Текст книги "Снежник (СИ)"

Автор книги: Александра Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 16

Марика тащит Ильяса на себе, кряхтя, словно древняя старуха.

– Ну и тяжел же ты, – жалуется она ему.

– Много каши ел, – с иронией отвечает айвинец.

Девушка часто и шумно дышит. Ее ноги сводит от нагрузки, и от усталости дрожат колени. По спине течет пот, оставляя на одежде влажные пятна.

– Все, – выдыхает лучница, – Больше я не могу. Нужно отдохнуть.

Ильяс сидит, облокотившись на массивный кленовый ствол, и зажимает рану рукой.

– Оставь меня здесь, – серьезно просит он Марику, чувствуя, что сил остается все меньше.

– Нет, – она упрямо машет головой, – Не могу.

– Ты даже не знаешь, кто я. Могу тоже оказаться беглым, который желает тебе зла.

– Ты воин, – с нажимом, убежденно произносит путница.

– Может, я солгал?

– Нет, – она улыбается, – Ты из тех людей, что предпочитают говорить правду даже, если она ранит, а если лгут – их неумелое вранье сразу видно.

– Так разбираешься в людях? – спрашивает Ильяс, прикрывая глаза от накатывающей на него слабости.

– Чтобы это понять, не нужно быть мудрецом.

– Марика, – обращается он к ней снова, – Прошу тебя, оставь меня здесь.

– Нет, – тихо говорит девушка и, почти шепча, добавляет, – Ты спас мне жизнь…

Больше она слушать его не желает.

Волкордав Марики от них отстал. Шел-шел позади и неожиданно исчез. Девушка не показывает мужчине, что тревожится, но руки ее нервно стучат по луку.

– Он найдет тебя, – обещает Ильяс.

– Угу, – бормочет хозяйка пса, не смотря на мужчину.

Они снова трогаются в путь, но только к вечеру наконец достигают деревни. К этому времени айвинец уже без сознания, и девушка едва ли не волоком тащит его тело. Ее руки и спина, жилистые, привыкшие к тяжелому труду и охоте на дичь с деревянным луком, все ноют от усталости.

С раненым мужчиной она буквально вваливается в дом знахарки, стоящий ближе всего к лесной чаще.

– Марика, – укоризненно морщится травница при виде ее мужских брюк. Она окидывает девушку презрительным взглядом, подмечая приставшую к одежде буро-коричневую грязь и тоненькие сухие веточки, застрявшие в огненных, словно закатное небо, волосах.

Но охотница выдерживает ее взгляд.

– Вот, помогите, – просит лучница.

– Принесла нелегкая же! – ругается женщина, помогая положить мужчину на лавку, – Непутевая ты девка… Один ветер в голове, дурная. Ровесницы твои вон детей уж сколько понарожали. А ты?

– Просто помогите, – повторяет Марика, скрипя зубами от досады и гнева.

Знахарка достает необходимые отвары и принимается обрабатывать рану.

– Он выживет? – решительно спрашивает девушка.

– Куда он денется! – строго отвечает жительница Ваишено, – Сколько ты его тащила… Такая неугомонная и в посмертии достанет!

Лучница облегченно вздыхает, чувствуя, как напряжение, наконец, отпускает ее.

***

Ларре Таррум рубит кенаром нападающих на него бергцев, ощущая, что все его лицо покрыто толстой коркой спекшейся крови, сводя до зуда кожу.

Он привычно наносит удар за ударом, с силой рассекая тела неприятелей. Воздух наполнен ярким мерзко-сладким запахом смерти, от которого у непривычного человека к горлу подкатывает тошнота, но норт почти не чует этого противного духа. Не пугают его и всюду раскиданные растерзанные тела своих людей и врагов империи.

– За Кобрин! – жарко кричат его люди.

Кровь, кровь... Всюду видна она, что зарево пожара. Ее запах разлит в промозглом воздухе, она лежит на серых камнях, выстилающих землю, рдеет пятнами на блекло-желтом песке. Горячая, жаркая...

– За Кобрин! За императора!

Лезвие чужого меча мелькает рядом, едва не задевая бок мужчины. Он разворачивается и, не глядя, рубит противника, слыша, как его клинок пронзает тело бергского воина. Ларре Таррум снова вскидывает кенар и наносит удар уже новому неудачнику, возникающему на его пути.

Глаза норта темны, что непроглядная черная бездна. Его мышцы привычно горят, опаляя кожу жаром. По спине катится пот, но мужчина не замечает его. Лик войны отражается в его яростном лице. Неугасающий танец битвы все накаляется в то время, как ускоряются движения.

Разворот и снова удар. Шаг назад, отступая. Влево, вперед... Резкий выпад. Падающий поверженный враг... Быстрая смерть. Еще одна жертва для подземного бога Алланея.

Ларре Таррум никому не признается, что война пьянит его сильнее крепкого вина, дурманит больше, чем айвинский порошок из шлисской колючки, и только жаркая битва способна распылить его дух и унять снежную вьюгу, засевшую в сердце. Ведь живя спокойно, не ведая кровопролитных сражений, кобринец чувствует себя покинуто и одиноко, и ни один человек не способен унять его неукротимое, мятежное беспокойство, и ни одна женщина не согревает его в постели, даря жар своего тела.

– Сзади, норт! – слышится предупреждение.

Ларре разворачивается и снова бьет, разя противника. Как вдруг резкая боль резко пронзает его тело, разливаясь леденящим холодом по жилам. Рука замирает, пальцы от неожиданности разжимаются и кенар выскальзывает на землю. Раздается громкий дребезжащий звук, когда металл встречается с камнем.

На секунду ему мерещится другое место. Там стоит темень, озаряемая лишь проскальзующим белым лучом через прутья крепкой решетки. И раздается свист рассекаемого тонким кнутом воздуха. Удар!..

Боль, снова боль... Но не та ледяная, жаркая.

Ларре падает, впечатываясь в землю лицом. Снова слышатся крики и встречаются со звоном кенары. А битва продолжается, накрывая, словно волна бушующего синего моря.

Но пока норт отвлекся, когда его настигло странное видение, противник напал на него со спины. И все же не добил – не успел, самого зарубили.

Кобринец лежит на твердой каменистой земле, и его веки смыкаются. Силы покидают мужчину вместе с железной кровью, вытекающей из зияющей раны.

***

Утром, когда солнце только едва касается голых деревьев, Ильяс просыпается и слышит звенящую трель зарянки, доносимую из открытого окна. Маленькая птичка с буро-рыжей грудью гордо сидит на суку и поет так звонко, что кажется, эти громкие звуки раздаются ни из ее горла, а из искусной музыкальной шкатулки – одной из тех, которые так любят благородные. На округлой голове, покрытой серо-зелеными кроющими перьями, виднеются любопытные бисеринки глаз.

– Светлого дня, – говорит Марика.

– И яркого солнца, – отвечает ей айвинец. Лицо девушки бледно-серое, а под глазами виднеются черные мешки. – Я не помню, что бы мы добрались до Ваишено… Сколько я был в беспамятстве?

 – Две ночи, – рассказывает лучница, – Знахарка сказала еще день, и она сама проткнет тебе сердце кинжалом.

– Чтобы не мучился?

– Чтобы проваливал… – криво усмехается девушка, – Травница не слишком жалует… чужаков.

– Ясно. Стало быть, мне нужно уходить.

– Если сможешь подняться, – с иронией подмечает Марика.

– Что же, побудешь пока моей защитницей от грозной женщины?

– Куда я денусь…

            Но уже на следующий день Ильясу приходится поднять отяжелевшее тело и, опираясь на с виду хрупкую девушку, пройти в ее дом.

– Ты живешь здесь? – удивленно спрашивает он, глядя на покосившуюся деревянную избу.

– Да, – с вызовом отвечает лучница.

Внутри в доме уютно, но, куда ни глянь, бросается в глаза запустение: доски в полу кое-где прогнили и провались, дверь просела и открывается с трудом, а скатерть на столе чиста и бела, но, если приглядеться, видны на ней залатанные дыры. В спертом воздухе пахнет сыростью. Все вокруг обветшало и износилось, выглядит удручающе-старым.

Марика помогает мужчине сесть на скамью, и он, облокотившись на стену, закрывает от усталости глаза. А сам думает, как так вышло, что молодая девушка живет в деревне совсем одна. В доме не видно ничьего присутствия: ни любящей матери, ни сурового отца, ни верного мужа или шебутных, непоседливых детей.

– Ты родилась в Ваишено?

– Да, – неохотно признается девушка.

На дне ее темных, как патока, глаз плещется тоска. Если бы Ильяс не видел на своем веку ягши, он бы подумал, что она ведьма, наделенная колдовским даром и чурающаяся чужого присутствия. Но хозяйка старого дома, сразу видно, на волшбу не способна. Тогда что?

– Марика, а где все твои? Почему ты живешь одна?

– Родители умерли, – отрешенно она говорит.

– А жених?

– Нет его… Но раньше я ждала, что он вернется. И только сейчас вдруг поняла, что нет. Он давно счастлив с… – не решается она сказать имя, – другой, – девушка мрачно улыбается.

А у айвинца в сердце щемит от этой грусти в ее глазах.

***

Марика неодобрительно морщится, наблюдая, как ее гость, едва затянулась кровящая рана, принимается колоть дрова. В стороны летят мелкие щепки, когда Ильяс, ловко орудуя топором, рубит дерево.

– Я могла бы сделать это сама, – произносит она, вздергивая маленький носик, покрытый россыпью рыжих веснушек.

Айвинец широко ей улыбается:

– Сама-сама, – дразнит он, – Сколько можно!

Еще недавно девушка сама хотела таскать из колодца воду, сама приподнимать тяжелые катки с оставшимися с зимы соленьями и чинить, после его замечания, свое жилище. Но мало-помалу Ильяс стал перекладывать этот тяжкий труд с ее хрупких плеч на свои, мужские и крепкие. И хотя Марика никому в этом не признается, даже самой себе, поведение айвинца и его помощь приносят ей тайное удовольствие, которое она пытается ото всех скрыть. И ощущает, что в ее маленьком шатком мире как будто бы снова возникает когда-то утерянное безмятежное спокойствие.

Рядом слышится жалкий скул. Они оборачиваются и видят исхудавшего, истощенного грязного пса. Волкодав подбегает к девушке, виляя хвостом, и вылизывает ее лицо и руки.

– Вернулся! – счастливо кричит она Ильясу, – Клык вернулся!

И мужчина чувствует, как по его телу разливается тепло. Он улыбается, видя ее радость. А затем принимается дальше колоть дрова.

А где-то в голове вдруг возникают слова старого друга…

– В Айвин, домой, хочешь вернуться?

– Да. Скоро удастся?

– Никогда.

– Умру?

– Не надейся так скоро. Но в Лиесе наконец ты обретешь душевный покой.

Ильяс понимает, что уже не сможет уехать из маленькой неприметной деревни Ваишено, в которую завел его путь. Разве сможет он оставить девушку, чья душа подобна жаркой айвинской пустыне?..

***

– Ларре! – раздается назойливый голос, – Ларре!

Он поворачивается на другой бок, не желая дальше слышать этот неприятный звук.

– Ларре, вставай!

Норт нехотя распахивает глаза.

– Нам нужно идти. Немедленно! Берг послал подкрепление... Это ловушка. Нам необходимо быстрей уходить.

Таррум недоуменно смотрит на лицо мужчины, нависающего над ним и закрывающего своей громоздкой фигурой ясное небо. Не сразу он узнает в этом чумазом, покрытом слоем грязи, копоти и запекшейся крови человеке своего друга, Лени Бидрижа.

– Поднимайся, давай, вйан тебя раздери! – ропщет муж Асии.

В висках у Ларре стучит. Любой звук отдает в ушах громким эхом. Перед глазами все шатается, растекается, будто акварельная краска по мокрой бумаге. А тело все тяжелое, непослушное, ватное.

Он удивленно озирается вокруг. Кровь лежит всюду, подобно осенним ярким листьям, и нигде нет даже маленького светлого пятна, клочка чистой и нетронутой земли. Видит тела, усеивающие ее, словно упавшие зрелые яблоки. Мертвецы страшны, и несет от них так, что из глаз от резкого запаха брызгают слезы. Кое-где поспевают полакомиться уже первые падальщики – вездесущие грифы.

Таррум подносит руку к лицу, пытаясь стереть с него застывшую, будто краску, сухую кровь. Осознание приходит к нему не сразу.

– Меня же ранили, Лени! – ошеломленно восклицает он.

– Глупости! – журит его друг, – На тебе ни царапины нет. Идем же!

Ларре поднимается, шатаясь и ощущая противную слабость. Недоуменно хмурится:

– Но я же почувствовал… Меня ранили. В спину.

– Нет. Тебе показалось. Ты потерял сознание.

Разве мог он упасть в обморок, будто кисейная, нежная барышня? Норт хорошо помнит тяжелый удар и внезапную, режущую огненную боль. Но не успевает все это обдумать потому, как Бидриж тянет его за собой.

– Нельзя, чтобы нас увидели, – предупреждает Лени.

Он не ведет – тащит Таррума за собой, не давая тому остановиться или упасть от накатывающей внезапно слабости. Кожа на спине Ларре жжет и зудит, словно от старого шрама, но нет даже легкой, будто мерещащейся, боли.

– Постарайся быстрее идти. Они думают, что здесь всех добили, но скоро двинутся обратно. Знают, куда выжившие кинутся…

Они спешиваются. Хватают лошадей, – чужих, – и стараются как можно быстрее скрыться с места сражениях. Когда звери под ними устают, они делают привал у старицы реки, давая животным напиться.

– Это была бойня, Ларре, – устало рассказывает друг, – Мы чудом спаслись. Хорошо, что тебя бергцы среди тел не приметили. Повезло… не убили.

– Как тебя только пропустили?

– Я живучий, – слабая улыбка трогает губы Лени, – Ты знаешь.

И норт Бидриж не врет: пущенная в него стрела проскочит, едва задев тело, а кенар не коснется, оставив разящую рану. Ему всегда везло, сколько Таррум с ним знаком. Но только сейчас Ларре думает, как все это странно.

– Почему ты жив, Лени? – невольно соскальзывает с языка вопрос. Друг смеется, но как-то натянуто, холодно.

– Предпочел бы, чтобы я умер?

– Нет. Но оттуда живым выйти как трудно было…

– Прядильщица судеб любит меня, – шутя, хвалится Бидриж.

– Да, – соглашается Ларре. А сам думает, думает… И тот удар в спину все покоя ему не дает.

– Как же есть хочется! Сейчас бы сочной оленины... – мечтательно произносит Лени.

– Они не могли не заметить, что ты жив, – настаивает на своем его друг.

– Ну что ты заладил, Ларре! Обмазался я чужой кровью и притворился мертвецом. Бергцы не внимательны были.

Ларре хмурится. На его лбу лежит глубокая складка, рассекающая кожу.

– Мы должны предупредить остальных.

– Они и так знают, сразу гонца отправили. Наши там, за тем пролеском, – показывает Бидриж, – Патрулируют границы... Но пока все спокойно.

– Почему Берг отступил?

– А вйан их знает. Они как псы: поиграли и ушли. Ты же знаешь, наш император с их правителем никогда не ладил. То шаткий мир, то короткая война... А приграничье страдает.

Лени задумчиво смотрит вдаль. Его кольцами вьющиеся светлые волосы выглядят черными, покрывшись сполна чужой кровью. Его взгляд устремлен на начинающее темнеть чистое небо: уже появляются первые звезды, зажигаясь по очереди, будто свечи на именинном пироге.

В лунном свете блестит лезвие клинка: Ларре Таррум достает припрятанный кинжал и, не колеблясь, резко бросает в друга. Тот летит точно, словно пикирующий быстрокрылый ястреб, стремительно пронзая воздух. Но совсем рядом от цели неожиданно проходит мимо и проскакивает, едва не задевая жертву и вонзаясь в стоящее позади дерево.

– Сдурел?! – поворачивается Бидриж, беспомощно размахивая кулаками.

В противовес его ярости, находящийся рядом с ним другой мужчина не имеет на своем суровом лице и тени блеклого чувства. Ларре выглядит собранным и решительным. Он не делает попыток больше причинить вред мужу Асии и не обнажает оружие, глядя на приятеля со спокойной холодностью. Наконец, напавший твердо произносит:

– Я никогда не промахиваюсь, Лени.

– Ты едва меня не убил!

Таррум выдерживает направленный на него обвиняющий взгляд и замечает:

– Я должен был тебя убить. Но, как я и думал, этого не вышло.

– Думал! – повторяет за ним Бидриж, – Тебе это не знакомо, Ларре! Ты слишком погряз в ощущении собственной непогрешимости.

Губы того, кто пустил кинжал, трогает легкая, словно мягкий мазок кисти, улыбка.

– И все-таки я оказался прав, да, Лени?

– Какая это сейчас разница… – опустошенно произносит друг, ежась, будто от холода, рядом с мужчиной.

Лени Бидриж садится на остывшую, холодную землю и ослабляет ворот. На его шее весит цепь с переливчато-черным, как застывшая лава, округлым камнем.

– Моя защита, Таррум.

Ларре насторожено смотрит на висящий кулон, выглядящий подобно голове ядовитой гадюки, которая овивает хвостом шею друга. Чешуйки ее тела серебрятся звеньями толстой цепи. А ведь раньше норт принимал темный камень за базальт, не ощущая в нем и проблеска силы.

– Амулет? – не рискуя касаться его, спрашивает Таррум.

– Это лунный камень. Представляешь?

– Но он же…

– Не белый, знаю, – усмехается Лени, – Волчьи камни можно заколдовать. Влить в них сильную кровь и зачаровать делать то, что угодно. Мой уберегает от смерти, Ларре. Не дает причинить носящему его боль или… затянет даже смертельные раны, если надеть на другого.

– Ты спас мне жизнь, – понимает Таррум.

– Да… Но это неважно! – восклицает Бидриж, – Это колдовство, понимаешь, кол-дов-ство! Если инквизиторы узнают… О, боги! Не должен был я его надевать… Уж лучше помереть!

Ларре со священным трепетом смотрит на черный камень, так не вовремя вспоминая тот, другой, лежащий в поместье. В шкатулке. Вот вйан! Это ж его хотела украсть волчица. А он гадал, что она забыла в его секретере…

– Я никому не скажу.

– Я знаю, – кивает друг, – Но его невозможно наверняка спрятать. Сейчас догадался ты, потом – кто-то другой…

– Откуда он вообще у тебя?

Лени смешливо, по-детски закусывает губу, думая, стоит ли рассказывать до конца. Но все-таки он решается:

– Асия дала… Боится за меня.

Ларре Таррум удивленно вскидывает бровь, припоминая нежную, хрупкую жену друга, чурающуюся всего, что только связано с запретным в Кобрине волшебством. Нари, которая с опаской брала в руки даже привезенные из Лиеса товары и не набирала в свое слуг, имеющих даже слабое кровное родство с теми, кто живет в ведовских лесах.

Как долго она страшилась его самого, опасаясь из-за грязного для империи происхождения…

– Асия?!

– Да, – понимающе улыбается ее муж, – Я многого не говорил тебе… О ней. Хотел уберечь. Нет, я доверяю тебе. Но некоторые разговоры просто не нужно заводить, если не хочешь быть услышанным. А в империи… Сам понимаешь.

– Кулон дала тебе жена… Она зачаровала его?

– Нет, что ты, – бледнеет Бидриж, – Асия не ведьма.

Разговор дается ему нелегко, но, видя выжидающий взгляд друга, он продолжает:

– Но, возможно… Это не совсем точно… – боится сознаться он, – К ягши имела отношение ее мать. Но это может быть неправдой! – взволнованно произносит муж Асии, боясь реакции приятеля. Но тот спокоен:

– Говори, Лени.

Бидриж нервно проводит рукой по волосам, не решаясь рассказывать дальше.

– Когда она была совсем малюткой, в ее селение пришли фасции. Инквизиторы вырезали всех… Это я потом выяснил. Они не чурались замазаться в крови дряхлых стариков, не боялись убивать беспомощных малых детей. Никакой жалости. И все за то, что в деревне укрывали ведьму… Хотя сейчас уж трудно выяснить, знали ли жители на самом деле, что среди них находилась ягши.

– А Асию, стало быть, пожалели? – мрачно улыбается Таррум.

– Нет… Каратели решили, что воспитанная ими женщина, имеющая родство с ведьмами, но не наделенная и каплей древней могущественной силы, может им пригодиться. Ты ведь знаешь, как ягши оберегают рожденных у них девочек, пусть даже и не способных навести чары. Встретившись с Асией, ни одна из них не станет опасаться ее. И потом так и случилось: все ведьмы доверяли ей… Полагались на нее, не опасаясь злого умысла или подвоха.

– Инквизиторы использовали ее, – догадывается Ларре.

– Да… Она помогала им, не имея возможности противостоять. Разве кто-то вообще на это способен?

– А кулон?

– Когда Асия по наказанию фасцию, вышла на одну из ведьм, та сама отдала ей его. Почувствовала тьму инквизиторов, поджидающих ее, и все равно подарила оберег. Моя жена сначала хотела избавиться от него, боялась, что каратели обнаружат, но потом…

– Решила, что ей чужая сила послужит лучше.

– Подумала, что он сможет меня уберечь, – упрямо стоит на своем Лени, – Асия очень хотела жить спокойно, Ларре. Она устала выполнять малейшие прихоти инквизиторов, но они долго не отпускали ее. Только недавно ей удалось избавиться от их гнета.

«Ты заблуждаешься, друг, – думает Таррум, – Фасции никогда бы не отпустили такую удачную наживку, как твою жену. И, очень возможно, что именно из-за них она и вышла за тебя замуж. Ты слеп, но это вижу я. Асия совсем тебя не любит… Дорожит, но не испытывает никаких чувств. Только больше пользы для нее было бы выйти замуж за сиятельного лорда. А не сделала она это лишь потому, что в таком браке ее происхождение бы точно вскрылось». Но вместо этого Ларре говорит:

– Хорошо, если так.

Как вдруг холодеет, понимая, что нари Бидриж в его доме искала вовсе не его ласки, а нечто другое. Ашаханский камень, о котором забыл сам норт, но могла помнить инквизиция. Тот, лежащий одиноко в шкатулке в его спальне. Переливчато-белый кулон, цвета полной луны, не налитый кровью и пока не способный наводить чары.

А что, если Лия тоже хотела найти его не потому, что знала о нем из волчих легенд?

Страшная догадка пронзает его сознание осиным жалом. Ему нужно срочно отправляться домой. Немедленно!

Они трогаются в путь, но в последний момент Ларре оборачивается к другу и благодарит:

– Лени, спасибо.

Ведь чей-то кенар действительно прошелся по его спине, опаляя ее, словно метка, оставленная раскаленным железом. И если б не уловка Асии, спрятавшей оберег на шее своего мужа, Ларре Таррум был бы уже мертв.