Текст книги "Снежник (СИ)"

Автор книги: Александра Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Глава 21

Ларре Таррума больше нет. Норт, рождённый в благородной знатной семье и получивший дорогое образование, остался там, в Кобрине.

Вместо человека теперь есть кто-то другой. На его месте стоит огромный матёрый волк. В чёрной с рыжими подпалинами шкуре и с тёмными, подобно бездне, глазами. Его стоит бояться. Нет, его нельзя не бояться, настолько этот зверь с мощным, поджарым телом внушает ужас. Он куда крупнее своих лиеских сородичей и наделён какой-то глубокой внутренней силой, от которой в присутствии этого обитателя леса перехватывает дыхание.

И будто прокажённый, он следует один. За ним нет стаи, зато есть желание её обрести. Но все звери в лесу, что чуют страшного чужака, будто спешат поскорее скрыться, лишь остаётся позади них тлеющий и постепенно угасающий след.

Но Ларре знает, кто не испугается его мощной челюсти и острых клыков.

Впереди начинает расступаться густой лес. Деревья редеют, а за ними показывается земля, сплошь покрытая серым камнем. Кое-где виднеются сухие стебли бессмертника, подставляющего солнцу выжженные опушённые листья. Небо затянуто войлочными тучами, едва пропускающими свет. Ветер заметает в глаза сизую пыль, заставляя жмуриться от рези.

Пахнет... так знакомо и в то же время чудно. Шерсть сама встаёт дыбом. Инстинкты велят повернуть назад, но Ларре остаётся на месте, хотя ему так и хочется оскалиться, зарычав. Запах резкий, жгучий, как бергский перец. Странный...

Люди.

Их семеро, пышущих жаром и жизнью, с горячей кровью, растекающейся по телу. Они пришли с животными, высокими и статными, отбивающими копытами по камню. Лошади кобринцев беспокойно ржут, чуя затаившегося хищника, и гарцуют.

А рядом с путниками ржавой осенью горит огонь. Пламя рассыпается яркими искрами, похожее на незнакомый цветок. Глаза непривычно слепит свет. Дым вздымается вверх над пустошью с низкой травой. Запах гари въедается в нос, оставляя горечь оскомины во рту.

«Прочь, прочь!» – настырно велит ветер. Волк пятится. «Нет…»

Один из коней встаёт на дыбы. Бьёт копытами воздух и тянет на себя тугой повод, но тот слишком крепок и не желает рваться. Человек встаёт и пытается успокоить своё животное, но сам, опасливо оглядываясь, хватается за кенар, висящий на поясе. Он чувствует, что где-то рядом таится враг, и настороженно не сводит глаз с пустоши.

Зверь позволяет себя обнаружить. Заметив незваного гостя, путник с азартом вытаскивает оружие из ножен. Лезвие со свистом рассекает воздух.

В той, другой жизни волк бы узнал воина по гербу, меткой зияющей на плаще, по шраму, рассекающему у глаза лицо. В памяти обязательно бы всплыло имя. Но сейчас для волка нет разницы этот ли мужчина вскинул над ним клинок или другой, из тех, что равнодушно сидят у костра, не подняв головы.

– Не тратил бы силы понапрасну, Грегор. Пусть уходит, – лениво советует один из кобринцев, не шелохнувшись, смотря в пламень.

            Но тому поиграть охота. И потому вместо того, чтобы отогнать назад зверя горящей огнём веткой, он, одурев от дорожной скуки, встаёт в стойку. Волк пугливо озирается, едва различая выбеленный пламенем силуэт. Звери на то и звери, что место им в лесу…

– Мне бы шкуру волчью, что укроет от непогоды зимой, – говорит другу человек.

            Грегор смеётся, лишь дразня противника, и тот рычит, показывая клыки. Изнурённый за время пути, волк чувствует себя обессилившим и не готовым дать отпор, но Грегор колит его в бок, не причиняя боли, но достаточно, чтобы вызвать злость. Он скалится, щуря от гнева глаза, и позволяет раздражению взять над собой верх.

– Нападай! – раздаётся подстрекательский голос. Человек, окутанный дымом, открывает в ухмылке рот, демонстрируя серые зубы.

            Волк бесшумно и медленно подступает. Где-то в его голове, в тех воспоминаниях, что он силится забыть, мелькает мысль, что воин не так силён, как кажется, и у него есть слабое место. Мелькает да тут же исчезает, позабытая в пылу схватки. Ларре захватывает азарт и ещё какое-то доселе невиданное чувство, велящее подчинить наглого человека своей силе. Он горит желанием победить в этой битве. Сейчас, сегодня, во что бы то ни стало.

            Прыжок. Бойся, Грегор, бойся. Даром, что так крепки клыки. В этой ипостаси Ларре Таррум столь же силён и ловок, как и в той, забытой. Он ловко уходит от кенара, норовящего пройти сквозь густую шерсть. Волк делает шаг в сторону, пряча горло, и снова подступает, кружа рядом с противником.

            Над их спинами летают вороны, машут ночными чёрными крыльями и внимательно смотрят за боем. Пустошь оглашается глухое, похожее на лягушечьи трели, карканье.

            В глазах человека отражается прежняя жизнь. Зеркалом стоит старый дом, верные люди, сражения и любовницы… Всё смешалось. Назад пути нет.

Ощутив вкус свободы под лапами, не легко поменять её на старую клетку. Волк встряхивает головой, отгоняя назойливые мысли. Сердце, часто стуча, начинает быстрее гнать по жилам кровь, и зверь с остервенением нападает, не испытывая ни жалости, ни сожаления. Человек падает под ним, не выдержав веса. Камень под телом темнеет. По гладкой поверхности густо ложится чёрная кровь. Лицо погибшего принимает застывшее и удивлённое выражение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Ларре вспомнил, что держать удар стоило слева, а Грегор не знал, на кого наткнулся, задирая врага. Кому-то всегда не повезёт в битве.

Впереди горит рассвет. В запале хищник успевает заметить, как сладка чужая плоть, распылённая битвой, но не даёт себе задержаться, чтобы отведать её. Волк убегает, пока остальные в лагере не успевают решить с ним поквитаться. Он резко выходит вперёд, ощущая, как ветер треплет шерсть, и думает: «Как можно отказаться от всего этого?»

Свобода пьянит креплёным вином. Азарт, погоня, чужое пораженье… Жизнь под шкурой, как щедрый подарок. Ларре бежит вперёд.

Север ждёт его, гостеприимно распахивает двери. Будто нарочно, перед ним с охотой расступается лес, не цепляясь ветвями за шерсть. Снег подбрасывает вверх тугой пружиной, не позволяя вязнуть. А ветер подгоняет сделать новый прыжок и мчаться без оглядки.

Вьюга кружит над зверем, но не мешает, а баюкает, словно мать. Айсбенг раскрашен одной белой краской, сквозь которую углём просачивается мгла. Снежинка оседает на морду, и зверь чихает, стряхивая её.

Когда он слышит волчью песнь, всё внутри сжимается, напрягается. Вой будоражит и волнует душу. Хочется тоже поднять кверху пасть, приняв вызов, но ещё слишком рано заявлять о своём присутствии. Волки воют, и ветер разносит этот тревожный звук эхом по зимнему лесу, не встречая ответа. Песнь кружит голову, но он до скрежета стискивает зубы.

И тогда чует след. Сначала тонкий, едва уловимый, словно нить. Потом он нарастает и усиливается до той поры, что в нём хочется спьяну купаться. От удовольствия зверь замирает и с восторгом водит носом. Хвоя и свежесть. Чёрная шерсть. Волчица с горящим сердцем и тёплыми янтарными глазами. Лия. Имя ложится желанной сладостью на языке.

Она рядом, и одно это знание способно согреть в холодную ночь. Нетерпение заставляет быстрее гнать лапы. К ней, его душе и сердцу.

Но вдруг всё меняется. Резкая горечь неожиданно заставляет оскалиться. Шерсть встаёт дыбом, хвост поджимается. Он едва не скулит. Ларре испытывает страх, завесой отрезающий блаженную безмятежность.

Он тревожно замирает и чует, как рядом с волчицей ненастьем вьётся смерть.

***

Мы проиграли.

Я не знала того, что за силой извечных противников стоят страдания и голод моих волков. Я не ведала, что те отнимали куски у слабых, которых презирали, а даже сильным матёрым позволяли насытиться, лишь когда сами наедались от брюха.

Я много не знала. Я была глупа.

Ворон играет со мной, позволяя сперва насладиться победой. Ему ничего не стоит повалить меня прямо сейчас, но лишь гордыня удерживает его. Он упивается моей слабостью. Чужое поражение, как запах крови, распыляет и будоражит его дух.

Противник крепко сбит и проворен, а его шкура толста. Ему мои укусы нипочём. Я выдыхаюсь. Из глотки вырывается пар. Мышцы горят, а двигать отяжелевшие от усталости лапы становится всё сложнее и сложнее.

Волк забавляется: «Долго ждал тебя, даану».

Позади слышу скулёж. Одни бьются до последнего, другие – падают на землю, подставляя кверху брюхо и открывая шею, и склоняются перед превосходством противников. Многие признают нового вожака. Это злит меня сильнее, чем собственное бессилье. Я не могу защитить свою же стаю. Одна – я никто.

Я нападаю. Тяжело прыгаю вперёд, неповоротливо наступая. Под лапами предательски хрустит снег. Молюсь всем богам сразу, но какое им до нас дело?

Вьюга застилает глаза. Ледяной воздух разъедает лёгкие. Но Ворон, в отличие от меня, двигается слишком быстро, будто пурга ему нипочём. Он стремительно подступает, готовый равнодушно меня порвать. Кажется, что его холодная кровь сделана изо льда.

Я подскакиваю, безуспешно пытаясь сразить врага, а затем кубарем падаю, чтобы увернуться от его лап. Закрываю горло. Ничто не может заставить меня отвлечься. Или нет?

Ветер доносит запах. Смолисто-мускусный, тягучий и резкий. Вроде знакомый, но сильнее в разы, чем даже тогда, когда я чувствовала его в последний раз. Мужская кожа пахла куда тише и мягче. Этот дух, родной и крепкий, наполняет меня искренней верой.

Ворон же чужого присутствия словно не замечает, но я вижу, что ему надоедают игры. Прекращая потасовку, он валит меня на землю, и от внезапного удара в ушах раздаётся звон. Дон рычит и будто мерзко усмехается: «Ты моя, даану. Ты моя…»

Он хочет, чтобы я признала своё пораженье. Но я не могу так – низко, подло. Я привыкла побеждать. Кровь гордецов тоже течёт по моим жилам. Я не желаю ложиться перед ним, открывать брюхо. Его морда склоняется надо мной. Я вижу клыки, белым пламенем горящие в лунном свете. Он давит меня, наслаждаясь чужим бессилием, и я, униженная и прижатая, не могу приподняться, но не желаю открывать шею врагу. Напряжённо верчусь. «Никогда!» – кричу ему.

Удар.

Чёрная тень отбрасывает от меня волка. Не сразу понимаю, что тело никто больше не удерживает. Я поворачиваюсь и замечаю рядом бешеную возню. Рычание похоже на скрипящий хруст снега. Тени кружатся друг вокруг друга, так быстро, что нельзя ничего разглядеть. Они смешиваются для меня в один рычащий клубок, сгусток из шерсти – искристо-белой и тёмной с рыжими искорками.

Я не верю своим глазам. Я отказываюсь слышать. Я не могу дышать.

Ларре Таррум.

Мой враг. Или я должна добавить «бывший»?

Волк.

Воздух пахнет надеждой. Я вожу носом, втягивая запах и смакуя его. Яркий, манящий… Может быть, боги не столь равнодушны, как я прежде думала. Может быть.

Ворон уходит, а затем нападает снова. Ларре крепок и силён, а противник измотан битвой. Они яростно дерутся до крови, до смерти. Никто не отступит. Цена – жизнь и стая. Хочу помочь, но я обязана лишь наблюдать. Моя битва прошла. Теперь пришло время новой, и мне в ней нет места. Матёрые должны сами всё решить, без моего участия и подмоги. Лишь тогда никто не посмеет оспорить победу одного из них. Так честно, так правильно, и обидно до нельзя.

 Ларре уверенно бьёт и не даёт шанса напасть на себя в ответ. Он ловко уходит от чужих когтей и клыков, и те его даже не задевают. Его рычание сливается с моим – гневным и неистовым. Глаза дико сверкают. В них пляшет смерть. Жар дыхания ловится даже отсюда. Ворон достаточно подчинял стаю. Я слишком ненавижу его и слишком люблю своих волков, чтобы позволить ему отступить.

Прежний дон тоже не желает сдаваться. Он устал, но за его широкими плечами скрывается не одна побеждённая битва, а за другим волком – их мало. В нашей шкуре Ларре успел пробыть недолго, и красноглазый умело пользуется этим, пытаясь дождаться досадной ошибки.

Сердце точно стучит за двоих. Я волнуюсь и напряжена, держусь натянутой тетивой. Переживаю не только за стаю – за Ларре. Кто посмеет отнять его у меня, когда нежданно-негаданно сбылось самое заветное желание? Когда я обрела его, не надеясь повидать в этой жизни снова?

Ворон надеется измотать молодую выскочку, как меня. Пока не выходит. В противнике так много подкреплённых магией сил. Даром, что даже с каплей волчьего духа в крови он сумел обрасти шерстью. Никто не мог представить, что подобное возможно.

Мой волк делает рывок, но Ворон умело изворачивается и задевает бок врага. Из пасти невольно вырывается воинственный рык. Но удар будто по мне проходится, а не по нему: Ларре словно не замечает раны. Он забывает о боли и дерёт противника с прежней неунывающей прытью.

Столь норовистых бойцов, выскочек, не знавших сражений, Ворон всегда прижимал одним лишь щелчком зубов, но сейчас ему это не удаётся.  Волк в тёмной шкуре настырно бьёт снова и снова, и каждая новая атака совершенно не похожа на предыдущую. Красноглазый явно не знает, чего от него ждать, но пока справляется. Приёмы северного вожака просты и стары, но Ларре ничего о них не слышал. Он сражается на одних инстинктах и силе. Мой волк бьёт вслепую, и противник только с жадным терпением ждёт, когда он промахнётся.

Колдовство вокруг чёрной шерсти витает плащом. Воздух горит им. Обращённый словно не замечает его, но владыку северных земель оно настырно кусает за нос. Ненасытное, крепкое… Оно будто приходит из вне.

Ворон оступается. Ларре тут же набрасывается на него, пользуясь моментом. Челюсти целятся в горло, но соскальзывают и ухватывают лишь за бок. Резко, дон уворачивается, не давая себя схватить. Врагу удаётся ускользнуть невредимым. Разочарование оседает комом в горле. Я нетерпеливо наблюдаю, подгоняя хвостом Ларре и прося его снова напасть. Приспешники красноглазого довольно скалятся, радуясь неудаче чужака, но тоже не касаются двух мельтешащих зверей. Мы не в праве вмешиваться в их поединок.

Ворон вымотан, но всё ещё крепко держится на лапах. Ларре кружит вокруг него, выжидая и дразня, но крепко цапнуть никак не удаётся. Противник же нападает исподтишка, хотя не причиняет особой боли, вопреки желанию побыстрее закончить схватку. Только и слышится недовольное клацанье зубов. Красноглазый начинает терять выдержку.

Мой волк собран и готов держать удар, обороняясь хоть и неумело, но инстинктивно точно. В глазах противника мелькает досадная злость. Чужаку удаётся вывести того из себя. Тёмный волк никак не желает пасть, а наоборот раз за разом нападая, распыляется всё сильнее, будто не уставая.

Ворон снова подступает. Шаги из наигранно-ленивых превращаются в рваные, поспешные и грубые. В глазах стоит пелена. Теперь не снег, а ярость застилает дону взор. Вся стая видит его слепоту. Поддаться наваждению – самая страшная ошибка.

Ветер надсадно завывает, и снег кружит белыми крыльями за спинами врагов. Вьюга подгоняет, дразнит, но не желает никому из них помогать.

Ворон издаёт воинственный рык и прыгает вперёд, тяжело опуская тело. Он пытается достать выскочку зубами, и вспыхнувшая на того злость заставляет сделать напрасный рывок. Противник с готовностью встречает выпад. Ларре умело выскальзывает из клыков, подскакивает и резко набрасывается на дона, вгрызаясь в холку. Бывший вожак стаи не успевает уйти от удара. Раздаётся скулёж. Челюсти уверенно находят горло.

Пурга тут же успокаивается и резко стихает. Последний снег мягко ложится на землю. Поляна окрашивается рассветом. Солнце поднимается над нами, стремительно уносясь ввысь.

Ворон хрипит. Я подбираюсь, когда до меня эхом доносится: «Будь вы прокляты! Про-кля-ты!» Мне хочется рассмеяться и ответить ему: «Уже давно».

Побеждённый волк обессиленно опускает голову и падает в снег, подбрасывая вверх хлопья. Стеклянные глаза закрываются. Из раны выступает кровь, и я счастливо облизываюсь, чуя этот запах. Белая земля под павшим темнеет. Тело успевает дрогнуть и лишь затем застывает.

Лес оглашается волчьим воем. Вся стая поднимает пасти, и пронзительная песнь проносится над нами, отпуская душу погибшего и больше не держа её в Эллойе. Я присоединяюсь к волкам, освобождая Ворона и даря ему своё прощение, которое не могла дать ему при жизни.

Солнце подсвечивает силуэт Ларре. Взору открывается его чёрно-бурая шерсть, как та, которую пытался изобразить мастер на витраже с волчицей в его доме. Он выпрямлен и уверенно смотрит на стаю. Победитель.

Неожиданно колдовская сила впивается в горло ошейником. Меня он не способен прижать, а вот другие под его мощью тут же падают вниз. Все волки Айсбенга, с обоих берегов Эритры, свои и чужие, пристыженно ложатся на землю, доверчиво открывая шею и признавая чужую власть. Ветер покровительственно треплет их шерсть. Они скулят жалобно и противно, не тревожа сердце, и избегают чужого взгляда. Стая обретает нового дона.

На мгновенье я чувствую смятенье. «Наверное, север любит, когда им правит выходец из других земель. Китан ведь тоже был рождён не здесь…» – мелькает в голове, но я отбрасываю неприятные мысли прочь. Неожиданно волшба ласково поглаживает меня по телу, переставая колоть. Она ложится сверху по шкуре, заботливо укрывая от ветра. Напряжение отпускает меня.

Что-то привлекает внимание. Позади Ларре находится некогда принесённый ледником сейд. Огромный валун с обкатанными краями укутан шапками снега, сквозь который что-то решительно начинает проступать. Зима, осевшая инеем на камне, тает. Словно высеченный, на гладкой поверхности горит причудливый знак. Цветом он с солнце, и у меня начинают быстро слепнуть глаза, но, узнав его, я не могу трусливо отвести взгляд. Метка разгорается всё ярче. Та самая, что давно преследует меня.

Повсюду нарастает колдовство. Сильнее, больше оно проникает в Айсбенг, залезая во все щели и мышиные норы. Ларре издаёт рык, и я вижу, как пылает шерсть над его сердцем – ровно там, где человеческую кожу покорёжила такая же отметина.

Знак вьётся пламенем над застывшим камнем, пробуждая его к жизни после долгого сна. Сейд трясётся. Земля под лапами тоже начинает беспокойно дрожать. Рядом испуганно кричат сойки и взлетают, уносясь прочь. Огонь жарко пылает, не нуждаясь в дровах. Колдовство питает его. Волки с тревогой озираются, но не решаются бежать, пока не последовало приказа нового вожака. Дон сохраняет спокойствие, хотя сам скрипит зубами от боли.

Нескоро, но метка утихает, а затем медленно гаснет. Когда она совсем исчезает, в глазах всё ещё горят блики от её пламени, и мне больно смотреть. Но, кажется, что искорка, поселившаяся в земле, навсегда останется жить на полуострове.

Айсбенг неторопливо пробуждается. Мы с удивлением оглядываемся вокруг, и я вдруг ощущаю усталость Ларре, которая внезапно накатывает на него после всего пережитого, но его взгляд по-прежнему твёрдо направлен на стаю, как у настоящего вожака.

Над нами едва подрагивают еловые ветви, стряхивая с себя снег. Капельки растаявшей влаги стекают по сейду. Мрачное небо внезапно светлеет, и тучи уходят, открывая яркое солнце.

Пожалуй, север слишком долго дремал и наконец пришло время проснуться. Айсбенг готов к переменам. На наши земли приходит долгожданная весна.

***

Я накрываю голову волчонка языком и слизываю с него грязь, очищая мягкую тёмную шерсть. Маленький непоседа всегда умудряется вымазаться. Щенок тут же вырывается, цепляя за бок сестру. Та скалится, не давая себя в обиду. Остальные тут же присоединяются к забаве, и я устало закрываю глаза, пока шумят дети.

Я встревоженно поднимаю голову, когда чую посторонний запах. Сначала по привычке напрягаюсь, потом как всегда узнаю. Довольно вожу носом, чувствуя родной хвойный дух. Появляется мой дон и щедро делится со мной добычей. Я благодарно лежу его в нос. Ларре гордо выпрямляется и с заботой глядит на наших волчат. Все сплошь покрыты чёрной и бурой шерстью.

Охота нынче прошла успешно, как и все до неё, что случились, когда кровь великих волков вернулась на полуостров. Оленьи стада показались на наших землях, когда домой пришла весна. За ними подтянулись лоси и кабаны. Теперь мы начинаем забывать, что значит голод. Мы не страшимся закоченеть во время сна и пасть от губительной слабости. Всё изменилось.

Всюду цветут и дурманят травы. Таким нынче выглядит Айсбенг. Север, над которым пылает, не жаля, солнце. Оно дарит тепло и уберегает нас от невзгод. Айсбенг – мой дом, воскресший из студёного праха.

Радушен он и безмятежен. Ветер мягок, а зелень лежит под лапами топким ковром. Вновь обретает север краски, и пестрят бархатом округлые лепестки. Но мне не различить цветов, а вот у прибылых зрение уже не столь темно, что наше.

Айсбенг изменился, когда на полуостров пришёл человек с волчьим сердцем, а я вместе с ним, открыв тому душу.

Конец