Текст книги "Сборник "Круг Земель""

Автор книги: Александр Зорич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 92 страниц)

Такой едва ли победит в честном поединке. Наверняка главная опасность таилась в магическом – конечно же магическом! – шлеме-черепе.

Элиен перехватил копье поудобней и ворвался внутрь. В следующее мгновение он нанес колдуну плоский удар древком копья в основание шеи, ниже затылочного среза шлема. Тот повалился на земляной пол.

Элиен сразу же схватил меч Эллата. Вновь обретенное оружие откликнулось своему владельцу едва слышной чистой нотой.

– Вставай! – гаркнул Элиен.

Тот послушно поднялся на ноги. Лицо его превратилось в ритуальную персонификацию Хозяйки Злобы. Ни одной травинки не было рядом, чтобы призвать ее в союзники. Ни одной лианы, чтобы натравить ее на врага. Колдун исподлобья озирался по сторонам, пытаясь найти выход.

– Что тебе нужно? – угрюмо спросил он.

По наблюдениям сына Тремгора, подобная непонятливость часто овладевала безоружными людьми перед лицом совершенно очевидной и недвусмысленной смертельной опасности. Будто бы ему, Элиену, было нужно что-то, кроме его, колдуна, черной жизни!

Сын Тремгора едва сдержал улыбку. И вдруг лудивлением обнаружил, что дурацкий вопрос колдуна отрезвил его. Волна слепой ярости схлынула.

Элиен заключил, что, возможно, есть смысл оставить непонятливого старикашку в живых. Он приставил острие меча к горлу колдуна.

– Я пришел за своим оружием и за своими вещами.

– Ты можешь забрать их, – благосклонно кивнул колдун, будто бы сейчас в его власти было помешать сыну Тремгора.

– Но это еще не все. Я хочу знать, зачем ты, трухлявый пень, захватил меня и держал в яме, хотя я не сделал твоему народу ничего плохого и не посягал на твое имущество.

Губы колдуна сложились в двугорбую змею. Видимо, это была улыбка. Даже самый восторженный пиит не отважился бы назвать подобную гримасу “доброй”.

– Мы захватили тебя, ибо на то была воля свыше.

– Воля Октанга Урайна, – понимающе кивнул Элиен.

– Октанг Урайн – наш союзник и благодетель, – надменно сообщил колдун.

– А смерч, – напирал Элиен, – смерч на равнине – твоих рук дело или Урайновых?

– Я, я наслал его на тебя. Я дал ему жизнь и сообщил ему обличье и голос владыки герверитов, – гордо сказал колдун.

Элиен рассудил, что в этот момент профессиональная гордость взяла в ноторе верх над чувством самосохранения – в интересах колдуна было бы свалить всю вину на Храйна. С другой стороны, более чем сомнительной казалась способность этого сельского заклинателя трав столь виртуозно управляться с ураганами. “Да в своем ли он уме?”

– Все ясно, – заключил Элиен и одним осторожным ударом меча, направленным снизу по касательной вдоль правого виска колдуна, сбил с его головы шлем.

Колдун сполз на землю, словно с него сорвали голову, а не чужой череп с пластинами серебряной бронзы.

Элиен, который не был готов к такому поведению, опешил и опасливо подошел к лежащему без чувств коротышке. Рядом с ним валялся шлем. Сын Тремгора неуверенно потыкал в него острием меча и отбросил подальше, в угол землянки.

Колдун не дышал. По крайней мере, так казалось. Элиен остановился в нерешительности. Прикончить врага сейчас было как-то не по-людски. Ведь он даже не знает его имени!

К тому же в этом случае ему пришлось бы проделать дополнительную работу по поискам своего дорожного мешка, где покоились раковина, карта и – что было важнее всего – браслет, хранящий еще целых четыре ночи с Гаэт.

Не прошло, однако, и короткого варанского колокола, как колдун пришел в себя.

– Я не хочу тебе зла, чужеземец.

Жалость была ведома Элиену. Глядя на несчастного старика, который сидел перед ним на земляном полу жилища ноторов, сын Тремгора не мог всерьез думать о кровавой расправе.

Этот жалкий худой человек низенького роста – не противник. Даже голос его как-то изменился, он теперь не такой злой и целеустремленный, как прежде. Скорее испуганный и растерянный. Неужели все дело в шлеме?

– Я не верю тебе, – ответил ему Элиен, отступая на шаг назад.

– Ты должен поверить.

Казалось, что человек, с которым он говорит сейчас, и тот человек, к которому он буквально только что ворвался в хижину, – незнакомые друг с другом чужаки. Этот, второй, был куда более симпатичен Элиену, если в подобной ситуации вообще может идти речь о симпатиях.

Колдун, потирая себе виски, встал. Элиен упредительно повел мечом из стороны в сторону, желая показать ему, что совершать резкие движения не стоит. Колдун был догадлив и потому замер в неподвижности.

– Чужеземец, я виноват перед тобой. Оставь меня в живых, и я принесу тебе пользу.

– Ты – слуга Урайна и потому не можешь быть мне полезен.

– Я больше не слуга ему, – тихо и обреченно сказал коротышка. – Я не подчиняюсь ему теперь. В моей голове немотствует его не терпящий ослушания голос. Я вновь обрел собственную волю!

Элиен глянул в угол, куда он зашвырнул шлем. Интересно, голос Урайнавсе еще там, в этом костяном горшке?

– За какую цену ты согласен купить у меня свою жизнь?

– Я знаю, ты идешь на север. Значит, путь твой лежит через пески Легередана. Но тебе не удастся одолеть их, поскольку ты не знаешь дороги, а пески зыбучи и алчны. Они проглотят тебя. Среди нас нет проводников, нет людей, знающих безопасную дорогу через те гиблые места.

– Если бы даже среди ноторов были проводники, я никогда не рискнул бы довериться одному из вас после того, что вы пытались со мной сделать, – язвительно заметил Элиен.

Сын Тремгора не понимал, чем может облагодетельствовать его человек, знающий язык растений, но не знающий языка песков стылого Легередана.

– Не торопи меня, чужеземец. Я еще не все сказал. Ты будешь беззащитен там, в песках. – Колдун ткнул пальцем в северную стену хижины. – Но если я дам тебе семена дыни Рума, у тебя будет подмога.

– Чем мне помогут семена? – спросил Элиен. По его мнению, торг несколько затягивался.

– Ты будешь сеять их перед собой, и зыбучие пески, ступать на которые нельзя, будут обращаться дорогой. Дыня Рума, которой я повелю служить тебе, укрепит песок своими корнями. Песок, прохваченный сетью ее корней, станет дорогой, твердой и надежной.

Предложение было не таким уж плохим. Особенно если учитывать, что убийство колдуна не могло помочь Элиену ровным счетом ничем.

– Кто поручится, что ты не обманешь меня?

– Я покажу тебе действие семян. Я поклянусь на сердцевине дерева Ал.

– Даже если ты поклянешься мне и семена будут в твоем присутствии вести себя как нужно, кто поручится, что, окажись я в пустыне, они не подведут меня? – Элиен занес над головой колдуна меч Эллата.

Когда у тебя над головой лезвие смертоносного клинка – думается куда лучше. Врется же – хуже.

– Тогда ты вернешься и убьешь меня, – сказал колдун.

– А смерчи? Атравы-ловушки? Что скажешь?

– Я не слуга Урайну больше. И хотя это может стоить моему народу всего, я не буду больше Урайновым аваль 'а-ктоном.Мы растем, как трава, и питаемся светом. Нам ничего не нужно, кроме зелени и жизни. Зла больше не будет в землях ноторов.

Любые слова немногого стоят. Элиен подошел к шлему-черепу и разрубил его пополам.

“Как это он там сказал? Овальгактон? Странно, что даже молоки Глаголящей Рыбы не помогли мне понять этого туземного слова”.

* * *

Утром следующего дня Элиен оседлал низкорослую лошадь, которую получил в подарок от колдуна, приторочил к седельной луке мешок с заговоренными семенами дыни Рума и еще раз проверил содержимое своего сарнода. К счастью, все осталось целым и невредимым. Даже браслет Гаэт.

Колдун сопроводил Элиена до шумящего листвой живого частокола, ограждавшего деревню, и указал дорогу, которая, как показывала карта, не отклонялась от Знака Разрушения свыше допустимых пределов.

– Две луны назад я получил в подарок костяную шапку, – сказал колдун, когда Элиен был уже готов пуститься в путь. – Я надел ее, и все во мне изменилось. Не держи на нас зла, чужеземец.

– На всех зло копить – можно лопнуть, – улыбнулся Элиен.

Он подхлестнул своего нового скакуна. Животина нехотя двинулась вперед. Сбруя ноторов не отличалась изысканностью, а сам конь – статью и проворностью. И все-таки это было лучше, чем ничего.

ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ

563 г., Тринадцатый день месяца Эдар

Шет успел привыкнуть к тому, что все перемены в Варнаге происходят ночью. Его глаза открылись сами собой, безо всякого усилия. Тело больше не зудело и не ныло. Что-то случилось с ним этой ночью.

Шет откинулся на подушках и осмотрел свою руку. Она была совершенно цела, и только кое-где виднелись едва заметные бледные рубцы. Еще вчера на их месте зияли мокрые, гнойные язвы. Неужели варево из языка того лекаря оказалось столь действенным?

Он выпростался из-под покрывала, и принялся осматривать свое тело. Нигде не осталось и следов недуга. Он был по-прежнему наг, и потому все обследование заняло у него не более двух коротких колоколов. И хотя результаты были более чем обнадеживающими, Шету не давал покоя вопрос: что все это значит?

В дверь постучали, но Шет не нашел нужным сказать “войдите”. Глупо кричать “войдите”, когда дверь запирается только снаружи. Все равно те, кто желают войти, а таких ровно двое – Урайн и приставленный к Шету слуга, появляются здесь без его разрешения в любое время дня и ночи.

– Я рад, что тебе полегчало, – сказал Октанг Урайн.

Шет бросил на него взгляд, полный бессильной ярости. Он по-прежнему был уверен в том, что Урайн является главным и единственным виновником его болезни. А если болезни, то, значит, и выздоровления. В свете этого искренность Урайна была, мягко говоря, двусмысленной.

– Ты проявил редкое благоразумие, – продолжал Урайн, как обычно не обращая на враждебность Шета никакого внимания.

– В чем же? – поинтересовался Шет, завязывая шнуровку нательной рубахи.

– Ты не побрезговал моим подарком. Ты добровольно принял мой плащ и, значит, стал моим союзником и другом.

Рассудок Шета отказался понимать слова Урайна. В его памяти сохранились воспоминания обо всем, кроме прошедшей ночи.

– Твой плащ? И где же он? – запальчиво спросил Шет, озираясь. Никакого плаща ни на себе, ни на кровати, ни на полу он не видел.

Урайн удовлетворенно улыбнулся.

– И тем не менее он на тебе. Попробуй сними его.

Шет растерянно похлопал себя по груди и по животу, как харренский купец на ярмарке, который под тремя шубами взялся разыскать запропавший кошель. Ничего, кроме нательной рубахи.

– Так прозрей же, Нуатахиннан, мой любезный Брат по Багровой Печати! – От слов Урайна, казалось, готов изойтись трещинами предвечный хрусталь небес.

Кожа Шета заструилась сполохами призрачного огня. Голову сжал раскаленный обруч ужаса. В этот миг он понял, что переступил грань смерти, властвующей над живущими. Он прозрел. Его тело плотно окутывал багровый плащ, леденящее Ничто.

Шета захлестнула ненависть. Она была сильна настолько, насколько только может быть сильна ненависть сломленного человека. Его обвели вокруг пальца. Его купили, словно трехгрошовую лярву. Его, отпрыска рода шлемоблещущих Лагинов, запеленали, как младенца, в багровую тьму.

– Я убью тебя, – сказал Шет окс Лагин после долгой паузы.

– Ночью ты не думал так и не говорил так, – жестко сказал Урайн. – Сейчас ты лжешь самому себе. Но ложь пройдет, как прошла язвенная болезнь, и ты поймешь, что не хочешь моей смерти, как вчера не хотел своей собственной.

– Скорее небо упадет на землю и медленноструйный Орис подымется к своему истоку, – процедил Шет сквозь плотно сжатые зубы.

– Скоро подымется, – сказал Урайн с убийственной уверенностью. – Да и за небом дело станет. Я буду рад увидеть тебя вечером.

Не дожидаясь ответа варанца, он направился к дверям. Уже выходя, Урайн бросил через плечо:

– И запомни, Шет: мой плащ – твоя последняя кожа. Прежняя не вернется уже никогда.

Глава 13
ПОХИЩЕНИЕ ГАЭТ

562 г., третья неделя месяца Эюд

Пустыня Легередан была самой страшной пустыней Сармонтазары. Она простиралась от северного края земель ноторов почти до самого Киада, и мало кто отваживался пересечь ее не только с севера на юг, но и по меньшему сечению – с запада на восток.

Пески Легередана напоминали Элиену о Хеофоре. С той лишь разницей, что остров был невелик и его безжизненные пространства вплоть до самых гор сын Тремгора пересек за один переход, а по Легередану он брел уже две недели.

В самом начале пути ему посчастливилось отбить у стаи желтых пустынных собак раненую лань и прокоптить ее мясо над костром из чахлых кустов, произраставших на границе земли ноторов. Так у сына Тремгора появилась пища.

Вместительные бурдюки, позаимствованные у ноторов, он в последний раз наполнял водой уже в пустыне Легередан. На расстоянии двух переходов от южного края песков находился небольшой заветный оазис, о котором поведал ему ноторский колдун.

Ман – так звали колдуна – не солгал: воды в колодце действительно не было. Но стоило всыпать в него пригоршню крупных красных коробочек, отдаленно похожих на маковые головки, и произнести карколомное заклинание, как со дна колодца, хлестнув сына Тремгора по лицу, вырвались несколько толстенных мясистых стеблей нежнейшего салатового цвета.

Каждый стебель был увенчан гроздью ягод размером с зеленое яблочко. И ягоды стремительно увеличивались, наливаясь жизненными соками! Через четверть часа каждая ягода дала по кружке сока, почти совершенно неотличимого от колодезной воды. Так сын Тремгора наполнил свои бурдюки, а чудо-растения засохли у него на глазах, оставив после себя обрывки ветхой, тончайшей растительной плоти.

Пресловутые хищные пески Легередана Элиен узнавал издалека. Обычные пески были располосаны длинными волнами невысоких всхолмий, на которых изредка мелькала здоровенная ящерица или подрагивало на ветру одинокое, озлобленное на весь мир колючее растение.

Но в тех местах, где пустыня была готова проглотить и путника, и его коня без остатка, песок был светлее. Огромные светлые пятна были совершенно гладкими, и на них не росло совсем ничего – даже жестких, как рыбьи кости, пустынных колючек-страховидов. Эти песчаные озера или, точнее, реки тянулись с запада на восток на многие лиги. Объезжать их означало безвозвратно сойти с пути Знака Разрушения.

Приходилось их преодолевать. Для этой цели колдун и дал Элиену полный мешочек семян дыни Рума.

Эти семена были мелки, как пшено, но тяжелы, словно золотая дробь.

Завидев впереди первое большое озеро хищных песков, Элиен спешился, осторожно подошел к нему вплотную и развязал мешочек с семенами. Он недоверчиво поглядел на них, думая о том, что, если колдун ему солгал, придется вернуться и воплотить в жизнь свой первоначальный план: выпустить кишки всей ноторской деревне. А этого-то как раз и не хотелось.

Сын Тремгора испытал на ладони приятную тяжесть семян и, уповая на свою удачу, швырнул зародыши живого моста в зыбучие пески. Дальше нужно было произнести заклинание. “Как же говорил этот носатый? Афара и как-то там дальше…”

– Афара мабат!

Раздались трескучие хлопки. Семена начали лопаться и с быстротой стрел выбрасывать во все стороны тончайшие корешки. Корешки быстро утолщались, вонзались в песок, а по нему уже ползли змеями длинные побеги, устилая плотным ковром хищное озеро. Спустя короткий варанский колокол перед сыном Тремгора вырос зеленый остров внушительных размеров.

“Воистину чудовищная жизненная сила вложена ноторами в такие крохотные семена!” – невольно восхитился Элиен мастерством этого на первый взгляд дикого народа.

Однако восхищение восхищением, но кто знает – возможно, этот зеленый ковер является лишь хитрой обманкой, которая не спасет его от голодной песчаной бездны? Хоть и жаль было животное, но пришлось пустить впереди себя понурого ноторского конька, который, конечно, был не чета его безвинно съеденному Круму и другим грютским красавцам.

Конь, однако, и не думал противиться. Он смело взошел на зеленый ковер и начал с аппетитом пожирать самую его сердцевину. Элиен облегченно вздохнул.

* * *

Так они и путешествовали дальше. Сын Тремгора растил зеленые переправы через пески, а ноторский конь только и ждал очередной проплешины, чтобы поесть в свое удовольствие свежей зелени.

Элиен, сын просвещенной державы, никак не мог взять в толк, как это из ничего, из горстки семян и без капли воды может возникнуть такая прорва растительности. Сын Тремгора думал, что коню в этом смысле куда проще: животина ест и она счастлива, а его, Элиена, уже тошнит от копченого мяса и от праздных натурфилософских вопросов.

Легередан был не только самой страшной, но и самой странной пустыней Сармонтазары. Откуда, например, взялись эти небывалые зыбучие пески? Почему ни одна река не протекает через Легередан? Почему на карте отмечен какой-то Город Пустоты и что это за город?

– Расскажи мне о Легередане, – попросил Элиен говорящую раковину.

– Это очень говенное месгго, – в несвойственном для себя духе начала раковина, – и его появлением мы безраздельно обязаны Хуммеру. Когда-то здесь была цветущая земля, много рек сбегало с Онибрских хребтов и устремлялось на восток, к Сиаганону. Здесь жили могущественные Хозяева Трав, от многочисленного народа которых только и осталось, что кучка ноторов, жмущихся к уцелевшим прибрежным лесам. Они растили дивные плоды и злаки, которыми торговали со всей Сармонта-зарой и с Западным Загорьем, как назывался тогда Пояс Усопших. Но вот пришел Хуммер, и все переменилось. Его прислужники увели воды рек под землю. Источники у подножия Онибрских гор были запечатаны тяжелыми заклятиями. Там, откуда некогда била живительная влага, теперь возвышаются каменные изваяния исполинских скорпионов. Говорят, такие же сторожат перевалы и убивают незадачливых путников ударами своих каменных хвостов. А ты идешь через Легередан, и я говорю тебе то, что говорю, – неожиданно резко оборвала свой рассказ раковина.

– А зыбучие пески?

– Просыпались из Хуммерова сарнода, – проворчала раковина.

Как это часто случалось во время болтовни с этой сомнительной всезнайкой, на лицо Элиена снизошла гримаса крайнего разочарования. Насколько он понял, раковина ведалапроисходящее в землях на много лиг в округе, чуяла людей и не только их, но была не в состоянии сказать, какого цвета камень под ногой Элиена или какая птица пролетела мимо – утка или селезень.

То есть всезнание раковины было обобщающим, она видела как бы сюжет мирской мозаики в целом. Но относительно каждого конкретного кусочка смальты, составляющего мозаику, раковине зачастую было просто нечего сказать.

Зато иногда раковина демонстрировала удивительную прозорливость и была достаточно разносторонне осведомлена в истории Сармонтазары. Эдакий говорящий путеводитель по землям и народам. Правда, временами туманный, если не сказать бестолковый. Как сейчас, например. Но переспрашивать было бесполезно.

– А что такое Город Пустоты?

– Не знаю, и никто толком не знает, ибо все входившие в него не выходили. А те, кого в Городе видеть не хотели, смотрели на него со стороны и ничего не понимали. Нет двух одинаковых рассказов о Городе. Одним он виделся белым и прекрасным, другим – черным и ужасающим. Город изменчив, как Девкатра.

– Приятно слышать, – со всем возможным сарказмом сказал Элиен. – А Знак ведь проходит прямо через него.

– Знак проходит и через Варнаг, столицу герверитов, – невозмутимо заметила раковина.

– Это я помню, – грустно заметил Элиен. – Не мог Леворго провести его хотя бы на дневной переход южнее! Нет, надо было обязательно через самую мерзость.

– Не мог, ибо это не в его власти. В Сармонтазаре все стоит на своих местах, и места эти во всем отвечают Дорогам Силы.

– Да уж, плюнуть некуда, чтоб не попасть в Дорогу Силы.

– Здесь ты прав. Ты ведь следуешь Знаком Разрушения, а он сплошь проходит по этим Дорогам, – очень серьезно согласилась раковина.

“Вот дура, шуток не понимает, – подумал Элиен. – Хотя это у меня самого, наверное! с чувством юмора уже давно не все в порядке”.

* * *

Город Пустоты возник из пустоты. Сразу. В мгновение ока. Словно до этого момента в воздухе висела невидимая, но непроницаемая для взора завеса. Наконец она, к радости почтенной публики, упала и… Глядеть подано, милостивые гиазиры.

Элиен как раз засеял очередную плешь, перешел ее и предоставил коню лакомиться зеленой свежатиной, когда в свете дымчатого осеннего солнца на расстоянии приблизительно двух лиг засветились обманным великолепием белые стены и башни.

Сын Тремгора сразу понял, что это не мираж, потому что Легередан не знал миражей и вообще был местом подозрительно спокойным. Ни тебе врагов, ни опасных зверей, ни кутах, ни Серебряных Птиц. Благолепие.

Город приворожил Элиена.

Не дожидаясь, когда конь полностью удовлетворит свои вегетарианские пристрастия, сын Тремгора торопливо зашагал по направлению к золотым – золотым? не обманывает ли его зрение, замученное постылым пейзажем пустыни? – о да, еще каким золотым воротам.

* * *

Власть Города над рассудком была столь сильна, что Элиен, перейдя с быстрого шага на бег, хотя бегать по пескам то еще удовольствие, устремился к нему со всех ног.

Он был уже совсем близко от ворот, он уже различал длинные цветастые султаны на шлемах стражников и уже мог видеть черты их благородных и красивых лиц, когда под его ногами разверзлась хищная, ненасытная глотка зыбучих песков.

Он сразу провалился по пояс. Скорее инстинктивно, чем сознательно, ведь все его помыслы были устремлены к верхушкам исполинских кипарисов, видневшихся за стенами, и к великолепию дворцов, которые – он не сомневался – воздвигнуты под сенью этих кипарисов, Элиен бросил щит плашмя на песок и опустился на него верхней частью туловища.

Так ему удалось замедлить, но не прекратить утопание. Он был в ужасе. Оказаться на расстоянии полета копья от этой обители красоты и благородства и погибнуть, как глупая мышь, упавшая в кувшин с молоком!

Но стражники уже спешили ему на помощь. Они волочили с собой длинную лестницу. Словно только и ждали, кого бы спасти.

Подбежав, они перекинули лестницу через плешь рядом с Элиеном. Двое перебежали по ней на другой “берег”, двое остались там, где были. По всему видно, вытаскивать утопающих в песках было им не впервой.

Элиен вцепился в лестницу, а стражники, ухватисто крякнув, начали ее подымать. Цепко держали пески сына Тремгора, и все же он, поплатившись сапогами, вскоре оказался свободен. Удалось спасти и железный щит Эллата.

– Благодарю вас, достойные мужи, – улыбаясь, сказал Элиен.

Сообразив, что по-харренски здесь вряд ли кто понимает, он повторил слова благодарности на ре-тарском и варанском. Воины ответно осклабились, но промолчали.

* * *

Город был красив, как юная дева. Несмотря на осень, дома утопали в цвету яблонь, персиков и множества других деревьев, похожих на виденные им в тернаунских землях. Сын Тремгора, будучи северянином, затруднялся в названиях, но это, видимо, были финиковые пальмы, мимозы и апельсиновые деревья. Те самые, которыми взахлеб восторгались “Земли и народы”.

Повсюду журчали ручьи, в фонтанах обаятельные дельфины исторгали из своих тайноулыбчивых пастей пенные потоки воды. На плоских крышах домов смуглые стройные красавцы пили тягучие красные вина в окружении юных танцовщиц, чей вид наводил на однообразные мысли о разнузданном разврате.

И хотя повсюду царила торжественная тишина, Элиен не удивлялся ничему. Это так просто и так понятно – город в пустыне! Зачем удивляться, если тебе просто хорошо? Зачем нарушать покой этих достойных людей неведомой расы, баловней судьбы, обладателей всех мыслимых совершенств? Сын Тремгора шел по широкой центральной улице, забыв об усталости, забыв о своем предназначении, забыв о Знаке.

Улица вывела его на площадь, где стоял круглый дворец, увенчанный куполом. Купол был крыт червленым золотом. Окна дворца – вытянутые вверх, стрельчатые, обрамленные барельефами – забраны цветными витражами, равных которым не знала Сармонтазара. Элиен подошел ближе и увидел.

Первый витраж – молодой воин в харренском панцире, который всегда легко узнается по вздернутым наплечникам, бьет мечом по голове странное создание… странное создание… не то человека, не то птицу. Второй витраж изображал все того же харренита, занятого сожжением какой-то тряпки. Под его ногами корчились в огне несколько крохотных человечков, набранных с филигранной точностью из стеклышек совсем крохотных, с ячменное зерно.

Тот же молодой человек был главным героем и третьего витража, на котором помимо него присутствовали старик, корова и стеклянный шар. Передать стеклянный шар на витраже столь выпукло и зримо – для этого требовалось особое искусство!

Молодой человек размахивал длинной морковкой, сохраняя вполне героическое выражение лица. Чувствовалось, что жизнь харренита-незнакомца была сплошной чередой героических деяний и он так привык к этому, что даже в самой прозаической обстановке держался в полном соответствии с Уложениями Айланга, то есть подобающим образом.

Элиен обходил дворец по кругу, завороженно разглядывая невиданные витражи и небывалые сцены. Кто он? Кто он, этот герой?

На четвертом витраже воин торжествовал над каким-то здоровенным мужчиной в доспехах стердогаста, на пятом – над целой грудой тел в доспехах стердогастов же, на шестом закалывал стрелой в шею страховидного старца с черными провалами вместо глаз.

Цветные стекла седьмого витража повествовали о расправе с такими же птицечеловеками, как и на первом витраже. На восьмом достохвальный герой пеленал сетью какое-то крылатое существо, на девятом едва не лобызался с огромной рогатой мордой, по которой катилась трогательная слеза.

На десятом герой был бронзовокож и, противоестественно вывернув руку с варанской секирой, рассекал надвое неприятного осьминога. На одиннадцатом общался со старым носатым человеком, а на двенадцатом…

На двенадцатом воин был наг и он был не один. Герой миловался с какой-то обнаженной особой, на руке которой красовался черный браслет. Сцена была передана весьма натуралистично, то есть, по меркам про-

свещенных народов, воплощала собой верх неприличия. Но Элиен по-прежнему не испытывал удивления, следовательно, Не испытывал он и стыда, ибо, как учит харренская мудрость, стыд есть лишь одна из тринадцати разновидностей удивления.

Молодая женщина, несмотря на то, что ее тело преподавалось зрителю холодным стеклом витражей, была прекраснее утренней зари, и вечерней зари, и ночной луны, и звезд, и солнца. Она была похожа на олененка, принявшего обличье самой прекрасной девы на земле лишь ради того, чтобы сойтись с могучим харренитом.

Элиен знал, что воин на витраже счастлив от каждого прикосновения к ее атласной коже, и он знал также, что испытал бы неземное наслаждение от одного взгляда на эту деву вживе. Сын Тремгора бросился к витражу, припал на одно колено и поцеловал ее смуглую стройную ногу.

И Дева воплотилась. Она словно бы вытекла из стекла, налилась плотью и кровью и опустила свою резную стопу на синие мозаичные плиты площади.

– Привет тебе, о воин, пробудившийся для страсти!

Ее голос звучал призывнее харренских боевых труб, чище аспадской флейты о трех отверстиях, слаще златого звона сокровищниц ре-тарского престола.

– Ты голоден, воин, ты очень голоден, – продолжала она, касаясь ладонью колкой бороды Элиена, отпущенной им с начала перехода через Легередан.

У Элиена перехватило дыхание. Он мог только утвердительно кивнуть.

– Идем.

И она повела Элиена, а он пошел за ней.

Сын Тремгора не слышал, как шипит и возмущается раковина.

Он не услышал, как тревожно зазвенел меч Эллата и как умолкла древняя харренская сталь, стоило им переступить порог дворца.

Он не видел, как налилась багровым свечением Тиара Лутайров и вновь стала чернее ночи, как только они оказались внутри.

* * *

Дворец был устроен очень просто. Одна резная дверь, набранная из костяных пластинок какой-то исполинской диковинной рыбы. Одна необъятная кровать в центре дворца, в точности под вершиной купола. И множество столиков с напитками, яствами, благовониями. И купальня с мозаичным полом. И безмолвные служанки, которые, стоило Элиену войти, принялись разоблачать его, умащать амидой, подносить вино, завлекать в купальню и массировать окаменевшие от усталости и непрестанного напряжения мышцы.

Элиен отдался во власть шелковистых ладоней и парил в благоуханных водах, забыв счет времени, забыв слова, забыв имена странам и имя себе, растворившись, растворившись, растворившись…

…Он целовал упругие и вместе с тем бесконечно податливые груди, и Гаэт прижимала его голову к себе, будто хотела быть поглощенной им без остатка…

…Он входил в нее, как медленноструйный Орис входит в море Фахо, и возвращался, как уходит вода из южных гаваней в пору отлива…

…Он был ее властелином, а она – его послушной рабой, и их взаимная страсть столь долго не знала насыщения, что за стенами дворца день трижды успел смениться ночью, а ночь – днем, но ласки все не прекращались…

* * *

Гаэт поднесла Элиену чашу, наполненную до краев. – Прежде говорили наши тела, теперь пришло время устам.

– Ты права, Похитившая Мое Сердце.

– Да, воин, похитившая и позволившая взамен похитить свое. Ведомо ли тебе, где ты находишься, и знаешь ли ты, каково твое назначение?

– Нет, Властительница Моих Дум, ибо я рожден небытием три дня назад и нет мне имени.

– Так знай же, воин, что теперь ты пребываешь в гостях у меня, царицу Города Вечного Лета, а не я у тебя, как то бывало раньше. Знай же, что истинное твое назначение – любовь и счастье, столь же вечные, как и наш Город. Забудь свое имя, я дам тебе новое – Ималдиал… Ты знаешь, что оно означает?

– Мне ведомо твое наречие, хотя я и не знаю откуда. Ималдиал означает Покоренный Браслетом. – Элиен улыбнулся.

– Мое наречие ведомо каждому, ибо оно есть наречие любви.

С этими словами Гаэт поцеловала Элиена в губы. Ее коготки легонько царапнули его грудь. Наваждение неги продолжалось.

* * *

Элиен спал. Дворец был залит неярким зеленоватым светом, который вкупе с ароматными благовониями источали светильники.

Та или, точнее, тот, кто принял обличье Гаэт, в это время нежился в купальне. Да, это очень интересно – быть в теле женщины, быть почти женщиной, чувствовать, как она, опускать взгляд вниз и видеть красивые груди и непривычно высокий лобок, лишенный вполне привычного продолжения.

Урайн был в восторге от своего нового замысла. Хвала Хуммеру, который подарил ему эту поразительную власть над расстояниями, над людьми, над кутах, над стихиями. А над миром? Полная власть над миром близка, и каждое мгновение неумолимо приближает час его безраздельного торжества.

Если все пойдет так, как надо, – а иначе никак пойти и не может – Элиен станет таким же, как и Шет окс Лагин, и притом станет по своей доброй воле. Если, конечно, то, что осталось от его рассудка, вообще можно называть волей.