Текст книги "Мирон сын Мирона "
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
– Вы, как княжна, должны быть знакомы с правилами рыцарской чести… Я хочу взять с вас слово, хочу, чтоб вы пообещали мне…
– Что?
– Что не попытаетесь убить себя, – она хмыкнула в ответ. – Я обещаю вам, что если брат ваш подойдёт к городу, я не убью вас.
– Мало…
Она торговалась с таким спокойным выражением лица, будто не её жизнь была целиком и полностью в его руках!
– Я уберу охрану от двери и разрешу вам свободно ходить по вашему этажу. Этого хватит? – она молчала. – Но я должен быть уверен, что вы не убьёте себя!
Она медленно вытянула иголку с ниткой, пригладила пальцем получившийся стежок. Подняла голову:
– Хорошо, я даю вам слово, что не попытаюсь убить себя.
– Я даю вам слово, что не убью вас, если подойдёт князь к Райрону…
– Не попытаетесь убить.
– Хорошо, я не попытаюсь убить вас. Даю слово.
Она согласно кивнула головой и вернулась к вышивке. Идвар постоял немного и пошёл к двери, княжна так и не оторвалась от работы.
*
С этого дня жизнь её стала полегче. Аэлла со служанкой выходила из комнаты, посещала библиотеку, могла расположиться в другой комнате, где было теплее и светлее, подолгу сидела на балконе, уставленном цветами, и смотрела на город и землю своих предков, которые она потеряла. Один раз она столкнулась с Мироном, но он прошёл, лишь поздоровавшись и почтительно склонив голову. На ужин он её больше не звал, ну и ладно, Аэлла не обижалась.
С балкона четвёртого этажа она видела, что город живёт прежней жизнью, торговля идёт как ни в чём не бывало, люди занимались своими делами, как и до прихода миропольцев. Это обижало её и одновременно успокаивало. Значит, люди живут, живут и работают, а что в этом плохого? Кто бы ни управлял Райроном, миропольский король или его ставленник в лице Мирона, Райронские ли князья, люди одинаково платили налоги, продавали товары, спешили на ярмарки, ловили рыбу и пасли скот. Если бы не развалины, так и город бы ничем не изменился. Разве сможет Айрил в таких условиях вернуть власть? Разве найдёт он здесь поддержку? Разве люди встанут на его сторону, если все бароны и рыцари уже поклялись служить королю Мирополя?
Она вздохнула. Служанка ушла в комнаты искать новый моток ниток; за спиной послышались шаги, и Аэлла обернулась, собираясь увидеть лицо Эл. Но рядом стоял Мирон.
– Вы?
– Здравствуйте, княжна, я давно вас не видел.
– Скажите ещё, что соскучились?
– Не хватает за ужином…
Она фыркнула, отворачиваясь. “Ну, признайся, признайся себе, что он нравится тебе, что ты, в самом деле, сама соскучилась по нему. Что вспоминала его лицо, его глаза… Ну же!”
– Вам нравится смотреть на город? – спросил он, и Аэлла повернула к нему голову, глянула вопросительно. – Вы часто приходите сюда, – она нахмурилась: “Откуда?” Мирон указал рукой выше, вверх, на шестой этаж главной башни замка. – Я вот там, часто вижу вас оттуда…
– Следите за мной?
– Почему сразу, слежу? Я верю вашему слову, думаю, отец воспитал вас правильно…
– Только не надо мне про отца! – она перебила поспешно. – В прошлый раз о нём вы отзывались не лестно…
– Я говорил правду, а против неё ничего другого не скажешь.
Она скривила губы:
– Вы такой правдолюб? Вас тоже воспитал таким ваш отец, или постаралась ваша матушка-королева?
Он несколько раз моргнул растерянно, отводя глаза.
– Моя мать умерла… очень рано, я даже не помню её… почти сразу, как родила меня…
– А мне было семь лет… Я свою помню…
– Так что мы с вами сироты, – он улыбнулся без насмешки и поглядел сверху на сидящую Аэллу, потом перевёл глаза на город. За городскими стенами угадывались далёкие холмы, поросшие лесом, вдаль уходила блестящая лента реки. По ней плыли гружёные баржи и лодки, терялись где-то вдали в ярком полуденном солнце.
– Сироты… – Аэлла усмехнулась, и вдруг резко спросила:– Что с моим отцом? – он долго не отвечал ей, княжна поднялась на ноги и глянула в упор. – Вы же любите правду? Скажите мне, что вы сделали с отцом?
– Он погиб, как герой… – глаза её расширились, в них, ставших вдруг в ярком свете голубыми, казалось, плескалось само небо, наполненное солнцем внезапных слёз. – Я приказал похоронить его с почестями в вашем фамильном склепе…
Губы её вдруг скривились, как у всякого перед тем, как заплакать.
– Ненавижу вас… – прошептала она, шагнула навстречу и упёрлась в его грудь, не обойти в узком проходе балкона. – Пустите…
Идвар сжал её локти, глядел в глаза.
– Возьмите себя в руки… Успокойтесь…
– Успокоиться? – она сузила глаза, зло сверкнула ими. – И вы ещё будете говорить мне… Сравнивать нас, как сирот, имея живого, здорового отца? Насмехаетесь?.. Пустите! – толкнула его ладонями в грудь, но Мирон только покачнулся и выстоял. – Ненавижу вас… – прошептала ему, светились глаза, уже наполненные слезами. – Отойдите! И не трогайте меня! – она резко вырвала руки и, наконец, разрыдавшись, оттолкнула Мирона с дороги, и бросилась с балкона в коридор, метнулась к себе, зажимая тыльной стороной ладони дрожащие от слёз губы.
Идвар проводил её глазами, встретил изумлённый взгляд служанки, стоявшей в коридоре. Так и так она узнала бы об этом. Так и так…
*
Два дня он не видел её, лишь на третий встретил служанку на лестнице и спросил о госпоже. “Первый день проплакала… Сейчас молчит…”
Идвар только покачал головой, давая понять, что слышал и понял.
Аэлла, в самом деле, проплакала целый день, пока не устала от слёз, пока они не закончились. Второй день пролежала, уткнувшись лицом в подушки, смотрела в пространство. Все эти дни она почти ничего не ела, только пила иногда, и снова ложилась. Засыпала, спала мало, беспокойно, опять начинала плакать.
Отец после смерти матери так и не женился второй раз, воспитанием дочери занимался сам, рукоделию и женским премудростям учили няньки и приставленные наставницы. Следили за манерами, этикетом, учили танцам и всему остальному. Отец всегда лично сам всё контролировал. Он воспитывал её в строгости, ограждал от всего, что могло познакомить с пагубными привычками, в добродетели и строгой морали. Дожив до двадцати лет, она практически не общалась с мужчинами, кроме отца и брата, она не испытала не то что детской любви, но даже привязанности к мальчикам или молодым людям. Всех её друзей, слуг, знакомых отец тщательно отбирал. Хотя характер ей, конечно, достался от него. Смелая, безрассудная, она часто сама спорила с отцом, а он только улыбался ей в глаза спокойно и терпеливо, говоря ей одно: “Ты – дочь моя, ты – княжна, вся страна на тебя смотрит…”
Что уж говорить, что она горевала, узнав о смерти его. Кто теперь позаботится о ней, кто будет сильным и смелым рядом? Где её папочка?.. Как могло это произойти?..
Теперь она стала полной сиротой, ни матери, ни отца, где-то Айрил запропастился, вся страна в руках миропольцев. “Вся страна на тебя смотрит…” А что она может сделать? За ней никого не осталось! Все бароны на сторону короля переметнулись, ни армии, ни денег…
Открылась дверь, Аэлла повернула голову, прижалась щекой к влажной подушке, Эл-то была тут, кто это ещё пришёл? Зашёл слуга, поставил на столик серебряное блюдо с яблоками.
– Что это? – она глянула снизу.
– От господина Мирона.
– Он что, издевается? – она оттолкнулась на руках, села на ложе. – Намеренно? – сомкнула дрожащие губы, чтобы не расплакаться. Слуга только пожал плечами и ушёл. Аэлла долго глядела на яблоки остановившимся взглядом, они сверкали на солнце, светились жёлтым, красным, синим от витража. Мытые, чистые, свежие. Что это? Смотрела и не видела. Поджала губы, чуть прищурила глаза. Упала на ложе на спину, долго лежала, глядя в потолок.
Надо было ей бежать из города, пока осада шла. Она не захотела оставлять Райрон, свой народ, в тылу отца это казалось ей предательством. А его уже тогда, может быть, не было в живых… Айрила рядом нет, может, он так же, как отец… Погиб… Кто похоронил его с почестями?.. Она, быть может, одна осталась из всех князей Райронских. Всем безразлично: люди живут, рыцари и бароны нашли нового господина. Одной ей покоя нет. Нет, и не будет.
Она решительно села, пригляделась к яблокам. Точно! Среди них она заметила блеск фруктового ножа. Он достаточно острый, маленький, но, если постараться, найти хороший момент, она сможет ударить в горло, никакие врачи не помогут, он истечёт кровью, пока кто-нибудь сумеет хоть что-то понять. Её убьют. Пусть. Зато она сделает то, что должна сделать.
– Эл! Моё платье… – она решительно вскинула подбородок. – И собери мне волосы…
– Да, госпожа, – служанка засуетилась.
– Не торопись… – Аэлла поглядела в окно, солнце шло к закату, лучше вечером, меньше будет суеты и любопытных вокруг, ещё помешают.
Она собиралась медленно, так, как положено, будто шла на посольский приём. Любимое платье, чёрное с золотом, причёска, прядка к прядке. Усталость только во всём теле, она так долго не ела, но и сейчас есть не могла, но надеялась, что решимость и мужество помогут ей довести всё до конца. А, что дальше будет – всё равно.
Длинный рукав, пристёгивающийся к пальцам на кольцо, скрыл на запястье нож, когда надо будет, Аэлла легко достанет его. Служанка смотрела огромными глазами. Обычно он ходит без охраны, может, и на этот раз её не будет. Аэлла нервно крутила прядку, завитую у виска. Она выдаст себя, если будет так нервничать. Он ведь тоже далеко не глуп. Чтобы занять руку, взяла одно из яблок, пошла к двери. Ей казалось, что всё она делает и глядит на себя со стороны, будто и не она это. Подозрительная бледность, слабость, огромные глаза с остановившимся взглядом.
Она и не ошиблась, с балкона видно было горящие окна башни на шестом этаже. В этой комнате часто работал отец, когда ещё был жив, когда болезнь позволяла.
Аэлла проскользнула по винтовой лестнице вверх, никого не слушая, не встречая на пути, и от волнения сердце, казалось, разрывало грудь, платье вдруг стало тесным. Всё время чудилось, что кто-то идёт то впереди, то сзади. Наконец, знакомая дверь, толкнулась и вошла тенью.
Мирон сидел за столом, перебирая какие-то бумаги, слуг рядом не было, поднял голову и посмотрел более чем удивлённо.
– Вы?
Аэлла подошла решительно, борясь со сбитым от быстрого шага и волнения дыханием, мягко бросила яблоко на стол, и оно покатилось прямо по бумагам Мирону в руки.
– Вы издеваетесь надо мной?
– Почему? – он поймал яблоко и положил на стол веточкой вверх, чтоб не укатилось. Глядел снизу, и свет горящих свечей играл бликами на его смуглом лице, делал ещё более яркими и тёмными глаза, брови, волосы, прядями спадающие на лоб. – Мне показалось, вы любите яблоки…
– Из ваших рук? – голос её был резким, не терпящим возражений.
– Я же ел – из ваших…
Она скривила губы презрительно. В голове стучало с каждым ударом сердца голосом отца: “Не разговаривай с ним… Не разговаривай… Пришла убивать – убивай!.. Потом не сможешь…”
– Вы будто смеётесь надо мной. Прислали яблоки, будто это может утешить меня, заменить мне отца… Смешно! – она дёрнулась вперёд, стискивая кулаки.
– Никто не собирался заменять вам отца… – он был поразительно спокоен, смотрел снизу, видел её всю от блестящих шпилек до туфель.
– Вы убили моего отца!
– Не я лично! – он поднялся из-за стола и стоял теперь против неё, на вытянутую руку. – Это сделали мои люди… Шёл бой, идёт война, и князь принимал в ней участие. К чему искать виноватых? – он повысил тон голоса.
– У меня больше нет отца! – она закричала ему в лицо и не смогла удержать слёз, пальцы стискивали рукоять ножа, теряясь в складках бархата.
– Что толку, что он есть у меня? Никакой разницы, что он есть, что нету… – он шагнул вперёд, ближе, собираясь взять за плечи, смотрел в глаза с болью, с трогательной жалостью. И она убила в Аэлле последнюю решимость.
– Не прикасайтесь ко мне! – быстро отошла назад, разжимая пальцы, и нож выпал, воткнулся лезвием в деревянный пол, качнулся, разбрызгивая капли света. Идвар глядел на него удивлённо, подняв голову, посмотрел ей в лицо. Княжна резко тряхнула головой влево-вправо, сбрасывая со скул слёзы слабости.
Она не смогла! Не смогла убить его!
– Вы пришли… пришли убить меня?
Она покачала головой, не сводя огромных глаз, будто искала подходящие слова, но не нашла, резко развернулась и бросилась вон. Идвар постоял немного, наклонившись, сел на корточки и вырвал из пола нож, выпрямился и бросил на стол. Секунда, и он метнулся к двери, вылетел в коридор и замер, прислушиваясь. Она не могла уйти так быстро, а каблуков на лестнице не слышно. Идвар медленно пошёл по коридору. За углом, у самой лестницы княжна стояла, прижавшись спиной к стене, тяжело дышала, как от боли или страха. Заметив его, бросила громко:
– Не подходите ко мне!
Но Идвар не слушал. Бежать она не могла, слабость охватила её вдруг – с места не сойти! Упадёт без сознания. А он всё равно находил, глядя в лицо решительно, без той жалости, что была в его глазах вот, только что. Они одни здесь, охраны не видно, да и остановит ли она его? Даже крикнуть сил не хватит, всё ушло куда-то вместе с решимостью.
Она не смогла убить его… Даже за отца – не смогла…
Съехала по стене вниз от слабости, но Мирон поймал, не дал упасть, обхватил за талию, утопая пальцами в бархате, заговорил в лицо:
– Что с вами? Вам плохо? Врача вызвать? – она попыталась оттолкнуть его от себя. – Вы не беременны?
– Что? Вы с ума сошли? – зло шепнула ему в лицо. – Я два дня не ела ничего…
– У меня есть хлеб и холодное мясо…
Она отвернулась, чувствуя, как подкатывает тошнота. Идвар подхватил её на руки, а Аэлла сверкнула глазами.
– Отпустите…
– Вы сразу же упадёте…
– Пусть…
– Будете лежать на полу не как княжна, а как… – он замолчал и многозначительно приподнял тёмные брови. Вернулся в комнату и положил Аэллу в кресло. Она тут же опасливо отстранилась, как от чего-то страшного.
– Зачем?.. Что вы хотите от меня?..
– Я? – он удивился, вернулся к ней, протягивая кусок чёрного хлеба с мясом. – Берите… – он, будто приказывал, и она подчинилась, взяла.
– Вы это едите? – посмотрела на хлеб и мясо в руке.
– Ну, может быть, это и не королевская еда, да и я не король… Вы ешьте, потом будете разговаривать.
Она откусила от бутерброда, стала жевать, а сама глядела прямо на Мирона. Тот тоже бросил в рот кусочек хлеба, жевал неторопливо, собирая бумаги на столе.
– Вы, в самом деле, пришли убить меня? – он обернулся и посмотрел ей в лицо.
– Да… – она смотрела в сторону.
– Почему же не убили?
– Не знаю…
– Вас бы казнили.
– Мне всё равно, вы так и так это сделаете, – она скривила губы решительно.
– А вашему отцу, брату тоже было бы всё равно?
– Какое вам дело? – резко отрезала и стала демонстративно стряхивать крошки хлеба с бархата платья.
– Вино будете? – предложил он вдруг, и, не дожидаясь ответа, налил два кубка. Подошёл к ней, подтянул носком сапога табурет с тремя ножками, сел, один кубок протянул ей.
Аэлла взяла и отхлебнула глоток, тут же закашлялась, ударяя раскрытой ладонью по ручке кресла. Отдышалась.
– Оно неразбавленное…
– Такого не пили? – он удивился. Она отрицательно покачала головой. Мирон поднялся, поставив свой кубок на подлокотник кресла Аэллы, ушёл к столу. Она перевела глаза на его кубок, и он показался ей каким-то родным, близким. От съеденного вернулись силы, а от глотка крепкого вина горячее тепло разливалось по груди, в животе, и та опаска Мирона пропала куда-то. Что это? Вино и еда так опьяняюще действуют на неё?
Идвар вернулся, сел на стул, отрезал принесённым ею сюда ножом пластинку яблока, тоже её, и протянул.
– Попробуйте с вином.
Аэлла взяла, глянула на зелёную кожуру, он даже не почистил его. Отпила вина и откусила от яблока. После вина оно показалось сладким более чем когда-либо, и кожура совсем не мешала, так даже вкуснее. Зачем их вообще чистят? Так учили её ещё с детства…
Мирон забрал свой кубок, отпил тоже, заел яблоком, как и она, но смотрел мимо.
– Что вы говорили про вашего отца? – напомнила она. – Что значат ваши слова? С отцом всё равно, что без отца… Это как?
Мирон долго молчал, она даже подумала, не ответит.
– Вам этого не понять, вы любите своего отца, как видно…
– А вы? – перебила она.
Он перевёл на неё глаза и усмехнулся:
– Мой отец считает меня выродком, я порчу королевскую кровь…
Аэлла долго молчала, глядя ему в лицо. Оно стало вдруг резким, да и движения его вдруг стали быстрее, резче, он резал яблоко пластинками и подавал ей, как не резался ещё от такого?
Разве так бывает? Разве может отец, хоть король, хоть кто, считать своего сына выродком? Этого не может быть… Что там за Мирополь? Что там за порядки? Она не понимала этого. Для своего отца она была украшением, отрадой, ей она дарил любовь и нежность. Айрил был для него гордостью и надеждой. А так… Так – разве может? Разве может быть так?
– Мне не нравится ваша страна! – произнесла она решительно. Идвар приподнял бровь и посмотрел на княжну вопросительно. – Друзей у вас нет, любимой тоже, нет матери, отца, брата, которого бы вы любили… Как вы живёте? Ради чего вы живёте?
Он усмехнулся:
– Я живу не ради, я живу вопреки… – залпом допил вино и поднялся, находу откусывая яблоко.
Аэлла тоже поднялась. Кубок с недопитым вином она поставила на ручку кресла. Спросила вдруг:
– Что вы теперь сделаете со мной? – Идвар повернулся к ней. – Как вы меня накажете?
– Никак…
– Тоже… вопреки? – мягко спросила она.
– Думайте, что хотите…
Она прошептала через минуту:
– Я пойду…
– Я провожу вас…
– Я знаю дорогу, это мой замок.
– Я провожу, – повторил настойчиво.
– Как хотите… Если меня арестуют, сделайте так, чтобы обошлось без пыток, я сама всё признаю…
Они медленно шли по коридору, спускались в темноте по винтовой лестнице. Чтобы не стучать каблуками, Аэлла сняла туфли и несла их в руке.
– Вы боитесь боли? – он резко обернулся, и в темноте Аэлла ударилась в него, уронила туфель, и он загремел по каменной ступеньке.
– Ой… – прошептала Аэлла.
Вместе с Мироном они начали искать туфель, шаря по ступенькам руками. И Аэлла чувствовала близко-близко тепло дыхания Мирона, его тело, и руки их, пальцы сталкивались в темноте. Это всё вино… Это оно виновато…
Наконец, Мирон нашёл злополучный туфель, выпрямился, и они с княжной оказались друг перед другом, только на разных ступеньках, лица оказались напротив.
– Х-х-х… – хрипло выдохнула Аэлла от удивления. Маленький лучик света от окна высоко над головой, наверное, лунный, отражался в огромных зрачках Мирона. Идвар вложил туфель ей в руки и долго не отпускал пальцы ладони, пока она сама не вырвала руку. – Да, я боюсь боли… – вдруг стала выше, поднялась на носочки, удивление скользнуло в глазах Идвара. – Ноги замёрзли от камня…
– Тогда быстрее… – Мирон подхватил её под локоть и потянул вниз, за собой. У самых дверей он вдруг развернул её спиной к стене, поймал за локти изнутри, приблизил лицо. Аэлла не могла оттолкнуть его, в каждой руке туфли, да и сама хотела ли?.. Это всё вино… Только оно…
Идвар нашёл в полумраке её сухие губы, она дышала испуганно, удивлённо. Поцеловал сначала осторожно, будто боялся, а потом ещё раз, уже дольше. Аэлла мотнула головой:
– Вы с ума сошли… Что делаете?
Он улыбался ей в глаза. Шепнул:
– Беги – ноги грей, красавица…
Оставил её и спиной отошёл в темноту. Она несколько секунд глядела в пространство, будто не понимала ничего, не видела, потом скрылась за дверью.
Идвар вернулся к себе. И сразу понял вдруг, какая при свете свечей пустая эта комната. Как сухо и бездушно выглядит мебель. Он допил вино из её кубка, и ему казалось, что оно даже пахнет ею… Он постепенно сходит с ума. Он медленно, неотвратимо влюбляется, влюбляется так, как никого никогда не любил, до боли душевной, до тоски, потому что любил он ту, которую любить ему было нельзя.
В десять лет он влюбился в дочку садовника, в простую девочку с зелёными, необычными для горцев, глазами. Отец узнал и отослал её подальше, а в саду появился новый садовник. Идвар страдал и даже плакал от тоски, но пожалеть его было некому. Отец в это время готовился к свадьбе на княжне Южных земель, с садовником он управился быстро, не задумываясь.
Больше после этого Идвар никого не любил, женщины в его жизни появились довольно поздно, он уже пережил свой первый военный поход, побывал в нескольких карательных экспедициях, но продолжал оставаться невинным. Сначала боялся осуждения отца, брата своего выбора, потом получил порцию насмешек от брата и тираду от разгневанного отца, его больше убедившегося в ущербности Мирона. А потом ему нашли взрослую женщину из дворцовых вельмож, ту, что была раньше в фаворе Майнора. Он и здесь был вторым после брата…
И вот сейчас он влюбился, влюбился по-настоящему, влюбился в ту, которую ни разу не видели ни отец, ни брат. Выбрал сам для себя – своим сердцем. И оно сейчас оглушающе стучало в груди, как тысячи конских копыт миропольской конницы…
*
Аэлла долго не могла заснуть, всё тело дрожало от непонятного ей возбуждения, которого она не испытывала ещё ни разу в жизни. Сердце стучало, озноб охватил её всю, аж зубы звенели друг о друга, сердце перехватывало от воспоминаний, пережитых за вечер.
Она осторожно касалась губ кончиками пальцев и не могла поверить, что пережила поцелуй мужчины, настоящий поцелуй того мужчины, который стал для неё вдруг таким близким, таким родным. А ведь она хотела убить его…
И смерть отца, и боль утраты, и даже это покушение на жизнь Мирона – всё ушло куда-то назад, на второй план, вперёд вырвалось последнее – поцелуй, прикосновения его, лёгкие и осторожные, огромные взволнованные глаза. И было стыдно даже, что она думала сейчас именно об этом, хотя эти три дня так страдала.
Душа замирала от внутренних чувств, она испытывала восторг и смятение одновременно. Понимала, что он враг, что он из Мирополя, что он косвенно виновен в гибели отца, но ничего не могла с собой поделать… Может, он и будет думать, что она доступна, что она простодушна, и он легко добьётся её расположения. Тем более, что она никогда никого не любила, не имеет опыта… Она даже не дружила никогда с мужчиной, и, вернее всего, отец бы не одобрил то, что она делает. Но она любит, просто любит… А разве это плохо? Разве она в этом виновата, что сердце её потянулось к первому мужчине, отличному от всех, кого увидела, да, чужого, да, противника, но именно он заставил её думать и дышать по-другому.
Она влюбилась.
*
Целых два дня она не видела его, извелась и измучилась вконец, думая об одном и том же: где он, что с ним, почему он не ищет встречи с ней? И когда вечером третьего дня её пригласили на ужин, она не смогла удержать в груди сумасшедшее сердце, бьющееся оглушительно громко. Она готова была бежать тут же, ей было всё равно, что на ней надето, что у неё с волосами, пока служанка не осадила её. Аэлла замерла, осознав вдруг, куда она бежит, как она будет выглядеть в его глазах, важно ли это. То, что было два дня назад, это совсем не то, что сейчас… А, может, всё уже изменилось, может, всё показалось ей в ту ночь? Ничего не было, а эта любовь её – просто ошибка? Она возомнила себе, навоображала невесть что, какая может быть любовь в её положении? Она здесь в плену, она под арестом, участь её ещё не решена, может, по приказу короля её ещё казнят. Она ничего не знает об Айриле, страна её в руках врагов, отца нет в живых. Какая вообще может быть любовь?
В столовую она зашла сдержанной и прямой в глухом тёмно-бордовом платье с золотой отделкой. Мирон по-прежнему в белоснежной рубашке, брюках, сапогах, смотрел сверху такой же, сдержанный и прямой. Будто и не было ничего. Не было того поцелуя, того похода по лестнице в темноте, не было горящих глаз, от которых, казалось, с ума сходишь. А ведь это был её первый поцелуй в жизни! Первый мужчина рядом! Не слуга, не приставленный отцом рыцарь, а чужой молодой человек… О-о-о…
За ужином она заговорила вдруг:
– Вас долго не было видно…
– Два дня, – он ответил не глядя, ломая пальцами печенье, украшенное сверху орешками. – Мы объезжали земли вокруг города, смотрели подступы, мы ждём князя с его войсками…
– Айрила? – она подалась вперёд, сминая салфетку. – Что вы знаете о нём?
Идвар помедлил с ответом.
– Мы думаем, что он где-то на севере княжества, собирает войска…
– На севере? – она переспросила озадаченно. – Князь этих земель давно порывался выйти из-под власти отца, вряд ли он сейчас поддержит Айрила, это будет чудом… Скорее всего, как мне кажется, он где-то на востоке, у местных маркграфов, они охраняют границы… у них постоянно есть войска… Правда, не знаю, сумеют ли они договориться, они постоянно требуют новых земель, да и… – она покачала головой с сомнением, исподлобья посмотрела в лицо Мирона.
Тот усмехнулся и заговорил, двинув подбородком:
– На востоке, значит… Это хорошо… Надо усилить сторожевые посты с востока, послать отряд навстречу…
– Зачем? – она перебила его резко, с вызовом. Мирон пожал плечами:
– Для безопасности.
– Вся страна у вас, сидите в городе укреплённом, войска вон какие, и вы ещё чего-то боитесь? Чего-то боитесь?
– И ваш брат поступил бы точно так же… – он был спокоен, хотя было видно, что слова её не прошли бесследно, под глазами какая-то тень пролегла.
– Я… – она растерялась, несколько раз моргнула, дрожа ресницами. – Я вам просто рассказала, по простодушию, даже не думала, что вы так… что использовать мои слова начнёте… – бросила салфетку на тарелку. – А вы ведь просто убьёте его… Просто – убьёте… – прошептала последние слова.
– Даже, если я его не убью, даже, если в плен возьму… отец его казнит, а он военный, он рыцарь и князь, это его долг, он будет сражаться до последнего… – тряхнул головой, отбрасывая пряди волос со лба, повторил упрямо, настойчиво, через зубы:– И я на его месте поступил бы так же…
– Да что вы заладили? “Так же… Так же…” Надоело! – она резко поднялась из-за стола, громыхнув стулом, сверкнула сверху глазами, – захватили город, спрятались за такими стенами, всю территорию под контролем держите, понаслали отрядов по округе, а ещё боитесь чего-то… Тошно аж! – она повысила голос, кривила губы. – Нашли себе противника! Да ваша армия, те, с кем вы сюда пришли… – усмехнулась. – Нашли себе врага, вы сюда-то пришли… С кем воевать? – она торопилась, заговаривалась, срывалась на шёпот. – Вы убьёте его… Просто убьёте его… А потом… меня…
– Ещё ничего не известно… – он смотрел снизу, стуча подушечками пальцев по столешнице. – Может быть, мы ещё сможем с ним договориться, хотя… – он сделал паузу, пожал плечами. – Я не думаю, что он на это пойдёт…
– А, может, его вообще здесь не будет? – она сузила глаза, сдерживая в себе ярость. Каким уверенным, каким сильным он выглядел здесь, в Райроне, за высокими стенами, с огромной армией за спиной.
– Будет, – и голос такой уверенный, всё-то мы знаем, всё нам известно. И, наверное, он говорил правду, военного опыта у него было достаточно, несмотря на молодость. Миронами у них становятся в шестнадцать лет, у него опыта лет десять… Он может предугадать действия противника, может защитить своё положение, тем более что сейчас оно у него более чем выгодное. А, значит, что бы она ни делала сейчас, что бы ни говорила, её слова ничего не изменят, если Айрил решится прийти сюда, он погибнет, и его армия тоже. И никого, никого из Райронских князей не останется… Одна она, и то, что с ней будет дальше неизвестно…
Она встала боком, отвернулась, опуская голову, чувствуя, как глаза сами собой заполняются слезами, слезами боли, отчаяния, жалости к себе самой, к своим близким, которых она потеряла и никогда больше не увидит. Ярость её, злость выходили сейчас слезами бессилия и тоски, хотя стояла она неподвижно.
Мирон заговорил опять:
– Ну хорошо, ладно, я могу и не посылать отрядов на восток, но это ничего не изменит… Он всё равно будет тут, он соберёт войска, соберёт и придёт сюда. – Идвар ударил кулаком по столу, глядя снизу на отвернувшуюся княжну. – И попытается взять Райрон теми силами, какие у него будут. Что я могу сделать?.. Я дам ему отпор и да, возможно, убью его… – его голос стал выше, звучал теперь на весь зал столовой, и слуга в углу вжал голову в плечи, одна Аэлла не шелохнулась. – Вы потеряли эти земли, пора это уже уяснить. Ваш отец затеял эту войну, это он захотел выйти из вассальной зависимости короля, не имея для этого достаточно сил… Теперь, выходит, это я в этом виноват? Это моя вина, что слуга перестал слушаться господина? Что нашёл в себе силы бросить вызов?.. Это же смешно! – он и в самом деле усмехнулся, дёрнув подбородком с нескрываемым раздражением. – Отец ваш погиб, как герой, и брат ищет того же… Что я-то могу сделать? Я выполняю приказ, я действую в интересах своей страны и своего короля, и ваш брат действует в своих интересах, и я выиграю его, потому что я сильнее, потому что сначала я брал Райрон, а теперь пусть он попробует взять его… – он замер, переводя дух, и поднялся, нахмуриваясь. – Вы… вы что, плачете? Княжна?.. Плачете?
Он пошёл к ней, обходя стол, но Аэлла дёрнула головой, смахивая кулаком слёзы с глаз, резко перебросила взгляд с вызовом:
– Это наша земля, и вы сами на неё пришли, как захватчики…
– Это земля короля… – он был упрямо настойчивым, стоял рядом, глядя сверху.
– Да пошли вы… – прошептала Аэлла, и в бытность дочерью князя она получила бы за это от отца по губам, да и Мирон удивлённо приподнял тёмные брови.
Смело, однако… Спросил мягко:
– Может, опять попробуете убить меня?
Она проглотила все слова, какие были или могли быть, даже слёзы разом высохли. Резко развернулась и быстро пошла к себе. И только в комнате своей, срывая серьги, шпильки, дёргая шнурки платья, дала вновь волю слезам, плакала навзрыд, захлёбываясь слезами и болью. Служанка помогала, боясь сказать хоть слово, хоть о чём-то спросить. Упав на постель, долго плакала в подушку, не могла согреться и чувствовала впервые в жизни такое одиночество, от которого душа, кажется, разрывается на части.
Что с ней станет? Где Айрил? Где ты? Только не приходи сюда… Не приходи, не надо… Ты ничем не можешь мне помочь, ты только себя погубишь… Уходи, прячься, выжди время, копи силы… Не приходи сюда…
*
С самого утра над Райроном висели тучи, тяжёлые, низкие, они, казалось, были так близко, что до них можно дотянуться рукой. В любой момент мог пойти дождь, не шквал с порывами ветра и холодом, а долгий спокойный дождь – тяжёлыми каплями. Такой дождь, что идёт всю ночь, или даже ещё и день, такой дождь, что напитывает землю влагой, смывает грязь с улиц и наполняет воздух влажной чистотой. Такой дождь, что под мирный шум его начинаешь думать о вечном, мечтать и скучать о том, что не исполняется никогда, и, может, даже плакать душой всей от тоскливой боли, что скопилось где-то в груди, под самым сердцем.
