Текст книги "Снежник (СИ)"

Автор книги: Александра Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Я не помню, сколько я провалялась в беспамятстве, в бессилии лежа в своей конуре. Но когда я наконец открываю глаза, то вижу всю ту же темень, разбавляемую лишь блеклым светом, проскальзывающим через прутья решетки.

Меня мучает жажда, а живот до колик сводит от голода. От накатывающей слабости ломит все тело, и я не могу даже подняться, ощущая собственную непомерную тяжесть. Мое горло так болит, будто оно исколото тонкими иглами, садня после крика.

...И я все еще чувствую боль. Она проходится по мне, жаля своим мертвым холодом, нагнетая на меня ледяной ужас. Я не могу пошевелиться, так он сковывает меня. Будто бы пребывание в подземельях инквизиторов – это вечная предсмертная агония, которую я не могу остановить. Еще недавно я видела ее отражение в глазах своих жертв, не способных отразить атаку моих острых клыков и справиться с мощной челюстью, легко смыкающейся на беззащитном горле.

Пока сама не оказалась на месте более слабого, не способного побеждать...

Волк может продержаться без пищи куда больше, чем человек. Особенного удовольствия в этом нет, но в целом такое пребывание для нас вполне сносно. Фасции слишком хорошо осведомлены о звериной жизни и на меня тратиться не хотят. Но держат – на привези, не ведомо чего поджидая. И выпускают лишь, чтобы поиграть, в иной раз потренироваться выпустить наружу свою мертвею, насквозь прогнившую сущность.

А однажды я вижу ее. Асию. Она идет по коридорам катакомб – единственная имеющая здесь запах. Но мне вдруг кажется, что даже ее насыщенный приторно-цветочный аромат потух и угас во мрачном инквизиторском подземелье, и я едва чую его, слабо тлеющий следом за нари.

На секунду я испытываю сожаление от того, что мне не удалось ее убить. Не поквиталась... Упустила жизнь лживой женщины меж своих лап, ее невесомая душа в последний миг выскользнула из моих острых когтей. Я нанесла нари удар, но та выкарабкалась из того омута забвения, на которое должен был навлечь ее мой нож, стащенный в поместье Ларре Таррума.

Асия Бидриж внезапно поворачивается, будто ощутив прикосновение направленного на нее внимательного взора, и я замечаю ее взгляд. Силы были бы – вздрогнула. До того отчаянно пустым он выглядит. Лицо все изможденное, высохшее. Особенно выбиваются на нем торчащие острые скулы и покрытые трещинами, сухие губы, которые вдруг с надеждой неясно шепчут: «Помоги...»

Показалось? Нет. Но она тут же отворачивается, следуя за впереди идущим карателем. Только и развивается за спиной серый плащ...

Неужели ты думаешь, женщина, что я, оказавшаяся здесь из-за твоего злого умысла, захочу тебе помогать? Да и разве я в силах...

А сама снова пытаюсь слизать падающие сверху капли. До чего они сладки... Дурманят сильнее, чем лишающие воли цветы, растущие лишь на юге Лиеса. Если я когда-нибудь выйду отсюда, то выпью больше, чем смогла бы раньше только представить. Накинусь на воду, глотая ее так жадно, что она будет стекать по моей шее, делая шерсть противно-мокрой.

Вода... Мечтала ли я о чем-то больше, чем сейчас?

И Айсбенг, весь состоящий из нее, покрытый искрящимися снегами и прозрачными льдами, уже не кажется мне таким уж мрачным и страшным. Мой родной дом.

А здесь я уже потеряла ощущение времени. В тесном подземном мешке я будто бы провела уже вечность. Но все же он благословение от ужасающего внимания инквизиторов, наслаждающихся пытками, словно веселыми, шумными сборищами.

Шаги карателей отдают звоном в моих ушах. Из-за них я вся покрываясь мурашками, и жесткая шерсть встает дыбом от страха. Они приближаются, а мне хочется все сильнее прижаться к стене, слившись с чернильной тенью, и, когда они все-таки входят, как щенок, жалобно заскулить.

А где-то рядом, в таких же каменных клетках, мечутся и беснуются другие пленники, подобные мне. Только они сдерживают крики радости от того, что отворились не их решетки, получая хоть немного короткой вожделенной отсрочки, пока инквизиторы не посетят их.

Но в этот раз не повезло мне. А я вижу уже давно ставшее ненавистным мне лицо. Баллион. Инквизитор, чье лицо подернуто уродливым изогнутым шрамом, а один глаз невидяще слеп под омерзительным широким бельмом.

Он держит в руках тонкий кнут, на котором висят шипами, позванивая, кристаллы не тающего чистого льда. Их грани блестят в полумраке каменного мешка, отражая редкие лучи белого света, попадающие сквозь тонкие прутья. Силы были бы – полюбовалась. Но не сейчас…

Отрешенно я чувствую боль, которая туманит зрение, дурманит мой обезумевший в агонии разум. Фасций играет с моим телом, и я теряю над собой власть. Моя плоть меняет свой облик туда и обратно, подчиняясь воле висящего на шее карателя кулона.

И я проклинаю себя за то, что украла у Ларре бывший некогда белым ашаханский камень.

– Ты знаешь, откуда у норта Таррума этот амулет? – изогнув губы в жестокой спесивой улыбке, говорит Баллион. Мне хочется с силой ударить его, стереть с него это рисованное надменное выражение, чтобы увидеть кровь на разбитом лице.

Он задает вопрос так, будто уже сам знает ответ. И оправдав мое ожидание, инквизитор сам продолжает:

– Лунный камень достался ему в наследство от отца. Асия, разумеется, солгала тебе, поведав милую душещипательную сказку о своей нелегкой судьбе. Но это была ложь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Удар проходится по моему хребту. И мне так кажется, будто позвонки в нем отделятся друг от друга и движутся, вытягивая мне спину. Но я не знаю, правда это или страшная иллюзия, навеянная мне карателем.

– Никто не знает, откуда появился род Таррумов. Говорят, будто они выходцы из Виллендского княжества, граничащего с Лиесом. И некоторые даже уверены, что их предок – бастард князя, получивший в дар от нашего императора землю за верную службу. Но, я думаю, что это все красивые россказни, не имеющие и крупицы истины. Хотя они бы объяснили, почему в роду норта хранилась столь ценная вещь, – договаривает Баллион, указывая на кулон.

Он опускается на землю так, что его неживые глаза смотрят прямо в мои волчьи, желтые, наполненные болью. И я не могу даже шевельнуться, атаковать, чтобы он тоже познал это мерзкое чувство.

– Некоторые вещи, волчица, вы чуете лучше других, – будто выплевывает инквизитор признание, – Ларре Таррум использует некую силу. Он долго и тщательно ее скрывал, но нам все равно удалось ощутить отголосок некого колдовства, легкий, как морской бриз. Но вот природу его… – протягивает Баллион, – мне хочется узнать.

Он касается моего лица ледяными пальцами, и мне хочется дернуться, чтобы смахнуть его назойливое, неприятное прикосновение. И заставляет смотреть в свои страшные глаза.

– Я спрашиваю тебя: кто такой Ларре Таррум?

– Иди к вйану, – ненавистно сплевываю я.

Баллион одаривает меня ужасающе-ласковой улыбкой, не обещающей добра. И бьет размашисто по лицу. Из глаз сыпятся искры…

– Я все равно узнаю, волчица. Я все равно узнаю…

Мой крик уносит подземное эхо, когда он снова заставляет меня чувствовать боль.

– А знаешь почему? Ларре Таррум придет за тобой.

Мне хочется сказать ему, что он неправ, указать на его непростительную ошибку. Но совсем скоро я проваливаюсь в спасительное забвенье, в котором нет инквизиторских катакомб, неживого света и прищуренных злых глаз.

Просто гостеприимная, готовая распахнуть для меня свои объятия тьма.

***

Когда Ларре вместе со своим другом, Лени Бидрижем, въезжают в Аркану над городом куполом шатра провисает непроглядно-черная ночь. Небо затянуто свинцовыми тучами, и не видно ни единой звезды. А тонкий лик молодой луны появляется лишь затем, чтобы снова исчезнуть за темными облаками, зловеще нависающими над столицей.

– Командующий стражи недавно проигрался мне в баккара. Так что нас пропустят даже ночью, – хвалится Лени, подгоняя свою кобылу.

Они минуют городские ворота и проникают сразу во власть пустующих улиц. С наступлением сумерек жители Арканы теряют всякое желание покидать свои дома, не без основания опасаясь лихих людей и фасциев, не чурающихся тьмы. Норт тоже предусмотрительно не выпускает из вида скользящие по мостовой серые тени, когда вместе с приятелем направляется к своему поместью. Войны научили Ларре ждать вероломного нападения из-за спины, не полагаясь на милость и честность противника. А Аркана никогда не была миролюбивым городом. Даже в столице империи ночи не бывают спокойными.

– Стой, – с тревогой окликает его Бидриж. Он озирается, сжимая на шее кулон – почти точную копию того, что был у Таррума. Камень едва заметно трепещет, подрагивает в руках Лени. Полагаясь на чутье своего друга, Ларре решает замереть, но все же уточняет:

– Что случилось?

– Камень… неспокоен, – с волнением в голосе отвечает Лени.

– Как это понимать?

– Возможно, рядом инквизиторы.

Любой кобринец знает, что карателей нужно обходить стороной. Даже если не способен на самое слабое колдовство и не таишь от их взора в своем доме никаких магических амулетов. А иные жители империи опасаются глядеть фасциям в глаза, страшась проклятия, которым, по суевериям, они могут в ответ одарить.

– Они в твоем доме, Ларре, – поняв, произносит Бидриж. Его голос дрожит.

– Уходим, – мгновенно отзывается Таррум.

И они исчезают, скрываясь в тени городских улиц. Постоянно оглядываются назад, ожидая преследования, но за ними никого нет: мужчинам повезло быстро заметить опасность.

Копыта их лошадей кобринской чепрачной масти мерно стучат по мостовой. К дому Бидрижа оба подъезжают уже с осторожностью, но едва они подступают, хозяин черного кулона подает Ларре знак возвращаться. Оказавшись далеко от своих владений, Лени говорит другу:

– Да что ж это такое! Везде они нас достали.

– Куда теперь?

– Помнишь, я рассказывал тебе про командующего городской стражи?

– Было дело, – кивает Таррум.

– Он проигрался мне в баккара. Долг... достаточно большой.

– Настолько велик, что он будет готов спрятать тех, кого разыскивает инквизиция? – догадывается Ларре.

– Я надеюсь, – кивает Бидриж и оказывается справ: командующий соглашается принять у себя беглецов.

***

Гнев Ларре столь велик, что от него трещит и накаляется воздух. Даже его друг, Лени, в опаске пятится назад, не рискуя заглядывать в сумрачно-серые рассерженные глаза.

Раздается грохот: Таррум сбрасывает со стола все вещи. Звенит разбившаяся на полу хрустальная ваза, падают перья и складной нож для бумаги, разливаются по камню густые чернила. Норт разворачивается и впечатывает в стену кулак.

– Она сбежала, Бидриж.

Лени не рискует уточнить кто, хотя догадывается, вспоминая темноволосую женщину, сопровождавшую друга на недавнем приеме. По лицу того ходят желваки, на руках выступают буграми вены.

– Ее нет, а в моем доме хозяйничают инквизиторы.

Он комкает полученное минуту назад письмо и бросает его в пламень разожженного камина, а затем хватается за спинку стула, чтобы тоже кинуть его прочь, выпуская наружу гнев.

– Ларре! Это все-таки чужой дом, – предостерегая, останавливает его Лени.

– Я забыл. Прости, – извиняется Таррум, хотя совсем не ощущает сожаления. Он устало опускается в кресло и закрывает глаза, пытаясь успокоиться. Но его руки то и дело сжимаются в кулаки.

Клочок бумаги с дурной вестью тлеет в камине: сначала окрашивается ярко-алым, а потом, до серости потемнев, осыпается пеплом на бревна.

– Мы найдем ее, – обещает Бидриж.

– Ты не понимаешь? – с новой силой злится Ларре, – Она у них, Лени. Фасции ее все-таки нашли…

– Это твои домыслы.

– Нет. Ты живешь с женщиной, работающей на карателей. Кому как ни тебе знать, на что они способы и что все это значит!

– Ты прав, Ларре. А еще один мой друг никак не может найти в городе Асию. И это меня пугает.

Мысли Таррума уносятся прочь. Он все думает, может ли он как-то вызволить волчицу, но один за другим нещадно отвергает варианты, слишком невозможные, чтобы их осуществить.

– Мне нужна карта подземелий инквизиторов, – наконец, решается он произнести.

– Ты с ума сошел! – ошеломленно восклицает Бидриж, услышав столь нелепую мысль.

Но его друг упрямо стоит на своем, забывая о страхе, опасности и не желая заботиться о своей жизни.

– Я найду ее, – почему-то с угрозой говорит тот, кто некогда привез их Айсбенга волчицу, способную обретать людскую плоть.

Одержимость мужчины Лени пугает.

***

Лицо южанина скрыто в тени. На лоб низко надвинут капюшон, не дающий разглядеть его искристые светлые глаза. Сильные руки сложены на столе, открывая изящные пальцы человека, привыкшего держать точеное перо, а не тяжелый меч.

– Вы покушались на жизнь моего брата, а теперь желаете помощи? – с раздражением спрашивает он.

– Не смешите, – с досадой морщится Ларре, недовольный из-за напоминания о его промахе, – Я знал, что айвинские знания помогут Ильясу выжить.

– Пусть так, – соглашается пустынник, – Но это не означает, что я окажу вам поддержку.

Зрачки Таррума столь широки, что делают его глаза почти черными. Любой другой бы побоялся в них смотреть, но не Дарий.

– Я заплачу вам, – обещает норт.

– Пустое… Звон монет меня не волнует.

Ларре злится, но его гнев лишь забавляет айвинца.

– Тогда я прикажу вам, – угрожая, предупреждает наделенный древней силой мужчина.

– Думаете, поможет? – не испугавшись, отвечает с ироний брат Ильяса.

– Даже на волков действует.

– Только не на даану, – улыбается Дарий.

– Даже Лию моя сила прижимала.

– Ошибаетесь, – указывает на оплошность айвинец, – Выходит я своим замечанием попал в точку… Дурила она вас, норт.

Ларре задумывается над его замечанием. Неужели пустынник не врет? Но зачем волчице это? И тут Таррум вспоминает. Аэдан… Она же ему просто мстила! А Ларре повелся на звериную игру. Дурень… Выходит, старый друг вовсе и не предавал его, подливая отраву в вино. Но кто же тогда?

И норт догадывается. Загадочное убийство в его доме. Немой. Вот кто добавил в кубок яд! Но несмотря на ложь даану, Таррум не оставляет желания ее найти. Хотя бы, чтобы поквитаться.

– Мне нужен этот план, – давит он на собеседника, – Что вы хотите взамен?

Дарий задумывается лишь на миг, чтобы озвучить давно созревшее в голове решение:

– Вы больше не появитесь в Аркане.

Несмотря на неприятное для него условия, ценные бумаги норт получает той же ночью.

***

Я не пила уже так давно, что перед глазами начинают мелькать мушки. Я начинаю путать сон с явью, и порою мне кажется, что я давно на свободе. Тогда во сне я пью так жадно, как только могу, не способная насытиться.

А потом мне мерещится лицо Ларре с грозовыми серыми глазами и черными волосами, которые на ощупь куда мягче, чем кажутся. Меня шелковым коконом обволакивает его тягучий запах. Какой странный сон… Мужчина легко берет меня на руки, будто не ощущая тяжести моего тела, и куда-то несет.

– Там инквизиторы, – зачем-то предупреждаю его я. Мой голос слишком слабый, но он все равно слышит меня.

– Знаю, – мягко отвечает норт.

И даже после я будто бы различаю урывками его речь, то открывая глаза, то снова погружаясь в чернильный омут. Продержаться бы, выдержать еще немного, но не сдаться так быстро на милость тьмы.

Но она всесильна…

***

Мое пробуждение странное. К лицу подносят стакан горчащей воды, и я жадно пью его, но жажда все не уходит.

– Еще, – произношу я сухими губами, пытаясь тянуться за влагой. Открываю глаза и вижу рядом с собой человека.

– Пока вам больше нельзя, – с теплотой говорит мужчина. Я узнаю его: видела в подземельях. Не запертым, как я в клетке, а свободно идущим вслед за инквизиторами, хотя взгляд его, подобно всем пленникам, был тоже затравленным и уставшим. Фасции звали человека Вемиан Корри, и я запомнила его имя, сама не знаю почему.

– Кто вы? – даже обессиленная, я все равно желаю узнать правду. Но не могу даже подняться с постели, чтобы посмотреть ему глаза. От мужчины пахнет пряными травами и сухой зеленью. Такой насыщено-осенний запах…

– Лекарь, – отвечает он, отмеряя мне капли. Затем Вемиан подносит к моему рту железную ложку, и я послушно глотаю горькое лекарство, слишком обессиленная, чтобы сопротивляться.

– Умница, – хвалит мужчина. На меня снова накатывает дремота, и я снова засыпаю, не способная совладать с тьмой.

Мои сны уже не такие тревожные как прежде, когда мне снились лишь пытки Баллиона. Тогда было тяжело отличать реальность от наваждения. В подземельях же за временем уследить трудно. Но новые сновидения я не запоминаю, хотя просыпаюсь с ощущением чего-то приятного и светлого, а при пробуждении чувствую себя уже не так дурно, как раньше. Но все равно напоминанием о катакомбах мое тело по-прежнему сводит от боли.

Открыв глаза, я оглядываюсь, но не понимаю, где нахожусь. Я лежу на кровати, но от темного белья пахнет мне не знакомо: резкими духами, от которых я морщусь. Но в самой комнате разлит хвойно-мускусный запах Ларре, хотя помещение не выглядит похожим на его городское поместье.

Я так привыкла к тьме, что щурюсь, глядя на солнце, легко проникающее в покои, несмотря на плотные шторы. Мне хочется встать, но подняться я не могу – сил нет.

Сначала я даже не решаюсь поверить, что не нахожусь под землей, где лежу, сжавшись клубком от страха. Неужели мне не нужно снова бояться, что инквизиторы проникнут в мою клетку и достанут свой хлыст, весь унизанный кристаллами льда? А Ларре в самом деле вызволил меня и мне не померещился тогда его низкий голос?

– Светлого дня, – в комнате раздается холодное приветствие норта. Все мое тело покрывается от него мурашками. Поворачиваю голову и вижу его изможденное, усталое, но ужасно злое лицо.

– Светлого, – так громко, как только могу, произношу я, но изо рта вырывается лишь жалкий и тихий шепот.  Самой неприятно, что он видит слабость, приковавшую меня к кровати. Мне хочется зарыться с головой под пуховой одеяло, скрывшись от досадного внимания человека, но я не могу даже пошевелиться. Все мое тело словно онемело под его немигающим взглядом.

– Как подземелья? – раздается ледяная насмешка.

– Прохладно, – равнодушно отвечаю я. А сама вспоминаю и плети, проходящиеся по телу, и тьму, кутающую меня, будто посмертный саван. Голод и жажда. Не иссякающая боль… Я вздрагиваю, вспоминая все это.

Мне повезло: Вемиан Корри обработал все увечья на моей коже. Прочистил раны, смазал тело мазью, наложил тугие повязки. На мне все заживает быстро, и скоро от пребывания в катакомбах на мне ни останется и следа. Но только не внутренне… Моя память полна пугающих воспоминаний, которые бьют не хуже, чем тонкий упругий хлыст Баллиона.

Помнится, когда болт охотника Саттара попал в мою шкуру, Таррум призвал свое колдовство, и оно почти исцелило меня. Сейчас бы мне не помешало немного той древней силы, но я вижу, как мужчина истощен после прогулки по подземельям.

– А тебе? – с иронией спрашиваю, опустив как всегда желанное для него обращение «норт». Он усмехается:

– Мрачновато.

Мы молчим. Он хочет мне что-то сообщить, но все отступает. А мне тяжело даже слово сказать.

– Поблагодарила бы! – раздраженно меня укоряет. Было бы за что… Серость Арканы не способна заменить ледяную красоту северного полуострова – Айсбенга.

– Много чести… – выдыхаю я.

Наконец, он говорит мне то, что все собирался. Встречается с моими глазами и отрешенно произносит:

– Я знаю, что ты соврала.

Я не чувствую удивления, на меня не накатывает тревожное волнение от его вскользь брошенной фразы. Мою ложь Ларре Таррум слышал лишь единожды. Может, я что-то умалчивала, но напрямую врать не решалась – боялась, почует. Но в тот раз все было иначе. Тогда он сам скрутил мое тело болью, и я могла ее побороть. Но не стала… Подчинилась, чтобы ловко его обдурить. Соблазн был велик – разве я могла удержаться?

Мне интересно, кто раскрыл ему правду, но вопрос не задаю. Что он изменит?

Я позволяю человеку почувствовать радость победы. Пусть ликует от того, что снова почуял мои помыслы и заодно провел инквизиторов, вызволяя меня.

– Яд ведь подлил немой?

– Кто же еще? – усмехаюсь я.

– Действительно, – бормочет он. Затем поднимает голову. В глазах – пустота. – Зачем? Зачем, Лия?

– Что тебе интересно?

– Ты ведь убила Аэдана… Моими руками.

Как всегда наблюдательно, норт. В моих жилах закипает огонь. Гнев накатывает на меня. От его нелепых вопросов, от которых я устаю, от этого отрешенного взгляда… Хватит мучить меня.

– Аэдан вел игру против меня. Ты сам знаешь… А что до твоих рук, – я мрачно улыбаюсь, – Ими же ты убил моего дона. А я не умею прощать.

Его лицо трогает злость – отражение моей ярости. А потом он вдруг начинает смеяться, хмуро и без радости, но мне хочется поддержать его смех. Так нелепо!

– Тогда мы в расчете, волчица.

– Похоже на то…

Если не считать, что я все еще нахожусь в сумрачной империи и надо мной имеет власть хозяин – человек. А в остальном – жизнь начинает налаживаться.