Текст книги "Сборник "Круг Земель""
Автор книги: Александр Зорич
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 72 (всего у книги 92 страниц)
В ночь перед казнью Хармана не сомкнула глаз, ибо это и впрямь верх глупости: проспать последние часы своей жизни.
Тарен Меченый, ничтожный самонадеянный дурак, конечно, подпортил ей последнюю ночь на земле, но зато и она не отказала себе в удовольствии как следует над ним покуражиться.
Тогда, ночью, она так и не решилась прибегнуть к помощи стального мотылька. Ее проницательности хватило на то, чтобы осознать: она не сможет убить опытного мечника Тарена, ее силы на исходе.
Хармана не струсила, нет. Она попросту видела свое поражение, видела свое складное белое тело, изуродованное клинком Тарена, столь же отчетливо, как видела теперь бледно-желтое солнце, спеленатое холодной взвесью осеннего облака.
О да, магическая сила госпожи Харманы, на которой столько лет держалось могущество Дома Гамелинов, неумолимо иссякала, словно родник засушливым летом. Теперь, когда Игольчатая Башня разрушена, она, Хармана, уже никогда не сможет стать прежней. В Лорке все враждебно ей, и даже случайные взгляды Пелнов пиявками высасывают из нее жизнь. Гамелины сделали Пелнам много зла. Что теперь удивляться?
Днем раньше она гадала над серебряной чашей. Да, теперь она знает, что Герфегест жив. Это утешило Харману, но само гадание опустошило все схроны ее магической силы.
Теперь ее, некогда сдвигавшую мановением руки валуны, а мановением чресел – целые скалы, не хватит даже на то, чтобы разогнуть прутья железной клети. Той самой, в которой ее собираются спустить на дно морское.
– Ты, Хозяйка Дома Гамелинов, виновна в гибели наших родичей, доблестных сынов Крылатого Корабля. Вероломно приуготовляя их гибель, ты… – загнусил Тарен Меченый, театрально тыча в Харману перстом.
«Гляди-ка – само негодование! Вчера, небось, держался скромнее», – Хармана презрительно сощурилась.
– Десять лет назад ты, Хармана Гамелин, рука об руку со своим братом и супругом Стагевдом разорила наши земли и умертвила Первого Сына Синевы, Лана Красного Панциря, нашего императора…
Хармана отвела взгляд. «Ты бы еще маму свою вспомнил, придурок. Которой я двадцать лет назад платье смородиновым сиропом залила, на пиру после Игрищ Альбатросов.»
Чем больше патетики выжимал из своих косноязыких обличений Тарен Меченый, тем более отвратительным он казался Хармане. Хозяйка Гамелинов не любила лицемерия. Казнишь – так казни, без всех этих «разорила наши земли, умертвила Первого Сына Синевы»…
Она демонстративно повернулась к Тарену боком и обратила взгляд в море. Пусть попробуют запретить ей это! Рейд Лорка был пуст, паруса с кичливыми, дурацкими Крылатыми Кораблями не загораживали обзор, Хармана могла без помех наслаждаться жидкой Синевой Алустрала.
Впрочем, нет, один парус все-таки портил невычурный морской пейзаж. Но на этом парусе не было Крылатого Корабля. Этот парус был украшен… гербом императора. Файелант, похоже, летел к Лорку.
«Неужели Торвент?»
Хармана не спешила поделиться своим открытием с Тареном Меченым и со своими конвоирами. Напротив, она снова повернулась к Тарену – чтобы не привлекать к гостям внимания. Авось, никто и не заметит до поры, что за там судно. Пелны и впрямь были увлечены судилищем.
«Что с них взять? Эти Пелны всегда были недоумками. И вычурное тайное искусство их, Семь Криков Ужаса, несмотря на свое во всех отношениях громкое название, не более чем простенькая последовательность предбоевых дыхательных упражнений. Не говоря уже о Танце Альбатроса, который следовало бы назвать Кадрилью Жирного Индюка.»
Тарен, тем временем, стал бросать ей в лицо совсем уж ни в какие ворота не лезущие обвинения. Что она, мол, отравила Хозяина Дома Орнумхониоров… Склонила Хевров к тому, чтобы те увеличили пошлины на ввоз ковров и шелков, исконных товаров Дома Пелнов.
Хармана еще раз взглянула на приближающуюся громадину с имперскими штандартами. Но что это? Из-за кормы четырехъярусного файеланта показалась быстроходная «морская колесница».
«Неужто по мою душу?»
Ледяной ветер лизнул плечи Харманы и она трогательно поежилась.
– Сердце этой женщины окаменело. Она не способна к раскаянию. Хармана, преступная Хозяйка преступного Дома Гамелинов, будет умерщвлена через утопление. Приговору – быть! – Тарен Меченый шумно выдохнул и бухнулся в высокое кресло, мысленно осыпая милостями своего дряхлого учителя риторики, к помощи которого ему все-таки пришлось прибегнуть вчера ночью. «Что ни говори, речь удалась на славу», – решил он и поправил седалищную подушку.
Толпа радостно загалдела.
Энтузиасты из первых рядов потирали руки. Ну вот, наконец-то. «Будет умерщвлена!»
Хармана бросила исполненный надежды взгляд на «морскую колесницу». Но та все еще была очень и очень далеко от пристани. За то время, которое потребуется неведомому пастырю-посланцу, чтобы добраться до берега, ее успеют утопить на радость собравшимся не менее трех раз.
В Алустрале считается хорошим тоном дозволить приговоренному поговорить о том о сем перед смертью.
Преступник может, например, предать хуле своих палачей. Может, наоборот – поблагодарить палачей за то, что они обрекают его легкой (если она легкая) или тяжелой (но тогда, значит, «суровой») казни, каковая наконец-то очистит его душу от тяжести свершенных преступлений.
В конце концов, преступник имеет право раскаяться и попросить прощения. И если он сделает это достаточно артистично, толпа может упросить владыку отложить казнь на день-другой или заменить сожжение на пятиступенчатый излом с предварительным удушением. Бывали, между прочим, и такие случаи.
Такова традиция и сама Хармана всегда следовала ей в Наг-Нараоне. Завидев «колесницу», Хозяйка Гамелинов принялась лихорадочно размышлять, как бы оттянуть свою гибель хотя бы на десять колоколов.
Хулить палачей? Хулу никто не любит, особенно же Пелны, влюбленные в собственные достоинства. Толпа освистает ее очень быстро. Благодарность вершащим закон – это вообще десять ритуальных слов, ее освистают еще быстрее. Похоже, придется разыграть роль кающейся блудницы. В конце концов, каждому ведь интересно как, где и с кем Хозяйка Дома Гамелинов… И для Тарена в этой эпопее найдется теплое местечко…
«И плевать на честь, плевать на бесчестие. Все средства хороши, если они ведут к спасению», – решила Хармана.
– Позвольте, милостивые гиазиры. Я хотела бы повиниться перед Домом Пелнов в совершенных мною злодеяниях, – громко сказала Хармана, обратившись к Сильнейшим Дома Пелнов и, главное, к Тарену Меченому.
Тарен нервически вздрогнул – лицо его враз стало рассеянным. Почему-то он был уверен, что Хармана откажется от последнего слова. А тут…
Он приподнялся, прочистил горло…
Но не успел он сказать «добро», как один из Сильнейших встал со своего места, приблизился к Тарену и шепнул ему на ухо нечто важное, указывая в сторону гавани.
Похоже, не одна Хармана скучала во время прелюдии к казни. Кое-то из Пелнов тоже любовался морским пейзажем вместо того, чтобы разглядывать полупрозрачное платье из черного шелка, которое ничуть не скрывало, а, напротив, подчеркивало пленительную красоту преступницы.
– Нет, никаких слов больше! Живо в клеть ее! – заорал Тарен Меченый. Маска жестоковыйного, но справедливого ревнителя церемониала (а к чему иначе все эти обвинительные речи?) мгновенно слетела с его лица.
Палачи Харманы недоуменно воззрились вначале на Тарена, затем – на Харману.
Они-то не видели «колесницы». Им-то никто ничего не шепнул! Не удивительно, что они не сразу отреагировали на перемену господских настроений.
– Чего стоите? Немедленно в клеть ее! Вы что, оглохли? – Тарен Меченый побагровел от негодования и недобрых предчувствий..
«Ага, значит императора здесь не ожидают», – ухмыльнулась Хармана и уперла руки в бока. Она не сдвинется с места.
«Пускай тащат, если хотят побыстрее.»
Тут палачи наконец сообразили, чего хочет от них Хозяин. Двое из них подхватили Харману под руки, двое других – взяли за ноги.
Соорудить новую клетку, блещущую искусным литьем и украшенную устрашающими рожами морских гадов, специально к казни Харманы, каковая обещала стать самым запоминающимся событием осени после разорения Наг-Нараона, Пелны не успели. Об этом полночи сожалел Тарен, поскольку понимал: в этом случае зрелище вышло бы более эффектным.
Клетка была подержанной, если не сказать старой. Местами ее основательные прутья были поедены ржавчиной, местами подернулись зеленой патиной водорослей. Ее дверца, на которой болтались лохмотья корабельного каната, тошнотворно скрипела, замок – заедал. Одного взгляда на клетку хватило бы, чтобы понять: умерщвлять людей таким экзотическим способом Пелны когда-то любили, но потом почему-то начали лениться.
Выходит, и казни подвластны велениям моды. И впрямь: при Тай-Кевре преступников начали сжигать. При Шаль-Кевре в Кодексе Правосудия никаких костров не значилось и в ходу был исключительно пятиступенчатый излом. А вот Тарен решил возродить старинные дедовские вкусы…
Наконец, упирающуюся Харману швырнули в клетку. Дверь заунывно скрипнула, а замок щелкнул четыре раза.
Вытянув шеи, зрители затаились.
Все происходило второпях.
Как только Хармана была заперта, Тарен Меченый сделал знак обслуге, которая налегла на ручку тугого ворота. Клетка, подцепленная на крюк, на мгновение взмыла вверх, но тут же начала опускаться.
Расстояние между ее железным днищем и ледяными водами моря стремительно уменьшалось.
Хармана, уцепившись за прутья своего узилища, всматривалась в даль. Увы, «колесница» по-прежнему была далеко. Слишком далеко, чтобы помешать Пелнам исполнить задуманное.
А когда днище клети коснулось воды, Хармана уже не видела «колесницу». Ее заслонила каменная стена пристани.
«Кто там на ней? Если не Герфегест – то кто же?» – спросила себя Хармана, когда волна плотоядно лизнула ее щиколотки.
Ледяная вода неласково поднялась по бедрам.
Шлепнула по подбородку.
Потом ледяной обруч обхватил шею.
И вот – последний глоток воздуха.
Клеть погружалась все глубже. По всему телу Харманы пробежала быстрая судорога. Потом жестокие ладони глубины надавили на уши.
Пока клетка еще находилась над водой, Хармана с сожалением отметила, что «колесница» замедлила ход. Может даже – остановилась.
Заметил это и Тарен, и его люди, навострившие уши в предощущении чего-то политически щекотливого. Каждый из них истрактовал эту остановку по-своему. Тарен разумеется, в свою пользу. А Хармана – в пользу своей гибели. Одним махом она отказалась от всех надежд на спасение.
Однако, и Тарен, и Хармана ошиблись.
«Колесница» действительно ощутимо замедлила бег. Но не оттого, что возница враз перестал торопиться. Все дело было в том, что одна из трех ручных каракатиц, которые влекли «морскую колесницу», была отпущена пастырем на свободу.
Перед тем, как тварь рванулась вперед, к клети, где умирала Хармана, пастырь наклонился к чудной морде каракатицы и шепнул ей что-то. Каракатица, которую звали Минно, деловито зачирикала – она была понятливой девочкой. Она должна была успеть сделать то, на что у людей, в напряжении застывших у воротила «морской колесницы», просто не было времени.
Хармана понимала, что умирает. Что воздуха в легких хватит еще на полминуты и не больше. Но она не спешила рвануться к вечности, впустив воду в легкие раньше времени.
«Теперь уж точно спешить некуда», – решила она.
Мысленно Хозяйка Гамелинов уже начала проговаривать начало магической формулы, облегчающей переход из этого мира в миры иные. Но она не успела дочитать ее до конца. Ибо ее грудь и предплечья почувствовали прикосновение чего-то еще более склизкого и холодного, чем водоросли гавани Лорка.
Она прервала чтение формулы и снова обратилась к миру сущего.
Циничный рассудок Харманы корил ее за малодушие голосом матери. «Уходя – уходи» – ее учили действовать так. Но воля к жизни заставила Харману пойти против вековечных догм Пути Стали.
«Намарн подождет. В конце концов, от смерти все равно никуда не деться.»
Щупальца?
Руки?
Пересилив отвращение, Хармана открыла глаза.
Гигантская каракатица набросилась на частые прутья решетки, орудуя своими мощными щупальцами. И прутья нехотя поддавались!
На глубине, где висела клетка, света было совсем немного. Но даже в полутьме Хармана смогла разглядеть на голове хлопотливой твари тавро.
«Императорские морские конюшни…», – подумала Хармана, прежде чем ее сознание погасло.
Четырехлетняя каракатица Минно была послушна своему пастырю. Она очень боялась рассердить его и принести женщину мертвой. Как раз в тот момент, когда Хармана выпустила изо рта последний пузырь воздуха, Минно напрягла все свои силы и наконец развела прутья клети на ширину достаточную, чтобы в зазор с горем пополам прошло обмякшее человеческое тело.
Три щупальца бережно обняли тело Харманы и Минно устремилась туда, где, как она знала, теперь дожидается ее пастырь.
Выскользнув из гавани Лорка, Минно сообразила, что голове человеческого четверонога будет лучше проделать остаток пути над водой, ведь люди – они вроде дельфинов, им нужно набирать сухого воздуху и ныряют они совсем неважно.
Спустя некоторое время, Минно возложила тело Харманы на палубу «морской колесницы».
– Ты хорошо потрудилась, моя девочка, – Горхла одобрительно похлопал каракатицу по осклизлой светло-сиреневой морде, украшенной массивным клювом.
Над коченеющим женским телом склонились в величайшей тревоге угрюмый альбинос в златотканых одеждах и стройный юноша с растерянным и несколько простоватым лицом. Юношу звали Элаем. Альбиноса – Торвентом Мудрым.
Зрителей было хоть отбавляй.
Пелны сгрудились на краю пристани, с величайшим изумлением следя за происходящим.
Это было позабористей казни!
На «морской колеснице» – сам император, Хуммер его раздери. Намарн благослови. Ярость Вод Алустрала пожри. В общем, сами понимаете, милостивые гиазиры.
За ним – четырехъярусный файелант. Тоже императорский.
На палубе пестро от воинов в пурпурных плащах императорской гвардии. Рядом с императором – всемогущий и свирепый урод, карлик Горхла. При одном упоминании его имени у всех, кому хватает наглости злоумышлять против императора, кусок застревает в горле.
«Кусок застревает в Горхле», – мрачно скаламбурил Тарен, в минуты опасности у него обыкновенно проклевывалось некое подобие чувства юмора.
«И, вдобавок, – с неудовольствием отметил он, – на „колеснице“ всякий может видеть недоумка Элая. Похоже, не судьба недоношенному до дому доехать – перехватили на полдороге!»
И ежу было ясно: император и Горхла спешили в Лорк, чтобы освободить Харману.
«Едва ли Элай знал о казни Харманы. Но кто-то из моряков на нашем файеланте наверняка знал и наверняка проболтался! Хотя попробуй не проболтаться, когда затейник Горхла протыкает твой язык иглой и, продев в дыру конский волос, тянет за него, побуждая к невольной болтливости…»
При мысли о пытках, да и о Горхле тоже, Тарену стало не по себе.
Когда Тай-Кевр затевал истребление Гамелинов, об императоре Торвенте и его верном Горхле никто почему-то не вспомнил.
«А если бы вспомнил, то, верно, посасывал бы сейчас заморское вино в честь окончания Игрищ Альбатросов и горя не знал бы…»
– Приветствую вас, мои возлюбленные чада! – начал император, степенно ступив на пристань. Особый сарказм его слов заключался в том, что император был моложе даже нестарого Тарена, которого только что причислил к своим «возлюбленным чадам». Вообще, Торвента Мудрого знали как человека с большими странностями. – Приветствую императора! – поклонился Тарен.
– Я еще не успел поздравить тебя с перстнем главы Дома, Тарен. Но это, впрочем, терпит. Ибо у нас есть дела куда более безотлагательные. Я вижу, здесь сотворили казнь Хозяйки Гамелинов, злостно нарушив тем самым обычаи Семи Благородных Домов и законы Синего Алустрала.
Тарен Меченый снова отвесил императору церемониальный поклон, не смея поднять глаза. Он не мог решить, как именно следует интриговать в его положении. Бесстрастный тон императора и свирепое молчание Горхлы были ему плохими советчиками. Наконец он промолвил:
– Ты прав, Первый Сын Синевы, мы казнили Харману. Точнее, пытались казнить ее, – поправился Тарен, с неудовольствием отмечая, что Хармана, которую поддерживает Элай, преспокойно блюет соленой водой с борта «морской колесницы». Жалкая, словно мокрая курица, но, Хуммер ее разнеси, живая! Едва ли стерва умрет в ближайшее время, если только он, Тарен, не проявит некую самоубийственную настойчивость. – Мы пытались казнить Харману как преступницу. Ибо она и есть преступница.
– Если она и впрямь преступница, ты все равно не властен над ней. Ибо Хозяев Домов властен судить только император! – рявкнул Горхла с безмолвного соизволения Торвента.
– Но ведь это закон мирного времени! А во время войны, ведь Пелны и Гамелины по-прежнему находятся в состоянии войны, я могу расправляться с врагами по своему усмотрению
– Я вижу, ты плохо знаешь законы, мое беспокойное чадо. Даже во время войны убийство Хозяина или Хозяйки Благородного Дома в присутствии императора, но без санкции императора преступно! – отрезал Торвент. – Мои штандарты находились в виду Лорка уже больше часа, но никто и не подумал спросить у меня, что я думаю по поводу этой казни, даю ли я свою санкцию? Ты, Тарен, даже не соизволил отложить эту низкую расправу!
– Мы были так увлечены казнью, что не заметили вас, – бросил Тарен Меченый несколько более высокомерно, чем позволяли даже самые вольные трактовки этикета Благородных Домов.
– Так значит ни ты, Тарен, ни твои люди не замечали четырехъярусного файеланта Его Величества? – издевательски переспросил Горхла.
В исполнении Горхлы заявление Тарена прозвучало совсем уж по-хамски. Как можно не заметить Первого Сына Синевы? Чем же это таким нужно «увлечься»? Тарен понял, что допустил серьезный дипломатический просчет.
– Я… Мы…
– Ну хоть теперь-то ты замечаешь меня и мой файелант? – издевательски прищурившись, поинтересовался император.
Колесо мыслей Тарена Меченого предательски проворачивалось на месте. Как теперь выкручиваться? Что сказать?
– Теперь ты видишь его, Тарен? – сказал Торвент так громко, что впору было бы сказать «заорал».
Руки Пелнов дружно потянулись к ножнам. А что делать? Хозяина оскорбляют, на него орут, как на последнего чашника или какого-нибудь там постельничего.
Неужели снова резня?
Элай был слишком занят вновь обретенной Харманой, чтобы следить за событиями на пристани.
Нежность и желание навалились на него со свойственной молодости назойливостью. Он лез из кожи вон, помогая Хармане прийти в себя.
В этом отношении Хозяйка Гамелинов делала успехи. Вдоволь наплевавшись и накашлявшись, она теперь стояла на коленях, опершись руками о воротило «морской колесницы».
Исторжение вод из ее пищевода вроде бы прекратилось и Хармана повеселела. Звон в ушах, тошнота, насморк – все это скоро пройдет. Она слишком сильна для того, чтобы умереть после такого чудесного спасения. – Ну как? – заискивающе спросил Элай. – Бывало и хуже.
Скроив подобие улыбки, Хармана поглядела на перепуганного Элая. Сразу вслед за этим она в очередной раз стиснула свою густую пепельную гриву, чтобы отжать из нее воду.
Это живописнейшее зрелище заставило плоть Элая затрепетать весьма недвусмысленно. И хотя это было некстати, совершенно некстати, совладать с собой Элай не мог.
– Я обожаю тебя, Хармана, – прошептал он, благо наушников на борту «колесницы» не осталось.
Его широко распахнутые очи недавно повзрослевшего мальчика недвусмысленно вперились в чувственный стан Хозяйки Гамелинов, облепленный мокрым шелковым платьем.
– Сейчас не время, – хрипло бросила Хармана.
Разумеется, она была рада видеть Элая среди своих спасителей. Уморить наследника Элиена в алустральских междоусобных дрязгах было бы страшным позором для Гамелинов. Но куда больше радости доставил бы ей Герфегест, будь он на месте Элая. Будь он хоть на каком месте, лишь бы рядом!
«Вынослива, как чайка», – говорили о Хармане ее люди.
Не прошло и получаса после того, как каракатица Минно вышвырнула ее тело на борт «колесницы», как к Хармане вернулись силы и ясность мыслей. Теперь она чувствовала себя готовой пустить пару стальных мотыльков в цель, не промахнувшись ни на волос.
Правда, она не спешила трубить об этом во всеуслышание, более того, старательно сохраняла вид жалостный и несчастный. Приструнив Элая, она принялась наблюдать за событиями, происходящими на берегу.
Четырехъярусный императорский файелант высаживает гвардию на берег.
Император и Горхла продолжают препираться с Тареном Меченым. Император орет и Пелны все как один хватаются за мечи.
Гвардейцы обступают своего императора плотным каре. Пахнет жареным. Неужели? Неужели Пелнам хватит наглости напасть на императора в своей же собственной столице и осквернить Синеву Алустрала еще одним нечестием?
Тарен Меченый поворачивается к Торвенту спиной – недвусмысленный жест неповиновения…
«Так он еще и сорвиголова, этот горе-любовничек!»
В воздухе гремит боевой клич Пелнов. Разгоряченные длительным бездельем, разочарованные неудавшейся казнью, Пелны, хотят изведать крови во что бы то ни стало.
Значит, междоусобие продолжается? Синий Алустрал вступает в новую Войну Всех Против Всех? Снова власти императора недостаточно, чтобы водворить мир?..
О них с Элаем, к счастью, пока забыли. Но надолго ли? И что будет, когда вспомнят?
Хармана исподволь осматривает «колесницу» – две гигантских каракатицы из конюшен Первого Сына Синевы скучают и пенят воду гавани. Третья – та самая, что вызволила ее из клетки, балует поодаль. Горхла, опытный пастырь каракатиц, и тот не успел впрячь ее снова. К счастью, ее спасительница не была коренной.
Хармана вновь обращает взор к берегу. Немало перемен произошло там всего за минуту!
Солдаты императора сцепились с Пелнами.
Тарен Меченый бежит вверх по лестнице, к городским воротам.
В вихре стали император и Горхла отступают к мосткам файеланта. Полусамострельные стрелометы с высокого борта корабля сеют смерть на берегу…
Хозяйка Гамелинов смотрит на Элая, утратившего от неожиданных перемен дар речи, переводит взгляд на воротило «морской колесницы», затем она в изумлении рассматривает свои предплечья, покрытые гусиной кожей. Ее бьет озноб.
Шальная стрела хищно вонзается в воротило рядом с ее белоснежным запястьем.
«На сегодня довольно!» – в сердцах кричит Хармана.
Стремительная и гибкая, она вскакивает, хватает флейту пастыря и, наклонившись над медным раструбом пастырского правИла, начинает играть.
Ей не в диковину управляться с «морской колесницей».
Вначале она играет довольно фальшиво и каракатицы медлят, не в силах решить, слушаться ли приказаний нового пастыря. Но недолго – ибо Хармана настойчива и яростна.
Еще минута – и быстроходная «морская колесница», зачерпнув на крутом развороте ледяной воды, трогается с места и мчит, меняя галсы, к выходу из гавани Лорка.
