Текст книги "Снежник (СИ)"

Автор книги: Александра Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14

В библиотеке мерно горят свечи, рассеивая в воздухе сладко-медовый запах. В комнате стоит тишина, лишь потрескивают поленья в камине и раздается скрип гусиного пера.

– Что за слово я написал? – назидательно спрашивает у меня Дарий.

– Коб-вин… Нет, Коб-рин, – медленно, по слогам я читаю.

– Правильно, – хвалит меня брат Ильяса, – А это? – выводит он на бумаге новое.

– Айс… Айс-бенг, – произношу я.

– Молодец, – довольно произносит он, дальше строча.

Айвинец, узнав о моей лжи, занятий со мной не бросает. Так же старательно учит меня грамоте, указывая на мои ошибки и хваля за успехи. Но моей дружбы больше не ищет. И меня это не беспокоит. Ни капельки. Совсем.

Вот только когда он хмурится, у меня на сердце отчего-то неспокойно, тревожно…

– Сейчас вернусь, – говорит Дарий и уходит.

Я провожу пальцем по витражу с волчицей, обрисовывая контур неведомой метки.

Таких полным-полно в холодном Айсбенге. Высеченных на каменных скалах рядом с Северным морем и кровоточащих, словно застарелые раны. Рубцы, служащие напоминаньем о том, что забыто. Я закрываю глаза, вспоминая.

Говорят, они лежат на нашей земле не один век. И легенды гласят, что их оставила валькирия: Гондукк обрекла Айсбенг на вечное ледяное проклятье, когда ее чувства отверг возлюбленный волк – Хейльден.

Но я этим историям не верю. Слишком уверена я, что они возникли гораздо позже того, как холод пришел на наш полуостров и поглотил его целиком, безвозвратно.

Айсбенг – наш ледяной склеп. И тут уж ничего не поделаешь…

Я касаюсь древних книг на полках и думаю, что некоторые из них могут быть написаны раньше, чем на мою родную землю навлекли губительные несчастья. И бумага в них цела лишь только потому, что в старинные рукописи было вложено немало силы.

Если закрыть глаза, можно ощутить их свет. А в современных книгах нет ни искорки священного колдовства. Инквизиция и тут постаралась… Если бы фасции знали о немыслимых сокровищах, таящихся в поместье Таррума, их всех, не колеблясь, бы уничтожили.

Мое внимание привлекает книга, горящая ярче остальных, что путеводная звезда среди вечного мрака. Она стоит на самом дальнем стеллаже, притаившись в неприметном углу. Не задумываясь, я подхожу к ней и пытаюсь достать. И ошеломление настигает меня.

Она новая. Написана в этом веке, а не раньше. И стоит мне опустить веки, горит немыслимо слепяще.

Вдруг я понимаю: вижу свет не самой книги, а того, что в ней. Раскрываю толстый талмуд и между страниц нахожу спрятанный, пожелтевший по краям, исписанный лист цвета моржовой кости.

Который старше всего, что находится в поместье Ларре, и, возможно, того, что только может быть в Аркане.

Мне нужно немало времени, чтобы разобрать все то, что написано на бумаге, но одно слово на ней сразу привлекает мой взгляд.

Еще бы! Его ведь совсем недавно выводил гусиным пером Дарий. Короткое. Родное. Знакомое.

Волки.

  Слышу скрип отворяемой двери и быстро прячу листок среди складок своего платья. А уже не представляющую для меня интереса книгу ставлю на место.

– Если будешь достаточно усердно заниматься, сможешь скоро сама перечитать всю библиотеку Таррума, – обещает учитель. Но я в это не верю. Не собираюсь оставаться в столичном поместье Ларре так долго.

– Продолжим? – предлагает Дарий.

***

С тех пор, как хозяин поместья уехал, проходит уже больше недели. Все это время за мной по поместью неустанно следуют Инне и Брас. А я нередко мстительно думаю, как было бы хорошо, если бы Ларре не вернулся живым. Если бы на войне его достаточно потрепали…

Но чутье мне подсказывает обратное. Такого человека, как норта, пленившего меня, легко не возьмешь… Слишком силен, крепок.

А главное – ему есть, зачем возвращаться. Слишком держу его я. Ведь только рядом со мной не ощущает Ларре Таррум той тяжести груза, что всегда на нем, отпускают его волнение и беспокойство.

Кому как не мне это знать…

– …Если бы не твой взгляд, можно было бы забыть, кем ты, на самом деле, являешься, – однажды вечером с тоскою говорит мне Дарий.

– А что с ним не так? – тогда я спрашиваю его.

– Такой дикий… Исподлобья. Так лишь одни звери глядят, – признается айвинец.

А мой собрат найдет покой только в лесу – с теми, кто одной с ним крови. Стая делает нас сильнее. Поодиночке наследникам великих волков не выжить…

Одиночество нас убивает.

***

«Бум», – громко бьют в передней часы, – «Бум!» – разносится по поместью тревожно. Не просто напев – призыв. Словно пронзительное пение медного охотничьего рога, будто долгий удар набата колокольни… Раскатистый клич схватиться за ножны, пугающе оскалить клыки. Ведь когда-то волки тоже смели держать клинки из ледяной, что айсбенгский ветер, тяжелой стали.

А у меня в руках лишь кухонный нож. Тот, что стащила тайком, пока никто не заметил. На блестяще-сверкающем лезвии темнеют мутные пятна бычьей крови. Орудие мясник не успел вымыть и вычистить, как я подобрать умудрилась. Мне повезло…

«Бум…» – доносит до меня тихое эхо.

Втягиваю ноздрями запах. Густой, словно смола, и режущий, как кислый дух трактирного спирта. Сзади раздаются громкие, уверенные шаги.

– Что это ты тут делаешь? – недовольно спрашивает Инне.

Он не замечает скрывающегося в складках моего платья серебряного блеска стали, не ощущает сквозь ткань ее пронзительного мертвого холода.

Всего одно волнующее движение. Один шумный вздох. Один удар стучащего сердца. Мои пальцы вцепляются в дерево так крепко, что ногти царапают его твердую гладкую поверхность.

С разворота меж крепких ребер мужчины мне попасть не удастся. А вот шея его уязвима, хрупка…

– Я задал тебе вопрос, шавка, – брезгливо бросает друг Браса.

Он морщится, а я нападаю. Но Инне успевает вскинуть руки, защищаясь от моего удара. Но я не сдаюсь, дальше давлю, хотя воин Ларре сильнее.

Запах его человеческой крови пьянит. Она стекает на пол, усеивая холодный камень брызгами пятен. Горячая, слизкая…

Мужчине удается вывернуться, и я падаю на спину, увлекая его за собой. Инне пытается выхватить у меня нож, заломить руки. Но я не сдаюсь и дальше кидаюсь на него, пытаясь нанести снова удар. Его кровь ложится оскоминой у меня во рту, когда я вцепляюсь в него крепко зубами.

Порвать… Уничтожить. Кусаю его, лишая возможности еще раз атаковать меня.

– Сука, – взвывая от резкой боли, ругается противник.

А где-то рядом я слышу шаги. Нельзя допустить, чтобы кто-то пришел Инне на подмогу. Время у меня есть, лишь пока никто не услышал шума нашей драки. А тем временем, когда соперник оказывается уязвим, бью ножом его в бок. До шеи мне никак не дотянуться… Отбрасываю грузное тело в сторону, пытаясь подняться.

И слышу шаги. Не оборачиваясь, подбираю тяжелые юбки и убегаю, несясь так быстро, словно снова я в привычном зверином облике.

– Инне! – доносится до меня взволнованный голос Браса.

Но там меня давно уже нет.

А в руке у меня лежит поблескивающий на длинной цепи ключ, высеченный из хладного темного металла. Успела-таки у Инне его выхватить! Теперь мне нужно лишь поторопиться, пока воины Ларре не пошли по моему следу, что гончие псы.

И петляя по коридорам поместья, я выхожу к покоям хозяина – Ларре Таррума. Их не охраняют. Зачем? Кроме меня, красть никто не повадится… Боятся.

Я вставляю в узкую замочную скважину добытый у друга Браса ключ и легко поворачиваю его. Раздается тихий щелчок.

Ощущаю витающий в воздухе хвойно-мускусный запах норта, он въедается мне в нос, оставляя смолянистый привкус во рту. Словно Ларре Таррум рядом... Будто вот-вот могу почувствовать у основания шеи жар его горячего дыхания, касания грубых мужских рук. Кажется, будто хозяин поместья сейчас вернется. Но в этот раз никого не оказывается поблизости. Даже воины благородного еще далеко: не поняли, что у меня оказался бережно охраняемый ими ключ.

И, как той ночью, подхожу я к секретеру. Только теперь мне никто не мешает. Достаю шкатулку, а в ней блестит в полумраке кулон. Лунный ашаханский камень… Значит, так он выглядит. Красив. И в самом деле, похож на ночное светило… А в Эллойе этот самоцвет еще издревле зовут «волчьим». Говорят, в былые времена его носили на шеях мои предки: камень, подобный луне, отпугивал вйанов – демонов подземелий.

Но теперь и великих волков не стало, и извечных противников их, вольных лишь властелину смерти Алланею…

Я застегиваю цепь на своей шее и заправляю кулон за ворот неудобного платья. Камень, будто льдинка, холодит горячую кожу. Напоследок я оборачиваюсь назад и шумно вдыхаю запах Ларре, глотаю его, что лиеское выдержанное вино. В последний раз, норт. В последний.

Затем, не задерживаясь больше ни на миг, ухожу. Но закрыть за собой дверь я успеваю, а повернуть в замочной скважине ключ – нет: слышу шаги. Не медля, я подхватываю юбки, овивающие мои ноги крепко, подобно рыбацкой сети, и решительно бегу вниз по лестнице.

– Лия! – зовет меня проходящий мимо Дарий, но я не позволяю себе остановиться. Быстрее, быстрее! А гуляющий по поместью сквозняк тем временем доносит до меня запах Браса, будто говоря: «Противник близко!»

Будь друг Инне охотником, он бы устроил на меня облаву внизу и мне бы было не скрыться. Но на мое счастье воин Таррума ничего не мыслит в том, чтобы завалить волка. А тем более одолеть зверя, отчаянно скалящего клыки в западне.

Я проношусь по коридорам поместья, петляя между удивленно оглядывающихся на меня людей, не позволяя себе отдышаться.

– Вот она! Взять! – слышу позади голос.

– Стреляй, дурень, – ругается Брас.

Рядом со мной пролетает болт, до крови рассекая плечо, и врезается в стену. Но я не замираю ни на миг, так же быстро переставляя ноги, то и дело путающиеся в тяжелой ткани. Боли я не чувствую и думаю лишь о том, как бы скрыться.

– Сюда! – подзывает меня человек, отворяя передо мной дверь.

Вскользь смотрю на его неприметное платье слуги, на незапоминающееся блеклое лицо, скрытое тенью. Не имей я своего тонкого нюха, ни за что не смогла бы признать этого мужчину, выудить среди своих воспоминаний упоминание о встрече когда-то с ним. Но запах никогда не обманет.

Человек пропускает меня вперед, а сам несется следом. Мы оказываемся во внутреннем дворе столичного дома Таррума.

Мужчина опережает меня и проносится через стражу, выходя в город.

– Лия, ну что вы замерли? – торопит он меня, – Быстрее!

Я нерешительно застываю перед каменной стеной, ограждающей поместье от остальной Арканы, и, наконец, бегу вперед. Стража Таррума, находящаяся у входа, смотрит на меня лишь деланно-равнодушно, но я чувствую сквозящее от них приторно-едкое любопытство. Их взгляды жгут мне спину. Я успеваю подумать, что часть прислуги удалось-таки подкупить…

А у входа стоит неприметная повозка. На ней нет ни гербов благородных, ни слепяще-золотых богатых узоров. И рядом я ощущаю приторно-сладкий, цветочный знакомый запах…

Мужчина, одетый в ношеное платье слуги, распахивает мне дверь, и я сажусь внутрь.

Ну, здравствуй, Асия…

Повозка тут же трогается.

***

Лицо Асии Бидриж скрывает тонкая, что паутинка, гридеперлевая [(от франц. gris de perle) – жемчужный оттенок серого цвета, который выделяли щеголя прошлого] вуаль, а мягкие жемчужные перчатки плотно обтягивают сложенные на коленях тонкие руки.

– Теперь в моде серый? – задаю я вопрос, глядя на ее платье чистого пепельного цвета. Оно не отливает вкраплениями других тонов – признак того, что это не другой, более насыщенный цвет. Ведь волку, рожденному среди сумерек, не различить ярких красок.

Губы нари трогает легкая улыбка:

– Но не серость, – с иронией отвечает она. Женщина окидывает меня беглым взглядом, задерживаясь на ране, оставшейся на плече после пущенного в меня болта. Под ее взглядом рука начинает снова саднить. Я морщусь.

– Надеюсь, все прошло успешно? – интересуется жена Лени, друга Ларре Таррума.

Я позволяю себе ухмыльнуться:

– А если нет, высадите меня? – зачем-то спрашиваю.

На ее лицо падает тень. Голос Асии не выдает ни единого чувства и цветом оказывается под стать надетому на нее сегодня платью.

– Тогда я буду вынуждена отвести вас назад, – произносит нари Бидриж, но я почему-то ей не верю. Меня по-прежнему не покидает ощущение в этой женщине лживой фальши.

Любовница Ларре теряет терпение:

– Кулон с вами? – уточняет она у меня.

– Да, – наконец, я признаюсь.

– Чудесно, – отмечает Асия, пытаясь изобразить радость, и протягивает ко мне руку.

– Нет, – подражая людям, машу я головой – движение, совсем не свойственное волку, – Отдам, когда покинем Аркану, – обещаю я.

Женщина недовольно поджимает губы и, передергивая плечами, просит меня:

– Тогда хотя бы покажите.

Я распахиваю душаще-узкий ворот платья, обнажая шею и плечи так, чтобы был виден переливчатый мутно-белый камень.

– Достаточно. Спасибо, – благодарит Асия, но я чувствую, что напряжение не покидает ее. Как положено благородной, она сидит, гордо выпрямив спину, но при этом в осанке собеседницы ощущается тревога.

– Долго едем, – вдруг замечаю я.

– Да, – рассеянно отвечает нари, задумчиво глядя сквозь меня, – По вечерам много повозок бывает, – поясняет она и затем резко приказывает, заметив, что я пытаюсь отодвинуть занавеску с окна, – Не нужно. Вас могут заметить.

Я щурю глаза и вижу, что ей не по себе от моего пристального взора, хотя лицо женщины не дрогнуло ни разу. Затем, наперекор ей, я открываю окно. Полумрак повозки озаряется кипенным лунным светом.

Ладони жены норта Бидриж все влажные. Я чувствую тонкий запах ее нервного пота. И эта тревожность передается мне. Разве она не должна радоваться тому, что заполучила дорогой ей кулон?

– Мы успеем до закрытия ворот? – задаю ей вопрос.

Я ловлю в ее голосе странное облегчение. Почему? Почему Асия ощущает его? А потом понимаю – потому что я сама подняла скользкую тему.

– Нет, – качает она головой, – Вы переночуете в моем доме и покинете Аркану завтра.

– Мы так не договаривались, – зло бросаю ей.

Нари Бидриж улыбается обманчиво мягко:

– Не переживайте. Вам не о чем беспокоиться.

Это меня и тревожит…

– А ваш муж уехал на границу с Бергом вместе с Ларре? – интересуюсь я.

– Да, – кивает женщина, не стремясь продолжить со мной разговор.

Мы едем в тишине. Слышен лишь шум стучащих по мостовой колес. Как вдруг неожиданно я ощущаю едкий, подобный кислоте, панический страх. Он, жаля, продирается по моему позвоночнику и обволакивает меня густым туманом.

– Остановите повозку! – громко кричу.

Асия переводит на меня взгляд и кажущимся спокойным голосом произносит:

– Не тревожьтесь, – мягко просит меня. А сама ведь ждала, что я так отреагирую. Ждала и боялась…

– Остановите, – рычу я совсем по-звериному.

А страх все нарастает. Непривычное, неприятное чувство. Когда оно еще раз так овладевало мной? И тут я вспоминаю. Фасций.

Чутье зверя не подведет. Рядом инквизитор. И не один, их много.

Повозка останавливается. Асия Бидриж смотрит на меня прямо, в упор и, уже не таясь, приказывает:

– Кулон! – жестко велит она.

Я ненавистно смотрю на нее:

– Снимете его с моего тела, – яростно говорю ей, скаля зубы.

– Договорились, – вдруг хладнокровно улыбается нари.

В тот же миг двери распахиваются. В повозку непрошеным гостем врывается яркий лунный свет. И я вижу людей, не имеющих запаха, но которых мне удалось недавно почувствовать. Они стоят замерев, словно ледяные скульптуры. Не шелохнутся. Даром, что в поверьях, старых сказках их зовут мертвыми…

Все-таки это была западня.

Я резко достаю из голенища сапога кухонный нож, что стащила в поместье Ларре Таррума. На серебряной стали все еще виднеются следы крови Инне, и я ощущаю его запах.

Не дамся! Живой не дамся…

И, разворачиваясь, вонзаю его в тело прекрасной нари. Той самой, что дала пред всеми богами клятву верности своему мужу Лени. Той, что находила утешение в объятьях Ларре. И, наконец, той, что сама вонзила нож мне в спину.

Лживая тварь.

Служащая серому гнету кобринской инквизиции. Даром, что платье Асия надела того же безликого цвета.

Она издает стон и удивленно смотрит на меня. Затем переводит взгляд на нож, торчащий из ее груди. Глаза нари широко и испуганно распахнуты. Кровь окрашивает ее светлое платье в чернильно-черный цвет.

Фасций с бельмом на левом глазу улыбается, но на его лице я не вижу ни радости победы, ни горечи от того, что я нанесла вред благородной, служащей карателям женщине. Лишь холод… Мертвецкий холод.

От его руки отползает ко мне непроглядно-черная змея. Тень движется по выложенной булыжником мостовой, вьюном изгибая свое тонкое тело.

Но я не боюсь. Не стою, замерев, как тогда, а готова напасть.

Кольцо, некогда надетое Ларре, чтобы я не обернулась волчицей, все горит, раскаленное. Волшба инквизицию чует…

А фасции кругом окружили повозку. Не выбраться, не скрыться…

Тень подползает.

А я вдруг понимаю, что ее тогда остановило. Ведь во время прежней встречи я думала о горячем пустынном солнце, о жарких раскаленных барханах. Извечная истина: тьма чурается света.

Творение карателя вьется у моих ног.

Жар, огонь…

И вспоминаю. Не Айвин. Ларре… Касания его рук, едва уловимое дыхание на моей коже.

Мои руки горят. Кольцо, что вода, растекается по пальцам. И скупые на эмоции инквизиторы стоят ошеломленные.

Я беру в руки тень, присланную карателем. Она бешено, будто на горящих углях, остервенело в агонии изгибается, но я держу ее крепко, не позволяя выбраться. Мои руки наполнены светом… Они слепят.

Тьма, зажатая меж моих ладоней, рассеивается, как сумрак, уходящий с рассветом. Исчезает, рассеваясь в воздухе, наполненном светом.

Я встречаюсь взглядом с карателем, что приходил в поместье Таррума. Его глаза полны черной бушующей ярости.

– Только оружие! Не применять теневую атаку! – громко приказывает он остальным, – И не убивать! Ее хочет заполучить Ультор.

Имя старшего инквизитора облетело весь материк. И даже достигло притаившегося на севере полуострова. Айсбенг полон хладного ужаса перед главным карателем. А я... Что же, мне давно было пора забыть трусливое слово «страх».

– …Но покалечить не возбраняется, – с вызовом глядя в мои глаза, мстительно добавляет неприятель, похожий на ящера.

А я уже стою на четырех лапах. Колдовство Ларре уничтожено вместе с перстнем, и я подбираюсь, чтобы напасть.

С тебя и начну, фасций…

***

Следом за Сияной мчится человек. Он ее загоняет к скалам, а назад пути нет. Берсеркиер сзади яростно ревет, будто медведь. У самого силы немерено: сколько волков в Айсбенге завалил, страшно подумать. Его боевой клич вселяет в волчицу страх.

По камням, покрытым тончайшей корочкой прозрачного льда, бежать нелегко: лапы соскальзывают, проваливаясь в расщелины. Но пока сестре Лии удается улизнуть. А наданец все наступает…

Ноздри берсеркиера по-звериному раздуваются. На его теле бугрятся мышцы, и выступают на руках жилы. Ветер доносит до мужчины запах соленой воды и водорослей, но даже яркие краски моря не способны скрыть терпкий дух волка. Охотник всюду почует новую жертву, где бы она не пряталась и за каким камнем бы не скрывалась. А для зверей в Айсбенге медвежий запах наданца сродни душаще-резкому сладкому смраду смерти. Его они пуще лютых морозов боятся…

Волчица бежит вперед, но охотник за ней подступает. Он несется быстрее, чем любой человек, и будто нипочем ему скользкий под ногами камень. А впереди бушует соленое море…

«Хоть от стаи его увела», – думает Сияна, готовясь встретиться с мчащейся на нее сокрушительной смертью. Ноздри мужчины вздуваются. Лицо рассекает свежий порез, а разноцветные глаза налиты яростным страшным безумством.

И вот-вот кинется на нее.

А над морем беснуются небеса. Ревет ветер, лежат порванные клочьями грозовые облака. Полуостров давно не знает иной погоды…

Охотник нападает. Волчица пятится назад, но еще немного – и кубарем упадет в море, останется погребенной под брызгами волн.

Боль не наступает.

Берсеркиера закрывает белая, что снежный ком, туша. Другой волк прыгает на охотника, спасая ее от погибели.

«Влас…» – с удивлением узнает Сияна. Зверь, живущей в стае с восточных берегов реки Эритры. Извечный враг. Чужак. Противник… Тот, что давно преследует ее, теперь защищает?..

Начинается ожесточенная схватка. Человек, похожий на громадного медведя, без жалости нападает на противника. Волк отвечает ему тем же, но успевает рыкнуть на не спешащую спрятаться глупую самку: «Уходи!»

Неужели она непросто странная забава для него? Как дико это: зверь, прежде вселявший в нее лишь страх, теперь защищает. Хотя гибель волчицы из другой, враждующей стаи должна быть ему в одну только радость.

Победить берсеркиера, уничтожившего столько волков, мыслимо ли? Но Влас не отступает. Он дерется жестко, подло, пытаясь одолеть противника. Нет времени на раздумья. Ни та эта схватка, чтобы, красуясь, напоказ выставляться. Сейчас важен лишь результат.

Жизнь против жизней – не одной, двух. Если волк погибнет, Сияну, увлекшую его, тоже погубит наданец. Выбора нет…

Кровь на покрытых изморосью скалах. Чья?..