Текст книги "Ричард Львиное Сердце: Поющий король"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глава шестая
ВЗЯТИЕ МЕССИНЫ

Яркое солнце, коснувшись век Ричарда, разбудило его на следующее утро.

– Солнце? – пробормотал он, желая, чтоб ясное утро было добрым знаком не для мессинцев, а для него.

Однако, когда он взглянул на свои плечи, под ложечкой у него защекотало от ужаса – прыщи! Он забил ногами, сбрасывая одеяло, рывком согнулся, словно хотел поцеловать себя в пах, и увидел два отряда прыщиков, двинувшихся в поход на королевские колени. И в очередной раз, как всегда бывало, когда болезнь начинала новое наступление, Ричарду отчаянно захотелось содрать с себя всю кожу, а там – будь что будет!..

Взяв себя в руки, король Англии велел слуге подать банку с везувиевой сажей и натереть его с ног до головы. Выполняя приказание, слуга Мишель Патернель долго не мог набраться смелости и наконец вымолвил:

– Последняя, ваше величество.

– Не может быть! – похолодел Ричард. – Неужели так быстро?

– Так ведь еще на корабле мазались, – забормотал слуга извиняющимся голосом, – и тут, в Мессине, мы уже две недели торчим.

– Сегодня наше мессинское торчание окончится, обещаю тебе, – улыбнулся, стараясь приободриться, Ричард. – Сегодня заберем наше наследство и уплывем отсюда к чертовой матери.

Он тотчас прикусил губу, спохватившись, что произнес кощунственные слова, ибо из Мессины он ведь собирался плыть в Святую Землю, то есть никак не к чертовой матери, а как раз туда, где жила и похоронена Божья Матерь.

– Прости, Господи! – прошептал он и трижды осенил себя крестным знамением. Лицо его залилось краской стыда, когда он который уж раз в своей жизни подумал о том, что вспоминает Бога лишь при очередном наступлении прыщей.

– Все-таки не ахти как помогла нам эта сажа, – вздохнул Мишель. – Сдается мне, сок иерусалимской калины исцелит вас, как предсказал тот монах Джордано в обители… как его?..

– Святого Януария, – прокряхтел король, надевая свежую белоснежную сорочку поверх намазанного черной сажей тела. Затем он облачился в узкие брэ желтого цвета, обмотав ноги чулками, натянул рыжие сапоги из оленьей замши, поверх сорочки надел короткую черную тунику и кольчугу с короткими рукавами, на руки – вишневые перчатки, на плечи – такого же цвета плащ с черным подбоем, застегнутый справа золотой фибулой, изображающей цветущий дрок. Препоясался он широким ремнем, на котором было вышито изречение «Не нам, не нам, но имени Твоему!» и висели ножны, содержащие в себе меч по имени «Шарлемань» [40]40
  Шарлемань ( фр. Charlemagne) – Карл Великий (742–814), король франков с 768-го, император с 800 г.


[Закрыть]. Ричарда вдохновляла легенда о том, что первым, кто собирался идти в крестовый поход в Святую Землю, был Карл Великий, вот почему он повелел выковать себе наилучший меч и назвать его именем Карла. Он верил, что Карл в обличии меча будет стремиться попасть в Иерусалим и его стремление станет залогом грядущего освобождения Гроба Господня от сарацин.

Тщательно расчесав свои жесткие рыжие волосы, усы и короткую бородку, Ричард надел на голову бархатную темно-красную шапку, поверх которой удобно было бы в случае чего надеть боевой шлем. Облаченный и бодрый, он вышел из комнаты, стараясь больше не думать о своей болезни. Приближенные уже ждали его во дворе монастыря, одетые строго и явно готовые скорее к битве, нежели к мирным переговорам, принятию уступок и благообразному пиршеству. Увидев, как король вспрыгнул в седло своего гнедо-чубарого скакуна, все последовали его примеру и отправились за своим повелителем в Мессину на встречу с городскими нотаблями.

В дороге Ричард спросил тамплиера де Шомона, вспомнив его вчерашний рассказ про неудавшееся покорение Мекки:

– Если я не ошибаюсь, Саладин потом лично отсек голову Рене де Шатильону?

– Да, это всем известно, – ответил Робер.

– Кажется, после битвы при Хиттине?

– Да. Рене попал тогда в плен. Тогда кто только не попал в плен сарацинам.

– Да, я знаю. Даже король Гюи и великий магистр ордена тамплиеров… Кто тогда был у вас великим магистром?

– Жерар де Ридфор. Их всех подвели к Саладину, и султан стал поить их особой водой. Сказывают, что, когда он шел на Хиттинский холм через вади Эль-Аджам, там ему повстречался знаменитый дервиш Касим Ассагаб, который сказал ему: «Саладин, когда ты будешь проходить через горы Эш-Шех, набери снега с одной из вершин. Снег растает, превратится в воду, и этой водой ты напоишь всех своих врагов, взятых тобою в плен». И Саладин много набрал того снега. Он растаял, превратился в воду, и этой водой Саладин стал поить своих пленников, умиравших от жажды, потому что стояла невыносимая жара, а запасов воды у крестоносцев под Хиттином оказалось малым-мало. Первым к Саладину подвели пленного Гюи де Лузиньяна, короля Иерусалимского, и, когда султан спросил: «Что я могу для вас сделать?», Гюи коротко отвечал: «Пить!» Ему подали огромную чашу с водой из снега с горы Эш-Шех. Когда он выпил половину чаши, Рене попросил короля дать и ему утолить жажду. Тот дал. Рене стал пить. Тут Саладин выхватил саблю и отсек разбойнику голову. А потом сказал: «По нашему курдскому обычаю нельзя убить человека после того, как ты дал ему напиться воды. Но негодяю Рене воду дал король Гюи, а не я, поэтому я свободен от обязательств моих обычаев».

– Да, теперь я вспоминаю, что уже слышал этот рассказ, – сказал Ричард. – Потом еще все завидовали Рене де Шатильону, что он счастливо расстался с жизнью – в миг наслаждения, утоляя жажду. Пил много – вжик! – и увидел Бога.

– Уж Рене-то вряд ли увидел Бога, – покачал головой Робер. – Ему, поди, и рай не стали показывать – сразу в пекло.

За разговором они въехали в ворота Мессины. Толпы горожан выстроились вдоль улиц. Никто не кричал в восторге, как в первый день, когда Ричард сошел на пристань. Передние ряды в угрюмом молчании взирали на крестоносцев, в задних слышался ропот, а то и можно было углядеть неприличные жесты.

Представители нотаблей провели Ричарда и его свиту в один из лучших дворцов Мессины. Король Франции уже находился там, в огромном зале, назначенном для переговоров. Робер со своими тамплиерами остался у входа на страже. Когда все расселись за длинным столом, нотабли произнесли несколько приветственных речей, из коих покамест ничего не говорилось о намерениях выплатить наследство Гвильельмо Доброго.

Потом заговорил епископ Бове. Этот и вовсе стал уводить разговор далеко в противоположную сторону, описывать бесчинства крестоносцев, которые были и которых не было, порицать их неуважительное отношение к местным жителям, кои якобы дали им приют и осыпали всякими несравненными милостями. Речь его была долгой и весьма утомительной. Когда же она окончилась, король Ричард прорычал весьма грозно:

– А теперь прошу дать слово мне!

Ропот, зародившийся среди присутствующих к концу речи епископа и еще более оживший, когда Бове закончил, мгновенно умер. Все с тревогой и вниманием воззрились на грозного английского государя. Тот обвел взглядом всех собравшихся. Увидев притаившегося в дальнем углу Жана де Жизора, вздрогнул и пуще прежнего рассвирепел:

– Достопочтенные отцы Церкви и вы, уважаемые отцы города! Ваше величество, король Франции! Благородное рыцарство! Скажите мне прямо, какого черта мы здесь все с вами собрались?!

Все так и прянули. Но молчание не нарушилось.

– Я обращаюсь к вам с этим вопросом, – продолжал рычать король Англии, – потому что всему есть предел, в том числе – и нашему терпению. Мы не намерены больше терпеть издевательства и откладывать наш поход, благословленный самими небесами. Только что мы выслушали несколько речей, которые свидетельствуют только об одном – нас нагло хотят обмануть в очередной раз, и эти переговоры затеяны лишь ради проволочки. Где Танкред Лечче? Он что, уже собрал войско и ведет его сюда в надежде сбросить Христово воинство в море?

В этот миг Ричард заметил появившегося в дверях Робера де Шомона. Лицо коннетабля ордена тамплиеров было взволнованно.

– Что, эн Робер? – тревожно спросил Ричард.

– Беда, государь! – громко объявил рыцарь. – Вооруженные толпы мессинцев вышли из города и движутся на наши лагеря.

– Так вот, значит, ради какого черта нас заманили сюда! – закричал Ричард, резким движением выхватывая из ножен свой Шарлемань. – Ну спасибо, нотабли Мессины! – И, высоко взмахнув мечом, Ричард обрушил его лезвие на стол. Прочная столешница крякнула, впуская в себя сталь меча, но не развалилась, и Ричарду пришлось напрячь силы, чтобы вытащить меч из древесины. Не возвращая Шарлемань в ножны, король Англии устремился к дверям, расталкивая всех по пути локтями. Однако, лишь выскочив из дворца на площадь, он по достоинству оценил коварство местных жителей и их нотаблей – отряд тамплиеров и других крестоносцев тесно сжимался у стен дворца, образуя полукруг, а с площади и прилегающих к ней улиц надвигалась толпа мессинцев, намного превышающая гостей города по численности.

– Матерь Божия! – раздался за спиной у Ричарда голос короля Франции. – Смотри, Уино, что ты наделал со своим дурацким наследством! Да они готовы, кажется, растерзать нас.

– Не кажется, а точно, – буркнул в ответ король Англии.

В подтверждение его слов из толпы сицилийцев полетели камни и стрелы.

– Ангел Божий, хранитель мой святый, встань со мной рядом! – взмолился Ричард. – Вперед, Робер! Вперед, Ролан! – крикнул он, видя подле себя коннетабля тамплиеров и графа де Дрё.

В следующий миг он вспрыгнул на первую попавшуюся лошадь и крепко пришпорил ее. Она рванулась прямо в толпу мессинцев, и Ричард принялся яростно рубить во все стороны, чувствуя, как с каждым ударом Шарлемань распластывает человеческую плоть. Рыжий огонь заплясал у него в глазах, как бывало всегда в пылу битвы. Он уже не видел врагов, он лишь ощущал их всем своим существом, и меч его разил без промаха. То и дело до огненного сознания Ричарда долетал свист камня или стрелы, просвистевших возле самого уха, но в ответ лишь дикий хохот раздавался откуда-то из нутра: не убьете! не достанете! не попадете!

И вот уже некого стало рубить Шарлеманю. Натянув поводья, Ричард остановил гогочущую от ужаса лошадь, стряхнул с глаз рыжее пламя и оглянулся назад. Он увидел знакомые лица – Робера де Шомона, Ролана де Дрё, Филиппа-Августа, а за ними – все крестоносное воинство, вышедшее за его спиною из толпы разъяренных и готовых к коварному убийству мессинцев. Теперь этой толпы не было. Она рассыпалась, разбежалась по улицам, а кому не посчастливилось удрать – лежали под копытами лошадей крестоносцев на всем пути от дворца нотаблей до ворот города.

Еще Ричард увидел свои руки, по локоть запачканные кровью. Кровь стекала по бокам лошади и по рыжим сапогам из оленьей замши. Кровью были перепачканы и желтые брэ. Белоснежные края сорочки, выглядывающие из-под черной туники, стали красно-бурыми.

– Слава королю Англии! – воскликнул первым король Филипп. – Ты спас нас, Уино, от верной гибели. Это была ловушка.

– За мной! Нас ждет теперь битва в нашем лагере! – отдышавшись, рявкнул Ричард.

– Слава великому государю Львиное Сердце! – громко закричал граф де Дрё.

– Ао-о-о-ой! – заревели две сотни глоток.

– See the conqu’ring hero! – воскликнул сэр Леонард Глостер, и лишь теперь, взглянув на его разбитое лицо, Ричард узнал в нем того самого рыцаря, который приветствовал сим восклицанием его в день прибытия в Мессину.

Взмахнув левой рукой, Ричард пришпорил лошадь и, беспрепятственно выскочив из ворот Мессины, повел своих рыцарей и короля Франции прочь от города – к лагерям, туда, где разгорелась новая битва. Правда, мессинцы, теснимые доблестным бароном Меркадье, а также графом де Баром и англичанами во главе с Генри Ланкастером, Джоном Эйвоном, Джоном Онриджем и многими другими отважными воинами, уже дрогнули и, теряя немало убитых, отступали от долины, в которой находился греческий монастырь и окружающий его лагерь крестоносцев. А при виде короля Ричарда, перепачканного кровью, высоко вздымающего над головой кровавый меч, они и вовсе предались отчаянию, побежали кто куда, Их гнали и убивали в спину, усеивая окрестность бездыханными и стенающими телами.

– Победа! – крикнул барон Меркадье, когда Ричард приблизился к нему. – Ваше величество! Вы целы и невредимы! А мы боялись, что подлые мессинцы взяли вас в плен.

– Чтобы взять меня в плен, меня для начала надо убить, – ответил Ричард. – Барон, я вижу, вы прекрасно отличились, отражая нападение зарвавшихся сицилийцев. Думаю, нам теперь не составит большого труда взять город в свои руки и подвергнуть его заслуженному наказанию. Вперед! Не нам, не нам, но имени Твоему!

Воинство, окрыленное успехом, весело рванулось на город и вошло в него, что называется, на головах врагов. Ричард уже не скакал впереди всех, прекрасно понимая, что истинный государь вовсе не должен постоянно превосходить храбростью своих главных полководцев, иначе они станут обижаться, что вся слава достанется ему одному. Однако нельзя было не заметить и того, как король Франции оттянул свои войска, уступая воинству Ричарда Львиное Сердце право войти в город первым и, следовательно, подвергнуть себя наибольшей опасности.

Правда, такой уж сильной опасности и не было. Видя, что на каждого убитого крестоносца приходится девять-десять мертвых мессинцев, граждане Танкредовой столицы быстро сдавались на милость победителям. Лишь самые отчаянные смельчаки, в основном потомки норманнских семейств, продолжали оказывать сопротивление. Но и их часы были уже сочтены. Когда солнце, весь день сиявшее в безоблачном небе, стало клониться к западу – туда, откуда из Палермо мессинцы тщетно ожидали прибытия Танкреда с большим войском, – город оказался полностью в руках крестоносцев.

Глава седьмая
БЕРЕНГАРИЯ

Закат пылал медью в рыжих волосах короля Англии, отблески его запутывались в кудрях короля Франции. Оба монарха медленно двигались на лошадях по улицам Мессины. Кругом творилось законное с их точки зрения безобразие. Пьяные от вина и победы крестоносцы грабили дома, громили то, что не могли унести с собой, рычали охрипшими от крика голосами, убивали тех, кто не выражал должного трепета или, наоборот, слишком противно верещал от страха.

– Отвратительное зрелище, – морщился Филипп-Август.

– «Упоительно прекрасное зрелище», сказал бы на ваше замечание Бертран де Борн, – отвечал королю Франции король Англии. – Что касается меня, то я располагаюсь где-то посередине между твоим и его мнениями о том, что нам теперь приходится наблюдать.

Из узкой улочки они выехали на широкую площадь. Здесь грабеж и насилие кипели с утроенной силой и страстью. Взор Ричарда уперся в голую задницу одного крестоносца, прямо на мостовой разложившего молодую женщину и с упоением ее насилующего. Желтый осенний листок прилип к этой голой заднице, из-под плеча насильника виднелось лицо жертвы, скорчившееся не то от муки, не то от сладострастия. Вместе с брезгливостью в Ричарде шевельнулось смутное желание. У него давно не было женщины.

– Эй, любезный! – крикнул Филипп-Август, – Добро ли ты делаешь, занимаясь гнусным блудом в присутствии двух величайших государей?

Тот и ухом не повел, до того ему было сейчас хорошо.

– Оставь подлеца, – сказал Ричард. – Ты видишь, Филу, его палица, лежащая рядом, перепачкана кровью. Быть может, эта кровь пролита в честном бою.

– Скорее всего, это кровь мужа или брата этой несчастной женщины, – гневаясь, промолвил король Франции, но, словно в насмешку над ним, из-под плеча насильника вырвалось из уст жертвы:

– Ancora uno pezzo! Ancora! [41]41
  Еще кусочек! Еще! ( ит.)


[Закрыть]

Ричард, откинувшись назад и вознеся лицо закатному небу, от души громко рассмеялся. Лишь его громкий смех заставил насильника вскочить. Он схватился за свою палицу, но тотчас и остыл, увидев, кто над ним потешается. Другое дело жертва. Она явно осталась недовольна тем, что надругательство над ней оборвалось, и выкрикнула Ричарду:

– Perche ridi, facca di merda? [42]42
  Что ты смеешься, дерьмовая твоя рожа? ( ит.)


[Закрыть]

Это вызвало в Ричарде еще больший взрыв хохота. Король Франции, изобразив на лице крайнюю степень раздражения, поехал прочь. Ричард, продолжая смеяться, последовал за ним в окружении свиты. В этом смехе выбрасывались все волнения сегодняшнего дня, вся кровь и весь ужас.

– Мне кажется, пора пощадить мессинцев, они уже достаточно наказаны, – произнес Филипп-Август мрачно.

– Нет, – прерывая хохот, отозвался Ричард. – По-моему, мессинцы недостаточно удовлетворены и хотят еще кусочек.

– Это ничуть не смешно, – поморщился король Франции на очередной взрыв хохота короля Англии.

– Ancora! Ancora uno pezzo! – не унимался Ричард.

– Однако… – промолвил Филипп весьма недовольным голосом. – Что я вижу!..

– Что ты видишь, Филу?

– Друг мой, – сердито подняв бровь, сказал Филипп, – разве мы не договаривались, когда вместе принимали крест, что добыча всегда будет делиться между нами пополам?

– Возможно, что и договаривались, – с улыбкой отвечал Ричард.

– Почему же тогда кругом развеваются только твои флаги? – показывая на крыши домов, окружающих площадь, спросил король Франции. Всюду реяли белые знамена, пересеченные красным крестом Святого Георгия, и несколько флагов с Чашей Святого Грааля. Голубых стягов с белыми лилиями нигде не было видно. – Друг мой, где же мои лилии?

– Друг мой, – любезно отвечал ему Ричард, – если мои рыцари воюют, а твои прячутся у них за спиной, это еще не значит, что они и флаги вместо твоих вояк будут развешивать. Кто победил, тот и знамя свое водружает. Мессина завоевана Святым Георгием и Чашей Грааля. Им и честь. Пусть в следующий раз отличится лилия – ее восхвалим.

– Но… – открыл обиженно рот король Франции.

– Постой-постой! – не дал договорить ему король Англии. – Боже, какая красавица! Да ведь это… Да ведь это же…

Ему навстречу в окружении своей свиты шла ослепительной красоты девушка. Глаза ее гневно сверкали, придавая красавице еще больше очарования. В руках она несла небольшую книгу в черном переплете, на котором сверкал алмазный крест. На девушке было надето узкое черное платье, расшитое восьмиугольными серебряными звездами и зелеными листьями.

Это была Беренгария, принцесса Наваррская. Или Беранжера, как звали ее на свой лад во Франции, Аквитании и Провансе. Десять лет назад Ричард был страстно влюблен в нее. Ему тогда исполнилось двадцать три, а ей всего лишь тринадцать, и она совсем не понимала, зачем люди влюбляются друг в друга и что нужно от нее этому рыжему нахалу, хоть он и принц и герцог Аквитанский, и отменный певец – дальше-то что? Мало ли принцев, герцогов и хороших певцов? Теперь это была рослая, зрелая, роскошная красавица, и былое чувство вспыхнуло в Ричарде с утроенной силой.

Встав перед сидящим на коне Ричардом, Беренгария обратилась к нему гневно и почти властно:

– Ваше величество! Как это понимать?! Я только сегодня приплыла в Мессину ранним утром и не успела разместиться, как на мой дом нападают ваши люди и начинают его грабить, не глядя на то, что я принцесса Наваррская и никакого отношения не имею к творящимся тут у вас безобразиям!

Ричард с тоскою вспомнил о своих прыщах, затем с надеждой подумал, что, может быть, после сегодняшней победы сыпь трусливо побежит с поля боя, и, радуясь этой заискрившейся надежде, спрыгнул с коня. Тотчас он упал перед прекрасной принцессой на правое колено и, картинно приложив правую руку к сердцу, воскликнул:

– О Беранжера! Свет, струящийся из ваших глаз, столь великолепен, что даже гнев не в состоянии затмить его, а лишь делает ярче. Обещаю вернуть вам в десятикратном размере все, что награбят мои молодцы. Сегодня их день, они столько претерпели издевательств и насмешек от наглых и безбожных мессинцев, что пришло время положить этому конец. Прекраснейшая Беранжера! Если бы вы знали, как я рад видеть вас среди этого дыма, огня и воя! Помните ли вы Тулузу десять лет назад и то, как я ухаживал за вами, как посвящал вам свои стихи, как я безумно был влюблен в вас? Ослепительная Беранжера, будьте моей женой!

Филипп-Август, слушая это словоизвержение и даже не удосужившись соскочить с коня, в сей миг аж икнул от удивления. Красавица принцесса растерялась и, пытаясь вырвать свою руку, уже целуемую страстными сухими губами рыжего нахала, промолвила:

– Ваше величество, мне не до шуток.

– Разве такими вещами шутят? – воскликнул Ричард, поднимая на нее взор своих изумрудно-зеленых глаз, в которых играли веселые огоньки, и он сам чувствовал, как они щекочут ему зрачки. – Я умоляю вас, согласитесь стать моей супругой. Я буду хорошим мужем, я завоюю для вас иерусалимский престол.

– С которого так легко слететь, – промолвил Филипп-Август.

Тут Беранжера не выдержала и впервые улыбнулась:

– Ваше величество, отдаете ли вы себе отчет в том, что говорите? Не воспалился ли ваш мозг в пылу сражения?

– О нет! Да нет же! – воскликнул Ричард. – Да скажите же ей кто-нибудь, что рассудок мой вполне сохранился. Робер!

– О да, – отозвался де Шомон, – можете не сомневаться, ваше высочество, рассудок его величества вполне здоров. А если его сводит с ума ваша несравненная красота, то это всего лишь дополнительное свидетельство, что он в своем уме.

– Превосходно сказано, Робер! – похвалил своего тамплиера Ричард. – Настоящее бонмо! [43]43
  Бонмо – bon mot ( фр.) – красное словцо. Непременным качеством куртуазного человека было умение сказать что-нибудь эдак. Бонмо могло быть и вычурным, но обязательно – остроумным.


[Закрыть]Почему я не видел тебя среди тулузских трубадуров? Принцесса, вы видите, что я сгораю от любви к вам? Что вы ответите – да или нет?

Беренгария молчала, продолжая делать попытки освободить руку, покрытую уже сотней поцелуев. Видно было, что в голове у нее все перемешалось – прибытие в Мессину, ужасы разграбляемого города, оскорбления, нанесенные лично ей крестоносцами, и вдруг – предложение руки и сердца от короля Англии, прославленного Ричарда Львиное Сердце, посреди города, захваченного им и объятого пламенем…

– Что же вы молчите? Да или нет?

– Нет.

– Нет?!

– О Господи… Ну ладно, да.

– Да?!

– Пресвятая мадонна!.. Да, сударь!..

– Нет-да-да! – засмеялся Ричард. – На одно «нет» два «да». Значит, «да» победили! Две победы сразу за один день – в войне и в любви. Аой! Беранжера, отныне я буду звать вас Нетдада – Ноуиуи.

– Вот как? – улыбнулась Беренгария, и на сей раз в дивных темно-синих глазах ее засверкали лукавые огоньки. – А я думала, что когда девушке делают предложение выйти замуж и она отвечает согласием, ее начинают величать невестой.

– Невестой! – воскликнул английский король, вскакивая с колена, ловя вторую руку Беренгарии и целуя уже две сразу. – Никогда раньше это слово не звенело в моей душе так прекрасно! Как мне хочется петь! Но голос мой осел. Я раскричал его в грохоте сегодняшних битв.

– Вы споете мне, жених мой, когда ваш дивный голос восстановится, – все больше и больше смягчалась принцесса Наваррская.

– Какая досада, что я не могу подарить вам свою песню прямо сейчас! – переживал Ричард, восторгаясь всем происходящим как ребенок. – Что же я могу дать вам взамен?

– Тишину, ваше величество, – ответила Беренгария.

– Тишину?

– Да, тишину. Прикажите вашему победившему воинству немедленно прекратить грабежи, убийства и изнасилования. Довольно этих ужасов. Ведь вы же христианский государь и, насколько мне ведомо, направляетесь освобождать Гроб Господень от сарацин. Неужто и там крестоносцы под знаменем Святого Георгия будут творить бесчинства над мирными жителями?

– Этим утром, когда вы приплыли сюда, здешние жители отнюдь не были мирными… Но, впрочем, что я объясняюсь!.. Конечно! Желание невесты – закон для жениха. У вас в руках Евангелие. Я присягаю на нем быть вашим женихом и прекратить избиение Мессины. Присягаете ли вы, Беранжера, быть моей невестой?

– Да, ваше величество, присягаю, – ответила Беренгария, кладя свою руку рядом с рукой короля Англии на обложку Святого Благовествования.

– Ты видишь, Филу? Отныне я жених и у меня есть невеста!.. Филу! Куда же ты?

Король Франции с обиженным видом удалялся с того места, где Ричард и Беренгария клялись друг другу в верности на книге в черном переплете с алмазным крестом.

– Он сердится, что его люди оказались сегодня не при деле, – сказал Ричард. – Эй, эн Ролан! – крикнул он стоящему неподалеку графу де Дрё. – Слушать приказ короля Англии и его невесты принцессы Наваррской! Всем немедленно, с этого часа, прекратить разграбление Мессины. Покидать город и возвращаться в лагерь. Сегодня теплый вечер, и мы можем устроить пиршество в своем становье.

– Слушаюсь, ваше величество! – отозвался граф де Дрё.

– Вот видите, Беранжера! Ваша просьба мгновенно исполнена. Могу ли я надеяться на то, что буду видеть вас сегодня в своем стане среди моих пирующих рыцарей?

– Прошу вас избавить меня на сегодня от вида пирующих рыцарей, – снова нахмурилась принцесса. – Я достаточно уже нагляделась на них.

– Но вам нельзя отныне оставаться в Мессине, – сказал Ричард. – Молва о том, что вы моя невеста, быстро распространится. Горожане захотят отомстить мне, причинив вред вам.

– Если мой жених позволит мне, я перееду туда, где пребывает вдовствующая королева Жанна.

– Прекрасно! Робер! Ты со своими тамплиерами перевезешь принцессу Наваррскую в наш монастырь вместе со всем ее имуществом.

– Слушаюсь, ваше величество! – отозвался коннетабль Робер.

Он отправился сопровождать Беренгарию, а Ричард поехал следить за тем, как выполняется его приказ о прекращении грабежей и насилия. Догнав короля Франции, он окликнул его:

– Филу! Моя невеста оказалась с тобой заодно, и по ее просьбе я приказал остановить разграбление Мессины. Ты рад?

– Рад, рад… – усмехнулся Филипп-Август. – Только мне кажется, что до сего дня у тебя уже была одна невеста, не так ли?

– Да ты что, Филу! – удивился Ричард. – Разве ты не признавал доселе, что твоя сестра уже не может претендовать на брак со мной?

– Что-то не упомню, когда я признавал это во всеуслышание, – проворчал король Франции.

– Да брось ты, Филу! – возмутился наконец Ричард. – Неужто и впрямь решил со мной сегодня поссориться?

– Почему бы и нет?

– Не советую.

Король Франции подбоченился, немного поразмыслил, затем, улыбнувшись, положил левую руку на правое плечо Ричарда:

– Хорошо-хорошо, не будем ссориться, Уино.