Текст книги "Снежник (СИ)"

Автор книги: Александра Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Ведьмин мешочек на моей шее разгорается, обжигая кожу своим жаром даже сквозь шерсть. Вижу во тьме вспышку – так ярко горит. Пламя окутывает меня, садня, но не причиняя болящих ожогов. Напавший на меня волк, скуля, отшатывается прочь. Ему огонь, напротив, причинил немало боли. Чую запах паленой шерсти и горелой плоти.

Рассматриваю противника. Волчица. Матерая. Все, как я ожидала. Остальная стая с недоумением глядит на нас двоих, а я дальше не позволяю себе медлить – разворачиваюсь и уношусь прочь. Звери глядят мне в след, но за мной больше не видно нет погони. Но когда я вырываюсь вперед, позади раздается волчий вой. Дар ведьмы горит на моей шее яркой меткой и гаснет, только когда я достигаю империи.

Лишь снова оказавшись в Кобрине, я позволяю себе перевести дух. Останавливаюсь, жадно вдыхая воздух, и борюсь с желанием упасть на землю без сил. Где-то рядом различаю слабый запах Ларре Таррума. За время, проведенное с ним, я начала улавливать даже крупицы его духа, неясно витающие в воздухе. Но по его следу я не иду.

Наконец-то я могу отправиться Айсбенг. Северный полуостров слишком долго меня ждал, а моя стая давно слишком остро нуждается в волчице – даану.

Глава 20

В Айсбенге воют волки. Звериные песни опалены холодом стужи, а за ними постылым и надсадным фоном играет вьюга. В моих ушах стоит громкое завывание ветра.

Я ёжусь от холода, кусающего даже сквозь жёсткую шерсть. В глаза, застилая обзор, летят белые хлопья снега. Кажется, будто непогода, пришедшая на северный полуостров, становится все нещадней. С того дня, как я покинула родные леса, проклятье, коршуном кружащее над Айсбенгом, лишь покрепчало.

Вожу носом, чуя знакомые метки. Но среди них, что колючий чертополох, выросший среди мягкого разнотравья Лиеса, таятся запахи, оставленные чужаками. Я невольно скалю клыки.

И снова различаю вой своей стаи. Мне хочется ответить своим волкам, задрав пасть кверху –  навстречу бледноликой луне, но я едва сдерживаю себя. Слишком рано.

Будто в ответ моим мыслям в конце финальным росчерком раздаётся вой волков, некогда живших на восточных берегах реки Эритры. Теперь, как и стоило ожидать, красноглазые поглотили мою стаю.

Моя шерсть встаёт дыбом. Враги. Мне хочется броситься вперёд и сомкнуты свои челюсти на их глотках. Я жажду повалить их на землю, подмяв под себя. Рано. Ещё немного нужно подождать.

Я держусь. Аккуратно иду по свежему снегу, радуясь, что вьюга скроет следы, остающиеся под тяжелыми лапами. Соблюдаю осторожность. Ни к чему волкам Ворона сейчас обнаружить меня.

Снег бел, и не найдётся во всей Эллойе более чистого цвета. Небо же столь черно, что любые чернила бледнее будут. В Айсбенге нет иных красок.

Белое, чёрное...

Я замираю. На снегу, прожигая его, лежит волчья кровь. Этот запах мне не забыть. Сияна... Сестра. Что с ней? Жива ли она?

Я вся подбираюсь. Тихо крадусь вперёд, хотя вьюга так завывает, что моих шагов за ее рёвом не различить. В грудь, прогоняя прочь, невидимой десницей с силой бьет ветер.

Слышу скулёж. Жива... Я чувствую, как волнение немного отпускает меня.

Мой одинокий темный силуэт волки не замечают. Меня закрывает от них клокочущая  снежная вьюга, а запах тела уносится с ветром долой. Ворона я вижу издалека. Крупный матёрый. С таким противником не каждый справится.

Моя сестра, раненая, лежит на рыхлом снегу и жалобно скулит, моля о пощаде. Пасть дона в крови. Едва не бросаюсь на него в тот же миг, как вижу. Меня удерживает лишь понимание того, что вожака самой мне не одолеть. А ещё рядом с ним бок о бок сидят два волка. Оба крепкие, крупные, с широкой грудью и длинными сильными лапами.

Ворон прижимает Сияну к земле и недовольно рычит. Сестра не сопротивляется. Я вижу, как одного из зверей, как и меня, окутывает напряжение. Я вспоминаю его имя... Влас.

Наконец, дон убирает от неё свои лапы.

«В следующий раз, когда захочешь оставить стаю, вспомни о том, что Айсбенг сможет покинуть лишь твоё тело, испустившее дух», –  угрожает волк.

Сияна?! Хотела сбежать? Да моя сестра всегда осуждала мои низкие желания уйти на юг! Она бы никогда... Боги! Что же творится на полуострове?

Дон уходит, но волчица остаётся лежать на земле неподвижно. Серебристо– белый волк ложится рядом с её светлой шкурой, закрывая от непогоды. Сияна закрывает глаза, но я вижу, что она дышит – облачко пара вырывается из пасти. Встретиться с когтями Ворона –  не самое приятное, что может случиться.

Пытаюсь уйти, но под моей лапой неожиданно хрустит, ломаясь от тяжести, сухая ветка. Волк тут же встревожено водит ушами на шум.

«Выходи!» –  слышится грозный рык Власа, почуявшего опасность. Он тут же поднимается, занимая боевую стойку.

Я появляюсь с поджатым хвостом, не желая его провоцировать. Мне его не одолеть, да и ни к чему это. Зачем мне нападать на того, кто защищает мою сестру?

Волк встречает меня с настороженностью, но потом успокаивается, когда узнает. Сияна не поднимает век.

«Тебе лучше убираться отсюда, даану. Айсбенг значительно поменялся с тех пор, как ты ушла», –  советует он, но я не двигаюсь с места.

Снег падает, кутая пуховым одеялом мою сестру. Ей нужно подняться. По крайней мере, если она хочет пережить эту ночь...

Я подхожу к ней, и Влас меня пропускает. Лижу её морду, веки, слизываю с шерсти железную кровь. Просыпайся...

«Ивира...» –  несмотря на слабость, раненая волчица узнает мой запах.

Волчье имя... Сейчас меня зовут не так. Меня нарек Ильяс, а потом придуманное айвинцем прозвище закрепилось за мной. Все поменялось. Старая жизнь осталась вместе с прежним именем позади.

«Ворон почует тебя», –  предупреждает матёрый.

Это неважно. Жизнь моей сестры –  вот, что ценно сейчас.

«Не спи, –  умоляю я её, но она не шевелится. – Прошу!»

Вйановы сомкнутые веки! Ночь нужно встречать на ногах, если ты слаб. Просыпайся! Я касаюсь её своим носом, тормошу, прося подняться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ «Она встанет. Ей просто нужно немного отдохнуть», –  уверяет Влас. Глупый! Север не терпит немощи, он только бьет по ранам, причиняя ещё большую боль.

Где– то вдали надсадно воют волки. Их песня проникает прямо в моё сердце, вызывая щемящий холод в душе. Рядом по– прежнему звенит вьюга, и шумят высокие сосны. Раздаётся скрип толстых стволов растущих на полуострове хвойных деревьев. Падает снег...

Когда я уже теряю надежду, Сияна разлепляет глаза, похожие на кристаллы льда, и смотрит на меня с каким– то затаенным отчаянием. Она с трудом поднимает отяжелевшее тело с мягкой перины рыхлого снега. Из пасти волчицы валит пар. Я слышу её шумное, надсадное дыхание, прерывающиеся глухими хрипами.

«Мне не хватало тебя, сестра», –  говорит её взгляд.

Нос к носу, глаза к глазам. Моё угольно– чёрное тело –  дань наследия Великих волков, и её светлое, как проклятый чистый снег. Кажется, будто мы расстались совсем недавно, и не было моего ухода и тех последствий, на которые он навлёк на северные леса.

«Ворон обещал награду за мою шкуру?»

«Нет. Ему нужна ты целая и живая. Но если ты окажешься в его лапах, о милосердии взмолиться не выйдет», –  отвечает сестра.

Влас звонко лает, переходя на вой:

«Айсбенгу нужен дон. Свежая кровь. Наш вожак, одуревший и опьяневший от власти, лишь губит твоих волков и своих».

«Я должна выстоять против него».

«Нет, –  вмешивается Сияна, с трудом держась на рыхлом снегу. Её лапы дрожат от усталости. –  Уйти, спасая свою жизнь, –  лучшее, что ты можешь сейчас сделать. Ворон сломает тебя. А одолеть его сможет лишь другой матёрый, но достаточно сильного на полуострове нет».

Я думаю о том, что должен быть выход. Не может быть так, что я вернулась, лишь чтобы попасть под гнёт красноглазого волка. Неужели нет иного выбора? Смотрю в ледянисто– светлые глаза сестры и понимаю, что она права. Но эта истина горше лекарской настойки из листьев зверобоя...

«Беги, Ивира», –  молит волчица.

«Лия. Теперь меня зовут так», –  напоминаю ей я.

Новая жизнь, новая имя. И понимание приходит внезапно: я не уйду. Айсбенг мой дом. Пусть жестокий и нещадный, но дом. В ином крае мне не найдётся места. Невзгоды нужно сносить с гордо поднятой головой.

«Ты изменилась», –  замечает Сияна.

Моя судьба предрешена с тех пор, как в мою шкуру попал болт охотника. Назад отступать уже поздно.

Вдалеке снова раздаётся вой моих волков. Я поднимаю пасть и отвечаю им так громко, как только могу. Моя песнь разносится по всему полуострову. На некоторое время лес смолкает. Даже вьюга будто стихает. Не слышны шумные порывы ветра, перестают трещать величественные грозные сосны.

Они меня помнят... Узнали.

И так же внезапно, как пришла тишина, начинают нарастать звуки. Волки воют куда пуще прежнего. Это зов. Те, что рождены в моей стае, идут на мой крик, а другие –  прихвостни Ворона кидаются на мои поиски с угрозами, что мне не выстоять против них.

Глаза сестры полны страха. Влас обругивает меня, издавая громкий лай.

«Беги, прошу тебя, беги!» –  скулит Сияна.

Я не двигаюсь с места. Моя песня сливается с воем Ворона. Он тоже жаждет увидеть меня. А мне не терпится повстречаться с матёрым. Давно хотела поквитаться с волком, заключившим сделку с людьми.

***

Когда волчица уходит, в сердце Ларре Таррума остается лишь пустота, выжженная горечью потери. Одиночество сводит норта с ума. Он чувствует себя так, будто побывал в шторме и оказался выброшенным безумством океана на берег. Мужчина ощущает лишь безграничное помешательство –  ею, её свежим запахом и холодом глаз. Лия пахнет, как свежевыпавший чистый снег. Если закрыть глаза, то можно забыть об этой весенней кружащей голову сладости и представить суровую зиму, которая северной волчице, словно матерь родная.

А в невольно брошенные ею слова, казавшиеся прежде невозможными, теперь Ларре очень легко поверить. Как ещё можно объяснить его одержимость дикими зверьми и той из них, чьи глаза похожи на тёплый янтарь, но студёны, подобно айсбенгскому ветру?

Из– за неё он оказался выкинутым из столицы и преследуемым инквизицией. Фасции не отступятся, пока не заполучат колдуна, которого упустили.

А родовое гнездо на западе Кобрина не манит норта ни уютом, ни домашним теплом. Да и есть ли во всей Эллойе место, куда он сейчас хочет отправиться?

Айсбенг поселил в его сердце отраву. Он и тянул из души этот сорняк, и пытался выдернуть –  всё бестолку. Ларре понимает, что это душащее и тревожное чувство, лишающее его покоя, теперь уже никак не убрать. Поздно... Ничего не изменить.

Он ведёт своего коня в сторону родовой усадьбы, но спустя время осознаёт, что слишком его путь отклонился на север. Снова сворачивает и начинает гнать бедное животное вперёд, минуя лежащие округлые камни и огромные валуны, по неплодородной имперской земле.

На пустошах желтыми выгоревшими пятнами золотится бессмертник –  едва ли единственный, находящий пригодной для жизни Кобрин. Это в Лиесе и Берге цмин зацветает лишь летом, а растущий в империи соломенный цвет покрывает пожухлой охрой землю с весны.

Конь отчего– то нервничает и все норовит пуститься вперёд, тревожась, будто чует напасть. Ларре постоянно приходится придерживать его.

Некоторое время норт даже с надеждой думает, что Лия не ушла, и оттого его зверь так беснуется. Напрасно… Волчицы и след давно простыл. Исчезла она среди утреннего тумана, растворилась, словно и не было её. Наваждение ни иначе…

Конь всё волнуется, будто чуя волков, и пытается понести. Если б не твёрдая рука Ларре, тот бы, дурной, уже пустился вскачь.

Таррум вдруг понимает, что снова движется на север, будто его душа туда рвётся. Он ослабляет ворот, ощущая, что тот его душит. На норта внезапно накатывает дурнота. Он чувствует нестерпимую духоту и жгучую, колючую жажду.

Мужчина слезает с коня. Он пытается привязать своё животное за сук, но на того словно неожиданно накатывает припадок бешенства. Зверь встаёт на дыбы и бьёт всадника тяжёлым копытом, но в последний момент Ларре удаётся увернуться. Резкий удар приходится не по груди, а лишь задевает плечо.

–  Да что б тебя, –  бормочет норт, пытаясь усмирить непокорную лошадь, но в ту словно нечистый вселился. Она рвётся от него прочь, с диким ржанием встречая протянутые к себе руки. – Тише, тише… –  приговаривает Ларре, не теряя надежды успокоить одуревшее животное.

На коня будто накатил внезапный приступ острого страха. Кажется, словно он до панического ужаса боится своего хозяина, хотя тот своенравному зверю ничего дурного никогда не делал. Животное отшатывается от протянутой руки, чураясь её, словно вздёрнутой плети, и уходит в сторону. Обычно лошади так Лию боялись... Но не его. Что происходит?

Ларре постоянно мерещится присутствие волчицы. Ему чудится, что стоит обернуться, как мелькнёт рядом её чёрная, что тень, шерсть, покажутся, предупреждая, белые клыки и сверкнут в полумраке огненной вспышкой янтарные глаза.

И он неустанно думает, что случилось, если б он тоже мог надевать волчью шкуру. А северные леса так манят… Не меньше её. Словно он сам рождён среди снегов и льдов.

Конь отчаянно вырывается, но норту удаётся его удержать. Лишь когда человек отходит от него, животное начинает успокаиваться, хотя с непонятной тревогой по– прежнему глядит на всадника.

Взгляд Таррума неизменно направляется на север. Лошадь вдруг кажется ему слишком медлительной, неповоротливой, не способной бежать достаточно быстро. Так, чтобы опережать стремительный полёт сильного ветра…

Ему нужно не двигаться – мчаться. Туда, где властвуют всесильные стужа и холод.

Раздается странный, непонятный звук. Но Ларре не обращает на него внимания. Лишь потом он понимает, что то был шум рвущейся на нём дорожной одежды. Она клочьями обрывается и кусками падает на землю.

А в мыслях Ларре Таррума лишь одно слово – «Айсбенг».

И он сам замечает не сразу, как не ноги, а звериные лапы несут его туда. И всё равно недостаточно быстро…

Над пустошами проносится громкий вой одного– единственного волка и не встречает ответа.

***

Я вижу, как ко мне направляется Ворон. В его глазах мне мерещится предвкушение – неприятное и горькое для меня, но для дона – дурманяще– сладкое.

Вот и свиделись, предатель…

От него несёт ощущением собственного превосходства. Жаркой силой, текущей по жилам. А за духом уверенности прячется тень поистине звериного желания обладать, подчинить… Людям подобное чувство не ведомо. Волчья кровь, дикие мысли…

Дон приближается ко мне. Водит носом, вдыхая мой запах. Наслаждаясь им, как дурманящим ароматом южных трав. Ненасытный голод…

«С возращением, даану».

И я понимаю, как он ждал меня. Хочется отступиться, но назад дороги уже нет.

Меня окружают. Приспешники Ворона берут меня в кольцо и со злорадством скалят клыки. Вожак новой стаи выходит вперёд.

Мне бы склониться перед ним, поджать хвост. Но я не могу. Гордыня слишком жалит меня. Да и затем ли я возвращалась, чтобы признать его власть над собой и над своими волками?

Взгляд дона кажется пугающе одержимым. Его глаза странно блестят. Тело волка пылает жаром, подобно раскалённой печи в домах людей с Живой полосы.

О чужой стае у нас рассказывают страшные истории. Их передают тайком, опасаясь высказаться вслух и навлечь на себя немилость богов– покровителей. Пока яркое светило горит  днём на ясном небе такие рассказы никто не решается поведать. Но когда на Айсбенг опускается леденящая и поглощающая непроходимые леса тьма, иные из нас, что сумели пережить бесчисленное множество ночей, суровых и холодных, поговаривают, будто у зверей с восточных берегов реки Эритры на дне рубиновых глаз плещется безумие. Его незаметные блики пляшут у самых зрачков, похожие на жаркие лихорадочные отблески. Некоторые волки до сих пор сохраняют уверенность, что это отрава, вызванная проклятьем сродни тому, что кружит над северным полуостровом.

Как бы то ни было, но на восточных землях раньше порою творились столь жуткие и ужасные вещи, о которых даже матёрые боятся рассказывать, а с владений наших извечных противников доносился такой пугающий вой, что в жилах стыла кровь.

Айсбенг полон историй о страшной участи, на которую обрекали наши соседи на забредших чужих волков. Даже у нас, зверей, свято чтящих свои земли и опасающихся посторонних, они вызывают глубокое омерзение и какой– то бесконтрольный страх, бережно скрываемый от всех остальных.

«Пришла пора поквитаться», –  сообщает мне новый вожак. Впервые я с ним согласна.

Краем глаза я вижу, как отступает Сияна. Её страх перед доном доносится с ветром. Плотным коконом меня окутывает запах боязни. Её чувства столь сильны, что легко потерять, где заканчиваются переживания волчицы и начинаются мои собственные нелёгкие мысли. А в них её ужас приносит неясную нарастающую тревогу.

Моя сестра напряжена и двигается с нарочной медлительностью, будто опасаясь внезапного нападения крупного волка. Обычно матёрые не трогают самок. Так уж заведено: волчица обладает властью над подобными ей, а волк –  ему. Но всё поменялось, когда Айсбенгом завладел Ворон.

Ещё удивительнее, что ему помешала Сияна. Она иногда не стремилась подчинять себе остальных, больше тяготея к более низким позициям в стае. Слишком хрупкая, милосердная, мягкая. В ней нет стали, как в воинских людских кенарах, она избегает крови и недостаточно хороша в охоте. Едва ли моя сестра может оказать сопротивление такому сильному и крепкому матёрому, как Ворон, дать отпор его мощным лапам с острыми когтями и ловко увернуться от белых клыков. Но раньше удивительная нежность и обескураживающая доброта волчицы всегда оберегали её от стычек в стае.

Теперь же всё изменилось. Её черты, прежде трогавшие остальных, теперь вызывают у жестоких красноглазых волков лишь брезгливое омерзение. А слабого так легко победить...

От дона Сияну, ослабевшую после нападения на неё, прикрывает Влас. Мне же на такую милость, как чужая защита, не стоит рассчитывать, а уж тем более едва ли её окажут мне наши враги.

Без поддержки Китана я чувствую себя постыдно слабой. Одна я мало на что могу рассчитывать.

По Айсбенгу проносится мой полный надежды клич. Но в тот же миг на меня бросаются приспешники Ворона, призывая замолкнуть. Они отвлекают, но всё же меня успевают услышать. Мне не повезло, что дон успел оказаться возле меня раньше других, но большая удача, что остальные, находящиеся дальше него, посмешили ко мне, как только мой первый призыв был озвучен. Теперь я знаю, что мои волки близко. Совсем рядом. Но главное –  они обещают мне помочь.

Звери, населявшие исконно запад полуострова, спешат поквитаться с соседям, пусть те давно решили, что сумели их одолеть. Зря.

За стаей стоит если нет дон, то непременно даану.

***

«Мы ждали тебя», –  слышится ото всюду. – «Мы не теряли надежды».

Вера –  вот что заключает в себе слово "вожак". Для стаи лидер обеспечивает крепость всех волков, их желание и силы бороться. По одиночке мы сходим с ума, но и просто группе не выжить. Нужен тот, кто поведёт её за собой. Кто уверено скажет: «Сможем!» Сможем пережить суровую вечную зиму, сможем пойти на охоту и завалить жилистого оленя...

Надежда.

Едва ли где– то ещё, кроме Айсбенга, она столь важна.

Но когда я только вижу своих волков, то понимаю, что во мне её остаётся всё меньше. Исхудавшие, ослабевшие... Кожа да торчащие кости. Страшно смотреть. Выглядят ещё более дурно, чем когда я их оставляла, хотя красноглазые не смотрятся столь худо.

Что же произошло?!

Я начинаю думать, что все мои старания высвободиться из плена людьми, выбраться из подземелий инквизиторов и сбежать из зловонной Арканы, все усилия были напрасны. Моя стая уже обречена на смерть, хоть волки ещё не потеряли способности двигаться.

Но вера в их глазах придаёт сил. Она будто призывает меня стоять до конца. Если я смогла одолеть невзгоды, то и они смогут?

Старые и молодые. Переярки и матёрые. Ослабевшие, но не потерявшие желания воевать. Моя личная маленькая преданная армия, отваге которой могут позавидовать сильные легионы империи.

Вот только если драться сейчас, потерь у нас будет не мало. А если потом... Сможем ли мы рассчитывать на чью– либо помощь?

Я понимаю, что выбора у нас нет. Один шанс. На кону –  существование всей стаи.

Кровь. Много крови. Она льётся, как никогда. Пропитывает насквозь шерсть раненых зверей, устилает снег. Чудовищно прекрасное зрелище.

И тела. Рычащие клубки воющих тел. Сопротивляющиеся волки. Блеск зубов и мерцание серебристых когтей.

Схватка наполняет лес громкими звуками. Слышится яростный, подобно медвежьему рёв, агрессивный лай, предупреждающее порыкивание и визг... Такой пронзительный, вызванный неожиданной острой болью. А потом этот резкий крик переходит в скулёж. Тонкий, тихий...

Агония. Последний шумный вздох –  осколок разбившейся жизни. Смерть приходит внезапно. Но застывшие неживые глаза говорят не меньше, чем гневное рычание. Ненависть...

Красноглазые дерут нас с яростью, граничащей с жестокостью. Нападают, пользуясь преимуществом собственной набранной за время моего отсутствия силы, грызутся, кусают и ранят.

Кажется, волков должно становится всё меньше, но нет –  они прибывают. Приходят со всех уголков снежного полуострова, оставляя посты и оказывая помощь. Приливая кровь... Свою и чужую.

Я не чувствую боли. И раньше к ней была довольно терпима, а после плена карателей... Стоит поблагодарить их за это.

«Глупая волчица», –  рычит Ворон.

Я ухожу от его нападения, уклоняюсь от мелькнувших во тьме клыков. У меня из бока хлещет кровь. Красноглазые пытаются взять меня в кольцо.

Безуспешно. Пока...

Я вырываюсь и атакую сама, целясь в шею. Неудача. Ещё прыжок. Промах. Волк с лёгкостью уходит от меня.

Вйанов Ларре Таррум и его люди! Они не просто заключили сделку с доном волков, они преподнесли взамен ему мою стаю. В дар. Просто так. Никаких усилий. Бери и властвуй! Легко дали то, чему мы противились столько времени.

И сейчас... Выстоять ли нам?

Я знаю ответ, хотя отчаянно не хочу верить в него.

Нет.