Текст книги "Мы вдвоем и он (ЛП)"

Автор книги: Александра Амбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Бен ложится на меня. Тепло его тела, его близость, которая прижимает меня к кровати, успокаивает.

– Все хорошо, – шепчет он мне на ухо, убирая волосы в сторону. – Он так хотел. Он именно этого и хотел.

– Это был несчастный случай, Бен? – спрашиваю я. Вытираю слезы о подушку, не дыша. Мой нос заложен, что хорошо, потому что так, по крайней мере, не чувствую запаха.

– Боюсь, что нет. – Бен целует мою влажную щеку. Потом он ложится возле меня, обнимая меня рукой за спину, словно крылом, и прижимается своим телом к моему. – Полицейский говорит, что он умер мгновенно. Он направил мотоцикл...

– Не говори мне этого, – перебиваю его я, и под его рукой разворачиваюсь к нему. – Пожалуйста, не рассказывай мне, ладно?

Бен сжимает губы и смотрит на меня с такой любовью, что мой желудок снова начинает дрожать.

– Он не верил, что я это сделаю, – тихо говорю я. – Таблетки. Он мне не поверил, правда?

– И он был прав. Ты бы этого не сделала. Никогда. Верно? – Бен убирает влажные локоны с моего лица. Я качаю головой.

– Ты подарила ему несколько прекрасных месяцев, мечта моя. И он оставил что-то после себя, так, как и всегда мечтал. – Бен нежно гладит по моему растущему животу. Мне тяжело дышать. – За это он тебе безумно благодарен.

– Все равно... – Комок в моем горле не хочет исчезать, разговаривать все так же трудно. – Он должен был подождать. Его день рождения. Вечеринка. Почему он это сделал?

– Ему становилось все хуже, ты знаешь это. Он не хотел дожидаться, пока не сможет сам ничего сделать. Это было бы не в его стиле умереть в хосписе, правда?

– Да, – тихо говорю я. – Это было бы действительно не в его стиле. Но это больно. Так чертовски больно.

Я прижимаюсь к Бену и чувствую мягкие толчки в моем животе. Наш Звездопад.

– Я знаю, мечта моя. – Бен целует меня снова и снова. Когда я глажу его лицо, ощущаю, какие влажные его щеки. Мы так тесно прижимаемся друг к другу, что между нами не пролезет и волосинка. Держим друг друга. Утешаем друг друга. Целую вечность.

Да, он оставил после себя кое-что, и не имеет значения, его это ребенок или Бена. Это наш ребенок, наш общий ребенок. И внезапно во мне появляется уверенность, что это девочка. Девочка с темными локонами и карими глазами. Я вижу ее передо собой, и мое сердце снова бьется быстрее.

– Мы назовем ее Стелла, – бормочу я против груди Бена. – Стелла, как звезда. Хорошо?

– Стелла – прекрасное имя, – шепчет Бен и целует меня.

Бет снова пододвигает ко мне тарелку, которую я только что отодвинула в сторону.

– Ты должна поесть, Миа. Подумай о ребенке.

– Я не хочу. Я не могу.

– Эй. – Она дотрагивается до моей руки. – Ты, кстати, прекрасно выглядишь в этом платье. Джею бы понравилось.

– Нет, не понравилось бы, – упрямо говорю я и тяну за немного глубоковатый вырез, который не совсем подходит для похорон. Но это и не обычные похороны. – Оно черное. Джей никогда не любил черное на мне.

– Хорошо, согласна. Ты вяглядишь как мертвец в отпуске. Но я могла бы это поправить с помощью макияжа, если хочешь.

Я мотаю головой и плотно сжимаю губы. Меня все раздражает. Каждый человек бесит меня, даже Бен. Я хочу побыть в одиночестве, остановить мир и погоревать в тишине. Но это не так. Глупая Земля вращается дальше, мое тело заставляет меня заботиться о нем дальше, даже если это только запихать в себя глупую еду, иначе мне станет плохо.

– У вас все в порядке? – Бен заглядывает на кухню и озабоченно смотрит на меня.

– Да вроде... – Бет пожимает плечами.

– Мы должны были это отменить, – говорю я. – Это дурацкая идея.

– Но вчера еще... ну ладно. – Бен обнимает меня сзади. Я прислоняюсь затылком к его животу и ненадолго закрываю глаза.

– Я не смогу, – шепчу я. – Я не знаю, как это сделать.

– Это всего лишь похороны, мечта моя. А после небольшая вечеринка. Просто представь, что мы отмечаем его день рождения. Так, как и планировали.

– Но это больше не вечеринка в честь дня рождения. Как мы можем праздновать, когда его больше с нами нет?

– Это понравилось бы ему, Миа. – Бет гладит меня по руке. – Ты знаешь это. Он именно этого и хотел бы.

– Он не хотел бы закончить пеплом в урне, – спорю я. – Он бы возненавидел это!

– Вообще-то, мы особо не разговаривали о том, чего бы он хотел, – говорит Бен. – А это было самое простое решение для всех нас. По крайней мере, я знаю, что он не хотел быть похороненым в гробу. Он боялся быть сьеденным червями, так он мне сказал.

Я вытираю слезу с уголка глаза.

– Точно, я помню это. Он сказал это нам, когда показывал могилу своего брата. Так что ты думаешь, что так нормально?

– Похороны ведь все равно сделаны не для мертвых. Главное, чтобы ты себя хорошо чувствовала, – говорит Бет.

– Мне бы хотелось вообще этого не делать. Это так... окончательно. – Я мну в руках скатерть. Мысль, что скоро на кладбище в Кройдоне придется смотреть как уродливая урна будет похоронена в земле, перекрывает воздух.

– Ты не должна идти туда, Миа. Если для тебя это слишком много... Я справлюсь сам. – Бен гладит меня по щеке.

– Нет, я не могу так поступить. Давай просто уже пойдем. Чтобы покончить с этим, – в конце концов, говорю я и встаю. В коридоре Бен берет свою гитару.

На улице льет как из ведра. Бен держит кричаще-яркий зонт над нами, пока мы идем по огромному кладбищу. Щебенка хрустит под нашими ногами, и я замечаю толпу людей вдалеке. Я цепляюсь заледенелыми пальцами за руку Бена. Бет покачивается на своих туфлях на высоком каблуке и тихо матерится.

Когда я вижу людей у открытой могилы, которая чересчур маленькая для Джея, мое тело сводит судорогой. Пришли все, кто был приглашен на его день рождения. И, видимо, даже еще больше. Я не знаю, было ли когда-нибудь на похоронах больше народу, чем сейчас. По крайней мере, при такой погоде. Но вместо печальных, заплаканных лиц, я вижу улыбающихся людей, которые болтают о Джее, как будто он был не просто пеплом в урне, а до сих пор среди нас. Как будто он сейчас выпрыгнет из-за памятника и покажет один из своих фокусов. У меня зарождается мысль, что, возможно, многие из этих людей его не знали. Возможно, они просто пришли на вечеринку и им плевать, что Джей умер. От этой мысли я наполняюсь яростью

Бет берет меня за руку, сжатую в кулак, пока Бен здоровается с людьми, которых мы совершенно не знаем. Никто не высказывает соболезнования, а мне вдруг хочется тишины. Спокойствия. Для Джея и для меня. Я хочу присесть, но здесь нет ничего, кроме надгробных плит.

Мой взгляд падает на маленький гроб в этом же ряду, на котором рядом с засохшими цветами лежит плюшевая игрушка. Детская могила. Я прижимаю руку к животу, и пытаюсь дышать носом. Вдох, выдох. В отличие от Бена, я ни с кем не разговариваю, даже с Питом, который молча стоит возле меня, сжимает мою руку и вместе со мной смотрит на пустую, открытую могилу.

Нет ни священника, ни поминок, потому что Джей не был верующим, также я отказалась произносить речь. Профессионального оратора я тоже не хотела. Как мог человек, который совершенно не знал Джея, быть в состоянии найти нужные слова о нем? Но когда двое мужчин, одетые в черном, проходят мимо нас, мне вдруг захотелось, чтобы кто-то что-то сказал.

Дождь прекратился, прежде чем мужчины дошли до могилы. Я все также пялюсь в пол. Моя обувь облеплена грязью и мокрой травой, и мне холодно. Бет обнимает меня.

Когда урна исчезает в яме у наших ног, Бен берет гитару и начинает играть. Я так тяжело сглатываю, что мой кадык подпрыгивает. Мне не хватает воздуха. Бет крепко держит меня, будто боится, что я прыгну в мокрую яму. Я сжимаю одинокую белую лилию, от запаха которой начинает тошнить. Я не готова ее отпустить.

Бен поет. Под Млечным Путем сегодня ночью... Эту медленную версию, от которой становится так грустно. Почему я никогда не замечала, какой красивый у него голос?

Хотел бы я знать, что ты искала, мог бы понять, что ты можешь найти.

И наконец-то из моих глаз текут слезы, которым я несколько дней не давала волю. Они текут по щекам, закрывая мой взор, и мир вокруг меня исчезает за милостивой пеленой. Со всеми людьми.

Мягкий голос Бена утешает нас. Никто из присутствующих не говорит ни слова. Никто не кашляет и не шепчется. Так чертовски тихо, кроме музыки, что от тишины мне хочется закрыть уши. Бет вытирает глаза. Пит крепко держит мою руку.

Когда песня заканчивается, во мне что-то кричит. Кто-то должен что-нибудь сказать, пока мужчины не начнут закапывать могилу. Кто-нибудь должен что-то сказать. Но от меня не исходит ни звука. Люди становятся беспокойными, пока Пит вдруг делает шаг вперед, прямо к могиле с урной. Он вздыхает.

– Больше всего прожили не те люди, которые состарились, а те, кого больше всего любили. Те, кто любил свою жизнь, в конце овладели мастерством – любить и наслаждаться. Каждым чертовым днем. Я увидел это у Джея, и борюсь каждый чертов день, чтобы его понять.

Я прижимаю руку к губам и моргаю сквозь свежие слезы.

– Он был чертовски хорош в том, чтобы любить жизнь. Это знают все, кто знал его. Но он не был слишком удачным в том, чтобы это усовершенствовать. Это знают те из нас, кто любил его.

Бет сжимает мою руку. Бен становится возле меня и обнимает меня за плечи. Я прислоняюсь лицом к его груди, не вытирая щек.

– Он никогда не умел прощаться. Не любил. И я знаю, что это расставание особенно мучило его на протяжении последних недель. Потому, что двое людей за короткий срок дали ему все, о чем он мечтал. И потому что он не знал, как уйти, чтобы не ранить их. Думаю, у него это не очень получилось. Я чувствую, я слышу их боль. Но он попытался, сделал все возможное. Миа, Бен... это для вас.

Пит поворачивается к нам и протягивает одну руку. Как на автопилоте, я делаю несколько шагов по направлению к нему, пока не останавливаюсь рядом, возле открытой могилы. Он берет меня за руку и протягивает другую Бену. На то, как люди в ожидании пялятся на нас, мне плевать. В данный момент все безразлично, когда Пит начинает читать стихотворение мягким голосом.

Над могилой моей не стой, не рыдай

Я не там, я не сплю, просто верь, просто знай

Я с тобою в дыханье беспечных ветров,

Я с тобой в ослепительном блеске снегов

Я согрею тебя теплым солнца лучом,

Я коснусь тебя мягким осенним дождем.

Над могилой моей не стой не рыдай

Я не там… я с тобой просто верь, просто знай…

В разбудившей тебя поутру тишине,

Я приду к тебе гомоном птичьим в окне,

Буду ночью по-прежнему рядом с тобой,

Охраняя твой сон с неба яркой звездой.

Над могилой моею не стой, не рыдай,

Я не там, я с тобой! Только верь! Просто знай.

Вечеринка закончилась для нас слишком рано. Было не так страшно, как я себе представляла, и одновременно было так весело, как хотелось бы Джею. Были коктейли, чересчур громкая музыка и много новых друзей. Мы познакомились с несколькими друзьями Джея, срежи которых было два график-дизайнера, с которыми Бен долго разговаривал об играх. Они даже обменялись номерами телефонов. А от того, что Бет уехала с Питом на одном такси, несмотря на то, что они живут в разных концах города, я до сих пор улыбаюсь.

Дома я снимаю туфли со своих отекших ног и падаю на диван. Бен целует меня в лоб.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Чаю? – осторожно спрашиваю я. Уже за полночь, но Бен улыбается. – Конечно. Я сделаю нам.

Ради меня он не пил алкоголь, что было не обязательно. Отказаться от него было не трудно. Я смотрю в окно на облачное ночное небо, в то время Бен ждет на кухне, пока закипит чайник. Дверцы шкафчиков стучат. Квартира сегодня кажется мне чужой.

Когда мой взгляд падает на синюю дорожную сумку, которую Бен поставил в гостиной, мое сердце пропускает удары. На трясущихся ногах я подхожу ближе и приседаю. Я туда еще не заглядывала и не имею понятия, что нам с этим делать. Сейчас нужно распаковать вещи и посмотреть, что Джей оставил после себя.

– Твой чай стоит на столе.

Бен подходит ко мне, и смотрит через плечо, как я достаю вещи и бесчисленные медикаменты из сумки.

– Что нам с этим делать? – спрашиваю я.

– Не знаю. Возможно, отдать на благотворительность? – предлагает Бен.

Темные, старые футболки, с изображением рок-групп. Кьюр (The Cure). Эхо и Баннимэн (Echo and the Bunnymen). Черч (The Church). Мои глаза снова горят. Я беру мою любимую футболку с зайцем из Донни Дарко и прижимаю к лицу. Зарываюсь в нее носом и глубоко вдыхаю. Она так сильно пахнет Джеем, что я не могу сдержать слезы.

– Звонил нотариус. У нас с ним встреча на следующей неделе, – осторожно говорит Бен.

– Зачем? – спрашиваю я, не оборачиваясь. Нос до сих пор глубоко зарыт в футболку Джея.

– Не знаю. Возможно, он написал завещание.

Я смеюсь сквозь слезы. Это на него похоже.

– Харли уже в прошлом. Мне так жаль. Он обещал тебе его.

Бен отмахивается. Потом помогает мне дальше распаковывать вещи. У Джея не было много вещей. Я знаю, что в Хакни у него тоже немногое осталось. Мало что было ему дорого. Все остальное он сбросил как балласт. И сейчас я хочу сохранить самое важное.

На самом дне сумки я нахожу фотографию Полароид. Она мятая и пожелтевшая, и когда ее переворачиваю и вижу, что на ней изображено, я оседаю на пол.

– О, Господи, – шепчу я. – Боже мой.

Мои пальцы дрожат, когда Бен осторожно забирает ее у меня. На фотографии Джей и я. Это было приблизительно десять лет назад, мы весело улыбаемся в камеру. Я с трудом узнаю себя, такую юную и безнадежно наивную. Совершенно другой человек. Но не фотография испугала меня. Это были слова, которые написаны на белом поле внизу. Почерком Джея, черным перманентным маркером.

Звездопад сияет только тогда, когда звезды уже догорели.

Только теперь я понимаю, что все это время он имел в виду не себя.

– Давай просто сделаем это... – говорит Бен. Друг за другом мы поднимаемся на пять ступенек к темной, дорогой, блестящей входной двери, но что-то внутри меня против того, чтобы зайти в викторианский дом в Кенсингтоне. Джей умер две недели назад и я не хочу ни с кем о нем говорить. Даже с Беном, а тем более с совершенно посторонним нотариусом, который, скорее всего, выглядит как питбуль-терьер.

По крайней мере, эта догадка исчезает, как только мы заходим внутрь. Адвокат скорее выглядит как молодой Кэри Грант и так тепло улыбается при приветствии, что мое плохое предчувствие исчезает.

– Пожалуйста, присаживайтесь, говорит он и указывает приглашающим жестом на стулья, которые стоят перед антикварным столом. Та и все помещение выглядит как из прошлого века – высокие потолки, книжные стеллажи из красного дерева и хрустальная люстра. Как вообще Джей вышел на этого нотариуса? Ему больше подошел бы даже какой-то пижонский типа с Хакни, чем этот. Я сглатываю, чтобы не дать воспоминаниям о Джее снова затопить меня, а потом, наконец, присаживаюсь.

– Во-первых, я хочу принести вам свои искренние соболезнования. Мистер Штерн рассказал мне в каких отношениях вы состояли, и я нахожу это, честно говоря, фантастическим. Необычно, но... потрясающе. Смело.

Я молча киваю. Сгибаю пальцы, что лежат на коленях, пока Бен не берет мою руку и крепко ее держит. Нотариус, суди по табличке на двери, его зовут Кристиан Моррис, вздыхает. Потом отклоняется в своем скрипящем кожаном кресле назад и открывает крышку макбука.

– Мистер Штерн попросил меня показать вам видео его завещания. – Он поворачивает к нам лэптоп. Мои пальцы коченеют, сердце пускается вскачь. – Как он мне сказал, он снял его около трех недель назад. Я его не смотрел, потому что это было снято только для вас, поэтому не уверен... Ну ладно, посмотрим.

Бен молча кивает, я не способна ни на какую реакцию. Видео... ну конечно. Но хватит ли у меня силы посмотреть его? Только от мысли мои внутренности замирают. Но прежде, чем я могу что-либо сказать, нотариус запускает программу. Не проходит трех секунд, как на экране появляется Джей. Он сидит в нашей гостиной, я узнаю фон, а его лэптоп, видимо, стоит на журнальном столике. Я так тяжело сглатываю, что чувствую боль в горле, когда Джей улыбается и начинает говорить.

«Вот дерьмо».

О, Господи! Я смеюсь, и Бен также подавляет улыбку. Мистер Моррис, который за своим столом может только слышать, но не видеть, молча хмурится.

«Я хорошо могу представить, как вы сидите в этом показушном офисе и спрашиваете себя...»

– Эм... – Бен наклоняется и нажимает на кнопку паузы. Видео останавливается на улыбке Джея, и по моей спине начинает течь пот ручьем. Я не могу смотреть, и не могу отвернуться. – Может нам стоит посмотреть видео одним..?

– Включай дальше, – командую я. Мое сердце трепещет так дико, что я чувствую его биение в горле. Но я хочу это сейчас увидеть. Плевать, сплетничает Джей о нотариусе или нет. Я все равно никогда больше не увижу этого типа, так что какая разница? Он спокойно может послушать, что нам хотел сказать Джей. Даже если только мысль об этом перекрывает мне воздух. Бен вздыхает и запускает видео.

«... в этом показушном офисе и спрашиваете себя, что, к черту, на этот раз вытворил старый Джей.

А что именно я натворил, мистер Моррис – Миа, правда, он похож на молодого Кэри Гранта?»

Я закрываю рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух, одновременно мои глаза наполняются горячими слезами.

– Прошу прощения, – бормочу я в сторону нотариуса, который, к счастью, обладает чувством юмора, и, улыбаясь, отмахивается. От меня не укрывается, что он бросает на себя беглый взгляд в отражении окна.

«... в общем, он позже вам все более детально обьяснит. Но прежде я воспользуюсь возможностью провести длинный, скучный монолог, потому что я всегда хотел это сделать, а теперь Миа, в качестве исключения, не сможет меня перебить. Кстати, ты прекрасно выглядишь, сладкая».

Он близко наклоняется и, улыбаясь, подмигивает в камеру. Мое сердце сразу же сжимается в крохотный узелок, прежде чем как сумасшедшее начать порхать в моей груди.

«Спорим, на тебе надето черное платье, которое ты купила на мои похороны? Да, я нашел его в твоем шкафу, сладкая, все в порядке. Слегка длинновато, на мой вкус, но, эй, ты будешь выглядеть в нем сексуально. Как всегда.

И потому что я уже не могу взять Оскар за дело всей моей жизни, вы должны сейчас выслушать мою болтовню. Это всегда так, когда уже слишком поздно. Я выучил свой урок. Чтобы с вами такого не случилось, мистер Моррис скоро вам расскажет, что я вас указал как единственных в моем завещании. Мои поздравления, теперь вы можете усыновить Пита и оставить себе пролежанный матрас из Хакни, после того, как заплатите за утилизацию разбитого Харли.»

Я до боли сжимаю нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, пока Бен возле меня странно хлюпает. Джей подмигивает.

«Небольшая шутка. Год назад я заключил страховку на жизнь. И очень хорошую. Поэтому я не мог дольше ждать, Миа. В случае смерти от болезни, страховая ничего не выплатила бы, поэтому это должен был быть несчастный случай.»

Я бросаю на нотариуса испуганный взгляд, но он, улыбаясь, мотает головой.

– Я никогда не смотрел это видео, – говорит он, подняв руки, повернув ладони к нам. Меня накрывает облегчение, и я слушаю дальше, что нам скажет Джей.

«Но у меня есть одно условие по поводу денег... Я хочу, чтобы вы использовали их на ребенка, чтобы маленькая потом получила хорошее образование, и могла стать тем, кем захочет. Кроме косметолога и учительницы математики. Простите, но я настаиваю. Я ненавижу учителей математики. Вы должны избежать этого, ладно?

Потом я хочу, чтобы вы сделали с деньгами то, что должны. Вы уже знаете что. Будьте храбрыми и просто сделайте это. Иногда идти до конца ближе, чем кажется, поэтому не теряйте времени.»

Бен снова нажимает на паузу, а я озадаченно смотрю на него.

Мистер Моррис наклоняется к нам.

– Речь идет не о незначительной сумме, – обьясняет он. – Пятьсот тысяч фунтов стерлингов, чтобы быть точным.

Я хватаю ртом воздух, Бен тихо присвистывает.

– Серьезно? – переспрашивает он, и мистер Моррис кивает.

Венка на моем виске пульсирует, потому что так странно видеть Джея на этом видео. Это выглядит почти как наш звонок по скайпу, и так хочется ему что-то сказать, ответить. Но я понимаю, что он этого не услышит. Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы этой болью заглушить боль в сердце. Бен снова запускает видео.

«Ах, еще кое-что... Бен, друг. Прости за Харли. Я знаю, что пообещал тебе его, но не смог этого сделать. Чувак, ты станешь отцом! На тебе вся ответственность. Ты должен заботиться о Миа и нашем ребенке, так что мотоцикл – это слишком, черт возьми, опасно. Купи себе ухоженный внедорожник, самый крутой и выпендрежный, какой только сможешь найти. Не то, чтобы ты в этом нуждался, и я знаю, о чем говорю, но... ты знаешь. Девчонки ведутся на такое! Но не забудь детское сиденье, ладно? Я люблю тебя».

Джей вздыхает и снова наклоняется вперед. Он сжимает губы, и возникает такое ощущение, что он видит меня. Я вижу, как он сглатывает, как дергается его кадык. Его глаза темнеют. Одна слезинка срывается с уголка моего глаза и медленно скатывается по щеке.

«Миа, сладкая. Скорее всего, ты не догадываешься, насколько сильно я любил тебя. Всегда. Даже тогда. Я знаю, что сделал тебе чертовски больно, и что я был долбаным эгоистичным мудаком в последние месяцы, потому что хотел провести их именно с тобой. Но твоя боль стоила того, потому что ты подарила мне самые лучшие месяцы в моей жизни. Мне бы просто хотелось, чтобы у нас было больше времени. Или чтобы я тогда был достаточно умным для тебя. Но, эй, в таком случае, возможно, у тебя ничего не получилось бы с Беном, так что, если посмотреть... то для тебя все очень хорошо сложилось.

Я должен был уйти прежде, чем стало бы слишком поздно. Не обманывай, я ведь знаю, что ты бы никогда не дала мне тех таблеток, и риск был слишком большим. Ты станешь матерью, у тебя великолепный муж и будущее, так что уход за тяжелобольным было бы последним, в чем ты нуждалась. Я просто надеюсь, что в один день ты поймешь меня.

У тебя будет замечательная жизнь, рядом с самым лучшим мужем, и ты будешь матерью самой красивой дочки. И я уверен, ты воспитаешь ее так, как того хотел бы я.

Я люблю тебя, и это разрывает мне сердце, потому что я должен уходить без тебя».

Он вытирает глаза обратной стороной ладони и мягко улыбается. В уголках его глаз образуются морщинки. Я цепляюсь руками за подлокотники, мне становится трудно дышать. В моем горле образовался такой большой комок, что я с трудом получаю воздух.

«Возможно, я был никем иным, кроме как дурацким серым камнем, который упал тебе на голову. Но возможно, ты увидишь через несколько месяцев, или вообще когда-нибудь, когда успокоишься и перестанешь плакать, что я был небольшим, совсем маленьким звездопадом. Я бы хотел этого. Очень сильно.

Я счастлив, что ты любила меня, и что я мог тебя любить. Даже если совсем недолго. Спасибо, сокровище. За все».

Видео заканчивается на том, как Джей наклоняется к компьютеру и выключает камеру. Просто так. Ни прощания, ни поцелуя, ни взмаха руки, ничего. Вдруг комната заполняется тишиной. Когда я вижу, как Бен вытирает слезу, которая катится по его щеке, я бросаюсь ему на шею.

Я не могу прекратить плакать. Звездочка в моем животе со всей силы бьет меня по желудку, но я это еле чувствую. Потому что боль в моей груди намного хуже, намного сильнее, чем все, что я до этого считала болью. Она забирает воздух, заставляет меня выть.

– Шшш, – шепчет Бен и прижимает мое лицо к своей груди. – Ну хватит. Хватит, мечта моя. Все будет хорошо.

Нотариус встает и идет к окну, давая нам время, за что я очень ему благодарна. Сейчас меня ничего не интересует. Ни завещание, ни деньги, ни еще что-либо. У меня такое ощущение, что мир остановился. Я хочу еще раз посмотреть видео, еще и еще, и представить, что Джей не мертв, а просто находится в своей квартире в Хакни, сидит перед компьютером и разговаривает со мной по скайпу. Или ждет нас на маленькой кухне в Кройдоне и готовит лазанью с тофу, или это ужасное рагу, которое никому из нас особо не нравилось. Что он лежит в моей кровати и улыбается той неповторимой улыбкой, которая на ходу срывает с меня трусики.

К сожалению, я понимаю, что это больше никогда не повторится. Что его уже нет. И он даже приблизительно долго не сиял.

Время относительно. Последние недели относятся к самым длинным неделям в моей жизни, потому что ничего, абсолютно ничего не происходит. Я хотела остановить мир, когда умер Джей, и теперь кажется, мне это удалось. Мы с Беном редко разговариваем о нем, но его присутствие чувствуется в каждом уголке комнаты.

Потому что стоит мне только открыть холодильник и посмотреть на яйца, как понимаю, что больше никогда Джей не будет стоять у плиты и жарить блинчики. Что он больше никогда не будет засыпать или просыпаться возле меня. Его запах потихоньку выветривается, даже несмотря на то, что я не стирала подушки. Мне бы хотелось, чтобы была возможность сохранить его запах в бутылке. Каждое утро я зарываюсь лицом в подушку и глубоко вдыхаю, но так, как постепенно его запах выветривается с каждым днем все больше, кажется, мрачная пустота в моем сердце так же постепенно исчезает.

Я так часто злюсь, что бегаю по квартире и ищу, что можно сломать. К счастью, Бен все понимает, и молча купил новый сервиз, когда от старого осталось всего две чашки и три тарелки.

Бен, как всегда, ходит в офис каждый день, а я дома работаю над концептом нашей игры, с помощью иллюстраций Джея. Как только Бен возвращается домой вечером, мы с головой зарываемся в бумаги, до закипания мозга и записываем все мысли и идеи о нашей продукции. Время от времени мы дискутируем насчет пожелания Джея: сделаем ли мы так, как он хочет, либо купим небольшую уютную квартирку в Ричмонде на его деньги. Но мы понимаем, что никогда так не сделаем, потому что там, где бы он сейчас ни был, Джей все равно это увидит. Вполне возможно, что однажды с неба упадет озлобленный камень мне на голову, а этого я не могу допустить.

Тем временем, мой живот стал таким круглым, что мне с трудом удается передвигаться. Своих ног я не видела уже несколько недель, а если бы Бен не был таким милым и не помогал мне стричь ногти или вылезать из ванны, я бы превратилась в абсолютную неряху.

Уже конец августа, окно в гостиной открыто, но внутрь входит только душный воздух, который не несет с собой никакой прохлады. Небо облачное и беззвездное. Привычная дымка накрывает город как шерстяным одеялом.

– Ты будешь еще что-то смотреть или я могу выключить?

Бен зевает, когда берет в руки пульт от телевизора. Мы смотрели фильм, но я не могу вспомнить, о чем он был или как звали главных героев. Так продолжается уже несколько недель. Меня гложет так много мыслей, что я ни на чем не могу сконцентрироваться. Я накрываю рукой живот, потому что Звездочка меня сильно толкает. Бен кладет свою руку сверху и нежно улыбается.

– Подожди, – говорю я через несколько минут, во время которых мы следим за движениями нашего ребенка. – Сделай, пожалуйста, громче.

Бен поворачивается и смотрит в телевизор, где какой-то американец рассказывает, как он отправил прах умершего со спутником в космос. Услуга дорогая, но доступна каждому. До сих пор мало кто делал подобное, а один космонавт захотел, чтобы его прах доставили на луну. Бен снижает громкость, в то время как мое тело превращается в камень.

– Господи, – шепчу я. Мое тело покрывается потом, когда я вижу как маленькая урна, покидая орбиту земли, зажигается и медленно гаснет. Как падающая звезда. Бен смотрит на меня, нам не нужны слова. Нам становится ясно, что мы собираемся делать. Даже если от самой мысли Звездочка в моем животе начинает танцевать сальсу.

***

– Бен, если нас кто-то увидит... – холодок пробегает по моему телу. Я оборачиваю руки вокруг дрожащего тела, пытаясь не смотреть туда.

– Поэтому ты и стоишь на стреме, – шепчет мой муж, не поднимая взгляд. – Если кто-то появится, сгибайся и кричи, что рожаешь. Так ты сможешь его отвлечь.

– Нас посадят за это в тюрьму, – говорю я, все еще дрожа. Я переступаю с ноги на ногу, жую губу и прислушиваюсь к каждому звуку в кустах, каждому шороху листьев. Сейчас три часа ночи, кладбище пусто, и вообще-то оно закрыто. Мы не должны быть здесь. На самом деле нет. Тем более с лопатой! Я не могла особо подумать над тем, что Бен сейчас делает, иначе...

– Миа, прошу тебя... Прекрати разговаривать, – шикает Бен. Он снял куртку, но все равно вспотел. Пряди его светлых волос прилипли к лицу, а на его лбу видны морщины.

– Да, да, – бормочу я, подняв голову в небо и глядя на облака, сквозь которые сегодня проглядывается несколько звезд. Я вспоминаю о том, что мне когда-то сказал Джей. Что эти звезды уже давно могут быть мертвыми и догоревшими, но мы их до сих пор видим, потому что свет, с его скоростью, требует много лет, чтобы долететь до нас. – Еще долго? – спрашиваю я сдавленным голосом.

В качестве ответа я получила только рык. Шорох и стук лопаты гремит в моих ушах. Если сейчас кто-то подойдет, он сразу поймет, чем мы тут занимаемся. Расхищение могил. Надругательство над умершими. Кража урны.

– Прости, Джей, – шепчу я в небо, на секунду представив, что одна звезда мне подмигнула.

Бен слегка запыхался, но мне нельзя ему помогать. Вместо этого я должна стоять начеку – именно я! Единственный раз, когда я это делала, все основательно пошло наперекосяк. Моя бывшая подруга Клэр и я пошли воровать яблоки у нашей соседки. На потому что были голодны, а из принципа. Она оберегала яблони как сокровище, но в итоге, половина плодов просто сгнивала. В то время как Клэр сидела на дереве и рвала яблоки в полиэтиленовый пакет, я стояла внизу и следила, чтобы миссис Майер не застукала нас на месте преступления. Вместо этого я стояла спиной к дому, смотрела на Клэр, погрузившись в свои мысли. До тех пор, пока миссис Майер не схватила меня за шею и скрипучим голосом спросила, что мы забыли на ее дереве.

Самое худшее в этом было не то, что меня наругали родители, а разочарование Клэр. Она не разговаривала со мной несколько недель, потому что винила меня в том, что родители посадили ее под домашний арест на несколько месяцев.

Я пытаюсь отвлечься этими воспоминаниями, но не помогает. Вздохи Бена становятся все громче, а потом я слышу, как лопата натыкается на что-то металлическое. От этого звука волоски на моей шее становятся дыбом.

– Так, а вот и он.

– Бен! – я слишком громкая, знаю, но все равно не смогла сдержать крик. В панике, я закрываю рот рукой.

Бен тихо смеется.

– Возьмешь его? – спрашивает он после того, как достал урну из могилы.

Она влажная и вся в земле. Мои руки дрожат, когда я становлюсь на колени и беру металлическую емкость.