совершенно пустой, без окон, кирпичный бокс и через щель двери стал смотреть наружу. Было все так же тихо, только мертвые корпуса и груды мусора.

Собака появилась не от стены, а из-за угла корпуса, выскочив, остановилась, растерянно оглядываясь вокруг. Следом за ней выскочило еще пять или шесть собак. Такие же небольшие, крепкие, с облезлой желтоватой шерстью. Сбившись в кучу, они секунду помедлили, озираясь, обнюхивая землю, затем вдруг разом бросились к боксу, стуча по ржавым листам когтями.

Задвинув железный засов на двери, он через щель смотрен, как они молча кучей ударились в дверь, а от заводской стены к ним бежало еще десятка полтора собак.

Отбежав от бокса, сбившись в кучу, они вдруг побежали куда-то в сторону, все так же молча, и через щель в двери их уже на было видно.

Раскрыв в полу одну из створок люка, похожего на дверцу, он вернулся и, глядя через щель на пустынный двор, отпер задвижку, взяв прислоненный к стене прут, спустился в люк, прикрыл за собой тяжелую створку, В полной темноте быстро побежал по ступенькам вниз, отпер еще одну железную дверцу, спокойно спрыгнул вниз и, пригибаясь в тесном тоннеле, побежал по трубам, проложенным одна к другой.

Он бежал все так же быстро, согнувшись. Проход вдруг разделился, трубы ушли вправо, а он свернул влево в круглый тоннель, загавкав сразу ногами в жидком грязевом осадке.

Иногда он, останавливаясь, долго прислушивался. Пошел медленнее, снова побежал, нырнул в нишу, упираясь ногами в выступы, забрался в вертикальный колодец, прислушался, быстро полез вверх, упираясь в стены и цепляясь за остатки скоб, пока не выбрался в еще один тоннель. Пробегая по нему в обратную сторону, он остановился у бокового ответвления, начинавшегося на уровне его лица. Прислушался. Подпрыгнув, легко залез в него и пошел уже спокойно, сгибая голову под низким потолком.

Здесь было светлее, свет слабо проникал через щель в потолке и обрывался целыми столбами через чугунные решетки, высвечивая разноцветную грязь, потемневший красный кирпич. В этих местах иногда из стен пробивалась трава, маленькая и жесткая.

Под одной из решеток он остановился. Под ногами его была круглая черная дыра колодца Он присел над ней, отложил прут, закидав его грязью так, чтобы остался Только небольшой конец. Спустив ноги в колодец, посмотрел на решетку, затем в тоннель, пронизанный тусклым светом. Вдруг приподнялся и, съехав в колодец, стал быстро спускаться по железным скобам вниз.

Иногда скоб не доставало, и тогда ноги его срывались. Он повисал, но найдя ногами опору, снова быстро спускался вниз.

В одном месте он остановился, отвязал от скобы веревку. На веревке висел стальной прут, на четверть расплющенный и грубо отточенный.

Он подвязал веревку вокруг, пояса так, чтобы прут был на спине, и снова полез по скобам, почти побежал вниз.

Где-то далеко внизу шумела вода.

Тоннель был небольшой и наполовину заполнен водой, так что она доходила ему до пояса, но идти можно было не сгибаясь. Метров через сто тоннель разветвлялся. Он свернул влево, ощупав стену, нашел длинную выбитую в камне линию. Перешел в правый тоннель и стал рубить острым концом прута в кирпиче такую же черту на уровне воды. Воды было меньше, почти по колено. Сделав отметину, он пошел дальше, стараясь не шуметь водой.

Когда над головой попадались колодцы, он проверял на стенах щербины, по которым можно было добраться до первой скобы. В одном месте он сделал новую, забрался в колодец, потом спрыгнул, пошел дальше.

Из труб, выходивших в тоннель, шла мутная вода, и вскоре ее уровень снова стал подниматься. Иногда тоннель расширялся, образуя полукруглый зал с двумя нишами, одна против другой.

В одном из таких залов он огляделся, прислушался и выбрался из воды в нишу, лег на сыром полу набок, перехватив со спины прут, глядя не бегущую серую воду.

Из воды на противоположную нишу выскочила небольшая крыса. Она села у самого края и, поглядывая в его сторону, принялась очищать мордочку лапками. Вылезла еще одна, села рядом.

Он все лежал, смотрел на воду. Крысы все лезли и лезли из воды. Они уже не умещались в нише. Они дрались и взбирались друг на друга, громко пища. Но вдруг примолкли разом.

Он встал на колени, отодвинулся от края, взял прут на плечо, замер, покрепче перехватывая сталь пальцами. Потом разом ударил прутом по воде, еще раз. Что-то большое рванулось в воде, выбив брызги, еще раз, закрутив целый водоворот, но уже дальше по коридору, и пропало.

Притихшие крысы, выждав немного, попрыгали в воду. Он тоже выбрался из ниши и побрел дальше.

Вскоре тоннель влился в еще более широкий, в который с другой стороны вливался еще один, так что дальше текла уже маленькая речка. Здесь вдоль воды тянулось возвышение, похожее на тротуар. Он пошел по этому тротуару, часто останавливаясь и внимательно всматриваясь вперед за плавный поворот, который делала река. Впереди нарастал шум.

Он остановился в маленьком зале, куда выходили Трубы и тоннели, из которых вытекали красные и фиолетовые густые струи. Вода здесь кружилась на месте и втягивалась в большую трубу, под наклоном уходила куда-то ниже. Он прошел по одному из сырых коридоров и в небольшой нише сначала нащупал, а потом рассмотрел выбитые в кладке три маленьких неправильных ромба и чуть ниже хвостатую безрукую фигуру. Прислушался. Потом быстро вернулся в зал, снова прислушался, вдруг спустился в воду и, поправив прут на спине, оттолкнулся ногами. Поток подхватил его и утащил в трубу.

Отталкиваясь от ржавых стен, лавируя ногами, он, влекомый пенящимся потоком, набирая скорость, стремительно двигался вперед. Вдруг впереди вода забликовала, И перед тем, как яркий свет ударил ему в глаза, он успел нырнуть в воду.

Груба обрывалась коротким плотным водопадом в большой замусоренный зал, в котором вода отстаивалась озером с полосами красней пены и целыми гирляндами разного мусора. В зале, имевшем неправильную форму, было светло от прожекторов, укрепленных на двух скобах под потолком и висевших над большой грязней машиной, гудевшей слева от водопада.

Он вынырнул, осторожно порвав илистую корку в дальнем углу озера, где лежали какие-то обломки, держа прут острием перед собой, огляделся. Небольшая крыса кинулась прочь, исчезла в стене.

Из озера к машине проходила широкая прорезиненная труба, через, которую помпа закачивала слизь из озера в машину. На огороженной площадке над машиной стоял человек в костюме химической защиты и противогазе, в руках у него автоматический карабин. Поводя стволом, человек оглядывал тоннели и трубы. Двое других возились у машины с той стороны, где из нее выскакивали брикеты спрессованной грязи. Брикеты уходили куда-то наверх по транспортеру. На машине индекс и надпись: Прииск 7.

Он осторожно, прячась в грязи, перешел до того места, где начинался один из коридоров и, выбрав момент, перебрался в тоннель. Он шел осторожно, вглядываясь вперед, щупая грязь прутом. В одном месте он остановился и сильно ударил тупым концом в пол. Тотчас лязгнуло железо, щелкнул, сработав, большой медвежий капкан. Сразу позади, там, где работала машина, включилась сирена. Высвободив прут, он уперся ногами и руками в покатые стены тоннеля и быстро, не касаясь пола, двинулся вперед.

Он вылез из трубы и пошел широким тоннелем, вода в котором доходила ему почти до колен. Прут он снова перебросил на спину. Через ровные промежутки по левой стене, вверху встречались квадратные отверстия. Он остановился и, развернув мешок, достал одеяло. Оно осталось сухим. Он снова спрятал одеяло и, свернув мешок, пошел дальше. Дойдя до очередного отверстия, он вдруг встал как вкопанный, мгновенно выхватив прут. Он стоял, расставив ноги, и глядел на черный квадрат отверстия вверху и чуть впереди. Затем осторожно, почти незаметно, шаг за шагом, медленно попятился назад, не отводя глаз от отверстия. Пройдя так метров десять, он боком пошел все быстрее и быстрее, и, наконец, побежал, оглядываясь через плечо. Звуки его шагов удалились, и в тоннеле снова стало тихо.

Поднявшись по скобам вертикального тоннеля, он остановился перед железной дверью, прислушался, осторожно открыл ее и оказался в маленькой комнате, заполненной разнокалиберными трубами и вентилями. В комнате никого не было, горел тусклый свет. Он стер с лица сырую грязь, перебрался через трубы, открыл решетку вентиляционной вытяжки под потолком и, забравшись на четвереньках в узкий проход оцинкованной жести, закрыл за собой решетку.

Через несколько метров вентиляционный колодец повернул вертикально вверх. Он, упираясь спиной и ногами в стены, помогая себе руками, двинулся вверх. Стены были абсолютно гладкие, иногда он съезжал по скользкой жести и тогда, упираясь острым концом прута, по очереди освобождал ноги, отдыхая.

Так он добрался до края небольшой бетонной площадки, подтянулся, лег, переводя дыхание, осматриваясь. На площадке было сухо, у глухой бетонной стены лежал ворох тряпья, одеяла и даже кусок ковровой дорожки.

Оставив здесь свой мешок и прут, он достал из-под тряпья короткий стальной палец и полез выше по вентиляционному каналу.

Здесь лезть было легче, чаще попадались швы и зарубки, выбитые в мягкой жести.

Колодец заканчивался возвышением на крыше многоэтажного дома. Здесь была глубокая чёрная ночь, легкий сырой ветер носил мелкие капли начинающегося дождя. Ом внимательно оглядел крышу, выбравшись по пояс из колодца. Напротив него под крышей лифтовой шахты покачивался тускло светивший фонарь. Было тихо и пусто, только дождь сеял все сильнее и сильнее на темные мутные дома и крыши вокруг.

Спустившись на площадку, он достал из мешка одеяло с истлевшим углом и еще какие-то тряпки, затем достал из-под ковровой дорожки старый комбинезон, быстро переоделся в сухое а мокрую грязную одежду разложил на площадке. Оставив палец, он перебрал несколько стальных палок, лежавших здесь же, проверил их, затем снова заправил пустой мешок за пояс, привязал свой прут и собрался было лезть, как снова отодвинулся, лег на спину и вздохнул, уставившись на шершавый потолок немигающим взглядом. Полежав так, он закрыл глаза, но тут же сел и полез вниз.

Он шел долго в глухом темном тоннеле и остановился у бокового ответвления, рядом с которым горел фонарь и висела табличка. На табличке были нарисованы череп и кости, и надпись: «Зараженная зона». Он понюхал, вдруг бросился назад, откуда пришел, в темноту, и там страшно завизжала крыса.

Через несколько секунд он вышел из темноты, пряча прут за спину, и мимо таблички пошел в тоннель, откуда тянулись легким туманом светящиеся испарения.

Он шел по прокисшей, до колен, грязи, тоннель петлял. У одного из поворотов он остановился, рассматривая на стене выбитый знак: три треугольные головы и хвостатое безрукое туловище. Он погладил его, огляделся, пошел дальше, пропадая время от времени в ядовитых испарениях.

Пересекая в одном из разветвлений неширокую, но очень глубокую протоку, он вдруг насторожился, прижался к стене.

Выше по течению появились люди в резиновых сапогах, резиновых куртках и противогазах. Их было трое. Они двигались вряд и, светя фонариками, искали что-то в воде, забредая стальными сачками. В этом месте вода доходила почти до груди. Вдруг они все заспешили, странно мыча в противогазах, засуетились, загоняя кого-то к берегу. Что-то забилось у одного из них в сачке, остальные бросились к нему, помогая тащить, и тут откуда-то со стены на крайнего прыгнула здоровая крыса, повисла у него на шее.

Человек метнулся стремительно в сторону, замахав руками, упал, вскочил, сорвав противогаз, отбиваясь им, одной рукой попытался стащить карабин, висевший у него на плече.

Двое Других продолжали вытаскивать на берег кого-то, бившегося в сачке.

Человек, освободившийся от крысы, брел по течению, закрыв лицо руками, и глухо кричал. Один из тащивших оглянулся на него и, сорвав свой противогаз, выругался.

Как вдруг человек, бредший по протоке, перестал кричать и сразу пропал, Вода вдруг, свернувшись водоворотом, ударила фонтаном, окатывая стены тоннеля брызгами, и тотчас еще раз плеснулась тяжело, но уже метрах в тридцати по течению.

Оставшиеся двое, бросив сачки и добычу, закричали дико. Один из них перехватил с плеча охотничье ружье и выстрелил из обоих стволов в ту сторону. Оглядываясь, они выбрались на берег и, бросив противогазы, побежали в другую сторону.

Он вышел к тому месту, где только что возились люди, нащупал в щели и достал стальную полосу, расширенную с одного конца и заточенную под секиру, спрятал в ту же щель свой прут. Затем, оглядевшись, выбил секирой на стене три треугольника и хвостатое туловище. Пошел по протоке вниз по течению.

Он осторожно отодвинул крышку люка и выбрался в полутемном старом угольном подвале. Оглядевшись, придвинул крышку назад и присыпал углем. Пройдя через коридоры старей котельной, вылез в сборник золы, подошел к стене и по скобам выбрался в основание кирпичной трубы. Здесь была его, нора.

На площадке лежали тряпки, засаленные одеяла, выпотрошенные матрасы и, неожиданно, дорогая парчовая портьера, еще не сильно выпачканная в саже, стоял небольшой бак с водой, лежали прутья, полосы, лоскуты крысиных шкур.

Он напился и, не переодеваясь, мокрый, грязный, лег в ворох одеял, бросив руки в стороны.

Труба уходила высоко, вверху сужаясь, и там в кругу отверстия виднелось дневное синеватое небо и тусклая мерцающая звезда.

Руки его опять сложились на острой груди, рот открылся, он лежал, закинув голову, и все глядел и глядел на небо и слабую звезду, лотом не выдержал, перевернулся, глуша в себе какой-то звук, лег ничком, уткнувшись лицом в вонючий ворох.

Тоннель, которым он шел, выходил в огромную галерею, одну из центральных подземных магистралей. Высокий поток с гирляндами свешивающейся плесени терялся в темноте, от стены до стены было метров, тридцать, но вода здесь не поднималась выше колен.

Он хотел уже идти по галерее, как вдруг сел на корточки прямо в воду, держа секиру между колен, насторожился. Было тихо, только где-то уже шумела вода.

Бесшумно перебираясь через запруды сбившегося мусора, он вошел в боковой проход, но не в тот, из которого вышел, а с другой-стороны магистрали, снова сел на корточки в воду.

Галерея была неровной, вдали появился слабый свет, который скользил по воде, стенам и потолку.

Он лег в воду, вытянувшись вдоль стены, оставив только голову. Три мерцающих огня, покачиваясь в такт шагам, приближались. Негромко захлюпала вода, трое шли по середине галерея, светя фонариками. Проходя мимо, они осветили тот тоннель, из которого он вышел, и задержались у стены, где, оказывается, была масляная стрелка и цифры: 137/2 Юго-Запад.

Они остановились, тихо переговариваясь, достали планшет. Все трое в высоких, до пояса, резиновых сапогах, один в резиновой плаще, у всех рюкзаки, автоматы на груди, длинные палки-посохи. Сверившись, они двинулись дальше.

За ними вышел еще один. Он шел, не включая фонарика, внимательно следил за первыми тремя. Он был тоже с рюкзаком и палкой. И снова тихо.

И вдруг множество огней. Люди шли по четыре, по шесть в ряд, все с оружием, рюкзаками, некоторые в резиновых плащах, некоторые по пояс голые, в кожаных куртках без рукавов, длинноволосые и бритые. Шли спокойна, переговариваясь, у кого-то играл магнитофон. Тащили две резиновые лодки, нагруженные вещами. Один ехал по воде на велосипеде, останавливаясь каждую секунду, натыкаясь на спины впереди идущих. Прошло человек сорок, свет ушел дальше, и снова тихо.

Наконец прошли двое замыкающих. Он встал из воды и глянул им вслед. Огни и два темных силуэта на их фоне. Один из замыкающих иногда вдруг оборачивался и включал фонарь на полную мощность, проверяя тоннели.

Он снова сел, замер. Осторожно ступая, прижимаясь к стенам, прошли еще двое, в брезентовых рубахах, сапогах, с монтажными цепями на плечах. Эти явно следили за первыми.

Он тихо пошел следом, у бокового тоннеля остановился, не зная, куда идти. Прошел еще, подойдя к следившим почти вплотную, но они не заметили его.

Ему стало скучно, и он отстал, свернув в боковой проход, там на стене нащупал свой знак, осмотрелся, сел, потом вдруг бегом бросился по тоннелю, вверх в колодец, в следующий тоннель и, скоро снова оказался у выхода в галерею. Как раз в том месте, где проходили вооруженные люди. Посмотрев на них еще раз, он ушел прочь от магистрали.

От подвала с низким закопченным сводом коридор вел в следующий, пол которого был усыпан цементным порошком, обрывками крафт-мешков и битыми изоляторами, дальше через проход третий, и дальше целая цепь подвалов. В третьем подвале у одной стены стояла голая кровать с пружинной сеткой, а у другой, привалившейся к стене, сидел он и что-то медленно жевал. За подвальной решеткой, в пустом переулке начиналось хмурое тоскливое утро: Он сидел, бросив свое оружие на пол, жевал и с тоской смотрел на стену перед собой. Из прохода появилась крыса, пискнула и прыгнула назад, но он не услышал ее, а все так же тоскливо жевал, съехав по стене на локоть, костлявый, грязный, жалкий.