Текст книги "Ричард Львиное Сердце: Поющий король"

Автор книги: Александр Сегень

Глава восьмая
АЛИСА

С наступлением темноты последние крестоносцы оставили покоренный город и возвратились в свое становье. Там было устроено великое пиршество, на котором Ричард позволил себе крепко напиться и даже спел осипшим голосом одну кансону, после чего его отнесли спать на дощатом полу, подстелив только плащ. На следующее утро он проснулся от дрожи – во все окна и щели сквозило и было холодно так, словно не вчера царствовал в округе жаркий солнечный день сицилийского октября.

Выйдя на берег, Ричард увидел море, по которому ходили высокие волны, и небо, затянутое серыми тучами. Трудно было поверить, что накануне это же небо сверкало ослепительной голубизной.

– Будем надеяться… будем надеяться… – пробормотал король.

Он с удовольствием вспоминал вчерашний день, полную и сокрушительную победу над мессинцами, вспышку любви ко внезапно встреченной Беренгарии, ее чудесное согласие выйти за него замуж…

– И как меня угораздило? – шептал он, удивляясь, что так внезапно решился вчера сделать предложение руки и сердца, но нисколько не жалея о том, что случилось. Наоборот, в душе у него все расцветало, когда он думал о Беренгарии, поселившейся тут же, подле него, в этом греческом монастыре.

Красота принцессы веселила душу, и оставалось жалеть, что день свадьбы еще так далек. Во-первых, следовало дождаться согласия ее отца, короля Наварры. Во-вторых, что гораздо хуже, хотелось бы сначала избавиться от прыщей, а уж потом делить с Беренгарией брачное ложе.

В тот же день Ричард написал письмо тому, кого он отныне мечтал назвать тестем, и брат знаменосца Шарля, Гуго де Фонтеней, был отправлен срочно в Наварру, везя в своей сумке львиную лапу и сердце, а также весьма ценные подарки. Об этом Ричард тотчас отправился доложить своей невесте.

– Я вижу, вы прекрасно отпраздновали вчерашнюю победу, – улыбаясь, сказала Беренгария.

– Я плохо выгляжу? – спросил Ричард.

– Вы, как всегда, восхитительны, ваше величество, – нежно ответила принцесса. – Но у вас немного запеклись губы. Когда вы целуете мою руку, я чувствую, какие они шершавые.

– Уверяю вас, любовь моя, что, когда мне будет позволено целовать не только руку, мои губы превратятся во влажное пламя, и вы останетесь ими довольны.

– «Любовь моя»… Почему раньше эти слова не звучали для меня столь чарующе?.. Вы волшебник, эн Ришар.

– А вам часто доводилось слышать их?

– Если честно, то да, часто. В меня многие влюблялись. Разве я в том виновата?

– Вы – нет. Ваша красота – да.

– Вот вам и начало для новой сирвенты, мой поющий король.

В тот же вечер сирвента была сочинена и спета Ричардом для невесты, после того как король принял послов из города. Послы принесли благодарность за то, что вчера Ричард все же смилостивился и отдал приказ остановить разорение города. Мессина полностью признавала себя покоренной. Жители вновь именовали короля Рикардо не иначе как Корлеоне и выражали уверенность, что когда вернется Танкред Лечче, он воздаст королю Рикардо всевозможные почести.

Выслушав посвященную ей сирвенту в собственном исполнении жениха, Беренгария растрогалась и, когда Ричард сел с нею рядом, позволила ему приобнять ее за талию. Прикосновения к ней волновали Ричарда так, будто он никогда раньше не обнимал красивых девушек. И какого-то особого разговора у них в тот вечер не получилось.

Наступили дни томительного ожидания. Ожидалось сразу многое – когда на море стихнет ненастье, когда прибудет в Мессину ретивый Танкред Лечче, когда возвратится с ответом от короля Наварры гонец. На второй вечер, сидя рядом с Беренгарией, Ричард чувствовал себя несколько увереннее, остроумно пошутил пару-тройку раз, прекрасно пел, и она осмелилась наконец задать вопрос, который, как видно, ее мучил с самого начала:

– Эн Ришар, не сердитесь, но я хотела бы знать… Ведь у вас, кажется, была до недавних пор невеста.

– Да, была, – вздохнул Ричард. – Но вовсе не до недавних пор. Та пора давно миновала, когда принцесса Алиса считалась моей суженой.

– Об этом ходит такое множество сплетен… – промолвила Беренгария и потупила взор.

– Чтобы развеять сплетни, я готов рассказать вам все о моих взаимоотношениях с сестрой короля Филиппа-Августа, – решительно приступил к разговору король Львиное Сердце. – Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я считал себя человеком поистине удачливым во всех отношениях.

– Удачливым?

– Именно. То бишь человеком, коему и впрямь посчастливилось в свое время родиться на свет.

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Сейчас вы себя таковым не считаете?

– О, еще бы! Конечно! Особенно с того мгновения, как я увидел вас, ваши глаза, пылающие неотразимой красотой гнева.

– И именно в шестнадцать лет вам сосватали сестру Филиппа-Августа?

– Да, в этом возрасте. Как говорил мой отец, пришла пора обрядить меня в полную сбрую. Он тогда объявил, что Лангедок находится в вассальной зависимости от Аквитании, и Раймон Тулузский принес мне омаж [44]44
  Омаж – особый вид рыцарской присяги.


[Закрыть]. Мой брат Анри был уже к тому времени женат и коронован в качестве наследника престола. Ему не терпелось сбросить с трона нашего бедного старикана, короля Англии Анри Плантажене. Впрочем, какой там старикан!.. Отцу в том году исполнилось всего лишь сорок лет. Я не любил Англию, обожал Тулузу. К отцу особой ненависти не испытывал, но сразиться против него был не прочь. В общем, мы с Анри бросили отцу вызов, заявив о своей полной независимости от английской короны. Бретань и Нормандия, Анжу и Пуату встали на нашу сторону. Пользуясь случаем, король шотландский тоже решил повоевать с английским государем. Все говорило о том, что отца ожидает жестокое поражение. Но одно обстоятельство странным образом сыграло против нас и всех наших союзников и покровителей – несколько тамплиеров из английских комтурий захватили замок, в котором находилась наша мать Элеонора, пленили ее и увезли в заточение, точное место которого никак не удавалось разведать. Все наши военные действия после этого почему-то стали отличаться крайней бестолковостью, и вскоре нам пришлось признать свое поражение в войне с собственным отцом. Причем Анри сдался после первых же неудач, а я, как дурак, еще продолжал некоторое время сопротивляться, не желая мириться с мыслью о проигрыше. Король Франции тоже тянул с мирным соглашением. Людовику ужасно не хотелось, чтобы подумали, будто он жаждет освобождения из темницы своей бывшей жены. Когда же и я сдался, Людовик поспешил предложить отцу мир. Местом встречи был выбран замок Жизор на границе Нормандии и Франции. Какой-то древний обычай существовал испокон веков – для принятия важных решений собираться у огромного жизорского вяза, о возрасте которого можно было только гадать. Должно быть, обычай этот имел когда-то особое значение для друидов, поклоняющихся деревьям.

– Да, я слышала про жизорский вяз, какой он был огромный, – сказала Беренгария, – и как вы, эн Ришар, его доблестно свалили.

– Нуда, нуда, – улыбнулся Ричард. – Так вот, в этом-то распроклятом месте возле жизорского древа мне и всучили эту дурацкую Алису.

– Разве можно так о девушке!.. – нахмурилась Беренгария.

– Об Алисе можно, милая Беранжера, уверяю вас, – поспешил оправдаться Ричард. – Хорошо помню тот осенний денек… Обосновавшаяся в замке тамплиерская комтурия распоряжалась устройством встречи, и все прошло превосходно. Мой отец долго беседовал с королем Людовиком с таким видом, будто ни он, ни Людовик и слыхом не слыхивали о женщине по имени Элеонора. О ней не было сказано ни единого словечка. Шелестела могучая листва вяза, играла тихая музыка. Когда монархи уставали от разговоров, поэты принимались читать свои стихи. Я тоже спел там кансону собственного сочинения. Кажется, «Папоротник». Всем было весело. Малышка Алиса, которую Людовик привез с собой в Жизор, уморительно изобразила, как я пел. И тут мой отец возьми да и ляпни: «Вот пусть она и будет ему женой». И Людовик не моргнув глазом согласился: «Что ж, пусть! В залог нашего сегодняшнего примирения». Вот так, легко и просто, меня сосватали.

– И что же вы почувствовали тогда? – спросила Беренгария.

– Если честно, ничего не почувствовал, – рассмеялся Ричард. – Мне было наплевать. Она пребывала еще в столь нежном возрасте, что до свадьбы было далеко. Я нисколько не считал себя обремененным заключившейся сделкой между королем Англии и королем Франции. Отец так полюбил девчонку, что увез ее с собой в Лондон. Ни у кого и в мыслях не было, что жуткое пророчество Мерлина еще только начинает сбываться.

– Пророчество Мерлина? – удивилась принцесса. – Что это?

– Во времена короля Артура был такой колдун по имени Мерлин…

– Это я знаю.

– Так вот, среди его пророчеств есть одно про нашего отца и нас, его сыновей. От вас, Беранжера, я не намерен ничего скрывать, даже самое мрачное. В этом пророчестве сказано, что мы угробим собственного отца и за это ждет нас, его сыновей, страшное наказание еще в земной жизни.

– И это наказание…

– Не спрашивайте меня о нем! Вы знаете, что двое моих братьев уже в могиле – Анри и Годфруа. Я тоже мог бы разделить их унылое ложе, но Господь ведет меня в Святую Землю, чтобы там я мог искупить свой грех и сокрушить пророчество Мерлина.

– Да будет так! – с горячим чувством воскликнула Беренгария. – Но вы отвлеклись от рассказа о своей невесте Алисе.

– Я собираюсь продолжить его, любовь моя. Итак, я наслаждался бесшабашной молодостью. Немного повоевав и успев вкусить радости побед и горечь поражений, я занялся наведением порядка в своих владениях. Я решил, что Аквитания должна почувствовать над собой власть нового господина. Аквитанцы не смирились с победой английского короля и продолжали бунтовать. Теперь уже одновременно и против отца, и против сына. И мне понравилось подавлять восстания своих подданных, я разъезжал по всей стране и своей рукой усмирял бунтарей. Забияка Бертран де Борн стал моим спутником, вместе мы разъезжали по взбунтовавшейся стране. Трубадур Бертран, не представляющий себе жизни там, где не бьют друг друга, где не льется кровь и не звенит сталь оружия и доспехов, быстро смекнул, что рядом со мной всего этого будет в избытке. Одно время, воюя, я даже перестал сочинять песни. Я вошел во вкус беспрерывных сражений, которые почти всегда заканчивались моими победами и пышными пирами с непомерными винными возлияниями. Благо вином юг Франции богат, как ни одна другая страна в мире. Тогда же я изобразил на своем знамени Чашу Святого Грааля.

– И пьянский девиз, – с легким укором улыбнулась принцесса.

– Да… – с некоторым смущением улыбнулся в ответ Ричард. Впервые ему стало немного стыдно за свое «Кто выпьет много…». – Так вот, жизнь моя била ключом. В ней было все – и война, и поэзия, и вино, и женщины… М-да… Простите, милая Беранжера! И вино, и женщины, и соратники, и сотрапезники. Рыцари моего войска обожали меня. Средь воинов не было певца, равного мне, средь певцов – равного воина. А об Алисе, живущей в Лондоне при дворе моего отца, я ни разу не вспомнил за все три года, промелькнувшие со дня нашей с ней помолвки.

– Так уж и ни разу?

– Клянусь вам! Слушайте дальше. Вдруг приезжает ко мне один английский знакомый и сообщает, что за эти три года Алиса из смешной девятилетней девчонки превратилась в весьма привлекательную двенадцатилетнюю девушку, рано созревшую, прямо как моя мамочка Элеонора. И я загорелся – как прекрасно! Она ведь моя невеста! Пора бы ее и проведать. И, если она и впрямь достаточно созрела, сыграть свадьбу. Я стал мечтать об этой обещанной мне красивой девочке и готовиться к поездке в Англию. Но не тут-то было. Только я собрался ехать, как из Лондона пришло весьма удручающее сообщение.

– Неужели это правда? – вскрикнула Беренгария.

– Что именно?

– Что ваш батюшка…

– Да, милая моя Беранжера, да! Он лишил ее невинности!

– Но как он мог?! В голове не укладывается! Я много раз слышала об этом, но не могла поверить.

– Увы, вам теперь придется поверить в это. Обо всем, что касается меня и моей семьи, вы должны знать из моих уст. И если вы захотите после этого отказаться от данного вами обещания…

– Не говорите так, милый эн Ришар! Я готова выслушать все и со всем смириться, потому что… Я не знаю, что со мной происходит… Никогда не могла вообразить, что вдруг влюблюсь когда-нибудь, как теперь влюбилась в вас. И что же, вы страшно переживали?

– Да, переживал. А главное, не мог понять отца. Потом мне кое-что объяснили. Оказывается, когда тамплиеры английских комтурий схватили мою мать, они обнаружили при ней длинный список всех ее любовников, который она всегда вела. Увидев его, отец словно лишился рассудка. Он тотчас решил завести себе такой же перечень и стал менять любовниц одну за другой. Одна из них, по имени Розамунда, питала к нему такую дикую страсть, что обещала покончить с собой, если он заведет себе новую наложницу. И тогда мой погрязший в грехе старикан на глазах у Розамунды лишил невинности предназначенную мне Алису.

– Господи Боже! – воскликнула Беренгария. – Бедный, бедный эн Ришар!

– Я-то? – усмехнулся Ричард. – Вовсе нет! Бедная Розамунда. Она сдержала свое обещание и приняла яд. Бедная Алиса… Впрочем, она тоже не бедная, потому что, когда отец стал сожительствовать с ней, ей это пришлось по вкусу, а когда он и ее выкинул из своей постели, она посчитала себя вправе отдаваться кому угодно направо и налево. А уж я-то тем более нисколько не бедный. Получив подобные новости, я тогда почувствовал бешеное желание начать новую войну против отца, но верный друг Бертран де Борн уговорил меня не делать этого. Он утешил меня, сказав: «Зачем вам вообще жениться, ваша веселость?» Он всегда называл меня не «ваше величество», а «ваша веселость», «ваша беспечность», «ваша пьяность». «Зачем, говорит, вам жениться? В браке нет никаких прелестей. Одни разочарования. Всего, что мужчине нужно получить от женщины, он способен добиться и без брака, если он, конечно, не мямля».

– И вы утешились словами де Борна?

– Да. Поразмыслив, я согласился, что есть на свете множество красивых девушек. Наверняка многие из них красивее Алисы. Хотя обида на отца за его гнусный проступок накрепко отложилась в сердце.

– Боюсь, если бы Бертран де Борн здесь, в Мессине, был бы при вас… – начала Беренгария обиженным тоном, но Ричард не дал ей договорить:

– Не бойтесь! Он бы и не посмел сказать мне теперь ничего подобного. Он не дурак и не враг самому себе, хотя иной раз кажется, что враг.

– А где же теперь Алиса? – спросила принцесса Наварры.

– Мне нет до нее никакого дела, – ответил король Англии.

Глава девятая
КОРОЛИ АНГЛИИ И ФРАНЦИИ РАЗНЫМИ СПОСОБАМИ СОСТЯЗАЮТСЯ ДРУГ С ДРУГОМ

Море продолжало безумствовать, и корабли крестоносцев накрепко застряли в мессинской гавани. На четвертый день после победы над мессинцами Ричард узнал о новом предстоящем ожидании. Да еще каком! Его мать Элеонора, поправив свое здоровье в женской обители Фонтевро, решила во что бы то ни стало повидать своего сыночка до его отправления в Святую Землю. Гонец, привезший сие известие, сообщил, что она уже находится в Монте-Кассинской обители. По пути в Мессину она обязательно останавливается во всех святых местах и подолгу молится там о ниспослании Ричарду великих побед.

– Боже правый! – качал головой Ричард. – Она? Молится? Хотелось бы хотя бы раз в жизни это увидеть!

– Милый жених! – вдруг обратилась к нему с просьбой Беренгария. – Отпустите меня от себя. Я хочу отправиться навстречу вашей матушке и вместе с ней помолиться о вас везде, где она останавливается для молитв.

Ричард был удивлен такой просьбе, но в то же время ему стало приятно – после всего, что он рассказал Беренгарии о матери, невеста не стала питать отвращения к будущей свекрови.

– Я буду скучать без моей Беранжеры, – ответил он.

– Но ведь всего через несколько дней я вернусь сюда вместе с вдовствующей королевой.

Он отпустил и уже на другой день после ее отъезда почувствовал невыносимую тоску по ней. Однако вскоре в Мессину наконец-то возвратился Танкред. Ему не удалось собрать достаточно сильного войска для того, чтобы вытурить из Тринакрии крестоносцев, и он прибыл заключать с Ричардом мир и отдавать наследство покойного Гвильельмо. По случаю окончательного мира и удовлетворения всех требований Ричарда было устроено трехдневное пиршество, за которым легче было спрятаться от тоски по Беренгарии. Больше всего Ричарда удивляла эта тоска тем, что между ним и принцессой Наваррской ведь еще не было телесной близости. Если ему и доводилось когда-нибудь скучать по женщинам, то только по тем, с кем он успел разделить ложе.

Видя, как тоскует король, его верный тамплиер Робер де Шомон предложил Ричарду устроить рыцарский турнир в ознаменование удачно разрешенных споров с Танкредом и получения наследства Гвильельмо.

– Отличная мысль! – оживился Ричард. – Надо помириться с Филиппом и устроить состязания моих рыцарей с его рыцарями.

Король Франции после разорения Мессины все больше и больше злился на удачливого Ричарда. Он завидовал богатой добыче английского короля и требовал своей доли, которую, по мнению Ричарда, французские подданные не заслужили. Дошло до открытых перебранок между крестоносцами короля Франции и крестоносцами короля Англии. Могло кончиться и большой потасовкой, а быть может, и кровопролитным сражением.

– Филу! – ласково обратился Ричард к Филиппу-Августу, явившись в его ставку. – Возлюбленный друг мой! Перестань на меня сердиться, умоляю тебя! Вспомни, сколько хорошего связывает нас с тобой в прошлом.

– Мне сдается, здесь, на Сицилии, ты забыл все это хорошее, – продолжал дуться Филипп-Август.

– Ты ошибаешься, Филу. Вот моя рука! Я люблю тебя, как прежде, и никто не в силах заставить меня плохо к тебе относиться. Я предлагаю тебе заключить строгий договор.

– Договор?

– Да, и если хочешь, мой Амбруаз начертает его на пергаменте, – уже не ласковым, а твердым голосом объявил Ричард.

Король Франции был несколько озадачен. Он явно настроился на ссору. Быть может, ему уже не хотелось плыть за море и он замыслил, воспользовавшись хорошим предлогом – расколом в рядах крестоносцев, – возвратиться в Париж?

– Каково же будет содержание договора? – спросил он.

– Мы обязуемся впредь поровну делить все, что будет ниспослано нам Господом в нашем походе, – ответил король Англии.

– Добычу? – так и сорвалось с языка Филиппа-Августа.

– И добычу, и тяготы, и невзгоды, – внутренне усмехаясь, отвечал Ричард. – Если мы будем брать город, то равными силами, а не так, как Мессину. И на поле сражения не прятаться за спины друг друга. Тогда и споров о добыче и славе не будет никогда возникать. Ты согласен?

– Мессину мои люди брали столь же доблестно, как и твои, и не наша вина, что моих подданных погибло вдвое меньше, нежели твоих, – попытался нащупать почву для ссоры король Франции.

– Пусть так, я даже готов признать вину моих воинов в том, что они вывешивали только знамена Святого Георгия, а про твои лилии забывали, – не удержался от ехидства Ричард. – Но ты готов заключить со мной честный договор?

Как ни пытался и дальше Филипп-Август избежать договора и под любым предлогом поссориться с королем Англии, ему все же пришлось уступить выдержке Ричарда, и договор меж ними был подписан. В том числе там было и соглашение об устрожении мер наказания к тем пилигримам, которые пытаются внести разлад.

На следующий день в честь заключения договора состоялся рыцарский турнир. В поле за монастырем грохотали барабаны, пели рожки и трубы. Лучшие рыцари двух государей съезжались с двух сторон, и равным было число белых стягов с красным крестом и лазурных знамен с тремя белыми лилиями. Ричард и Филипп уселись рядом на самом почетном месте.

– Уступаю тебе право дать знак начинать, – сказал Ричард.

– Изволь, я сам могу уступить тебе это право, – с легким раздражением в голосе ответил Филипп-Август.

– Ты неисправим, Филу, – хмыкнул Ричард и махнул рукой: – Начинайте! Где там наши битюги?

По обычаю, ристания начались с бугурдов – поединков силачей, которые и впрямь были подобны ломовым коням. Огромные и крепкие англичане, нормандцы, гасконцы и аквитанцы вышли, обнаженные по пояс, против таких же увесистых и могучих подданных французского короля – бургундцев, провансальцев, фламандцев и парижан. Одновременно проходило по четыре поединка. Ричард ликовал – в тридцати схватках его люди одержали двадцать две победы, причем у французов лучше всех оказались фламандцы.

– Может, и мы поборемся, Филу? – ткнул он под ребра короля Франции.

– А твои прыщи? – усмехнулся тот.

– Что мои прыщи?

– Прошли? Ты сможешь оголиться по пояс?

– Лучше не стоит.

– То-то же!

Признав, что в бугурдах одержали победу рыцари Львиного Сердца, собравшиеся приготовились наблюдать тьосты – поединки конных копейщиков. И тут поначалу одерживали верх подданные английского короля, но, когда за дело взялись витязи графа Шампанского, положение стало выравниваться. В итоге в двадцати поединках девять раз побеждали люди Ричарда и одиннадцать – люди Филиппа.

– Мы должны сразиться на копьях, Филу! – воскликнул Ричард, огорченный подобным исходом турнира тьостов.

– Я сегодня утром дурно молился, – зевнул в ответ король Франции, – Боюсь, Господь не будет ко мне благосклонен. Если тебе так хочется поучаствовать в состязаниях, могу предложить тебе сразиться с Гийомом де Баррэ.

– Твоим церемониал-рыцарем? Охотно! Эн Гийом! Вы согласны помериться силами с королем Англии?

– Почту за честь, ваше величество, – отозвался рыцарь и стал застегиваться.

Герольды громко вострубили, появился Шарль де Фонтеней со знаменем Святого Грааля, глашатаи возгласили, что сам король Ричард намерен провести тьост с лучшим из рыцарей короля Филиппа.

И вот они съехались, чтобы поприветствовать друг друга с открытыми забралами.

– Желаю вам мягко упасть с коня, эн Гийом, – начал подзуживать соперника Ричард.

– Желаю вам не повредить при падении прыщики, ваше величество, – дерзко отвечал рыцарь.

– Что это за шпинат у вас на щите нарисован? – спросил Ричард, имея в виду изображенные на гербе де Баррэ листья дуба.

– А у вас, я вижу, дрок, эн Плантаженё? – еще более ехидно сощурился противник, – Говорят, ягоды дрока хорошо помогают от глистов, не так ли?

На сем приветствие окончилось. Полыхая гневом, Ричард отъехал на положенное расстояние, развернул коня, опустил забрало, взял у оруженосца Гийома тяжелый длинный ланс с длинным древком, выкрашенным в белый цвет и увитым алою лентой. Наконечник, как и полагалось для турнирного копья, имел форму полураскрывшегося трехлепесткового цветка. Наступило затишье, взорвавшееся внезапным грохотом барабана, призывающим – вперед!

Ричард пришпорил коня и во весь опор понесся на соперника. Удар! Все перевернулось, весь мир опрокинулся… Падая, Ричард все же успел сосредоточиться и удачно приземлиться на загривок. В шее что-то хрустнуло, но сильной боли не последовало. Некоторое время он лежал на спине и не мог вдохнуть в себя воздух. «О, где ты, смерть?!» – прогудело из глубин его души. Но смерти не было. Он наконец вдохнул, простонал и резко поднялся на ноги.

Король Франции стоял, радостно улыбаясь и помахивая рукой своим воинам, которые громко ликовали. Подданные Ричарда угрюмо взирали на своего поверженного властелина. Надо было что-то делать. Вдруг Ричард широко улыбнулся, потом захохотал, потом запел:

 
Несчастный рыцарь Уино
С коня своего слетел.
И Ричард-король опозорен, но
Уино ведь того не хотел.
И как бы то ни было, Уино,
Ричард тебя простил.
Он чуть не подох от обиды, но
Опомнился и остыл.
Ликует лилия, Уино,
Победой своей горда…
Жаль, в битвах люди ее – хм! Но…
А Ричард берет города!
 

Теперь наоборот – все подданные короля Англии взревели от восторга, а рыцари Филиппа-Августа заскрежетали зубами от обиды.

– Вы целы, ваше величество? – в тревоге подскочил к Ричарду коннетабль Робер де Шомон.

– Как новенький, – отвечал король Львиное Сердце.

– Да здравствует король! – вопили английские, гасконские, нормандские, аквитанские глотки, будто не Гийом де Баррэ вышиб из седла короля Англии, а король Англии одолел церемониал-рыцаря.

– Как видишь, Филу, наш договор полностью вступил в действие, – со смехом сказал Ричард, подойдя к Филиппу-Августу. – Мы разделили поровну славу нынешнего турнира.

И турнир закончился миром и пиром. Правда, король Франции недолго пировал вместе с королем Англии, вскоре увел своих людей в свой лагерь, не дожидаясь, когда Ричард «увидит Бога».

Прошло еще несколько дней. Море по-прежнему было неспокойно, а Элеонора с Беренгарией до сих пор не прибыли в Мессину. Приближался ноябрь, и дни становились все холоднее. Однажды от Танкреда Лечче прибыл городской нотабль Гвискар Арнульфи с приглашением к королю Сицилии. Ричард охотно согласился. Чем-то надобно было развеять скуку. Кто знает, быть может, предстоит новая веселая ссора с Танкредом?

Но сицилийский король был сама любезность, словно его подменили. И епископ Бове присутствовал здесь же, во дворце Танкреда, но ни разу не заикнулся ни о кощунственной надписи на знамени Ричарда, ни о пьянстве вообще. Король Франции отсутствовал, что тоже было странно – отчего это его не позвали? Однако вскоре все разъяснилось. За дружественным ужином, устроенным королем Сицилии, на котором, кстати, теперь угощения было в изобилии, Танкред вдруг обратился к Ричарду с вопросом:

– Ваше величество, объясните, какая кошка пробежала между вами и королем Франции? Насколько мне известно, вы с юности были с ним не разлей вода. Что же теперь?

– Во-первых, ваше величество, вы путаете, – отвечал Ричард. – С юности Филипп-Август дружил с моим младшим братом Годфруа. Потом между молодым королем Франции и герцогом Бретани встала женщина, и дружба меж ними навсегда прервалась.

– Женщина? Красавица?

– Красавица, красавица, – улыбнулся Ричард. – Только безносая. И старуха – ровесница рода человеческого.

– Смерть?

– Да, смерть Годфруа.

– Он умер от лихорадки, если я не ошибаюсь?

– Да, от той же странной лихорадки, которая свела в могилу и нашего старшего брата, Анри.

– Я слышал, вы тоже подвержены этому заболеванию?

– Да, в некоторой степени. Но покуда, как видите, еще жив и вполне бодр, в отличие от двух своих братьев. Когда умер Годфруа, горе Филиппа-Августа было велико. Во время погребения он кричал, что желает быть закопанным вместе со своим добрым другом. А нынче, как вы знаете, падение нравов столь велико, что, глядя на это неподдельное горе, некоторые злословили: «Убивается, как молодая жена, потерявшая нежного супруга». О Филиппе-Августе и моем брате Годфруа распускались сплетни, будто они содомируют.

– О Пресвятая Троица! – всплеснул руками епископ Бове. – Гнусные выдумки!

– Я тоже так считаю, – поддержал Ричард епископа в его возмущении. – Зачем это нужно, если всегда под боком столько хорошеньких женщин? Я могу поверить, что такая сволочь, как тамплиерский сенешаль Жан де Жизор, способен спать с братьями по полу. Поговаривают, что у многих тамплиеров вообще в ходу подобные взаимоотношения, оставшиеся у них с той поры, когда уставом ордена строго предписывалось безбрачие. Но не верю, что Филипп-Август способен находить удовольствие в содомской мерзости.

– Кстати говоря, насколько мне известно, в последнее время ваш друг Филипп-Август стал частенько принимать у себя Жана де Жизора, – заметил Танкред.

– Что?! – так и подпрыгнул от удивления Ричард. – Этого не может быть! Ведь мы вместе с Филу срубили жизорский вяз!

– И тем не менее это так, я подтверждаю, – сказал епископ.

– Тогда… тогда я тоже ничего не понимаю, – пробормотал Ричард. – Стало быть, в ближайшее время от Филу следует ожидать новых обид.

– Об этом-то я и хотел с вами поговорить, – сказал Танкред. – Вчера я получил от короля Франции письмо, в котором он жалуется на вас, что вы притесняете его, что вы ежедневно пьянствуете, вместо того чтобы молить Бога о ниспослании хорошей погоды для плавания кораблей и продолжения путешествия в Святую Землю. И в конце письма он напрямую предлагает мне союз с ним против вас.

Лоб Ричарда покрыла испарина. Он попросил принести ему это письмо. Танкред приказал слугам исполнить просьбу короля Англии. Прочитав письмо, Ричард нашел в нем полное подтверждение словам короля Сицилии. Бешенство охватило его. И отчаяние, подобное тому, которое он испытал, свалясь с коня после удара Гийома де Баррэ. Но теперь ему было не до песен.

– Да, – промолвил он после долгого угрюмого молчания, – нас с Филиппом-Августом соединяла пламенная дружба. Тогда, на похоронах брата, видя, как он убивается, я почувствовал сильнейший прилив нежности. После похорон я подружился с ним, стараясь заменить ему друга. Поселился в Париже. У нас оказалось много общего, нам нравилось внимательно выслушивать мнения друг друга о самых разных предметах, попивая винцо и закусывая под звуки арфы или лютни. Часто мы так крепко напивались, не в силах расстаться, что засыпали чуть ли не в объятиях друг друга. Не исключено, что поганые сплетники и тогда распускали о нас слухи, что мы спим вместе, как муж и жена.

– Не скрою, мне собственными ушами доводилось слышать подобное, – признался Танкред. – Помню, как один француз приехал к нам из Парижа и радостно сообщил: «Герцог Ришар заменил Филиппу-Августу покойного Годфруа, как ветхозаветный брат, взявший в жены вдову усопшего. Их постоянно застают спящими в одной постели».

– Мне кажется, сами содомиты и распускают подобные сплетни о тех, кто предпочитает естественные сношения противоестественным, – заметил присутствующий на ужине граф де Дрё.

– Конечно! – согласился Ричард. – Надеюсь, никто из здесь сидящих не верит гнусным сплетням обо мне и Филиппе-Августе?

За столом раздался ропот возмущения.

– Благодарю, – сказал король Англии. – И вот, после нашей долгой дружбы, после многих славных битв, в которых мы бок о бок сражались с Филу, он почему-то стал отдаляться от меня, постоянно обижается, дуется на меня, копит глупые обиды, часто обращая внимание на то, чего нет и не бывало в помине. Не понимаю, что это?

– Зависть, ваше величество, – промолвил Танкред.

– Зависть?

– Да, обыкновеннейшая черная зависть – вот наименование этой болезни.

– Но чему он может завидовать? Разве мы с ним не равные государи?

– Нет, не равные, – усмехнулся Танкред. – Не мне вас расхваливать, ваше величество, особенно после того, как вы разорили Мессину. Вы, а не Филипп-Август. И я мог бы копить на вас злобу, мог бы согласиться с предложениями короля Франции и войти в союз с ним. Но я, как видите, почему-то позвал вас в гости и показал вам письмо.

– А, кстати, почему? – спросил Ричард.