Текст книги "Сборник "Круг Земель""

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 92 страниц)

Кутах, застреленный Урайном на гребне варнагской стены. Множество незнакомцев – дугуны, таркиты, ноторы и, конечно, гервериты. Отказавшие в повиновении или выказавшие малодушие перед лицом врага.

Один герверит показался Элиену чем-то неуловимо знакомым, – и его озарила страшная догадка: это отец Урайна, Парс. Рядом с ним Элиен приметил Фарамму. При виде лица грютского военачальника, искаженного нечеловеческой мукой, Сердце Силы Элиена вспыхнуло багряным огнем.

Но сильнее всего потрясла его встреча с Кавессаром. Да, и он был там. Его панцирь из срезов с конских копыт Элиен узнал и без лика Яростного Тельца, инкрустированного на панцире волчьими клыками.

Все, без исключения все, когда-либо убитые Урайном лично или сокрушенные им через посредство кутах, лишенных собственной воли, были здесь и составляли единое существо. Существу не было названия на языке людей. Только Хуммер умел нарекать подобное. Курган Воинов.

Курган Воинов издал оглушительный стон. Десятки тысяч рук существа погрузились внутрь собственных тел. Во все стороны ударили струйки гнилой крови, до сына Тремгора донесся непереносимый смрад.

Он успел вскочить на ноги, чувствуя приближение смертельной опасности, но не зная еще, что ему предстоит. Руки воинов вернулись на свет; в каждой из них билось живое сердце.

Извращенное колдовство Хуммера породило очередное святотатство. Лишенные сердец один раз волею Урайна, новые тела, призванные из небытия страшным заклинанием, вновь лишили себя сердец – собственноручно.

Курган Воинов потек новым движением, и в Элиена полетели первые сотни сердец. Понимая, что это не сулит ничего хорошего, он отразил многие из них вернувшимся к прежней форме мечом Леворго, но остальные достигли его, и сын Тремгора не смог сдержать крика боли.

Сердца жгли Элиена. Они льнули к его живой плоти, просачивались сквозь кожу Леворго и стремились слиться с ним, подменить его собственное сердце и забиться в его груди, чтобдл обрести новую жизнь. Наваждение Урайна давало им последний шанс. Сармонтазара не видела состязаний страшнее этих.

Элиен чувствовал, что еще немного – и сердца сожрут его, как пиявки пожирают больную лягушку. Сын Тремгора был уже почти полностью погребен под их огромной грудой, которая все продолжала расти. Даже кожа Леворго уступала их буйной воле к жизни.

Но Элиен недаром был Звезднорожденным – его голос был силен. И он воззвал к своим бывшим воинам, чьи души сейчас мучились в Кургане Воинов: к Кавессару и Фарамме, к харренитам и грютам, к таркитам и даллагам. Он заклинал их внять ему и забыть посулы Хуммера, он призывал вспомнить истинное разделение добра и зла, молил остановиться.

Он почувствовал, как ослаб злой жар сердец. Он собрал все силы и выскользнул из недр хищного месива.

Перед ним возвышался Курган Воинов. И в самом его центре сын Тремгора увидел своим новым зрением средоточие изумрудно-зеленого света, повелевающего десятками тысяч плененных человеческих душ. Это был главный враг, без которого измененная материя Лон-Меара никогда не смогла бы собраться воедино и породить эту страшную многолюдную пирамиду. Октанг Урайн.

Элиен, задыхаясь от страшного смрада, на мгновение застыл в нерешительности. Но кожа Леворго сразу же подсказала ему верный ход. Элиен обратил острие змеистого меча против себя самого, нацелился прямо в сердце и вонзил оружие в свою грудь по самую рукоять.

Элиен, сын харренского военачальника Тремгора, нашел свою смерть в Лон-Меаре.

* * *

Кутах стремительно приближались. Зеркала были превращены в, бесполезное крошево магией Урайна, и рукотворное солнце больше не препятствовало Воинству Хуммера. Аскутахэ снижался кругами, высматривая свою первую жертву.

Патты спешили укрыться в недрах дворца. Страх подсказывал единственно разумное действие – запереться в просторной Комнате Зеркал.

Но кутах гигантскими прыжками преодолели первую террасу, и вскоре над руинами разнеслись ликующие крики. Самые расторопные кутах уже утолили первый жгучий голод.

* * *

Элиен, Звезднорожденный, меченный Багровой Печатью Тайа-Ароан, обрел в Лон-Меаре свое второе рождение. Он знал, что уже никогда не будет прежним, но сейчас не думал об этом.

В Курган Воинов стремительно ввинтилась змея размером с корабельную мачту. Сейчас ей заменял сердце и охранял ее форму меч Леворго.

* * *

Сотни рук пытались впиться в него длинными острыми когтями. Но когти соскальзывали, не причиняя вреда крепкой чешуе, и он проникал все дальше в глубь Кургана Воинов.

Урайн ждал. Когда Элиен оказался точно под ним, пришло его время. Короткая фраза на Истинном Наречии – и Курган исчез столь же стремительно, как и возник до этого.

Змея падала вниз, а на нее сверху рушился исполинский скорпион. Он оседлал змею и нанес ей стремительный удар в голову членистым хвостом, на конце которого раздвоенным жалом сверкали два клинка – меч Эллата и Коготь Хуммера.

В последнее мгновение Элиен успел убрать свою плоскую голову ползучего гада влево. Клинки лишь чиркнули по боковому костяному щитку на его морде.

Элиен мощно содрогнулся всем своим сорокалоктевым телом и сбросил Урайна с себя. Но уже в следующее мгновение иззубренные клешни скорпиона сомкнулись у основания его головы – там, где человеку привычно ощущать шею.

Клешни не смогли сокрушить его прочную чешую, которой стала кожа Леворго, но глубоко вгрызлись в нее и не отпускали. Урайну оставалось лишь нанести роковой удар.

Но сын Тремгора опередил его. Последние двадцать локтей его змееобразного тела намертво переплелись с хвостом скорпиона. Раздался сладостный для слуха Звезднорожденного хруст.

Хвост вместе с обоими клинками был выломан. Раненый скорпион, заскрипев, как мельничные жернова, перемалывающие кости, судорожно усилил хватку. Сознание сына Тремгора помутилось, но у него еще оставались силы, чтобы стремительно распрямить тело и зашвырнуть хвост скорпиона туда, где оканчивался Знак Разрушения…

Последний шаг своего пути Тиара Лутайров проделала в полете. Меч Эллата, вывернувшись из безжизненного хвоста, ударился о Круг Чаши в двух локтях за роковым пределом.

* * *

Знак Разрушения был дописан, и солнце Лон-Меара возопило.

Круг Чаши затопил яркий всеиспепеляющий свет. Из-под земли донесся гул, который стремительно нарастал.

Спустя несколько секунд уже нельзя было бы расслышать и грохот молота Висморлина, случись Висморлину заколачивать свои алмазные гвозди в Круг Чаши.

По куполу Чаши не пробежало ни одной трещины. Он взорвался весь разом: каждая мельчайшая частица его отделилась от всех прочих частиц, и с куполом было покончено.

Тысячи сверкающих осколков Чаши ударили ввысь воющим столбом малинового пламени. Спустя мгновение пламя закрутилось вихрем и истекло в небеса без остатка.

Магический Круг Чаши разом обратился в бушующий ураган черных удушливых испарений. Вращаясь с бешеной скоростью, ураган оторвал от земли и Элиена, и Урайна и швырнул каждого своим Путем Силы. Урайна – на север, Элиена – на юг.

Аскутахэ прервал свой полет и камнем упал вниз.

Кутах застыли как вкопанные. Льдистый клинок недруга, нацеленный в горло Ойры, так и не изведал ее горячей крови.

Лиловое светило Лон-Меара стало обычным маленьким осенним солнцем. Невидимые препоны измененного пространства исчезли, и над Городом Лишенного Значений пошел ленивый мелкий снег.

* * *

В двенадцати лигах к западу, на левом берегу Ориса, грюты пятый день ждали обещанного Леворго знака. Все время Герфегест проводил у самой воды, напряженно вглядываясь в безмолвную стену Лон-Меара.

К нему часто выходил Аганна. И они вдвоем молча ожидали перемен.

Ожидали перемен и пять отборных теагатов грютской конницы. Больше Наратта дать не мог. Но больше и не требовалось.

Леворго оказался прав. Когда Знак Разрушения был дописан и оспина Чаши Хуммера исчезла с лица Сармонтазары, это сразу же поняли все.

Герфегест, который прохаживался взад-вперед по берегу, нервно похлестывая ивовым прутом по голенищу высокого сапога из воловьей кожи, остановился как вкопанный. Ровный серый частокол деревьев Сумеречного Леса исчез. Вместо него, насколько хватало глаз, тянулась каменистая равнина, щедро усеянная руинами, обломками колонн, обезглавленными статуями. Тридцать тысяч грютских глоток приветствовали этот самый безотрадный пейзаж так, словно бы перед ними раскрыл свои объятия Синий Алустрал. Они знали, что им предстоит жестокая схватка со страшным врагом. Они знали, что многим из них суждено обрести вечный покой в Городе Лишенного Значений.

Но тягостное ожидание осталось позади, и это было самым главным. Вскоре их мечи наконец-то встретятся с поганым герверитским железом, и что может быть лучше этого?

Один за другим вошли в студеные воды медленно-струйного Ориса грузные плоты. Герфегест был на первом.

Единственным, кто опередил его, был гоад-а-раг Аганна. Чтобы оказаться на противоположном берегу, бывшему царскому рабу Алашу, победителю нетопыря Хегуру, не потребовалось ни плота, ни лошади.

* * *

Элиен открыл глаза. Они вновь видели то, что должны были видеть глаза обычного человека, – цвета, формы, поверхности, предметы. Но кожа Леворго продолжала переливаться на Звезднорожденном яркими красками, а это значило, что ему отныне ведомы недоступные простым смертным искусства.

Казалось, все мертвы и мертв Лон-Меар. Отчасти это было правдой, ибо в Лон-Меаре больше не была проявлена сила Хуммера. Но в остальном первое впечатление Элиена оказалось ложным. Под толстым слоем черной пыли, осевшей на землю после уничтожения Чаши, зашевелились тысячи тел.

Вставали патты. Поднимались кутах. Дальше к северу выравнивали ряды ничего не понимающие гервериты. Они видели все, что произошло возле Чаши, но не осознавали грозного смысла событий.

Последним поднялся Урайн. Под черепным сводом владыки герверитов подрагивала звонкая пустота. Превозмогая воющую боль в висках, он напрягся и отдал мысленный приказ.

Некоторое время ничего не происходило, и он уже был готов отчаяться. Впервые в жизни. Хитрый северянин переиграл его.

Но вот по воздуху разлилась еле заметная дрожь, и в его руках вновь оказался Коготь Хуммера.

Шестьдесят тысяч отборных воинов были с ним. Кутах утратили неуязвимость, но все еще оставались очень опасными противниками. Жив был и Аскутахэ – Урайн чувствовал это. Сражение только начиналось.

Глава 21
ТЕНЬ УРАЙНА

562 г., Первый день месяца Вафар – Второй день месяца Вафар

Элиен принял человеческий облик, но кожа Леворго по-прежнему была с ним. Зато волнистый клинок бесследно исчез. Элиен был безоружен.

Сын Тремгора понимал, что он сделал все от него зависящее. Теперь вся надежда на грютов. Но даже если Леворго оказался прав, если Герфегест смог добраться до стана Аганны и если грюты уже спешат им на выручку, им требуется время, чтобьт достичь Дворна Лишенного Значений. А кутах – это он знал совершенно точно – уже подобрались к паттам, к сестрам-айли вплотную.

Элиен, Звезднорожденный, знал – он еще не привык к тому, что знает теперь много больше прежнего Элиена, сына Тремгора, но уже начинал учиться извлекать выгоду из своего знания, – что Урайн возвратил себе Коготь Хуммера.

Раз может Урайн, значит, теперь сможет и он, Элиен. Сын Тремгора позвал свой меч, и Поющее Оружие – теперь, когда исчезла власть Хуммера, клинок Эллата вновь обрел голос – отозвалось своему истинному повелителю.

* * *

С севера быстрым шагом, в любое мгновение готовым перейти на бег, приближалось войско герверитов. Впереди всех мерил шагами бывший Круг Чаши смертный враг – Октанг Урайн, Длань, Уста и Чресла Хуммера.

Но сейчас для Элиена это было совершенно не важно. Если он позволит айли погибнуть, война потеряет смысл. Сейчас, как никогда ранее, Элиен с пронзительной грустью ощущал, что победа над Урайном, вбитые грютскими конями в пепел Варнага уродливые герверитские штандарты, объятие с Братом по Слову не принесут ему счастья, если над Сармонтазарой развеется дым погребальных костров дочерей свела Птицелова.

Яростным ударом он перерубил пополам подвернувшегося некстати кутах и бросился вверх по ступеням террасы.

Как и раньше, сознание Элиена, идущего Путем Воина, уступило власть над телом чувству и интуиции. Он убивал бездушных серебристых птицелюдей, которые осыпались грудами обгоревших зимородков, он уходил от смертоносных Когтей Хуммера, он неумолимо продвигался к Комнате Зеркал.

Он прошел там, где не смог бы пройти никто. Кроме Звезднорожденного в коже Леворго.

* * *

У дверей Комнаты Зеркал шел исступленный бой. Отступать паттам было некуда. Но и кутах, без труда сокрушившим дверь, однако уязвимым теперь для человеческого оружия, приходилось нелегко. В сравнительно узком дверном проеме их неизменно встречала паттская сталь.

Элиен понял главное: здесь ему делать нечего. Потому что в Комнате Зеркал не было айли. Потому что из глубокого провала, который находился сбоку от коридора, Элиен услышал женский крик, взывающий о помощи.

Внизу была непроглядная тьма, но Звезднорожденный знал, что там происходит. Элиен прыгнул.

Его ступни еще не погрузились в прах, глубоким слоем покрывавший пол древнего подземелья, а клинок Эллата уже с хрустом вошел в противоестественную плоть Аскутахэ. Но тот был не такой задохлик, как другие Воины Хуммера. Аскутахэ в одно мгновение оставил свою жертву и, разворачиваясь в прыжке лицом к Элиену, ударил наотмашь Когтем Хуммера.

Элиен успел отшатнуться назад, но острие вражеского клинка оставило на его груди длинный надрез. В Когте Хуммера не было прежней магической силы, и только благодаря этому рана не вспыхнула голубым мертвящим пламенем.

Инстинкт воина опередил сознание – и вот уже Аскутахэ вскрикнул от боли. Второй удар Элиена проник в Кутах над Кутах настолько глубоко, что обычный нелюдь уже осыпался бы грудой обугленных зимородков.

Но только не Аскутахэ. Средоточие извращенной материи, крылатый сын Октанга Урайна не только остался жив, но и сохранил равновесие. Ему, однако, достало сметки, чтобы понять: следующий удар Поющего Оружия может оказаться роковым.

Здесь, в подземелье, где Аскутахэ не мог толком использовать свои крылья, он был опасным врагом только для айли. Аскутахэ издал гортанный крик и выпрыгнул наружу – в коридор, к своим.

Элиену не нужен был свет. Он и так прекрасно понимал, что здесь произошло, – ужасной вестью был напоен сам воздух подземелья.

Тара была мертва. Она погибла совсем недавно, так и не узнав, что Знак Разрушения дописан и теперь у Сармонтазары появилась надежда.

Ойра еще жила. Но ей оставалось жить совсем недолго. Аскутахэ не успел вырвать ей сердце, однако смертельная рана обезобразила ее совершенную грудь, и легкий прах на полу стал густой глиной, смешавшись с горячей кровью вожделенной Элиеном женщины.

Наверху раздались гортанные выкрики кутах, но они были тут же перекрыты стройным боевым кличем паттов. А где-то вне Дворца, на востоке, слышался ослабленный стенами, но такой узнаваемый грютский клич “Хи-э-э-йя!”.

* * *

Внезапно у Элиена возникла мысль, которая в первый момент показалась ему неимоверно кощунственной.

Но Леворго, по всей вероятности, был другого мнения. Невидимая, но нераздельная связь его кожи с собственной кожей Элиена прервалась. Сын Тремгора понял: Леворго – или, по крайней мере, то незримое и неназываемое нечто, которое осталось от ученика Лишенного Значений, – благословляет его сделать то, что подсказало Сердце Силы.

И тогда Элиен бережно поцеловал Ойру в губы, в которых уже почти не оставалось жизни. Он надел на ее холодеющую руку браслет Гаэт и произнес фразу на Наречии Перевоплощений. Он раздел ее и разделся сам.

– Звезднорожденный вошел в женщину, о которой не знал больше ничего. Он не знал, Гаэт ли это, или Ойра, или просто бездыханное тело, страсть к которому окончательно замутила его рассудок.

В момент наивысшего i. юлаждения два Сердца Силы, которые бились в груди Элиена во время схватки с Урайном, разделились и в кромешном мраке подземелья раздался женский стон. А потом воцарилась тишина.

* * *

В тот день гибель Города Лишенного Значений была оплачена кровью учеников и исчадий Хуммера сполна. Два серых крыла сомкнулись вокруг плотного строя герверитов.

Даже если бы воины Земли Герва были трусами и спешили спастись бегством, они не смогли бы сделать этого: грюты наседали со всех сторон. Смерть поджидала герверитов везде, куда бы они ни устремились.

Даже если бы воины Урайна решили сдаться на милость победителей, им было бы отказано в милости: грюты не знали пощады и пришли в Лон-Меар только затем, чтобы убивать. Чтобы мстить за своего царя, потерявшего левую руку и охромевшего на обе ноги по вине Октанга Урайна.

Но, даже окруженные со всех сторон, гервериты и с ними около четырехсот уцелевших кутах составляли страшную силу. А когда над их войском поднялся высоко в небо Аскутахэ, они с громовым кличем ринулись на спешившихся грютов и едва не прорвали их строй.

Грюты разумно полагают, что военачальнику не место в гуще сечи. Аганна стоял на уцелевшем участке крыши Дворца и оттуда руководил действиями своих воинов. Но когда Аскутахэ бросил дерзкий вызов храбрости его воинов, Аганна не смог удержаться.

Второе крылатое существо о двух головах взмыло над залитыми кровью пустошами Лон-Меара. Аганна не зря даровал некогда жизнь нетопырю Хегуру. Хищный призрачный зверь служил отныне ему и цепным псом, и крылатым конем. А историю его приручения знают лишь безглазые двенадцатиколенчатые пауки из колодцев Радагарны.

Стрела Алаша, Поющая Стрела, во всем равная мечу Эялата, настигла Аскутахэ раньше, чем он успел понять, что это не его братец, сотворенный его жестоким отцом при деятельном содействии Серебряных Птиц. Нетопырь Хегуру, пропев что-то вроде “Ай, какие глаза, всем глазищам глаза”, подхватил падающее тело Аскутахэ и, прежде чем Аганна успел дернуть поводья, высосал их без остатка.

Кутах, оставшись без своего военачальника-на-час, застыли каменными истуканами.

Грюты, воспрянув духом, ударили по-настоящему.

* * *

Была уже ночь, когда из дворцового подземелья навстречу тихим стонам, разговорам вполголоса и сдержанному храпу коней вышли двое. Мужчина и женщина. Воин и воительница. Звезднорожденный и его возлюбленная.

Гореть в Городе Лишенного Значений было нечему. Поэтому нигде не виднелось костров, темнота уступала лишь свету немногочисленных факелов в руках грютов, искавших тела своих погибших боевых товарищей.

– Элиен! – услышал Звезднорожденный до боли знакомый голос.

Он и его возлюбленная обернулись. Свет факела в руках Герфегеста выхватил из темноты лица всех троих.

– Который нынче час? – спросил сын Тремгора, только теперь начавший осознавать, сколь долго продлилось небытие.

– О Зергвед! – возопил довольный Герфегест. – Спроси еще “Где я?” и “Кто ты?”. Мы победили, Элиен! Понимаешь?! Мы победили!

* * *

Для гоад-а-рага и его высоких друзей грюты все-таки нашли из чего разложить костер. На дрова пошли трофейные деревянные щиты подневольных герверитских союзников – таркитов и ивлов, которые составляли в войске Урайна вспомогательную девегу.

Они сидели вчетвером, ели вяленое мясо и сушеные ягоды шелковицы, пили вино и были почти счастливы.

– …а когда почтенный Аганна подстрелил этого крылатого молодчика, как куропатку, они почти сварились. Почти. И тут появились Серебряные Птицы.

– И что? – спросил Элиен, который не переставал ощущать неловкость сродни той, какую испытывает жених, перепившийся в начале свадьбы до беспамятства и проснувшийся поутру с осознанием того, что пропустил самое интересное.

Герфегест хитро прищурился:

– Как это – что? Или Наратта их не видел в Радагарне? Или их не видел в Варнаге? – Судя по речевым ухваткам, Герфегест становился грютом из грютов. – Мы имели время подготовиться к встрече с Серебряными Птицами как следует. Мы – точнее, Сыны Степей, – Герфегест с подчеркнутым почтением поклонился Аганне, – на славу отделали их из метательных машин стрелами и горшками с “горячей кашей”. Конечно, если бы ты не сокрушил магическую власть Хуммера, у нас бы ничего не вышло. А так падаль одной твари можно хоть сейчас сходить осмотреть. Валяется тут в паре лиг к югу.

Элиену ни на что не хотелось смотреть. Он мечтал сейчас только о покое, об уединении с обретенной Гаэт. Но кое-что в словах Герфегеста его насторожило, и он спросил:

– Постой. Ты сказал – одной твари. А вторая? Герфегест и Аганна переглянулись.

– Видишь ли, Элиен… – потирая гладко выбритую щеку, протянул Герфегест. – Вторая была ранена, но ей удалось спастись. И спасти Октанга Урайна.

* * *

Костер догорал.

– Сегодняшний день как столетие, – тихо сказал Элиен, прижимая к себе Гаэт. – Ты ничего не спросил о Леворго.

Они сидели втроем. Аганна уже давно ушел, как он выразился, “дышай громко ко сну грядущий над ухом молодой кобылки”. Грютские военачальники не могли шагу ступить без своей маленькой походной уманны, во всем подобной царской.

– Я знаю, что Леворго больше нет. Здесь, – сказал Герфегест с нажимом на последнем слове.

– Кто ты, Герфегест? – спросил сын Тремгора, глядя в упор на своего лучшего друга, о котором он не знал ничего. Даже теперь, когда он в полной мере стал Звезднорожденным, оставались два человека, полностью непроницаемые для его понимания: Герфегест и Гаэт.

– Я не знаю, Элиен.

Сын Тремгора чувствовал, что тот не лжет.

– Герфегест, в мире, где мне выпала судьба родиться под звездой Тайа-Ароан, в мире, который я прошел с севера на юг и с юга на север, в мире, где страдает мой Брат по Слову и по Рождению, “непознанное” всегда означает “опасное”. Но непознанное, знающее обо всем, кроме собственной природы… Задолжай я тебе хотя бы на одну свою жизнь меньше, я бы сейчас хотел только одного – уничтожить тебя.

– Откровенность украшает мужчину, – сказал Герфегест, подымаясь. – Завтра выступать на Варнаг. Сонными мы будем смотреться плохо.

* * *

Завтра выступать на Варнаг… Идти в сердце чужой страны, искать встречи с Урайном, погрузить в его черную плоть клинок Эллата по самую рукоять и, ворвавшись в подземелья цитадели Тайа-Ароан, найти хладное тело Брата по Слову…

А ведь он, Элиен, имел возможность покончить сегодня со всем одним ударом. Но вместо этого он выбрал Гаэт. Он подарил ей тело умирающей Ойры и отдал ей. Сердце Силы Леворго. А без него – кто знает? – быть может, победа над Урайном всего лишь пустая мечта.

Элиен целовал ее маленькие мочки, чувствовал, как наливаются экстазом под его ласковыми прикосновениями ее нежные груди, он впивал губами дурманящий аромат ее лона и понимал, что сделал единственно возможный для себя выбор. Повторно придя в мир, он остался человеком.

Он сохранил сердце, обычное сердце молодого мужчины, и он был рад этому. Теперь он не сомневался – Гаэт поможет ему своей —глубинной, дремотной женской силой, которая ни в чем не уступит поверхностной, подвижной мужской, и Варнаг будет сокрушен.

Герфегест, конечно, был прав: сонными они будут смотреться плохо. Поэтому они не засыпали всю ночь. Они не виделись долго, очень долго. Им было что подарить друг другу.

Они лежали, глядя в непроницаемую черноту шатрового полога. Элиен поглаживал ее совершенный плоский живот и мечтал атом, как под этой кожей рано или поздно забьется еще одно маленькое сердце. Сердце ребенка. Его ребенка.

– Гаэт, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Гаэт молчала.

– Гаэт?

До слуха Элиена донесся едва слышный плач. На его левую руку, лежащую под головой Гаэт, скатилась капля горячей влаги. Слеза.

– Гаэт, что с тобой? Сегодня я дал умирающему телу Ойры твою жизнь. Хранитель Диорха говорил мне, что если слиться в любви с женщиной в момент ее смерти и надеть на нее твой браслет…

– Он не лгал тебе, мой гиазир… Все, что я сказала тебе тогда, было правдой. Тогдаэто было правдой. Но когда браслет попал в руки Урайна и слуга Хуммера дважды овладел мной, я узнала тайну своего появления на свет. Я – его тень, явившаяся в мир в тот миг, когда он обрел свое второе рождение в Лон-Меаре. Я – все, что по законам нашего мира остается от человека, извращенного багровой печатью Тайа-Ароан. Урайн овладел мной через мой страх и мою слабость и наложил на меня страшное заклятие. И тогда появилась другая правда. И эта правда в том, что я буду жить, лишь пока жив Урайн. Убей меня, гиазир, потому что я стою на твоем пути к окончательной победе.

Элиен не сразу осознал смысл сказанного. А когда он понял, что означают слова Гаэт, он смог лишь молча поцеловать ее в губы, припухшие от ласк и слез.

Теперь они с Октангом Урайном, два Звезднорожденных, были скованы проклятой цепью. Элиен не мог убить своего страшного Брата по Рождению и покончить с войной Третьего Вздоха Хуммера. Не мог, потому что тогда лишился бы Гаэт, без которой теперь он не представлял себе жизни. Не мог, потому что был и остался человеком.

Потом сын Тремгора оделся, подпоясался мечом и вышел под начавшее светлеть небо. Он бродил по спящему лагерю, тер воспаленные веки, и все его мысли были направлены на решение чудовищной головоломки, которую подсунул ему Октанг Урайн.

Гаэт никогда не лгала ему и всегда предупреждала о грозящей опасности. Она, тень Урайна, если не знала точно, то, по крайней мере, очень тонко чувствовала хищную волю своего прообраза. Элиен не сомневался в том, что Гаэт не лжет ему и в этот раз.

Что он скажет завтра Аганне и Герфегесту? Что-делать – убить ее и заколоться над ее телом, чтобы его привязанности не стояли над общим делом сокрушения остатков могущества Урайна?

От этой мысли Элиен сразу отказался. Он оправдался перед собой тем, что без силы Звезднорожденного – без его, Элиена, силы – Урайна, скорее всего, одолеть не удастся.

Заключить с Дланью Хуммера дрянной мир, а самому в это время заняться своим личным счастьем? Это означает оставить вопрос нерешенным и вновь подвести Сармонтазару к краю пропасти.

Любой грют с полным правом всадит ему стрелу между глаз, едва только прознает, что гиазир Элиен намерен говорить с Урайном о мире. Оставалось только идти один раз выбранным путем до конца и закончить войну на руинах Варнага. И на руинах собственной любви.

Когда сын Тремгора, в отчаянии обхватив голову руками, сидел на обломке колонны, мысленно готовясь к худшему, его неожиданно посетило совсем простое решение: лжет сам Урайн. Либо правда вновь изменилась. В конце концов, Чаша сокрушена, и вместе с ней, быть может, погибло и заклятие Урайна.

Элиен ухватился за это предположение, как утопающий хватается за соломинку. Он привел тысячи доводрв “за”. Он поверил в него.

* * *

Наступило кристально-холодное солнечное осеннее утро.

Элиен, не чувствуя холода, не чувствуя усталости, продолжал сидеть все на том же обломке колонны, где ему удалось найти решение изуверской головоломки Урайна. За его спиной пробуждался лагерь. Два часа на сборы – и войско выступит на север, туда, где по-прежнему возвышается надменная цитадель Тайа-Ароан.

Он еще выспится сегодня в седле, да. Он еще выспится, а сейчас надо пойти к Гаэт, рассказать ей обо всех мыслях, которые навестили его в предутренние часы, и крепко прижать к себе гибкое тело ласкового олененка. Единственное по-настоящему дорогое ему тело в этом холодном мире.

В тот момент, когда Элиен наконец собрался идти, до его слуха донесся тревожный крик грютских дозорных. Он огляделся, поднял взор к небу и все понял. Через мгновение в его руках блеснул меч Эллата.

К лагерю приближалась Серебряная Птица. В когтях она несла деревянную клеть с человеком.

Прежде чем заскрипели зарядные механизмы метательных машин, Птица стремительно снизилась, осторожно поставила клеть у южного конца Тракта Хуммера и, описав грациозный полукруг, улетела на запад.

Из клети вышел человек – на таком расстоянии разглядеть его было невозможно – и неторопливо, как-то неуверенно пошел по направлению к Элиену.

Сын Тремгора, чувствуя, как в его сердце запела пронзительная струна, бросился навстречу неведомому гостю. Меч Эллата все еще был обнажен.

* * *

В пяти шагах от Элиена замер в нерешительности Шет окс Лагин, Звезднорожденный, Брат по Слову. Он был бледен как смерть, он был одет в варанскую кольчугу – ее Элиен помнил еще со времен Цинорской войны. На левой руке Шета висел щит Эллата, на его поясе кичились высокородством ножны из черненого серебра. Через левое плечо была переброшена переметная сума, расшитая смарагдами.

– Здравствуй, – все, что сказал он. Его голос был слаб.

– Здравствуй… брат, – сказал Элиен, лихорадочно соображая, кого же он видит перед собой – Шета, Урайна или коварный призрак, порожденный темным слугой Хуммера.

– Я человек, я из плоти и крови, – утвердительно кивая на каждом слове, проговорил Шет, словно бы прочел мысли Элиена.

В глазах Шета перетекли голубые, бирюзовые и оранжево-красные сполохи. Элиен отступил на полшага назад, меч Эллата в его руке тревожно блеснул.

Шет встретил его отстранение легкой улыбкой. Глядя прямо в глаза Элиену, он сдернул с плеча переметную суму, распустил шнуровку и, запустив руку в ее загадочные недра, вынул один из предметов, которые лежали там.

Это была человеческая голова. Точнее, голова того, кто когда-то был человеком. Октанга Урайна – Длани, Уст и Чресел Хуммера.

Несмотря на то что из зияющей у правого виска раны пролилось немало крови и все лицо представляло собой темную маску смерти, не узнать правителя герверитов было невозможно. Длинные космы с бусинами, начисто срезанное волей Хуммера ухо, серьга с потускневшим камнем. Элиен вложил меч в ножны.

За спиной Элиена раздался многоголосый ропот. Множество грютов, оказывается, собралось, чтобы в случае чего оградить Звезднорожденного от возможных неожиданностей. Но Элиен не услышал их ропота, потому что над ним вознесся единственно важный для него сейчас звук – слабый женский вскрик.

Элиен стремительно обернулся. И увидел то, что ожидал увидеть, – Гаэт, подхваченная при падении крепкими грютскими руками.

Элиен подбежал к ней.

Она была без сознания. Но сердце ее билось. Урайн был мертв, Гаэт жива.

Заклятие Урайна утратило свою силу. Если вообще когда-либо существовало.

* * *

В лагере слышались удалые грютские песни, озабоченное конское ржание, обрывки возбужденных разговоров.

Гаэт, Элиен, Герфегест и Аганна, боясь вымолвить хоть одно слово, слушали рассказ Шета. Элиену даже казалось, что он не слушает, не принимает к сведению, но именно смакует его рассказ, как редкое, исключительной выдержки вино.

– После того как я помог тебе бежать, Элиен, Урайн пришел в неистовство. Я был обречен. Он заточил меня в самом страшном месте цитадели Тайа-Ароан. Я пребывал в абсолютном безвременье и в то же время каждый миг моего бытия был окрашен мучительным осознанием собственной вечности и неизменной неподвижности. Это даже нельзя назвать кошмаром – ощущение бессмертия и одновременно с этим полное отсутствие жизни. Ведь жизнь – движение, а неподвижность есть смерть. “Бесконечная Смерть при Полном Сознании” – приблизительно так это называется на Истинном Наречии Хуммера.