Текст книги "Ричард Львиное Сердце: Поющий король"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Но перед этим он разгромил Генриха Льва, – возразил король Англии.

– Если б хотя бы Саладина! – не согласился с возражением Ричарда Филипп-Август.

– Однако, как видишь, он поступил мудро, – улыбнулся Ричард. – Отпраздновал окончание своего крестового похода не после, а до, заранее. Как, ты говоришь, называется та речушка?

– Салефа какая-то.

– Любопытно, слышалось ли это слово бедняге Фридриху среди пьяного веселья в поле под Майнцем, когда он провозглашал себя вождем грядущего похода в Святую Землю и когда всеобщее «хайль» блуждало среди дружного перезвона золотых и серебряных кубков?

Жизнь Барбароссы начала складываться в голове у Ричарда в стройную, хитросплетенную песнь, подобную «Песни о Роланде». Тем временем они с Филиппом въехали в ворота замка, сошли с коней и отправились в гостиную, где их ждали столы. Во время обильного завтрака Ричард поведал о напрасных слухах про гибель лондонского флота, о радости, которую он испытал, увидев корабли под белыми знаменами с красным крестом, стоящие в здешней гавани, о любовном переживании, постигшем Львиное Сердце в Генуе, где местная красотка Альбертина свела его с ума, но, уступив в конце концов, все же быстро наскучила.

– Погоди, сколько недель ты провел в Генуе? – подивился французский король.

– Три дня, – вздохнул король Англии.

Потом они заговорили о дальнейшем движении. Филипп предлагал остаться в Мессине и здесь переждать, покуда минует пора осенних бурь.

– С одной стороны, конечно, не терпится, – говорил в ответ Ричард. – Во сне вижу Святую Землю. Правда, почему-то очень похожую на Аквитанию. Но, с другой стороны, гибель Барбароссы лишила нас столь сильного соперника, и мы и впрямь можем теперь не так спешить, как прежде.

– Я о том и говорю.

– А где теперь войско Фридриха?

– Остановилось в Киликии.

– В Киликии?! Значит, он не стал зимовать в Македонии, а все-таки продолжал двигаться к Святой Земле?

– О чем и речь, – развел руками Филипп-Август. – Пробираясь через земли турков в сторону Сирии, Барбруж, по слухам, весьма крепко бил мусульман. У меня при себе есть одна ведьмочка, я просил ее посодействовать – приостановить продвижение немцев, но глупышка явно перестаралась, погубив старину Фрица.

– Шутишь?

– А то!

– Сколько же лет было Барбароссе? Шестьдесят?

– Около того.

– Да, поздновато, чтобы стать новым Годфруа [15]15
  Годфруа – имеется в виду вождь Первого крестового похода лотарингский герцог Годфруа Буйонский.


[Закрыть].

– Разумеется. Святая Земля ждет молоденьких героев. Нас с тобой, Уино.

– Скажи, Филу, ты считаешь меня великим властителем?

– Ну конечно, Ришар! Ты великий, а я – непревзойденный. Годится?

– Годится!

Тут король Англии увидел на дальнем конце стола только что подсевшего рыцаря, того самого, который сегодня воскликнул: «Go hence, but see, the conqu’ring hero comes!»

– Кто вон тот англичанин, сидящий справа от твоего оруженосца Дени? – спросил он Филиппа.

– Этот? Леонард Глостер. Славный малый. Он приплыл на одном из твоих лондонских галиотов. А что?

– Хорошее лицо. Я люблю такие лица. Пожалуй, возьму его к себе в оруженосцы. Выпьем, Филу! Мне кажется, здесь, в Мессине, меня ждет немало радостей.

Глава третья
НАСЛЕДСТВО ПОКОЙНОГО ГВИЛЬЕЛЬМО

Покуда короли Англии и Франции завтракали, подоспел и посол от короля Сицилии, хозяина здешних мест Танкреда, который пригласил обоих монархов на ужин в королевский дворец.

– Самые радости начнутся для тебя, едва ты заговоришь с этим скупердяем о наследстве для бедняжки Жанны, – сказал Филипп Ричарду, когда посол, выполнив поручение, удалился.

– И тем не менее разговор сей неизбежен, и Танкред по своей воле или по моей, но отдаст Жанне все, что ей причитается, – отвечал Ричард.

– Не только Жанне, но и тебе, – улыбнулся Филипп. – Какая там доля твоя? Чуть ли не треть, если я не ошибаюсь?

– И эта треть нужна мне позарез, – утирая губы льняной салфеткой, прорычал король Львиное Сердце.

– Еще бы! Сколько ты потратил на закупку нового флота в Марселе?

– Почти все деньги, эн Филипп! Почти все!

– А на красотку в Генуе? – лукаво сощурился король Франции.

– Все, что оставалось, – засмеялся король Англии.

– Тогда и впрямь следует потрясти прижимистого норманна.

Про то, что денег не осталось совсем, Ричард, разумеется, приврал. Кое-что еще сохранилось, но этого кое-чего было так мало, что и впрямь позарез требовалось вытрясти из короля Сицилии причитающееся наследство.

Сицилийское королевство было основано сто лет назад норманнами – викингами, выходцами из Скандинавии. Эти доблестные разбойники, захватив остров, держали его в повиновении, и местные жители, преимущественно итальянцы, греки и арабы-сарацины, постепенно привыкли к владычеству северян. К тому же, если столицей викингов стала Мессина, столицей основного населения Сицилии по-прежнему считались Сиракузы.

До недавнего времени королем Сицилии был Вильгельм Добрый, сын Вильгельма Злого. Франки называли его Гийомом, а итальянцы – Гвильельмо. В этом году он помер, оставив брату Танкреду трон, а вдове – значительное наследство. Вдова Гвильельмо Доброго, Жанна, была племянницей Элеоноры Аквитанской и, стало быть, двоюродной сестрой сына Элеоноры, Ричарда Львиное Сердце.

Позавтракав в обществе короля Франции, Ричард отправился осматривать окрестности города ради выбора места для своего стана. Он удивился, узнав, что Сиракузы отсюда вовсе не видны, ибо расстояние до них весьма внушительное. Местность ему понравилась, и он выбрал винодельческое поместье неподалеку от греческого монастыря Сан-Сальваторе, стены которого ему показались внушительными, и в случае чего их можно было бы использовать для обороны, если тяжба с Танкредом выльется в выяснение, кто кого сильнее в бою.

– Ясное дело, эн Робер, – говорил король Англии коннетаблю ордена тамплиеров, – что Танкред не захочет расставаться с денежками и имуществом. Он может и Жанне вдолбить в голову, что я кутила и мот, который вмиг пустит наследство доброго Гийома на ветер. Остается только гадать, какие причины он выдумает для отказа мне. С этими норманнами нужно быть ко всему готовым. Разбойный нрав Вильгельма Завоевателя и первого короля Сицилии, Роже, по-норманнски Рогира, до сих пор еще не выветрился из их потомков. Так что не следует обольщаться, что все пройдет гладко.

– Скоро мы отправимся к нему? – спрашивал Робер, – Лагерь уже разбит почти полностью, мы часов семь находимся тут. Пора бы и прочесть «Отче наш».

– «Отче наш»? – усмехнулся Ричард, всякий раз удивляясь манере тамплиеров выражать простые вещи. Вместо того чтобы сказать «поесть», храмовники говорили «прочесть „Отче наш“». – А как будет «поспать»?

– Ангела-хранителя повидать.

– Ах да.

– Помню, я был очарован этим обычаем, когда меня посвящали в орден, – сказал Робер, и блаженное воспоминание осенило его лицо. – Мне выпало огромное счастье – четырнадцать лет исполнилось как раз в тот год, когда начался крестовый поход, в котором принимала участие и ваша матушка. Меня посвятили в рыцари и сразу – в новициаты ордена. И я отправился в Святую Землю. Иерусалим тогда принадлежал крестоносцам… О-хо-хо!.. Я наслаждался жизнью. Я был счастлив идти воевать с сарацинами. Я был влюблен в рыцарей Христа и Храма. Все во мне таяло, когда, начиная какое-нибудь дело, я произносил вместе с ними: «Не нам, не нам, но имени Твоему». Я чуть не лишился чувств, когда впервые, бросаясь в бой, воскликнул по тамплиерскому обычаю: «Босеан!» [16]16
  «Босеан!» – боевой клич тамплиеров. Точное значение не установлено. Возможно, это искаженное beau Sion – прекрасный Сион, но можно предположить, что это и beau ceans – прекрасный, благословенный дом – перевод на французский язык имени одного из рыцарей Первого крестового похода Людвига фон Зегенгейма. Segenheim – благословенный дом ( нем.). Есть мнение, что он, а не Гуго де Пейн был первым великим магистром тамплиеров.


[Закрыть]Но больше всего мне нравилось вместо «лье» или «миля» говорить: «проехали столько-то псалмов», «отсюда дотуда столько-то псалмов»… Смешно было, когда о ком-то говорилось: «Он с утра до вечера читает и читает „Отче наш“».

– То бишь ест и ест без передышки? – рассмеялся король.

– Именно так, – со смехом кивнул тамплиер.

– А мне нравится, как у вас называется сражение, – Божья справедливость.

– Конечно. Разве война не Божие дело?

– Божие. Бертран де Борн хорошо преподал мне эту науку, – согласился Ричард.

– Помнится, у него были какие-то стихи про войну и про чирьи, – сказал коннетабль де Шомон, и Ричард, не дожидаясь просьбы, охотно прочитал отрывок из сирвенты де Борна, которую трубадур сочинил в свое время, подзуживая Филиппа-Августа начать войну против короля Генри, Ричардова отца:

 
«Войны – кошмар! Войны – беда!» —
Любит жужжать трус и зуда.
Чирьи! Покройте промежность ему —
Ведь трусу в седле скакать ни к чему.
Но нам-то война
Милей, чем жена.
Пусть с нами сразится
Хоть сам сатана!
 

– Славные строки, – похвалил Робер Медвежье Сердце. – Жаль, что я не умею запоминать стихи.

– Зато ты умеешь воевать, – похлопал его по плечу Ричард. – А это, судя по учению де Борна, гораздо почетнее.

Продолжая рассуждать о прелестях войны и бедствиях мирного времени, король Англии и его верный тамплиер, родившийся год в год и день в день с его отцом, новопреставленным королем Генри, отправились на ужин к королю Сицилии. Их сопровождали двенадцать лучших рыцарей Ричарда. В окружении своей свиты явился во дворец Танкреда и Филипп-Август.

– Войны – кошмар, войны – беда… – весело бормотал Ричард, входя в тронную палату, в которой восседал сицилийский монарх. Впрочем, увидев королей Англии и Франции, Танкред встал с трона и вышел к ним навстречу с дружескими объятиями.

– Для меня огромная честь, – молвил он, – что доблестные вожди нового крестового похода в своем тернистом пути посетили мою столицу.

– Для нас была бы не меньшая честь, если бы могущественный Танкред присоединился к нашему походу, – ответил Ричард Львиное Сердце. – Летопись первого похода ярко озарена именами норманнов – несравненного Боэмунда и доблестного Танкреда, вашего предка.

– Душа моя горит желанием присоединиться к перегринации [17]17
  Перегринация – одно из поэтических наименований крестового похода. От французского peregrination – дальнее странствие.


[Закрыть], – со вздохом ответил на слова Ричарда король Сицилии.

– Так в чем же дело, дорогой родственник? – спросил Ричард и отметил, что слова «дорогой родственник» заставили Танкреда поморщиться. – Вы могли бы стать равноценной заменой недавно погибшего Фридриха Барбароссы.

– Увы, – покачал головой Танкред, – слишком неспокойно в моем государстве. Я вынужден оставаться здесь, дабы обеспечивать безопасность подданных.

«Как будто в моем государстве все так уж покойно!» – чуть не сорвалось с уст Ричарда, оставившего собственные владения разоренными пронесшимися войнами и затратами на нынешний поход. Но он удержался от замечания и поспешил поздороваться со своей двоюродной сестрой.

Жанна была несколько старше его. Единственное, в чем она была на него похожа, так это изумрудно-зеленым цветом глаз. Знаменитой изумрудной зеленью, доставшейся в наследство еще от прадеда – графа Гийома де Пуату, того самого, которого за умение сочинять великолепные стихи прозвали Золотым Тропарем, и от этого прозвища пошли трубадуры. Подойдя к Жанне, Ричард увидел взгляд, полный трепетных чаяний, словно к вдове доброго Гийома Сицилийского явился сам Спаситель.

– Как вы похожи на вашу матушку, тетушку Элеонору, – молвила Жанна. – Как я горжусь, что вы вождь нового крестового похода, мой двоюродный брат. И – достойный потомок первого трубадура, сам прославленный трубадур.

– Только не дай Бог ему разделить воинскую участь первого трубадура, – заметил Филипп-Август, намекая на то, что участие Гийома де Пуату в Первом крестовом походе было весьма неудачным.

Танкред поспешил воспользоваться замечанием короля Франции:

– Да уж, не приведи Господь. Известно, что граф де Пуату потерял всех своих воинов и едва унес свои кости из Святой Земли. Надеюсь, его прославленный внук возвратит нам Иерусалим и возродит Иерусалимское королевство.

– Если только вы, сидя в своей благословенной Тринакрии [18]18
  Тринакрия – Треугольная, одно из наименований Сицилии.


[Закрыть], будете непрестанно молиться обо мне, ваше величество, – язвительно ответил Ричард.

– Со всей душой, – сказал Танкред, – но вот епископ Бове, – он указал на стоящего неподалеку епископа, – утверждает, что на вашем знамени, украшенном изображением Святого Грааля, красуется богопротивная надпись. Так ли это?

– Помилуйте, – развел руками Ричард, – что в ней богопротивного нашел святейший епископ?

– «Кто выпьет много, увидит Бога», – назвал девиз Ричарда епископ Бове. – Разве сие не есть богохульство?!

– Вовсе нет, – отвечал король Англии. – Ведь речь идет не о том, что кто-то напьется, аки свинья, и в сильном подпитии увидит Господа.

– Свят-свят-свят!.. – поспешил осенить себя крестным знамением священник.

– Речь идет о том, – продолжал оправдываться король Львиное Сердце, – что тот, кто изопьет много из чаши с королевской кровью [19]19
  Чаша с королевской кровью. – Святой Грааль (Saint Graal) на самом деле является искажением слов sang royal – королевская кровь, то есть кровь Иисуса Христа.


[Закрыть], то есть тот, кто много раз причастится крови Спасителя, тот увидит Его в вечном блаженстве. Тут смысл не богохульный, а как раз весьма многозначительный, высокий.

– А я смею утверждать, что богохульный! – топнул ногою епископ Бове, – Ибо сказано в Писании: «Бога человекам невозможно видети». А в Евангелии от Иоанна так: «Бога не видел никто никогда».

– Не будем так уж сразу затевать это словопрение, – сказал Танкред. – Гости пришли на ужин. Прошу вас, ваши величества, пройти к столам.

Ужин, уготовленный королем Сицилии двум великим монархам, отличался какой-то нарочитой скудостью. Два-три вида вина были поданы к весьма легкой закуске – омарам, устрицам и креветкам, приготовленным самым простейшим способом. К ним прилагались разрезанные на четыре части лимоны, лепешки и сыр.

– В Неаполе все это можно задешево купить у любого мальчишки-торговца на пристани, – с неудовольствием шепнул Ричард сидящему поблизости Филиппу.

– А ты говоришь, наследство, – усмехнулся тот.

Нетрудно догадаться, что скромностью ужина Танкред хотел подчеркнуть, что он беден и не в состоянии мгновенно исполнить предсмертную волю своего брата Гвильельмо Доброго.

– В последнее время мы привыкли есть мало, – сказал король Сицилии с любезной улыбкой. – Толстопузы не пользуются уважением среди сицилийцев. К тому же мой новопреставленный брат полностью, я бы даже сказал – с лихвою оправдывал свое прозвище. Он был не просто добрый, а щедрый, и щедрость его не грех назвать расточительностью. В заботах о подданных он забывал о благополучии своего двора. В итоге нам зачастую нечего подать на стол.

– Самоограничение – первое правило добродетели, – заметил епископ Бове.

– Вы опять намекаете на «кто выпьет много…»? – недовольным голосом спросил Ричард.

– И на это тоже, – потупился епископ.

– Но разве возможны самоограничения в любви к Богу? – возразил король Англии. – Опять же повторяю, слова, начертанные на моем знамени, подразумевают не пьющих, но часто причащающихся.

И на сей раз Танкред поспешил перевести разговор на что-то другое. Беседа коснулась нынешнего состояния дел в Леванте [20]20
  Левант – общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря, – Сирии, Ливана, Израиля, Египта, Турции, Кипра. От французского Levant – Восток.


[Закрыть], обсуждения того, какие лошади нынче лучше, а какие хуже, сколько жен у султана Саладина, каковы достоинства арабской конницы и так далее. Однако закуски тем временем почти полностью иссякли, а настроение у Ричарда все ухудшалось и ухудшалось. Когда он стал сокрушаться о том, какая оплошность произошла в Марселе, связанная с недоразумением относительно якобы погибшею флота, и о том, как гуляет ветер в Ричардовых кошельках, вновь сама собою выплыла тема надписи на знамени.

– Кроме всего прочего, мой дорогой друг и… родственник, – произнес жестко Танкред, – признайте, что надпись «Кто выпьет много…» во многом оправдывается и вашим личным пристрастием к вину. Я заметил, что вы пили в три раза больше, чем все, кто тут присутствует, и бывали всякий раз весьма недовольны, когда бокал ваш в очередной раз оказывался пустым, а слуги не спешили его наполнить.

– Разве? – пробормотал Ричард.

– Да-да, – укоризненно покивал Танкред.

– Понимаю.

– Что, простите, вы понимаете?

– К чему вы клоните, добрый родственничек, – начиная не на шутку распаляться, зарычал Ричард Львиное Сердце.

– К чему же?

– К тому, что я не получу ни шиша из наследства покойного Гийома Доброго. Так?

– Вот видите, дорогая Иоанна, – повернулся Танкред к своей невестке. Жанна вмиг покраснела и потупилась. – Стоило заговорить о вредном пристрастии, как двоюродный брат мгновенно утратил любезность.

– И что из этого следует? – грозно спросил Ричард.

– А то, ваше величество, – столь же грозно отвечал Танкред, – что всем известно о ваших бесконечных попойках. Если они и впредь будут продолжаться, то вы никогда не дойдете до конечной цели перегринации. Именно поэтому я и не хочу посылать с вами моих норманнов. И сам не хочу идти в поход. Советую вам не задерживаться долго в Мессине.

– Но мы намереваемся переждать здесь время осенних бурь!

– Я уже наслышан об этом решении. Стало быть, вы рассчитывали на то, что я отсыплю причитающуюся якобы вам часть наследства моего покойного брата и вы пропьянствуете в Мессине до самой весны. Потом найдется какая-либо причина, и вы уберетесь восвояси к себе в Аквитанию или в Англию.

– Если я на что-то и рассчитывал, – поднимаясь из-за стола, рявкнул король Львиное Сердце, – так это на то, что вы, достопочтенный Танкред Лечче, хотя бы накормите меня приличным ужином, а не вонючими морскими козявками.

– Я не намерен терпеть оскорбления в собственном доме! – в свою очередь поднялся король Сицилии.

– И я не намерен терпеть оскорбления в вашем доме, – ответил Ричард, – Заявляю вам твердо и без обиняков: я намерен, во-первых, получить-таки свою долю наследства Гийома; во-вторых, до тех пор, покуда не запогодится, я буду оставаться в поле возле вашей столицы, нравится вам это или не нравится.

– Все это при двух условиях, – стоял на своем Танкред. – Первое условие: вы прекратите пьянствовать. Второе условие: вы уберете с вашего знамени богопротивную надпись.

– Я вовсе не пьянствую, и надпись вовсе не богопротивная, но если вам хочется в чем-то обвинить меня, вы все равно будете стоять на своем. Понятное дело, вам жаль расстаться с деньгами и вам наплевать на богоугодную цель моего похода в Святую Землю.

– Вы не дойдете дотуда, ваше величество, – проскрипел Танкред. – Вы больны. Ваши прыщи…

– Вот уж мои прыщи так точно вас не касаются! – воскликнул Ричард и решительно зашагал прочь от позорного стола. В дверях он все же оглянулся и сказал королю Сицилии на прощанье: – Либо вы благоразумно отдадите мне мою долю наследства, либо я добьюсь ее силой своего непобедимого оружия.

Глава четвертая
БЫТЬ ВОЙНЕ!

Ссора с Танкредом очень скоро дала свои плоды. Жители Мессины, столь радушно встречавшие Ричарда в день его прибытия, быстро переменились, их отношение к крестоносцам сделалось пренебрежительным и все чаще даже и оскорбительным. В лагере за городом, где Ричард пребывал в ожидании, когда Танкред явится к нему пусть без денег, но хотя бы с извинениями, стали обнаруживаться пропажи имущества.

– Вор-народ, – говорил Робер де Шомон. – Известные мошенники эти сицилийцы.

На пятый день пребывания на Сицилии был пойман вор. Ричард лично отправился посмотреть на то, как его повесят. Черномазый щетинистый негодяй, увидев короля Англии, возопил, в мольбе протягивая к нему свои грязные руки.

– Что он говорит? – спросил Ричард, не понимая сицилийского наречия.

Толмач объяснил:

– Он требует справедливости. За кражу на Сицилии положено лишь усекновение одного пальца на руке, да и то по выбору осужденного.

– Ишь ты, еще и по выбору! – покачал головой Ричард. – Я гляжу, он уже попадался.

На одной руке у вора и впрямь не хватало мизинца.

– Ну ладно, – смягчился король, – отменяю повешение. Но мой приговор все же будет суровее сицилийского. Отсечь ему кисть руки. Да, и скажите негодяю, что всякий, кто попадется в следующий раз, не получит пощады, будет повешен. Поставьте по четырем углам лагеря по виселице для устрашения этих мерзавцев. Не иначе, Танкред сам их подсылает воровать у нас.

– Они и своим умом дойдут до таких пакостей, – возразил летописец Амбруаз.

– Дай Бог, чтобы воры и разбойники стали наибольшим злом, ожидающим нас на Сицилии, – молвил Ричард, глядя, как по его приказу человека лишают руки. Крик несчастного был невыносим. – Впрочем, – сказал король, – теперь мне уж и не хочется, чтобы все обошлось мирно. Пусть будет драка. Следует хорошенько проучить Танкреда.

– Должно быть, он тоже не считает вас великим монархом, – припомнился тамплиеру де Шомону разговор накануне встречи с Филиппом.

На другой день поймали еще одного вора. И уж этого-то беспощадно повесили. Когда его голову просунули в петлю, он, понимая, что дело его дрянь, осмелился произнести дерзкие слова: «Передайте Рикардо Корлеоне [21]21
  Ричард Львиное Сердце по-итальянски.


[Закрыть], что он вор хуже, чем я. Но если он надеется безнаказанно разграбить Сицилию, то он простодушно заблуждается. За меня отомстят. И очень больно отомстят!» Слова эти были переданы Ричарду, и он приказал Роберу де Шомону, чтобы руководимый им отряд тамплиеров, осуществляющий охрану лагеря, вел себя строже. Всякого, кто попытается без спросу проникнуть в лагерь, так же без спросу убивать на месте.

Вскоре на виселицах, установленных по углам лагеря, болталось уже двое, а от Танкреда Лечче пришло возмущенное письмо, в котором король Сицилии требовал немедленных извинений за то, что король Англии своевольно осуждает и казнит его подданных, а не передает их на расправу владеющему ими государю. Ричард направил ответное послание – он просил прощения за то, что отрубил руку одному вору и повесил еще двоих, а также за то, что и впредь будет вешать любого, кто сунется, ибо, покуда он не получил своей доли наследства, он находится в скверном расположении духа и даже не в состоянии предаваться своему любимому делу – пьянству.

На самом деле он пил вино не больше и не меньше обычного. Переписка между Ричардом и Танкредом продолжилась, превратившись в нудную тяжбу. Впрочем, занудством отличались только Танкредовы письма. Ричард чаще всего отвечал едко и остроумно, а одно из посланий даже написал в виде кансоны. Ответ на нее он получил уже из Сиракуз, куда король Сицилии отправился на какой-то местный праздник. Безрассудные мессинцы отчего-то возомнили, что в отсутствие своего государя они обязаны ужесточить свое отношение к крестоносцам. Первый день Успенского поста ознаменовался первым убийством. Труп оруженосца Гобо, состоявшего при рыцаре де Ранкаре, был обнаружен не где-нибудь, а в выгребной яме на окраине рынка. Следы побоев свидетельствовали о том, что Гобо забит камнями, а такое могла сотворить только чернь. Ричард захватил двух заложников, объявив, что если убийцы оруженосца Гобо не будут выданы, то через два дня их повесят. Убийц не выдали, и заложники были повешены. Вскоре после этого на мессинском рынке зарезали троих слуг, отправившихся за покупками для своих господ-крестоносцев. Это уже выглядело как нешуточный вызов.

– Их не просто зарезали, ваше величество, – докладывал королю Англии его верный тамплиер, – их так же, как беднягу Гобо, швырнули в отхожее место. И еще им кричали: «Вот вам наследство Гвильельмо!»

– Ну что ж, – вздохнул Ричард, – коль скоро нам не удалось завоевать любовь мессинцев, придется завоевать их город.

– Вы так считаете?

– Да, Робер. Знаешь ли, кого я видел сегодня мельком, прогуливаясь по Мессине?

– Кого, государь?

– Твоего мерзкого родственника. Сенешаля восточных тамплиеров.

– Жана? – вскинул брови Робер. – Стало быть, он уже тут…

– И можно не сомневаться, уже немало подлил масла.

– Я вам много раз говорил, ваше величество, что отрекаюсь от моего родства с Жаном де Жизором. Да, наши поместья расположены по соседству друг от друга, и к тому же мы родились в один день, я и Жан. В тот же самый день, когда и ваш успокоившийся в райских кущах родитель. Из этого же не следует, что я и ваш батюшка – родственники.

– Да, вы не родственники с моим несчастным стариканом, – усмехнулся Ричард. – И это хорошо. А то бы и я оказался с тобой в родстве. А я страшно не люблю родственников. Впрочем, именно за то, что они меня не любят.

– Хорошо бы вам жениться на хорошей девушке, – ни к селу ни к городу промолвил Робер.

– У меня уже есть невеста, – ответил король, – Палестина.

– Неплохо сказано, но… – пробормотал тамплиер и не договорил до конца.

– Я долго осматривал окрестности, – заговорил Ричард совсем о другом, – и решил остановиться на одном весьма крепеньком греческом монастыре, расположенном на берегу моря. Туда мы перенесем нашу ставку, там будет наша крепость, из которой мы поведем наступление на Мессину. Если они не покорятся нам, я сотру их в порошок, как землетрясение.

Вскоре намерение Ричарда осуществилось. Он захватил облюбованный монастырь, разместил там свою ставку и перевез сюда вдовствующую королеву Иоанну. Знамя с Чашей дерзко затрепетало на ветру среди монастырских крестов. Танкред получил грозное письмо, в котором Ричард объяснял свое перемещение злобным поведением мессинской толпы, становящейся неуправляемой, и предупреждал, что готов во всеоружии оспаривать свое право на наследство Гвильельмо, даже если придется пролить большую кровь. В ответном послании Танкред уверил короля Англии, что никакой злобы к крестоносцам жители Мессины не питают, что сейчас он, Танкред, намерен еще некоторое время погостить в Сиракузах, а когда вернется, вопрос о наследстве будет окончательно разрешен.

– Все понятно, – первым высказал то, что и так было всем ясно, летописец Амбруаз, – он уехал поднимать на нас всю Сицилию.

– Следует воспользоваться случаем и немедленно захватить город, – засверкал глазами барон Меркадье.

– О нет, только не война! – закатил очи епископ Бове. – Не нужно пренебрегать городскими нотаблями. Они, кажется, склоняются к тому, что легче выплатить наследство, чем воевать с крестоносцами или терпеть их присутствие.

Огромная крыса вдруг выскочила из угла комнаты, в которой проходил совет короля, испуганно потаращилась на собравшихся и устремилась в распахнутую дверь.

– Проклятый оборотень, он подслушивает нас! – воскликнул Ричард, хватая со стола железный кубок и швыряя его вслед крысе, в облике которой ему померещился отвратительный Жан де Жизор.

В тот же вечер, обнаружив на теле новое наступление губительной сыпи, Ричард исповедовался одному из монахов здешней обители, франку, принявшему греческое вероисповедание, в душе его наступило облегчение, но видение Жана де Жизора в образе черной плюгавой крысы никак не покидало его воображение. Попивая монастырское винцо, он сидел у очага в окружении верных спутников и, улучив мгновенье, обратился к Роберу де Шомону:

– Медвежье Сердце, я хотел бы услышать все, что ты можешь мне рассказать о владельце великого вяза, который мы не так давно имели удовольствие повалить. А ты, – обратился он к лютнисту, услаждавшему их слух своей игрой, – можешь идти, голубчик, вот тебе от меня в подарок перстенек.

Когда лютнист ушел и в довольно тесном помещении остались король, тамплиер и летописцы Герольд и Амбруаз, Робер, собравшись с мыслями, заговорил:

– Сдается мне, я немало уже рассказывал вашему величеству о своем полном ровеснике и соседе, но я могу и повторить все по порядку. Конечно, если бы я был летописцем, мне было бы легче соблюсти порядок повествования, но я попробую как смогу. С Жаном де Жизором я знаком с самых ранних лет своей жизни.

– Жизор и Шомон расположены на расстоянии трех лье друг от друга? – спросил Ричард.

– Четырех, сударь, – поправил его Робер и продолжал: – Итак, мы родились с ним в один и тот же день без малого пятьдесят семь лет тому назад. Может быть, нас и с руки кому-то называть родственниками, тем более что и легенда приписывает нашим семьям общее происхождение от некоего Ормуса Язычника, но я лично считаю, что духовно наши семьи слишком далеко ответвились друг от друга. Основателем Жизора и первым его сеньором был граф Гуго де Шомон, женатый на дочери Тибо де Пейна, носившего прозвище «Тардильский Мавр».

– Так вы, значит, в родстве и с Гуго де Пейном, основателем ордена тамплиеров? – спросил Герольд де Камбрэ.

– Орден тамплиеров был основан до него, – возразил Робер. – Гуго де Пейн, один из первых великих магистров ордена, так много сделал в Святой Земле для укрепления Иерусалимского королевства, что своей славой затмил предшественников. Да, мы в родстве с ним, но в столь же отдаленном, как и с Жизорами. Итак, продолжу. После смерти Гуго де Шомона его вдова Аделаида отдала имение своему родному дяде, Роберу де Пейну. Злые языки утверждали, будто племянница жила с дядей, как жена с мужем. Мало того, когда сын Робера де Пейна, Тибо, после смерти отца вступил во владение замком Жизор, пошли гнусные сплетни, якобы это не настоящий Тибо, а тайный сын Робера и Аделаиды. Доказательством этих мерзких сплетен служило чудесное омоложение Тибо де Жизора, который вскоре после смерти отца в свои сорок четыре года стал выглядеть чуть ли не на двадцать два. Другие злопыхатели уверяли, что Тибо и вовсе продал душу дьяволу, оттого и помолодел. Надо заметить, он и сам давал пищу для таких злопыхательских суждений – открыто отказывался посещать церковь, подвыпив, хулил Господа нашего Иисуса Христа. Рассказывал о Спасителе самые невероятные и злые небылицы: поклонялся старинному вязу, растущему на поле перед Жизорским замком, и называл его «священным Ормусом». Среди крестьян нашлись такие, кто вошел в его секту вязопоклонников, и вместе с ними Тибо устраивал весной и осенью радения с бешеными песнями, плясками и свальным грехом. Так что вы совершили наиблагое дело, ваше величество, что срубили это поганое идолище – жизорский вяз.

– Еще бы! – усмехнулся король Англии, с удовольствием вспоминая битву на Жизорском поле и рубку исполинского вяза.

– Люди прозвали Тибо Жизорским Язычником, – продолжал Робер, – хотя язычество и так заключено в родовом имени у Пейнов [22]22
  Пейн ( др. – фр. payn) – язычник.


[Закрыть]. В жены себе Жизорский Язычник взял сорокалетнюю Матильду де Монморанси, женщину необыкновенно пылкую, ежели не сказать – похотливую. Она быстро родила ему сына Гуго, а потом двадцать лет была бесплодной, но зато с каждым годом выглядела все моложе и моложе, и, разумеется, ее очень скоро прозвали Жизорской Колдуньей.

Летописец Амбруаз тайком пнул ногой Робера в щиколотку, так что старый тамплиер чуть не взвыл от боли, но зато мгновенно понял – рассказы о колдунах и ведьмах, отказывающихся от таинства причастия и до старости выглядящих молодо, могут по известным причинам раздражить Ричарда. Ведь его родная мать Элеонора Аквитанская славилась тем же самым.

– Хм… – кашлянул Робер и продолжал свое повествование: – Так вот, как нам всем известно, после славной битвы при Таншбрэ Нормандское герцогство стало принадлежать королю Генри, сыну Вильгельма Завоевателя и вашему, государь, прадедушке. Тогда-то взбалмошной судьбе вздумалось провести границу между Жизорами и их родственниками – межа, разделившая английские и французские владения, прошла как раз через жизорские поместья, причем замок Жизор оказался на английской стороне, а замок Шомон – на французской, вместе с землями семьи де Пейнов. Тогда-то семьи решили укрепить родство, и дочь Тибо Язычника и Матильды де Монморанси по имени Анна была выдана замуж за моего отца, Гийома де Шомона, а моя тетка Тереза вышла за Гуго де Жизора. От брака Терезы и Гуго родился мой двоюродный брат Жан де Жизор.