Текст книги "Ричард Львиное Сердце: Поющий король"

Автор книги: Александр Сегень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

– Почему же вы говорите, что он вам не родственник? – удивился Амбруаз Санном.

– Просто потому, что я его таковым не считаю, – ответил Робер. – Я вообще сомневаюсь, человеческое ли это существо.

– Не человек? Кто же он? – спросил Герольд де Камбрэ.

– Оборотень, – вместо тамплиера ответил король, – Скажи, Медвежье Сердце, ведь так?

– Вполне возможно, – мрачно отозвался Робер де Шомон. – С младенчества все отмечали в нем некую излишнюю угрюмость. Он улыбался лишь тогда, когда в поле его зрения попадали орудия убийства. Первое слово, которое он произнес, было «волки». Их тогда много развелось в наших краях, и они часто завывали по ночам. Когда родилась его младшая сестра Идуана, он несколько раз пытался прикончить ее, пользуясь тем, что никого нет поблизости. Старая ведьма Матильда де Монморанси оставалась единственной, кто почему-то искренне любил мрачного младенца. Перед смертью она зазвала его к себе, и он оказался единственным, кто видел, как она издохла. Говорят, будто она открыла ему тогда какую-то страшную тайну. Помнится, именно на похоронах колдуньи Матильды я впервые познакомился со своим двоюродным братцем. Он тогда хвастался, что у него есть окаменевший глаз великого Меровея [23]23
  Меровей – легендарный основатель династии Меровингов во Франкском государстве.


[Закрыть], и показывал мне его, хотя, кажется, это был всего лишь шарик из зеленой слюды.

– Глаз Меровея? – усмехнулся Ричард. – Немало о нем ходит легенд. Якобы, если сквозь него посмотреть на какую-нибудь вещь, загадав, чтобы она стала твоей, желание непременно исполнится.

– Я тоже слышал об этом, – заметил Герольд де Камбрэ.

– Вот бы иметь его с собой, идя в Святую Землю, – посетовал король. – Посмотришь на Иерусалим, и он твой. Хотя лучше мы его завоюем сами. Больше славы. А может, Жан де Жизор и впрямь владеет глазом Меровея? Как иначе ему удалось добиться в своей жизни столь многого?

– У него у самого глаз как у Меровея, – сказал Робер. – Ни разу в жизни я не встречал больше такого человека, с такими завидущими глазами. А глаз Меровея у него был ненастоящий, ибо он пробовал смотреть сквозь него на мой кинжал с позолоченной рукояткой, но он ему так и не достался. Первое же наше знакомство закончилось дракой. Правда, потом мы некоторое время все же дружили, но нельзя сказать, что эта дружба была крепкой. Мне всегда внушалось, что я обязан дружить с двоюродным братом, вот я и дружил.

– Я никогда не поддавался подобным внушениям, – молвил Ричард. – Эн Робер, прошу тебя, хватит о детстве.

– Хорошо, ваше величество. Году этак в пятидесятом [24]24
  Году этак в пятидесятом… – Имеется в виду 6650 год от сотворения мира. Летоисчисление в средние века велось именно так – от сотворения мира до Рождества Христова – 5508 лет. Следовательно, 6650 год от сотворения мира – это 1142 от Рождества Христова.


[Закрыть], когда нам было лет по десять, отец Жана погиб при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи, будто его навестил гран-саж-дю-Тампль и лично заколол беднягу Гуго за какую-то темную провинность.

– Гран-саж-дю-Тампль? – удивленно вскинул брови Амбруаз. – Кто это?

– Один из великих магистров тамплиерского ордена, – пояснил Робер. – В те времена орден раскололся на несколько орденов. Во главе каждого стоял свой великий магистр, считающий только себя законным и правомочным предводителем славного ордена храмовников. Одним из них был младший брат первооснователя Жизорского замка Рене де Жизор по прозвищу Черная Черепаха. По слухам, он был связан с ассасинами [25]25
  Ассасины – еретическая мусульманская секта, существовавшая в средние века на Ближнем Востоке и в Персии. Основана так называемым старцем горы (шах-аль-джабалем) Хасаном ибн-ас-Саббахом. В европейских языках слово «ассасин» стало нарицательным – убийца, ибо ассасины в стремлении к мировому господству прославились огромным количеством дерзких и жестоких убийств, с помощью которых они терроризировали всех государей и на Востоке и на Западе.


[Закрыть]и якобы стоял у смертного одра самого старца горы – шах-аль-джабаля Хасана ибн ас-Саббаха, когда тот испускал свою многогрешную душу в замке Алейк на одной из вершин в Ливане. Преемник усопшего злодея, Бузург-Умид, якобы больше даже, чем Хасан, обласкал старого Рене и впоследствии помог ему добиться высшего поста в ордене тамплиеров. И в ордене Рене стал называться не великим магистром, а великим старцем – гран-саж-дю-Тамплем. Тоже по примеру ассасинов. Он же устроил заговор против Бузург-Умида, посадил на его место его сына Мохаммеда, полностью подчинявшегося Рене. И таким образом ливанские ассасины подпали под власть Черной Черепахи. Этот-то Рене и укокошил Гуго де Жизора. Помню похороны, особенно как сильно воняла в жизорском склепе колдунья Матильда де Монморанси… Б-р-р! Потом в Жизоре был большой рыцарский турнир. Английское и французское рыцарство съехалось в этот замок, волею судеб ставший географическим символом границы двух владений. Турнир носил дружественный характер. Узнав о том, что он предстоит, мы с отцом мигом приехали в Жизор. В те времена отец устроил у нас в поместье богадельню для инвалидов Первого крестового похода. Наслушавшись их рассказов, я мечтал о славе Годфруа Буйонского, а у Жана была золотая фибула [26]26
  Фибула – застежка плаща.


[Закрыть]с изображением Годфруа. Я выменял ее на свой великолепный кинжал, на который он зарился со дня нашей первой встречи.

– Так, стало быть, кинжал все-таки рано или поздно достался ему! – воскликнул Ричард, хлопнув себя по колену.

– Ну, достался… – пожал плечами Робер. – Но ведь не сразу, а спустя столько времени.

– Не важно, – возразил Ричард. – Главное, что достался. Все-таки этот де Жизор обладает какой-то сатанинской силой, что бы мне ни говорили. Ну-ну, и что же турнир?

– На тот турнир приехала ваша матушка, прекрасная Элеонора. Тогда она еще была королевой Франции, а вашему батюшке было тогда лет на десять меньше, чем ей, но он тоже присутствовал на турнире, закованный в новенькие латы, вызывавшие восхищение и зависть у всех нас, его ровесников. Кажется, именно тогда он признался в любви вашей матушке Элеоноре и пообещал отбить ее у Людовика и сделать королевой Англии.

– Да, да, кажется, именно тогда, – с улыбкой отозвался Ричард Львиное Сердце. – И мой бедный старикан добился ведь своего! Все-таки он был славный, хоть я и погубил его.

– Не следует терзаться угрызениями совести, эн Ришар, – ласковым тоном попытался ободрить короля летописец Амбруаз. – Все в руце Божией. Так хотел Господь.

– Ладно, – махнул рукой Ричард. – Эн Робер, так что же на том турнире случилось, кроме объяснения моего отца с моей матерью?

– Король Франции распорядился, чтобы турнир проходил по всем правилам. Сначала состоялись бугурды [27]27
  Бугурды – рукопашные бои.


[Закрыть], и лишь потом – тьосты [28]28
  Тьосты – состязания копейщиков.


[Закрыть]. После некоторого спора решено было драться тупыми концами копий на вышибание противника из седла. Лучше всех, помнится, оказались рыцари из Гаскони и Кента. Ярко блистал ваш дедушка Годфруа Плантажене [29]29
  Плантаженё – Plantagenet – прозвище Годфруа де Пуату, деда Ричарда Львиное Сердце. Означает «букет дрока». Годфруа украшал свой шлем букетом этих желтых цветов. Отсюда повелось имя династии – Плантагенеты.


[Закрыть]. И еще был один английский рыцарь – Ричард Глостер. Блистая осанкой, он не уступал в мощи самым сильным. Легко, как пушинку, подбрасывал в руке тяжеленное копье. А выбив из седла очередного противника, лихо отбрасывал назад забрало. Наконец, одержав победу над всеми, он изготовился сразиться с вашим дедушкой, графом Годфруа де Пуату. Честно говоря, мало кто рассчитывал на успех графа Анжуйского, все отдавали предпочтение Глостеру. Вот, заслышав трубу герольда, соперники помчались навстречу друг другу с самым решительным видом. Хорошо помню, как трепетал пышный букет дрока над шлемом графа Анжуйского и как развевался плюмаж из перьев фазана над головой Глостера. И тут произошло невероятное. За какое-то мгновенье до того, как сшибиться со своим соперником, граф Ричард дернулся, неловко бросил копье вперед, а сам опрокинулся навзничь, ноги его взметнулись, выскочили из стремян, и еще через миг англичанин очутился на земле. Зрители взревели, выкрикивая восторги победителю – графу Годфруа д’Анжу. Лишь королева Элеонора посочувствовала Глостеру. Она своим платком вытерла кровь с его лица. Так вот, я рассказал это к тому, что Жан де Жизор впоследствии поведал мне, что это якобы он внушил Глостеру упасть с лошади. Мысленно приказывал ему это, вперившись взором.

– Слыхал я о таких взорах, – промолвил Герольд де Камбрэ.

– Мало того, – продолжил коннетабль ордена тамплиеров, – Жан признался мне…

– В чем же? – нетерпеливо спросил Ричард, потому что Робер вдруг умолк и долго молчал.

– Простите, эн Ришар, – растерянно отвечал Робер, – но я не смею рассказать вам иначе, как с глазу на глаз.

Оба летописца, слегка помешкав, молча встали со своих мест и удалились, не дожидаясь приказа короля.

– Ну? – спросил Ричард.

– Так вот, гнусный Жан де Жизор стал рассказывать мне… И конечно же – о небо! – он бессовестно врал!.. Якобы ваша матушка Элеонора так жалела рыцаря Глостера, что, удалившись с ним в одну из комнат Жизорского замка, там… сами понимаете что. А Жан якобы находился в это время в той комнате за шпалерой и все слышал. Ваше величество, я передаю вам только то, что мне сказал тогда сей мерзавец, коего мой язык не поворачивается назвать двоюродным братом и тамплиером.

– Оставь свои извинения, Медвежье Сердце, – рассмеялся Ричард. – А то я не знаю свою мамочку! Да я скорее бы никому не поверил, если бы мне сказали, будто она на том турнире ни с кем не изменила королю Людовику. Я давно уж смирился с тем, что моя мамаша самая ветреная и распутная королева в мире. Постой-постой, а как, ты говоришь, звали рыцаря Глостера? Ричард?

– Именно так, ваше величество. Как вас.

– Хм… Она сама мне однажды призналась, что назвала меня в честь какого-то английского рыцаря, в которого была когда-то влюблена. Он мерещился ей в те мгновения, когда я появлялся на свет. – Король Англии задумался с печальной улыбкой. – Уж не этот ли Глостер дал мне мое имя?..

– Я позову Герольда и Амбруаза?

– Разумеется.

Когда летописцы вернулись, Робер де Шомон продолжил свой рассказ о Жане де Жизоре:

– Когда нам исполнилось четырнадцать лет, нас обоих посвятили в рыцари в поле, под сенью жизорского вяза. Тут меня ожидала весьма приятная неожиданность. Среди гостей и родственников оказалось несколько тамплиеров, которых возглавлял командор Филипп де Вьенн. Они были облачены в белые одежды, а белые плащи украшались красными крестами, окруженными золотыми иерихонскими трубами. Ожидался новый крестовый поход, и любимый ученик Бернара Клервоского, Папа Евгений III, благословляя рыцарей Христа и Храма в перегринацию, присвоил ордену сию новую эмблему. Он пожелал им, чтобы стены вражеских крепостей рухнули от одного только приближения храбрых рыцарей, как некогда рассыпались они от приближения звука труб иерихонских. Кроме того, бросались в глаза красивые фибулы, выполненные из серебра, с изображением двух всадников на одном коне и надписью: «Signum militum Christi» [30]30
  Печать воинства Христова ( лат.).


[Закрыть]. Эту тамплиерскую печать утвердил тридцать лет назад все тот же Бернар Клервоский на синоде в Труа. Мой отец был рад приезду тамплиеров, хотя и проворчал, глядя на их новые знаки отличия: «Ну вот, теперь уже и бедные храмовники украшаться взялись!» Священник отслужил подобающий сему случаю молебен, который нам казался нескончаемо долгим и тягостным. Вот уж трижды пропели «Отче наш», а он снова за Псалтирь взялся… Но наконец по благословению священника мой отец взял в руки пояс с ножнами, в которые был вставлен меч Жизоров, и сначала опоясал мечом Жана, а потом меня. Меч, которым меня опоясали, был еще древнее. По преданию, он принадлежал еще королю франков Сигиберту Шестому и носил имя «Гриффдурс» – «Медвежий Коготь», ибо, как вы знаете, этого Сигиберта, по легенде, родила медведица.

– Ха! – воскликнул Львиное Сердце. – Выходит, не случайно мы присвоили тебе медвежье прозвище, коли тебя и в рыцари посвящали Медвежьим Когтем.

– Но не успел я возликовать, что меня приняли в рыцарство, – продолжал Робер, – как еще большая радость свалилась на мою голову. Тамплиеры окружили меня со всех сторон, и я был объявлен новициатом ордена Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова. Вы понимаете, меня приняли в тамплиеры, а Жана – нет. Правда, мой отец объяснил ему, что он остался единственным сеньором Жизора и не может, как я, идти в крестовый поход.

– Должно быть, после этого сеньор де Жизор возненавидел эн Робера, – сказал Амбруаз.

– Вероятно, – кивнул Робер. – Однако вскоре он тоже стал тамплиером. Причем сразу двух орденов.

– Как это? – удивился Ричард.

– Я же говорил, что тогда орденов было несколько, и каждый оспаривал свое право считаться истинным. Тех тамплиеров, к которым был причислен я, возглавлял великий магистр Бернар де Трамбле. А покуда я принимал участие в крестовом походе, в Жизор по очереди явились другие великие магистры и тоже приняли Жана в тамплиеры. Первый именовал себя Андре де Монбаром, одним из самых первых храмовников. Может быть, это и впрямь был он, а может быть – самозванец. Бог его знает. Второй был Бертран де Бланшфор, унаследовавший титул великого магистра от Черной Черепахи. Так Жизор стал комтурией [31]31
  Комтурия – орденская административная единица.


[Закрыть]одновременно двух тамплиерских орденов.

– Прыткая свинья из двух корыт жрет, – ввернул Ричард аквитанскую пословицу.

– Вот когда Жан действительно возненавидел меня, так это после моего возвращения домой, – сказал старый тамплиер и вдруг расплылся в улыбке, – Десять лет я скитался по свету, участвовал в разных стычках и битвах, дослужился до звания шевалье ордена, был ранен во время взятия Аскалона, который много раз то захватывался сарацинами, то вновь переходил в руки христиан. За отличия я был удостоен особой награды – мне вручили перстень царя Соломона, найденный в одном из кладов под Тамплем. Однако я отказался, оставив перстень в общей тамплиерской сокровищнице. После смерти славного магистра Бернара де Трамбле орден возглавил тот самый Андре де Монбар, который, возможно, и был самозванцем. А когда умер этот, на его место выбрали Бертрана де Бланшфора. Только теперь я догадываюсь, что все здесь происходило не без лукавого ока Жана де Жизора. А тогда мне просто не нравилось происходящее. Я по-прежнему служил верой и правдой, старался не думать о плохом, но такого воодушевления, как при Бернаре де Трамбле, уже не осталось. Наконец я отпросился на побывку.

Мечтательная улыбка вновь расплылась на лице Робера. В глазах заблестели искорки слез.

– Приятное воспоминание? – спросил Амбруаз.

– Еще бы! – живо откликнулся Робер. – Усталость, накопившаяся во мне за многие годы, вмиг развеялась, как только я ступил с палубы корабля на землю Прованса. Чем ближе я подъезжал в окружении оруженосцев и слуг к Иль-де-Франсу, тем полнее охватывал меня восторг. Все казалось щемяще милым: дороги, реки, деревья, люди, города, замки, облака, коровы, овцы, плетни и колодцы, голубой свод нашего теплого французского неба. А когда в отдалении замаячил Шомон, я уже не мог сдержать слез. Много довелось повидать мне самых разных крепостей и замков, таких огромных и великолепных, неприступных и богато изукрашенных, что иной житель Франции и представить себе не может. Видывал я и Штауфен, и высокий Регенсбург, и венгерский Эстергом, и всевозможные восточные замки в Малой Азии, и замок Давида в Иерусалиме, и Алейк в Ливане, и много-много других. Шомонский замок никак не может соперничать с ними. Маленький, тесный. Стены не шибко крепкие. Четыре приземистые башни, между которых еле втискивается донжон [32]32
  Донжон – самая высокая башня замка, с которой велось наблюдение.


[Закрыть]. Всего один внутренний двор. Но дороже этого строения нет в моей жизни! Помню, как бешено я проскакал по мосту через ров, расплющив дурную курицу, что бросилась прямо под копыта моего коня. Ворвался в ворота, остановил своего резвого арабского скакуна и дурковато проорал во всю глотку: «Босеан!» Тотчас из сада выбежал отец, я кинулся в его объятья. А потом по его зову навстречу мне вышла девушка такой несравненной красоты, что я мгновенно влюбился в нее. Да разве и мог я не влюбиться в Ригильду, подвернувшуюся в столь радостный миг! Это была та самая Ригильда де Сен-Клер, которая, оставшись без родителей, поселилась у нас вместе со своей нянькой Алуэттой. Когда я уходил в крестовый поход, ей было всего три годика. Теперь это была дивная, только что расцветшая девушка. И она тоже влюбилась в меня с первого взгляда. А когда долгими вечерами в присутствии множества слушателей я рассказывал бесчисленные истории о своих приключениях, она влюбилась в меня еще крепче. И я сильнее полюбил ее, видя несравненный блеск ее глаз, когда она слушала меня.

– И она стала вашей женой, эн Робер? – спросил Герольд де Камбрэ с теплым чувством в голосе.

– Да, – счастливо кивнул тамплиер. – Великий магистр Андре де Монбар отменил обет безбрачия, введенный некогда Бернаром Клервоским в устав ордена тамплиеров. Я горячо молил Бога о спасении его души, благодаря ему я мог жениться на Ригильде. Мы объяснились и поклялись друг другу в любви до гроба. Правда, ей еще не исполнилось четырнадцати лет, и пришлось ждать девять месяцев, прежде чем помолвка обернулась свадьбой. Теперь я больше не мечтал о далеких странствиях и битвах, в будущем рассчитывал получить титул комтура и основать в Шомоне свою комтурию. Всю зиму, готовясь к свадьбе, Ригильда своими ручками вышивала подвенечный наряд, и он получился, судари, такой красивый, какого никто не мог припомнить ни на одной свадьбе. И вот, представьте себе, дорогие мои друзья, утро перед венчаньем, наступает пора обряжать невесту, глядь – а великолепное платье надвое разорвано, будто разрублено мечом! Ригильда безутешно рыдает, все недоумевают, кто это мог вытворить и зачем. Что делать? Переносить свадьбу? Тоже не годится. К счастью, у Ригильды было на всякий случай заготовлено другое платье, похуже, но ничего не поделаешь, пришлось невесте моей выглядеть скромнее, нежели ожидалось.

– Кто же порвал наряд? Де Жизор? – спросил Ричард.

– Вот слушайте дальше, эн Ришар. Как только Жан появился в Шомоне, моя Ригильда, завидев его, так прямо и сказала: «Это он сотворил! Он уничтожил мое платье!» Причем Жан это слышит. Я пытаюсь ее образумить: «Как он мог это сделать, если он только что приехал из своего Жизора и ни разу в Шомоне за последние два месяца не объявлялся?» Она извинилась перед ним, но потом, после свадьбы, опять за свое: «Робер, не знаю как, но это Жан порвал мое платье. У него глаз адский. Он и издалека мог это вытворить. Недаром его дед и бабка были связаны с нечистой силой!» Постепенно меня эта мысль тоже стала допекать. Я вспомнил, как Жан рассказывал, что внушил Глостеру упасть с коня, вспомнил про глаз Меровея. А тут еще выяснилось, что до моего возвращения он во всю прыть ухлестывал за Ригильдой, но был ей так отвратителен, что она в конце концов не выдержала и прямо так в открытую и объявила ему: «Вы мне противны, я вас терпеть не могу, и не суйтесь!»

– Молодчина! – похвалил супругу Робера король Англии.

– Да, она у меня не робкая, – улыбнулся Робер. – Кстати говоря, все, о чем я рассказываю, происходило как раз, кажется, в том самом году, когда вы, ваше королевское величество, соизволили появиться на свет.

– Надо же, с каких пор жизорская крыса свои пакости строит! – покачал головой Ричард. – Ну и как складывались ваши взаимоотношения дальше?

– С Ригильдой?

– Да нет! С Жаном.

– А, с Жаном… Да он, так и не сумев разладить нашу свадьбу, засел, как паук, в своем замке. Слухов о нем ходило невероятно много, и все – черные. Якобы он одно время был женат на дочке Бертрана де Бланшфора, но своими руками придушил бедняжку и закопал в мрачном подземелье Жизора. А потом часто притаскивал в свой замок детей и девушек, насиловал их там и тоже закапывал в пресловутом жизорском подземелье, из которого, как говаривали, есть ход прямо вниз, в преисподнюю. Слухи эти подпитывались и тем, что в те времена в округе очень много стало пропадать детей и молоденьких девушек. А когда году этак в семидесятом [33]33
  6670 год от сотворения мира – 1162 год от Рождества Христова.


[Закрыть]Бертран де Бланшфор увез Жана де Жизора в Левант, эти исчезновения прекратились. Так что как ни крути…

– Как ни крути, а быть войне, – подытожил Ричард. – Если сеньор де Жизор появился в Мессине, миром дело не кончится и за наследство добряка Гвильельмо придется заплатить кровушкой. А просто так взять и уйти несолоно хлебавши я не могу. Меня уважать перестанут.

– Да, вот еще, – разохотившись, не мог остановить свой рассказ Робер. – После свадьбы у нас с Ригильдой родилась дочка, но потом жена каждый год зачинала, но не могла родить – выкидыши и выкидыши! И все время она признавалась мне, что по ночам ей снится тяжелый и черный взгляд Жана де Жизора, от которого ей становится холодно в животе. И она была уверена, что эти сны мешают родить второго ребенка, а мы так хотели мальчика. Когда же владелец Жизора уехал в Левант, страшные сны мало-помалу перестали мучить Ригильду, и она родила второго ребенка. Правда, опять девочку. Я назвал ее Франсуазой в честь моего старого друга Франсуа-Отона де Сент-Амана, коего в ту пору избрали новым великим магистром ордена тамплиеров. А вскоре родился и мальчик, Гийом. Потом на Шомон обрушились беды – пожар уничтожил старый замок, умер мой отец. Замок-то я отстроил, но в нашей казне не осталось ни ливра. И пришлось мне ехать в Париж к королю Людовику, служить у подвизавшихся при его дворе тамплиеров. Де Сент-Аман лично встретил меня в столице Франции и повысил в звании, назначив коннетаблем при сенешале северных областей. Мне было поручено весьма важное дело – следить за появлением в северных владениях французского короля различных разбойничьих шаек и, как только они появлялись, мгновенно отправляться в место их бесчинств и громить негодяев. Особенно тогда стали разбойничать фламандцы. Ходили слухи, что Фландрия вообще хочет перейти под юрисдикцию английского короля, вот тамошние и забунтовали. Главарь разбойников Ян де Брийг совершал из своего замка злостные набеги на Брюгге, Ипр, Кассель, Куртре и Гент. Я с отрядом из ста пятидесяти рыцарей осадил замок Брийг и уже через два месяца привез пленных разбойников на суд короля Людовика. Ян де Брийг и пятеро его ближайших сообщников были обезглавлены принародно, остальных отправили на галеры. Возможно, кто-то из них до сих пор обеспечивает движенье кораблям французского государя.

– К чему ты это рассказываешь? – спросил Ричард недовольно. – Думаешь, мне приятно слышать, как ты не дал Фландрии перейти под мою державу?

– Тогда Англия была еще под державой вашего батюшки, – потупился Робер де Шомон. – Простите, эн Ришар, но служба есть служба. Вы же знаете, что с тех пор, как я встретил вас, я до корней волос вам предан верой и правдой. А рассказываю я об этом вот к чему. За мои заслуги я получил щедрое вознаграждение и отпуск. Приехав в Шомон, я мог поправить домашние дела. Но, пока меня не было в Париже, туда заявился Жан де Жизор. Чем-то он сумел запугать великого магистра, тот подпал под его змеиное влияние и согласился воссоединить все тамплиерские ордена, хотя многие из них уже в открытую служили если не самому сатане, то уж точно – мамоне. Причем великим магистром объединенного ордена стал не де Сент-Аман, а проходимец Филипп де Мийи.

– Черт возьми! Откуда у Жана де Жизора такая власть над людьми? – возмутился Ричард. – Меня всегда угрызает одна мысль о том, что, сколь ни были бы велики и прославлены могущественные государи и вожди, есть еще некие тайные властители мира, которые подчас оказываются более могущественными. Вот хотя бы этот Жан де Жизор… У меня от мыслей о нем тоже в животе становится холодно, как у твоей Ригильды.

– Слава Богу, выкидыши вам не грозят, ваше величество, – пошутил летописец Амбруаз.