Текст книги "Наташа. Новая повесть о Ходже Насреддине"
Автор книги: Александр Климай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
– Которого? – сразу спросил понятливый торговец. Ходжа окинул взглядом лежащих и стоящих животных и кивнул на своего ослика:
– Пусть он сам выбирает…
Продавец равнодушно пожал плечами и словно нехотя проговорил:
– Двести.
– Сто пятьдесят.
Они долго сходились в цене. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что встретились два приятеля и о чем-то оживленно беседуют.
– Сто семьдесят с половиной, – наконец, прозвучала последняя цена, и они ударили по рукам.
Но уже в следующее мгновение Насреддин в раздумье произнес:
– Боюсь, что деньги ты от меня не получишь…
– Это почему?!
– Мой ишак сомневается в выборе подруги среди твоих ослиц.
Пока продавец поворачивался, чтобы посмотреть на своего бывшего питомца, Ходжа удивленно добавил:
– Ты смотри… я оказался не прав!
– Что?.. Э-э-э!! – Красномордый бросился к ишаку, отгоняя его от самки. – Сначала плати деньги, а уж потом пусть этот совершает то, что задумал…
Насреддин хитро улыбнулся и, развязав кошелек, со вздохом отсчитал необходимую сумму…
– Скажи мне свое имя, о юноша.
– Ходжа Насреддин зовут меня.
Продавец долго провожал взглядом дружную троицу, качая головой. До харчевни на этот раз они добрались без приключений.
ГЛАВА 13
Харчевня встретила их странной тишиной… Что же случилось в ней?! Еще три часа назад здесь находилось множество людей, которые, чавкая, жуя и прихлебывая, набивали свою опустевшую с утра утробу. И теперь жарко пылали печи, еще не развеялся дым и чад, булькали огромные котлы, накрытые деревянными крышками, из-под которых до потолка валил ароматный пар. От жарившегося шашлыка тянуло запахом аппетитного, но уже несколько подгоревшего мяса. И если бы не эта гнетущая пустота, то можно было бы смело упрекнуть хозяина в беспечном переводе продуктов…
– Послушайте, почтенный! – воскликнул Ходжа. – Что здесь произошло?!
Ходивший из угла в угол харчевщик тупо уставился на говорившего. Поняв, наконец, что от него хотят, запричитал:
– Горе мне! О горе! – он еще пару раз промелькнул взад-вперед перед глазами Насреддина и, наконец, ответил. – Здесь была эмирская стража… О горе мне!..
– Стража?!
Юноша насторожился: «Наверное, это ищут моего толстяка! Но где же он?» Ходжа обвел взглядом помещение харчевни. Все, что имелось в ней, было разбросано и побито. Несколько нищих сидело у стен, издавая глухие стоны.
«Да… – понял юноша. – Этот Рустам, очевидно, не простой вельможа, раз из-за него такое натворили». И он вновь с сожалением подумал о том, что пообещал толстяку. Но эти мысли недолго бродили в голове юноши Насреддина – ведь не зря говорится: «Всевышний заступается за преследуемого, преследует ли праведник праведника или злодей злодея, даже если праведник преследует злодея, – всегда Всевышний заступится за преследуемого, кто бы он ни был».
Вспомнив сию истину, Ходжа вышел из харчевни и с беспокойством обозрел пространство: «Где же теперь тебя искать? А может быть, его уже схватили?!» – он направился было снова в харчевню, но обратил внимание на своего осла, который, насторожившись, поднял уши и, видимо, воспринимал что-то такое, чего не улавливал человек. Интуиция и на этот раз не обманула Насреддина. Он посмотрел в ту сторону, куда поглядывал; осел, и почти тут же услышал оттуда слабый, едва долетевший до ушей человека свист, вернее сип. Отвязав ишачков, юноша отправился на звук, но очень скоро понял, что за ним следят двое шпионов, которых в Бухаре в те времена было очень много. Ходжа как бы, случайно остановился и очень скоро имел приятную беседу с ними…
Мы не будем пересказывать смысл ее, дабы не утомлять читателя этим бессодержательным разговором. Укажем только, что обмануть их Насреддину не составило труда. Ведь где-то мы читали, что «даже если всю жизнь свою глупец проведет возле умного – он все равно не познает истины». Точно так же, как «никогда ложка не поймет вкуса пищи». От себя добавим еще… Впрочем, это еще менее интересно.
Проводив своих новых знакомцев, Ходжа осмотрелся и снова услышал знакомый сип. Из ближнего переулка осторожно выглянул человек в темном драном халате, явно не принадлежавшем Рустаму, но острый глаз юноши тут же уловил в фигуре притаившегося толстяка знакомые очертания. Когда шпионы скрылись за поворотом, Насреддин, не торопясь, двинулся по улице. Поравнявшись с переулком, юноша действительно увидел там притаившегося Рустама, одежда которого в данный момент состояла из лохмотьев и старой засаленной тюбетейки.
– Это что за маскарад?! – удивленно спросил Ходжа.
– Тсс! – толстяк воровато осмотрелся вокруг.
В переулке никого не было, но он, периодически озираясь, зашептал:
– Если бы не эта одежда, я бы был схвачен ими.
– Ты был в харчевне, когда пришли воины эмира?
– Да…
– Так значит, вместо тебя поймали другого, невиновного?!
– Да, да, да, о благородный юноша!
– Ну, раз это произошло, я должен восстановить справедливость! – Насреддин хитрил – он просто хотел таким образом выяснить, с кем имеет дело.
– То есть выдать меня? – вскрикнул толстяк.
Юноша молчал, растягивая время. Вновь грозные нотки в голосе Рустама сменились жалобной мольбой:
– Не выдавай меня, Ходжа Насреддин! Прошу тебя, покинем побыстрее Бухару!.. Тот несчастный сам виноват – он вынудил меня сыграть с ним в кости на мой халат… Чтобы не привлекать к себе внимания, я согласился – и проиграл, слава Аллаху! Он-то ведь не пострадает, когда во дворце выяснится, что он – это не я!
– А кто же ты?! – быстро переспросил юноша.
– О благородный Ходжа! Я еще раз хочу тебе сказать – придет время, и мы назовем тебе свое имя. Только не сейчас!.. Когда выяснится, что произошла ошибка – его отпустят, поверь нам.
Ходжа смерил Рустама взглядом, размышляя не столько об искренности высказываний последнего, сколько оценивая его громоздкие габариты…
«Хорошо, что его ослица покрепче моего ишачка», – подумал он и вслух добавил. – Ладно… Аллах с тобой. Садись – поехали.
– О благородный юноша! Но ведь это опасно! Ты знаешь, что нас могут схватить при выезде из города? И ты пропадешь вместе снами!
– Я это уже давно понял, Рустам! Только вот не знаю – почему до сих пор не оставил тебя!
Толстяк в ответ благоразумно промолчал.
– Ты думаешь, – продолжал Насреддин, – что мы сейчас же поедем через одни из одиннадцати ворот Бухары?.. Очень ошибаешься, дорогой! Мы направляемся в харчевню!
– В харчевню! – взвизгнул купец.
– Не кричи… Ты ведь не у себя в доме. Мы едем в другую харчевню, – вернее сказать, я туда еду, а ты меня сопровождаешь. Мы долго будем путешествовать по самым разным заведениям, в которых я буду кушать, а ты – только присутствовать при этом…
Рустам метнул на Насреддина злобный взгляд, который остался не замечен юношей.
– …пока не похудеешь и не подобреешь, – закончил Ходжа.
– Но мы же умрем с голоду! – в растерянности пробормотал толстяк.
– Да тебя можно месяц не кормить – проживешь за счет своего жира, но я милосерден. Ты будешь получать каждый день по три кусочка дыни.
– Ходжа! Благородный Ходжа! – запричитал Рустам. – Ну зачем это нам?!
– Ты еще не понял? Посмотри на свою ослицу – она с трудом везет тебя! А если нагрузить на нее еще один мешок?.. Как ты думаешь – она потянет?!
– Постой, о многомудрый юноша! Мы никак не возьмем в толк – о каком таком мешке ты рассуждаешь?
Насреддин хитро улыбнулся и, ничего не ответив, слез с ишака у порога очередной харчевни. Здесь тоже успела побывать эмирская стража, но хозяин, придя в себя после их визита, уже заканчивал наводить порядок. Одним словом, юноша расположился в харчевне, оставив своего попутчика коротать время в кустах за дверями, и заказал себе сразу пять блюд…
Для каждого из них эта неделя прошла по-разному: для Ходжи – весело и быстро, а для Рустама дни тянулись медленно и тоскливо. Впрочем, отдадим должное обоим: Насреддину – за изобретательность, Рустаму – за терпение. К концу недели толстяк сильно похудел. Если бы не мешки под глазами, возникшие не столько от недоедания, сколько от беспокойства и тревоги, его можно было бы назвать даже стройным человеком… Особенно тяжело переживал он первые три дня своей вынужденной голодовки, затем ему стало легче. А поначалу даже вид ишачьего корма вызывал у него черную зависть к насыщающимся им животным.
С большим трудом можно было теперь узнать в этом похудевшем, одетом в грязные лохмотья человеке с грязной физиономией прежнего вельможу. Забываясь, он величаво называл себя «мы» и тяжело вздыхал, вспоминая о роскошествах прежней жизни.
«Сейчас, пожалуй, и отец родной не признал бы его», – думал Ходжа, наблюдая, как Рустам грустно поедает тонко отрезанную дольку дыни. – Сегодня вечером, – добавил он вслух, – мы хорошо поужинаем, а завтра… завтра, да хранит нас милосердный Аллах, тронемся в путь.
С минарета послышался призыв муэдзина к послеобеденной молитве, и люди приступили к разговору со Всевышним…
Когда стемнело, наши путешественники остановились в харчевне, расположенной у городских ворот. Перед этим они купили на базаре два вместительных крепких мешка, один из которых заполнили дынями.
– Что ты собираешься с ними делать?
– Тебя кормить буду!
– Нет уж! Лучше пусть мне отрубят голову! – взвизгнул Рустам.
– Отрубят, отрубят, – тихо пообещал Насреддин. – Что ты кричишь, посмотри, на тебя люди оглядываются!
Купец втянул голову и теперь уже со страхом посмотрел на окружающих… Наконец, принесли миски с пловом, блюдо, на котором горой возвышались пирожки и приправа. Почти все это Ходжа составил возле себя. Затем взял чашку с пловом Рустама и отсыпал половину порции.
– Грабитель! – тихо прошипел обделенный. – На мои же деньги и нас же объедаешь!
– Ради твоего же блага, – невозмутимо ответил юноша. – Как говорил великий мудрец и врачеватель Абу-али-ибн-Сина: «Всякое нарушение духовного состояния приведет к нарушению телесного здоровья». Иными словами, съев сейчас целую миску плова после такого продолжительного голодания и нервного расстройства, ты получишь заворот кишок.. Да, да, что ты на меня так смотришь? Нам и это преподавали…
Глотнув слюну, Рустам медленно, по крупинкам стал отправлять жирный рис в рот. Несмотря на кипевшую внутри него бурю, он внял мудрым словам и больше не требовал себе пищи.
ГЛАВА 14
На следующее утро Рустам почувствовал неприятное ощущение в животе. Он молча поморщился, не показывая вида. Мысль о том, что Ходжа Насреддин снова оставит его голодным, придала силы и уверенность в себе. Постепенно урчание в кишечнике затихло, и Рустам забыл об этом. Юноша справился у него о самочувствии и, получив удовлетворительный ответ, предложил подкрепиться. Завернув в харчевню, они славно позавтракали. Отъехав в укромное место, Насреддин остановил ишака и сказал:
– Я обещал тебе помочь и сегодня намереваюсь это сделать. Все эти дни я внимательно следил за обстановкой в городе и у городских ворот. Я заметил, что шпионов стало меньше, и паника, поднятая в Бухаре, пошла на убыль. И хотя ты стал не похож сам на себя, чтобы не рисковать, тебя придется вывезти в мешке с дынями.
В ответ Ходжа вновь увидел недовольное лицо Рустама. Помолчав немного, юноша добавил:
– Я также слышал, что во дворце пропали два министра и эмир… – От проницательного взгляда Насреддина не ускользнула тень тревоги, мелькнувшая в глазах его попутчика. – А еще ищут двух опасных преступников, сбежавших из тюрьмы… Кто бы ты ни был – полезай в мешок.
Прошептав слова молитвы, Рустам натянул на себя мешковину… Когда Ходжа, наконец, взгрузил на ишачиху тяжелую поклажу, солнце успело подняться высоко. Городские ворота давно были открыты, и Насреддин тронулся в путь… У самого выезда из Бухары стоял караван, который тщательно проверяла эмирская стража. Ходжа с невозмутимым видом пристроился в самый хвост очереди и, казалось, беззаботно ждал проверки. На самом же деле нервы его были натянуты до предела, и он напряженно ждал своей участи.
– Что они так тщательно ищут? – услышал Насреддин. Разговаривали два его соседа почтенного возраста.
– Не что, а, скорее всего, кого, – ответил седобородый купец. – Говорят разное… – Седобородый наклонился к уху собеседника и что-то некоторое время ему нашептывал. По тому, как поднимались и опускались веки слушавшего, юноша понял, что говорят о чем-то, очень важном…
– Но как это может быть?! – раздался удивленный возглас.
– Когда вероятной добычей становится власть – все средства хороши, – вполголоса произнес седобородый, – особенно если тот, кто над нами, недостаточно заботится о своей безопасности. – Теперь для Ходжи не было секрета в этом разговоре – говорили о пропавших визирях и эмире.
Мешок, где сидел Рустам, вдруг зашевелился, и купцы заметили это движение.
– Ах ты, проклятый ишак! – воскликнул Насреддин. – Тебе не терпится переколоть все мои дыни, прежде чем я доставлю их домой?! – и он легонько стегнул ослицу. Животное осталось стоять на своем месте, и только печально посмотрело на нового хозяина.
«Прости меня, дорогая, – мысленно проговорил юноша. – Это полагалось не тебе… а он еще получит свое…»
От глаз Ходжи не укрывалась ни одна деталь досмотра каравана, и это обстоятельство посеяло в его душе смятение. Поворачивать назад было поздно – его бы обязательно остановили и точно так же проверили бы. Обратившись к Аллаху, он попросил заступничества Всевышнего. Этот мысленный разговор был прерван грубым окликом:
– А ты что везешь, оборванец?
Вместо ответа Насреддин стал крутить головой по сторонам. Наконец, упершись взглядом в сапог стражника, он медленно поднял на него глаза:
– Это вы ко мне?
– К кому же еще, сам видишь, что ты последний.
Ходжа взял полу своего нового атласного халата и, подняв ее до высоты носа стражника, пошел прямо на него.
– Ты что, ты что! – растерянно залепетал вооруженный до зубов солдат. Не давая ему прийти в себя, юноша гневно воскликнул:
– Где ты видишь, что я оборванец? Я – правоверный мусульманин, ученик медресе, еду к своим почтенным родителям в гости с подарками!
Подобное поведение могло быть вызвано только крайним отчаянием. Пожалуй, еще никто не позволял себе такого неуважительного обращения со стражами эмира. И это сработало. На крик Насреддина явился сборщик пошлины, который, выяснив, в чем дело, и еще не успев принять решение, получил от Ходжи сумму втрое большую той, которую полагалось уплатить. Писец, неотступно следовавший за сборщиком пошлины, старательно записал имя юноши и то, что он вывозил из Бухары: двух ослов и два мешка, наполненные дынями. Получив плату, сборщик тем не менее кивнул стражнику, и тот развязал мешок. Убедившись, что там действительно спелые плоды, он бросил веревку Ходже и, обойдя ишака с другой стороны, начал развязывать второй мешок.
Как бы отгоняя назойливую муху, Насреддин мотнул головой и оглянулся, высматривая, свободен ли путь назад, уже готовый к побегу.
Между тем стражник сунул в мешок свою голову.
– Воняет! – удивленно проговорил он. – Видно, ты из тех студентов, которые не спешат к себе домой.
– Неужели уже испортились?! – подхватив высказанную мысль и, казалось, искренне недоумевая, юноша подбежал к стражнику.
– Действительно, воняет, – проговорил он и предложил понюхать сборщику налога, но тот не двинулся с места, откомандировав вместо себя писца. В этот момент ишак переступил с ноги на ногу, и на землю упали лежавшие сверху три дыни.
– Пусть завязывает, – проговорил сборщик пошлины, – а то и эти сгниют, пока он тут стоит. Можешь проезжать, Ходжа Насреддин, ты славный парень! – сборщик налогов довольно похлопал по своему кошелю.
Караван тронулся в путь, и Ходжа благополучно проследовал через ворота.
– О, Аллах! Всемилостивый и благословенный, благодарю тебя! – шептали губы обоих… Отъехав на приличное расстояние и предусмотрительно отстав от каравана, Ходжа остановил ишака и освободил, наконец, подругу ослика от тяжелой ноши. Развязав мешок с Рустамом, он снова почувствовал кислый запах испорченной дыни.
– Вылезай, приехали! – коротко проговорил он и начал выгребать из объемной тары дары природы, помогая Рустаму выбраться.
– Чем это от тебя пахнет?!
– Когда мы вновь вернемся в Бухару, мы тебя будем кормить так же, как и ты нас… и когда у тебя произойдет расстройство кишечника, мы тебя так же спросим об этом.
– Постой, Рустам! Ты почему так длинно изъясняешься? Ты что, наложил в штаны?!
– Наложил, не наложил… какое твое дело?.. Я вот сейчас скажу одну вещь – и ты со страха наложишь!..
Но измерив Ходжу каким-то особенным взглядом, Рустам проговорил:
– Нет, мы не будем торопиться, мы сообщим тебе это позже.
– Мне угрожают, – разобиделся юноша. – В таком случае, Ходжа, тебе не по пути с этим человеком, кто бы он ни был. Ты сдержал свое слово и помог гонимому, теперь гонят тебя… Все, ухожу!
Рустам внимательно слушал этот монолог, и у него хватило ума понять допущенную ошибку:
– Стой, куда ты, Насреддин! Мы не хотели тебя обидеть и не хотим тебя отпускать!
Юноша словно не слышал его. Он взобрался на ишачка и повернул к Бухаре.
– Остановись, о благородный Ходжа! Мы просим тебя, мы сожалеем, что ненароком тебя обидели… Это случилось из-за неудобства, которое нам причиняют мокрые штаны… Скажи хотя бы, нет ли у тебя запасных?
– Ладно, возьми вот чистые… я как будто знал – припас на всякий случай, – Насреддин спрыгнул с ишака и достал одежду: новый халат – еще ярче, чем у него самого, и атласные штаны.
Когда Рустам переоделся и хотел выбросить лохмотья, юноша остановил его:
– Это постираем, а пока сложи в мешок… мало ли что в дороге еще случится…
– Так ты не бросаешь нас? – казалось, радости Рустама не было границ.
– Но ты же просишь?
– Я прошу и… повелеваю! Потому что отныне ты – визирь великого властителя, повелителя и законодателя Бухары – эмира Бухарского! Правда… – Рустам, то бишь эмир, сделал небольшую паузу и уже не таким торжественным голосом добавил, – Правда, временно свергнутого.
Юноша во все глаза смотрел в грязное лицо этого человека и никак не мог сообразить – шутит тот или говорит правду. Он даже немного оробел, но, наконец, придя в себя, тихо спросил:
– А как ты докажешь, что…
– Что я – эмир Бухарский?!
Ходжа кивнул.
К разговору, казалось, прислушивались и ослики – они перестали жевать и внимательно смотрели на людей.
– Придется тебе поверить нам на слово. Дай добраться до Коканда – и ты получишь доказательства. Ты спас меня – и скоро имя твое будет знать вся Бухара!
Молодая кровь Ходжи забурлила! Он еще не в полной мере представлял, что ждет его впереди. Хотя стало ясно, каким образом он прославит свое имя… Визирь эмира Бухарского… Он облагодетельствует всех людей в государстве… исчезнут нищие – уж он постарается!..
«Права была апа, – возбужденно думал Насреддин. – Она всегда видела меня визирем!»
Ах, юность! Ах, мечты! – воскликнем мы. – Кто из нас не летал в 17 лет! Но опустимся на землю…
– Ходжа! – услышал Насреддин свое имя, произнесенное резко, надо отметить, слишком резко для обращения к визирю великого эмира Бухарского. – Ты министр или нет?! Помоги забраться Властителю и Законодателю на этого осла!
Да, юноша вернулся на землю и… увидел перед собой грязную физиономию эмира.
– Послушай, Рустам! Ты почему не умоешься? Все еще боишься, что тебя узнают?!
По лицу и телу эмира пробежала судорога – повелитель Бухары изволил разгневаться, но ничего, кроме визга, не смог издать он на этот раз. Юноша закрыл уши и переждал, когда закончится истерика. Когда эти возгласы затихли, смысл которых, впрочем, в двух словах можно было перевести так: молчать и подчиняться, – Ходжа заявил:
– Знаешь, что, Рустам! У тебя здесь нет ничего – ни силы, ни власти. И эмир ли ты – мне, неизвестно. Я снимаю с себя груз забот визиря и покидаю тебя!
Откуда у властителя и законодателя взялось это умение обуздывать свой гнев и сдерживать себя, нам неведомо. То ли это было врожденное качество, до поры до времени не проявляющееся за ненадобностью, то ли оно было приобретено в течение последней недели под воздействием голода, который прописал ему Насреддин, не будем гадать. Отметим только, что эмир снова уговорил Ходжу остаться с ним.
И сложно упрекать юношу за это, ибо еще Магомет говорил: «Совершеннейший из людей тот, кто любит всех ближних своих и делает им добро без разбора, хороши ли они, или дурны».
Не будем утверждать, что Ходжа Насреддин в свои юные годы был совершенным человеком, но… нам заведомо известно, что душа его и помыслы всегда стремились к этому.
Рустам, кряхтя, взобрался на ослицу, и путешественники поехали. Беседа, которая помогает в дороге скоротать время, долго не вязалась. Нужно было понять обоих, но мало-помалу они разговорились. Ведь давно сказано: «Кто мудр? У всех чему-нибудь научающийся. Кто силен? Себя обуздывающий. Кто богат? Довольствующийся своей участью». Каждый из них, наверняка, знал эту мудрость. Эмир – в силу своего жизненного опыта, а юноша почерпнул ее из учебников вместе с другими крупицами знаний.
ГЛАВА 15
К вечеру они уже были далеко от благословенной Бухары и, переночевав в караван-сарае, утром отправились дальше.
– Ты что так странно смотришь на нас?! – спросил Рустам (будем называть пока нашего героя этим именем), разглядывая в свою очередь Ходжу.
– Ты умылся, и твое лицо мне кого-то напоминает…
– Хм… – буркнул Рустам. – Кого же оно еще может напоминать? Ведь ты не раз мог видеть нас на площади, когда мы являли свой светлый лик народу! Или ты не был завсегдатаем праздничных выходов повелителя Бухары?! Странно… Ну да ничего, главное, чтобы наши враги нас не забыли и знали, кто их будет казнить, когда придет час расплаты! – глаза Рустама грозно сверкнули.
– Вспомнил! – тихо, но отчетливо произнес юноша.
– Что «вспомнил»? Нас?
– А ведь ты действительно должен быть эмиром!..
– Что значит – «должен быть»?! Я и есть эмир Бухары! Я докажу!
– Не нужно, я верю… да, да, сейчас я в это верю… – Ходжа замолчал и закрыл глаза. Он был здесь, но был и там – далеко, в своем светлом детстве… Вот неизвестные бросают мешок в арык и исчезают. Он вытаскивает его на берег и обнаруживает внутри человека: «Это он! Надо же, такая встреча через столько лет!..»
Мысль Насреддина улетела далеко, и мы воспользуемся этой ситуацией, дабы довести до благословенного читателя небольшую историческую справку.
В те давние времена, о которых, собственно, и идет речь, дворцовые интриги и связанные с ними взлеты и падения то одних, то других лиц, были составной частью жизни каждого государства, большого или маленького. И хорошо, если эти потрясения не переворачивали жизни простых людей. Ведь простому человеку было безразлично, кому кланяться, перед кем пасть ниц, когда властелин проезжает по главной улице…
Но возвратимся на прямую дорогу нашего повествования, тем более, что вернувшийся в реальный мир Насреддин вновь стал хозяином своих мыслей и поступков.
– Трр-р, – произнес он и натянул поводья ишака. Но ослик, под стать Ходже, тоже, очевидно, летал где-то в своих ишачьих мыслях. Он и ухом не повел на просьбу юноши. Напрасно Насреддин горячился, вспоминая всех его предков. Лишь свист, раздавшийся над самой головой ослика, вернул длинноухого на землю.
– …о презренный сын гнусных деяний своего отца!.. – донеслись до него слова Ходжи. Казалось, еще немного – и ишачок улыбнется… Ведь полюбившийся ему Насреддин вновь произносит милые сердцу животного слова. Простим длинноухому непонимание человеческого языка. Уж слишком часто его хозяин разражается подобной речью – ослик и решил, что смыслом ее может быть лишь выражение глубокой благодарности ему, ишачку, за его безотказную работу…
Ходжа Насреддин долго рылся в своем багаже, прежде чем нашел то, что искал. Наконец, в его руке сверкнул, золотой перстень, полученный им когда-то в детстве, за спасение от этого человека.
– Взгляни, Рустам – это тебе ни о чем не напоминает?
Его попутчик схватил драгоценность и, внимательно ее рассмотрев, напялил на свой палец:
– Ты, Ходжа, словно создан для того, чтобы помогать нам. Теперь двери ханского дворца в Коканде откроются для нас в любое время дня и ночи. И нам не нужно будет долго объяснять страже, кто мы и зачем приехали… Но откуда у тебя этот перстень с нашей печатью?!
Юноша несколько мгновений молчал, что-то припоминая, а затем, скорчив грозную мину, крикнул:
– Абду-л-Кадыр!.. Я здесь!
Глаза эмира расширились, и он завертел головой по сторонам. Дорога была совершенно пустынной, и Рустам успокоился.
– Откуда ты знаешь это гнусное имя?! – чуть не крикнул он и уставился на Насреддина.
– Гнусное?! – с удивлением произнес юноша. – Тогда, десять лет назад, когда я мальчишкой случайно спас наследника великого эмира, мне показалось, что…
– О Аллах! Неужели это был ты? – глаза законодателя и повелителя недоверчиво и в то же время удивленно измерили Ходжу Насреддина. – …Ну, конечно, это ты… а иначе откуда у тебя может быть это? – эмир посмотрел на сияющий перстень. – Значит… мы, будучи мудрым человеком, не ошиблись и дальновидно назначили тебя своим визирем, не ведая даже всех твоих заслуг перед нами! – Рустам весь светился, вознося себе хвалу.
Да простит Аллах ему эту слабость! – воскликнем мы, ибо уж кому-кому, а нам знакомо пение хора природных льстецов, которые, ежеминутно делая свое черное дело, лишают иногда и неглупых правителей чувства справедливости и реальности…
Лишь некоторые из сильных мира сего помнят золотое правило, которое изрек однажды арабский мудрец: «Лучший язык – тщательно сдерживаемый; лучшая речь – тщательно обдуманная. Когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания…».
Некоторое время эмир и Ходжа Насреддин ехали молча, иногда искоса поглядывая друг на друга. И если юноша по знакомым нам признакам раньше мог догадываться о происхождении своего попутчика, то сам великий и пресветлый, наконец поняв, кто перед ним, только качал головой, мурлыкая что-то себе под нос.
– Ходжа! – произнес он наконец членораздельно. – Мы забыли назвать перед твоим новым титулом еще одно слово… – он сделал паузу, растягивая удовольствие, и тут же забеспокоился – Ходжи Насреддина, как, впрочем, и его ишака, рядом не было. Оглянувшись, он увидел обоих позади себя. Ослик Насреддина стоял и с таким глубокомысленным видом увлажнял землю, что, казалось, не было важнее дела на планете, чем это. Во всяком случае, так казалось ослику. Впрочем, отдадим должное ему, объективности ради, и представим себя в той обстановке, когда пузырь полон, а обстоятельства заставляют нас еще потерпеть….
Облегчившись, ишак от радости вдруг поднял такой рев, что люди тотчас же заткнули уши, Ходжа не раз уже убедился в том, что бесполезно пытаться заставить замолчать своего любимца, и терпеливо ждал, когда тот закончит свое занятие. Замолкнув наконец, ослик тронулся вперед, догоняя подругу.
– Что ты радуешься, проклятое животное! – беззлобно ругался юноша. – Разве ты не знаешь, что прерывать речь пресветлого законодателя и повелителя Бухары может только один Аллах?! И как ты мог это сделать, когда речь шла не о твоем титуле, а о моем! – Насреддин совсем легонько постучал по лбу ишака.
– Оставь его, Ходжа. Мы прощаем этому… ослу его бестактность. Но свое слово мы пока воздержимся говорить…
– Ну! И чего ты добился!? – с новой силой стал ругать животное Насреддин. – Еще три минуты назад к титулу «визирь» я мог бы получить приставку «первый», – юноша хитро скосил глаз на эмира и заметил на его устах лукавую улыбку. – Клянусь Аллахом, что это было бы так! – продолжал Ходжа, посматривая то на ишака, то на повелителя и законодателя.
– Твои мысли, – прервал его эмир, – на верном пути, но ты должен учесть, что мы этого слова не произнесли и не произнесем, пока не доберемся до Коканда.
– Я понял, повелитель! – ответил юноша. – А что этот… Абду-л-Кадыр?.. – уже третий раз Насреддин пытался выяснить обстоятельства дворцового переворота и… в третий раз натыкался на упорное, угрюмое молчание Рустама.
Было ясно, что напуганный и растерянный эмир, чудом вырвавшийся из рук своих врагов, не хотел вспоминать мгновения своего падения. Ходжа почесал затылок, придерживая тюбетейку и размышляя над тем, как отвлечь спутника от его грустных мыслей. Ведь как никак, он теперь визирь эмира Бухарского…
– Пресветлый… – произнес с вдохновением Насреддин, – желает ли повелитель правоверных услышать сказку?..
– Сказку?! – удивленно переспросил Рустам и, пожав плечами, ответил. – Ходжа… мы давно выросли из того возраста, когда с удовольствием предавались этому занятию.
– Повелитель, разве ты не знаешь, что сказки не только забавляют, но иногда и учат?
– Хорошо, – согласился собеседник, – раз уж ты решил нас поучить – мы послушаем. Но по этому поводу мы знаем одну мудрость, которую расскажем тебе после.
– О… нет! – запротестовал юноша. – Это я расскажу свою сказку потом! Где это видано, чтобы визирь был впереди повелителя?!
– Вот, вот, – довольно закивал эмир.
А Насреддин при этом хитро улыбнулся – ему удалось отвлечь от мрачных мыслей пресветлого…
– К тому же я, – продолжал вслух юноша, – готов поклясться, что далеко не каждый визирь получает подобную награду, когда сам великий и сиятельный снисходит до того, чтобы рассказать ничтожному своему министру мудрую притчу.
Эмир был воодушевлен такими словами и, не мешкая, начал:
«Ученый мулла как-то раз пришел к мудрому падишаху и сказал: «Я хорошо знаю священные книги и поэтому хотел бы научить тебя некоторым истинам, дабы уберечь тебя от ошибок». Услышав подобное, падишах ответил: «Я не знаю твоих помыслов, но думаю, что ты сам еще недостаточно вник в смысл священных книг, где написано об этом. Поди и постарайся достигнуть истинного разумения, и тогда я изберу тебя моим учителем». Служитель культа ушел.
«Разве я не изучал столько лет священные книги, – говорил он себе, – а царь еще думает, что я его не понимаю… Как глупо то, что сказал мне падишах».
Несмотря на это, мулла еще раз внимательно прочитал священные книги. И когда он опять пришел во дворец, то снова получил тот же ответ. Это заставило его задуматься, и, вернувшись домой, он заперся в своей келье и предался вновь изучению священного писания. Когда же он начал понимать внутренний смысл его, ему стало ясно, как ничтожны богатство, почести, придворная жизнь и желания земных благ.
С тех пор посвятил он все время возвышению в себе божественного начала и более не возвращался к падишаху. Прошло несколько лет, и царь сам навестил муллу.
Увидев его, всего проникнутого мудростью и любовью, падишах пал перед ним на колени: «Теперь я вижу, что ты достиг истинного разумения, смысла великой мудрости! И если только тебе угодно, я готов быть твоим учеником».
