Текст книги "Сборник "Круг Земель""
Автор книги: Александр Зорич
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 92 страниц)
Среди Дюжины Сильнейших, которая теперь обратилась восемью колеблющимися вельможами, не нашлось желающих сражаться с блистательной парой, какую являли собой порядочно утомленный Герфе-гест и свежий и наглый Артагевд.
– Мы нижайше просим прощения у тебя, Герфе-гест Конгетлар, – сказал толстяк в малиновой мантии с пряжкой из черного сердолика. – Ламерк был самым знатным из нас, пока не появился Артагевд. Ярость замутила наш разум, ибо заведено у Гамелинов так: делать то, что делает самый знатный. Ламерк бросил кинжал, и мы, словно бессловесное стадо, последовали его примеру. Но теперь Артагевд старший среди нас. Его слово значит для нас очень многое.
«Люди Алустрала», – процедил сквозь зубы Гер-фегест, отирая пот со лба.
– Что здесь происходит? – осведомился Артагевд, опуская меч уже после того, как клинки присутствующих заняли свои места в глубине богато изукрашенных ножен. Он смотрел на обезглавленное тело Ла-мерка и на отходящего в земли предков Матагевда в полном непонимании.
– Мы всего лишь преклоняли колени перед новым Хозяином нашего Дома, – ответствовал Артагев-ду тот, что в желтых одеждах. – Госпожа Хармана пожаловала ему Перстень. Ты, Артагевд, можешь зреть голову нашего прежнего господина Стагевда в «мертвой корзине», которая стоит у подножия трона нашей госпожи.
Артагевд озадаченно вздохнул. Бросил на лежащую на троне Харману взгляд, исполненный нежности и сочувствия. Потом он спросил:
– Кого же госпожа Хармана желает видеть новым Хозяином Дома?
Воцарилось неловкое молчание. Не найдя ничего лучшего, Герфегест подошел к Артагевду и показал правую руку. Перстень Гамелинов горел на его указательном пальце, словно бы пойманная в кристальную ловушку капля лунного сияния. Артагевд склонил взгляд долу. Он понял все. В этот момент он пожалел о» том, что взял в подарок от Герфегеста жизнь. Не будь Герфегеста, новым хозяином Дома Гамелинов стал бы он, Артагевд.
– Я не добивался этого перстня, Артагевд, – сказал Герфегест. – Но слово вашей госпожи – закон не только для людей Дома Гамелинов.
Хармана не дышала. Герфегест держал ее холодные руки и целовал их, пытаясь возбудить в ней дыхание жизни. Магия – слишком опасная штука для того, чтобы использовать ее часто. Магия Стали, к силе которой воззвала Хармана для того, чтобы укротить неповиновение своих вассалов, унесла все ее силы без остатка.
Стагевд был мертв. Некому было поддержать ее. Невидимая линия, которая связывала его сердце и сердце Харманы, оборвалась. Герфегест, как бы сильно он ни любил Харману, не мог восстановить ее сил. Он не знал, что делать. Он был сведущ в Пути Ветра, но не в Пути Стали, который лишь грубые вояки вроде Матагевда называли Путем Правды.
Дюжина Сильнейших стояла вокруг трона своей госпожи, взявшись за руки, и произносила заклинания, призывающие душу Харманы вернуться в тело. Но, судя по результатам, что-то они делали неправильно. Торвент сидел у края тронного возвышения, уронив голову на колени. Его губы шептали искупительные молитвы. Герфегест чувствовал себя обессиленным и беспомощным. «Пожалуй, будь жив Стагевд, он в два счета привел бы госпожу в чувство», – вот о чем думали сейчас Сильнейшие. Вот о чем думал сейчас Герфегест.
– Ты – Носящий Перстень. Ты должен сделать что-нибудь, – тихо сказал Артагевд. В его глазах было столь много скорби, что Герфегест тотчас же догадался – не только весть о смене Хозяина Дома и не только мертвенная слабость Харманы делали его печальным. Красивый, словно мраморное изваяние крылатого бога, юноша был безответно влюблен в Харману и страшно ревновал ее к Герфегесту. «Как ему горько, должно быть, называть меня Носящим Перстень», – подумал Герфегест без всякой тени злорадства.
Хармана не умрет – это Герфегест знал абсолютно точно. Но сколь долго пролежит она без дыхания, бледная и прозрачная, словно сотканная не из плоти, а из стальных нитей и хрусталя, он не знал. Два месяца? Год? Три четверти Вечности? Герфегест помнил о том, сколь часто маги могут впадать в оцепенение на долгие годы. Он не хотел ждать годы. Он хотел видеть Харману, озаренную земным светом. Харману с румянцем на лице. Харману, чьи глаза переливаются всеми красками любви и жизни. Но он не знал, что делать.
– Я обращаюсь к вам. Сильнейшие! – Герфегест говорил тихо, но даже глухой услышал бы его. Ибо в словах его было гораздо больше смысла, чем звука. – Мы все, и я тоже, виновники того, что происходит сейчас с госпожой Харманой. Мы все.
Дюжина Сильнейших молчала. Молчал и Артагевд. Знак согласия, как ни крути.
– Быть может, я не достоин быть главой вашего благородного Дома, Гамелины, – продолжал Герфегест. – Но Хармана захотела, чтобы это было так, а не иначе. Иного пути победить Ганфалу нет. Я не безродный выскочка, как кажется некоторым из вас. Дом Конгетларов пал, но Хозяин Дома Конгетларов жив, и он перед вами.
Похоже, это заявление Герфегеста прозвучало настолько неожиданно, что показалось всем без исключения неправдоподобным. Даже Артагевду. Герфегест заметил это, но не смутился. Ибо у него было чем доказать справедливость своих слов.
– Дай мне твой кинжал, Артагевд, – попросил юношу Герфегест.
(Его собственные четыре метательных кинжала по-прежнему были воткнуты в бездыханное тело Ла-мерка, которое никто пока что не удосужился убрать.)
Когда опрятный кинжал с круглой гардой и редким трехгранным лезвием попал в руки к Герфегесту, он сделал вот что.
Он откинул черную парчу плаща, обнажив бедро. Нашел почти неприметную белую полоску шрама. И одним, точно отмеренным Движением вонзил клинок в свою собственную плоть. Он не чувствовал боли – на это у него не было времени. Медлить было нельзя – иначе будет гораздо труднее остановить кровотечение, да и сама сцена из впечатляющей превратится в отвратительную. Затем он отбросил окровавленный клинок и развел края раны указательными пальцами. Там в глубине раны покоился, вот уже пятнадцать лет дожидаясь своего часа появиться на свет, перстень Конгетларов.
Затем Герфегест надел перстень Конгетларов на указательный палец левой руки – алмаз, омытый кровью, засиял. Шальные искры иллюзий первопричин-ного ветра разлетелись по плитам Нефритовой гостиной. Артагевд и Сильнейшие наблюдали за действиями Герфегеста в полном недоумении. «Если бы Хармана могла видеть это, она сразу поняла бы все», – вздохнул Герфегест.
Не говоря ни слова, Герфегест свел вместе края раны пальцами правой руки. А левой достал из волос «щуку» – так назывался в Синем Алустрале предмет, удерживающий прическу воина из Дома Конгетларов, а заодно и бывший инструментом для остановки кровотечения. «Щука» и впрямь походила на зубастую рыбью пасть – в умелых руках Герфегеста она сомкнула челюсти на краях раны, не давая им расходиться. Боец, прихвативший рану «щукой», мог продолжать бой даже с сильной рубленой раной. Впрочем, для этого он должен был идеально контролировать свои чувства и не давать боли достучаться в его сознание. Герфегест это умел. Он мог продолжать задуманное, забыв о ране. Он скрыл рану одеждой и вновь обратился к Сильнейшим:
– Благородные Гамелины! Кому из вас приходилось видеть два подлинных перстня главенства над Домом, причем два разных перстня, на руках у одного и того же человека? – Герфегест с легкой улыбкой оглядел всех присутствующих.
Все они лишь отводили взгляды в сторону.
– Вы все видите этот перстень, – Герфегест воздел вверх левую руку с алмазом Конгетларов. – Так знайте же, я – Хозяин павшего Дома Конгетларов.
Сильнейшие и Артагевд удрученно молчали. Многие из них помнили резню в Наг-Туоле. Многие познали страх, который сеяло в их души само упоминание проклятого Дома. И все, абсолютно все знали, сколь много горя принесло в Синий Алустрал истребление Конгетларов. Семь Домов оказались не в силах жить в худом мире, предпочтя добрую вражду. И не было более Конгетларов, чтобы положить конец кровавому безумию и водворить равновесие.
– Да будет предан смерти тот из нас, кто осмелится назвать тебя безродным самозванцем, – бросил трухлявый вельможа с низкой жемчуга на левом запястье. – Ты единственный человек, кому посчастливилось носить перстни двух Домов.
Герфегест опустил руку. Он подошел к Хармане. Ее пепельно-седые волосы разметались по обитой бархатом спинке трона, ее грудь была совершенно неподвижна. Она не дышала.
И тогда Герфегест поднял ее правую руку, бледную и холодную, словно безжизненное стекло. Он снял окровавленный перстень Конгетларов со своего указательного пальца и одел на палец Харманы. Герфегест наградил свою возлюбленную поцелуем, исполненным нежности и сострадания. Вместе с перстнем Конгетларов он отдал ей все, чем владел. Всю свою волю к жизни, всю свою несгибаемую решимость оставаться в мире сущего. Всю свою любовь и силу. И Хармана приняла этот дар.
Первопричинный ветер вошел в ее хрупкую плоть снова. Она вздохнула, словно бы пробудившись от долгого и тягостного кошмара. И стала дышать.
Благополучие Сильнейших и благополучие всего Дома Гамелинов было напрямую связано со здравием и могуществом их госпожи. Конгетлар, кем бы он ни был, вернул дыхание Хармане. Он восполнил ее силы. Он оживил ее. Дом Гамелинов будет жить с новым Хозяином.
И Сильнейшие, не сговариваясь, преклонили колени перед Герфегестом. Но на сей раз их жест повиновения был исполнен искренности.
С тех пор как Герфегест привел к повиновению Дом Гамелинов, прошло три дня.
За эти три дня многое успело измениться. «Новый Хозяин» – так теперь называли Герфегеста Гамелины. «Братья» – так называл теперь Первых из Гамелинов Герфегест. «Люди» – так звал, Герфегест стражу и воинов, присягнувших, вслед за Дюжиной Сильнейших, на верность своему Новому Хозяину.
Три дня Хармана не открывала глаз – она лежала в своем спальном покое. В том самом, куда еще недавно пробирался Герфегест, отправляя при помощи духового ружья с отравленными иглами в Святую Землю Грем стражников, карауливших террасы Наг-Нараона.
Хармана как будто спала. Веки ее слегка подрагивали. Но сон ее был неспокойным. Герфегест, почти неотлучно сидевший возле ее ложа, видел, как ее совершенным лицом овладевают попеременно то пе-чаяь, то радость. «Где, в каких неведомых землях, в каких мирах странствует ее душа, пока ее тело, ставшее лишь немного теплее, чем раньше, но все-таки еще нечеловечески прохладное, покоится здесь?» – вот какой вопрос задавал себе Герфегест. Но ответа на него он не знал.
Челядь исправно носила Герфегесту изысканные яства, к которым он не притрагивался. Не менее изысканные вина, которыми он брезговал. Военачальники пичкали его новостями, которыми он не слишком интересовался. Пока Харманы нет с ним, интересоваться чем-либо кроме нее кощунственно.
Но терпение Герфегеста было вознаграждено. Утром четвертого дня Хармана открыла глаза. Встретив своим затуманенным взором взор Герфегеста, исполненный любви и жалости, сказала:
– Все это время я думала только о тебе. Хозяин Дома Гамелинов. – И, заметив на своем указательном пальце перстень Конгетларов, добавила:
– Это будет первый равный союз за всю историю нашего Дома.
– Семя Ветра. В нем ключ к нашему торжеству. Или, по крайней мере, к спасению, – сказала Хармана, но в ее голосе было больше грусти, чем торжества.
Как бы откликаясь на ее слова, Герфегест нащупал под рубахой медальон с Семенем Ветра и задумчиво погладил его пальцами. Ключ-то, конечно, ключ. Но где та самая замочная скважина, к которой он подойдет? Да и что скрыто за дверью, несущей замочную скважину, он тоже не знал.
– Скажи мне, Герфегест, зачем тебе понадобилось Семя Ветра? Я знаю, ты принес его из Сармонтазары, и Ганфала, который точил на него зубы, обласкал тебя. Зачем оно Ганфале – мы не знаем. Но скажи хотя бы, зачем оно тебе? Почему ты носишь его на груди?
– Зачем? Это странный вопрос, Хармана. Можешь ли ты внятно и толково объяснить мне, зачем мы встретились с тобой? Зачем все произошло так, а не иначе? Зачем светит солнце и прибой лижет скалы близ Наг-Нараона? Зачем мне Семя Ветра… Я не знал, что с ним делать, когда отыскал его в подземельях Тай-Ароан, обжитых крысами и бестелесными призраками замученных пленников Октанга Урайна. Так семь лет назад звали первого по могуществу темного мага Сармонтазары, называвшего себя Устами и Дланью Хуммеровой. Один из отшельников Пояса Усопших – Нисоред, последний, кто видел меня в Синем Алустрале пятнадцать лет назад, научил меня,-как пройти сквозь Врата Хуммера. Нисоред говорил мне, что у меня есть все шансы отыскать Семя Ветра в тех землях, где мне предстоит скитаться не один год. Я слышал о Семени Ветра и раньше…
– От кого на этот раз? – оживилась Хармана.
– На этот раз от моего учителя, Зикры Конгетла-ра. К сожалению, многого узнать мне не удалось, хотя все, что говорил по этому поводу Зикра, я помню наизусть. «Когда для тебя наступит двадцать первая весна, когда она уступит место другим временам и возрастам твоей жизни и первопричинный ветер овладеет всем твоим существом, тогда, но не ранее чем тогда, я расскажу тебе о Семени Ветра». Как видишь, не очень густо, моя девочка…
Хармана нетерпеливо кивнула. Она явно знала что-то интересное:
– Зикре Конгетлару были открыты тайны жизни и смерти. Я видела его имя в Скрижалях Вечности. Он был одним из немногих людей Алустрала, кто служил не своему Дому, но Ветру, – задумчиво сказала Хармана. – Я слишком молода, чтобы утверждать что-либо точно, но, насколько я знаю, он мог тягаться с любым из нас в магических искусствах.
– Это правда, Хармана, – подтвердил Герфегест, для которого Зикра Конгетлар был более чем отцом. Даже если бы сказанное Харманой не было правдой, он все равно сказал бы то, что сказал. В роду Конгет-ларов нельзя было поступать иначе, когда речь шла о твоем учителе. – Только не пойму, о каких искусствах ты говоришь. Насколько я помню, Зикра не хотел, чтобы его считали магом.
– Однако это не мешало ему совершенствоваться в искусстве та-лан, – Хармана сомкнула на переносице свои тонкие брови. – Мой учитель говорил мне об одном из отцов вашего Дома, теперь я уверена, что именно о Зикре… он говорил мне, что ему нет равных в искусстве перерождения… Мой учитель сам был мастером…
Сказанное Харманой оказалось откровением для Герфегеста. Откровением, подобным удару молнии. Он знал, что такое та-лан. Это слово пришло из древнего языка Народов Моря и, насколько можно было верить книгам, означало буквально «за чертой». За чертой смерти, разумеется. Тот, кто постиг искусство та-лан в совершенстве, мог приходить в бренный мир после смерти, по своему желанию выбирая новое тело для своей бессмертной души. В отличие от непосвященных, которым Судьба сама указывала, когда и куда идти, в каком теле рождаться и чем заниматься после. Святая Земля Грем не была для мастеров та-лан ни раем, ни узилищем, из которого нет выхода.
Когда ученик приходил к мастеру, чтобы учиться та-лан, он хотел одного – знать, что там, у последней черты, он сможет совладать с силами судьбы и сможет вновь прийти в этот мир победителем. Во второй, в третий, в сотый раз, пока жизнь в мире бренного праха не наскучит ему. Но, достигнув совершенства, мастера та-лан не слишком часто пользовались своим правом родиться в облике человека – воина, тирана, мага. Многие из них достигали Великого Освобождения и принимали решение остаться в Святой Земле Грем навеки.
Искусство та-лан было сакральным. О нем не судачили. Его не передавали недостойным и непосвященным. Великое братство мастеров существовало искони в Синем Алустрале, но почти никто не знал мастеров, кроме них самих и;гех людей, которых сами мастера хотели взять себе в ученики. Поразмыслив об этом, Герфегест пришел к выводу о том, что в его неведении о мастерстве Зикры нет ничего удивительного.
– Я ничего не знаю об этом, Хармана. Однако же не отрицаю, что это, возможно, так, – положа руку на медальон с Семенем Ветра, смущенно сказал Герфегест.
– Это так, – сказала Хармана, как будто за время их с Герфегестом разговора произошло нечто, что окончательно убедило ее в этом.
Что конкретно – Герфегест не знал. Но ведь не знал он еще тысячи разных вещей. Например, как сделать, чтобы пол под стопами вассалов, затеявших неповиновение, пополз вниз, навстречу сверкающим клинкам… В том-то и разница между ним и Харманой – она знает много такого, о чем понятия не имеет Герфегест.
– Я не знаю точно, захотел ли Зикра Конгетлар прийти в этот мир еще раз. Но если он пришел, то он наверняка знает, что делать с Семенем Ветра. Он обещал открыть тебе эту тайну в иное время, и он откроет ее тебе. Но как нам найти того человека, в теле которого теперь воплощена бессмертная душа твоего учителя? – Хармана сжала виски пальцами. Видимо, знание того, чем она поделилась с Герфегестом, далось ей нелегко.
– Трудно отыскать нужную раковину на морском дне, трудно отыскать песчинку среди дюн, но еще труднее отыскать человека в людском муравейнике. Как нам найти того мальчика или девочку, телом которого решил воспользоваться Зикра, если, конечно, он действительно мастер та-лан? Быть может, тот ребенок даже еще не умеет говорить?
Хармана сверкнула глазами и прянула вперед, оторвавшись от спинки кресла, на котором сидела. Гер-фегест был достаточно наблюдателен для того, чтобы, еще не услышав ни слова, догадаться, что ответ на этот вопрос она знает совершенно точно.
– Это ведомо двоим. Стагевду и Ганфале.
– Если так, то, быть может, они оба знали и о том, что делать с Семенем Ветра? – с некоей иронией спросил Герфегест. Ему надоело каждый день узнавать одну и ту же истину – всем, чем только можно ведать, ведает Ганфала, проклятый Рыбий Пастырь.
– Ганфала – да. Стагевд – нет. Стагевд знал, что Ганфале нужно Семя Ветра. Через своих соглядатаев ему удалось пронюхать-о той экспедиции, которую послал за тобой Надзирающий над Равновесием. Он понял одно: для полной и окончательной победы над Рыбьим Пастырем нужно прибрать к рукам Священный Остров и завладеть Семенем Ветра. Дагаат теперь в наших руках. Семя Ветра – тоже. Но, насколько мне известно, что делать с ним, Стагевд не представлял. Чтобы узнать это, он прилагал множество усилий. По-моему, в один из дней этой луны его люди разузнали о чем-то важном и, даю голову на отсечение, это важное как-то связано с Зикрой, а точнее, с тем человеком, который теперь Зикра…
– Но что толку нам-от осведомленности Стагевда, голова которого полеживает в «мертвой корзине», а тело сожжено два дня тому назад? – пожал плечами Герфегест.
Это и впрямь забавно. «Поймать за хвост улетевшую ворону», – говорили в подобных ситуациях Кон-гетлары.
– Быть может, нужно съездить и спросить у Ган-фалы? – Герфегест саркастически усмехнулся, представив себе сцену: он и Ганфала обсуждают тонкости Магии Стихий, прихлебывая белое вино Эльм-Оров.
– В мертвой голове моего брата больше проку, чем во всех объяснениях Ганфалы, – заметила Хармана.
– Ив чем же этот прок? – осторожно спросил Герфегест, которого насторожила серьезность Хар-маны.
Хармана ответила не сразу. Она степенно поднялась с кресла и поправила платье, скупо расшитое серебром. Затем она повесила свой черный веер на пояс, открыла нишу в стене и извлекла оттуда «мертвую корзину», внутренности которой были теперь заполнены не только головой Стагевда, но и маслом для. бальзамирования тленных остатков живших на земле. После этого она бросила на Герфегеста взгляд, исполненный тайны, и жестом пригласила его следовать за собой.
– Все, что знал Стагевд, нам поведает его голова. Герфегест сжал губы. Да, он снова в Синем Алу-страле. Ибо только.здесь маги, дабы узнать интересующие их вещи, не только не брезгуют отрубленными головами врагов и бывших союзников, но и знают, как заставить эти головы говорить.
Самая высокая башня Наг-Нараона звалась Игольчатой. Башня была настолько тонка и высока, что скорее напоминала иглу, чем строение. Для того чтобы добраться до ее вершины, скрытой хрустальной крышей, увенчанной литым из бронзы изображением пары лебедей, нужно было потратить не менее получаса на подъем по удивительно крутой и извилистой лестнице.
В руках Герфегеста была «мертвая корзина», в руках Харманы – масляный светильник, которым она освещала ступеньки лестницы, извивавшейся в утробе Игольчатой Башни. Казалось, им не будет конца.
Наконец они очутились в крохотной комнате на вершине Игольчатой Башни. Звездное небо виднелось сквозь хрустальный купол крыши. Ветер шумел в окошках, выполненных в форме лебедей. Герфегест уже успел привыкнуть к тому, что единственным узором в Наг-Нараоне, а также и единственным украшением являются вездесущие лебеди. Единственное, с чем еще не вполне свыкся Герфегест в своих мыслях, так это с тем, что теперь он – живое олицетворение одного из этих лебедей. Возможно, левого.
В центре комнатки стоял треножник. Его чугунные лапы сходились вверху, словно растопыренные пальцы двух рук. Только шестипалых рук. Герфегест догадался, что именно туда предстоит водрузить «мертвую корзину». Его догадки подтвердились весьма скоро – прошептав несколько заклинаний, смысла которых Герфегест не знал, да и не стремился знать, Хармана поставила сосуд с головой Стагевда на отведенное ему место.
Затем Хармана открыла крышку.
Потом Хармана запела.
Ее хрустальный голос разбивался о купол Игольчатой башни и, подхваченный ветром, уносился в море сквозь лебединые окошки. Мотив был тягуч и странен. Слова непонятны. Временами в ее голосе звенела сталь, иногда Герфегесту чудилось, что он слышит в нем крик младенца, вместе с колыбелью брошенного в морские воды. Герфегест закрыл глаза, и мир видений овладел им. Он вспомнил всю свою жизнь. Родовые схватки своей матери, чудовищную боль, испытанную им в подвалах аютского тирана, когда гранитная плита опускалась на его грудь медленно и неумолимо, как смыкается над утопленником толща океана. Минуты неземного наслаждения, подаренные им его первой возлюбленной на черной лестнице женской половины дома Теппурта Конгетлара, минуты ярости, отчаяния, озлобления, восхищения… Ему казалось, будто время, показав ему тысячу своих изменчивых ликов, остановилось, чтобы продлиться в новом витке бесконечного танца.
Хармана пела долго. Но и ее песня прекратилась, как и череда призрачных образов, проносящихся перед взором Герфегеста.
– Ты готов? – шепотом спросила Хармана.
– Я готов, – неожиданно для самого себя ответил Герфегест.
– Ты сможешь говорить со Стагевдом ровно столько, сколько будет гореть этот светильник, – сказала Хармана, указывая на хрустальный шар с тусклым огоньком внутри, стоящий у ее ног.
После этого она села у стены Игольчатой Башни, в самом углу комнаты, накрылась с головой плащом и… растворилась. Быть может, всего лишь в темноте, царствовавшей за пределами круга, очерчиваемого светом масляной лампы. Герфегест бросил неуверенный взгляд на «мертвую корзину». Тотчас же свет лампы стал из тускло-желтого голубым, и «мертвая корзина» повернулась на треножнике. Герфегест был готов поклясться в том, что ничья посторонняя рука не помогада ей в этом. «Надо полагать, мой собеседник повернулся ко мне лицом, как это принято у культурных народов», – пронеслось в мозгу у Герфегеста.
– Приветствую тебя, Новый Хозяин Дома, – сказал Стагевд.
Его голос был вполне человеческим и обычным. Вполне человеческим и обычным усталым голосом с чудовищной примесью жути. Но ведь Герфегест никогда не говорил со Стагевдом до этого. Сравнивать было не с чем.
– Приветствую и я тебя. Старый Хозяин Дома, – твердо сказал Герфегест. Чем необычнее разговор, тем проще следует его вести.
– Зачем ты тревожишь меня, человек Ветра? – спросил Стагевд.
– Я хочу спросить тебя, и я знаю за собой это право. Ты умер Гамелином. Но, как и служение всякого Гамелина, твоё служение не оканчивается вместе с жизнью, – Герфегест слово в слово повторил все, чему учила его Хармана, пока они совершали подъем к вершине Игольчатой Башни.
– Я помню об этом, – после тягостной и долгой паузы сказал Стагевд. – Если бы не это, тебе бы никогда не разверзнуть мои уста. Что ты хочешь знать, Человек Ветра? Я отвечу тебе.
Герфегест набрал в легкие воздуха. Запах тления, который распространялся из-под приподнятой крышки «мертвой корзины», пропитал его. Точно так же голос Стагевда пропитал собой все закоулки сознания Герфегеста. «Наваждение не должно овладеть тобой», – говорила ему Хармана. Герфегест встряхнулся.
– Скажи мне, Стагевд, ведомо ли тебе назначение Семени Ветра?
– Нет, – отвечала голова Стагевда.
– Так зачем ты добивался его?
– Его добивался Ганфала. То же делал и я. Когда мне стало известно, что ты, Конгетлар, везешь для Ганфалы Семя Ветра, я понял, что еще немного – и я буду побежден, а мир вывернут наизнанку. Я пробовал остановить ваш отряд еще в Поясе Усопших, использовав призрак Блуждающего Озера. Но тогда тебе и людям Ганфалы удалось выйти сухими из его черных вод. Я пробовал остановить вашу «морскую колесницу» еще раз – в старом порту Калладир. Мои Пастыри выпустили кашалотов. Ты помнишь, что случилось потом.
– Разумеется, помню. Твои животные сожрали наших каракатиц, и мы с трудом выбрались из Пояса Усопших.
– Они сожрали бы и тебя, Конгетлар, и твоих подручных, и проклятого карлика, сколь бы хитер и умен он ни был. Но Густая Вода помешала им. Пастыри не могли управлять кашалотами, охваченными ужасом. Густая Вода – это прошлое, вливающееся в будущее, это знак Дыхания Хуммера. Однако Густая Вода принесла больше пользы, чем вреда… По крайней мере, тот мир, что ты видишь, еще освещается Солнцем Предвечным, а не покоится на дне моря. А вот если бы не было Густой Воды, которая задержала вас, и вы прибыли бы к Ганфале вовремя, все было бы иначе.
– Я не вполне понял тебя, Стагевд, – совершенно честно отозвался Герфегест.
– Здесь нечего понимать вполне. С помощью магии безродного карлика Горхлы вам удалось отбиться от посланных мною кашалотов. Если бы не Густая Вода, которая, конечно, -облегчила Горхле задачу, насмерть перепугав животных, ты доставил бы Семя Ветра Ганфале вовремя. Я не знаю, что делать с Семенем Ветра тем, кто не хочет утопить Синий Алустрал в морской пучине. Тебе, Хармане или кому-то другому. Но что с ним собирался делать Ганфала, ясно как день. Если бы ты привез ему Семя Ветра без задержки, он бы опустил его в недра Озера Перевоплощений на Священном Острове Дагаат. И Хуммер вздохнул бы снова. И мир сущего изменился бы. Тогда все было бы иначе, и ни у кого из нас не хватило бы мужества назвать эти изменения благими. Когда Ганфала отправлял за тобой отряд, Дагаат был в его руках. Когда ты привез ему Семя, у Священного Острова уже стояли мои файеланты и негде было Ганфале свершить свое черное дело. – Стагевд тяжело вздохнул. Казалось, седая волна набежала на берег и откатилась назад в полном бессилии.
– Так, значит, это был ты, Стагевд, – Герфегест отвел взгляд от «мертвой корзины», вспоминая каменные следы, уводящие Киммерин, изменившую ему Киммерин куда-то, воина с двумя мечами в одежде кормчего, чье отражение было сражено им на крохотном островке…
– Это так же несомненно, как то, что ты – новый Хозяин Гамелинов, – бросил Стагевд.
Герфегест покосился на масляный светильник. Насколько он мог заметить, свет его стал мало-помалу тускнеть. Похоже, ему отведено не так уж много времени на разговоры с призраками.
– Тогда скажи мне, Стагевд, – нервно закусив губу, спросил Герфегест, так и не узнавший главного. – Кому ведомо назначение Семени Ветра? Знаешь ли ты этого человека…
Стагевд снова надолго замолчал. Ветер бился в оконца Игольчатой Башни, а звезды с прежней бесстрастностью взирали на Герфегеста, стоящего, скрестив руки на груди, перед «мертвой корзиной», поставленной на треножник.
– …Хармана, похоже, выдала тебе все тайны нашего Пути без остатка… И эту тоже, – с горечью сказал Стагевд. – Что же, земные дела перестали беспокоить меня и мне незачем скрывать от тебя все, что я скрывал при жизни, Конгетлар.
Стагевд выдержал торжественную паузу.
– Твой учитель Зикра, Герфегест. Как видишь, я знаю о нем куда больше, чем ты, – самодовольно сказала голова Стагевда. – Он великий мастер та-лан. Но падение Дома Конгетларов лишило его безмятежности Постигшего Границу. Он снова в вашем мире…
– Я знаю это, – прервал Стагевда Герфегест в крайнем нетерпении, ибо голубой свет масляного светильника стал едва различим. Его время вышло. – В чьем теле душа Зикры?
Стагевд молчал.
– Я заклинаю тебя, Стагевд. Заклинаю как Хозяин Дома Гамелинов. Ответь мне! – голос Герфегеста сорвался в яростном крике.
Голова Стагевда разразилась хохотом – жутким, порывистым, пронзительным. Масляный светильник испускал последние корпускулы голубого сияния.
– Кто бы мог подумать, что Конгетлар будет орать на меня? – тихо и совершенно беззлобно сказал Стагевд. – Хорошо. Я скажу. Зикра Конгетлар избрал себе тело регента Торвента. Ох и хитрая бестия твой учитель, человек Ветра… Он предусмотрел все…
Светильник погас, и на вершине Игольчатой Башни воцарилась кромешная тьма.
