Текст книги "Сборник "Круг Земель""
Автор книги: Александр Зорич
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 92 страниц)
Осмотрев замок со всех сторон, Герфегест начал подъем. «Замок Восьми Террас» – так сказано про Наг-Нараон. Таким же точно был и Наг-Туоль.
При свете дня Замок был бел. При свете ночи – сер. Черные лебеди Гамелинов венчали каждый уступ черным барельефом.
Герфегест раскрутил «кошку» и бросил ее вверх. С первого же раза две из трех лап «кошки» уцепились за каменное ограждение первой террасы.
Герфегест попробовал веревку. Похоже, «кошка» зацепилась вполне надежно. Герфегест замер – сколь бы бесшумными ни были его действия, все же мог найтись кто-то, кто вслушивается в темноту. Затем он полез вверх.
Герфегест не сомневался в том, что первые три террасы не охраняются. В самом деле, чтобы охранять замок по всему периметру, просто не хватит бойцов. Тем более сейчас, когда войска Стагевда распылены по всему Синему Алустралу от Рема Великолепного до Дагаата, а все остальное – брошено в пролив Олк, навстречу Хранителям Верности.
На четвертой террасе Герфегеста ожидала сонная стража. Двое. Они не разговаривали, но Конгетлару и не нужно было слышать голоса для того, чтобы определить количество и воинскую выучку людей. Ему достаточно было звука их дыхания. Герфегест бросил стальную градину и спрятался под карнизом. Градина полетела вниз, создавая некий вполне ощутимый шум. Первый охранник услышал его и наклонился над пропастью, положив свое тучное брюхо на парапет. Отравленная игла вылетела из духового ружья, и страж-«ник, издав тихий предсмертный вздох, упал на каменные плиты гигантского балкона. Второй получил иглу в лицо. Он умер мгновенно. Иглы Герфегеста были обмазаны самым сильным ядом Синего Алу-страла. Орнумхониоры приготовляют его, вываривая вместе со слизью верткой и баснословно редкой рыб-ки-глазогрызки почки и печень рабов, погибших от удушья в серном дыму. Не случайно, разумеется, погибших.
Пятая и шестая террасы также были пройдены при помощи духового ружья. Герфегест не пользовался им почти пятнадцать лет, справедливо считая его оружием предателей и трусов, не способных ни к честным поединкам, ни к рукопашной. Но теперь ему было просто плевать на такие вещи, как «честь благородного мужа». Все, чего он хотел, – это убить Харману из Га-мелинов. Все остальные были лишь помехами на его пути. Помехами, которые нужно устранить быстро, надежно и бесшумно. Духовое ружье, которое представляло собой полую трубку, сделанную из высушенного стебля растения кан, подходило ему как нельзя лучше.
Когда Герфегест преодолел седьмую террасу и был близок к тому, чтобы перейти к последней, запас отравленных игл в трубке, болтающейся у него на груди, иссяк. Иглы стоили куда дороже золота и их было, увы, ровно восемь штук.
Герфегест остановился в нерешительности. Если он ввяжется в поединок, он не доберется до Харманы. Пройти незамеченным мимо восьми хорошо вооруженных людей, чей долг как раз следить за тем, чтобы никто не остался незамеченным, было невозможно. Темное зарешеченное окно трапезной – отчего-то Герфегест был уверен, что это именно трапезная – было сравнительно близко. Нужно добраться до него во что бы то ни стало.
Герфегест глянул вниз. Скалы. Едва слышный шум прибоя. Волны плещутся между острыми камнями. Упасть вниз с такой высоты – лучший и самый надежный способ самоубийства. Поразмыслив еще минуту о ценности человеческой жизни и о возможных (а на самом деле невозможных в его положении) способах страховки, Герфегест наконец решился.
Герфегест смазал руки «глиной. Лишенного Значений», доселе ждавшей своего часа среди прочего на дне холщового заплечного мешка.
Потом он ободряюще улыбнулся собственному безумию и полез по скале к темному провалу окна трапезной, сливаясь с бездушным и мертвенно-холодным камнем. «Человек, у которого есть цель, может все», – учил его Зикра Конгетлар. Герфегест больше не смотрел вниз. Вся его жизнь была теперь сосредоточена в десяти крепких пальцах. Герфегест не боялся умереть. Он просто не хотел.
Преодолев очередную пядь восхождения, Герфе-гест замирал. Он вслушивался в темноту. Похоже, на площадке, где томились стражники, его никто не замечал. По крайней мере пока.
Когда до искомого окна оставалось не больше трех человеческих ростов, он снова смазал руки «глиной Лишенного Значений». Было бы совсем обидно сорваться, находясь на таком пустячном расстоянии от цели. Он нащупал рукой очередную зацепку и уже был готов переместить вес тела с правой ноги на левую и податься вверх, как то, что он принял за скальный выступ, зашевелилось и вырвалось у него из-под руки. Пальцы ухватили пустоту.
Летучая мышь, мерзавка.
Ноги Герфегеста беспомощно болтались над пропастью, и лишь левая рука теперь удерживала его от короткого и такого невдохновенного полета. Как назло, его нога, пытаясь обрести точку опоры, обрушила три-четыре мелких камешка. Они сорвались и, отскакивая от валунов, понеслись вниз, подчиняясь пер-вопричинным законам бытия, влекущим всякое вещное тело в бездну.
– Что там. Нор? – поинтересовался охранник, подходя к краю восьмой террасы, так же как и все предыдущие огражденной парапетом из белого грео-верда.
– Хоть убей, не вижу, – отозвался другой голос, более низкий.
– Так то ж мыши балуют, их тут Хуммерова гибель! – пробасил третий.
Шаги удалились. Герфегест знал, что играть в кости страже запрещается под страхом отсечения правой руки. Но, похоже, вместо костей эти мужички нашли себе другое развлечение, ни в чем не уступающее первому. По крайней мере, судя по звукам, стража Восьмой Террасы была занята чем-то своим, вполне своим. Это и спасло Герфегеста, которого при ближайшем рассмотрении было довольно тяжело спутать с нетопырем.
Герфегесту не хотелось умирать. Именно поэтому он, покачавшись на пальцах левой руки, наконец умудрился ухватиться правой за отдаленную выемку. Он, конечно же, приметил бы ее сразу. Если бы дело было днем. Ночью она была почти неразличима в бледном сиянии луны, превращавшем предметы в их тени, а тени – в новью несуществующие предметы.
Спустя минуту он был у зарешеченного окна трапезной. Путь к госпоже Хармане был почти открыт – стоило лишь отпереть символический замок, сковывавший решетку. Видимо, никто из хозяев Наг-На-раона всерьез не допускал, что неприятельский лазутчик сможет пробраться сюда незамеченным и, соответственно, безнаказанным. В сущности, не мог и Герфегест. Случившееся с ним было чудом, объяснение которому ему было суждено обрести совсем скоро.
«Лучшая отмычка к такому замку – зубочистка», – подумал Герфегест, примостившись на внешней стороне подоконника. Оставалось лишь найти зубочистку.
Вопреки ожиданиям Герфегеста, комната, окно которой приветственно отворилось для него, оказалась отнюдь не трапезной. Похоже, Гамелины не были любителями пировать в обществе своих вассалов, как это было принято в других домах. Трапезная была переоборудована под фехтовальный зал. Все, что видел Герфегест в нечетком свете полночи, свидетельствовало в пользу этого. Стены, пол и даже потолок были обшиты плетенными из тростника циновками.
Посредине располагался склад деревянного оружия. Длинные и короткие мечи. Шесты. Палки. Трости. Алебарды. Все, что только душе угодно. Все из прочного горного кедра. Для тех, кто хочет научиться убивать с толком, расстановкой и должным изяществом.
Герфегест крался словно горностай. Путь Ветра – это путь тех, кто не оставляет следов и не привлекает к себе внимания. Таков серебряный горностай. Недаром его гибкое тело красовалось на Гербе Конгетла-ров. Герфегест прошел по длинному совершенно темному коридору, не издав ни единого звука. Не опрокинув ни единого треножника.
Пятнадцать лет назад Герфегест вот так же пробирался по подвалам Эльм-Туоля, второго по значимости замка Дома Эльм-Оров. Золотого замка. Это было его второе крупное задание. И последнее в жизни заказное убийство. Можно даже сказать, что в тот день Герфегест в последний раз был Конгетларом. Из подвалов, где располагались самые богатые в Алустрале винные погреба Эльм-Оров, его путь лежал наверх – по узкой потайной лестнице в третий ярус, в комнату умалишенного сына старого Хозяина Дома. Герфегест отлично помнил его имя – Гелло. Бросить яд в чашу для умывания, стоящую у изголовья ложа, и уйти прочь вечером следующего дня, в укромном месте дождавшись известия о смерти единственного наследника Дома. Тогда музыку заказывали Орнумхониоры. (Не Ваарнарк, нет – он был тогда всего лишь опальным вассалом, раздувающим смуту в землях соседей по Знаку Тунца. Тогда Ваарнарк был на стороне Га-нантахониоров. Но теперь об этом как будто никто не помнил.) Именно Орнумхониоры хотели, чтобы Хозяин Дома Эльм-Оров лишился своего бесноватого наследника. Этому было две причины – во-первых, в случае смерти старика. Хозяином становился дурачок Гелло, а Орнум Хониорам не хотелось иметь в союзниках дурачка. А во-вторых, в случае смерти Гелло Хозяин Дома должен был уйти на двухнедельный срок в удаленное ущелье Га для совершения обрядов траура и очищения. Такое добровольное отречение от дел со стороны Хозяина Дома – пусть даже и временное – было Орнумхониорам весьма и весьма на руку.
Тогда Герфегест выполнил свою кровавую миссию безукоризненно. Да, тогда он был слишком юн для того, чтобы задумываться о разнице между добром и злом. Об убийстве за деньги и убийстве из мести. Понимание этой разницы 9«видение Границы» – как говорил Элиен Тремгор, Брат по Крови) пришло к нему гораздо позже – уже после того, как его память, рассыпавшаяся на тысячу бессмысленных и разрозненных осколков милостью Врат Хуммеровых, стала по крупицам возвращаться к нему по воле Семени Ветра. Но тогда он, не задумываясь ни на миг, проник в нужный покой через дверь для слуг и подсыпал яд. Когда Гелло опустил в чашу для омовения свои руки, поднес их вместе с напоенной смертью водой к глазам и отер руками лицо…
Герфегесту не хотелось вспоминать, что было дальше. Чудовищные волдыри. Нечеловеческая, нестерпимая боль в глазах, крик наследника, помешавшегося вдвойне – на сей раз от боли. Он слышал этот крик – сотня каменных стен, отделявших его, притаившегося в винном погребе, от покоев Гелло, не смогли заглушить его. Он убирался из Золотого Замка глухой ночью – как и пришел. В кромешной темноте.
– Эй, кто это? Это ты? – стражник, которому был поручен самый безответственный, как казалось сотнику, участок – выход из подвалов – был первым человеком из стражи, встретившимся с Герфегестом в почти честном поединке. Его товарища Герфегест убил десятью минутами раньше, задушив тончайшим шнурком. Не тем, который был намотан на его руку. Тот Герфегест берег для Харманы и потому не хотел осквернять его чужой смертью. Другим. Но таким же крепким и тонким.
В первую минуту стражник принял Герфегеста за своего напарника, отлучившегося по нужде.
– Да не морочь меня, ты скажи, это ты или кто? – в голосе стража смешались страх и раздражение, которое было призвано этот страх скрывать.
– Это я, – прошептал Герфегест и снес ему голову, одновременно с этим отскакивая как можно дальше. Он не хотел являться к Хармане с ног до головы перемазанным чужой кровью. Почему? Герфегест не стал искать ответ на этот вопрос, удовлетворившись весьма слабой версией о врожденной чистоплотности.
Он двинулся дальше. Спальный покой Харманы располагался на четвертом ярусе замка.
Герфегест просто не мог себе позволить проходить первый ярус, отправляя в Святую Землю Грем души всех охранников, которые могли встретиться ему на пути. Теперь он был еще более ограничен во времени, чем раньше. Он не знал, сколько раз за ночь сменяется стража в Наг-Нараоне. Но рассчитывал на худшее. Это значило, что на все про все у него не более получаса.
Торопиться Герфегест не любил и не умел. Он прополз по-пластунски весь коридор второго яруса. Ему не хотелось связываться с молодцами, клюющими носами возле лестницы. В этот раз ему снова удалось остаться незамеченным. Затем он вылез в окно и снова пустил в дело трехлапую «кошку» – теперь расположение окон было таковым, что позволяло путешествовать по стенам безо всякой тревоги оказаться замеченным извне. Окон на северном фасаде было сравнительно мало. А те три окна, на которые держал курс Герфегест Конгетлар, были окнами спального покоя Харманы.
Герфегест зацепился за подоконник крайнего окна и прислушался. Кто бы ни был в спальных покоях Харманы, он не спал. Этот некто мерил комнату беспокойными шагами. Гамелины, похоже, тоже страдали бессонницей.
К счастью, окно было не заперто. Более того, оно было распахнуто настежь, и чугунная кованая решетка – два черных лебедя один подле другого – слегка подрагивала под напором ветра, издавая звуки, больше всего напоминавшие вздохи Морского Тритона, ослабленные расстоянием в сотню морских лиг. Еще минута, и он увидит Харману.
Как он представлял себе Харману, Хозяйку Дома Гамелинов, виновную в смерти его возлюбленной Тайен? Что он знал о ней – женщине, которую, собирался убить?
Перед тем как сделать последний рывок, Герфегест задал себе этот вопрос. На такой никогда бы не сподобился настоящий человек Алустрала. Тот, собравшись мстить, отомстит без всяких посторонних мыслей. Этот вопрос был вопрос человека Сармонта-зары, и Герфегест прекрасно отдавал себе в этом отчет. Дурно это или хорошо, но он давно перестал быть таким Конгетларом, какими были его кровники – красавец Вада, дядя Теппурт, отец, учитель Зикра. Они все умерли, а он остался. Он – новый Хозяин Дома. Он имеет право на неповиновение.
Хармана Гамелин. Он знал, что она молода. Ста-гевд был старше ее, но он не был стар. Стало быть, ей никак не больше двадцати пяти. Она наверняка брюнетка, ибо женщины Гамелинов рождены с черными волосами. Она заплетает волосы в три косы – так водится у Гамелинов. На ее лице – печать Пути Стали. Этим путем следуют Гамелины.
Ее глаза. Они наверняка злы, остры и проницательны. Герфегест не боялся чужого взгляда – он сам умел смотреть на людей так, что они признавали его правоту почти мгновенно. Часто – без слов. Герфегест не сомневался, что подобным качеством обладает и Хармана. Красива она или уродлива? Определенно, красива. Безусловно, уродлива. Герфегест допускал и то и другое. Герфегест никогда не лгал себе – где-то в глубине души он был уверен в том, что она красива и что красота эта тронута тлетворным дыханием смерти.
Легкое и сильное тело Герфегеста взметнулось на подоконник, и минуту спустя он был уже в одной из трех комнат спального покоя Харманы. Если Хармана позволяет стражникам быть в комнате во время своих бессонных бдений, он убьет их всех. Сколько бы их ни было, немедленно. Безо всяких изощрений. Если стражи стоят под дверью, как это обычно бывает, он убьет их погодя – после того, как решится участь их госпожи. То же самое случится с придворными дамами, служанками и прочими.
Если Хармана закричит и стражники бросятся на помощь, им придется умереть несколько раньше. Но что-то подсказывало Герфегесту, что она не закричит. Почему?
Первая комната спального покоя была пуста, словно яичная скорлупа, покинутая вылупившимся цыпленком. Вторая тоже. Стражей, возни с которыми так опасался Герфегест, не было. Не было и служанок.
Обе комнаты были выдержаны в весьма аскетическом духе. Герфегест даже стал опасаться, что, понадеявшись на свою интуицию и знание обычаев Гамели-нов, он забрался не в те комнаты. Уж очень все это было не похоже на жилище знатной дамы. Деревянные статуи в нишах. Покрытые магическими знаками гобелены. Редкая, низкая мебель. Только цветы в пузатой приземистой вазе успокоили Герфегеста. Желтые лилии – Цветок черных лебедей. И Харманы тоже. «По крайней мере, это комната женщины», – промелькнуло в мозгу у Герфегеста, когда он, по-прежнему бесшумный, словно ветер в месяце Эсон, остановился у порога третьей комнаты.
Четыре масляных лампады, притаившиеся внутри хрустальных сосудов, стояли в узких и длинных прямоугольных нишах, освещая комнату дробящимся, неярким светом. Ложе – необъятное, широкое, без ножек – располагалось почти у самого пола, как это было в обычае у Гамелинов. Оно стояло в самом центре комнаты. На ложе, у самой его спинки с вездесущими лебедями и лилиями, сидела женщина. Лица ее Герфегест не видел. Оно было скрыто густым черным флером. Тело тоже пряталось под плотной черной тканью. Знак погруженности в глубокие и безрадостные раздумья. «О чем это она? Небось, о своем упыре Стагевде?» Герфегест был уверен в том, что она не спит – он слышал ее шаги, притаившись у подоконника. Его не проведешь такими детскими трюками.
Герфегест снял с руки шелковую «змею». Госпожа Хармана – если это, конечно, госпожа Хармана, сейчас умрет. Наверное, то есть без сомнения, она чувствует его присутствие. И, конечно, задумала некий трюк. Смотрит на него из-под вуали и лелеет на груди какую-нибудь метательную гадость. И наверняка отравленную. Сейчас она бросит ее, а в случае неудачи пронзительно заорет. Не удалось, мол, справиться самостоятельно, так помогите же! Но он не даст ей заорать. Он обвернет вокруг ее шеи шелковый шнур и одним выверенным движением затянет его. Не сказав ни слова.
Но отравленное лезвие не устремилось в грудь Герфегесту. Хармана – а это была она, и только она – отбросила с лица черное покрывало и тихо произнесла:
– Я ждала тебя. Последний из Конгетларов. Я не стану звать стражу. Если бы я хотела обезопасить себя, я бы приказала схватить тебя в тот момент, когда ты сошел со спины боевого дельфина. Но я не хочу. Я знаю, что ты не убьешь меня. И ты тоже знаешь это.
Поцелуй Харманы был соленым, словно поцелуй океанской волны. Ее объятия – объятия вечности, дрожащей в экстатическом наваждении.
Путь Гамелинов – это путь страсти. Герфегест знал это. Сила Гамелинов – в любовном соитии Харманы и Стагевда. Так говорил Герфегесту Ганфала.
Герфегест вошел в Харману так же естественно, как звенящие струи весеннего ручья вливаются в океан. Так же неистово, как ураган срывает соломенные крыши с крестьянских хижин. И он забыл обо всем, что слышал.
Когда Герфегест и Хармана упали на ложе, светильники в хрустальных сосудах разгорелись ярким оранжевым светом. Жадные руки Герфегеста сорвали с тела Харманы черную вуаль. Под ней не было ровным счетом ничего. Ни платья, ни шелковой рубахи. Под ней было нечто более ценное, чем златотканая парча, чем варанский бархат, чем тончайший итский пергамент. Бледное и совершенное тело Хозяйки Дома Гамелинов.
Герфегест забыл обо всем, что осталось позади. Для него не существовало ничего, кроме настоящего. Хармана была гением любви – никого лучше ее, ни одной лучше ее.
Алчные губы Герфегеста ласкали ее мраморную грудь с напрягшимися от предощущения наслаждения сосками, и он был готов поклясться кровью Конгетларов в том, что никогда и ни одной женщине не случалось вызывать в нем такого трепета и такой страсти.
Губы Харманы, трепещущие в неистовствующих страстью поцелуях, собрали с лица Герфегеста всю краску, призванную подменять белизну его кожи причудливым темным узором. Ее розовый мягкий язык слизнул две точки с подбородка Герфегеста, смел искривленные линии с его лба и скул, пока сам Герфегест входил в Харману мощными и умелыми толчками. Ветер больше не тревожил ореховую рощу.
Герфегест поверил Хармане сразу и безоговорочно. Он простил ей сразу все грехи и подлости, которые она совершила. И все, которые она еще успеет совершить в будущем. Он простил Хармане все до скончания дней. Будь она самим исчадием Хуммеровой бездны, ему было все равно. Он любил ее так, как не любил ни одну женщину в мире. Вереница женских тел промелькнула мимо Герфегеста в кружении любовного танца. Ему больше незачем помнить о них. Он больше не желает помнить свою первую женщину, отравленную аконитом в Наг-Нараоне. Он больше не желает помнить о тысяче безымянных шлюх. О наложницах грютского царя Наратты. Он не желает больше вспоминать о Тайен. Пусть упокоится семя ее души – если только у нее была душа – в Святой Земле Грем. Он больше не будет тосковать о предательстве Киммерин. Ему все равно. Теперь у него есть нечто большее, чем любовные интриги и страстные объятия. У него есть вечность. И этой вечности имя Хармана.
Хозяйка дома Гамелинов была совершенна и телом, и лицом. Ее брови были густы, а ресницы длинны. Волосы ее не были заплетены в косы и не были черны. Всезнающий Герфегест был посрамлен, когда, сорвав с ее волос волны черного флера, обнаружил, что женщина, которой сейчас наслаждается все его существо, отнюдь не брюнетка и ничем не походит на женщин из Дома Гамелинов, виденных им в ранней молодости. Ее волосы были серебристо-белы, словно пепел, остающийся после сожжения тонкой кисеи над пламенем свечи. Серебристо-белы, словно шкура горностая. Они были собраны в очень сложную высокую прическу, придавшую Хармане сходство со статуями оленеглавых дев, виденных некогда Герфегес-том в Варане. Пряди ее на диво богатых и длинных волос были украшены хрустальными бусинами, а прическа держалась благодаря восьми бриллиантовым заколкам и двум гребням. Когда тело Герфегеста содрогнулось в судороге наслаждения, Хармана выдернула из прически оба гребня и шесть из восьми бриллиантовых заколок. Ее волосы, похожие на расплавленное серебро, хлынули на грудь Герфегеста.
Герфегест любил ее еще раз. Он не мог иначе. Она не могла не позволить ему. Она металась на ложе, словно израненная лань в силках. Она плакала, и слезы исполненной страсти делали ее лицо еще прекраснее. Герфегест. покрывал ее глаза поцелуями. Он был не в силах остановиться. Он знал – пока их тела не вздрогнут на пороге вечности в третий раз, он не скажет Хармане ни слова.
Герфегест не лгал себе. Он знал, что теперь уже никогда не убьет Хозяйку Дома Гамелинов.
