Текст книги "Ричард Львиное Сердце: Поющий король"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Глава тридцать шестая
НА ТРИ ГОДА, ТРИ МЕСЯЦА И ТРИ ДНЯ?

Четвертого июля войска крестоносцев оставили лагерь в Бетнубе, из которого при ясной погоде можно было увидеть очертания Иерусалима, и двинулись назад, в Яффу. Крестоносцы, уставшие ждать нового Арзуфа, разбегались кто куда. Французские полки, возглавляемые де Дрё, де Баром и де Бриенном, двинулись через Саронскую долину в Тир, куда, по слухам, опять возвратился герцог Гуго де Бургонь с большим пополнением. За ними последовали и итальянцы.

Ричард же чем ближе была Яффа, тем лучше чувствовал себя. Его уже не знобило, не лихорадило, а прыщи исчезли с кадыка, подобно крестоносцам с гор Иудейских. Он встретился с Беренгарией в замке Мерль и жадно припал к ее устам, благоухающим тонтурскими арбузами. И она сказала нежно:

– Мой Иерусалим возвратился ко мне.

– Я снова весь в ржавчине, Беранжера, – сказал Ричард.

– Я знаю. Это потому, что ты не захотел, чтобы я была рядом, сердце мое.

– Нет, Беранжера, нет! Я и сейчас не хочу, чтобы ты видела меня в моей немощи. Я прошу тебя как можно скорее отплыть на Кипр. Моя ржавчина проходит, и когда я не буду столь отвратителен, я, заключив мир с Саладином, приплыву к тебе. Наш добрый Робер отвезет тебя туда, к нам, в Базилею Кефалию. Это будет наша последняя разлука.

Королева долго не соглашалась, но, видя, как муж страдает от того, что ему приходится являться пред нею в столь плачевном состоянии, наконец сдалась его уговорам. Она сопроводила его до Сен-Жан-д’Акра, куда съезжались все вожди крестового похода для совместного обсуждения дальнейших действий, и оттуда уплыла на Кипр под защитой коннетабля Робера де Шомона.

Самочувствие Ричарда с каждым днем улучшалось. То ли лекарство, предписанное Лутрофорией, оказалось и впрямь правильно составлено, то ли Саладин действительно собирался перейти в Христову веру, и это было наградой Ричарду от самого Спасителя, а может – и то и другое вместе действовало во благо короля Англии. Он даже начал жалеть, что отпустил от себя Беренгарию. Но не возвращать же ее обратно, если скоро самому плыть на Кипр.

Тем временем от Саладина не поступало никаких вестей, сенешаль Жан де Жизор куда-то запропал, а в Тире внезапно скончался герцог Бургундский. Естественно, поползли слухи о том, что его убили ассасины и что убийцы были наняты Ричардом Львиное Сердце, который поклялся прикончить Гуго де Бургоня, если тот осмелится вновь появиться в Святой Земле. Между англичанами и французами нарастало ожесточение, грозившее тем, что война, пылающая ныне на берегах Сены, Сарты и Луары, может загореться и здесь, в Леванте.

В конце июля пришло известие о том, что войска Саладина стремительно двигаются по направлению к Яффе, и явно не для того, чтобы любезно обниматься с крестоносцами. В это время, не дожидаясь перемирия, которое почему-то казалось всем уже давно решенным делом, рыцари, особенно из числа тех, кто приобрел в Святой Земле кое-какое имущество, спешили на корабли, плывущие в Дуррацо и Константинополь, Геную и Марсель, Венецию и Мессину. Никогда еще под рукой у Ричарда не оставалось столь слабого воинства. Но делать было нечего, и, быстро собрав то, что можно было собрать, король Англии погрузился на корабли и двинулся к Яффе по морю.

Саладин полностью отплатил Ричарду коварством за коварство. Его войска захватили замок Беренгарию, окружили Яффу, взяли главный вход в город и готовились к решительному приступу на цитадель. Промедли Ричард еще хоть сколько, и участь Яффы была бы решена в пользу египетского султана. Но король Львиное Сердце явился как раз вовремя. Первого августа его корабли подошли к берегам Яффы. Сам Ричард стоял на носу переднего легкого энека, нетерпеливо хватаясь за рукоять своего Шарлеманя и покрикивая:

– Скорей! Скорей! Ну держись, Саладин! Сейчас ты у меня примешь христианство! Мой меч будет твоим крестным отцом!

Господь смилостивился над Ричардом, подарив ему еще одну победу над Саладином. Когда энек приблизился к берегу, Ричард, не дожидаясь причаливания, первым прыгнул в воду, окунулся с головой, но выбрался и, мокрый, страшный, злой, излучающий во все стороны отвагу, бросился в бой, кипящий под стенами города. И, зараженные его неуемной смелостью, крестоносцы спешили с кораблей на берег и врубались в битву с остервенением. Оттеснив сарацин от цитадели, они принялись очищать от них город и окрестности. И тут король Львиное Сердце был впереди всех. Уже верхом на своем огненном Фовеле он скакал по улицам Яффы и рубил жестоко во все стороны, сея и сея смерть, а сам оставаясь неуязвимым, будто бог войны.

– Йибли Салах-ад-Дин! Йибли Салах-ад-Дин! [140]140
  Дайте мне Саладина! Дайте мне Саладина! ( араб.)


[Закрыть]– кричал он диким голосом, сгорая от жажды разрубить пополам того, которого он так возлюбил во время этого похода. Но вместо Саладина ему приходилось пока довольствоваться убийством его воинов. Он сбился со счету, скольких сарацин довелось отправить ему на тот свет или покалечить. – Вот вам мое крещенье! Вот вам мой Христос! – кричал он, обезумев от схватки, от неиссякаемой жажды истребления неверных. И он и Фовель оба были перепачканы кровью, но когда битва окончилась, Ричард все еще не насытился убийством, душа его кипела, а рука готова была еще и еще рубить и колоть.

– Сегодня вы были подобны взбешенному льву, истребляющему стадо газелей, – сказал барон Меркадье. – По-моему, вы готовы были убивать своих, когда не стало вокруг сарацин. Не так ли, ваше величество?

– Ты прав, эн Гюи, – вздохнул Ричард, отдавая наконец меч оруженосцу Люку, чтобы тот мог отчистить Шарлемань от крови. – Я чувствовал, как во мне все больше разгорается некое смертоносное начало. Еще немного, и мне бы и впрямь стало все равно, кого крушить. Фух-х-х!.. Ну что, отбили Яффу?

– Отбили, государь!

– А Саладина они мне так и не дали. Неужто он оказался трусом?

– Да вообще, ваше величество, не слыхано, чтобы он впереди всех рубился с врагами, подобно вам. Напрасно вы равняли себя с ним. Ваше величие сродни величию Александра Македонского, который всегда сам принимал участие в битвах, а не отсиживался за спинами своих воинов.

– Увы, Меркадье, не всегда победа достается самым смелым, а величие порой бывает там, где холодный расчет превозобладает над горячим сердцем, – вздохнул Ричард. – А ты, Фовель, выглядишь так, будто загрыз стадо ишаков.

Последние слова вызвали взрыв хохота среди стоящих поблизости рыцарей.

Все начиналось сначала. Ни о какой отправке в Англию не могло быть и речи. Обосновавшись в Кафарлете, Ричард опять затосковал. Сердце его теперь уже рвалось на берега Сены и Луары, ибо он видел, что здесь Бог не дает ему воинского счастья. Но терзала и мысль о том, что Бог испытывает его терпение и, быть может, в конце концов произойдет его львиный прыжок на Иерусалим, коему суждено стать удачным…

В этих терзаниях король Англии пребывал до среды, когда наступил канун праздника Преображения Господня [141]141
  6 августа.


[Закрыть]и когда Саладин, имея значительное превосходство в численности своих полков, снова предпринял попытку взять Яффу приступом. В тот день Ричард чувствовал себя прекрасно, как всегда случалось с ним, если его ржавчина начинала отступать. Войска Саладина ворвались в город, где завязалось основное сражение на подступах к цитадели. И снова Ричард на своем Фовеле находился в самой гуще, там, где предоставлялась наилучшая возможность лишиться жизни. И снова меч его окрашивался кровью, приводя в трепет врагов, которые давно уже знали, что Мелек-Риджарда Альб-аль-Асада невозможно убить в честном бою.

К концу дня сарацины были выбиты из Яффы. Подсчет убитых не мог не привести их в ужас, ибо они потеряли в пять раз больше, чем крестоносцы, и на добрую треть сократили численность своего войска. Теперь следовало ждать, что они начнут длительную осаду города.

А в самой Яффе крестоносцы праздновали победу, славили Преображенье Господне и Ричарда Львиное Сердце, подарившего им радость своими смелыми и умными действиями и распоряжениями.

– Неужели все только начинается, эн Гюи? – спрашивал Ричард у Меркадье. – Я не хочу! Мне надоел Левант! Мне надоел Саладин, хоть бы он тоже заржавел!

На другой день в Яффу приплыли скандинавские корабли. Подданные королей Швеции, Норвегии и Дании горели желанием сражаться с Саладином, а узнав о двух блистательных победах Ричарда, они в восторге готовы были принести ему омаж. Эти смешные шведы, датчане и норвежцы явились к нему с дарами, пели песни, сочиненные в его честь, пытались даже говорить с ним по-французски или по-английски, а он удивлял их знанием арабского. От чрезмерного упоения встречей с Ричардом бедняги настолько перепились, что предлагали ему в пользование своих жен, падали под столы, расшибая себе носы и затылки, и заблевали весь Кафарлет. Одному из них, шведскому барону Ингварю, Ричард даже дал по лбу, когда тот стал доказывать, что Беренгария не вполне подходящая пара для короля Англии, что ему нужно жениться на гордой и суровой северянке. Правда, потом сам же Ричард и прикладывал к окровавленному лбу шведа полотенце. На другой день стало известно, что Ингварь уплыл из Яффы, вознамерившись сражаться под знаменами Анри Шампанского.

Как бы то ни было, скандинавы немного развеселили Ричарда, и он уже стал не так тосковать по поводу очередной задержки в Святой Земле. Некогда он страдал от того, что дела в собственном королевстве мешают ему отплыть в Святую Землю. Теперь его угнетало, что забота о Яффе не пускает его отсюда, из этой самой Святой Земли.

Шло время. К Саладину то и дело прибывало пополнение. Зализывая раны, султан готовился к новому приступу. Приплывали корабли с подкреплением и в Яффу.

Аладиль явился для переговоров с Ричардом как раз в тот миг, когда король Англии диктовал Амбруазу письмо на Кипр, в котором просил Робера де Шомона прибыть в Яффу вместе с Беренгарией. На сей раз он был один, без Жана де Жизора, и Ричард спросил:

– А где ваш друг, тамплиерский сенешаль Жан?

Аладиль сообщил, что его брат, египетский султан Саладин, ныне собрал под Яффой такое сокрушительное войско, что ему ничего не стоит раздавить сопротивление христиан. Однако, уважая Ричарда, Саладин готов немедленно заключить мир, по условиям которого за крестоносцами признавались бы все их береговые завоевания от Антиохии до Яффы, а кроме того, пилигримам предоставлялось право беспрепятственно ходить в Иерусалим. Ничего другого Саладин уже не предлагал. Ричард взял неделю на обдумывание и расстался с Аладилем.

Вскоре стало известно, что Саладин потому только пошел на переговоры, что свален странной лихорадкой, чуть ли не такой же в точности, какая мучила короля Англии.

– Это тигриная ржавчина, Саладин! Это твоя тигриная ржавчина! – ликовал Ричард, грозя кулаком в сторону востока. Он даже отправил письмо султану с лечебным предписанием Лутрофории, никак не объясняя, что такое Божьи слезы и что такое трава теодакрима, пусть сам ломает голову.

Он уже склонялся к мысли ни в коем случае не принимать мирных условий, выдвинутых султаном, как вдруг из Англии пришли новые дурные вести. Епископ Гийом Эли, государственный канцлер, оставленный Ричардом в качестве наместника, был низвержен Жаном Сантерром, а немецкий император Генрих VI, сын и наследник Фридриха Барбароссы, объявил себя врагом Ричарда и другом его брата Жана. Увы, теперь приходилось, хочешь не хочешь, принимать условия Саладина и возвращаться на родину. Встретившись еще пару раз с Сафаиддином, Ричард подписал мирный договор на предложенных условиях. Иерусалим, Святой Крест и пленные христиане оставались в руках у сарацин. Мало того, Саладин выдвинул еще одно позорное требование – чтобы Аскалон был срыт рабочими обеих сторон, и Ричард принял и это условие. Во всем договоре ему нравилось только одно – что он заключался ровно на три года, три месяца и три дня после подписания. Поскольку заключение договора произошло первого сентября, то срок его истекал третьего января 6704 года от сотворения мира [142]142
  1196-й от Рождества Христова.


[Закрыть].

В первых же числах сентября Ричард покинул Яффу и отправился в Сен-Жан-д’Акр. Шведы, норвежцы и датчане, еще недавно обожавшие и славословившие короля Англии, теперь громче всех сквернословили ему вслед, негодуя на то, что они приехали драться, а он оставляет их ради каких-то там неурядиц в собственном королевстве.

– Мы вернемся, Фовель, вернемся, – бормотал пьяный Ричард, сидя на палубе корабля и хлопая по плечу барона Меркадье, тоже пьяного. – Пусть Саладин поржавеет три годика. А мы тем временем свернем шеи и Жану, и Филу, и немецкому Анри. Наливайте, друзья мои! Кто выпьет много…

– …увидит Бо-о-о-о-о…

В Акре Ричарда ждала встреча с Беренгарией, которая своевольно решилась приплыть в Святую Землю. Король рассердился и отправил жену обратно на Кипр вместе с Жанной, королевой Сицилии. Едва они уехали, он снова дал себе послабление и некоторое время предавался винопитию. Правда, девятого октября он все же ступил на борт корабля и оставил берега Леванта. Он еле стоял на ногах, не понимая, утро сейчас или вечер, рассвет или закат. Едва корабль отплыл от пристани, Ричард Львиное Сердце рухнул без сил на палубу и уснул могучим сном.

Глядя на своего государя с любовью и сожалением, верный летописец Амбруаз написал в своих пергаментах, что король Ричард, погрузившись на судно в лучах заката, с наступлением темноты не ложился спать, а всю ночь стоял на корме корабля и смотрел на небо, а когда взошло солнце, воскликнул:

– О Сирия! Ненадолго вручаю тебя Богу!

Глава тридцать седьмая
…О НЕТ, НАВСЕГДА!

Всем известно, что плаванье пошло на пользу Ричарду, прыщи почти полностью исчезли, гнездясь только в паху и под мышками. Он вышел из запоя и благополучно добрался до Лимасола, где встретился с любящими его Беренгарией и тамплиером де Шомоном. Полный новых сил и здоровья, тридцатипятилетний король Англии принялся плавать по всему Средиземноморью, останавливаясь то в одной гавани, то в другой, посещая различные прибрежные замки и почти всюду встречая самый радушный прием. Он отрастил густую рыжую бороду и длинные волосы, отчего стал еще больше похож на величественного льва. Иногда там, где он ненадолго останавливался, его угощали свежими новостями. Саладин после отплытия Ричарда впал в тоску и пуще прежнего разболелся странной лихорадкой. Король Иерусалимский Анри де Шампань признал перемирие, подписанное Саладином и Ричардом, и стал укреплять имеющиеся у него в наличии твердыни на берегу Средиземного моря. А король Франции Филипп-Август, узнав о том, что Ричард наконец возвращается, сильно приуныл, а его войска, осаждающие рубежи владений Ричарда, стали терпеть одно поражение за другим.

Меж тем король Англии плавал по Средиземноморью не только потому, что всюду ему оказывали хороший прием. Он находился в мучительном поиске правильного пути возвращения. Всюду у него образовалось великое множество ненавистников, которые запросто могли схватить его и отдать в лапы либо короля Франции, либо императора Германии, либо герцога Австрии.

В начале декабря Ричард приплыл в Мессину, немного погостил у Танкреда, который, несмотря ни на что, был рад его видеть. Здесь, посоветовавшись с Танкредом, он решил отправить Беренгарию к отцу в Наварру, а самому двигаться вверх по Адриатике и пробовать прорваться через Южную Германию в Саксонию под покровительством дружественных Вельфов [143]143
  Вельфы – знаменитейший немецкий княжеский род, с 1070 года – герцога Баварии, а с 1137-го – и Саксонии. Противостояли роду Штауфенов, главным представителем которых в описываемое время являлся император Священной Римской империи Генрих VI, а главным представителем Вельфов – Генрих Лев.


[Закрыть]. Беренгария рыдала, не желая снова расставаться с любимым человеком.

– В Мессине мы повстречались, Ришар! – плакала она. – Тебе не кажется, что это плохая примета, если мы здесь расстанемся?

– Даже если так, то это будет красиво, родная моя львичка, – улыбался Ричард. – Коль я погибну, не увидевшись больше с тобою, ты будешь вспоминать, как сон, что ты приехала в Мессину, где тебя подхватил король-крестоносец, с ним ты путешествовала по Леванту, была при нем, когда он сражался в Святой Земле, а потом он благополучно доставил тебя туда, откуда взял.

Сицилийцы радушно провожали Ричарда, будто не он бил их два года назад. Они даже с какой-то стати возомнили, будто именно им принадлежит изобретение его львиного прозвища. Покинув некогда разгромленную им Мессину, король Англии отправился в плавание вдоль восточного побережья Италии на легком энеке, имея при себе лишь горстку спутников – Робера де Шомона, Амбруаза Саннома, Люка де Пона, Бодуэна де Бетюна, Гийома де Летанга, капеллана Ансельма, секретаря Филиппа и троих слуг. Барону Меркадье было поручено доставить Беренгарию ко двору короля Санчо.

Погода стояла сухая, море не буйствовало, не то что два года назад, когда корабли Ричарда и Филиппа-Августа никак не могли отплыть от берегов Тринакрии. Через пару дней, оставив позади берега Калабрии и Салентины, приплыли в Бари, где вот уже более ста лет покоились святые мощи мирликийского епископа, чудотворца Николая Угодника, и Ричард осмелился сойти на берег, чтобы поклониться праху того, кто заступался за путешествующих и гонимых. Имени своего Ричард уже никому не открывал, выдавая себя за простого крестоносца, возвращающегося из похода. Когда его спрашивали о Ричарде, он отвечал:

– Ну что Рикардо, Рикардо!.. Думали, он завладеет Иерусалимом, а он только пыль умеет в глаза пускать.

Однажды его за такие слова чуть не побили, отчего настроение у него поднялось, и по пути из Бари в Анкону он много пел, охотно ел и весело пил.

В Анконе пришлось наблюдать бурную встречу крестоносцев, вернувшихся в родные края. Ричард, вняв разумным советам, старался держаться в тени, дабы его никто не узнал. Мнения о себе он услышал здесь самые разные, от восторженных до ругательных. Однажды он едва сдержался, чтобы не ринуться в драку с одним толстяком, утверждавшим, будто он сам видел, как Рикардо Корлеоне воткнул кривой ассасинский кинжал в затылок Конраду Монферрати.

Из Анконы приплыли в Римини, где пришлось провести пару дней из-за ненастья в доме одного Гвельфи, как называли в Италии Вельфов. Этому Гвельфи по имени Теодорико Малатеста Ричард мог открыться, чтобы тот приютил его и сообщил кое-какие сведения, а именно, ищут ли Ричарда в окрестностях Венеции. Увы, Теодорико ничего не знал о поисках Ричарда. Он устроил королю Англии пышный прием и оставил у себя в доме расхворавшегося Глостера, а сам, когда буря утихла, отправился сопровождать Львиное Сердце. Четырнадцатого декабря, войдя в Венецианский залив, энек Ричарда вновь был застигнут бурей, которая отнесла его на северо-восток и посадила на мель где-то посредине между Венецией и Аквилеей. Любезный Теодорико отправился выяснять, где именно они находятся, но так и не вернулся. Прождав его два дня, Ричард принял решение всем высаживаться на берег, кроме Амбруаза Саннома.

– Я не хочу покидать вас, эн Ришар! После стольких лет! Ведь мы не разлучались с того дня, как вы отправились в крестовый поход.

– Именно поэтому ты дорог мне, бесценный друг, – отвечал Ричард. – Ты должен донести людям правду обо мне, если я погибну. Прошу тебя ждать здесь еще несколько дней. Быть может, Теодорико все же появится с подмогой, которая снимет судно с мели. И тогда отправляйся назад, на Сицилию, а оттуда – в Марсель. Увидимся на берегах Сарты или Сены. Иди, я крепко обниму тебя на прощанье.

Оставив при Амбруазе одного из своих слуг, Ричард сошел на берег вместе с Робером, Люком и двумя оставшимися слугами. Здесь он затеял новое прощанье:

– Угудеусь, милый! – сказал он оруженосцу де Пону. – Ты теперь возьмешь обоих моих слуг и отправишься влево, а мы с Робером поедем вправо. Не знаю точно, где мы находимся, но можно предположить, что там – Фриуль, а ты отправишься в сторону Адидже. И не спорь со мной. Так надо. Если вас схватят и будут допытываться, кто вы такие, постарайся как можно дольше отмалчиваться, а потом признайся, что ты мой оруженосец, и пусти по ложному следу. Скажи, что я двигаюсь в сторону Медиоланума [144]144
  Медиоланум – так в средние века называли Милан.


[Закрыть]. Понял меня, старый хрыч?

– Понял, понял, эн Ришар! – отвечал верный оруженосец. – И как ни жаль мне расставаться с вами, но вижу, что вы и впрямь все ловко придумали.

Фовель, мокрый и перепуганный оттого, что ему пришлось прыгать с борта корабля в воду, стоял понуро и, наблюдая, как его господин со всеми расстается, видимо, опасался, что и с ним предназначено прощанье. Но когда, немного обсохнув у костра, Ричард вскочил к нему в седло, конь весело заиготал и от счастья куснул короля Англии за колено. Но еще больше он развеселился, когда хозяин дал ему погреться, пустив в добрый галоп.

Проскакав порядка двадцати лье, Ричард и Робер остановились в небольшой деревушке и выяснили, что находятся в самом центре Фриульского края. Переночевав здесь, они на другой день встали затемно и быстро поскакали дальше на северо-восток, в Каринтию [145]145
  Фриульский край – область на севере Италии, граничащая с Австрией; Каринтия – южная область Австрии.


[Закрыть], откуда Ричард намеревался добраться до Вены, а дальше по берегу Дуная двигаться на восток, в Баварию, к родной сестре Матильде и ее мужу, герцогу Баварскому. Мало того что сей герцог, именем Генрих, приходился Ричарду свойственником, он еще и прозвище носил львиное – Генрих Лев. Там, в Баварии, было спасение.

Вечером семнадцатого декабря спутники добрались до Штирии и ночевали в небольшой деревушке на берегу реки Мур к северу от Граца. Восемнадцатого утром они продолжили свой путь и, проскакав более двадцати лье, остановились в селении Эрдберг, под Веной. Выбрав самый богатый дом, они постучались, и Ричард, с большим трудом изъясняясь на немецком, назвался странствующим рыцарем-испанцем Альбасадой, попавшим в кораблекрушение неподалеку от Аквилеи и теперь пробирающимся в Германию ко двору императора Генриха, у которого служит его родной брат. Хозяин дома оказался скорняком по имени Христиан Лёвеншванц. Он с подозрением осмотрел путников, но в дом пустил. Они и впрямь выглядели странно – одеты в самую простую одежду, но при этом у рыцаря великолепный и весьма дорогой меч и конь необыкновенной красоты и стати, а у его слуги – Робера Ричард назвал своим слугою – вид весьма и весьма благородный. В доме у скорняка царил запах, мигом напомнивший Ричарду счастливые деньки с Беренгарией в доме Симона-кожевника.

Во время ужина, поданного гостям женой скорняка, Ричард полюбопытствовал, что означает имя Лёвеншванц, ибо он знал, что лёвен – это львиный, а шванц… Вместо ответа скорняк принес и показал мнимому испанцу кожаную шапку, с которой свисал пришитый к макушке кончик львиного хвоста. Он гордо водрузил это произведение скорнячного искусства на голову и заявил, что в сей шапке он выходит гулять по праздникам, за что и получил прозвище, коему мог бы позавидовать и сам король Англии – Рихард Лёвенгерц. Ричарду ничего не оставалось делать, как от души посмеяться. Надо же было такому случиться – постучались в первый попавшийся дом и попали в гости к Лёвеншванцу! Львиное Сердце в гостях у Львиного Хвоста! И это еще притом что король стремился попасть к Генриху Льву, подвергаясь опасности быть схваченным Леопольдом Австрийским. Какой-то замкнутый львиный круг получался.

Ричард решил немного отдохнуть в доме у скорняка Христиана. Дня два-три. А тем временем Роберу было поручено отправиться в Вену и разнюхать, какая там обстановка, не ищут ли случайно английского короля.

Расставаясь, Ричард дал тамплиеру свой перстень с изображением цветущего дрока и сказал:

– Сей талисман сбережет тебя. Ступай, Медвежье Сердце, я буду ждать тебя с нетерпением.

– Я скоро вернусь, эн Ришар, – сказал в ответ Робер и с улыбкой на устах исчез.

Ричард еще не знал, что это были последние слова, которые им суждено было сказать друг другу. В Вене старый тамплиер не сумел не привлечь к себе внимания. Его схватили, а обнаружив у него перстень с дроком и анаграммой Ричарда, выгравированной на внутренней стороне перстня, отправили к герцогу Леопольду. Тот мигом узнал коннетабля ордена тамплиеров, преданного Ричарду до кончиков ногтей, и стал допрашивать, где находится король Львиное Сердце. Робер, само собой разумеется, отмалчивался, его стали пытать и запытали до смерти. Умирая, он в бреду промолвил:

– Эн Ришар! Я ни слова не сказал им про львиный хвост.

К несчастью, один из палачей был родом именно из деревни Эрдберг и хорошо знал, кого зовут Львиным Хвостом. Ранним утром двадцать первого декабря отряд из двадцати человек явился в дом скорняка Христиана Лёвеншванца и обнаружил там самого Ричарда Львиное Сердце. Через час пойманный король-крестоносец уже предстал перед герцогом Леопольдом.

– О! Ваше величество! – счастливо воскликнул герцог. – Как я рад видеть вас у себя в Вене! Кто бы мог подумать, что вы сами явитесь ко мне просить прощения за поруганное в Акре знамя Австрии. Однако как скромно вы одеты! Вы стеснены в средствах? Те деньги, что мы обнаружили у вашего недотепы тамплиера, были у вас последними?

– Что с Робером де Шомоном? – спросил Ричард.

– Увы, бедняга отошел в мир иной. Он умер от горя, что ему пришлось назвать место вашего временного пристанища в Эрдберге.

– Понимаю, вы пытали его и замучили до смерти, – тяжело вздохнул Ричард. – Распорядитесь, чтобы мне вернули мой меч. Не бойтесь, я не намерен марать его трусливой австрийской кровицей.

– Да и мы не собираемся проливать вашу кровь, – с ненавистью сощурился Леопольд. – Тем более что, по всей вероятности, в ваших жилах давно уже течет вонючее прокисшее вино.

– Прошу вернуть мне меч, – повторил Ричард, – и немедленно переправить меня к герцогу Баварскому и Саксонскому.

– Это исключено, – покачал головой герцог Австрийский. – Для начала хотя бы встаньте на колени, извинитесь передо мной и поцелуйте знамя Австрии. Если вы сделаете это, я, быть может, и отправлю вас к Вельфу. Эй! Подать сюда знамя!

Когда серебристое знамя с черным австрийским орлом поднесли к Ричарду, он некоторое время смотрел на полотнище, размышляя – плюнуть или высморкаться. Но решил, что это будет чересчур, взял нижний угол знамени и вытер им пот со лба. Австрийцы в негодовании схватились за мечи.

– Не трогать его! – закричал Леопольд. – Связать ему руки – и прочь из Вены этого прыщавого неудачника! Отправить его в замок Дюренштейн. Содержать в строгом заточении, но кормить, поить, заботиться о его здоровье. За этот львиный огрызок мы получим хорошие денежки.

Замок Дюренштейн, расположенный на живописном берегу Дуная, оказался весьма уютным местом заточения. Леопольд не случайно выбрал именно его – владелец замка, граф Дюренштейн, был одновременно и преданнейшим слугой герцога, и поклонником короля-трубадура. То есть он и следил за Ричардом строго, и не притеснял его. В первый же день в честь сиятельного узника был устроен пышный пир, во время которого шпильманы [146]146
  Шпильманы – средневековые немецкие бродячие актеры, певцы и музыканты; расцвет творчества шпильманов как раз приходится на эпоху Ричарда Львиное Сердце – середину и конец XII в.


[Закрыть]на ломаном французском языке пели хвалебные песни королю Львиное Сердце. Здесь же ему возвратили его меч, взяв с него слово не применять Шарлемань против австрийцев, покуда он находится в Дюренштейне.

Через четыре дня наступило Рождество, и в Дюренштейне вновь было веселье. Сам Леопольд приехал сюда и, видя, как его подданные любят короля Англии, развлекающего их своим дивным пением, смягчился.

– Ваше величество, – сказал он, – так и быть, я прощаю вас, не требуя извинений и целования нашего стяга. Ради светлого праздника Христова Рождества. Вы можете жить в замке свободно, без стеснений. Вам будет запрещено лишь покидать его пределы. Полагаю, ваша участь скоро решится.

– Благодарю, – скрепя сердце сказал Ричард. – Вы великодушны, эн Леопольд. С вашей стороны было бы еще более великодушным, если бы вы позволили моей жене Беранжере и некоторым друзьям прибыть сюда и разделить со мной мое заточение.

– Нет, исключено, – решительно возразил герцог. – В этом случае нам пришлось бы раскрыть тайну вашего местопребывания. Но я прикажу, чтобы к вам приводили лучших женщин.

– Вот этого не надо, – отказался Ричард. – Я хочу хранить верность своей супруге.

– А по-моему, – улыбнулся Леопольд, – верность – это когда не привязываешься душой к другой женщине. Телесная же близость с другими во время разлуки с женой необходима для избежания болезней, вызываемых длительным воздержанием. Но, впрочем, как вашему величеству будет угодно.

Как ни странно, зима в Дюренштейне была для Ричарда менее тоскливой и томительной, чем иные месяцы в Святой Земле. Он много читал, брал уроки рисования у одного местного живописца, часто играл на лютне, но не сочинил ни одной новой кансоны или сирвенты. Он хорошо ел и даже несколько располнел, а вина пил мало. Ржавчина его то увеличивалась, то уменьшалась, так что нельзя сказать, что он выздоровел, но нельзя сказать, что и болел.

Тем временем герцог Леопольд вел переговоры с императором Генрихом об условиях передачи тому своего драгоценного пленника. Сто тысяч марок серебром, которые требовал герцог Австрии, выглядели чрезмерной суммой, и в конце концов весною Леопольд и Генрих сошлись на половине. Получив пятьдесят тысяч, герцог передал Ричарда в руки немцев, приехавших за ним в Дюренштейн. Расставаясь, герцог не сдержался от колкости:

– Теперь, когда я продал вас, как замечательного павлина, в моей душе совсем не осталось никаких обид на вас. Пятьдесят тысяч марок серебром стали достойной платой за поруганное знамя в Акре. Прощайте, ваше величество, король на продажу. Храни вас Бог.

– Золото остается золотом, даже если его лапают грязные пальцы менялы, – с достоинством ответил Ричард.

Немцы долго возили пленника из города в город, стараясь, чтобы люди Генриха Льва не разведали, где он находится и не отбили его у них. Император надеялся получить за короля Англии раз в пять больше того, что он заплатил Леопольду Австрийскому. Наконец Ричард очутился в Шпайере – небольшом городке, расположенном неподалеку от места впадения реки Шпайер в Рейн. Здесь короля Англии ждала встреча с императором. Двадцатисемилетний Генрих выглядел значительно моложе тридцатипятилетнего Ричарда, он был тоже рыжим, но не таким ярко-рыжим, как его покойный отец Фридрих Барбаросса.

– Рад видеть героя Арзуфской битвы, – сказал император, бесцеремонно разглядывая своего пленника. – И первым делом спешу сообщить вам новость, полученную только что из Леванта. Ваш заклятый враг султан Саладин мертв.

– Что?! – Сердце в груди Ричарда оборвалось, будто ему сообщили о смерти Беренгарии. – Убит? Ассасины?

– Нет, не убит и не ассасины, – улыбнулся Генрих. – Лихорадка, которой он страдал последние полгода своей жизни, и, кажется, точно такая же, как у вас, свела его в могилу.

– Стало быть, он не смог пролить Божьи слезы… – горестно промолвил Ричард.

– Что? Божьи слезы?

– Вам не понять.

– Вы, кажется, не рады этому известию?

– Скажу честно, не рад. Я любил своего врага. И он любил меня. Без Саладина в мире станет гораздо скучнее. Это был великий человек. Чему же тут радоваться?